Рассказ про Любовь
Киоски с начала перестройки стали прорастать в их городе во всех возможных местах, как опята на гнилушках. Вот и с торца Тамариного дома сначала притулилась неказистая цветастая постройка с зарешеченными окнами и открывающейся амбразурой посередине, через которую стали продавать невиданные до этого шоколадные сникерсы, пакетики с цветным химическим порошком, из которого получался ядовито-сладкий лимонад ZUKO, и яркие упаковки с жареной картошкой. Возле этого киоска постоянно топтались младшие дети из многодетной семьи, живущей ниже этажом под Тамариной квартирой. Они жалобно заглядывали покупателям в глаза, но ничего не просили. Тамаре было трудно купить что-нибудь в киоске, не купив им шоколадку.
Совсем недавно этот яркий образец предпринимательского творчества начала перестройки снесли, и на его месте возвели пластмассовый белорозовый павильон с огромной надписью – «24».
- Ну, надо же! Цивилизация добралась и до нас, - с ехидством подумала Тамара, открывая пластиковую дверь. Внутри было тепло и тесно от витрин. К Тамаре от стеллажей обернулась продавщица, -
- Ба, Люба, это ты, что ли? Тыщу лет тебя не видела,– удивилась нежданной встрече Тамара.
- Ой, привет, Тома.
Старые приятельницы обнялись через прилавок и первые секунды молча разглядывали друг друга, оценивая урон, нанесенный временем .
- Ну, как поживаешь, Любовь? Что же это ты в нашем доме работаешь и не заходишь? Столько лет прошло, как не виделись …, -затрещала Тамара после минутного замешательства.
- Да все какие-то дела… После работы мухой бегу домой, у меня сын школьник, мама болеет, - как-то скучно отозвалась Люба.
- А муж -то помогает? – не удержалась Тамара от извечного бабского вопроса.
- А муж объелся груш, -
В магазинчик вошли сразу несколько покупателей.
Люба засуетилась от прилавка к полкам, и Тамара, не желая так скоро расставаться с бывшей подругой, вклинившись между покупателей, предложила –
- Люб, приходи после работы ко мне, поболтаем…
В подъезде как всегда пахло кошками, лифт не работал, и Тамара, поднимаясь по ступенькам, в такт шагам бессознательно повторяла про себя – «муж объелся груш, объелся груш», вспоминая Любино бледно-сероватое лицо и потухшие глаза.
Дома, напившись чаю, и устроившись, наконец, под пледом на диване, Тамара закрыла глаза и погрузилась в любимое состояние – перебирать в памяти свое далекое и не совсем далекое прошлое.
Много лет назад Тамара после окончания университета работала в одном научном институте, и там же чертежницей работала Люба. Люба была хорошенькой, стройной блондинистой хохотушкой. Вся такая беленькая, голубоглазая с нежным румянцем. Просто зефир с мармеладом. Тамаре, как, впрочем, и многим, всегда нравились такие легкие, не обремененные углубленным изучением себя, люди. Они довольно скоро подружились.
И тут случилась следующая история.
Тамара тогда была не замужем и проживала вместе с родителями. Отец у Тамары работал начальником районного отдела милиции, что откладывало своеобразный нервный отпечаток на всю их семейную жизнь. Однажды ночью, что очень часто случалось, зазвонил телефон. Ночью к телефону подходил только отец. Он довольно долго с кем-то разговаривал, но в этот раз не ругался и не грозил всех уволить. Наутро за завтраком отец спросил у Тамары, хочет ли она съездить в Ленинград.
- Ты еще спрашиваешь, конечно, хочу. А что случилось вдруг?
- Представляешь, у нас в отстойник попал один пьяный дебошир. Оказалось, у него папа- генерал из Ленинграда. Этой ночью он звонил, просил помочь сыночку. Предлагал взамен любые услуги.
Вот таким не совсем честным способом через несколько дней Тамара вместе с Любой, именно с Любой, самой легкой на подъем из всех Тамариных подружек, не совсем прекрасным сырым осенним днем оказалась в Ленинграде в шикарной высотной гостинице, название которой уже стерлось из памяти, причем номер был кем-то заранее оплачен.
В первый же день после приезда, как и положено приличным туристам, Тамара с Любой отправились с утра в Эрмитаж. До одури и ломоты в спинах ходили с умным видом из зала в зал, даже старались читать надписи на картинах, повышали, так сказать, свой культурный уровень. И когда Тамара стала ныть, что сейчас упадет и умрет на эрмитажном диване, приятельницы доплелись до местного буфета, перекусили там бутербродами с засохшим сыром и на дребезжащем трамвае поехали в свою гостиницу. Вечером они нарядились, как смогли, накрасились и на правах постояльцев направились в гостиничный ресторан.
