Дама с лорнетом и красная шпана

            


     ДАМА С ЛОРНЕТОМ  И  «КРАСНАЯ   ШПАНА»*
150 лет со дня рождения Зинаиды Николаевны Гиппиус
               
                Хотя коммунистом я не был
                От малых младенческих лет,
                Но все же под северным небом
                Винтовку держал за  «Совет».
                Возмездье  достигло рока,
                Рассыпались звенья  кольца.
                Тогда Мережковские  Блока
                Считали за подлеца.
                «Двенадцать» вовсю гремело,
                И разве забудет страна,
                Как ненавистью вскипела
                Российская наша «шпана».
                Сергей ЕСЕНИН

         Эта  славная женщина  при жизни была более известна, чем  после смерти.  Пока она  была жива и  занимала  активную  жизненную позицию, пока живо мыслила  и творила,   современники  находили в ней и в её творчестве много   положительного,  плодотворного и полезного для себя, когда   умерла –  старались  отыскивать в ней   только  одно  дурное.    
         Поэт и мыслитель волевого склада, блистательная и забытая, благородная и оклеветанная, свободная как ангельский полёт,  гордая и  независимая и за это  многими ненавидимая, эта  славная женщина украсила  и завершила собой  «золотой век» русской дворянской культуры.
       Зинаида Николаевна Гиппиус (по мужу – Мережковская) родилась в уездном  городе Белёве Тульской губернии  8(20) ноября 1869 года, а умерла в Париже  9 сентября  1945 года, завершив тем самым полный жизненный круг многих представителей  русской творческой и научно-технической интеллигенции. Конечно, жить и умереть в Париже, «где живут чужие господа, где чужая плещется вода» (Александр Вертинский) намного лучше, чем быть расстрелянной в подвалах  питерской  ЧК или  умереть от голода и истощения   на «родной Колыме», на урановых  рудниках  с глумливыми названиями «Вакханка» или «Свободный».  Ведь, что ни говори,  не  место рождения и даже  не   родина  определяет  смысл жизни человека, а торжество его  вечной жизни и  светлой человечности во всей  Вселенной.
       Величайшей жизненной  ценностью этой незаурядной, выдающейся женщины  была  личная, творческая  свобода и свобода вообще, свобода для всех без исключения  социально зрелых граждан. Если её муж писатель Дмитрий Мережковский, и многие  близкие ему по духу белоэмигранты, (такие, например, как «святой эсер»  Илья Бунаков-Фондаминский)   не мыслил  свободы без России, то  Гиппиус изначально  и до конца жизни  продолжала утверждать, что  свобода для неё   стократ  дороже и  превыше Родины, особенно  такой, какой она стала  при большевиках.
        Здесь она была полностью с консерватором сэром  Уинстоном Черчиллем, который сказал в 1943 году: «Между Европой и  морем мы всегда должны выбрать  море».  Применительно к себе под морем  Гиппиус   понимала личную  свободу и достоинство, а под  Европой –  угрюмую, неприветливую   обширную  Россию.
      Счастлив тот, кто счастлив у себя дома. Она не хотела своей преждевременной смерти ни  от мистического  «коня своего», ни  от пьяной революционной, уличной  шпаны, и тем более –  в «спецкамере»  от пули чекиста, доблестного защитника государственной безопасности страны.    Россия, после ранней смерти отца от простуды,  с отрочества  пугала  её  своим фатальным  угрюмым деспотизмом, беспощадной жестокостью к своим подданным,  своими   пустынными, тоскливыми   просторами, где «сверху, как  плита  могильная, глухие давят  небеса».  Так   писала она в одном из стихотворений  задолго  до   революционной смуты и Октябрьского переворота большевиков. (1)
    Эту самую образованную и мудрую,  весьма требовательную к себе и к людям женщину, ненавидели почти все современники, в  той или иной мере связанные со второй великой русской  Смутой 1917-22 годов. Её  люто ненавидели большевики и кадеты, эсеры и анархисты, монархисты и  либеральные демократы. В них она видела тщеславных ряженых, преследующих  только свои корыстные интересы.
