Рассказ землекопа

Отец мой был шахтером. Всю свою скорбную и тяжелую жизнь он посвятил подземелью. И как будто фатум-судьба, следуя за мной, привела меня туда же…Я не стал шахтером. Я не прошел по здоровью, чему был не рад; мое никудышное физическое состояние спасло меня от Советской Армии, - а вот этому событию в моей жизни искренне порадовался. Надо сказать, что ребята моего призыва почти все с моей улицы легли на острове Даманском, когда им пришлось столкнуться с «хунвейбинами». И вот, закончив ПТУ, - я умудрился окончательно разочароваться в приобретенной профессии, - и чтобы не «загреметь под фанфары» за тунеядство, - я ушел в подземелье, ближе к Стиксу, - «река смертельной ненависти вечной».
Меня называют гробокопателем, могильщиком, даже трупоносителем, - но я предпочитаю называть себя просто и нейтрально – Землекоп. Вот уже как сорок с лишком лет я рою могилы почившим и обретшим вечность людям. Обретшим где? На небе? Или в глине? Первые годы я думал на небе, - а со временем стал полагать, что это уже вовсе не люди, а материал, вроде назёма, удобрения что ли, а все то, что дает земле пищу для благоухания близлежащих пашен и садов. А какой, Боже ты мой, урожай на погостах и городских кладбищах! За все то время я сменил восемь кладбищ – одну в деревне Лощево, три – в городе Н., одну – в селе Зарубино, три в городе К. Вырыл порядка трех тысяч ям для упокоения, - и рою до сей поры пока есть жизнь в моих членах. Привык значит – и более ничем заниматься не умею…Так вот, братцы...
Всё как-то вот странно получилось... Не я к этому ремеслу пришел (если можно это назвать вообще ремеслом, а не каторжным трудом), а оно пришло ко мне. Догнало, пришибло, повалило, связало – и всё…Этой работы в объявлениях вы никогда не увидите, эта работа потаенная, вроде шпионской засекреченной деятельности, не требующей распространения среди близких и друзей. Так вот и я до последнего всем врал, что работаю где-то там в колхозе, на МТСе и так далее. Стеснялся конечно, ну а потом все само собой раскрылось, когда, вообщем-то, привыкнув сам к той работе – вовсе не смел стесняться происхождения моего на тот момент уже приличного заработка. А началось все так.
Слоняясь после окончания «фазанки» по городу, встретил я своего однокашника Егора Телькина, который с воодушевлением начал меня агитировать за колхоз имени Молотова, что в деревне Лощево. Поедем, - говорит, -вместе. Девки спелые румяные, одинокие, мол, парней вовсе нет. Женское говорит царство. Ну я и подписался на это дело. Шут думаю с ним. Терять нечего. Ну собрал какие-то вещички – и в путь. Приехали значит, поселились в одной избушке, у егоркиной тетки Фроси. Думаю, работать бы надо. А где? В колхоз что ли? Ну Егорка и говорит: «Нет, братец, есть другие планы. Я тебе, браток, такую работку нашел – закачаешься. Денег немерено приносит». Какую такую-спрашиваю. И тут мне Егор, раскудрить его через коромысло, начал про могильщиков рассказывать. Я было по - первости в отказ. Ну, думаю, не справлюсь. Силы то имеются, а вот духом слабоват, чтоб покойников закапывать. А Егорка все на своем: «Не дрейфь, все пучком, есть мол мужичонка-ветеран этого дела, он всему научит. А про получку не забывай. Деньжата хорошие в месяц выходят. У нас же как? Люди жрать и умирать никогда не перестанут. Доход что говорить? Стабильный» Уговорил значит меня Егорка-плут. Пошли в сторожку, что на могилках за деревней недалеко. Живал там дед Тарас. Морда как бумага наждачная, а руки - и не руки вовсе, а палки стальные. Натер видать дед эти руки за жизнь свою долгую-покедова могилы рыл. Дед хмурый был, но говорил толково. Особливо разговорились мы после «шестой»
- Ты мертвяков боишься? – спрашивает черт старый.
- Нет
- Лопату держал?
- А как же?
- Лом держал?
- Держал, когда в углярке уголь зимой бил
Дед насупился пуще прежнего, крякнул как-то затяжно, кашлянул, выпил, еще раз крякнул – и говорит: «Там не тот лом, и не уголь, твою мать, а земля что камень да глина»
Молчу. Боязно сказать, чего лишнего. Ну, короче поучил, выведал душонку мою молодецкую и крикнул: «Ну и хер с тобой! Выйдешь завтра – приглядишься, а там посмотрим»
Спозаранку, часов эдак в шесть, схмела, затяжно – неважно, отодрав голову пудовую, глотнув водички колодезной, под шуточки сукиного сына Егорки Телькина, неспешно с запинками, да под дедовы матюганы - пошли к погосту. Ну, короче говоря, туда где никогда не смолкает плач, а растут лишь лучшие грибы  да цветы, в город мертвых, где стелется божья Нива.
Могилки деревни Лощёво имели вид, скажу, не тот к коим я привык в городе. Гранитных памятников среди моря деревянных крестов по пальцам посчитать можно, оградок нет, кругом пустые бутылки и прочая рухлядь в виде ящиков, бумаги – одним словом, свалка. Покосившиеся кресты напоминали руки мертвецов, пытающихся выбраться на белый свет. Пахло осенней гнилью, хотя стоял жаркий июль.