Подружки пришли туда немного поесть, немного поглазеть на столичную жизнь, а попали в настоящий вертеп! Вот где для них открылась совершенно другая сторона, казалось бы, такой стерилизованной социалистической жизни, и практически состоялся культурный шок!
В полумраке ресторана в сигаретном дыму под сладкоголосый слезливый шансон масса шикарно одетых девиц танцевало в обнимку с упитанными кавказскими джигитами и расхлябанными чернокожими мужчинами. Пока Тамара с Любой вертели головами, рассматривая необыкновенные наряды как будто не из этой жизни, две девицы недалеко от их столика подрались. Потом одна из них плюхнулась на соседний от Тамары стул и заорала в сторону танцующих -
- Я, между прочим, из Вагановского училища, а ты просто шлюха подзаборная.
- Повторите еще раз, я записываю,- решила пошутить Тома, но не удостоилась ответом.
Только годы спустя, посмотрев фильм «Интердевочка», Тома, вспоминая эту ярмарку тщеславия, поняла, что за танцы с драками они наблюдали.
Но пока сидя за столом в гостиничном ресторане, они таращились во все стороны, к ним подсел молодой негр. Он что-то невнятно на ломаном русском говорил Любе, а потом вдруг положил свою черную руку на ее такое белое колено. Люба от неожиданности завизжала, негр отпрянул. Наверное, бедный, обиделся. А Люба начала канючить -
- Давай уйдем отсюда, я их всех боюсь.
Почти отбиваясь от навязчивого африканца, они вернулись в свой номер. Но каждый вечер до отъезда после путешествий по сырому, продуваемому морским ветром городу они ходили ужинать в гостиничный ресторан, как в театр. И там же между собой договорились попытаться поехать куда-нибудь летом за границу, ну, хотя бы в Болгарию
Следующей весной Тамара, выполняя заветы, поехала в Дом профсоюзов за турпутевкой. Она наивно полагала, что вот сейчас так умненько побеседует, культурненько заполнит все нужные бумажки, и сим-сим сразу откроется. Ведь не на Луну же они в самом деле хотят поехать и, тем более, не в Америку, а всего-то навсего в Болгарию – «16 –ю республику Советского Союза», как любили тогда шутить. Но фокус не удался, - в нужном кабинете Тамару попросили заполнить массу анкет, потом отправили в другой кабинет в противоположном конце здания, потом еще в следующий. Там ей сказали, что да, ваше заявление принято, вы поставлены на очередь, и, возможно, она, эта очередь, когда-нибудь до вас дойдет, вы тут не одна, вас тут тыщи ходят.
Тамара ехала домой, и все в ней клокотало
– Вот вы какие, взяточники и бюрократы. Раз вы так, то и я пойду кривым путем.
Дома, дождавшись вечером отца, она рассказала ему о своем походе за путевками в Болгарию и как ей хочется поехать за границу, и папа, как всегда высказав сентенцию, что да, мол, каждому воздается по заслугам его, а заслуги твои, дорогая дщерь, не видны без бинокля, но обещал чем-нибудь помочь. И через несколько дней вечером, выпив водочки, и от того будучи в хорошем расположении духа, он сообщил Тамаре, что ей надо поехать в этот пресловутый Дом профсоюзов и забрать две путевки, но не в шестнадцатую республику СССР, нет, а уже в Югославию. Че там мелочиться, - решил папа.
Уже на другое утро Тамара, оформляя какие-то бумажки в том же самом кабинете, где недавно была, еле сдерживалась, чтобы не показать чиновнице язык.
Потом Тамара натаскивала Любу по вопросам государственного строения Югославии и славного пути незабвенного Иосипа Броз Тито, чтобы пройти собеседование для выдачи характеристики в парткоме своего института.
- Да, сейчас смешно вспоминать, а тогда было не до смеха, Любка даже расплакалась, не сумев ответить комиссии на какой-то вопрос, - подумала, улыбаясь, Тамара и пошла откусить от тортика, который дожидался встречи с Любой в холодильнике. Часы на кухне показывали девятый час.
- Что же Люба не идет? – удивилась Тамара, накинула на себя плащ и спустилась к киоску. В киоске работала уже другая женщина.
-«А Люба недавно ушла домой», - ответила она.
Тамара вернулась домой, объелась от расстройства тортом и легла пораньше спать. Но сон не шел.
Тамара в тот год не смогла поехать в Югославию из-за болезни, и Люба укатила одна. По приезду она с подружками закатила вечеринку у себя дома и, выпив полусладкого душевного Рислинга, рассказывала, как удачно их тургруппа попала в настоящее землетрясение.