      Она не любила ряженых нигде – ни в политике, ни в искусстве, не любила она  любые игры в политику и войну, в жизнь и смерть.  Она умела  с  многих своих  современников срывать маски, чтобы все видели  во всём их безобразии   гоголевские суконные рыла.
      Не за это ли её считали злой ведьмой и фурией, валькирией белой эмиграции?  О том, как её ненавидели пролетарские писатели,  прислужники  советского Агитпропа красноречиво свидетельствует  черновой вариант памфлета Сергея Есенина  «Дама с лорнетом», написанный им  явно в нетрезвом состоянии и  по  чьей-то подсказке со стороны влиятельного покровителя (видного партийца или  грозного чекиста).  В своём памфлете Есенин   не скупится на  оскорбления женщины, годящейся ему  в матери,  которой он сам, как и Блок, многим  был обязан в начале своего творческого пути: «Лживая и скверная Вы. Всё у Вас направлено на личное  влияние Вас. <…..>    Вы продажны и противны в этом, как всякая контрреволюционная дрянь. Дорога  Ваша ясна с Вашим игнорированием  нас.  (Хотя  Вы  писали  обо мне статьи хвалебные). Пути Вам нет сюда, в Советскую Россию. Все равно   Вы будете  путешественники по стране СССР с Бедекером» (путеводителем для  туристов – Авт.).

      В свою очередь она люто возненавидела  большевизм, с его омерзительной  пролетарской диктатурой и «красным террором». Ей, ярой противнице русского самодержавия и любой тирании, задолго до  Февральской революции идейно близкой правым эсерам,   Ленин был  намного  омерзительней, чем  даже «друг гильотины» Робеспьер и все  его соратники по крови, которые считали «террор – единственным  спасением республики, торжеством справедливости, проявлением быстрой и непреклонной добродетели».      
      У Гиппиус был свой   взгляд  на прошлое, настоящее и  будущее  России, на  её  дальнейшее  культурное и общественное развитие, взгляд  более  взвешенный, глубокий и основательный, чем  у того же  идейно неустойчивого и непоследовательного  Есенина  и ему подобных.
       Необходимо отметить, что Гиппиус, а точнее,  супруги Мережковские,  идейно противостояли  не только отдельно взятой  группе российской творческой «шпаны» (Пролеткульту и РАППу), но и всей огромной красной империи, со всем её  мощным репрессивным аппаратом, решившей через кровь и насилие  покорить весь мир и насильно  сделать его счастливым. У Гиппиус, как и  её мужа Мережковского, был особый и непримиримый взгляд на большевизм, на саму красную шпану, на эту шайку   вечно голодных   разномастных «попутчиков», и на  идейно «сочувствующих» большевикам  в частности. (2)    
      Русская эмиграция через родных и близких,  через  «валькирий Белого движения» Ариадну Тыркову и  графиню  Софью Панину, через сестру Лили Брик, Эльзу Триоле, через   агента контрразведки  Добровольческой армии и видного, ответственного  работника  Наркомата   торговли и промышленности  Аркадия  Бормана,  была вполне наслышана о непотребной жизни  видной  правящей элиты и её красной  челяди. Русская эмиграция в Париже и  Берлине знала о секретном «доме свиданий» наркома просвещения Анатолия Луначарского во дворце имения Остафьево графа Шереметьева   с балетными девочками, шампанским и  бильярдом;   о «комнатах интима»  на чердаке Большого театра для видных партийцев, и видных иностранцев, клиентов тайного  сотрудника ОГПУ, бывшего  барона  чекиста  Бориса Штейгера (Майгеля).
       Многое знали  в  русском Париже о любовных скандалах   любителя несовершеннолетних девочек и юных актрис, секретаря   Президиума ЦИК Авеля Енукидзе (1877-1937), (прототипа товарища Семплеярова из романа  Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»).      Доходили  до Зинаиды Гиппиус  из  красной Москвы нехорошие слухи  и о «великом пролетарском писателе»   Максиме Горьком, якобы  делившим  постель своей невестки Тимоши (Нади Пешковой)   с Генрихом Ягодой.
