Мы клятву верности сдержали Том 2

А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
1
Глава первая
Капитан Сергеев прилетел в Саратов только к вечеру. Добравшись до города попутной машиной, он отыскал комендатуру и, попав на прием к самому коменданту города, предъявил ему свои документы. Комендант подполковник Дзыга, увидев свидетельство о болезни, смерил взглядом Сергеева с головы до ног, предложил ему сесть, а сам, подбоченясь снисходительно заговорил: – Из госпиталя, говоришь? А на каком фронте воевал? – На юго-западном, товарищ подполковник! – недовольно ответил Сергеев, так как всем нутром чувствовал, что этот франт пороху не нюхал. – В руку ранен? Где же тебя так зацепило? – в том же тоне спросил комендант Сергеева. Этот тон подполковника Сергееву явно не нравился, и он, слегка побледнев, сказал: – Я, товарищ подполковник, после выхода из окружения госпроверку прошел, направлен в Саратовский запасной полк, а вы после просмотра моих документов поясните мне, как отыскать этот полк, и я пойду! – Больно ты горяч, капитан, а известно ли тебе, что я могу изменить твое предписание и направить тебя для прохождения службы в другое место! – Если вы, товарищ подполковник, изменив мое предписание, направите меня на фронт, я буду только благодарен вам! И потом, потрудитесь обращаться ко мне на «вы»! – сказал Сергеев. – Вон вы какой? Да ладно. К сожалению, в вашем свидетельстве о болезни есть заключение, что вы не годны к службе в строю, а в запасном полку вам придется исполнять служебные обязанности как строевику, поэтому я предлагаю вам служить у меня в комендатуре, мне как раз нужны фронтовики, которые могли бы быстро принимать неординарные решения в нашей службе. – сказал Дзыга. – Комендантского командира из меня не получится, да я и не намерен задерживаться в тылу, меня ждет фронт! – сказал Сергеев. – Вы что же думаете решать исход войны? Здесь в комендатуре наши командиры не сидят по кабинетам, здесь тоже как на фронте, иной раз обстановка бывает боевая! – Оно и видно: новенькая гимнастерка, красные петлички, эмалевые шпалы, хреновые сапоги, а я вот фронтовик из госпиталя перед вами сижу, как грузчик, в старой робе! – Вы забываетесь, товарищ капитан, где вы находитесь! За
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
2
такие слова вас следовало бы арестовать суток на пять, да ладно уж, идите в свой полк, в как отыскать его спросите у дежурного, прощайте! – строго официально произнес Дзыга, и Сергееву осталось только встать и выйти из кабинета этого напыщенного подполковника, что он и сделал тотчас же. Подойдя к дежурному, молодому розовощекому лейтенанту, он получил разъяснение, как найти запасной полк и, выйдя из комендатуры, подумал: «Черт меня дернул на прием к этому щеголю с тремя шпалами на петличках, только гад настроение испортил!» В штабе полка его направили в кабинет командира полковника Грибова. После представления командиру, Грибов рассказал, что полк, кроме того, что он запасной, называется еще учебным. Сюда постоянно поступают необученные новобранцы и после того, как их обмундируют и обучат по курсу молодого бойца в течение одного месяца, сразу же направляют на сборные пункты фронтов по разнарядке. Вы займете вакантную должность моего заместителя по строевой части. В беседе с Сергеевым полковник Грибов обратил также внимание на его внешний вид. – В таком виде, товарищ капитан, вам появляться перед своими подчиненными я запрещаю! – сказал он и тут же вызвал начальника вещевого снабжения старшего лейтенанта Васильева, который через минуту уже был в кабинете. – Вот познакомьтесь, Васильев, мой заместитель по строевой, капитан Сергеев Иван Михайлович, только что из госпиталя! – произнес Грибов. – Очень приятно, товарищ капитан! С прибытием вас в наш полк! – сказал Васильев. – Ну, а если тебе, Васильев, как ты выразился, очень приятно, то тебе должно быть вдвойне приятно выдать ему новое начсоставское обмундирование, снаряжение и сапоги, в общем одеть во все новое, возражений не принимаю! Идите, товарищ Васильев! – заключил Грибов. – Есть идти, товарищ полковник! Только нового начсоставского обмундирования найти трудно, у меня на складе всего лишь три комплекта еще довоенного обмундирования, но вы же знаете, без разрешения начальника тыла округа расходовать их я не имею права сказал Васильев. – Я приказал, выдать новое начсоставское обмундирование капитану Сергееву и никаких возражений! Доложите в округ, что я приказал! – Есть доложить! – упавшим голосом повторил Васильев, сразу вспомнив строгое лицо генерала Евстафьева, который на семинаре заместителей по тылу соединений и отдельных частей
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
3
