Черновик. Набросок. Эскиз. Чудак

Черновик/набросок/эскиз. Чудак



I
- У тебя есть компьютер? – он удивлёно возвёл брови куда-то очень высоко.
- Есть, - спокойно отвечал я.
- Да ну! И подключён интернет? – неотступно допытывался мальчишка.
- Уже как неделю, - я усмехнулся.
- И ты так спокойно об этом говоришь? Да если бы у меня был компьютер, меня бы и след простыл! А интернет! Дык, я бы совсем школу забросил! Ноги бы моей там не было! - говорил он, повысив голос, с заметной досадой.


Во врёт. Лёшка хороший парень, но чудак из чудаков! Сколько историй он рассказывал нам – не счесть. Я и тогда  подумал, что врёт он, во-первых, себе, а во-вторых – мне. Но через неделю, в понедельник, он не пришёл на первый урок, его не было весь день. Наивно мы решили, будто он захворал. Через две недели начали ему звонить - никто не отвечал. Чуть позже отправились проведывать – двери не отворили. Полтора месяца он не показывался; не знаю, пытались ли разобраться в этом деле преподаватели с директором, но в один счастливый день, Лёха появился.


- Лёша, ты? – я светился. Застенчивый, тяжёлый к деятельности, лишний раз я его не искал, но когда увидел, от радости не мог вымолвить милых слов.
- Юрка! Ах ты! Добряк! – он тоже улыбался, мы обняли друг друга.
- Слушай, где ты пропадал-то? Мы уж думали, жив ли ты, а… - не успел я досказать.
- Да… У меня появился компьютер… А потом интернет! Так он меня зацепил, что счёт дням потерял. Мать вернулась с Италии, как давай грызть! Пришлось прийти вот. – Он будто вспомнил что-то хорошее, похожее на довольную непринуждённо раскинувшуюся кошку, на тёплой ноябрьской батареи. Вот тогда я и понял: нет, этот парень не простак!

II
Шли годы, он рос незаметно, так же, как и все мы. С поломанной левой ногой, в изрядно длинном гипсе, сидящий на неудобном бревне, я ссутулившись наблюдал за трудолюбивыми, всегда чем-то занятыми муравьи. Он быстро и незаметно очутился рядом, в крепких руках был мяч, а вдоль них – цветные фенечки. Бог мой, как же ты, друг мой, вырос! С двух метров на меня смотрел кареглазый громадина с повисшими, как длинная истасканная бахрома на старой дорогой материи, светло-русыми волосами. 


- Ну, старик, сегодня будем с тобой не в мяч играть, а в мысль. Поочерёдно будем её забивать то в твои головные ворота, то в мои, - он обыденно распустил свои бежевые зубы гулять без спроса губ.
- Спасибо, я рад, - через секунду, непонятно зачем повторил я. - Правда, рад.
-Уу, задумчив ты, однако. Хотя, не беда. Лучше иногда задумчивым быть, чем не думать никогда. Знаешь… - и речь его полилась словно подсолнечное масло в летний овощной салат.


Его звали играть в футбол, но он отказывался. Когда зов перешёл в упрашивания - искал отговорки и как будто находил в этом особое удовольствие. Прервали нашу беседу слова физрука:

- Урок окончен. Приглашения особого ждёте-с? – с аккуратным, пухлым (как положено)  животиком и мягкой лысиной, которая блистала так, словно её натирали шёлковой тканью, он выглядел, как казалось, и должен выглядеть учитель физкультуры, невзирая на абсурдность комплекции преподавателя и назначение предмета.
- Виктор Иванович, простите! Уже идём, – сказал я.
- Лёша, ты чего сидишь? У того нога сломана, а ты что? Голову сломал? Дык это ты давно, так что поздно рассиживаться, навряд ли ты излечишься! – спокойный мерный голос, он будто и не замечал, что пытается обидеть своего ученика.
- А я другу помогаю, Виктор Иванович! – он словно услышал хорошую новость, в улыбке появились корневые зубы - пятёрки. Нет, этого парня обидеть трудно!
-  Глядите, какой Мариус весёлый, это я его развеселил!