– сначала нашу группу поселили в высотной гостинице. В первый день на общем собрании велели ходить только всем вместе и со спец.сопровождающим, одним ни-ни, мол, сразу отправим домой, и сдать по бутылке водки в общак на заключительный банкет. Назначили ответственным за водку одного пожилого дядьку (хотя, наверное, тогда все мужчины старше сорока казались Любе пожилыми) и выдали ему для этих целей старый затасканный портфель. И вот на тебе, в первую же ночь случилось землетрясение. Всех выгнали в том, в чем спали, на улицу. Люба выскочила в полупрозрачной новой ночнушке, специально купленной для поездки, и, вся дрожа от холода, стояла в общей толпе. Подошел незнакомый черноусый парень и укрыл ее одеялом.
Люба видела, как из гостиницы выскочил тот самый субъект, ответственный за водку, на нем были только трусы, шляпа и портфель с водкой. Вся толпа наших туристов нервно пересмеивалась, мужику кричали: « молодец, Петрович! Теперь не пропадем!»
К утру землетрясение закончилось. Их отель не разрушился, но дал большую трещину, и его закрыли на ремонт. Утром всем вынесли вещи и расселили по два человека в бунгало, которые были разбросаны через двести метров друг от друга вдоль всего пляжа. Главный КГБ-шный смотритель группы успевал обежать их за вечер всего один раз, и после его ухода, они отрывались, ходили в клубы и на танцы без спроса.
Любу сразу же нашел тот местный парень - югослав, который дал ей одеяло. Оказалось, что он работает администратором в их отеле, поэтому у него образовался небольшой отпуск на время ремонта. И тут у Любы с югославом началась романтическая – преромантическая любовь. Все ночи напролет они проводили на пляже у моря. Он смешно коверкал русские слова, рассказывая о себе. Югослав даже возил Любу знакомиться с родителями в какой-то совершенно замечательный, с точки зрения Любы, коттедж. Ездил за ними во все города, куда были у них экскурсии.
Но неизбежно пришло время расставаться.
У Любы лицо распухло от слез, пока она возвращалась домой. Короче, нет повести печальнее на свете…
От этих воспоминаний Люба опять расплакалась. Но народу нужно было продолжение истории.
- А дальше то что? Что дальше?
- А дальше, он замуж зовет, вот письма пишет…
- Так чего ж ты плачешь, не понимаем…
- Так что мне, в Югославию что ли ехать?! – совсем по-собачьи завыла Люба.
- А куда?! Не в твою же хрущевку ему переезжать?!
- Не, никуда я не могу поехать. Во-первых, как я маму оставлю, и вообще, я боюсь. Ну, вот, например, он меня бросит, и что потом?
… Что потом я буду делать?!
Тамара вспомнила, что в этом вопросе мнения подруг разделились. Одни говорили, что да, страшновато как-то на чужбине. Другие, и в том числе Тамара, были убеждены в правоте известных истин - «Кто не рискует, тот не пьет шампанское..» и «танцуй, пока молодой».
Но легко давать советы, когда не рискуешь своей головой.
В тот вечер все еще немного поплакали, повздыхали над тяжелой участью девушек на выданье и побрели восвояси.
Тамара от раздумий накручивала волосы на палец, посматривала в темное окно, по которому струйками сбегала вода, видимо, дождь начался, и соображала, что вот прошла уже тыща лет, и сейчас пришла пора собирать камни… Нет, надо снова встретиться с Любой, узнать, чем закончилась эта история, чем сердце успокоилось.
Но в другие дни поймать в киоске Любу не удалось, а потом ее сменщица и вовсе сказала, что Люба уволилась. Пришлось разыскать бывших коллег по работе, издалека наводить справки. Очень уж хотелось Тамаре узнать, как сложилась жизнь у Любы.
Разыскались бывшие подружки, и конец этой истории обрел свои печальные черты.
Люба не уехала ни в какую Югославию. В дальнейшем она встретила другого, но женатого мужчину, родила сына и осталась матерью- одиночкой. В нелегкие девяностые одна, как могла, поднимала сына, смогла его поднять только до детской комнаты милиции. Сын в школе учиться не хотел, связался с плохой компанией. Мама ей тоже помочь не могла, она совершенно потеряла память и часто попадала в психиатрическую больницу. Короче, все камушки на нашего Иванушку.
Куда уходит наша юность, в какие города? И как разбиваются наши надежды о наши собственные страхи и беспомощность? И могу ли я, как автор, с высоты сегодняшнего дня, с учетом груза накопившегося с годами скептицизма дать той юной жизнерадостной Любе хоть какой- то дельный совет, как нужно было поступить в той далекой точке бифуркации ее личной судьбы? – Но, нет у меня ответа.
Свидетельство о публикации №219103101526