буквально поштучно просчитал комплекты довоенного обмундирования и снаряжения. – Да, еще, товарищ Васильев, не только выдать обмундирование капитану Сергееву, но и подогнать в военторговской мастерской! – сказал Грибов. Васильев, пробурчав что-то себе под нос, ушел. – Зря вы его так, товарищ полковник, я обошелся бы обмундированием «БУ». – сказал Сергеев. – Нет, Иван Михайлович, не зря! Вы должны выглядеть перед подчиненными, как кадровый командир Красной Армии, каким вы и являйтесь. Внешность командира тоже есть залог успеха в воинском порядке, ну и в учебном процессе. Что касается этих интендантов, за них не беспокойтесь, они выкрутятся! – сказал Грибов. Он позвонил дежурному по полку: – Сорокин! К двадцати одному часу собери ко мне всех командиров батальонов, начальника штаба и пригласи комиссара полка! Затем обратившись к Сергееву, сказал: – У вас будет свой кабинет, в нем поставим кровать, там, временно конечно, будете и отдыхать ночью, хотя нам редко приходится это делать. В дальнейшем в городе можно снять комнату, но это уже вы сами. Продовольственный аттестат сдайте в строевой отдел, впрочем, что я вас наставляю, вы и сами это прекрасно знаете. В начсоставскую столовую можете идти сейчас, о вас там знают. «К двадцать одному часу надо было явиться на совещание, где, вероятно, полковник Грибов думает меня представить командному составу полка», – подумал Сергеев и встал. Он попросил разрешения идти и, получив его, вышел из кабинета. После ужина времени до начала совещания оставалось сорок минут, и Сергеев решил осмотреть городок. В глаза бросились добротные кирпичные казармы в два этажа. Отличный спортивный городок и строевой плац. В спортивном городке очень грамотно были расположены спортивные снаряды, но к его удивлению там не хватало штурмовой полосы препятствий, от которой видны были отдельные элементы. Сергеев подошел к спортивной перекладине и вдруг быстро, снял шинель и прыгнул на нее. Резкая боль в правой руке прострелила все тело, в глазах потемнело, и он упал на мягкие опилки, насыпанные для страховки под перекладиной. – Тренироваться надо, прежде чем хвататься за спортивный снаряд! – прозвучал молодой голос сверху. Сергеев поднялся, отряхнув опилки с гимнастерки, надел шинель и посмотрел на того, кто сделал ему замечание. Это был молодой сержант в новенькой гимнастерке с нагловатым взглядом. Он, улыбнувшись, подошел к перекладине и легко, взмахнув своим атлетическим телом, сделал
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
4
подъем разгибом, затем переворот в упоре и прогнувшись, завершил упражнение соскоком вперед. – Кое-что у вас получается, товарищ сержант, только при подъеме разгибом вы согнули руки в локтях, если бы не это, можно бы с натяжкой поставить вам «пять», – сказал Сергеев. – Но вы, товарищ капитан, и так не можете! – ухмыльнулся сержант. – Верно, пока не могу, а у вас тут в полку все такие сержанты? – спросил Сергеев. – Большинство да, а есть даже работают на снарядах, как разрядники, а вы в наш полк прибыли служить, товарищ капитан? – Если прибыл, значит буду служить, товарищ сержант, а вы с какой роты? – Извините, товарищ капитан, но я вас не знаю, а не знакомым отвечать на такие вопросы нам запрещено. – сказал сержант и приложив ладонь к пилотке, четко повернулся кругом и пошел по направлению штаба полка. Негодуя на себя, что он, гимнаст второго разряда, опозорил себя перед мальчишкой сержантом из-за проклятого ранения и с неприятным осадком на душе, тоже пошел в штаб. В кабинет Грибова Сергеев вошел в точно назначенное время. Там уже собрались командиры батальонов и офицеры штаба. Увидев его, Грибов указал на стул рядом с собой. Затем, когда все успокоились, сказал: – В наш полк прибыл для прохождения службы капитан Сергеев Иван Михайлович на должность моего заместителя по строевой. Прошу знакомьтесь. Поочередно комбаты поднимались, называли свою должность, воинское звание, фамилию и садились на свое место. К Сергееву подошел старший батальонный комиссар и протянул ему руку: – Комиссар полка, старший батальонный комиссар Споткин, ваш тезка, только Петрович. Он крепко пожал Сергееву руку, которая разбереженная на перекладине стрельнула резкой болью и Сергеев непроизвольно застонал. – Что с вами, Иван Михайлович? – испуганно спросил Споткин, быстро убрав свою руку. – Извините, товарищ батальонный комиссар, уже все прошло. – сказал Сергеев и пошевелил пальцами руки. Затем полковник Грибов приступил к разбору хода боевой подготовки, обращая внимание на тех комбатов, которые приняли только что прибывших людей. Наконец Грибов закончил совещание, и комбаты ушли. К Сергееву обратился начальник штаба полка подполковник
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
5
Заботин: – Я думаю вам, Иван Михайлович, надо сначала посидеть в штабе и хорошо ознакомиться с программой, планированием боевой и политической подготовки и потом уже знакомиться непосредственно с учебным процессом и внутренним порядком в подразделениях. – Да, вы, пожалуй, правы, товарищ подполковник, я тоже сначала думал просмотреть документацию! – сказал Сергеев, и они направились в кабинет начальника штаба. Заботин достал из сейфа программу, утвержденную командующим округа, подал ее Сергееву, и тот углубился в ее изучение. Скоро он понял, что эта программа являлась не чем иным, как сильно урезанной программой подготовки командиров отделений. Вся тяжесть обучения переменного состава была возложена на звено командиров рот. В сутки новобранцы должны были заниматься десять часов, кроме того, на доработку неусвоенных тем добавлялось еще два часа. Знакомясь с отчетностью командиров рот, Сергеев понял, что никто не обращает внимания ни на какие доработки, а просто занимаются все двенадцать