- Я тебя тоже развеселю, хочешь? Двойка в семестре тебе не будет лишней, – учитель вознегодовал.
- Это-то за помощь? За помощь временно искалеченному другу? – начал оскабливаться Лёша. – Да ставьте, будьте так добры и любезны! – только что сиявшая улыбка осунулась.

- Полно тебе! – решил примириться физрук, махнул рукой, повернулся в сторону школы и в очередной раз сказал так, чтобы никто не слышал: «Бог с вами, ироды!», но слышали все и всегда. Излюбленную фразу мы выучили во всевозможных интонациях и разыгрывали между собой при подходящих и не подходящих случаях. 
Наш разговор не закончился до самого вечера. Не помню: откуда нашлось так много времени? Когда разговор приятный – время для него находится.

III
Седьмой час, солнце ещё не село за горизонт. Сонные птицы всё никак не собирались отходить ко сну. И почему Лёшка оказался в своей комнате? Редко бывавшая дома мать, жарила свиные котлеты. Ах, как хороша она в свете закатного солнца! Тук-тук. «И чьи ноги принесло на ночь глядя?» - он мысленно растопырил уши. «Иду, иду!» - звенел с кухни перелетающий в коридор голос.


- Кто там?
- Классный руководитель вашего сына! – отозвались за дверью.
Мать колеблется, собирается с силами: ей предстоит нелёгкий разговор.
- Надежда Иосифовна! Она же, как кобра бросалась на меня две последних недели! И вот… Догрозилась, пришла, - думал Лёша. Тук-тук! - Снова! Ай, зашевелился замок. Благо, последние полгода он заедает - сохранит друг верный две минуты. Шкаф? - С отворённого шкафа выпала гора скомканных вещей. Дунул приятный аромат дерева и пряных духов. – Нет, слишком банально! - Секунд с пять он ворочал головой, после чего замер, глядя в окно. - Первый этаж… Отлично! Не высокий цоколь. Ну-с, вот и проверим насколько он не высокий, – улыбка заёрзала на приоткрытых губах. - Было бы слишком опасно, поэтому входа другого нет! - И следующей минутой, он шёл раскачивающейся походкой юного холостяка, которому не знакомо слово «проблема».

 
Зашуршали, вошли в комнату.
- Я вам ещё раз повторяю, ваш сын ведет себя крайне вызывающе!
Мать смущенно ищет сына. Сжалось сердце: «Чёрт возьми, куда он подевался?».
- Где же он? Вы сказали, в своей комнате, – учительница входила в кураж.
- Надежда Иосифовна, он будто сквозь землю провалился! Я удивлена не менее вас, – мать судорожно жестикулировала.

- Вот. Вы даже не знаете где ваш сын, - взгляд-укор жалил не хуже слова.
Тщетные поиски сын по просторной трехкомнатной квартире не увенчались успехом. Окно, распростёртое настежь в его комнате – вот куда делся. Полиция искала тщательно, в промежутках между чанными церемониями.


Мать рыдала, звонила отцу: «Пропал, найти не могут. Василий, это мы его невниманием довели… ». Чудище ли, НЛО – похитили ребёнка. Отец был твёрд, решился прибыть. Всего 5 часов самолёта и 10 суток поездом. Работа подождёт.


Лёшка появился спустя двое суток. Где он был? Ответил, что «как мог, так и пришёл, путь был далёк, но с востока, на заре, только так – он и прибыл». Мать не ругала за шалость, а папа по приезду начал отчитывать да за ремень хвататься, на что сын ответил: «Папка, видаемся мы редко. Что если вся эта моя процессия и нужна была только для того, чтобы мы сейчас и за одним столом? Не со зла ведь я… ». Уж кому, а Лёше не хотелось ссориться с родителями. Папина рука повисла в радости - полосовать не придётся. Потеплело на душе. Как же они не любили ругать сынишку.


