Желтый идол Часть 1 Гл. 7

Одна тысяча девятьсот четырнадцатый год от рождения Христова. Тишину маленького таежного села, дремлющего в июльской жаре, разорвал бешеный топот коня и крик: «Эй, эй! Берегись, растопчу!»

Гулко прогрохотав подковами по деревянному настилу через небольшую речушку, вихрем понесся по улице, давя зазевавшихся кур.

Подскакав к сельской управе, пропыленный всадник бросил поводья подбежавшим пацанам, и, стуча сапогами, взбежал по ступеням в дом.

— Воды, али квасу! — требовательно попросил гонец. Хозяин управы Пахом Иванович Силин, зачерпнув из ведра кружку воды, подал ему. Всадник в три глотка осушил ее и потребовал: «Еще!»

Напившись, прошел к столу, сел на лавку, устало вытянув ноги.

— Ты Силин Пахом Иванович? — спросил конник, — тебе из города срочный пакет. Распишись здесь. Он подал Пахому тетрадку с перечнем населенных пунктов вдоль большого шляха. Прокуренным желтым ногтем показал место подписи.

— Грамоту разумеешь?

— А как же, — гордо выпятив могучую грудь, сказал Пахом, — четыре класса церковно-приходской!

— Тогда распишись, вскрывай пакет и читай! — подал ему в руки небольшой конверт.

— Что там? Добрые ли вести? — ослабев в коленях, тихо спросил староста.

— Нет, не добрые, Пахом Иванович, — война…

Пахом без сил опустился на лавку, зачем-то ощупывая пустой рукав левой руки, потерянной в русско-японскую войну.

— С кем теперя воевать? — спросил он.

— С германцами, — коротко ответил гонец. — Собирай завтра с утра людей, и направляй призывников в город. Не мешкай! Я поехал, мне надо еще три села оповестить.

Сбежав с крыльца, гонец сходу вскочил верхом на коня, и исчез в клубах поднятой копытами пыли.

Пацанята, подслушав разговор мужчин под окном управы, с криком побежали по селу: «Война!»

Село загудело, люди стали собираться возле управы, обсуждая новость. На крыльцо вышел Пахом, прокашлявшись, прочистил горло.

— Граждане селяне, пришла в Россию опять беда — война… Обойдите сегодня село, всех предупредите, что завтра рано утром сбор. Будем отправлять новобранцев.

Подавленные новостью люди медленно расходились. Тит приехал домой поздним вечером, расслабленный от обильных возлияний и неистовых ласк Стешки.

Медленно, как медведь, враскорячку, поднялся на крыльцо, зашел в избу. Онисья и дочери сидели за столом все в слезах.

— Ну и чо, опеть мокреть развели? Ну пьяный я. И чо теперя? Жрать давайте! — зарычал Тит на домашних.

— Война, Тит! А ты только и знаешь что пить, да жрать! — со слезами воскликнула Онисья.

— Кака война? Тараканов с мухами, штоль? — пьяно дурачась, сказал Тит. — Что за сорока тебе тута, наболтала?

Онисья рассказала Титу, что был гонец, велено завтра собирать новобранцев, отправлять в город. У купца ослабели колени. Он начал трезветь.

— Семку забреют?

— Да, — коротко ответила Онисья. — Завтра чтобы прибыл на сбор с лошадью и амуницией.

— А где Семен? — озираясь, спросил Тит.

— У Митяя Иванова. С Дарьей, наверное, прощаются.

Семен явился под утро, с красными от недосыпа глазами, губами, опухшими от поцелуев. Жадно выпил кринку молока, наспех проглотил пару пирожков, и стал собирать походный мешок. Уложив необходимое, вскочил на коня и ускакал на площадь.

Рано утром на площади возле управы стал собираться народ. Подъезжали на лошадях, телегах. Из толпы слышались обрывки разговоров:

— Собрали своего? Мы, тоже. Вон, на черном коне гарцует.

— А чо нам война! Армия у нас стала сильнее, чем в японскую, живо всех врагов победим!

— Ты береги себя, под пули-то шибко не лезь!

— Васька, ежелив, тебя обранят, самое главное опасайся заражениев! Засыпь рану смесью пороха и табачной золы. Мы так делали в японскую.

— Сынок, постарайся вернуться живым! Один ты у меня!

— Ну, давай, на посошок, на прощание!

Слышались звуки гармошки, песни, частушки, и надрывный бабий плач.

— Тиха-а-а-а! — послышался медвежий рев Пахома, вышедшего на крыльцо управы.

Разговоры и причитания в толпе смолкли. Установилась тревожная тишина, прерываемая возней вездесущих мальчишек.

Староста начал перекличку новобранцев. Сверив присутствующих со списком, Пахом снова заревел: «В ка-а-алонну по четыре, стройся-я-я-а-а!» Построившуюся колонну повел за село пожилой унтер, прибывший из города. Пропылив по улицам села, под крики и плач провожающих, она вскоре скрылась за лесом.

Люди медленно расходись, подавленные проводами.