часов подряд. Чуть меньше половины всех часов занятий отводилось на ночное время. Ставилась основная задача в совершенстве подготовить одиночного бойца и действовать в бою в составе отделения и взвода. От каждого бойца требовалось умелого владения стрелковым оружием, особенно при ведении огня на ходу, а также в совершенстве знать материальную часть пулемета РПД и станкового пулемета «Максим». По тактической подготовке готовились: боец-наблюдатель, боец в дозоре, в секрете, боец в наступательном и оборонительном бою. Сергеев заметил за соседним столом писаря с такой же программой, который составлял расписание занятий. – Станислав Родионович! – обратился Сергеев к Заботину, – а что делает этот писарь? – Как что? Составляет расписание занятия для седьмой роты на следующую неделю, мы освободили командиров рот от этой трудоемкой работы, он просто не в состоянии выкроить времени для этого! – Но ведь при такой системе возможны накладки на взводы, ведь материальная база не так уж и велика? – заметил Сергеев. – Да, случаются и накладки, но другого выходе нет. – Я считаю, Станислав Родионович, при такой спрессованной программе надо использовать для обучения каждую минуту, а у вас тут я смотрю пропадают даром не только минуты, но и часы! – возмутился Сергеев. Заботин не обиделся. Он хитро посмотрел на
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
6
Сергеева и сказал: – Теперь, Иван Михайлович, не у вас, а у нас, не так ли? Ну, а раз так, то вам передаю планирование боевой подготовки, вы и занимайтесь учебным процессом! Они допоздна рассматривали документы по планированию, методику, спущенную управлением боевой подготовки штаба при ВО, сличали старые расписания занятий стрелковых рот и находили массу накладок на одну и ту же учебную точку, и огромное количество потерянного учебного времени. С непривычки у Сергеева стали слипаться глаза и заплетаться язык. – Идите-ка, Иван Михайлович, спать! Вы ведь с дороги еще и не отдыхали. – сказал Заботин. – Нет, нет, Станислав Родионович, спать я не пойду! – взбодрился Сергеев и стал сличать расписания всех рот. Но усталость все-таки брала свое, и Сергеев вдруг внезапно заснул, уронив голову на бумаги. Заботин собрал со стола документы, спрятал их в сейф и вышел из кабинета, предупредив дежурного по штабу разбудить капитана Сергеева, показать ему его кабинет, где стояла уже кровать, заправленная байковым одеялом. По привычке Сергеев вскочил с постели в пять часов утра, какое-то мгновение, соображал, что он уже не в палате госпиталя, а в кабинете штаба полка. Теперь он сообразил, что уже комната, где стоял стол, несколько стульев, кровать и есть его кабинет, о котором ему говорил Грибов. Он вышел в коридор. Штаб был еще пуст, лишь дневальный в дальнем углу коридора завершал мытье полов. Сергеев прямо в коридоре приступил к выполнению гимнастических упражнений, которым обучал его в госпитале военврач второго ранга Саттин. Работая с губчатым резиновым эспандером, он чувствовал еще тупую боль в кости руки и невольно пришло в голову воспоминание о вчерашнем неосторожном прыжке на перекладину. После умывания и приведение себя в порядок Сергеев направился в столовую, решил после завтрака обойти все казармы рот и посмотреть, каков там внутренний порядок. Но его у штаба остановил старший лейтенант Васильев. – Товарищ капитан, а я к вам! – обратился он к Сергееву. – Слушаю вас. – сказал Сергеев. – Вы, наверное, пошли в столовую? – Да, хочу позавтракать. – Полковник Грибов приказал, чтобы вы не появлялись в подразделениях полка в таком вот вашем обмундировании. Я прошу вас зайти после завтрака на вещевой склад, который расположен за
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
7
казармой четвертого батальона, вон там! – сказал он, показав рукой на последнее здание военного городке. – Ну что ж, раз командир приказал, зайду, а то мои сапоги давно уже каши просят. – ответил Сергеев. Они отдали друг другу честь, и Сергеев направился в начсоставскую столовую. Так началась для Сергеева новая, беспокойная жизнь, к которой до войны он был так привычен. Получив новое обмундирование, он не стал ждать, когда ему подгонят его по его комплекции и активно включился в будни учебного полка. Через месяц, когда на фронт он отправил четыре роты, Сергеев уже вполне освоил круг своих обязанностей. Часто бывая в ротах на занятиях и проверяя планирование боевой подготовки, он обнаружил подтверждение тех замечаний, которые он излагал в штабе подполковнику Заботину. Докладывать об этих изъянах, к которым видимо в полку привыкли, он не хотел. «Неизвестно еще, как воспримет эти критические замечания сам Грибов? Вот мол, прибыл, посмотрел и осудил, а мы тут так себе, ничего не стоим!» – думал Сергеев, но душа за боевую подготовку у него не переставала болеть. Однажды Сергеев, увидев комиссара Споткина, решил сначала о боевой подготовке поговорить с ним, но Споткин, заметив Сергеева, весело заметил: – Ну как, уже освоились, Иван Михайлович? Думаю, что вам не трудно будет поддерживать строгий уставной порядок в полку! Полковник Грибов – это авторитетный и принципиальный командир! – Да, наверное, так, – совсем невесело ответил Сергеев, после этой встречи с комиссаром полка, разговаривать