Вражеская Пропаганда

Мы отступали вот уже третий день, от самого побережья. Нас гнали ковровыми ударами, от моей группы осталась хорошо если треть. В прямое столкновение противник не вступал. У нас огнемёты, глушилки, против нас пехоту кидать самоубийство, а вот жечь и травить как собак можно.
Я тоже устал. Рядом шёл Сашка, кореш ещё с учебки, весь в каких-то ошмётках, обмундирование – почти в тряпки, знаков различия не видно, рюкзак сильно обгорел. Идёт, пошатывается, но идёт, весь грязный, как будто под забором в луже валялся. Глаза впали, скулы заострились ещё сильнее, чем обычно, на щеке какая-то царапина, но вроде ничего страшного. Правый рукав обгорел вместе с рюкзаком, но руки целы. А левая сторона вся в багровых подтёках, то ли кровь, толи ещё какая дрянь, ну ровно бичьё с помойки.
Я, наверное, и сам выглядел не лучше, но со стороны как-то заметнее. Мы идём уже полдня, надо искать место для привала, но негде, вся местность в проплешинах как на больной лишаём собаке, вроде лес, а спрятаться негде.
То что они нас видят даже не вопрос – точно видят, смотрят, твари, сверху, руки потирают: «позавчера было 40, вчера 26, сегодня 17, так мы их понемногу и перещёлкаем!». Мразота. И раз нас всех не положили прямо тут, значит резервов нет, значит, в этот момент они выжигают кого-то другого, и совсем не обязательно бойцов. Вчера проходили через деревню – одни трубы торчат, вонь, крысы, повсюду только истерзанные обгоревшие трупы, точнее даже части трупов. Ноги, руки, куски тел, что-то обугленное, что-то подгнившее, а что-то и так и так.
Мы сделали там привал – логика простая: два снаряда в одну воронку не ложатся – раз несколько дней назад тут всё выжгли, значит второй раз не сунутся. Понимаю, что так себе рассужденьеце, но не можем же мы идти всё время?
Присаживаюсь, значит, я там на кирпичное крыльцо, а оно ещё тёплое, вокруг стволы дымятся, то что от избы осталось. Я такое уже видел в этом походе, а раньше-то и представить себе не мог, что обычная изба может несколько дней тлеть. Достал сигарету, пошевелил ботинком угли, прикурить хотел, спички-то кончаются, а там детские пальчики, обугленные, но не перепутаешь. У меня даже к горлу подкатило. Конечно, всякое мы видели за последние пару лет, но всё равно иной раз передёргивает. Ушёл, значит, оттуда, пересел на другое крыльцо, перевернул другой огарок, закурил. А от ненависти аж зубы сводит.
Псина там только какая-то уцелела, услышала голоса, думала люди вернулись – накормят, да разве ж мы теперь люди? Хоть поели тогда нормально, собачатина тоже мясо, это тебе не сухпайком давиться. Нашли в обломках котёл побольше, да и наварили бульона. В огородах обугленных ещё картошки накопали, так такой знатный супчик получился – пальчики оближешь! Почти настоящая еда, как в столовой.
Однако ж оставаться на ночь там не решились, отошли в лесной массив неподалёку – а то всё-таки видно всё как на ладони, зачем вражине задачу упрощать? А вот котёл забрали: вдруг ещё что попадётся, кто его знает, сколько ещё дней бежать будем и куда. Теоретически на пути должен быть укрепрайон, да остался ли он ещё?
Малого озадачили тащить, на рюкзак зацепили, так-то он не сильно тяжёлый, даром что чугунный, но тара незаменимая. В тыл врага, конечно, с собой не возьмёшь, но мы вроде как уже не в тылу, хотя кто его знает, где сейчас тыл, а где фронт…
Нужно было искать место для привала, впереди сопка, наверное, там и заночуем, она хоть и вся в таких же проплешинах, а всё-таки возвышение, хоть незаметно не подойдут.
Я толкнул Сашку в бок, тот пошатнулся, зыркнул сердито на меня исподлобья, мол, чего тебе? Я глазами показал на возвышение впереди, всего пара километров, мол, дойдём. Он согласно кивнул. Обернулся, махнул рукой, привлекая внимание, и жестом указал направление.
Конечно, тут шифроваться нужды не было, но привычка – к чему лишние звуки, когда и так всё понятно.

