Легенда

Солнце, устав от трудов праведных, клонилось к горизонту. Море умиротворенно и размеренно дышало, выпуская на берег небольшие волны. Они, не спеша, по-хозяйски, приглаживали песок, приводя его в порядок, смывая следы людей, птиц и разных животных. Над поверхностью моря раздался низкий рёв теплохода. Он потряс тишину и спугнул стаи бакланов и чаек, уже приготовившихся к ночлегу. Гортанные крики птиц заполонили всё пространство. Спустя некоторое время над морем опять повисла тишина. И только волны с тихим шипением продолжали свою извечную работу.
Багровый диск солнца медленно опустился за горизонт. Вечерняя заря стала быстро гаснуть, уступая место теплому бархату ночи. На берегу сидели двое мужчин. Один из них был намного старше другого, скорее всего это были дед с внуком, так как они сильно походили друг на друга. Поодаль, потрескивал небольшой костерок, хотя ночь была очень тёплая, он скорее нужен был для уюта, а также для небольшого освещения, чтобы видеть друг друга. Через минуту юный отрок промолвил: «Деда, ты мне обещал что-то интересное рассказать из своей морской жизни». «Ну, слушай, только не перебивай. Договорились?» - ответил старший.
Предстоял рейс на Кубу, в порт Сантьяго-де-Куба с заходом на малые Антильские острова. Трап был убран, отданы кормовые швартовы и по палубе пролетел приказ с мостика: «Боцман, вира якорь!».
Между стенкой и кармой судна стал увеличиваться водный просвет. Матросы палубной команды забортной водой смывали донный ил с якорей. Когда они очистились, то брашпилем их втянули в клюзы и закрепили по-походному. «Обе машины, малый вперед!» - и громада судна, мелко вздрогнув, двинулась на внешний рейд.
Рейс начался. С берега семафором нам желали счастливого плаванья. Кэп три раза дернул ручку звукового сигнала, и хрипловатый звук на низких частотах пролетел над городом. Судно миновало входные створы, маяк и вышло в открытое море. Ещё некоторое время был виден берег, потом и он растворился в голубоватой дымке. Земля была видна только на экране локатора.
По громкой связи: «Баковым на бак, ютовым на ют, палубной команде начать приборку!» И начались походные будни, прерываемые только небольшими косяками дельфинов, и далеко от борта цветком раскрылся китовый фонтан. В это время здесь могли мигрировать кашалоты, финвалы. Под вечер ещё заметили большую группу касаток. Самых страшных хищниц морей и океанов. Их, лоснящиеся спины, то появлялись, то вновь скрывались. Вокруг нас они плыли очень долго, пока темнота не поглотила их.
Ночь окутала судно. Горели топовые и бортовые огни. Из ходовой рубки исходил свет от гирокомпаса и экрана локатора. Только в море можно видеть так близко яркие звезды. Без труда можно было найти знакомые созвездия. Согласно показаниям лага, судно шло со скоростью семнадцать узлов в час. Довольно неплохо для сухогруза.
Утром на мостике происходила какая-то перепалка. Чиф, то есть старший помощник капитана, что-то доказывал вахтенному штурману. Похоже, у них возникли какие-то неувязки, но вот на ходовой мостик поднялся капитан, и они втроём стали что-то обсуждать, жестикулируя руками и пересыпая всё это не нормативной лексикой, потом заработала внутренняя корабельная связь и голос кэпа: «Внимание по кораблю! Пришло штормовое предупреждение! Через шесть часов мы войдём в полосу десятибалльного шторма! Всем судам рекомендовано укрыться в безопасных местах! Мы со старшим помощником решили рейс не прерывать. Наше судно рассчитано на двенадцати бальные шторма и более. Отбой! Конец связи!».
Боцман отдал приказ палубной команде крепить всё по штормовому, а по палубе протянуть добавочные леера для похода людей во время шторма. Когда все подготовительные работы были выполнены, было ощущение такое, как будто теплоход затаился, хотя солнце светило так же безмятежно и только волны стали намного круче, хотя ветра никакого не ощущалось. Это были уже предвестники шторма.
