А когда на море качка

Вернулся домой с сабантуя. В голове роятся отголоски застольных песен, оригинальных тостов и танцевальной музыки. Без танцев юбилеев не бывает. Чтобы после всяких аттракционов и грандиозной пьянки не было танцев, да такое себе представить невозможно.

И вот в этой мешанине звуков и голосов прорезалась вдруг мелодия до боли знакомой песни «А когда на море качка…» Хочу заснуть и не могу отвязаться от неё. Диск-жокей, нанятый на весь вечер за неплохие деньги, честно отработал заказ, отличный был у него голос, отлично играл на ионике, но меня всё же эта часть вечера сильно расстроила.

Лениво он играл, лениво пел, лениво под эту песню танцевала родня. Все устало изображали твист и всякие выкрутасы, которые, по их мнению, соответствовали музыке и тексту.

Боже мой, знали бы они как под эту мелодию танцевала вся Сараса! В это село мы переехали по просьбе районного начальства. Перестройка, новая метла по-новому метёт, все, кого раньше долбили за критику, вдруг стали нужными, передовыми. Я попал в их число.

С первых же дней меня сарасинцы предупредили о том, что на Новый год Мария Ивановна будет петь «Качку». Кто такая Мария Ивановна я уже знал. Её все в районе знали. Она работала завклубом. Каждое село имело своего завклубом. Сараса имела Марию Ивановну. День Борозды, День Урожая, Проводы Зимы, День улицы, КВН и много ещё чего было такого, в чём она себя очень успешно она проявляла.

«Мы вчера в районе весь зал на уши поставили» - любила она после очередных побед похвалиться. Это было сущей правдой. Если Мария Ивановна не поставит весь зал на уши, то болеть будет. На всех вечеринках каждый считал своим долгом поведать мне одну деревенскую тайну: „На Новый год Мариванна будет „Качку“ петь.“

Я долгое время не мог понять, что в этом находили особенного. Мне пытались объяснить, что петь она будет или в клубе, или на стадионе около большой Ёлки, но непременно без двадцати двенадцать и при этом всю деревню поставит на уши. Ну споёт, ну поставит, она всегда всех зрителей будоражит. Дальше то что?

Понять эту деревенскую тайну я смог лишь на Новый год. В самый разгар шумного новогоднего застолья вдруг все засобирались в клуб:
- Скорей, скорей, а то не успеем!
- Что случилось? Что стряслось?
- Так ведь Марьванна же „Качку“ сейчас будет петь!

Люди толпами валили в клуб. Слышится весёлый смех. В ночном морозном воздухе поскрипывает под ногами снег... В клубе веселье в самом разгаре. Под светомузыку толпы односельчан то кружатся в вальсе по залу, то млеют под аргентинское танго, то извиваются под тяжёлый рок. Подходят всё новые люди. Некоторые дурачатся в новогодних масках. Нарастает какое-то напряжение. Все поглядывают на часы в ожидании «Качки».

И вот она, «Качка», наконец-то, приходит. Мария Ивановна начинает петь. Молодёжь выходит в круг и каждый по-своему изображает танец. Песню Мария переделала на свой романтический лад и пела с такой страстью, будто её на самом деле швыряло по океанским волнам среди бушующего урагана.

- А-а-а кааг-да на море качка и бушует океа-ан...
Зал неистовствовал. Припев молодёжь орала десятками глоток. Самые резвые при этом припрыгивали чуть ли не до потолка, казалось пол рухнет под ногами, и вся деревня провалится со всего размаха вниз со второго этажа. После „Качки“ в клубе жизнь на время замирала. Все разбегались по домам встречать Новый год и смотреть „Новогодний огонёк“.

После этого я понял сарасинскую тайну. Мария Ивановна пела „Качку“ лишь раз в год. Это была её самая последняя в году песня. Молодёжь и некоторые взрослые при этом тоже, так сказать, как никогда на полную катушку отрывались. Это стало в деревне своеобразной традицией.

Мой последний сибирский Новый год не обошёлся без „Качки“. Я знал, что он и для Марии последний. Она тоже собиралась уезжать в Германию. Уже было без двадцати двенадцать, а двух парней из её ансамбля где-то черти носили. Мария остервенело растягивала меха своего родного баяна пела какие-то песни, через силу улыбалась в зал, шёпотом материлась на свой ансамбль.

Минуты старого года уходили, а ансамбль был всё ещё не в сборе. Уж что-, что, а «Качку» она не хотела исполнить в самый последний раз как попало. Пропажу отыскали в биллиардной и притащили на сцену. Тишина. Я видел, как от волнения у Марии подрагивали пальцы. Она запела. Все знали, и она тоже знала, что это будет в самый последний раз. Зал печально раскачивался в такт мелодии. Громкость и темп всё нарастали и тут такое началось! Это надо было видеть.

В Германии у меня начались новые заботы, и я как-то незаметно растерял многих моих старых знакомых. Часто вспоминал нашу завклубом и три года ничего о ней не слышал. Объявилась она неожиданно и необычно. Её дети съездили в гости в Сарасу и зашли к своему учителю, моему коллеге Алексею Павловичу Мохову. Он подарил им пару своих прекрасных картин, а третью, как только вернутся в Германию, попросил переслать мне на мой адрес. Тут и обнаружилось, что мы живём в Германии чуть ли не рядом.

Встретились, обрадовались, пригласили Марию на наш традиционный праздник «русского двора». Горсовет выделил нам для этого огромную палатку, усилители, микрофоны и прочее. На праздник съехались родственники и знакомые со всей Германии. Приехала Мария со своим баяном и набором всяких побрякушек. Она работала уборщицей в Доме престарелых и три года нигде не выступала. Настроение паршивое, всё валится из рук, а тут вдруг такая отдушина.

На сцену она вышла поздно вечером после концерта. Раздала желающим побрякушки для сопровождения, наш Андрей вышел на помощь с гармошкой. Уже на подходе к сцене вся процессия заворожила всю толпу своей необычной аурой. Стихло вдруг. Замерли все. Конечно, это была не Сараса и не Новый год, так ведь и три года не было нигде никакой «Качки». Мария запела. Так разволновалась, что казалось нервы лопнут от натуги.
-А-а -а когда на море качка-а-а...
И зал встал на уши.

Под впечатлением того вечера я написал статью «Мария, которая поёт» и отправил её в русскоязычный журнал «Ост-Express». Владельцем газеты и главным редактором была женщина - Нэлли Коско. Статья её так тронула, что она меня разбудила среди ночи и предложила работать журналистом. Я отказался, писать могу лишь по настроению. Заверил её в том, что готов время от времени сотрудничать.
Ну а Мария Ивановна после того вечера вернулась к былой своей жизни сама и многих земляков к ней вернула. Провела десять всегерманских фестивалей «Играй, моя гармонь!» Десять!!! Со всей сраны гармонисты приезжали. Когда начинала, никто не верил, что такое получится. Одна без всякой помощи сумела! Уму непостижимо.Всех на уши ставила.

Вернулась Мария Ивановна обратно в Россию, в свою Сарасу. В Германии душа болит по родине, в России по семье. детии внуки в Германии, а она в Сарасе.

А-а-а когда на море качка, качка!!! И бушует ураган...
Чёрт возьми, как здорово было!