Как-то раз под Мариенбургом...

Маленький, уютный городок Мариенбург вырос возле старинного замка с одноименным названием, на берегу живописного Алуксненского озера. Невысокие, в два-три этажа, дома местами стояли плотно друг к другу, образуя узкие улочки. Здания были разноцветные: розовые, желтые, бежевые. Только цвета были неяркие, приглушенные временем, и оттого более благородные. У каждой двери горел ярким желтым светом фонарь, и висел колокольчик. Сейчас улицы были заснежены, белые шапки лежали на крышах домов, козырьках дверей и на витых, ажурных балкончиках.
Двухэтажный дом неподалеку от центральной площади был окрашен в бледно-фиолетовый цвет, крыша его, выложенная зеленой черепицей, покрылась толстым слоем снега. На двери темного дерева золотилась массивная ручка в виде головы льва.
За дверью располагалась просторная прихожая. Ее украшала витая вешалка для одежды и пара картин с видами на озеро.
Застекленные двери вели из прихожей в гостиную, служившую также столовой. Окна были закрыты тяжелыми бархатными портьерами, глубокого, темно-бордового оттенка. Посреди комнаты стоял большой круглый стол, вокруг мягкие стулья, с удобными резными спинками. Еще одна неприметная дверь вела в кухню, чистую и удобно обустроенную.
На втором этаже располагался рабочий кабинет хозяина, где на всем лежал отпечаток солидного мужского вкуса. На тяжелом рабочем столе темного дерева располагался письменный прибор, удобное рабочее кресло на массивных резных ножках стояло тут же. В кабинете слегка пахло кожей и старым деревом.
Слева находилась комната дочери. Милая, уютная девичья спальня с фиалками на окнах и кружевными занавесками. Между этими помещениями расположилась еще одна небольшая гостиная, предназначенная только для членов семьи.
Анна сидела в кабинете отца. Когда он уезжал, девушка часто приходила сюда. Уютно свернувшись в кресле и укрыв ноги пледом, она смотрела, как за окном, в фиолетовых сумерках тихо падают неправдоподобно крупные хлопья снега. Нередко девушка засыпала на час или два прямо в кресле. У ног ее обычно устраивался Диксон, огромный лохматый рыжий пес. Он старался везде следовать за хозяйкой. Сейчас он лежал, уложив голову на лапы и меланхолично глядя, как в камине догорают угли.
Анна проснулась от боя часов. Она сладко потянулась в кресле, расправила складки домашнего бежевого платья и посмотрела на Диксона, обрадованного ее пробуждением: "Ну, что, Дик? Выспались, теперь ужинать пойдем? Плохо нам без папы, да? Обещал за неделю до Рождества приехать. Уж, три дня осталось, а его все нет. Ладно, не облизывайся, пойдем, покормлю тебя".
Анна поднялась с кресла и, рассеянно поглаживая Дика, следовавшего рядом с ней, стала спускаться на кухню. Положив в собачью миску каши с мясом и овощами, она положила себе еще не остывшей гречневой каши, нарезала хлеба и достала соленых грибов. Этим девушка решала ограничиться. Прочитав молитвы перед едой, она перекрестила стол и уселась прямо здесь, на кухне. В гостиную идти не хотелось. Там было слишком просторно. И Анна особенно остро чувствовала свое одиночество.
Завтра должна была прийти тетушка Марта, чтоб помочь убраться к празднику. Вообще-то хозяйство Анна вела сама. Но отец нанял Марту ей в помощь, чтоб раз в неделю полностью убирать дом. Она была славная - пухленькая, розовощекая, никогда не унывающая, в накрахмаленном белоснежном чепчике и аккуратном фартучке с оборками. Казалось, вся работа для нее в радость, так быстро и споро у нее все получалось.
Анна поела, убрала со стола и решила ложиться спать. Было еще не поздно, но девушке было неуютно. В голову лезли безпокойные мысли об отце.
Иван Петрович Бортников был небогатым купцом, дела его шли не шатко - не валко, но на жизнь им с дочерью хватало. Дом, со всей обстановкой, достался им от деда. Оба они любили тихую, размеренную жизнь, и чувствовали себя вместе вполне счастливыми. Мать Анны умерла, когда той было три года, и девушка совсем не помнила ее. Отец глубоко скорбел о потере, но не забывал заниматься ребенком, и, в конечном итоге, дочка помогла ему прийти в себя от пережитого горя.
Девочка росла такой милой и послушной, что соседи диву давались. Аннушка, как звал ее отец, была очень привязана к нему и старалась предупредить каждое его желание. Повзрослев, Анна оставалась скромной и тихой. Милое, привлекательное лицо, с правильными чертами, обрамляли слегка вьющиеся светло-русые волосы, заплетенные обычно в длинную косу. Глаза у нее были зеленоватыми, как у матери, рост немного выше среднего. Она нравилась окружающим, и несколько раз к ней уже присылали сватов, но девушка все тянула, не желая оставлять отца. В этом доме ей было хорошо и уютно. Неизвестность пугала ее. Отец не настаивал. Ему тоже не хотелось расставаться с Аннушкой.
И вот, уже десять дней, как он уехал к сыну одного барона, который предложил ему выгодно продать лес, примыкающий к имению и полученный в наследство после смерти отца. Юноша был, кажется, игрок, и постоянно нуждался в деньгах. Кредиторы нажимали, и продавал он лес действительно дешево и очень срочно. Но отец привык все проверять сам и потому отправился в имение барона. Он хотел было отложить поездку до окончания Святок, но сын барона настаивал на немедленном заключении сделки, и отцу пришлось уехать сейчас.
Анна задержалась в полутемной прихожей и долго стояла у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу и вглядываясь в темноту, чуть подсвеченную ущербной луной. Ей так хотелось, чтоб прямо сейчас к дому резво подкатили отцовские сани. С какой радостью бы она обняла отца и спрятала лицо в его мокрый от подтаявшего снега, бобровый воротник.
Минута прошла, и, очнувшись от мечтания, девушка стала подниматься в спальню. Дик свернулся в коридоре у двери большим шерстяным клубком. Анна прилегла на кровать и с полчаса почитала большую книгу из отцовской библиотеки - Жития святых (за декабрь).