Тит, покрутившись на площади, решил поехать к Иванову Митяю. Тот встретил его у ворот, участливо обнял.

— Ну-ну, Тит, не раскисай! Не всех же убьют-то! Может, твой Семка и уцелеет, если голова на плечах есть. Пойдем, лучше по стаканчику пропустим за отъезд, и чтобы вернулся живым!

— Пошли… — грустно кивнув, сказал Тит.

Сели под той же березкой, что и раньше, когда Тит приезжал знакомиться с будущей снохой.

Хозяин сходил в омшаник, принес штоф самогона и шмат сала. Из дома вынес стаканы, хлеб и перья молодого лука. Разлил ароматную жидкость, поднял, чокнувшись с Титом: «За то, чтоб пришел живым!» Выпили, крякнули, закусили салом и луком. Помолчали.

— Слушай, Тит, ты помнишь, как отмазал от армии своего сына Аниськин Петро? Съездил в город, достал какую-то бумажку, и его сына комиссовали, — сказал Митяй. — Деньги-то у тебя есть? Ежелив нету, я дам!

— Да есть у меня всё, поморщившись, ответил Тит. — Но к кому идти в город, и где взять такую бумагу?

— Не знаю, Тит, этого я не знаю, — покачав головой, ответил хозяин. — Ну, давай еще по одной!

Снова звучно чокнулись, выпили, крякнув.

— Я вот чо думаю, Тит, — снова начал Митяй, — поезжай-ка сёдни в город, да выведай, что да как. Не пей больше!

Тит и сам начал подумывать о поездке в город, чтобы достать бумагу для комиссования Семена.

Приехав домой, он достал из тайника пачку денег, завернул в газету и уложил в котомку. Туда же сунул штоф самогона, каравай хлеба и шмат сала.

— Куда опять собрался? Да с такими деньгами? — в тревоге спросила Онисья. — бросаешь нас?

— Нет, — ответил Тит, — еду спасать сына от войны.

Купец прибыл в город уже под вечер. Заехав на центральную площадь, привязал к коновязи Демона. Сунул в руку мужику, смотрящему за лошадьми, серебряную монету, погрозил указательным пальцем и указал на коня: «За ним присматривай особо! Убежит — запорю бичом до смерти!»

Оглядевшись, пошел в здание, где толпились новобранцы. Из дверей комнаты периодически выглядывал красный, распаренный унтер, выкрикивал фамилию призывника, заводил внутрь. Тит, не зная с чего начать, походил туда-сюда, послушал разные разговоры людей. Настал вечер, стемнело. Из дверей вышел тот же унтер, прокуренным басом сказал, что на сегодня все окончено, поздно уже, комиссия устала. Завтра с утра работа будет продолжена. Тит следил за членами комиссии, выходившей из комнаты. Обратил внимание на человечка небольшого роста, в старомодном сюртуке, при шляпе и пенсне.

— Кто это? — спросил у рядом стоящего казака.

— Это самый главный в комиссии — Маломеров Иннокентий Иванович, — ответил он.

— А где живет?

— Не знаю. А ты спроси вон, у той технички, видишь, с ведром и тряпкой заходит в комнату, — предложил незнакомец. — Они тут в городе всех знают.

Поговорив немного со словоохотливым казаком, Тит пошел в комнату, где заседала комиссия. Открыв дверь, увидел, что вошедшая сюда женщина мыла пол. Высоко подоткнув юбку, и широко расставив ноги, она возила по пыли тряпкой туда-сюда.

Тит кашлянул. Женщина испуганно обернулась. Лихорадочно одергивая одежду, она старалась прикрыть круглые полные колени.

Оба стояли в растерянности.

— Чего хотели? — мелодичным грудным голосом спросила она, — тут никого нет, все ушли.

Тит разглядел стоящую перед ним красавицу лет сорока, слегка полноватую, с крупной налитой грудью и крутыми бедрами. Ну точно копия Стешки!

— Чего меня так рассматриваете? Нравлюсь? — по-простому, спросила она.

— Нравишься! — немного помявшись, ответил Тит.

— Вот и другие мужики так же говорят! — рассмеялась незнакомка.

— Татьяна, — протянула она холодную ладошку. — А вас как звать-величать?

— Тит Нилыч Сажин, — отрекомендовался он, — купец и промышленник из Кедровки.

— И чем это вы промышляете? — игриво спросила Татьяна.

— Медь, серебро, золото, жжем древесный уголь, выжигаем известь, добываем малахит.

— Ого! — округлила она глаза, — и, поди, не женат, купец?

— Есть жена, — насупившись, ответил Тит, — тока мы давно не живем. Хотя спим под одной крышей. А тебе-то, какая печаль?

— Я просто поинтересовалась, — ответила Татьяна.

Купец расспросил ее, что за человек в цилиндре и пенсне выходил из комнаты. Татьяна подтвердила слова казака, о том, что это самый главный в призывной комиссии. А живет он в доме рядом с церковью, тут, неподалеку. Тит поблагодарил женщину и пошел к выходу.

— А ночевать-то, где будете? — спросила его в спину Татьяна. — Могу выделить комнату — три рубля ночь. Если хотите с баней — то пять. Если хотите любви — то десять.

