Дневник психопата. 2 страница

Образы.

Большое количество мутных и смешанных образов проплывают вязкой рекой через твое подсознание. Это так неспокойно и странно, ты утопаешь в иллюзорной трясине в поисках чего-то очень и очень важного.

Резкий звонок противно полоснет по твоим ушам, оставляя мерзко саднящую неприкрытую рану.
Нечто схожее ты можешь почувствовать, если проглотишь столовую ложку молотой корицы, и вся эта мелкая пыль осядет сквозь обезвоженный кашель на твоей слизистой. Омерзительно теплый надрез, будто тонкую часть твоей кожи аккуратно срезали скальпелем, и теперь эта липкая рана чересчур чувствительна к воздуху.

Только тогда ты почувствуешь, как все эти странные и мучительные образы разом сливаются в раковину. И только тогда ты пожалеешь о том, что не останешься в этой странной луже. Только тогда ты поймешь, что это тебя только что смыли в раковину.

Вот так и развлекаются санитары. Они никогда не дадут тебе спать. И только твоя вина в том, что ты спишь слишком чутко.
Ноги непослушно дернутся, и теперь в твои уши льется монотонно-уродливый шум их разговоров. Они всегда говорят громко, всегда говорят ни о чем, а голос одного из них ты просто не можешь слышать. Они насилуют шумом твой мозг, и ты молишь себя об одном: «НЕ ПОЗВОЛЯЙ ИМ ЛЕЗТЬ В СВОЮ ГОЛОВУ». Никогда не давай им коснуться своей головы. Мои нервные нити порваны, моя оборона порвана, я сдаю рубежи без боя, падая грудью на проволоку чужих баррикад. Я вдыхаю утреннюю порцию свежего хлора, и мои легкие наполняются кровью, чтобы я встал и пошел. Я должен встать и идти в новый день, давясь отхаркнутыми кусками своего собственного нутра, с искренней верой в то, что это не сможет тебя убить. Когда струна лопается, она не порождает собою  истерику, все звуки этой истерики беззвучно утопают во внутренней пустоте. Черной и вязкой, жирной и теплой, безвкусной и обволакивающей, будто слюни, будто бы нефть.

Ты вытираешь руками лицо и садишься на койку, уставившись пустым взглядом в замалёванное окно. Когда-то ты выпросил ведро черной краски и густо замазал ей стекла, чтобы солнечный свет не проникал в твою камеру. Здесь не может быть слишком светло, здесь не может быть слишком темно. Это просто душное небольшое пространство за тобою же запертой дверью в котором ты пишешь записки.
Возможно, где-то иначе, но здесь только ты запираешь свою дверь от санитаров, не они запираются от тебя. Им вообще плевать. Их любимое занятие – подходить к затемненной стеклянной двери и наблюдать за тобой, будто бы ты не можешь увидеть их тень краем глаза. Они долго и пристально смотрят, я  не знаю зачем, просто смотрят, как ты в ступоре пялишься в потолок, им должно быть нравится быть незамеченными. Ты им подыгрываешь, но по большей части тебе тоже давно плевать на победы в этой игре. Иногда тебя захлестывает истерическое желание кинуть что-нибудь в эту тень, но ты этого не делаешь. И временами тебя это жутко бесит.
Тем не менее, ты все же исправно закрываешь за собой дверь, дабы никто из них не смог лицезреть твою рукопись.

Наступает еще один твой единственный день. Приближается время завтрака, и тебе выдают одну из немногих вещей, придающих твоей жизни хоть какой-нибудь смысл  - сладости с кофе.
Некоторым врачам кажется, что ты пьешь его слишком много, что твое сердце скоро не выдержит.
Ты скажешь: « Может, быстрее сдохну».  В ответ прозвучит: « Если это твоя самоцель, нет смысла переводить столько кофе».
И ты ничего не ответишь. Потому что нет смысла здесь что-нибудь отвечать. Ты просто уходишь.

Кстати, так как в прошлый раз ты попросил Элли зашить тебе губы в улыбке, шрамы неволей ее показывают. Но как же ты ешь? Тебе пришлось снова разрезать губы, иначе ты умрешь от голода, врачи не станут ставить тебе капельницы с чем-то помимо препаратов. Вообще, некоторые душевнобольные тем и отличаются, что нарочно провоцируют процедуры. Тогда их сажают на учащенные курсы – то, чего они добивались. Они упарываются инъекциями, им кажется, что только вся эта дрянь способна отгородить их от этой внутренней пустоты. Но мне кажется, они ошибаются.  Никто не знает, как здесь правильно жить, но я не искал в этом выхода.
«Слушай, ты слишком много думаешь об этом. Прям перебор». - Скажут они тебе. А ты не понимаешь. А как не думать?

Ты запираешься в своей камере, не спишь, не ешь, они считают тебя одержимым. Ты не показываешь вида, но все эти мысли приносят тебе боль. Ты царапаешь руками лицо и думаешь, во что же уперлась вся эта странная жизнь. Твоя тень пожирается тусклым светом мерцающей лампочки. Нет. Это ты пожираешься своей тенью. Так было всегда.

Бесконечное колесо фортуны, в котором ты застрял, вращается с бешеной скоростью, и ты ощущаешь себя кроликом, который просто банально не успевает с этого слезть. Телефонная связь здесь есть. Ты можешь постучаться в дверцу внешнего мира, но тебе не откроют. Она обрубается каждый вечер, так глупо связывая твои уставшие руки. Через почту ты постоянно делаешь ставки на какую-нибудь случайную победу, но бесконечно проигрываешь. Если честно, ты плох во всех играх, чего ни коснись.

- Элли, скажи,  мы однажды уйдем отсюда? – ты как-нибудь спросишь ее, повстречав в коридоре.
- А нас там кто-нибудь ждет? – ответит она тебе,  затушив сигарету о раковину.

В своем душном карцере ты однажды поймешь, что тот мир, в который ты так хочешь сбежать, возможно, ничуть не лучше твоей тусклой данности. Санитары ведь оттуда. Они ведь учат тебя быть счастливым в обществе здоровых людей. Здоровых потребителей дорогущего пластика. Бездушных любовников целлофановых марионеток.

А что, если так и есть? Если твоя уродливая глупая душонка и правда никому не сдалась? Зачем? Зачем им все это? Ты не отдашь им чего-то нового, они запирают таких миллионами. Запирают здесь. Может быть,  это и есть  норма в общепринятых скудных понятиях?

Ты ощущаешь тупую боль где-то глубже, чем привык им показывать. Ты понимаешь, что это гангрена. Гангрена в твоей голове снова парализует сознание,  лишая тебя всякого желания и восприятия. Ты обессиленно падаешь в вязкую речку, где за тобою приходят они. Твои мутные образы.

Проклятый звонок снова привычной раной касается твоих перепонок.