В этот день праздновалась память великомученицы Анастасии. Житие ее, читанное не раз, всегда поражало Анну. После смерти матери-христианки отец силой выдал Анастасию замуж за язычника. Но святая, хранимая Богом, не лишилась своего девства. Она сказала мужу, что страдает неисцелимой женской болезнью и не может быть ему женою. Он терпел какое-то время, а потом попытался силою настоять на своем, но Ангел-Хранитель, посланный Господом, помог ей справиться с мужем. Много молилась она ко Христу. А потом переодевалась в рубище и тайно ускользала из дома. С одной лишь рабыней Анастасия обходила темницы, покупая у стражи право посещать узников. Там девушка омывала и перевязывала раны заключенных и служила им, как могла.
Так делала она долгое время, пока муж не узнал от вероломной рабыни ее тайну. Муж жестоко избил святую и заключил под стражу в отдельную комнату. Много скорбела она, что не может более посещать узников, и особенно – учителя ее духовного Хрисогона, также заключенного в темницу.
Когда умер отец Анастасии, все богатства его забрал себе ее муж. Чтоб жениться на другой женщине и тратить деньги невозбранно, он решил уморить Анастасию. С тех пор он подвергал ее непрестанным мучениям.
Анастасия же написала тайное письмо учителю своему Хрисогону, прося его молитв, так как, хотя и готова была принять смерть за Христа, но скорбела о том, что муж ее нечестиво тратил богатства ее, которые она обещала Богу. Хрисогон утешал ее в ответном письме, обещая, что Господь явит ей свою милость.
И вскоре муж девушки был отправлен послом в Персию. Корабль, на котором он плыл, во время шторма пошел ко дну. Так Анастасия вновь обрела свободу. Теперь она вновь стала обходить темницы, укрепляя страждущих за Христа и служа им от своего имения.
В то время царь Диоклетиан, услышав об упорстве крепко стоящих в вере христиан, научаемых Хрисогоном, приказал казнить всех, находившихся в темницах, а Хрисогона доставить к нему. В отдалении последовала за учителем и Анастасия.
Долго соблазнял богатыми дарами и щедрыми обещаниями царь Хрисогона. Предлагал Диоклетиан учителю даже стать начальником Рима, только бы он отрекся от Христа. Но Хрисогон был тверд в вере. Разгневавшись, царь повелел отрубить ему голову.
Явившись в видении Анастасии, учитель повелел ей укрепить на предстоящий подвиг трех девиц, живших неподалеку. Все они приняли мученическую кончину. А святая Анастасия стала переходить из города в город, утешая и укрепляя страждущих христиан. На свои деньги она покупала возможность облегчить узникам страдания, и многие благословляли ее имя, называя Узорешительницей.
В то время вышло очередное повеление царя, казнить всех пребывавших в заключении христиан, и Анастасия, придя на утро в темницу, не нашла никого в живых. Она стала громко плакать и скорбеть. Узнав, что Анастасия – христианка, стражники взяли ее и отвели в заточение. Анастасия была знатной римлянкой, Диоклетиан лично знал ее семью и ее саму. Он призвал к себе святую и убеждал отречься от Христа, но она отвечала, что смерть за Имя Христово для нее – великая радость.
Тогда передал ее царь жрецу. Тот должен был либо убедить Анастасию отречься от Господа, либо предать на мучения. Но не смог жрец победить ее веру. Прежде чем повести ее на мучения, жрец решил осквернить ее чистоту. Но Бог не допустил этого. Нечестивец, только хотел прикоснуться к ней, как голову его сжала страшная боль. Жрец ослеп. Он возопил своим богам о помощи и просил перенести его в идольский храм. Но там, не получив помощи, он скончался в муках. А святая получила свободу.
Анастасия посетила одну благочестивую женщину, Феодотию, которую также склонял на брак язычник. Она рассказала той женщине обо всем бывшем с ней. Язычник, видя, что Феодотия укрепилась словами Анастасии, предал обеих в руки стражников. Вскоре Феодотия была умерщвлена, а Анастасию начальник велел морить голодом, чтоб она отдала ему свои богатства.
Два месяца Анастасия не вкушала пищи, но Господь укреплял ее, и она не потерпела от голода никакого вреда. Тогда начальник приговорил ее с другими узниками к потоплению в море. Их поместили на корабль и вывезли в море. Там стражники просверлили в корабле отверстия, для скорейшего потопления. А сами погрузились на лодки и отплыли. На корабле было только двое христиан -  Евтихиан и Анастасия. Они молились Богу. И остальные узники внезапно увидели мученицу Феодотию, которая, управляя парусами, привела корабль к берегу. Все сто двадцать узников были спасены. Они просили Евтихиана и Анастасию просветить их и вскоре приняли святое крещение.
Начальник, узнав об этом, приказал схватить Анастасию, растянуть ее между четырьмя столбами и сжечь. Так святая сподобилась мученической смерти за Христа, которой желала всей душой. Тело ее не было повреждено огнем, одна христианка взяла его и с честью похоронила. От мощей Анастасии произошло множество чудес.
Анне нравилось представлять себе жизнь древних святых, проникаться их подвигами. Девушка старалась понять, почувствовать за скупыми строками живых людей, с их радостями и скорбями, силой и слабостью, искушениями и победами. Потом она поняла, что если будет читать дальше, то молиться будет уже полусонная, и отложила книгу. Анна поправила лампадку, расстелила старенький домотканый коврик и, опустившись на колени перед иконами, стала читать молитвы на сон грядущим. Слова молитвы успокаивали, заставляли переложить свои печали на Бога. На душе становилось мирно и покойно, она будто освещалась внутренним светом, изгоняющим все суетное:
"Царю Святый, Иисусе Христе, спяща мя сохрани немерцающим светом, Духом Твоим Святым.., просвети ум мой светом разума святаго Евангелия Твоего, душу любовию Креста Твоего, сердце чистотою словесе Твоего, тело мое Твоею страстию безстрастною, мысль мою Твоим смирением сохрани..."
Прочитав правило, Анна перекрестила комнату на четыре стороны, осенила крестным знамением свою постель и открыла молитвы о путешествующих, которые читала каждый день:
"И ныне смирено молим Тя, Владыко Пресвятый, и рабу Твоему Иоанну Твоею благодатию спутешествуй..."
Мысленно предав отца в руки Божии, Анна поднялась с колен, убрала книги и уютно устроилась под легким и теплым пуховым одеялом. Под громкий храп Дика, она почувствовала, что улетает в сон.
Утром Анна встала пораньше. К девяти пришла тетушка Марта, и началась большая уборка. Наконец они, уставшие, но довольные результатом, уселись пообедать. Дик привечал тетушку. Она часто приносила ему косточки и другие вкусности, и пес всегда радостно встречал ее.
