Паралич души

Фрагмент из книги "Калибр победы"

...Тем временем бои разгорались ужасающе кровопролитные, на взаимное уничтожение сторон. Новгородская область – край непредсказуемой погоды. Зимой, несмотря на обилие болот и влаги, случались трескучие морозы. Руки пристывали к стволу миномета. Из атаки возвращались немногие, лишь каждый пятнадцатый, в лучшем случае только каждый десятый боец. Состояние их было поистине ужасным. Пришедший из резерва усиленный стрелковый полк в полторы тысячи штыков заменял чудом уцелевшую горстку сохранившихся людей. От предыдущего состава оставалось в строю до роты стрелков в восемьдесят – девяносто человек.
Страшное дело, смотреть на остатки наших частей: истерзанные боем, оглушённые, израненные, обескровленные. Контуженных схваткой людей вряд ли заботил человеческий облик. Выжившие мученики из личного состава подразделений выглядели ужасающе плачевно: закопчённые лица, обмороженные руки, грязные, оборванные, обмотанные каким-то бабским тряпьём, женскими платками и полушалками. Воины, не погибшие на славу Отчизне, с трудом понимали, в каком направлении надо двигаться. Психическое состояние многих уцелевших витязей было на пределе. После кровопролитного боя далеко не все становились героями. Вернее, получучела, получеловеки. Скорее всего, полутени с лицами, обезумевшими от пережитого ада.
По краям дороги была разбросана изувеченная техника. В воздухе витал тяжёлый смрад жжёной, горелой резины, выгоревшего бензина и моторного масла. Страшный запах горелого металла вперемешку со зловонием жареного человеческого мяса дурил голову. Ужасная гремучая смесь для обоняния. В морозном воздухе букеты вонищи распознавались особо остро. Обычные для войны запахи преследовали, словно кошмарный сон. От них не было никакой возможности спрятаться. Казалось, заройся в сугроб, но и там будет чудовищно шибать в нос горелой мертвечиной, людской мороженой требухой, протухшей плотью.
Бздевшая душком действительнось удручала и сбивала весь героический пафос человека. Кто бы что ни говорил, но чувство самосохранения напоминало о возможном исходе, предупреждало о фатальных последствиях. Кто не прислушивался к вселенскому разуму, вряд ли мог уже когда-нибудь припомнить о предостережениях, появляющихся вокруг отдельно взятой личности. Каждому своя планида, своя судьба. Никто не возражал относительно данности.
Колонны обессиленных бойцов вяло брели мимо разбитых машин, сгоревших танков, опрокинутых повозок, разбросанного солдатского шмотья. У людей не хватало сил что-либо понимать, адекватно воспринимать окружающее. Впрочем, баловням судьбы уже всё осточертело. В прострации после бойни абсолютно безразлично, что за култышки мешались под ногами. Натруженные воины, изнемогающие от физического бессилия, но бесконечно ликующие в душе от свалившегося на них счастья, серьёзно не воспринимали чудовищную реальность. А между тем, помехами под ногами были попросту куски человечьих тел с фрагментами разорванной ткани, вмёрзшей в лед и смешанной с дорожной грязью. Однако так и брели без воодушевления нахохлившиеся стрелки заторможенной смурной колонной. Шлёпали, подскальзывались, запинались  прямёхонько на клочьях расчленённых сотоварищей. Некогда было кумекать воспалённым сознанием, разбираться что к чему. Квёло спотыкались, изредка останавливались, чертыхались про себя на непредвиденные препятствия: рука, берцовая кость, полный тазик смёрзшихся потрохов, фрагмент черепа с открытым остекленевшим глазом, опять же кисть руки без одного пальца, брюховина, култышка… Свыклось. В лучшем случае спихнут с дороги куски мяса. А так, обыденное дело: ступили в подмёрзший кисель рубинового цвета, матюкнулись, послали начальство куда подальше. Поперхнуться и то некогда. Валяй дальше, не нарушай неспешный ход обессилевших людей в редких, полупустых, нестройных рядах тяп-ляп собранного подразделения. Одно слово – ополчение.
Двуколка подпрыгнула на ходу. Тем же путём прогрохотала, прохрумкала протекторами резины на снегу полуторка. За бортом увиделась то ли доска, то ли плоская бесформенная шпала. Проезжающий грузовик колёсами с левой стороны отломил с торца приплюснутый кусок серо-бурой массы и вмял в снежную колею. Стало понятно, что перед глазами заледеневшее, смёрзшееся голое туловище когда-то тяжелораненого красноармейца. Не повезло жмурику. Выпало тело по разгильдяйству медработников из санбатовского ЗИСа, ехавшего с «передка» в полевой госпиталь. Дорога не близкая. Эскулапы располагались в трёх километрах от линии фронта. По недогляду чурбан-то и утерялся ненароком из кузова на повороте. Не повезло сынку какой-то матери. Бывает.
Проезжающие по неотложным делам сани с деревянными полозьями, обутыми в кованые направляйки, превратили героя войны в плоский блин. Надсадно урча моторами, полковые машины прилюдно довершили хамство на зимнике – покрышками расплющили и обратили в белковую доску молодецкий стан. Тяжелогружёные полуторки сначала отломили голову несчастного мертвеца, потом одну ногу, затем другую, поочерёдно руки. Так и лежал посередине дороги раздавленный кусок мяса, вернее, фаршированный застывший на морозе беляш. Оторванная, раздавленная голова безымянного солдата напоминала расплюснутую лепёшку в поперечнике около метра и валялась ближе к обочине, в сторонке. Пройдёшь мимо, даже мысль не шевельнётся сравнить плоский дрочёный чурек, склеенный мозговой субстанцией, с когда-то отменно толковитой черепушкой красноармейца. Удивлённых и тем более возмущённых возгласов вокруг не слышалось. Чему было изумляться? В суматохе прифронтовой зоны наплевательское отношение к солдатской памяти становилось обыденным делом. Если не в этой точке, значит, через версту встретится нечто подобное.
Вечно пьяные старички из похоронной команды ломиками пытались исправить неловкую ситуацию – выколупывали, как могли, из-подо льда человеческую плоть. Но снующие мимо нелепого зрелища военные фигуры всё время мешали выполнять неприятную работу, толкались, возмущались, беспрестанно сновали туда-сюда-обратно, спешили каждый в свою сторону по архиважным делам. Некогда было живым, в абсолюте некому оттащить останки бывшего человека в сторонку. Зачерствел мрачного покроя солдатский мир. Что бы ни говорили, про такой расклад писано, что равнодушие – это паралич души или преждевременная смерть. Всё может статься в мире, ожесточённом злобой...