Сговорившись с местным опустившимся охранником кладбища насчет предстоящего колыма, мы пошли выбирать место для копки ямы, - через пару часов должны были привезти покойника. До этого, вспоминаю, дед Тарас не преминул перед сторожем кичнуться своей замшелой мудростью и как-то нагленько стал меня поучать:
- Как там тебя, значит заруби на носу, что мы не могильщики, а землекопы. – дед вытянул свой желтый от табака указательный палец и добавил: - Норма твоя – три тире четыре могилы в день – летом, до пяти – зимой. Не выйдешь на норму – канай отсель.
Неприятно как-то дед поучал, хотелось ему в чан двинуть, да все-таки дед, жалко.
- На копку отводится полтора часа, хорошему землекопу – 45 минут. Запомни! И еще самое главное – сочувствие!
- Что сочувствие? – непонимающе вопросил я.
- А забудь, что такое сочувствие. Будешь сочувствовать – сломаешься. И второе – не вздумай запоминать имя покойного – это табу! - при этих словах дед резко встал со скамьи и будто вырыгнул: «Пшли!»
Молодцеватым бодрым шагом неприятный дедок двинулся вперед, - мы поспешали. Про себя я называл его вурдалаком бездушным и старым хрыщем.
Пробираясь между рядами гнилых крестов, дед Тарас шевелил губами и издавал звуки похожие на кваканье. Ну, ей-Богу, вурдалак. Пройдя немного – резко остановился, повернулся на 90 градусов - и рявкнул:
- Здесь будем!
Вурдалак воткнул лопату в еле различимый песчаный курган, из которого торчал гнилой крест. Я оторопел.
- Не дрейфьте, сукины коты, в нашем деле только так!
Егор толкнул меня в бок и сквозь зубы процедил, что это в порядке вещей, могила неухоженная, а значит всеми забытая, и что, мол, дед завсегда знает что делает, а делает он так всегда.
 «Ну, делает так делает», - подумал я, хотя представление о том, что при копки мы натолкнемся на останки несчастного покойника, у которого будут отнимать покой, меня, признаться братцы, не улыбало.
Перекурив, мы взялись за дело.
Выдернув гнилье, стали рыть. Всю работу дед доверил нам, сказав, что это вроде стажировки. Лопата шла мягко. Вместо земли – песок. Два метра прошли с Егоркой быстро, почти за 15 минут. Дальше шло тяжелее. Началась мокрая глина. Здесь уж пришлось попотеть. Егорка отошел по нужде, а я продолжал – и мне, скажу честно, было уже любопытно: а что дальше?
А дальше наступило вот что. Моя лопата почувствовала препятствие. Глухой звук, сопротивляемый об крышку еще не сгнившего гроба, заставил меня остановиться.
- Дед Тарас! Я до гроба докопал, - не своим каким-то голосом прокричал я из ямы.
Дед выругнулся, сказал что-то вроде «твою мать, не сгнило» и еще что-то.
Получается, я стоял на крышке чьего-то гроба, и мне страшно захотелось в туалет.
Что делать? Дед приказал мне вылезти. Спрыгнул сам и стал из ямы материться. Потом я услышал глухие стуки похожие на звуки когда рубят дерево. Я понял, что дед – вурдалак пытается раскурочить гроб. Подошедший Егор пытался уговорить деда закопать могилу и выбрать другое место.
- Иди на хер, - рявкнул дед – и продолжал лопатой дубасить по страшной древесине. – Вас послушай - так местов не будет. А скоро мертвяк приедет. Что я скажу?
Вурдалак вылез (почему-то именно так про себя я стал этого сумасшедшего могильщика и называть) и приказал нам спускаться в яму, чтобы сделать боковой подкоп, а потом сунуть туда гроб – и утрамбовать его от лишних глаз.
Нехотя мы аккуратно спустились. Внизу лежал совершенно новый гроб, будто положенный вчера, алая материя с черным крестом отчетливо выглядывала среди желтого фона глины. Нестерпимо несло мертвечиной. Провозившись под дедовские матюганы (мол, быстрее, скоро приедут, а вы, сукины коты… и так далее и тому подобное), мы как могли, продырявили боковое отверстие – и стали ждать дальнейших указаний.
- А чего, мля, стоите, сиськи мнете?! Берем гроб – и суем в дырку, - прокричал вурдалак.
Мы с Егоркой переглянулись. Ну, взяли как могли этот гроб с двух сторон и, не приподнимая, стали просто его толкать влево, где зиял боковой подкоп. Гроб не поддавался. Егорка стал вычищать под основанием ящика глину, чтобы хоть как-то сдвинуть с места это, прости Господи, дерьмо. Гроб стал уходить глубже, глина была настолько мягкая, что возникло ощущение трясины. Толкнув, мы убедились, что этот «клад» (так я это назову) поддался нашим усилиям - и как по маслу вошел в боковину. Облегченно вздохнув, мы стали утрамбовывать землю - и спешно вылезли из ямы.
Дед на мое удивление быстро перекрестился и предложил нам табачку.
Через 20 минут подъехала процессия. Хоронили какого-то молодого парня. Мы отвернулись, чтобы хоть как-то не обращать внимание на стенания родных и близких. Дед тогда еще добавил про третье правило землекопа: что-то про умение там соблюсти роль участника обряда, про трагизм на лице во время исполнения своих прямых обязанностей – что-то там еще.
После опускания гроба я увидел, что боковина стала сыпаться – и оттуда краснел соседний «ящик». «Не соскользнул бы», - с ужасом думал я, и глазами пытался Егорке указать на проблему. Все обошлось. Появившийся свежий холм стер с земли память о том покойнике, чей покой мы так грубо нарушили.
Много времени прошло. Много ям пришлось за свою жизнь вырыть. Всякое было. Но вот этой первой ямы забыть, как ни старался – не могу. До сих пор снится.