Желтый идол Часть 1 Гл. 8

Тит проснулся в повозке от утреннего холода. Страшно болела голова, виски словно разрывало изнутри. Тошнило. «Где я?» — с трудом соображал он. Вспомнил, как приехали с Татьяной к ней, как ужинали, как пил водку. «Водка!... Вот тварь! Значит, что-то намешала туда, если я так быстро отрубился!»

Кряхтя, вылез из повозки, осмотрел коня и упряжь — все было в порядке. Пошарил по карманам — пусто… Оглянувшись, открыл потайное место под сиденьем. Тут тоже все было на месте. Взял штоф, отпил пару крупных глотков. Полегчало. Спросил у проходящего мимо мужика: «Где я?» Мужик, учуяв свежий запашок спиртного, брезгливо поморщился: «Пить надо меньше, знать будешь больше! На привокзальной улице ты».

Оглядевшись, Тит сообразил, где находится. Приехав на станцию, привязал коня к коновязи и пошел искать вагон, где видел Семена. Везде царила суматоха. Пожилой унтер с усами запорожского казака гулким, пропитым и прокуренным басом выкрикивал фамилии призывников. Закончив перекличку, дал команду: «По вагонам!»

Строй призывников рассыпался. Каждый побежал в свой приписанный вагон. Тит в толпе потерял Семена. Долго бегал вдоль состава, расталкивая провожающих.

— Батя, я зде-е-е-сь! — раздался знакомый голос сына. Тит подбежал к вагону, ухватил Семёна за руки, прощаясь.

Пронзительно зазвенел станционный колокол, паровоз, выбросив струю пара и дыма, с натугой дернул состав. Лязгнули сцепки вагонов, качнулись стоящие у дверей призывники, маша на прощание кепками и фуражками.

Перрон в едином стоне провожал близких. Тит стоял, и, не стесняясь, плакал. Такого потрясения он еще не испытывал.

Поезд, набрав скорость, скрылся в утреннем тумане. Тит в каком-то сумеречном состоянии пошел к коновязи. Отвязал Демона и поехал из города, погрузившись в раздумья. Словно оторвали от сердца что-то важное, без чего становилось трудно дышать, сдавливало грудь.

Нашарив в ящике под сиденьем штоф с самогоном, он с горлышка, не отрываясь, осушил его, и отбросил на обочину. Боль немного отступила, сменившись тупым безразличием. «А, будь, что будет! — махнул он рукой». Шлепнув вожжами коня, заставил перейти его на рысь.

Не заезжая в село, окольной дорогой проехал к пасеке деда Василия. «Напьюсь! — решил он, — была не была!».

Дед Василий, как обычно, ходил среди ульев, что-то поправляя, заглядывал под крышки. Дождавшись, когда он закончит обход, купец попросил четверть самогона. Дед пытливо всмотрелся в заросшее, осунувшееся лицо Тита, и не стал расспрашивать ни о чем. Сходил в омшаник, вынес запотевшую бутыль.

— Хлеб есть у тебя? — спросил Тит, — с утра не жрал ничего.

Василий так же молча прошел в избушку, вынес половину круглого каравая, шматок сала и пучок молодого лука.

— Соль-то найдешь? — только и спросил…

Тит утвердительно кивнул головой, сложил продукты в мешок, развернул коня, поехал прочь. Заехав в густые дебри, дал ему вволю похрустеть травой. Расстелив пиджачок, достал самогон и закуску, и улёгся под елью.

Очнулся глубокой ночью от боли в глазах — комары облепили полностью все лицо. Стряхнув кровососов, он стал припоминать, как он тут оказался. С трудом вспомнил, что приехал на пасеку, взял у пасечника еду и выпивку, а дальше — как отрезало… Нестерпимо хотелось пить.

Язык распух, противно скребся по нёбу, вызывая тошноту. Пошарив вокруг, нащупал в темноте бутыль. Потряс ее — послушалось бульканье. Приложился к горлышку, жадно выпив остатки самогона, вперемешку с муравьями и комарами, попавшими в незакрытую емкость. Жажда чуть уменьшилась. Натянув на себя пиджачок, сел, опершись спиной о ель. Охватив колени, задремал.

Проснулся с первыми лучами солнца, осветившими вершины пихт и елей. С трудом поднялся на ноги, хватаясь за ветки деревьев. Доковылял до повозки. Чуть не ползком взобрался на нее, скомандовал коню: «Домой!». Демон знал по голосу хозяина, что от него требуется. Послушно развернувшись, пошел по таежной дороге к дому.

Тит забыл предупреждение травницы бабки Тони, о том, что ему пить нельзя — могут отказать ноги. Теперь все это с тревогой вспомнилось. Ноги постепенно теряли чувствительность. Въехав в ограду дома, он не смог вылезти из тарантаса. Пришлось звать домашних.

С трудом дотащили купца до кровати.

— Онька, зови бабку Тоню! — приказал он, — пусть принесет тех же корешков, которые давала раньше.

Онисья сходила за травницей. Бабка пришла, заварила корешки. Чуть остудив, дала выпить горький настой Титу. Тот, матерясь и давясь, с трудом выпил полстакана, больше душа не принимала.

— Пусть поспит. Проснется — выпои ему остальное. Завтра приду, еще принесу других травок.

Обеспокоенная Онисья проводила травницу, и стала расспрашивать Тита, где был вчера, проводил ли сына. Тит рассказал все, как было, естественно, утаив ночевку у Татьяны.