Вели в этот вечер добрую, незатейливую беседу, навязчиво текла струя чая, а после, бессовестно выбросили заваренные влажные, когда-то ферментированные листья зеленого чая.

IV
- Шалтай-болтай! – засмеялась женщина с голубым воротничком. – Хороший парень, но где же хоть малейшая ответственность? Ведь одни двойки, иногда единицы! Ну и повеса будет!
Мать покраснела, стала походить на розовый спелый помидор.

- Да уж, Нэля, такой он. Но история и математика – одни пятёрки. Значит, есть что-нибудь в голове...
Был урок истории, я обратил внимание на лицо Лёши: в глазах не было насмешки, во всей фигуре присутствовало некое экстатическое рвение уяснить каждое оброненное учителем слово. А немного после я услышал от него следующее: «Бог знает…  Люблю его как батьку. Он мудрый».


Тимофей Петрович слыл чудаком. Спокойный всегда, но иногда жутко нервозный, сам собою облекался в комичную фигуру. Шум царил на его уроках так же часто, как и абсолютная тишина, открывающая аудио-картину «Крылышки ещё живой мухи» (автор неизвестен).

Лёша умолял каждого из одноклассников вести себя тихо и мирно на одном единственном уроке, на уроке истории.
- Костя, я прошу. Не галди на уроке Петровича.
- Полно! Что хочу, то ворочу! – выпячил желтые зубы парень с несвежей как снаружи, так и внутри, головой.
- Да что же, трудно один урок просидеть тихо? Старается ведь учитель для нас, – Лёша говорил спокойно и только я один видел, как на лбу у него надувается вена.
- Трудно, понимаешь ли! Ге-ге-ге, – Загримасничал. – Тебе надо – ты и сиди тихо! – с долей негодования и уже без улыбки сказал Костя Иванов.
Тогда Лёша начал говорить кулаками. Кстати говоря, он был левша.

-Засранец же ты! По-человечески не понимаешь! – напоследок добавил он.
В тот день Костик Иванов не готорил. Просиявший, с в меру вдавленными серыми глазами под роговыми очками, Тимофей Петрович мерно рассказывал о былых днях родины. Интеллигент, с пробором (безусловно!) на правую сторону, в идеальном костюме и под стиль ему - жестами. Да, так он выглядел всегда, с самого первого раза, когда я его увидел. Сегодня он был спокоен, возможно, чрезмерно: затишье перед бурей. Задние парты издавали нечленораздельные звуки, схожие с громким шипеньем ядовитой змеи. Это Васьков и Вано решили нарушить дисциплину.


Судорожно закатились глаза Тимофея Петровича. Щёки немели. Я увидел его уже чуточку после, трепавшего за шиворот Вано. Он никогда не позволял себе лишнего слова, считающийся со всяким, даже самым малым. Но сегодня он позволил себе поддаться рукоприкладству. Уличённый сам собой, он одолел себя, осилил: не выказывал волнения. Высокая подставка для комнатных растений пошатнулась, плохо держался на месте вазон с геранью. Раскрасневшийся Вано поднял испуганный взгляд на качавшийся вазон. Школьную программу охватить он мог на пять процентов с трудом. На подсознательном уровне мальчик чувствовал, что на сей раз, закон притяжения, который он уяснял неоднократно на практике, может быть не очень приятным в данный момент.


- Вы что, больной? – продекламировал Ваня, сделав явную паузу перед словом «больной», этим самым, интонационно отделив пунктуацию в речи.
- Все мы чуть-чуть больные, – не стал хитрить Тимофей Петрович.
Удержал стойку с растениями. 
В классе воцарилось безмолвие, со всех сторон редели косые взгляды, которым ничуть не удавалось смутить учителя. Он вяз в деталях и событиях, как муха в мёде, непрестанно болтающая лапками, сохраняя надежду выпутаться.