на тему недостатков в организации учебного процесса расхотелось. А дни шли, сменяя один другого, времени на раздумье не давали. Надо было что-то решать. Пока же Сергеев по своему, только ему одному известному графику, начертанному им в его записной книжке, постоянно проверял ход занятий непосредственно в ротах и взводах. Среди младшего и среднего начсостава полка его за глаза называли докой к придирой! «Фронт требует пополнения, а мы тут будем заниматься методикой, педагогикой, усложнять учебный процесс, когда новобранцы и так после занятий, как мертвые падают на матрац. Главное показать бойцу, где затвор, где спусковой крючок, как зарядить, дать ему пострелять и марш в действующую армию, там дойдет!» – так высказывались многие командиры. Сергеев знал, что про него говорят в подразделениях и упорно продолжал предъявлять к командирам всех степеней строгую требовательность. Однажды, придя во второй взвод четырнадцатой роты на занятия по тактике, где отрабатывалась тема «Боец в атаке», он
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
8
заметил, что бойцы при движении в атаку, стреляя на ходу не прицеливаются, а просто перезаряжают винтовки, клацают затворами, беспечно шагая, как на прогулке идут вперед, затем приблизившись к окопу воображаемого противника на двадцать-тридцать метров, подбирают с земли камни, комья глины и, бросают их вместо гранат и с вялым криком «ура» лениво бегут к траншее, где нет ни чучел, ни мишеней, ни рогаток, ни ежей и никто противника не имитировал. Когда Сергеев сделал замечание командиру взвода младшему лейтенанту Оршешкину о всех этих недостатках, тот только развел руками: – Товарищ капитан! Где же я возьму все то, что вы здесь перечислили! А учебных гранат во всем полку не найдете! Нисколько не лучше проводились занятия по тактике в первом взводе третьей роты, где отрабатывалась тема «Боец в дозоре». Сергеев был крайне удивлен безответственности командира взвода. Он увидел, как два дозорных плелись впереди отделений с винтовками наперевес и никаких там осмотров складок местности, кустарника, опушки леса и так далее. Короче говоря, командир взвода показывал голую схему движения дозорных, не отрабатывая всех деталей действия бойца в дозоре. – Почему вы, лейтенант Марченко, не подготовились к занятиям? Не подготовили также и командиров отделений? – спросил Сергеев. – А когда же мне, товарищ капитан, готовиться? Я постоянно думаю о том, где бы взять двадцать пятый час в сутках! – дерзко ответил Марченко. – А ну-ка покажите ваш конспект! – потребовал Сергеев. Марченко нехотя достал из полевой сумки ученическую тетрадь и подал ее Сергееву. К удивлению Сергеева Марченко только на одну тему «Боец в дозоре» исписал пол тетради. «Что же это за записи?» – подумал Сергеев и углубился в их чтение. К еще большему удивлению Сергеева, тетрадь была исписана действиями дозора и дозорными. Короче говоря, был переписан раздел боевого устава, на что затрачена уйма времени. Сергеев понял, что Марченко просто не научен составлять короткий план-конспект, вот почему он ищет двадцать пятый час в сутках? Это не вина Марченко, это вина системы боевой под готовки, установленной в полку. Через два дня, проверяя ход занятий, Сергеев в спортивном городке увидел сержанта Никитина, который проводил занятия по рукопашному бою с взводом второй роты. Он стоял перед разомкнутым строем взвода в одну шеренгу и подавал команды: «Сверху закройсь!», «Длинным коли!», «Вперед, прикладом бей!» и
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
9
так далее. – Сержант Никитин! Ко мне! – сказал Сергеев. Никитин подошел строевым шагом и четко доложил о прибытии. – Разве так, товарищ сержант, проводят занятия по рукопашному бою? – Никитин молчал, снисходительно поглядывая на Сергеева, видимо размышляя, что этот капитан не мог тогда даже подтянуться на перекладине, а тут делает мне замечания. – Вы же, как мне помнится, гимнаст? – продолжал Сергеев. – Виноват, товарищ капитан, а как же еще проводить занятия по рукопашному бою, когда, я очень хорошо помню, меня учили именно так? – Учили говорите? Учить надо бойцов по-настоящему драться, время для этого отпущено крайне мало, занятия в таком случае организуются приближенно к боевой обстановке, живо и интересно! А Вы? «Длинным коли», «Прикладом бей»! Кого бить, кого колоть? Где ваши чучела, деревянные отбои с мягким наконечником, и кто работает за противника? – спрашивал Сергеев. – А Вы бы, товарищ капитан, показали бы нам, вот тогда мы и узнали бы, как проводить занятия по-вашему! – съязвил Никитин. – Что вам показать, приемы с оружием? У Вас же ничего нет, воздух что ли колоть и бить? – вспылил Сергеев, но тут же успокоил себя, он понимал, что сержант Никитин меньше всего виноват в этом формализме. «Менять надо, менять весь учебный процесс!» – подумал он, а сам сказал: – Да, товарищ сержант, и приемы с оружием рукопашного боя я, пожалуй, сегодня вам показать не смогу, не получится! Если бы я был в таком же здравии, как вы, я бы с фронта не ушел. А вам я советовал бы старшим не дерзить. Если не нравится в нашем учебном полку, что же вы не напишете докладную об отправке вас на фронт? Никитин попытался что-то возразить, но Сергеев не стал его слушать. Повернувшись и негодуя на себя за то, что связался с нахальным сержантом, он быстро зашагал на плац, где по его расчетам должна была заниматься строевой подготовкой четвертая рота. На плацу он увидел толчею. Со всех сторон, словно лай собак слышны были команды. Обучаемые терялись и исполнительную часть команд выполняли невпопад, так как услышать голос своего командира было проблематично. Сергеев вызвал к себе командира роты старшего лейтенанта Мишина и спросил его: – Почему вся рота на плацу? – Так записано в расписании занятий! – А командир батальона знает об этом? – Конечно, знает, как же ему не знать.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