Подъём добавил нагрузки, парни угрюмо ползли вперёд, в то время как склон становился всё круче. Вскоре нам попался небольшой ручей, это было кстати – вода почти закончилась. Я молча указал на воду, а кто-то из-за спины бросил:
– Командир, а если вода отравлена?
– Если вода отравлена, то мы всё равно умрём от обезвоживания, так что пейте смело, и фляги набирайте…
– Может и казан набрать? – спросил кто-то.
– Ну, в крайности-то впадать не надо, – ответил я, опускаясь на колени и набирая в ладони ледяную воду, – мы же не в Сахаре, и даже не в степях Забайкалья, тут кругом болота и тайга – воду найдём, а вам ещё окопы рыть, так что нет нужды тащить дополнительные тяжести в горку.
Я с наслаждением напился и умыл лицо – хоть что-то – протёр руки глиной и снова ополоснул в ручье. Парни уже последовали моему примеру, забулькали фляжками, умылись, и вроде даже немного повеселели. Впрочем, тут оставаться было нельзя, я подождал ещё пару минут, и, скомандовав «Вперёд!», пошёл дальше. Взбодрившиеся бойцы поплелись следом.
К сожалению, наша радость была не долгой – ближе к вершине нас ждал неприятный сюрприз: блиндаж, разбитый в щепу, и вонь гниющего мяса. Повсюду лежали куски тел, люди были просто разорваны в клочья, не сожжены как обычно, а разорваны на куски, даже сложно сказать сколько их тут было – ни нам одним это сопка показалась пригодной для обороны – наверное, можно посчитать по головам, если бы кто-то собирался их искать, но на глаз взвод, а то и рота, даже глаза от вони заслезились.
Парни недовольно смотрели на меня, но я лишь пожал плечами. Как будто был вариант лучше. Надеяться, что не заметят в этих болотах и плешивых лесах тоже глупо – с воздуха всё видно как на ладони, а тут хоть наступления не пропустим. Хотя растерзанные тела плохой знак – где-то рядом трупоеды. Впрочем, наверное, уже ни так уж рядом, телам не меньше недели, так что может это наоборот хороший знак? Зачистили район – ушли дальше.
Но в любом случае это означало, что мы уже не в тылу, точнее мы-то на месте, только тыла тут больше нет. Даже так правильнее: тыл тут есть, вот только это уже не наш тыл, а поганой мразоты, которая не щадит даже детей. Ублюдки. Я сплюнул. Послал жестом бойцов дальше, на вершину, а сам остался осмотреть разворочанные блиндажи.
Прямо скажем сделано через жопу, при первом же внимательном взгляде стало понятно – не военные делали. Видимо гражданские из соседних деревень, такой самодельный опорный пункт, зачем он здесь? Окопы нарыты полукругом, но не от чего не защищают, вершина-то вон она – обходи горе защитников и нападай сверху. Видимо так в итоге и произошло.
Я перевернул ногой кусок трупа, в пропитанной кровью телогрейке, с оторванной головой, из распахнутой одежды вывалилась женская грудь. Что за чёрт? Я внимательно осмотрел обломки укрытия – так и есть: гражданские, женщины и дети, тоже разорванные на куски. Апофеозом стала гниющая ручка младенца сжимающего погремушку. ****ские твари!
Нет, так не пойдёт, если настигнут нас здесь – дадим бой. Отступать всё равно толком некуда, так хоть прихватим с собой несколько этих мразей, столько, сколько успеем.
Я нашёл карабин – сайга 7.62 – и с новыми силами бросился раскапывать обломки блиндажа в поисках патронов, патроны бы пригодились, но патронов не было. Теперь уже сомнений не оставалось – это гражданские, они отступили сюда, окапались, привели женщин и детей – значит, ждали подмоги или эвакуации. Не дождались, отстреливались до последнего…
Солнце клонилось к закату, надо уходить. Я поднялся, бросил бесполезный карабин и зашагал вперёд, вверх к парням.
К моему приходу они уже окопались по периметру. Об огне, конечно, не могло быть и речи. Поганцы, конечно, видят нас сверху, даже ночью, хотя ночью с видением у них хреново, но они нас отовсюду видят, от них толком не зашифруешься, и раз не атакуют, значит свободных сил нет. А вот их пехота, трупоеды, костёр заметят издали, тут на вершине горы его будет видно километров на десять вкруг, и тогда ждать приказа они не станут, сами ломанутся – теперь это их земля, будут зачищать при первой возможности.

