Временные помехи реальности

В хорошей, более спокойной жизни, ты забываешь о боли. Об истинной физической боли, и эмоциональная составляющая реалий становится для тебя намного важнее. Когда ты живешь в мире, чем-то отдаленно напоминающем утопию, любое беззаконие становится причиной душевной боли. Ты смотришь, страдаешь, а все вокруг, кто уже давно привык ко всему этому, видят лишь реалии, а иногда и правду в той лжи, на которую они обречены. Именно эти черты этого народа, их разумное отношение ко всему неразумному, их видение и стали причиной моего ухода.
Ровно 3 года назад, капля за каплей, я исчерпал себя. Не было и дня в этом городе, который бы прошел спокойно, без нервов. Уж так тут все было устроено. Нравы – отражение безнравственности, законы – беззакония, и я больше не мог дышать. Теперь, ровно 3 года я не знаю злости и ненависти, смирившись лишь с покоем, который, в принципе, искал всю свою жизнь. Но в социальных сетях, по новостям, всегда показывали все самое хорошее и, хотя я понимаю, что реалии окажутся намного хуже, решил вернуться на неделю и увидеть все своими глазами.
Помню, как покидал страну по этой трассе. Раньше, когда я тут работал, меня возил на работу дядя Теймур: мужчина лет пятидесяти, с морщинами и густой растительностью на лице. Он был последним, кого я видел, покидая этот город. Мы  были людьми разных миров, но человек он был приятный, хоть и много болтал, но я считал его житейским мудрецом, повидавшим в своей жизни достаточно, чтобы уметь терпеть этот город. И вот я вспомнил последний диалог, который произошел между нами 3 года назад, когда я оставлял позади себя этот город:
- Так вот, сын мой. Ты сделал сложный выбор. Оставил позади семью, друзей, хорошую работу, и решил начать все с начала. Был бы я в твоем возрасте, думаю, сделал бы то же самое. Хотя понимаю, насколько это сложно.
- Вы правы, дядя Теймур. Однако слишком сложно тут дышать. Для таких людей, как я, нужен лишь покой. А тут я долго его искал, но все мои поиски ни на шаг меня к нему не приблизили.
- Эх, сынок. Я очень рад за тебя, - вздохнул он, и, рассмеявшись, продолжил. – Хотя я лишился хорошего клиента. Тем более перед свадьбой сына.
- Дай Бог ему счастья! Думаю, вы справитесь.
Так вот, спустя три года, снова меня первым же делом встретил дядя Теймур, и впервые он притянул меня и прижал к себе.
- Как ты изменился, сынок! – воскликнул он. Этот старик, который почернел, и у которого морщин стало еще больше, хотел взять мои вещи, но я был категорически против. Теперь меня встречал не человек среднего возраста, несмотря на то, что прошло лишь три года, а настоящий старик, который начал сутулиться, чаще курить и запустил себя. После того, как он долго расспрашивал о жизни за границей, дядя Теймур дал мне поглядеть на окружающий мир. Я смотрел на тот проспект, по которому покинул страну, и видел, как почти ничего особо не изменилось, разве что достроили пару навороченных зданий, поменялись воздух и цвет жизни тут. Это из таких перемен, которые ты чувствуешь, но никак не можешь видеть. Когда ты вдыхаешь воздух и понимаешь, что твоим легким тут тяжелее. Может я отвык? Не знаю.
- Какие планы, сынок? Как долго останешься? – нарушил тишину дядя Теймур.
- Не знаю пока. Честно говоря, мое возвращение больше носит, грубо говоря, разведывательный характер. Лишь хочу посмотреть на жизнь, которую покинул.
- Да, сынок. Тут много чего поменялось. Тебя не было уже сколько лет?
- Почти четыре.
- Вот, жизнь становится все лучше и лучше. Правда приходится порой сталкиваться с трудностями, но видишь, как город похорошел! – с гордостью подметил он, показывая мне город, словно приезжему туристу.
- Да, замечаю. Кстати, как ваш сын? Как ваша невестка? Помнится, вы собирались сыграть для них свадьбу, – сказал я и заметил, как счастливую улыбку на лице таксиста сменила кислая мина, от чего он стал выглядеть еще старше. Он тяжело вздохнул, и я понял, что затронул что-то очень личное, и потому не хотел продолжать этот разговор. Но он ответил.
- Эх сынок. Не повезло мне с этим, - он достал сигарету из своей пачки, приподняв руку, попросил разрешения, и я кивнул. Он зажег сигарету, и, театрально затянувшись пару раз, сказал. – Я их развел через пару месяцев после свадьбы.
Я решил промолчать. Личное перестает быть личным, если о нем много рассказывать. Тогда оно становится общественным. Но тут люди любили все личное, причем порой даже не свое. Вначале я удивился: как он мог развести своего взрослого сына? А потом вспомнил о традициях... Я видел, как дядя Теймур хотел поделиться, рассказать причину, дабы я не подумал о чем-либо бесчестном. Предугадав его мысли, я и решил спросить.
- А почему вы их развели? – нехотя поинтересовался я, и ответ меня шокировал. Не прошло и секунды, как он ответил, словно весь день ждал этого вопроса, но его ответ ранил меня так сильно, что я долго не мог прийти в себя.
- Эта потаскуха оказалась эпилептиком! – выпалил он. Все остальное, что он говорил, я больше не слышал. Я настолько удивился услышанному, что даже засомневался в своих знаниях медицины: я долго пытался вспомнить об этой болезни, после чего найти связь между женитьбой и эпилепсией. Зная традиции, зная быт и обычаи этой страны, я только что услышал, как дядя Теймур признался, что убил молодую девушку. Убил не физически, что может было бы намного гуманнее, а нравственно. Он хотел рассказать мне историю, дабы дать понять, что его сын не был обесчещен, в итоге рассказал, как сам обесчестил молодую девушку.
Мои глаза наполнились слезами. Я отвернулся к окну, чтобы он этого не заметил, и решил только лишь кивать, чтоб он не услышал, как трясся мой голос. Проглотив свое горе, я понял. Понял, что этот город не для нас, не для людей, которые были чужими везде. Даже у себя дома. Собравшись с мыслями, я сказал:
- Разверните машину. Верните меня в аэропорт.