10
– Вот что, Мишин, в спортивном городке занимается один взвод вашего батальона, два взвода там спокойно могут заниматься строевой подготовкой, так что уведите первый и второй взводы с плаца немедленно, чтобы не терять учебного времени! – приказал Сергеев. – Есть, товарищ капитан, два взвода увести в спортивный городок! – сказал Мишин и тут же отдал распоряжение. Посмотрев свою записную книжку, Сергеев вспомнил, что на стрельбище ушла шестнадцатая рота, четвертого батальона для отстрела второго упражнения из винтовки. Он зашел в штаб полка и приказал дежурному вызвать к казарме первого батальона виллис, а сам решил поговорить с командиром первого батальона. Когда он подошел к казарме, возле штаба батальона вдруг встретил Керимова, который в начищенных до зеркального блеска сапогах, в новой суконной гимнастерке шел в направлении КПП. – Куда же это вы, Ахмед Керимович? – окликнул его Сергеев. Керимов вздрогнул, но тут же, оправившись от волнения, сказал: – Я, товарищ помполка, иду на стрельбище, там четвертая рота должна отрабатывать первое упражнение из винтовки. – На стрельбище, в хромовых сапогах? Да туда сейчас в керзачах страшно идти! А потом ваша четвертая рота томится в строю на полковом плацу, отрабатывает строевые приемы на месте и в движении. Зачем же всю роту загнали на плац? Можно же было как-то иначе скомбинировать? – сказал Сергеев. – А как иначе? Вы же знаете, что в штабе полка писарь планирует всю боевую подготовку! – вспылил Керимов. – Зачем же возмущаться, Ахмед Керимович, вы ведь направились на стрельбище? – усмехнувшись, сказал Сергеев. – Ах да, простите, четвертая рота действительно на плацу, а на стрельбище третья! – густо покраснев, сказал Керимов. – Ахмед Керимович! Вы совсем заврались, на стрельбище сегодня шестнадцатая рота четвертого батальона! – сказал Сергеев. Керимов опустил голову и виновато произнес: – Простите, товарищ капитан, я хотел сходить в город в больницу к жене, она должна родить, наверное, уже родила, а я не знаю ничего. У Грибова отпрашиваться бесполезно, никаких предлогов в часы занятий не признает, ни за что никуда не отпустит. – А как же вы думали, товарищ Керимов! В часы занятий уходить из своего батальона не положено, так что полковник Грибов сто раз прав! – сказал Сергеев. – Товарищ капитан! Я никогда никуда не уходил, всегда в часы занятий находился в ротах, но сегодня разрешите сходить к жене в больницу, а потом, как ишак, буду работать!
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
11
– Да, Керимов, никогда никуда не уходили, находились в ротах, а какая польза от этого? В казармах внутренний порядок не блещет, нет порядка и на занятиях, товарищ комбат один! Вытянувшись перед Сергеевым, Керимов побледнел. Левая щека его непроизвольно несколько раз дернулась и замерла, взгляд потух, на лице появилось выражение безразличия, он все еще ждал ответа на свою просьбу, хотя уже понимал, что к жене ему сегодня не бывать. Но неожиданно для Керимова Сергеев сказал: – Хорошо! Раз у жены такое событие, идите к ней, если родила, поздравьте ее и от моего имени, девочку, наверное, ждете? – Малчыка, малчыка! Товарищ капитан! Хочу только малчыка! – ошалев от радости, воскликнул Керимов. – Ладно, мальчика так мальчика, пусть будет так, только в следующий раз, когда жена будет рожать, не придумывайте легенду, а то малышка вырастет вруном. И еще, не называйте меня устаревшим званием «помполка». – сказал Сергеев. – Разрешите идти? – нетерпеливо спросил Керимов, боясь, что Сергеев может изменить свое решение и, не дождавшись ответа, побежал к проходной. После ухода Керимова, на душе у Сергеева стало еще горше. «Как же это я, в часы занятий отпустил комбата в город по личным делам. Но ведь все-таки причина у него веская – родила ребенка жена. Почему же это Керимов так нежен и внимателен к своей жене и как черств и равнодушен к службе? Неужели он из тех, которому на все наплевать? Как-то не верится в это, а, впрочем, мне это еще предстоит узнать!» – раздумывал Сергеев. Приехав на стрельбище, он увидел там идеальный порядок. С докладом к нему подошел командир четвертого батальона капитан Гузаиров. Потом они вместе обошли все подразделения. Командир роты старший лейтенант Ершов организовал четыре учебные точки. На первой изучали материальную часть стрелкового оружия, на второй – приемы заряжания и прицеливания, на третьей – изучение упражнения и четвертая точка организована на исходном положении и на огневом рубеже – практический отстрел. – Какие результаты, товарищ Гузаиров? – Первый взвод упражнение выполнил на семьдесят два процента, ожидаю, что второй взвод должен показать лучший результат, чем первый! – сказал Гузаиров. – Ну что ж, посмотрим, – сказал Сергеев и разрешил Гузаирову действовать по плану. На исходный рубеж вывели первое отделение второго взвода. Сергеев решил проверить у них знание условий упражнения, но кого