— Деньги! Деньги принеси из двуколки! — подскочил на кровати купец. — Дурья башка, совсем забыл про них! Тайник знаешь? Там лежат…

Онисья сходила к тарантасу, пришла, растерянно разведя руками.

— Нет там ничего…

— Как это нет? Я вчера видел — там лежали! Не могли же дорогой выпасть! — в волнении воскликнул Тит. — Неужели пасечник ночью спер? Да нет, не должен старый, польститься на такое. Да и не знает, что под сиденьем тайник. Но, тогда, кто?

Долго перебирал в мозгу варианты, при которых могли пропасть деньги. Так ничего и не придумал…

— Плохо, ноги не ходят, а то бы я старика за глотку-то взял! — злился Тит. — Только он меня видел, когда я к нему приезжал за самогоном. Да черт с ними деньгами, на ноги бы встать, а то всю работу запустил, — решил он. — Онька, вызови мне управляющих золотого и медного рудников.

— Хорошо, — ответила Онисья, — сейчас Прошку пошлю. Ушла на улицу, и долго не было. Зашла в растерянности.

— Прошка куда-то исчез. Никогда не уходил без спроса. Странно…

— Вернется, куды ему идти, — сказал Тит, и приподнялся на подушках, пронзенный догадкой — а не он ли деньги спер? Прошка тоже знал про тайник!   — Онька, иди к жандарму Кулакову. Зови сюда, и возьми немного денег. Заплати, и пошли кого-нибудь на рудники.

— Хорошо! — ответила Онисья.

К обеду собрались все, кого приглашал Тит. Рассевшись на табуретках около кровати промышленника, стали обсуждать текущие события. На рудниках дела обстояли совсем плохо.

Рабочие до того обнаглели, что перестали подчиняться бригадирам. Выработка упала больше, чем наполовину. Денег в кассу поступает все меньше, а рабочие требуют прибавки зарплаты, угрожая затопить штольни и копи.

— А как дела на брошенном руднике? — спросил Тит.

— Там вообще царит анархия! — ответил один из инженеров — Представляете, рудником стали управлять бывшие уголовники! Половина рабочих разбежалась, а те, кто остался, работают артелями — каждый в свой карман. Всё, рудника больше нет!

— Да-а-а, дела-а-а, — протянул Тит — черт с ними, пусть ковыряются.

Купец рассказал жандарму о странной пропаже денег из тарантаса, связав это событие с исчезновением слуги Прошки. Жандарм гулко кашлянул: «Кхм-м-м… Найдем!»

Но Прошка не явился ни на следующий день, ни через месяц. Стало ясно, что он украл деньги и смылся в город.

Прошла зима. От Семена приходило два письма, что воюет в какой-то Галиции, в драгунском полку. Бьют немчуру в хвост и гриву.

Радостная, Онисья бегала к соседкам, читая им письмо. Потом сообщения прекратились. В конце лета по деревне прокатилась весть: наши возвращаются с фронта! Поехали на станцию встречать. Подошел поезд, лязгнув сцепками, замер у перрона. Из вагона на костылях вышел Ерофей Плотников, левая нога у него отсутствовала по колено. Следом, цепляясь за поручни одной рукой, соскочил на перрон Аким Ворожцов. Родные кинулись обнимать и тискать прибывших, засыпая вопросами. «Господи, пусть не хватает руки или ноги, но зато живые!»

Как всегда при таких событиях деревня загуляла. Тит и Онисья пошли к Плотниковым, жившим неподалеку от них. Купцу не терпелось расспросить про сына, когда Ерофей видел его в последний раз.

Посидев за столом, Тит пригласил хозяина в сторонку. Присев у сарая на чурбаки, стал расспрашивать Ерофея о сыне. Тот молча достал кисет, свернул толстенную «козью ногу», прикурил, пыхнул дымом, спрятав за завесой лицо. У Тита все внутри похолодело: неужели?..

— Расскажи, виделись вы с Семеном? Когда и где? — с волнением начал Тит.

Ерофей, затянувшись еще пару раз, положил руку на колено Тита.

— Тут такое дело… — помявшись, начал солдат, — ты тока не волнуйся, выслушай внимательно! Наступали мы в Галиции. Хорошо наступали, брали одно село за другим. Остановились в какой-то деревушке на отдых и пополнение боеприпасов и потерь. Отдыхали и отъедались неделю. Однажды утром прискакал вестовой крича: «Братцы, нас окружили!» И началось… Паника, суета, командование куда-то смылось, приказы сыпались один нелепее другого: то наступать, то отходить… Мы с сотней казаков решили вырваться из окружения. Перерубив в атаке редкую цепь немцев, ушли в сторону наших. Семен был в составе сотни, точно знаю, но потом я его не видел. Может, убит, а может и жив. В такой суматохе потеряться можно легко…

Тит сидел потрясенный, не мог вымолвить ни слова. Посидев, поднялся, и молча пошел к дому. Онисья пришла следом, почувствовав неладное.

— Ну что там? Что рассказал Ерофей? — с тревогой спросила она, — не томи — говори все!

Тит рассказал ей о разговоре с Ерофеем, сделав упор на то, что неизвестно, жив сын, или нет. Онисья тихо заплакала, вытирая лицо кончиками платка.

— Ой, горюшко, что же теперь будет, — со стоном вымолвила она.

 

(продолжение: http://www.proza.ru/2019/11/02/380 )