Позиция, конечно, была так себе – почти голая макушка, какие-то жухлые кустарники, несколько куцых ёлок и берёз – но ничего лучше в округе не наблюдалось. Парни вырыли траншеи с четырёх сторон – ну как траншеи, так углубления на полметра, только от ружья охотничьего прятаться – сверху набросали веток. Хорошо хоть не додумались последние деревья тут доломать – принесли лапник откуда-то снизу. И сейчас расчехляли последние три огнемёта, баллоны у каждого за спиной, в кучу не свалены как тогда. Всё-таки кое-чему научились – всегда меня угнетала эта неспособность человека прислушиваться к чужому опыту, пока сам на грабли не наступит, да уж чего сейчас…

Сашка курил, присев на каменном выступе, увидев меня он встал, бросил окурок, и не громко, но так что бы все слышали, спросил:
– Что там?
– Гражданские, наши, но не вояки, – я подошёл ближе и опустился на камень вынимая сигарету, – там были женщины и дети, всё в клочья. Есть брошенное оружие, но не боеприпасы – могли, конечно и трупоеды забрать, но думаю отстреливались до последнего, следов огня нет, так что видимо поганцы сами тут не были, только пехота. Скорее всего люди ждали эвакуации, но не дождались… думаю взорвали себя сами, трупоеды постарались бы захватить людей живыми, или по крайней мере относительно целыми…
– Но это в любом случае означает, что фронт дальше, чем мы думали, – закончил за меня Сашка.
Парни приуныли, одно дело, когда ты понимаешь, что помощи ждать неоткуда, и совсем другое, когда точно знаешь.
– Не факт, – попытался я подбодрить личный состав, – раз ждали эвакуации, значит было, откуда её прислать, значит где-то поблизости наши, с вертушками или вездеходами, кто-то же пообещал им спасение…
Не могу сказать, что я сам верил своим словам, но что тут можно было сказать ещё «да мы всё умрём?», ну уж дудки, лучше уж «умри ты сегодня, а я завтра». Я закурил, и добавил:
– У нас всё равно выбор не велик, лучше этой позиции тут нет, от трупоедов отобьёмся если их не много, а если Сами заявятся, то значит так тому и быть. Рыжий и Малой в дозор на ближайший час, – я мотнул головой в сторону упомянутых личностей, ожидая нытья, но его не последовало, парни лишь молча кивнули головами, –  остальным спать. Потом Руслан и Кайрат, также на час, потом Сивка и Геолог, потом меня и Сашку разбудите, мы там уже дальше определимся…
Возражений не последовало. Я докурил, наскоро запиточил пару галет запив их водой из фляги. Стемнело. Я надрал травы, уложил её в окопе насколько смог ровно, бросил под голову рюкзак и мгновенно отрубился.