       Сначала в это с трудом верилось, но в бесноватом, кровавом беге времени приходилось верить и не такому.   С трудом  верилось     сообщениям белогвардейской  печати  об отрубленной и заспиртованной в банке седой  голове  императора Николая II, хранящей в кабинете у Ленина.   Мало  верилось и в  жуткую  сцену  поспешного  сожжения в Кремле расчлененного тела Фанни Каплан в бочке с бензином.  Почти фантастикой  казались белоэмигрантам  сообщения  газет  о  болезни самого  Ленина, впавшего в маразм и по ночам воющего на  Луну. Но проходило время и приходилось верить не  только в это, но и  в более немыслимое и более  невероятное, в  инфернальное,  полное и окончательное безобразие.   Знала Гиппиус и о том, что в Совдепии свирепствует голод и людоедство,  а Воровский, Фишман и им подобные политические преступники на  окровавленные  бриллианты убитой царской семьи  занимаются в Западной Европе шпионажем, закупают в Италии  современное, стрелковое  оружие и пересылает аэропланами его  в Москву для спасения большевистского режима. Из белоэмигрантской печати  можно было многое узнать и о деятелях пролетарской культуры, об  их  частной и общественной жизни, об их принудительной, творческой проституции  и холопской  героизации и восхвалении ими   красного режима.
     Зинаида Гиппиус – одна из немногих, кто определил большевиков как  особую, общественно опасную  дегенеративную  породу «людей, которые не совсем люди». Она уже тогда пророчески предвидела, что все безумные  идеи  мировой революции Ленина-Троцкого, преступная агрессивная внешняя и   бесчеловечная  внутренняя политика большевиков скоро станут основными  причинами  проявления на  Западе  долгой и устойчивой  русофобии.  Все преступления  советских коммунистов-интернационалистов, совершённые ими в первой половине XX века,    в итоге  будут взвалены     на весь русский народ,  Не   вожди и не  лидеры   коммунистического режима  станут основной   производной международной  русофобии, а сами русские люди, якобы  сами порождающие из года в год  «русских русофобов» и новые   отряды ненавистников России. Здесь перед нами  налицо нелепый фактор  очередного  «заблуждения», истина, умышленно вывернутая наизнанку, но, увы, от русофобии, порождённой чекистами из Иностранного отдела ОГПУ-НКВД, скоро  стали страдать сами русские эмигранты,  и в первую очередь  супруги Мережковские.  Русских эмигрантов крайне  огорчал и    возмущал тот факт, что в мировой прессе всё чаще стали  мелькать  тревожные предупреждения: «Русские идут!» вместо  более точного и реального: «Красные идут!»     (3)   
    Спасаясь от красного террора, тотального насилия со стороны ночных бандитов, и уличной  «красной шпаны» и оказавшись во Франции, она продолжает заниматься тем же, чем занималась в Петербурге до революции –  литературной критикой,   религиозно-философской и  культурно-просветительской деятельностью. В 1925 году в Париже  под её  председательством  начинаются философские  вечера «Зелёной лампы».  На этих религиозно-философских собраниях выступали  с докладами на литературные  и общественно-политические темы   поэты, писатели, философы и общественные деятели  Русского Зарубежья.
       Среди самых важных и насущных на её взгляд тем, первостепенными  для неё являлись – дальнейшая судьба России и судьба  её несчастного забитого народа.
      Россию она считала страной с погибшей русской культурой, а  русских – весьма   испорченным большевиками  народом с явно  деформированной психикой.      
      Гиппиус насквозь во всех деталях видела тёмное и бесовское нутро большевизма и заодно с этим  и гнилое нутро их идеологических  прислужников и  прикормленных в голодающей России  лакеев. 
