О том, как быстро земля может стать дном

      «Знание о чужом достатке  личного счастья не прибавляет»

      Я и Лида сидели поздно вечером за столиком в гостиничной столовой, расположенной на прохладном первом этаже, и заворожено слушали рассказ хозяина гостиницы, Якова, о Германии, куда он собирался когда-то вернуться.
      - Я на пенсию выходить буду только в Германии, хоть и ждать надо на пять лет больше, чем в России, зато там пенсия куда выше: около 800 евро за вычетом налога, а здесь я могу рассчитывать максимум на 300. Кроме того, там обслуживание пенсионеров куда лучше. Там помимо пенсии пенсионеру, как и любому переселенцу, полагается раз в год получить сезонную одежду. Приходишь на специальный склад, где скапливается немного бракованная одежда: где-то шов не так пошел, где-то еще что-то. Выбрать можно, а если ничего не выбрал, то получаешь чек на сто семьдесят евро, который на выходе можно обменять на деньги. Это я сам ощутил, когда жил в лагере для переселенцев, чтобы восстановить немецкое гражданство.
      Нам платили по 500 евро в месяц, обеспечивали питанием, одеждой, единственное условие: надо отработать на социальных работах: дворником, маляром или еще кем-то. Потому там и все чисто, что безработные обязаны какое-то время отработать на благоустройстве. Мне пришлось реставрировать памятники на каком-то кладбище. Но люди разные, был там один, говорил мне: «Ну что ты тут выслуживаешься?» Я ему: «Нам платят хорошие деньги, проявляют заботу, какая в России и не снилась, а тебе сложно сделать эту простую работу?»   
      - А пятьсот евро в Германии всем платят? – спросил я, вспомнив, что в России безработные получают около одной тысячи рублей, что соответствует примерно 30 евро – почти в двадцать раз меньше.
      - По пятьсот евро получают в Германии все безработные немцы от рождения до двадцати семи лет, - ответил Яков. – У меня сейчас сын в Германии живет, пока безработный, так он уже весь подвал забил аппаратурой. Там техника, можно сказать, ничего не стоит. Ненужные компьютеры, телевизоры и прочее выставляют прямо возле дома, и электрический шнур перебрасывают сверху, если техника в рабочем состоянии. Медицинское обслуживание тоже отличное…
      Я вспомнил свою тещу Нину Ивановну, которая сейчас под присмотром сына и соседки по подъезду лежала в своей квартире со сломанной шейкой бедра, по сути, без какого-либо медицинского обслуживания. Чернская врачиха приходила редко, да и то более для того, чтобы укорить за свой визит, пристыдить, сказав, что другие в такой ситуации, бабуля, в своем дерьме лежат и молчат, а за вами хоть родные ухаживают.
      Обезболивающие и другие лекарства приходилось покупать за свой счет, благо, что пенсия у Нины Ивановны была высокая, не менее, чем социальное пособие у безработных немцев, за счет того, что она была вдова ветерана Великой Отечественной войны.
      Вспомнил умершего от онкологии отца, которому российские врачи за три дня до смерти, собравшись у его кровати втроем, удостоверили инвалидность! Более омерзительной иронии я не встречал. К нему не приходили ни сиделка, ни медсестра, чтобы делать уколы. Никакого онкоцентра. С отцом до самой его смерти сидел я и мама, а уколы делала мама. С каким трудом удалось выписать отцу наркотические обезболивающие – это отдельная трагическая песня. Врач побывал рядом с ним всего два раза и только для того, чтобы запугать нас картинами того, как развивается онкология желудка. Все это было ужасно, но это и есть «забота» государства российского о своих гражданах, попавших в сложную ситуацию.
      Вспомнил я и умершую свою тетю Свету, которой и в жизни не повезло, из-за детского рахита, который оставил ее с малым ростом. Она так и осталась одинокой, хотя была прекрасным человеком. Она тоже жила свои последние дни под присмотром своих родных, с трудом получила инвалидность с помощью моей мамы…
      Сравнив рассказ Якова со своими воспоминаниями, я понял, что все мы живем в России, как на дне, как бы хороша нам жизнь ни казалась. Жизнь наша хороша остается лишь до первых серьезных проблем, которые в ней неизменно возникнут, и тут начнутся и начинаются испытания, поскольку в нашей стране, что к обвиняемым, что к заключенным, что к больным, что к безработным, что к прочим взрослым немощным отношение одно и оно описано еще Ильфом и Петровым: «Дело спасения утопающих – дело рук самих утопающих». 
      У всех есть возможность работать «спустя рукава», не соблюдать нормы профессии, а где-то морали, и получать деньги, а деньги, получаемые без должного количества труда и качества его результатов, помноженные на пренебрежение к людям, к которым труд обращен, превращают человека в монстра, если только человек сам не привык трудиться честно и добросовестно. И вот этих российских монстров сидит на должностях видимо и невидимо, и все они считают обращения к ним досадной помехой на пути ко дню заработной платы, помехой от которой надо отмахнуться, помехой, которую должно ненавидеть и угнетать, помехой, которой надо отплатить злом за ее возникновение, потому что заработная плата им положена по чину, по тарифной сетке, по окладу, а не по пользе, оказанной людям, не по истине.
      Отсюда и бессчетное количество незаслуженно обиженных и обойденных вниманием людей, отсюда и горе в этой стране, испокон веков славившейся беспощадным отношением к своему народу, который испокон веков является помехой всякому российскому чиновнику на его пути к благосостоянию, народу, который всякому российскому чиновнику является лишь необходимым ЗЛОМ, именно ЗЛОМ, без которого, к глубочайшему сожалению чиновника, невозможен он сам!   

На фотографии я, будучи десять месяцев в федеральном розыске, с моей женой Лидой в сентябре 2011 года в Лазаревском неподалеку от гостиницы, где мы остановились.