Проснулся я от грохота взрывов. Со всех сторон уже полыхало пламя, кто-то орал, толи от страха толи от боли. Наши ли, чужие, понять было нельзя. Я подпрыгнул и рванул вверх, на ходу вспоминая, где стоит огнемёт. В голове мелькнуло: «значит трёх часов с отбоя ещё не прошло…».
Выпрыгнув из окопа, сразу напоролся на чей-то труп, в темноте и сполохах пламени не смог разобрать чей, да это и не важно. Оглядевшись, увидел уцелевший огнемёт – к нему беспомощно жались два тёмных силуэта, с противоположной стороны поднималось пламя: «окружили и подожгли со всех сторон», – понял я.
Из темноты слева, где должен был стоять дозор, ползли какие-то тени. Я кинулся к огнемёту, расшвыривая бойцов. В прыжке развернул его и направил в единственное тёмное место в кругу огня. Попытался нажать на курок, но не смог – в руке был зажат нож, я даже не понял когда успел его схватить. Перекинул нож в другую руку, дал залп, тёмное пятно осветилось пламенем, из которого раздался леденящий душу вопль – будем надеяться это не свои.
Бойцы что-то кричали мне, но я их не слышал. Раздался второй взрыв, меня откинуло от огнемёта на что-то мягкое, мягкое пахло падалью и я на всякий случай вонзил в него нож, подпрыгнул. У ног что-то дёргалось.
Я увидел Сашку направляющего огнемёт в мою сторону. Я молча кивнул ему, ощущая шевеление позади себя. И тут же упал в окоп – струя огня пронеслась в паре сантиметров над головой – я почувствовал запах палёных волос, и, наверное, даже палёной кожи, но боли не ощутил.
Потом я уже ничего не ощущал, огнемёт валялся в стороне, Сашки не было видно, а я наступая ногой на чью-то грудь что есть силы пилил шейные позвонки. Руки были в крови, которая почему-то сильно воняла.
Кто-то тряс меня за плечо, но я не реагировал – это свой, чужой бы давно всадил мне пулю в голову или перерезал горло. Я бросил отрезанную голову и только тогда обернулся. Передо мной стол Лось, я не мог вспомнить сейчас, как его зовут – молоденький сержант, из Северодвинской Дивизии, здоровый как лось, так мы его и звали. Он что-то говорил мне, но я не слышал ни звука.
В конце концов от встряхнул меня за шкирку и только тогда я понял, что он чего-то хочет. Он потащил меня в крайний окоп, я не понимал его слов, но понял направление. Мы побежали, и через несколько секунд оказались в нашем последнем укреплении, теперь всё наше бывшее укрытие было перед глазами, а позади только пылающая тайга, впрочем враг доберётся до нас раньше пламени, так что позиция выбрана верно.
В окопе сидели ещё два бойца, но ослеплённый пламенем я не мог разглядеть их лиц, зато я, наконец, понял, чего хочет от меня сержант – он что-то орал и показывал куда-то рукой – это был ещё один огнемёт. И только тут до меня дошло, что под мышкой у меня зажат баллон, последний баллон надо полагать, так что это он не меня спасал, и не за плечо тряс, а пытался выдернуть последний боеприпас из рук поехавшего командира – гуманист, я бы на его месте себе по роже засветил сразу.
Мы быстро вкрутили последний баллон в орудие, дали залп – трупоеды, уже перепрыгивали разделяющие нас препятствия – пламя поджарило ублюдков прямо в воздухе, они рухнули пожираемые пламенем и страшно завывая. И только после этого мы разглядели маячившие за их спинами силуэты.
Их было трое, высокие фосфоресцирующие фигуры, мерцающие в отблесках красного пламени голубоватым небесным светом. Каждый из них держал в руках сверкающий холодными искрами редукционный кинжал, сзади развевались трепещущие крылья квантовых каналов связи. Они как будто парили над землёй, дрожа радужными крыльями.
Я беспомощно оглядел поляну, посреди которой стояла наполовину обгоревшая глушилка. Теперь всё, этих не остановит ни пламя, ни пули, они просто разрежут нашу оборону как горячий нож сливочное масло. Эх, кому же теперь молиться? И тут я услышал голос, который раздавался как будто прямо в моей голове:
«Не бойся – страх делает их сильнее; не смиряйся – уныние делает их сильнее; не сдавайся! Покорность делает их сильнее!». Откуда бы ни исходил голос, он не принадлежал появившимся перед нами существам.
«Ненавидь их! Ненависть делает их слабыми!» – закончил голос.
Перед глазами пронеслась сожжённая деревня, растерзанные трупы, гниющие детские пальчики сжимающие игрушку, теперь мысли были уже мои: «Ну уж нет ублюдки! Сегодня ваше последнее пришествие!».
Откуда-то, непонятно откуда в моей руке появился автомат, но нажать на курок мешал всё тот же нож, который я так и не выпустил из рук. Я прокричал сержанту «Огонь!», но слов своих не услышал, вместо них у меня в мозгу раздавалась всё тот же чужой голос: «Ложись!».
Я ничего не понимал, но единственный способ укрыться от жара огнемёта был внизу, и я рухнул в наш неглубокий окоп как подкошенный. Надо мной взвелось пламя, и в его языках я увидел чёрную тень, сквозь огонь проносящуюся над нашим укрытием.
Время как будто растянулось в несколько раз, матовый силуэт надо мной замедлился в прыжке – я мог рассмотреть каждую деталь его тёмного тела: языки пламени скользили по матовой поверхности, не причиняя ни малейшего вреда; махина пролетела над окопом, как огромное тонированное кривое зеркало, отражающее во все стороны языки пламени, которые отразившись от зеркального тела, становились ещё более красными – до этого я ещё никогда не видел боевого демона так близко – в мозгу вспыхнуло «помогай, если хочешь жить!».
Поляна полыхала, земля была раскалена как комфорка кухонной плиты, но мне не нужно было повторять дважды. Опёршись руками на оплавленный край окопа, я приложил все силы, что бы одним рывком преодолеть как можно большее расстояние. Боли в обожжённых руках не было, она просто не успела добраться до мозга, за те доли секунды, пока я летел к мерцающим силуэтам. Я приземлился перед первым из них как раз в тот момент, когда кто-то невидимый сзади разорвал радужные крылья в клочья.
Фигура перестала мерцать и, наконец, полностью материализовалась. Наверное, я кричал. Точно пытался. Но вокруг меня царила звенящая тишина. Ножом, который так и не покинул моей руки, я вспорол грудную клетку сверкающей мрази, и вырвал из груди ещё трепыхающееся сердце. В следующее мгновение второй силуэт слева от меня выпал в реальность, и я не выпуская из левой руки дымящиеся сердце, правой рукой наотмашь вонзил нож ей в горло. Третья фигура моргнула ещё раз голубоватым светом и растаяла в раскалённом воздухе.
И только тут я снова услышал звуки – первым из которых был вой лопастей боевого вертолёта – потом пришла боль, дикая боль в обожжённых кистях. В левой руке я до сих пор сжимал горячее сердце, а в правой – нож. Я разжал теперь уже нестерпимо болевшие ладони, и только одна мысль успела пронестись у меня в голове «Наши!».
Помню, я хотел раздавить упавшее сердце ногой, но скорее всего не успел, вой винтов начал как будто уплывать куда-то вдаль, свет пламени померк и я погрузился в небытие…