        Как последняя представительница  дворянской  литературы, как автор «Арифметики любви» и жутких дневниковых записей –  «Чёрной книжки» и «Серого блокнота», она имела право  так думать и говорить о  трагической судьбе  своей утраченной  и несчастной  родины. Она имела полное право люто ненавидеть кровавый большевизм, презирать и жалеть  тех прежних  собратьев по перу,  кто из-за  продуктового пайка и  крова над головой стал сотрудничать  с большевиками на ниве развития  новой пролетарской культуры. С некоторыми из них, например, с Александром  Блоком и  Андреем Белым она решительно  прервала  всякие отношения. Что касается остальных, оставшихся в красной России, то она им сострадала, когда они  навсегда  исчезали  в чреве Лубянке или медленно умирали в советских лагерях и тюрьмах. 
     Далеко не от случайных людей  узнавала Зинаида Гиппиус  новости о том, что её литературный крестник,  крестьянский «поэт-балалаечник» Есенин, стал  «красным хулиганом и советским  безбожником»,  закадычным другом бывшего эсера и пламенного большевика Якова Блюмкина, певцом  бандитов и проституток и всех  гиперактивных  вожаков-дегенератов   российской уличной шпаны.  Он стал певцом тех самых, мародёров и насильников, упомянутых Зинаидой Гиппиус  в «Чёрной тетради»,  которые 17 марта 1918 года «в Киеве убили 1200 офицеров, у трупов отрубали ноги, унося сапоги, а в  Ростове-на-Дону  убивали детей, «ка-детей», думая, что это и есть «кадеты», объявленные вне закона». (Анатолий Апостолов. Великая весталка века-людоеда. – ПРОЗА.РУ). 
     Все эти «нехорошие» новости «культуры  повседневности большой  советской коммуналки» морально и нравственно угнетали   русское  зарубежье, даже  больше удручали и огорчали, чем удивляли или поражали. После всего увиденного и пережитого русским эмигрантам  удивляться было нечему.   Что вытворяла  эта безумная  российская «шпана» во главе с большевиками  «в стране объятой бурей и пожаром» знала не одна Гиппиус и Мережковский, не только  народническая творческая и научно-техническая  интеллигенция, но и весь просвещённый мир.
    Для таких дворянских писателей, как Иван Бунин, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Иван Шмелёв почти  все эти новоявленные творцы пролетарского, советского  искусства  были людьми одинаково  неприятными, душевно нездоровыми.  Для Зинаиды Гиппиус они были творческими личностями с горбом или язвой в душе, и ничего,  кроме  жалости и  презрения не заслуживали. Советские  идеологически менестрели от  искусства, после всего  пережитого –   «красного террора, ужасного  голода и  насилия  гражданской войны,  просто  не могли быть нравственно и психически здоровыми людьми. В стране перманентной депрессии, где люди поголовно равнодушны к чужой смерти, не может быть  здорового  психологического климата и нормальных межличностных отношений. Равнодушие – одна из форм  крайней жестокости по отношению людей друг к другу. Оно губит страны и народы, могучие державы и империи.
      Равнодушие порождает любую, самую чудовищную ложь, в которую, как правило, слепо верят равнодушные  к своему будущему люди. Именно тотальная ложь делает людей равнодушными друг к другу,  и  как бы облегчает  им успешно и радостно…      «жить по лжи». Жить по лжи в России намного легче, чем по правде и справедливости. «Не соврёшь – не проживёшь, не обманешь – пропадёшь!» 
     Тот же Сергей Есенин своим  цепким крестьянским умом   понимал это  и где надо было, неумело врал, выдумывал и  «кривлялся», подражая  футуристам и декадентам,  там, где было выгодно – говорил неправду, приводил искажённые факты и  домысливал, откровенно врал. Но тотальная ложь о себе и об  окружающем мире порождает  всеобщее недоверие к людям, разъединяет их, делает недоброжелательными и жестокими.    «Не кривляйтесь! – сказала  Гиппиус юному Есенину при первой  же встрече, – Вам  это не  к лицу». Сказала ему правду в глаза и сразу же  приобрела в нём на всю жизнь шумного  и скандального  недоброжелателя.    
      Это постоянное  желание  Есенина выдавать  себя за «красного хулигана» и защитника революции, натужное стремление  воспеть героев революции и Гражданской войны, потеснив в сторону писателей Бабеля, Серафимовича и Фурманова, многих пролетарских писателей-ортодоксов раздражало.  Жгучее желание  Есенина  быть во всём  на равных с Маяковским, стоять по рангу рядом с ним,  и получать, как  «поэт-горлан» один  рубль   за строчку, было  замечено многими  представителями  творческой интеллигенции  как внутри страны, так и за рубежом. 