Тит остановился, подумав, что ехать в ночь по таежной дороге опасно, и принял решение остаться здесь.

— А где ты живешь, красавица? — спросил Тит.

— Ой, далеко отсюда, у реки, вы сами не найдете. Подождите, я домою пол, и пойдем.

— Да у меня конь тут есть, но мне надо повидаться с сыном и господином Маломеровым.

— Тогда я вас буду ждать здесь, — не отступая от планов заработать, сказала Татьяна.

Тит отвязал застоявшегося Демона, и покатил к дому чиновника.

Долго стучал в резные двери. Хотел уже ехать обратно, как дверь открылась. Высунулось бородатое лицо мажордома.

— Чего стучим, любезный? — спросило оно.

— Мне бы поговорить с хозяином, — ответил Тит. — Скажите, прибыл купец и промышленник Сажин Тит Нилыч.

Мажордом молча закрыл дверь. Отсутствовал он минут пять, после чего пригласил Тита в комнату, усадив на резной диванчик.

Тит никогда не был в апартаментах богатых людей, и не любил различные украшения. И сейчас с брезгливостью рассматривал золотую отделку дверей, лепнину по потолку, толстые шторы с большими цветами, фигурки из слоновой кости на полочках и прочие безделушки.

— Чего изволите, сударь? — раздался скрипучий, как треск ломающегося дерева, голос.

Тит обернулся и увидел перед собой совершенно лысого старца, узнав его только по торчащему из глаза пенсне в синей оправе.

Он объяснил цель своего приезда. Старец, заложив руки за спину, прошелся раза четыре перед Титом взад-вперед, что-то шамкая губами.

— Видите ли, э-э-э…

— Тит Нилыч, — услужливо подсказал Тит.

— Видите ли, Тит Нилыч, в чем проблема, — начал старец, — в комиссии нас пятеро. Допустим, я забракую вашего сына, но четверо-то, будут против. У него же нет видимых физических недостатков? Всем членам комиссии дать деньги невозможно!

— Да, вы правы, — задумавшись, ответил Тит. — Спасибо, я поеду.

От старца Тит вышел сильно расстроенным, и поехал на станцию, где формировался состав с новобранцами.

С трудом разыскав Семена, рассказал ему о своих приключениях.

— Да как ты мог такое удумать! От самогона совсем одурел? Какие справки ты хочешь сделать для меня? Я инвалид что ли? — разбушевался Семен. — Ну ты даешь, батя! Захотел меня опозорить перед всеми ребятами? Что потом они скажут? В спину будут плевать!

— Всё, всё, всё, успокойся, Семка, — остановил его отец. — Уговорил, ничего я делать не буду! Ты тока береги себя, под пули шибко не лезь, не геройствуй! Пиши нам с матерью!

Попрощавшись с сыном, Тит в самом мрачном состоянии духа поехал к зданию за Татьяной. Она домыла пол в комнате и сейчас ждала, сидя на улице, на большой чугунной скамейке. Купец усадил ее в тарантас, и они потихоньку покатили в темноту ночи.

Татьяна показывала куда свернуть, где ямы, как объехать лужи.

Наконец, прибыли.

Открыв большие ворота, заехали в ограду. Тит распряг Демона, задал овса, и сказал Татьяне : «Ты иди, я этово…»

Татьяна весело рассмеялась, поняв, чего хочет Тит: «Нужник вон, за углом» — и ушла в дом. Тит проворно поднял сиденье тарантаса, вытащил замаскированный штырь и поднял второе дно. Достав из вещмешка сверток с деньгами и штоф, он уложил всё в тайник, и снова вернул доску на место. Закинув за плечи котомку с хлебом и салом, вошел в дом.

Хозяйка сновала по кухне, готовя немудреный ужин: картошка в мундире, селедка, солонина. Тит выложил свои припасы.

— А купец употребляет? — игриво спросила Татьяна, покачивая в руках бутылку с водкой.

— Употребляет, — улыбнувшись, ответил Тит. — Но немного!

Сели за стол, Татьяна налила себе в рюмочку настойки красного цвета, Титу — водки. Разговорились о жизни. Хозяйка рассказала, что живет одна, муж работал на станции путевым обходчиком, и однажды пьяный уснул на рельсах. Отрезало голову. С тех пор вдовствует. Детей не нажили.

Тит рассказал о своей семье. Татьяна потихоньку подливала водку Титу, сама же чуть пригубляла из рюмочки. После второго стакана водки Тит почувствовал, что его стремительно развозит. Пробормотав что-то невразумительное, он повалился на пол.

Хозяйка вышла на улицу и постучала палкой о дно пустого ведра. Через некоторое время в дом вошли двое. Они сноровисто обыскали Тита, выгребли из карманов мелочь, и потащили его на улицу. Зажгли факел, обыскали татартайку, но ничего доброго не нашли. Один из мужиков запряг коня, уложили Тита в повозку, и поехали прочь со двора.

 

 (продолжение:  http://www.proza.ru/2019/11/01/207 )