Пришёл в себя я далеко не сразу. Мне казалось, что я куда-то бегу или хочу бежать, но вместо этого ползу, потому что окружающее пространство стягивает меня со всех сторон, и я продираюсь через него, словно через мокрые простыни.
Наверное, меня накачали каким-то наркозом.
Потом пришли звуки, сначала отдалённые словно эхо, но потом всё более и более внятные. И, наконец, я понял, что лежу с закрытыми глазами на чём-то мягком, ноздри ощутили запах чистых простыней, а слух смог уловить отдельные слова:
– Но как же мы можем победить? Ведь заранее известно, что мы проиграем! – голос как будто принадлежал ребёнку, мальчику, либо юноше только начинающему вступать в подростковый возраст.
– Никому ничего не известно, – возражал мужской старческий голос.
– Ну как же, звезда полынь, горькие воды отравившие треть людей, цунами смывшие прибрежные города, всё идёт так как было сказано в писании!
– Строить самые большие города у берегов морей всегда было глупостью, – снова возразил старик, – но и в глубине материков живёт много людей, нас больше, у нас численный перевес.
– Но они поднимают мёртвых!
– Не всех, они не могут изменить законы физики, или даже химии – что бы превратить мертвеца в живого трупоеда, им нужно, что бы труп был почти не повреждён, и даже после воскрешения трупоедов надо кормить. Они не могут оживить мумию или скелет, не могу собрать труп, разорванный на части, или восстановить сожжённый.
– Сказано было, что все люди отвернутся от Бога и ввергнутся в поклонение Сатане, за это Бог нас наказывает!
– Сатана не требует поклонения, и какой смысл жить, если ты будешь жить рабом? Лучше умереть свободным… – голос затих.