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
12
бы он не спрашивал, бойцы четко отвечали на любой в опрос. Горнист заиграл свое «попади» и смена вышла на огневой рубеж. После отстрела и осмотра мишеней было ясно, что вся смена упражнение выполнила. Затем прошли еще три смены, выполнение стопроцентное. «Прав Гузаиров, уверен в своих подчиненных, видимо поработал с ними вполне хорошо!» – размышлял Сергеев. Затем он прошел по учебным точкам. В отделениях занятия проводили сержанты. «Какие-то командиры отделений у этого Гyзаирова, словно подобраны один к одному. Простым доходным до бойцов языком объясняли они обучаемым взаимодействие частей и механизмов стрелкового оружия и успевали опрашивать всех. Как-то уж очень все было организовано по-деловому и занятия шли спокойно без каких-либо проблем!» – думал Сергеев. Прибывший после стрельбы второй взвод приступил к занятиям: приемы, заряжание и прицеливание, хотя выполнили они всем взводом упражнение на хорошо. После всех недостатков в проведении занятий, проверенных Сергеевым в батальонах, здесь в шестнадцатой роте Сергеев чувствовал себя прекрасно. Рота закончила отстрел упражнения в точно отведенное ей время с оценкой «хорошо». Когда рота построилась для движения в городок, Сергеев от души поблагодарил бойцов и командиров за высокую выучку, после чего рота с веселой солдатской песней зашагала по дороге. – Скажите, товарищ капитан! – обратился Сергеев к Гузаирову, – у вас все роты так подготовлены? – Четырнадцатая рота у меня держит первенство в батальоне! – ответил Гузаиров, умолчав, что четырнадцатая рота в полку является лучшей из рот. Сергеев вспомнил, как на прошлой неделе он проверял взвод четырнадцатой роты на занятиях по тактической подготовке и тогда сделал замечание командиру взвода за отсутствие учебных гранат, за слабо созданную им тактическую обстановку. Как бы угадав мысли Сергеева, Гузаиров продолжал: – Мне докладывал командир роты старший лейтенант Ершов, как вы отчитали его командира взвода младшего лейтенанта Орешкина на занятиях по тактике. Мы разбирались с этим случаем, и кое-что сделали, например, учебные гранаты вытесали из березовых чурбанов, теперь пытаемся как можно лучше усложнять тактически обстановку. «Значит у них в батальоне еще и организуют разбор занятий и пытаются устранять те замечания, которые получены в ходе учебного процесса. А в других батальонах царит непонятное равнодушие командиров всех степеней!» – подумал Сергеев. – Скажи, Рахим Мусаевич, почему в полку отсутствует учебная материальная база? – спросил Сергеев у Гузаирова.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
13
– Мотивировка одна: из-за сжатой программы, говорят материальная база, все учебные пособия использовать просто некогда. – А как думаете вы? – Я считаю, что это ошибочная концепция командования полка! Сергеев задумался. У него в душе все протестовало против такого настроя полковника Грибова. Материальную учебную базу надо было создавать, надо было в корне менять в полку устоявшийся порядок планирования боевой подготовки и вообще отношение к службе! На третий день после случая с Керимовым Сергеев решил провести служебное совещание. Он вызвал в свой кабинет командиров батальонов. Когда собрались все, Сергеев спросил: – Скажите, товарищи комбаты, чем вы занимаетесь, когда роты уходят на занятия? – Как чем? – удивился Гузаиров, – проверяем ход занятий, помогая командирам рот в их организации, не подменяя последних. – О вас, Гузаиров, разговор пойдет позднее, а вот вы, товарищ капитан Забелин, что делаете? – спросил он комбата два. – Я, товарищ капитан, занимаюсь и тем, и этим, да разве мало дел в батальоне по хозяйству! Все улыбнулись, посмотрев на Забелина, каждый из комбатов знал, что Забелин на занятиях в ротах не бывает. – Ну, а вы, капитан Кикнадзе? Кикнадзе не ожидал, что именно ему зададут такой вопрос, он замялся, щеки его покраснели, и он, махнув над столом правой рукой, сказал: – Товарищ капитан! Я хорошо знаю, что вы постоянно находитесь в ротах, особенно, когда они на занятиях. Конечно, неспроста вы собрали нас к себе. Да, это верно, мы – лодыри, и нам должно быть сейчас стыдно, но только давайте не будем об этом, лучше скажите, что надо сделать, и мы сделаем! – Я действительно искал это слово, как вас всех назвать, да чтоб еще и не обидеть. А Кикнадзе нашел и подсказал мне это слово. Хотя было бы не совсем верным назвать так командира четвертого батальона капитана Гузаирова, которого лодырем назвать не могу. У него в батальоне сносный воинский порядок и занятия в ротах проходят намного лучше, чем у каждого из вас. Отсюда и результат в обученности переменного состава высок. – сказал Сергеев, Гузаиров смутился и сказал: – Зачем, товарищ капитан, хвалите? Насчет внутреннего порядка и занятий у меня в батальоне тоже недостатков хватает, сами же указывали на них!