Дни оставшиеся до Рождества прошли в мелких домашних делах. Анна старалась не думать, не представлять себе всяких страхов об отсутствующем отце. Она сосредоточенно готовилась ко Святому Причащению. Вычитывала положенное молитвенное правило и внимательно обследовала состояние свое, чтоб пресечь в себе любые греховные наклонности и движения души и на исповеди очистить себя от грехов до самого донышка.
Наконец настал самый день Праздника. Анна надела нарядное платье из голубой шерсти, закуталась в уютную шубку и отправилась в церковь, что находилась в соседнем квартале. Служба еще не началась. Народу было много. Знакомые раскланивались и улыбались. Анна взяла свечи и прошла к аналою, чтоб приложиться к иконе Праздника. Над ней был сделан из еловых ветвей как бы небольшой вертеп. Потом девушка встала в уголок, где молилась обычно. На душе было невесело, отец так и не приехал к Рождеству. Девушка с трудом отгоняла мысли о том, жив ли он, здоров ли. Вскоре священник вышел на исповедь, Анна исповедалась среди первых, и снова отошла в свой уголок. Началась служба. После Причастия, на душе у Анны как-то посветлело, она почувствовала причастность к Великому Празднику.
По окончании службы она уже собралась было домой, но ее окликнули:
- Аннушка, с Праздником!
- Спаси Господь! И вас, матушка! - улыбнулась девушка, слегка поклонившись жене священника.
- Что ж отец твой? Здоров ли?
- Ах, матушка, я и сама безпокоюсь. Как уехал две недели назад по делам, так и нет. Не знаю, что и думать.
- Так ты одна в такой день осталась?! Пойдем ка к нам. Мы тебе всегда рады.

Десятью днями ранее.
Иван Петрович любил ездить один. Кругом то лес, то поля простираются в заснеженную даль. Морозец легкий, свежо, но не холодно. Солнце закатное как окрасит небо фиолетово-малиновыми сполохами, глаз не отвести. Едешь, любуешься. На душе тихо, хорошо. Молитва сама собой идет: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». И чувствуется, что Господь рядом и слышит.
До имения барона оставался день пути. Иван Петрович въехал на постоялый двор. Здесь его знали. Хозяин, отвесив поклон, пошел собирать на стол. В комнате уже обедали двое. Один из них, высокий, крепкий человек, вероятно, мещанского звания, все больше молчал. Второй, среднего роста, худощавый, суетился и болтал безумолку, подкладывая то себе, то соседу мяса и капусты.
Иван Петрович, помолившись, присел на другой конец стола и приступил к трапезе. Суетливый сразу подсел к нему: «Разрешите представиться, Антон Козлевский. А вы, добрый человек, кем будете?» Иван Петрович был вынужден представиться. Постепенно он втянулся в разговор о погоде, об урожае и о прочих вопросах такого рода, рассуждениями о которых ограничивались обычно беседы малознакомых людей.
Поев, купец собрался было уйти к себе в комнату, но тут Козлевский стал неотступно уговаривать его сыграть партейку в карты. Вообще Иван Петрович карт старался избегать, хоть карточная игра и была весьма принята в приличном обществе. Он понимал, что это – грех для человека православного, и обычно ему удавалось избежать искушения. Дело было в том, что в юности Иван Бортников сильно увлекался игрой, и только опасность разорения и слово, данное матери, помогло ему справиться со страстью.
Но сейчас дело показалось ему таким безобидным… Он разомлел от ужина, делать до утра было нечего, собеседники уже не раздражали, напротив, казались весьма приятными людьми. И он согласился. Играли они недолго, каких-то часа два. Иван Петрович не только не проигрался, но даже остался в небольшом выигрыше. Обыграв Павла Тарасюка, как представился второй собеседник, на пару десятков рублей. Около полуночи он отправился спать, предварительно договорившись с новыми знакомыми, завтра отправиться в дорогу вместе. Как оказалось, им было по пути. Оказавшись в своей комнате Иван Петрович хотел было помолиться перед сном, но почувствовал, что сил уже нет и глаза, буквально, закрываются. Перекрестившись на иконы, он упал на постель и тут же провалился в сон.
Утром хозяин двора разбудил его с рассветом. Новые знакомые уже завтракали. Купец присоединился к ним. Тут выяснилось неприятное для его новых друзей обстоятельство: оказалось, что сани их требовали ремонта, к утру их должен был починить плотник, но плотник запил, и теперь им не на чем было продолжать путь. И это при том, что они весьма спешили.
Иван Петрович не мог не предложить им продолжить путешествие в его санях, хоть и в несколько стесненных условиях. На что они с благодарностью согласились.
Они ехали уже полдня, когда Козлевский предложил остановиться и пообедать. Место было вполне подходящее. Стена леса прикрыла их от ветра, разыгравшегося на дороге и кидавшего в лицо Ивану Петровичу пригоршни острого, сухого снега. Спустившись на землю, купец сладко потянулся. В этот момент что-то тяжелое ударило с силой ему в затылок, и тьма опустилась на глаза.

До утра пробыла Анна в гостях у батюшки с матушкой. Их дети разъехались, и сейчас они привечали девушку, как родную дочь. Матушка угощала ее вкусными пирогами, подливала чайку и все никак не хотела отпустить Анну домой, понимая, что там, в одиночестве, она снова загрустит. Только когда уже совсем рассвело, а у Анны стали закрываться глаза, она решительно поднялась и стала одеваться. Батюшка тепло благословил ее. И тут она решилась:
- Батюшка, я не могу больше ждать. С отцом случилось что-то, поеду его разыскивать. Попрошу соседа меня сопровождать, он мне не откажет, они с отцом давно дружат. Благословите меня!
- Что ж, поезжай. Бог благословит! Только осторожна будь. Сдается мне, неспроста отец твой задержался. Про баронского сына всякие слухи ходят. Говорят, опасно с ним дело иметь. А ведь отец твой, небось, сразу деньги взял, чтоб сделку там и совершить? К тому же молодой барон все торопил его с покупкой.
- Да, батюшка. Вы, уж, помолитесь и за него, и за меня.
- Помолюсь, конечно, помолюсь.
И Анна быстро пошла к дому. Решение было принято, и от этого на душе у нее стало как будто легче.

Иван Петрович очнулся от того, что кто-то прикасался к его лицу. Он попытался пошевелиться, и тут же застонал, голова взорвалась нестерпимой болью.
- Тише, тише, - услышал он незнакомый голос.
- Где я? Что случилось? – Иван Петрович слегка приоткрыл глаза и сквозь муть увидел склонившегося к нему человека.