Я открыл глаза – надо мной нависал белоснежный потолок, утыканный диодными лампами – и тут же услышал третий голос:
– Очнулся боец?
Я попытался повернуть голову влево, откуда раздавался голос, но не смог. Впрочем, мой собеседник сам поместил своё лицо пред мои ясны очи и я узнал полковника Гаврилова.
– Здравия желаю, Алексей Иваныч, – еле пробормотал я.
– Тебе медсестра уже минут 15 назад сделала укол, обещала, что ты сразу очнёшься, но ты никак не желал приходить в себя, – добавил полковник.
– Где мы? – спросил я, понемногу возвращаясь в чувства, вместе с сознанием возвращалась боль в теле, особенно в обгоревших ладонях.
– Укрепрайон Хабаровска, чистая зона, под охраной демонов, – ответил полковник и тут же спросил, – докладывай, что там восточнее перевала?
На меня накатили воспоминания: руины Ванино и Советской Гавани, ходячие трупы с мутными глазами, сожжённые деревни и оторванная детская рука сжимающая игрушку.
– Там ничего нет, и никого, но видимо и нет значительных сил противника, города сильно пострадали от цунами, большинство тел, видимо, было критически повреждено. Бог не смог их воскресить. Так что по моим оценкам на всё побережье трупоедов тысяч пять-шесть не больше…
И тут меня пронзили воспоминания о бое, раскалённая поляна, взрывы, огнемёты, горящая тайга, Сашка…
– Там были Ангелы, трое, с толпой мертвецов… – прошептал я, – Мои парни…?
– Боюсь, никто не выжил, – полковник вздохнул, – но ты у нас герой, убил двух ангелов.
– Да хрен бы я кого убил, если бы не демон, – разочарованно ответил я, – с ним-то хоть всё в порядке?
– Да с ним-то конечно, ты так быстро их разделал, они нашего друга даже поцарапать не успели… жаль крылья нам добыть так и не удалось, но зато в нашем распоряжении теперь ещё два редукционных меча – ценный трофей…

Чего и говорить, настолько ли ценный, что бы положить там целую бригаду? Ангелы мощная боевая мразь, они не совсем в нашей реальности, их квантовое состояние нестабильно, но не просочившись в материальную действительность они не могут на неё влиять. А редукционный меч, это грозное оружие, им можно убивать и ангелов и демонов независимо от степени проникновения в реальность, даже в мерцающем состоянии.
Впрочем, демона можно убить и так, они гораздо плотнее интегрированы в материальный мир, но по этой же причине гораздо сильнее могут на него повлиять. Конечно, гибель половины человечества в грандиозных цунами – обрушившихся на Землю два года назад – страшная трагедия, но в глубине материков поганые твари могут вызвать разве что ураган или грозу, а в космосе, как оказалось, они вообще бессильны.
Но самое ценное – это крылья – квантовые каналы связи с Эдемом – их паскудным миром – и их-то нам никак не удаётся заполучить в целости. Пока они в рабочем состоянии они позволяют ангелу ускользнуть в любой момент времени, а если они повреждены – их нельзя использовать. Но захватить ангела с неповреждёнными крыльями невозможно – дилемма…

– Как Вы думаете, – устало спросил я полковника, – мы действительно сможем победить?
– Сатана с нами, он не просто так вернул нам Эйнштейна, Гейзенберга, Опенгеймера и остальных головастиков, у нас есть теперь квантовые глушилки, боевые демоны, а когда мы научимся делать редукционные ножи, война будет окончена. – Уверенно ответил полковник.
– Но в прошлый раз он потерпел поражение… – с сомнение сказал я.
– Сейчас на Земле живёт больше людей, чем жило за всю историю прежде, Богу будет непросто убить нас всех…
– Теперь уже ни так много, – не согласился я, – после потопа…
– В потопе погибло меньше половины населения, и, как выяснилось, только из них Бог и наделал основную массу трупоедов. Мёртвых поднять из могил он не способен, он вообще ни так всемогущ, как об этом говорили его пророки, – уверенно возразил мне Гаврилов.
– А может он просто развлекается с нами? – подумал я вслух, – Может он может убить нас всех в любой момент, когда пожелает, и лишь играет с нами, как кошка с мышью? Ведь в писании сказано, что мы проиграем…
– А ещё в писании написано, что несмотря на все горести, казни и напасти, которые Бог напустит на людей, они всё равно не сдадутся, не преклонят колени, не станут Божьими Рабами, как это было тысячи лет нашей истории, а будут биться с его ангельскими легионами до последней капли крови, – ответил полковник, и добавил, – спасутся лишь 144000 евреев по 12000 из каждого из двенадцати колен Израилевых… но ты же не еврей? – полковник вдруг посмотрел на меня хитро прищурившись.
– Вроде нет, – задумчиво протянул я.
– Тогда чего тебе переживать, – уверенно ответил полковник, – у тебя всё равно нет выбора, умрёшь или в бою, или просто так. Но пока ты жив, у тебя есть надежда.
Алексей Иванович встал, и уходя, уже стоя в дверях, добавил:
– Запомни сынок, эта ваша библия – всего лишь вражеская пропаганда.
Седой полковник подмигнул мне, и, покинув палату, и чеканя шаг, затопал прочь по коридору…



ДВР 2019г.


Рецензии