     Нет, не держал Есенин в  феврале-октябре 1917 года «винтовку за Совет (крестьянских и солдатских депутатов)». И, тем более, не участвовал с оружием в руках на фронтах первой мировой войны, не гнил в холоде и голоде в окопах, не шёл в атаку  и не задыхался от немецких газов под Сморгонью.
     Нет, не участвовал Есенин и в Гражданской войне, даже в  качестве  члена  армейской  агитбригады при полковом комиссаре он ни разу не был, хотя  и стал автором «Песни о великом походе», где восславил легендарных красных полководцев  Фрунзе и Будённого.
      Нет, не страдал Есенин от голода, крайнеё бедности  и нищеты, как и Маяковский, был ухожен, «в свежевымытой сорочке» и «как денди лондонский одет» по моде   страшного для всех  1919 года, который, по признанию самого  Есенина,  был самым лучшим временем в  моей  жизни».  Бывает такое, вокруг идёт война, свирепствует тотальное  насилие и «красный террор» холод, голод и тиф, а кого-то  тянет на любовные переживания, на стихи о родном крае и вечных красотах русской природы.  Кто-то  из  отчаянных подростков, чтобы спасти от голодной смерти  семью, едет на вагонных крышах за  пудом муки в «Ташкент-город хлебный» (Александр Неверов), а кто-то из крестьянских поэтов совершает творческие поездки в чекистских служебных вагонах-салонах. Почти за год до своей  гибели он писал  Галине Бениславской из Батума: «Хорошо жить в   Советской России. Разъезжаю себе,    как  Чичиков, не покупаю,  а сам  продаю мёртвые души» (4)
       Видные писатели  Русского Зарубежья строго осудили  богоборческие   стихи и поэмы поэта-«хулигана», автора  богохульной поэмы «Инония», певца Москвы кабацкой. Среди них  был Иван Бунин, Георгий Адамович, Георгий Иванов, Сергей Маковский, главный редактор  журнала «Аполлон» (1909-1917), связанный с символизмом, а позднее с акмеизмом.  По  их общему  мнению, Есенин  из-за своей   «богохульной лирики»   стал  одним из символов безбожной и кощунственной, по своей  сути   советской литературы.
       Больше всех и громче всех  по поводу образа жизни и образа мыслей «красного хулигана» Есенина возмущался Иван Бунин, который     в статье «Инония и Китеж»,  парируя Есенину на  его   строчку   из  богохульной поэмы  – «Я обещаю вам Инонию!» – едко писал:  «Ничего ты, братец, не можешь, ибо у тебя за душой гроша ломаного нет, и поди-ка ты лучше проспись и не дыши на меня  своей мессианской самогонкой! А главное,  всё-то ты врёшь, холоп, в угоду  своему новому  хозяину» (5)
     В Гражданской войне, которая  из  «горячей» часто  переходит в головах людей  в «холодную»,  идеологическую и перманентную,   не бывает  победителей, ибо все её военные и штатские  участники  повенчаны  одной судьбой, повязаны одной кровью и общей бедой. В  разделённом враждой и ненавистью обществе  почти нет по-настоящему счастливых победителей, все  фигуранты  века-людоеда  зависят от фактора везения и случая, от фактора понимания окружающей реальности. Кто-то заранее чувствует (осознаёт)  опасность и бежит прочь от готового возгореться  «человейника» в Париж или Берлин, а кто-то приложив к своей душе мерило логики, по геройству, жертвенному  отчизнолюбию  или недомыслию остался в России.  А многие остались в стране «объятой бурей  и пожаром»  в силу своей глупой самоуверенности, надеясь на покровительство и защиту  видных друзей-большевиков, а также на свою особую избранность,   что  огонь его обязательно  пощадит, что все сгорят, а он нет, по принципу наших дней  – «все умрут, а я останусь». (Валерия Гай Германика). Среди таких  геройствующих и недальновидных образованных людей, кто не захотел быть высланным из Советской России на «философском пароходе» был знаменитый философ Густав Шпет (1879-1937), давний знакомый чете Мережковских.  При содействии своего друга юности А.В.Луначарского, его вычеркнули из списка изгнанников,  он  избежал высылки за рубеж, этого остракизма по-советски, выпавшего на долю счастливчиков, остался в царстве всемогущих «нищих духом» и  вскоре известный когда-то и модный философ  стал одним из  неизвестных смертников  ГУЛАГА  под «небом крупных оптовых смертей». (О.Э.Мандельштам)   
