Бабушка Наталья

Жили мы в родовом, бабушкином доме.То,что он был бабушкин "по праву",  я знала. Но, до сих пор, не знаю,  то-ли они его с дедом Степаном,  сгинувшем в 42 на  войне, построили, то-ли он ей от родителей  достался. Когда- то дом был огромным. Избы состоящие из двух половин - нижней и верхней и разделенные посередине теплым коридором, называли шестистенками.У нас их иногда почему то пятистенками называли. Говорят в таких хоромах раньше, очень зажиточные люди жили.
 Нижнюю половину нашей избы  в лютую годину разобрали на дрова. Осталась верхняя,  теплая изба, холодный,темный  коридор(окно было забито досками), и высокое крыльцо - сохранившийся сруб от нижней половины дома. Коридор был разделен на две части досчатой перегородкой: одна половина -проход, мы ее называли сени.  Вторая половина служила нам кладовой (кладовкой) . В кладовке на толстой палке- перекладине, засунутой в прибитые к потолку кожанные гужи, висели огромные плетеные из лозы корзины (калоши) с крышками. В них мы  хранили ягоду: бруснику и яблок "дичку". Веревки, которыми привязывали корзины и саму перекладину, каждый год, вначале зимы, смазывали толстым слоем солидола. Это такая своеобразная защита от мышей. Причем -надежная. Дно корзины устилали мхом, сверху чистые хлопчатобумажные полотенца или просто кусок ткани. Ягоду засыпали просушенную,  без росы. Сверху укрывали тоже тканью, потом снова мхом и крышкой. Яблочки бруснили "срывали с веток прямо с листьями "недоспевшими, так с листьями и засыпали на хранение. Они, во время морозов  "доходили", то есть поспевали, становились мягкими и очень вкусными. Бруснику засыпали спелую. У этой ягоды нет свойства - дозревать сорванной.В подвешанных корзинах она хранились замечательно. Зимой, приоткроешь крышку, зачерпнешь ягоды и аккуратно запакуешь снова. Если целостность упаковки не нарушишь,до весны замороженные ягоды остаются, как будто только сорванными: целыми, свежими. Из спелых яблочек, мама с бабушкой, лепили нам биточки. Сначала формировали шарики, потом их пришлепывали рукой.Они становились похожи на монетки. Потом эти монетки обваливали в сахарной пудре. Вкус бесподобный! Такое лакомство вполне заменяло  конфеты. Магазинные сладости мы покупали очень редко. Денег не хватало.
У стены, в кладовке, стоял верстак. Огромная,  толстая, широкая доска на устойчивых ножках. Под верстаком в ящиках хранились инструменты. Всевозможные ножи для чистки рыбы, выделки кожи. Специальные, очень острые ножи, которые использовали для работы с берестой.В отдельных ящиках лежали деревянные колодки разного размера, для шитья обуви. Особое слово гвоздям, которыми мы прибивали к стене  бычьи шкуры. Гвоздей было ровно триста. Самодельные, с большими шляпками.Прибьешь шкуру к стене, высушишь. Потом гвозди аккуратно вытащишь, подравняешь, посчитаешь и все до одного- в ящик на хранение до следующего года. Бабушка моя сама выделывала кожу,шкурки зверей и шила  нам,когда мы били совсем маленькими-унты, ичиги, меховые рукавички, шапки,душегрейки (безрукавки).Корзины, с которыми мы ходили в лес по грибы и ягоды, калоши (большие корзины) для хозяйственных нужд, многослойные туески из бересты, в которых мы хранили яйца, глинянные, обожженные крынки и кувшины для хранения молока, сметаны,варенья - все это было сделано ее руками. Еще в нашей кладовке хранилось много старинных приспособлений для стирки и глажения белья. Длинный брусок с косыми рубчиками на одном боку и валик, (круглая палка с ручками, похожая на гигантскую скалку) это стиральная и гладильная машина сразу. Два в одном.  Большая деревянная доска и колотушка: это приспособление помогало раньше отбеливать белье зимой. Простыни, полотенца опускали в прорубь на несколько минут,чтоб полностью пропитались водой,   вытаскивали и ждали ,когда чуть подмерзнет, а потом колотушкой выбивали изморозь, вместе с вьевшейся грязью.