- В деревню я тебя привез, в Михайловку. Отлежишься у меня. Бог даст, выздоровеешь. По голове тебя камнем ударили, да видно и обокрали.
- Спасибо тебе, добрый человек. Как смогу, отблагодарю. Только мне бы о себе весточку в два места послать – дочери, да человеку, который меня ждет. Это можно?
- С этим трудно. Я тебя два дня назад нашел, когда в лес за дровами ездил. А с тех пор буран прошел, дорогу занесло. Дорога эта только к нам ведет, в сторону от тракта. Так теперь долго прочищать придется.
- Что ж, значить делать нечего, - вздохнул купец.
Молодой человек, приютивший его, оказался знатоком трав. Он приносил из сеней разные травки и то заваривал их и поил отваром больного, то прикладывал кашицу к ране. Так или иначе, но лечение шло весьма успешно, и Иван Петрович вскоре даже смог вставать.

Вернувшись домой, и, отдохнув пару часов, Анна решительно направилась к соседу. Штильмарк Андрей Иванович дружил с ее отцом всю жизнь. Теперь этот скромный, невысокий человечек радушно встретил Анну, и без лишних разговоров согласился подготовить к завтрашнему дню свои сани и отправиться на поиски ее отца.
Анна, со своей стороны, напекла небольших пирожков и плюшек, чтоб удобно было перекусывать в дороге. Потом она сходила к тетушке Марте и договорилась, чтоб та кормила Дика в ее отсутствии. Дик был грустен, он уже все понял и, как привязанный, ходил везде за любимой хозяйкой. Или укладывал свою огромную рыжую голову на лапы и ловил взгляд Анны, будто убеждая ее не оставлять его. «Ну, что ты, милый, так грустишь? – девушка погладила его. – Не могу я взять тебя с собой. А отца найти надо. Ты же понимаешь?» Пес тяжело вздохнул, словно ответил: «понимаю, но мне, все равно, грустно». Ночь он провел у кровати девушки. Анна пожалела его и впустила в спальню. И он до утра громко сопел, устроив голову на ее тапочках.
Утро было солнечным. Возбужденная предстоящим путешествием, Анна проснулась и сразу же поднялась. Надо было доделать мелкие дела и уже не тянуть с выездом. Вскоре появился и Андрей Иванович. Анна пригласила его к столу, но долго засиживаться они не стали, и, погрузив вещи, тронулись в путь.

- Олег, - обратился Иван Петрович к молодому человеку, накрывавшему на стол, - как же ты оказался в этой глуши? Ведь ты широко образован, и по манерам твоим ясно, что воспитывался ты не здесь.
- Три года я живу в этой деревеньке. И благодарю Бога, выведшего меня из суеты мира. Я действительно жил в столице и чуть не погиб там душою и телом. Мне было тогда восемнадцать лет, я был богат, хорошо образован и только вышел из-под опеки гувернеров и воспитателей. Родители мои умерли, когда я был ребенком. Дядя, взявший меня на воспитание, позаботился о том, чтоб у меня было все, но не заложил в мою душу твердых понятий о вере. Формально я, конечно, как и все, учил Закон Божий, но он не стал для меня истинно Законом тогда, а был лишь набором слов и понятий. Вихрь светской жизни закружил меня: пирушки с друзьями, такими же баловнями судьбы, как и я, любовь женщин, балы, гулянья и карточная игра. Так я жил изо дня в день и считал эту жизнь прекрасной. Но постепенно развлечения приелись мне, все, кроме игры. Она затягивала, как омут. Мне уже жаль было время на друзей, театры, женщин, мне хотелось только оказаться за столом с картами в руках. Вот где сосредоточилась истинная острота бытия.
- О, к несчастию, и мне это знакомо, - перебил рассказ Иван Петрович.
- Я не умел считать деньги и считал себя достаточно богатым, чтоб позволять себе тратить их сколько угодно, - продолжал Олег, - Но наступил день расплаты. Управляющий моим имением, который уже много раз пытался достучаться до меня, наконец, почти силой заставил меня выслушать его. Оказалось, что я разорен. Но у меня еще оставался дом в столице. А игра так манила, что я не задумываясь, продал разоренное имение и заложил дом. Этого хватило ненадолго. В том обществе, в котором я вращался, мелкие ставки было делать неприлично. Люди, с невозмутимым видом, проигрывали за вечер целые состояния. Я был уверен, что отыграюсь, но вновь остался без денег. Тут я осознал, что даже постель моя мне уже не принадлежит, так как я заложил дом со всей мебелью. Впервые мне стало по-настоящему страшно.
Наутро я отправился к дяде, у которого не бывал уже давно, я просил его о небольшом займе, но он твердо отказал мне: «Если бы ты просил деньги на скромную, деревенскую жизнь, я б еще подумал. Но ты потратишь все, до копейки, в попытке отыграться. Какой смысл мне жертвовать деньги чужим людям, таким же несчастным, одержимым игрокам?» Я ушел от него в отчаянии. Я уже понимал, что никто не даст мне в долг. За время, отданное этой главной страсти, я потерял всех друзей.
В отчаянии я бродил целый день пешком по неуютным, стылым улицам, пока совсем не замерз. Тогда я зашел в первый попавшийся ресторан, чтоб пообедать. За соседним столом я увидел молодого человека моих лет, лицо его показалось мне отдаленно знакомым. Я пристально вглядывался в его черты, пока, наконец, не узнал в нем дальнего родственника одного из моих прежних друзей. Вспомнилось даже имя – Владимир. Мы познакомились на именинах того моего друга, но не сошлись. Он был каким-то чужим в нашей веселой компании. Кажется, он тогда недавно приехал из деревни и еще не освоился в городе. Потом я слыхал, что он женился по большой любви, но на безприданнице. И вынужден был даже поступить на службу, чтоб содержать семью, так как имение его не давало достаточный доход. И вот теперь этот Владимир сидел в двух шагах от меня.
Скорее от нечего делать, чем от какой-то надежды, я подсел к нему. Он узнал меня почти сразу, завязалась беседа. И вскоре я узнал, что Владимир нынче только вернулся в Петербург. Он ездил продавать свое имение, так как жена его слаба грудью, и врачи говорят, что ее срочно нужно увозить на лечение заграницу. А средств у них нет. Вот и пришлось расстаться с имением. Он благодарил Бога, что продать ему удалось выгодно, так как в этих местах решили строить железную дорогу, и щедро заплатили ему.