Часов через пять солнце и море подернула мгла, даже не мгла, а какая-то необъяснимая муть. Анероид падал с катастрофической скоростью. Волна поднабрала силёнок, и теплоход уже начало качать по-серьёзному. Казалось, ночь опять накрыла море. Ветер уже начал срывать «барашки» с волн, и брызги залетали на палубу.
Управление судном перенесли на верхний мостик. Нос теплохода уже зарывался в волны, и вода бежала по верхней палубе, скатываясь через клюзы и шпигаты назад в море. Чувствовались неприятные позывы в желудке, но это всегда так бывает при первых минутах шторма. Потом организм привыкает. Чудовищный раскат грома сотряс всё пространство над морем, потом небо раскололось, выпустив из себя молнию огромных размеров с ответвлением, как у дерева, ветвями. Всё осветилось бледно-мертвенным светом. Зрелище было, куда там картинам Айвазовского.
Море беспорядочно клокотало, периодичность волн была нарушена, долетавшим сюда штормом с Индийского океана. Два шторма схлестнулись здесь и создали такой хаос волн, казалось, что теплоход попросту разломает или разорвёт.
Вахтенных, рулевых меняли через каждые полчаса, уставали неимоверно, чтобы удержать судно на заданном курсе. Волны прямо через полубак катились по задраенным трюмам и палубе. Шпигаты уже не успевали выплюнуть назад море, и оно скатывалось прямо через фальшборты, а брызги достигали до ходового мостика, а это десять метров от палубы.
Мы шли курсом на волну, чтобы не подвергаться бортовой качке, которая опасней килевой, тем, что может положить судно на борт, а там конец один… Мы совершенно потеряли ход. Один, два узла в час. Потом, вдруг произошёл хлопок, как будто дверь закрыли, и рванулся такой ветер, именно рванулся, на мостике нельзя было рот открыть, потом, чтобы закрыть его, нужно было приседать за козырёк, где была относительная тишина. Такой силы ветра мы ещё никогда не встречали. Вертушка показывала сорок метров в секунду, было слышно как застонал металл теплохода. Это была сверх перегрузка.
Матросы, отдыхавшие от вахты в каютах, говорили, что слышали как потрескивают переборки. От этих звуков, холодела душа, и сердце бешено билось. Все это продолжалось вторые сутки. Устойчивой связи не было, жуткие помехи трамбовали эфир, и мы не могли узнать о своей дальнейшей судьбе.
Где-то в полутора кабельтовых, справа по борту, появилось на удивление ровное место в море среди этого хаоса, а дальше рассудок перестал понимать происходящее. В центре этой площадки возникла фигура женщины с распущенными волосами и в длинном платье до пят. Мы все переглянулись. Что это? Массовый психоз? Но мы все продолжали её видеть. Волосы швыряло прямо в лицо, потом отбрасывало назад и через бинокль можно было рассмотреть её мраморное лицо и громадные зелёные глаза. Посмотрев в нашу сторону, она подняла руку, повернулась и пошла в сторону, изредка рукой призывая следовать нас за собой. Капитан, осевшим голосом дал команду: «Четыре румба влево на борт, руль прямо, так держать!». Фигура женщины была у нас прямо по курсу. Она шла быстрее нас. Когда до неё уже было более двух кабельтовых, она вдруг повернулась к нам, взмахнула рукой и исчезла. Над тем местом, где она только что стояла, волны сомкнулись, и там воцарился такой же хаос как и везде. Мы все молчали.
Штурман проложил действительный наш курс, и оказалось, что мили две впереди нас есть остров, как показывала карта лоции. За час мы дошли до него, зайдя с подветренной стороны, отдали якорь. Глубина была всего пятьдесят два метра, качки здесь было гораздо меньше.
Недалеко от нас, от шторма здесь укрылись ещё два судна под панамским и вьетнамским флагами. Через сутки шторм начал ослабевать. Ещё часов через десять кэп приказал поднять якорь, и мы, взяв курс на Кубу, продолжили рейс, а за нами в кильватер шёл панамец, а вьетнамское судно осталось.
«Я про свои догадки никому не сказал, а тебе скажу, внук. Это была «бегущая по волнам», спасительница всех моряков, которые подошли к краю. Значит А. Грин был прав, она существует и не только в легендах».