В углу была прибита отдельная полка, на которую бабушка складывала свои, как она их называла,  причандалы: заготовленные впрок выкройки,  обрезки кожи,  меха. Так же вырезанные особым способом кусочки бересты. Из этих кусочков она делала хитрые "застежки" для туесков. Каждому приготовленному предмету было свое место. Потому нам, строго настрого, запрещалось трогать, что- либо на этой полке. Еще в кладовке хранилась самопрялка. Это такой агрегат,  который помогал клок овечей шерсти превратить в тонкую,  ровную нить.  Причем быстро. Нитки спряденные на веретешке (веретене-обточенной особым способом палочке, которую нужно держать в одной руке на взвесу на уровне кудели с шерстью и крутить), получились не такими ровными,  да и сам процесс был очень трудоемким и долгим. Так что самопрялка значительно экономила время и улучшала качество ниток.
Ну, а самое главное, в нашей кладовке жило какое- то невероятно страшное чудовище.Оно постоянно приходило ко мне по ночам. В сны конечно. Лица не показывало, но жути нагоняло, своей таинственностью. По этой причине я вечерами,  чуть стемнеет, умащивалась на кровать, делала вид, что сплю. Это для того, чтоб бабушка не меня, а Людмилу, мою младшую сестру, отправила на улицу- закрыть курятник. Темнело быстро. Куры садились на насест засветло,но некоторые не успевали, и по причине известной всем болезни -куриной слепоте, в сумерках в курятник попасть уже не могли. Потому, кур надо было сначала пересчитать,  если какая заблудилась, найти и посадить в курятник.Потом закрывать.  В противном случае она до утра могла не дожить. На ночь собак отпускали. Их охотничий инстинкт не выбирал,-  домашняя птица,  не домашняя. Сожрать не сожрут,  но задавят -точно . Я нехотя вылазила из под одеяла. У в очередной раз удивляясь, как бабушка умеет разгадывать мои хитрые маневры, плелась на улицу. Бабушку как ослушаешься? Еще сама пойдет,  да не дай Бог, в темноте грохнется.  Сени я неизменно с закрытыми глазами проходила. Выйду на крыльцо, открываю.  Обратно,через сени, снова с закрытыми глазами прохожу. Это во сне
 чудовище своего лица не показывает, а тут возьмет и выглянет из- за загородки. И, что? Разрыв сердца. Даже если темное пространство я проходила очень медленно,  то дверью хлопала, тогда, когда одна из ног еще в притворе находилась. Торопилась оградить себя от этой пугающей неизвестности в темноте. В результате- пятка содрана, домой забегала с перекошенным  от боли лицом. Но делала вид, что ничего не случилось, молчала, как Зоя Комодемьянская на допросе. Не то трусихой обзовут и засмеют.
У моего страха была обоснованная причина. Бабушка мне рассказывала, что раньше, когда этот дом был большим и красивым в том месте,  где сейчас наша кладовка, под полом был погреб. Там они хранили картошку, другие корнеплоды заготовленные на зиму.     Погреб был очень глубокий, просторный, что тебе вторая комната, только под домом. Добротно все делали, на века.
Когда прошла коллективизация, все что наживали годами, нужно было сдать государству. Все без исключения. "А мы же ,Таня, все своими руками привыкли делать. И обувь,  и одежку,  и утварь разную. Раз сдавать, сдали. Но из нужных в хозяйстве вещей,кое что оставили. Вот такую же самопрялку, например,  инструменты необходимые в погреб припрятали. Западню убрали,вместо нее сделали открывающуюся половицу. Закрыл и вроде подвала нет совсем. В верхней, светлой избе вырыли новый погреб. Проверять приходили, тот погреб и показывали. А этот открывали по ночам только. Когда надо было, что- то взять. Ночами и пряли, и мастерили.