Шальные мысли уже замелькали в моей голове. Щеки горели, пальцы подрагивали, когда я, наконец, решился. Дрожащим голосом я стал путано рассказывать о выдуманных своих злоключениях, и о том, что деньги нужны мне сегодня, буквально на один день, что через день я верну ему долг любой ценой. Я клялся честью, почти плакал и даже пытался встать перед ним на колени. Он не позволил мне и растроганно протянул пачку денег, все, что было у него. Мне было тошно от самого себя, но отказаться я не мог. Я схватил деньги, поблагодарил и тут же заспешил, договорившись встретиться с ним завтра в этом же ресторане.
Что говорить о том, что я снова проигрался до копейки?! Стыд душил меня. Я уже не думал о том, что скоро меня вышвырнут на улицу кредиторы. Нет, в этот момент я представлял себе глаза этого человека, доверчиво отдавшего мне все, когда он поймет, что я уже не приду. Как он будет держать на руках умирающую жену свою, и думать обо мне. О, он, наверное, даже простит меня, столько в его душе было милосердия! Но как мне простить себя?! Мука была нестерпима. С этими мыслями я шел по ночному городу к себе домой, и понимал, что не имею права дожить до утра.
Я остановился на мосту, глядя в темную, стылую воду. Перила были покрыты изморозью, и я, с каким-то странным удовольствием, причинял себе боль, крепко держась за них. Потом я понял, что лучшего места и часа, чтоб расстаться с жизнью, у меня не будет. Пистолет был с собой. Я достал его даже с каким-то облегчением. Страха смерти не было. О том, что будет потом, я не думал. Главным мне казалось, прекратить сегодняшние мучения. Луна вышла из-за тучи, и я увидел на фоне неба посеребренный лунным светом крест. За мостом был монастырь, купол надвратной церкви увидел я в тот момент. Но и это не напомнило мне о Боге. Я перекрестился, скорее автоматически, по обычаю, и взвел курок. Взгляд почему-то все время возвращался ко кресту, глядя на него, я поднес пистолет к виску и выстрелил. Раздался сухой щелчок, и ничего не произошло. В недоумении я посмотрел на пистолет. «Осечка. Надо попробовать еще раз», - мелькнула холодная мысль.
Я уже снова поднимал пистолет, как момент я услышал крик. Невысокий человечек бежал ко мне. «Нет! Нет! Остановитесь!» - кричал он. Я поморщился, но стал дожидаться его. Человек, наконец, добежал до моста. «Послушайте! - задыхаясь, произнес он. – «У вас, верно, случилось какое-то несчастье, но, поверьте, многое можно поправить. Может быть, я смогу помочь вам? Только уберите оружие. Не покушайтесь на жизнь, данную вам Господом! Ведь после выстрела не обретете вы покоя, наоборот, вечный ужас встретит вас. И это будет навсегда. От него не избавиться во веки веков. О, как страдают души самоубийц, как мечтают они вернуть тот день и час, когда самовольно отказались от дара Божьего - жизни и выбрали смерть вечную! Вы один раз уже нажали на курок. Но Господь Милостивый не попустил вам умереть. Я видел, вы перекрестились. Значит, не все умерло в вашей душе! Этот крест спас вас. Только не делайте этого больше. Прошу, поведайте мне о вашей беде!»
Он говорил так горячо, с такой верой, с такой искренней болью за меня, что я не стал сопротивляться и рассказал ему все. «Бедное дитя, - произнес он. – Вы – очередная жертва этого мира и князя его диавола. Но за сиротство ваше, за то, что не у кого было вам научиться искренней вере, Господь помиловал вас. Бог любит каждую душу более всего мира. Нам лишь надо раскрыть сердце Господу, и все-все вокруг станет другим. Мы не случайно встретились с вами. Я дам вам нужную сумму для вашего друга. Не скорбите более. Об одном прошу вас – не возвращайтесь к игре. Этот путь приведет вас к погибели!» Я сказал ему, что больше не вернусь за карточный стол, так как в душе моей родилось необъяснимое отвращение к этому делу. И благодарил за те деньги, что он предложил мне. Как честный человек, я не должен был бы брать в долг, не имея возможности отдать, но, ради несчастного Владимира, я не мог отказаться. Мой новый знакомый бросился утешать меня. Он рассказал, что приехал в столицу, чтоб порвать последние связи с миром и отправиться завтра на жительство в монастырь. И деньги эти, полученные им от продажи петербургского дома, он планировал передать во святую обитель. «Эти деньги уже принадлежали Богу. И Господь распорядился ими. Я лишь Его приказчик, и вы ничего мне не должны».
Мы говорили долго, почти до рассвета. Я впервые слышал живое слово о вере. Это потрясло меня. «Вы почувствовали в себе изменение. Как я рад! – говорил он. – Только не возвращайтесь в омут страстей». И я спросил его, как мне жить, куда идти? «У моего покойного друга был домик в глухой деревушке. Друг завещал его мне. Я не продал его, так как он ничего не стоит. Поезжайте туда. В тишине Божьего мира, я думаю, вы обретете покой». Он протянул мне ключи и рассказал, как добраться туда. И мы расстались. Он уехал в свой монастырь, а я, отдав деньги Владимиру, в тот же день отправился сюда, в Михайловку, и ни разу не пожалел об этом.
В соседнем доме жил тут травник. Он глубоко веровал в Бога, и многим помогал Его силой. Он стал учить меня молитве, покаянию, он говорил мне о Таинствах Божиих, и они стали для меня живыми, близкими. Божий мир раскрылся предо мной. Еще он учил меня разбираться в травах и лечить больных. Этим я и живу. Кто что подаст за лечение, и, слава Богу. Скончался мой учитель год назад, о чем я и скорблю до сих пор. Но, на все святая воля Божия!
- Да, Велик и Милосерд Господь к нам грешным! И меня сия пагубная страсть привела в столь печальное положение, - вздохнул Иван Петрович. – В юности и я увлекался игрой, но вовремя остановился, по молитвам матери. А теперь позволил себе, снова впал в этот грех. И вот – следствие. Только Божией милостью я жив. А если б умер, уже отвечал бы на суде за свои грехи.

Вечерело, когда Анна и Штильмарк подъехали к постоялому двору. Хозяин с поклоном встретил их и предложил ужин.
- Любезный, знаете ли вы Ивана Петровича Бортникова, - начал Штильмарк.
- Да, знаю, знаю. Очень хорошо мы знакомы с Иван Петровичем. Проезжал он тут недавно. А вы ему кем приходитесь? – поинтересовался хозяин, подавая на стол.
- Я – давний друг его, Штильмарк Андрей Иванович, а это дочь его – Анна Ивановна Бортникова.