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
14
– Я не сказал, что у вас, Гузаиров, идеальный внутренний порядок и занятия проходят методически без недостатков, но значительно лучше, чем вот у них. – сказал Сергеев, кивнув головой на понуро сидевших комбатов. – Впрочем, товарищи комбаты, пора отношение к службе менять! Фронт ждет от нас здоровое, обученное пополнение, а вы к службе относитесь пассивно, спустя рукава! Не так ли? – заключил Сергеев, глядя на окончательно смутившихся комбатов. – И что же теперь нам делать? – спросил Забелин. – Я считаю, что начать надо, товарищи комбаты, с наведения идеального внутреннего порядка и дисциплины, а затем необходимо изменить систему подготовки к организации и проведению занятий, потихоньку создавать учебную материальную базу. Неужели вы не в состоянии навести порядок в подразделениях, наконец, изготовить учебных гранат, трещоток, чучел для рукопашного боя, ежи, рогатки, мишени для занятий по тактике, все ведь это нужный комплект материальной учебной базы, а то обучаемые в атаке подбирают с земли камни и бросают их в сторону мнимого противника. Это одна сторона дела, а вторая более важная выражается в том, что вы совершенно забросили методическую подготовку командиров взводов и сержантов. Занятия стали проводиться формально, неинтересно и скучно, а главное недоходчиво до обучаемых. Если бойца мы здесь не научили владеть оружием и ориентироваться в бою, его уже никто нигде не научит. В лучшем случае он от неумения будет ранен, но большинство их гибнет, не успев уничтожить хотя бы одного фашиста. Разве вас в связи с этим не мучает угрызение совести? Так что скажете, товарищи комбаты? – сказал Сергеев. Он посмотрел на комбатов и остановил свой взгляд на Забелине. Не зная, что сказать, тот поежился и вдруг что-то вспомнив, произнес: – У нас, товарищ капитан, в спортивном городке нет полосы препятствий, а там для строительства ее необходимо много материала, а где же его взять нам, командирам батальонов? – Я не упомянул про полосу препятствий, потому что строительство ее поручил самому себе, Артем Иванович! – Разрешите, товарищ капитан, изложить свое мнение по поводу обеспечения занятий учебными «имитационными средствами? – сказал Гузаиров. Сергеев кивнул Гузаирову головой в знак согласия. – Так вот все, что вы сказали нам об учебном пособии и материальной базе сделать нам не составляет больших трудностей, надо только захотеть, в общем все это сделаем, а вот инструкторско-методические занятия с командирами взводов и сержантами
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
15
проводить практически некогда. Занимаемся двенадцать часов в сутки, а там ужин и после вечерней проверки люди едва успевают раздеться, как снопы валятся в кровать и засыпают. – Я ждал, что вы зададите этот вопрос. Так вот наша учебная программа, утвержденная приказом командующего округом, рассчитана не на двенадцать часов в сутки, а на десять. Два же часа предусмотрены на отработку неусвоенных тем. С чьей легкой руки вы стали заниматься двенадцать часов в сутки, я не знаю, но заверяю вас, что больше так продолжаться не может, заниматься будем строго в соответствии с требованием программы, но оставшиеся два часа надо использовать для инструкторско-методических занятий. – сказал Сергеев. – А накладки, все равно, будут съедать полезное учебное время! – сказал Кикнадзе. – Нет, не будут. Планирование боевой подготовки будет передано в батальоны, а вы соответственно в роты. Штаб полка будет спускать для вас план на месяц, а также график использования учебных классов и городков по-батальонно, вы же в свою очередь будете регулировать эти учебные классы и городки между ротами. Расписание занятий в роте будет составлять командир роты, как это и положено делать ему. – заключил Сергеев. – Вот это здорово! – выразил свое восхищение командир первого батальона капитан Керимов. Сергеев лукаво, но довольно строго посмотрел на него. – А вы, Ахмед Керимович, поступили не по-офицерски по отношению ко всем нам. Керимов вскочил на ноги, покраснел, и, опустив голову, ждал разноса за позавчерашнее вранье. – Что вы имеете в виду, товарищ капитан? – упавшим голосом спросил он. Все комбаты сочувственно смотрели на Керимова, но Сергеев неожиданно для всех улыбнулся и сказал: – Позавчера, товарищи командиры, его жена Анастасия Ивановна Керимова родила нашему Ахмеду Керимовичу сына, а он от нас это скрывает! Наверное, нам надо поздравить молодого отца с новорожденным, и вот твоему богатырю первый от нас подарок! – Сергеев открыл сейф, достал из него небольшой сверток и подал его Керимову. – Возьми, Ахмед Керимович, здесь комплект пеленок, распашонок и разного нужного материала для малыша! – заключил Сергеев. Керимов схватил руку Сергеева и сжал ее с такой силой, что Сергеев застонал: – Ахмед Керимович! Пожалей мою перебитую руку, а то снова отстрочишь мое выздоровление и фронт. – Спасибо! Не за подарок, а за душевность спасибо, товарищ
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
16