Когда заварухи начинались, людей в этом погребе прятали,  от неминучей погибели спасали. Не важно, красные, белые. Знакомые, не знакомые. Когда человек просит о помощи, помогали не раздумывая. Войны раскидали всех по белу свету. Может и наши братья, где так бродяжничают, поможем кому и нам Бог зачтет,  нашим кто- нибудь поможет.Одна женщина, по бабушкиным рассказам вроде бы родственница, ребенка родила прямо у нас в погребе. Месяцев пять прятали. Сослать куда- то хотели ее.Чтоб хлеб даром не ела,  и от бездействия не захандрила, лампу в погреб поставили,шерсти наготовили, сказали: "Пряди". Вечерами, первое время она выходила покушать. Потом слегла. Тяжело стало. Но вроде работала, пряла. Ребенка     здоровенького родила. Савой назвали мальчика, в  честь его отца.Увезли куда- то его в эту же ночь ,  пристроили. Варвара,  так звали эту женщину, ехать категорически отказалась. Говорит: "Не буду больше прятаться и точка. Устала". Ночью,когда все спали, сбежала. Назавтра ее в лесу нашли. Убитую.Нашла свою судьбу. Дознаваться никто не стал, что да как. Решили похоронить в нашей деревне.  "Мы-говорит бабушка- в погреб залезли.  За пряжей.Хоть становину ей смотать. (погребальную рубашку связать). Не в лохмотьях же хоронить. Посмотрели,  а в погребе один единственный  клубок валяется. Она оказывается его вверх то и подкидывала, хвасталась- вот, мол, сколько наготовила- один клубок,  еще клубок, еще клубок..." Моя прабабушка Акулина, бабушкина мама, опричитывала умерших в деревне людей. Эту роль доверяли женщинам с очень звонками,чистыми голосами. Как запричитают,да слова такие подберут,что до самых сокровенных уголков внутри тебя достанут. Искусство целое,  своеобразная психологическая помощь.Хошь не хошь слезы из глаз потекут рекой,  омывая душу от горя. Вроде и полегче становится. Здесь бабушка Акулина изменила своим принципам, идя за гробом, не смогла удержаться от иронии. Надо же, полгода за нос всех водила.Ведь о ней же и думали и о её ребенке.  Хорошо было во что одеть, как родился. Но ему же и теплые вещи надо.Да и самой бы вязаные вещи пригодились,будь жива.  И смешно и грешно,но идя за гробом огорченная бабушка Акулина, вместо причитаний и отчиток вызывающих щемящую жалость и к умершему и к безутешным родным,  как заревет, как заголосит: "Ох просавилась ты, проварварилась. понесли ко кресту.
Оголя... голой, вообщем"...
 Еще моя бабушка про какого- то каторжника рассказывала,которого они приютили.Может он и не каторжник был, просто бродяга. От чего уходил,  куда шел и что для себя искал?Это только он знал. Сам не рассказал,  расспрашивать не стали. Меньше знаешь,  дольше проживешь.  Говорит,пришел днем,  попросил попить, поесть. Дали ему хлеба, накормили, напоили чаем. Уже уходить собрался. Тут, нелегкая, человека нехорошего- доносчика, принесла. У него вероятно нюх был на такие ситуации. Явно по закуткам будет шарить. То, что двор весь обнюхал, даже за поленницу заглянул, в сараи.Видел наверное, как заходил чужой.Нечего делать, в подполье
пришлого  запрятали, до ночи. А у того ночью температура скаканула. Простывший был весь. Разве выгонишь? Лечили долго. Всю зиму в погребе прятался. Бороду отрастил по пояс. Волосы косматые и лица не разглядишь. Вылез, говорит не человек, а  настоящее лихо болотное. Еще дня два в сарае пробыл. Пока глаза к свету привыкли, потом только ушел. Ни имени не сказал, ни фамилии. Поблагодарил за "хлеб соль." Говорит: "Если выживу,  молиться всю жизнь за вас буду и за ваших родных."  Семья наша сильно рисковала. Но в то время сама жизнь превратилась в риск, в борьбу за выживание  или испытание на прочность.Продолжение следует...