Хозяин поклонился:
- Очень рад видеть вас у себя.
- Давно ли был у вас отец? – с волнением спросила Анна.
- Да, уж, давненько. Дней десять назад.
- И как он? Здоров ли был?
- Здоров. А что случилось-то?
- Пропал Иван Петрович. Должен был уже давно вернуться. А от него ни слуху, ни духу.
- Да вы что?! – вплеснул руками хозяин. – А может новые друзья его что-то знают? Они вместе отсюда отправились.
- Какие друзья? – спросил Штильмарк. – Имена их можете нам сказать?
- Могу, могу. У меня вот тут, в тетради, все записано: Антон Козлевский и Павел Тарасюк. Я их не знаю. Первый раз у меня останавливались. Не понравились мне они. Но Иван Петрович с ними сошелся. Поиграли пару часов в карты и совсем друзьями стали.
- Как?! Отец играл? – воскликнула Анна.
- Да, вы, барышня, не безпокойтесь. Играли-то они недолго. Отец ваш даже в выигрыше остался. А утром оказалось, что плотник наш деревенский запил и сани этим господам не починил. Ваш батюшка и пригласил их в свои, благо, им по пути с ним было. Они тоже к молодому барону ехали.
- Вот как. Надо и нам, значит, туда поспешить. Переночуем и поедем, - проговорил Штильмарк.
- Андрей Иванович, а может, сейчас поедем? – попыталась уговорить Штильмарка Анна.
- Нет, нет. Опасно это. Уже темнеет, - возразил он.
- Конечно, оставайтесь. Кто ж, на ночь, глядя, уезжает?! – поддержал его хозяин постоялого двора.
И они согласились остаться.
Утром, позавтракав пирожками с молоком, Анна и Андрей Иванович продолжили путь в имение барона Гуттенберга. Они боялись не успеть до вечера, но на закате вдали показался стоящий на холме большой дом и рядом деревенька. Вскоре они уже оказались в большом вестибюле, украшенном картинами и статуэтками.
Молодой Гуттенберг встретил их достаточно приветливо, но с некоторым недоумением: «Рад вас видеть, господа, но ваш батюшка, Анна Ивановна, здесь не появлялся. Я сам с нетерпением ждал его. Однако, уже прошло достаточно много времени, а он так и не появился». Барон выделил Анне и Штильмарку комнаты, так как была еще слабая надежда, что купец задержался в дороге по каким-то причинам и скоро подъедет в имение. Вечером, после ужина, все сидели в гостиной, когда барон неожиданно предложил:
- Анна Ивановна, не желаете ли прогуляться в зимний сад.
Анна была удивлена. Оставить Андрея Ивановича в одиночестве казалось ей неловким, но, подумав, она согласилась. Может быть, барон в личной беседе прольет свет на исчезновение ее отца.
- Благодарю, Альберт Эдуардович, с удовольствием.
Они прошли несколько комнат и вскоре оказались среди небольших пальм и красивых цветов.
- Анна Ивановна, я решил поговорить с вами наедине, так как ситуация сложилась несколько щекотливая, - начал барон. – Я вынужден был искать покупателя на лесные угодья в срочном порядке потому, что кредиторы давят на меня, угрожая и требуя немедленных выплат. Ваш отец сделал мне весьма выгодное предложение, и я отказал другим покупателям. Но Иван Петрович так и не появился. Теперь я остался без покупателя вообще. Ваш отец, вольно или невольно, подвел меня. Еще несколько дней, и кредиторы заберут лес за копейки в счет долга, а может еще и деревню в придачу. Поэтому я прошу вас либо, соблюдая договоренность, приобрести у меня лес на тех же условиях, что обещал Иван Петрович, либо, если сейчас у вас нет возможности, возместить мне убытки, понесенные по вашей вине, позже.
- Альберт Эдуардович, помилуйте! Вы же знаете мое положение! Я ничего не знаю о судьбе отца. И у меня нет свободных средств…
- Я понимаю вас. Но и вы поймите – я в более сложном положении. Если вы добровольно не согласитесь, я вынужден буду подать на вашего отца и на вас в суд.
- Это ужасно! – Анна прижала ладони к горящим щекам. Еще никогда она не оказывалась в столь трудном положении. – Прошу вас, давайте подождем. Быть может, отец сейчас в пути и скоро будет здесь, - уцепилась она за последнюю надежду.
- Хорошо. Я подожду еще три дня, - холодно согласился барон. – Потом мы вернемся к этому разговору.
Вернувшись к себе в комнату, Анна долго сидела на кровати, глядя в одну точку. Уныние охватило ее. И не было даже возможности побеседовать со Штильмарком. Пока они с бароном были в зимнем саду, Андрей Иванович отправился спать. «Что делать? Что делать?» - неотвязная мысль вертелась в голове, но ответа не было. Она осталась совершенно одна, беззащитная… В этот момент Анна пожалела, что не вышла замуж. Безпокойство за отца еще более усиливало ее муки.
Наконец, она легла в постель. На молитву не было сил. Анна только перекрестилась и мысленно осенила крестным знамением отца. Голова была тяжелая, больная. Девушка долго не могла уснуть, мучительные мысли не оставляли ее. Утром она проснулась и почувствовала, что совершенно разбита. Приближалось время завтрака, и на молитву уже не было времени. Кое-как собравшись с силами, Анна, с помощью, приставленной к ней горничной, оделась и вышла к завтраку.
Андрей Иванович, пораженный ее бледностью, отвел девушку в сторонку:
- Аннушка, милая, вы больны? – спросил он заботливо.
- Ах, Андрей Иванович, все так ужасно!
И Анна рассказала Штильмарку о разговоре с бароном.
- Как он мог так поступить с вами?! – поразился Андрей Иванович. – Это возмутительно, безчеловечно! Я сам поговорю с ним. В конце концов, я здесь, чтоб оберегать вас.
- Нет, нет, Андрей Иванович, прошу вас, не надо, - испугалась его порыву Анна. – Боюсь, от этого будет только хуже. Я совсем ничего не знаю о правах, о суде… У него есть связи. Я боюсь.
- Аннушка, бедная девочка! – только и мог сказать Андрей Иванович. Он тоже не разбирался в вопросах судопроизводства.
После завтрака Анна была вынуждена снова лечь в постель. От нервного перенапряжения она чувствовала себя совершенно больной. Нахождение в чужом доме, в почти враждебной обстановке и совершенно неясное будущее делали ее состояние еще более невыносимым.
Три дня прошли, но об Иване Петровиче Бортникове по-прежнему не было никаких известий.