     Чтобы избежать смерти мгновенной или долгой и мучительной одного понимания мало, необходим ещё счастливый случай, везение.  Кому-то везёт в любви, но не везёт в смерти, или наоборот, а кому-то  вообще  изначально  не  везёт  и в том, и в другом.  В этом отношении строгой Даме с лорнетом  повезло больше всех (она прожила с Мережковским  долгую жизнь в любви, согласии и единомыслии, умерла своей смертью  в своей комнатке,  а не в лагерном  бараке).  Но зато   светлому, «чувствующему тонко»   юноше в «гетрах-валенках»  Сергею Есенину и  большинству его дружков из  «красной шпаны»   в  чекистских чёрных  кожанках, крупно  не повезло –  ни в любви, ни в смерти. В мире всемогущих «нищих духом» насильников такие люди, как Гиппиус, Мережковский  и Шпет, каждый из которых  являлся целым «миром в себе», оказались не нужными  и даже опасными.  Шпету и Есенину крупно не  повезло, Есенину даже больше.
      Надо признать, что судьба многих одарённых свыше  людей  из дворянства и простонародья, судьба  «самородков» из российской уличной, дворовой шпаны – это каждый раз повторение   общей трагической   судьбы  русского народа – всегда быть в проигрыше и признать себя в итоге побеждённым и обманутым.   Это ли не беда и не безысходная боль, когда даже при самых благоприятных обстоятельствах всегда  быть в проигрыше и великом убытке, всегда в итоге оставаться у   пустого, разбитого корыта.  Всегда легко устроить очередную  смуту в душах людей, легко посеять в сердца раздор  и усобицу, но трудно установить  мир и покой. Всегда требуется много усилий и времени.   Идейное и  духовно-нравственное противостояние строгой Дамы с лорнетом всей этой  красной, дворовой  шпане и её «красному поэту-хулигану», которое мы сегодня рассматриваем, является ярким тому доказательством.
      И  сегодня нам  совсем не важно, кто именно в итоге объявит сам  себя  гением  человечества,  мудрым повелителем мира. Совсем неважно знать,  кто из политиков  объявит себя генералиссимусом   и главным  победителем после  очередного массового забоя «разумного скота», кто назовёт  себя  очередным  Крысоедом  Великим или Тираннозавром Грозным – пусть они  тешатся себе на здоровье в специальной   психиатрической клинике. Здесь к месту вспомнить ироничные  и глубоко философичные эпитафии известного московского поэта Александра Флешина на надгробия всех  непобедимых покорителей  Вселенной: «Здесь покоритель  ста земель лежит/Ему дубовый гроб принадлежит», или «Здесь похоронен славный полководец/Он  за три дня угробил свой народец» (6)
     Время безумных  затей, безумных вождей и покорителей мира  ушло. Настало время спасения всего живого на планете.   Сегодня нам срочно нужна   блистательная  победа Логического интеллекта над Манией величия, чтобы в итоге победителем оказались  Здравый  смысл, высокий Интеллект, новая Идеология и Человечность под эгидой Всемирного  Совета  объединённых  наций. Но, увы, не так просто и легко вылезти из шкуры зверя и выйти пещеры древней антропофагии, навсегда покинуть   джунгли бессознательной природы звероящеров.
       В нашем раздёленном мире и в расщеплённом на атомы и элементарные частицы  обществе  ещё долго придётся ждать новой и  честной Идеологии, ибо,  по словам Зинаиды Николаевны Гиппиус, она может и не потребоваться людям вообще, наступят иные дни и совершенно иные обстоятельства:
                Увы, разделены они –
                Безвременность и Человечность.