Отуманенный взгляд остановился на листе клеточной бумаги, ничем не желающего обидеть кого-либо, мирно лежащего у пальцев одной из учениц. «Так! Снова шалости, снова история в этом огромном бесполезном здании никому не нужна!» - несколько больших шагов длинных худых мужских ног. Сутулый, резко схватил лист бумаги с парты одной рукой так, что кисть приобрела тот самый вид, имеющийся зачастую у домохозяек, с усердием подсаливающих суп в последние минуты варки. Развернул руку, обратная сторона листа оказалась перед его глазами: чист, словно благопристойная невеста времён наших прабабушек. Положил лист обратно. Никак не прокомментировал свои действия, учитель продолжил совмещать свой моцион по классу с лекцией. В голове беспрерывно кто-то шептал: «Да, приятель, ты уже не в силах терпеть издевательства. В такой почве ты взращиваешь в себе тирана. Довольно! Пора бы отдохнуть!».


- Господа хорошие, урок окончен. Домашнее задание на правой от вас доске. Пояснять детали касательно самоподготовки – я не в силах (вздох), увы. Всего лишь внимательно перечитайте параграф – этого будет достаточно.
Табун ошалевших от радости ребят рванул в коридор. И как им удалось не искалечить друг друга… Что дальше они творили? Всё, что угодно, но будьте уверены, об учителе истории, так же, как и о предмете, собственно, истории, они не вспомнили ни на секунду.


Утром заявление об увольнении лежало на столе директора, ломающего голову над тем, какие же всё-таки приобрести шторы: дорогие пунцовые или малиновые, но чуть дешевле? На заявление он отреагировал сдержанно, однако, мелкая дрожь всё-таки прошла по спине: историка заменить в ближайшие дни сможет Эльвира Назаровна, внимательный педагог, пылкая любовница (уж он-то знает наверняка) и, при таких дарах, подлинно стервозная женщина. Расстались они с тёрпкой враждой, что ввергает и минимальный контакт в пытку. Выкурив содержимое трубки, вытряхнув с неё всё, что стало ненужным (забавно, то же самое он проделывал с людьми), испарился с кабинета, взгромоздился в новый Мэрс и умчался на покупку всё-таки пунцовых, тщательноподобранных штор.


Лёша, нахохолившийся, будто мокрый воробей, твердил своё:
- Мы его доконали! Нечего называть его больным!
- Да кто его называет таким? Вылетело словцо, подумаешь. Я ведь о том лишь, что и правда он болен. Душевно, понимаешь? Видал какие мансы он вытворял? Неспроста. Ведь раньше таких шуток не было, – Вано переспорить невозможно. Наверное потому, что навыком спора он попросту не владел.
V
Есть люди, образы которых настолько оригинальны, что всё в них: жесты, походка, любимые фразы, тембр голоса – врезается в вашу память раз и навсегда. Одним из таких оригиналов был Лёшка.


Много лет прошло с нашей школьной поры. Наступил тот самый день, когда мы, когда-то товарищи, в бытовой суете забывшие дружбу, встретились совершенно случайно на людной улице. Это событие произошло около двух недель назад, но честное слово! Я и сейчас совершенно трезво представляю его: большой лоб приобрёл ещё более внушительные размеры, длинные волосы выгорели и походили на мочалку; потускнели глаза, можно сказать, повзрослели, что вовсе не портило взгляд. Но то, что было в юности, осталось и по сей день: если бы близ него произошёл конфликт прохожих и, в котором один из них «оставался в дураках», непременно бы Лёшка вступился  в защиту обиженного.


Много чего в нём не ясно. Удалось поговорить с ним всего пару минут, а что за пару минут можно сказать? Я запомнил его слова: «Я иду навстречу к солнцу. И до тех пор, пока на моём пути встречаются озадаченные несправедливостью, истощённые чьей-то жестокостью и неверующие в добро – у меня остаётся много забот». Разъяснять свои слова он отказался: сказал, что опаздывает да к тому же прилично задержался. Мы договорились встретиться снова в ближайшее время. У меня остался номер его телефона. Ввиду неизвестных обстоятельств, связаться с ним оказалось невозможно. Встреча не состоялась. Может быть, он всё-таки встретился с солнцем?