- Олег, я очень благодарен тебе, но сердце мое не спокойно. Дочь, наверное, совсем извелась. Я должен ехать, - начал, было, купец.
- Иван Петрович, ваше состояние еще не стабильно, оно может ухудшиться в любой момент. Продолжение путешествия еще опасно для вас.
- Но я не могу…
- Послушайте, поступим иначе. Я возьму у кого-нибудь из охотников лыжи и дойду по лесу до ближайшей деревни. Там я перешлю письмо вашей дочери.
- Я не знаю, такой путь может быть опасен. Дорогу все еще не расчистили после нескольких буранов, в лесу волки.
- Положимся на Господа. Пишите письмо, завтра поутру я выйду.
Иван Петрович несколько успокоился и стал писать письмо. Он рассказал Анне о происшедшем с ним в пути, просил не безпокоиться ожидать его возвращения, и еще – послать барону письмо с извинениями за невольный срыв сделки. На следующий день Олег благополучно отправил письмо Анне, и Иван Петрович позволил себе спокойно лечиться дальше.

Анна по-прежнему чувствовала себя очень плохо. Она никак не ожидала, что барон вернется к разговору о деньгах, пока она больна. Но, на четвертый день, он явился к ней в комнату и выставил прибиравшуюся горничную.
- Анна Ивановна, мне очень прискорбно видеть вас в таком состоянии, но говорить-то вы можете. Поэтому прошу дать мне ответ. У вас уже было достаточно времени подумать над моими словами.
- Альберт Эдуардович, - выдохнула Анна, слезы невольно наворачивались у нее на глаза, - я не знаю, что вам ответить. Умоляю, не порочьте имя моего отца в суде!
- Ну, зачем же порочить? Суд решит. Мне только нужно возмещение убытков, - он сделал паузу. – Но есть еще один вариант…
- Какой? – с надеждой спросила Анна.
- Если вы согласитесь выйти за меня замуж…
- Но, как же?! Мы почти не знакомы! – пораженно перебила девушка.
- Не перебивайте! Если вы станете моей женой, я откажусь от своих претензий. В таком случае, мои убытки покроет ваше приданное.
- Разве я могу решить этот вопрос без отца?
- Послушайте, вы ведете себя, как ребенок! Вашего отца уже наверняка нет в живых. Сейчас зима, метели, бураны. Вероятно, он погиб, заблудился, его замело. Чего вы ждете? Выйдя замуж, вы окажетесь под защитой.
- Да, спасибо, - слабо произнесла Анна. – Я должна подумать.
- Думайте. Даю вам сутки. Потом я отправляюсь в город. Там мы либо повенчаемся, либо я иду в суд.

- Андрей Иванович! Что мне делать? – Анна уже в который раз вытирала глаза совершенно мокрым платком.
- Бедная, бедная девочка! Как он мог?! Ты больна, отца нет. Ставить девушку перед таким выбором! У этого человека нет ни чести, ни совести! Тебе, на самом деле, неплохо было бы выйти замуж, но не за этого же человека!
- Ах, Андрей Иванович, я уже ничего не знаю. Может быть, это единственный выход.
Анна была почти готова согласиться. Она чувствовала себя лучше. Болезнь отступала. Одевшись, девушка ждала визита барона. Но он не появлялся. В доме началась какая-то суета. Слуги что-то переносили, устраивали. Анна с недоумением прислушивалась к звукам, идущим из коридора. Наконец она вызвала горничную.
- Что там происходит? Что за суета? – спросила она служанку, как только та появилась в дверях.
- Там, барышня, гости приехали. Господин барон велел комнаты готовить. Святки же идут, вот друзья господина барона и заехали к нам.
- Понятно. Передай господину барону, что мне лучше, я выйду к обеду.
Анна не хотела больше оставаться в комнате. В конце концов, если ей суждено выйти замуж за этого человека, надо попытаться узнать о нем больше, понять его, познакомиться с его друзьями.
В столовой царило оживление. Дамы в ярких нарядах весело переговаривались в ожидании обеда, мужчины во фраках ухаживали за дамами, некоторые вели беседы между собой. Анна сразу почувствовала себя здесь чужой. В своем скромном, дорожном платье она выглядела бедной родственницей. Атмосфера ей не понравилась. Дамы вели себя слишком раскованно, даже несколько вульгарно. Мужчины рассказывали анекдоты на грани приличия. Девушке еще никогда не приходилось бывать в таком обществе. К счастью, никто не обращал на нее внимания. Вскоре появился Андрей Иванович. С ним Анна сразу почувствовала себя уютнее.
Барон пригласил всех к столу. Блюда все менялись, Анна давно уже поела. Обед казался ей безконечным. Голова снова заболела. Наконец все стали подниматься из-за стола. «Дамы и господа, прошу на балкон. Сейчас будет фейерверк!» - широко улыбаясь, объявил Альберт.
Анна выскользнула из комнаты. Ей хотелось побыть одной, все обдумать. Распрощавшись с Андреем Ивановичем, она сказала, что идет спать, а сама прошла в зимний сад. Присев в уголке на банкетку, она долго думала обо всем. Здесь, в полутьме, в одиночестве, ей было хорошо. Пахло какими-то экзотическими цветами. Голова больше не болела. В какой-то момент девушка, вероятно, задремала, проснулась она от звука голосов.
- Ну же, Мари, пойдем. Здесь никто не увидит нас, - тянул барон, увлекая за собой в темноту зимнего сада какую-то женщину. – Пусть они там наслаждаются фейерверком, танцами, а нам с тобою лучше наедине.
- Альберт, но ты же говорил, что женишься? – в голосе женщины сквозило удивление.
- Ну, да, и что? Милая, это всего лишь коммерческое предприятие. Ты же видела ее – серая мышь. Но у отца ее, кажется, есть деньги. А мое положение не оставляет выбора, надо срочно что-то делать. Поэтому я и тороплю со свадьбой, а то еще явится ее пропавший отец, тогда пиши - пропало.
- Жаль, мы ведь не сможем более встречаться…
- Ну, отчего же? Ты тоже замужем, и это нам нисколько не мешает. Я задурил голову этой девочке судом, она пойдет на все, все стерпит и не пикнет, лишь бы не задели честь ее батюшки.
- Альберт, ты здесь? – раздался новый голос от входа.
- Ну, вот! Как некстати! Твой муж! – прошептал барон. – Я отзовусь, а ты выйдешь позже, минут через пять после меня. Может ближе к ночи нам еще удастся уединиться. – Да, Мишель, я здесь. Сейчас выйду.