                Но будет день: совьются дни
                В одну – трепещущуюся  Вечность. (7)

      Авторские примечания и литература
*Автор приносит глубокую благодарность  и признательность  сотруднице Библиотеки Дома Русского Зарубежья имени Александра Солженицына – ЖАРКОВОЙ Марии Владимировне за предоставленную  уникальную  литературу и источники  о жизни и творчестве З.Н.Гиппиус.
1.Русские поэты за сто лет. Составитель  А.Н Сальников. СПб, Издание  В.И. Губинского, 1901, с.467.
2. Сама жизнь и творчество  Сергея Есенина для Гиппиус была  лишь одним из осколков огромного разбитого  зеркала, отражающим настоящую, внутреннюю,  по сути,  авторитарно-мещанскую, повседневную, культурную    жизнь большевистской России.  Она раньше других, в том числе и раньше многих советских литературных критиков того времени А.Воронского и В.Киршона, почувствовала  в стремлении Сергея Есенина  выдать себя за одного из защитников   певцов революции, она первой уловила в  нем, поэте и человеке,  фальшивые, лживые нотки, желание примазаться к героям-победителям, к большевикам. Подробней см. Анатолий Апостолов. Гиппиус и Есенин: две жизни, две судьбы. –ПРОЗА.РУ
3.Алексей Смирнов (фон Раух) Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе. – Кабинетный учёный. Тель-Авив – Екатеринбург, 2015,с. 280-281,242.      
      История сохранила несколько  чекистских  стихотворных «перлов» на  тему лирико-физиологических мечтаний  о здоровой женской плоти,  в том числе и шефа ОГПУ Вячеслав  Менжинского, который  тоже позволял себе в часы досуга баловаться стишками на эротическую тему:
Я счастлив, я счастлив, я счастлив...
Я дивное выполнил дело:
Под страстным исканьем так страстно
Твоё извивается тело!

Смеюсь я, художник великий,
И смехом ты труд мой венчаешь:
Ни слез, ни стыда – только вскрики,
И вздохи, и трепет ты знаешь.
                (Сборник «Зелёная лампа»)               

        Многие из видных чекистов  любили  играть  роль  покровителей искусств и сами любили заниматься необременительным для себя стихотворством, окружать себя дамами из творческой, столичной богемы, делать балерин и актрис   агентами и секретными сотрудницами, «сладкими наживками»  Лубянки, своими любовницами и вторыми жёнами, пополнять ими свой гарем на одной из явочных  квартир. Валерий Брюсов относил   поэтов «Зелёного сборника », таких поэтов-чекистов  как Менжинский и Эйдук,  к эстетам, чрезмерно увлекающихся  литературность и самолюбованием, а Зинаида Гиппиус к эстетствующим циникам.   Влечение к стихотворству испытывал и шеф КГБ СССР Юрий Андропов, но его лирика  была сугубо философско-меланхолической  и наполненной ожиданиями неминуемой смерти.
4.Сергей Есенин. Собрание сочинений. Том пятый. Автобиографии, статьи, письма. ГИХЛ, М.:1962, с.196, с.83-84.  Там же. С.213 .
5. Бунин И.А. Публицистика 1918-1953 годы. М.: Наследие, 1998, с.171  Такую низкую оценку  всего творчества Сергея Есенина  трудно объяснить  одним из   проявлений  махрового антисоветизма Ивана Бунина  и его полным отрицанием вообще всей советской поэзии. Из всей советских поэтов середины ХХ века   Бунин  выше  всех ставил поэзию Александра Твардовского, весьма  восторженно отозвался он  о   поэме «Василий Тёркин».
6. Александр Флешин. Полёт  И кара. НЛО.М.: 2011, с. 186
7.Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Составитель Темира Пахмус. YMCA-PRESS, 1984. С.136. В книге приведены  критические  отзывы  видных современников  о ранней лирике Зинаиды Гиппиус, о первых её двух  поэтических сборниках.
30.10.2019