Альберт исчез, а за ним и Мари. Анна сидела потрясенная, потерянная. «Что ж, в конце концов, теперь мне не за чем здесь оставаться. Такое оскорбление!» - она собралась с силами и пошла в свою комнату. Нужно было собрать вещи.
Рано утром, пока весь дом еще спал, девушка постучала к Штильмарку и попросила его скорее собираться.
- Мы должны уехать, немедленно! – только и повторяла она.
- Аннушка, что же случилось? – заспанный Андрей Иванович не мог ничего понять.
- Прошу вас, скорее. Все потом. Надо уехать, пока все спят.
Через полчаса они уже ехали по дороге, и Анна рассказывала про все, услышанное вчера.
День клонился к вечеру, мороз усилился, Анна все крепче куталась в шубку. «Эх, до ночи бы на постоялый двор успеть!» - переживал Андрей Иванович, погоняя лошадей. На небе уже появилась луна, когда Анна услышала вой волков.
- Господи, помилуй! Андрей Иванович, слышите? Скорее.
- Не бойся, оторвемся. Лошадки хорошие, - отвечал он, прислушиваясь.
Вой приближался. Оглядываясь, Анна уже видела, как в лунном свете движутся тени. Она молилась не переставая. Андрей Иванович нахлестывал лошадей, они и сами чуяли зверье и бежали все быстрее. Штильмарк вдруг почувствовал, что лошади вышли из-под контроля, от страха они понесли. Оставалось только просить Бога о помощи. Если сейчас сани перевернутся, ничто не спасет их.
Насколько они удалились от стаи, Анна не знала, но воя уже не было слышно. Вдруг раздался резкий звук, и сани опрокинуло на бок. Лошади остановились. Андрей Иванович со стоном поднялся:
- Аннушка, детка, как ты?
- Ничего, слава Богу! Только ударилась плечом.
Штильмарк помог девушке выбраться из саней. Вокруг была тишина. Волки явно отстали. Но мороз пробирал все больше.
- Да, не сориентироваться, где находимся. Заблудились, похоже. И дальше не проехать, дорогу замело, - вздохнул Штильмарк.
- Что же делать-то, Андрей Иванович? Замерзнем тут!
- Ничего, ничего. Это ведь дорога ведет куда-то, пойдем пешком вперед, может там и деревня недалеко. Не, плачь, дочка, помолимся лучше Николаю-Угоднику. Он спасет.
И они двинулись по дороге.
- Ах, Андрей Иванович, это я во всем виновата. Меня Господь наказывает, - вздохнула Анна.
- Да в чем же ты-то виновата? – даже возмутился Штильмарк.
- Я с этими бедами совсем про Бога позабыла. И молитву оставила. На свои силы положилась. Потом уныние, болезнь, обида… Надо было Господа о помощи просить и скорби, как из Его руки, со смирением, принимать. А я все страдала, да роптала. Простите меня, Андрей Иванович, что и вам из-за меня погибать…
- Ну, что ты? Так нельзя. Поняла, что согрешила, так кайся и проси Бога о спасении. А ты опять в уныние. Нельзя! Ишь, погибать собралась! Смотри, вон огонек впереди! – воскликнул он, протягивая руку.
- Правда! Неужто деревня?!
Деревня была погружена во тьму. Только в крайнем домике горел огонек. Штильмарк наклонился к окну. Двое мужчин разговаривали, сидя за столом. Один из них встал и сделал зачем-то шаг к окну.
- Батюшки! Иван Петрович! Живой! - воскликнул он вдруг и забарабанил в стекло.
- Как? Там отец? – теребила его за рукав Анна, но он не реагировал.
Наконец дверь распахнулась. На пороге стоял молодой человек.
- Что случилось? – спросил он, вглядываясь в темноту.
- Молодой человек, у вас там Бортников Иван Петрович. А это его дочь, - указал Штильмарк на Анну.
- Что ж, проходите! – посторонился хозяин. – Откуда вы здесь ночью?
- Ох, это долгая история, - отвечал Андрей Иванович, а девушка уже прошла в комнату.
- Батюшка, родной! – она бросилась на шею удивленному Бортникову. – Живой!
- Дочка! Аннушка, откуда ты здесь?
Не отвечая, Анна уткнулась в его плечо, она плакала.
Тем временем Штильмарк рассказал про оставленных лошадей, и Олег отправился вместе с Андреем Ивановичем за ними. Когда они вернулись, Анна все еще рассказывала отцу про все свои злоключения, а он сокрушенно вздыхал.
- Вернемся, благодарственный молебен надо первым делом заказать. Из таких искушений вывел Господь, - он погладил Анну по голове.
- Да, да, обязательно.
Олег поглядывал на них с улыбкой.
- Ну, ладно. Раз Бог всех в моем доме собрал, - произнес он, - давайте ужинать.
Простая еда в маленьком, бедном домике показалась Анне в сто раз вкуснее разносолов, которыми угощал ее барон. Здесь было просто и хорошо. Она, с удивлением, обнаружила, что Олег – не деревенский мужик. Он был прост в обращении, но явно хорошо образован. И еще, ее поразила его глубокая, безыскусная вера.
Наутро, обсудив ситуацию, решили не откладывать отъезд. Только Олег отчего-то смущался и тянул время. Наконец он отозвал в сторону Бортникова.
- Я хотел поговорить с вами, - начал он. – Иван Петрович, я знаю, что недостоин, я все понимаю…
- Олег, о чем ты?
- Я, я не знаю, что со мной произошло… Ваша дочь, она так прекрасна внешне, и так хороша душой. С ней так легко. Иван Петрович, я ничего не имею, но я готов работать… Прошу вас, позвольте мне работать у вас, и я, со временем, может быть, заслужу право посвататься к вашей дочери…
- Олег! – Иван Петрович радостно улыбнулся. – Я не желал бы лучшего мужа Анне. Только вот она мало знает тебя.
- Да, да, я понимаю и не тороплю.
- Олег, поехали с нами, будем вместе работать. Вы с Анной ближе узнаете друг друга, а там – и за свадебку.
- Я так благодарен вам за доверие! После того, что вы знаете о моей судьбе… - Олег вдруг опустился на колени и сделал земной поклон.
- Ну, что ты? – купец бросился поднимать его.
Через пару минут они вышли к остальным.
- Олег поедет с нами! – объявил Иван Петрович. – Я приглашаю его быть нашим гостем.
- Как хорошо! – Анна обернулась с нежной улыбкой.
- Замечательно! – поддержал Штильмарк.
И они все вместе тронулись в путь.