капитан! воскликнул Керимов и повлажневшие черные глаза его заискрились безграничной благодарностью. После совещания в батальонах закипела работа. Керимов где-то достал несколько двухдюймовых труб, привезли из города труборезчики и нарезали стомиллиметровые патрубки, которые и послужили заготовками для учебных гранат. Бойцы-умельцы сделали на каждый взвод по трещотке, имитирующей пулемет, в батальонах появились рогатки, ежи, мишени, чучела и деревянные отбои с мягким наконечником. На занятия по тактической подготовке стали выписывать холостые патроны, которые лежали на складе мертвым грузом еще с довоенного времени. Занятия стали организовывать и проводить интереснее и доходчиво для обучаемых. Сергеева вызвал к себе полковник Грибов. – Вот тут мне принесли проект приказа, написанный вами об изменении всей системы планирования боевой подготовки. Вы, Иван Михайлович, уже игнорируете меня как командира полка, можно было бы и обсудить эти новшества в планировании. – сказал он. – Нет, товарищ полковник, не я вас игнорируют вы сами игнорируете себя! – ответил Сергеев. – Ну, ну продолжайте, товарищ капитан! – сказал Грибов, делая ударение на воинском звании Сергеева. – А что продолжать. Боевой подготовкой вы интересоваться перестали. Предложил вам провести совещание с командирами батальонов, вы посчитали, что нет в этом необходимости. Поэтому я такое совещание провел без вас и не без пользы дела. Этот проект приказа – плод моих анализов и размышлений о боевой подготовке переменного состава. Я несколько раз предлагал вам обсудить эту проблему, но вы отказывались под разными предлогами, а дело надо было поправлять. Если вы не подпишете этот приказ об изменении системы планирования боевой подготовки в полку, я вынужден буду обратиться в управление боевой подготовки округа! – сказал Сергеев. – Что ж, обращайтесь в округ, приказа я вам не подпишу! – безучастно произнес Грибов, глаза его задумчиво смотрели через голову Сергеева, куда-то на дверь или на вешалку, и в этом взгляде Сергеев прочел его ущемленное самолюбие. Обращаться за чем-либо к Грибову было бесполезно, но на всякий случай Сергеев все-таки спросил: – Вы, Степан Прохорович, имея определенный авторитет в городе, не могли бы помочь мне приобрести лесоматериал для полосы препятствий! – Вы, товарищ капитан Сергеев, в пылу переустройства учебного процесса в полку совершенно забыли, что у нас всего лишь
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
17
запасной полк и на физическую подготовку отпущено столько времени, что обучаемые в эти сжатые сроки не успевают овладеть простейшими приемами рукопашного боя, а вам нужен целый комплекс, как в дивизионной школе младших командиров или может быть на курсах младших лейтенантов. Ко всему этому в Саратове лесоматериал в большом дефиците, так что если вы пообещали комбатам достать лесоматериал для полосы с препятствиями, то расхлебывайте эту кашу сами! – Ну что ж, товарищ полковник, и расхлебаю! А теперь, надеюсь, я вам больше не нужен? Разрешите мне идти? – сказал Сергеев и встал со стула. – Да, можете идти, забирайте этот ваш проект приказа и советую вам остепениться, нет необходимости у нас здесь изобретать велосипед! – сказал Грибов и бросил на стол авторучку, которую держал между пальцами правой руки. Вечером к Сергееву в кабинет вошел дежурный по полку капитан Гузаиров и доложил, что к аппарату в дежурке его вызывают из штаба округа. Сергеев удивился, что телефонистка не соединила его со штабом округа в его кабинет, но к аппарату в дежурке подошел. В трубке властный баритон назвал себя полковником Борисовым и спросил о том, что у него произошло с командиром полка. Сергеев коротко объяснил ситуацию и просил прислать кого-нибудь из управления боевой подготовки для разрешения конфликта. – Посмотрим! – неопределенно ответил Борисов и положил трубку. Шло время. У Гузаирова выпускались четырнадцатая и шестнадцатая роты, которые направлялись в Камышино. Посадку людей произвели на прибывший к пристани пароход. Когда пароход отчалил, и все провожающие командиры ушли в расположение полка, Сергеев задержался, так как обратил внимание на бревна, плавающие рядом с дебаркадером, сцепленные железными скобами в пакет. «Это же лесоматериал!» – подумал он и пошел искать начальника пристани. Обойдя все помещения дебаркадера, начальника он не нашел. И лишь один пожилой матрос указал ему на берег, где в стороне на скамейке в белом кителе, в форменной морской фуражке сидел человек средних лет, забросив ногу на ногу, он задумчиво смотрел на Волгу. Сергеев подошел и представился. – Очень приятно, я, Сормов Тимофей Иванович, начальник речного порта. – ответил он и пригласил Сергеева сесть рядом с ним. – Тимофей Иванович! Чьи это бревна, связанные в пакет, плавают у дебаркадера? – спросил Сергеев. – Вот эти бревна? – переспросил Сормов, показывая на пакет бревен.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
18
– Да, именно эти! – Бакенщики вылавливают топляки и прибуксовывают сюда для сохранности. Я не одобряю их поживу, но они народ малообеспеченный и этими бревнами немного подрабатывают, чтобы прокормить семью. А зачем вам бревна, дом хотите строить? – Нет, Тимофей Иванович, дом мне ни к чему, мы новобранцев обучаем перед отправкой на фронт, за один месяц пытаемся сделать из них бойцов, а вот из учебной базы кое-чего недостает! Например, этих бревен мне хватило бы построить полосу препятствий. – сказал Сергеев. – Вы без обмана? Точно на полосу препятствий? – Да что вы, Тимофей Иванович, какой может быть обман? Никогда в жизни никого не обманывал, разве буди фрицев на фронте! – Вы фронтовик? – Да пришлось в сорок первом отступать из-под Киева, а затем из-под Кременчуга. – А что же теперь в тылу? – Да вот, правую руку перебило пулей, полежал в госпитале, несколько раз врачи ломали кость в этом месте и снова составляли, теперь вроде бы срослась правильно. Только вот признали негодным для фронта на некоторое время, направили в саратовский запасной полк. – Вот что я вам скажу, товарищ капитан, я очень хорошо понимаю вас, сам был командиром взвода в финскую, а теперь с искалеченной ногой работаю на этой пристани. А эти бревна считайте, что они ваши. Если есть машина, забирайте хоть сейчас, с бакенщиками я договорюсь, они не будут противиться, для фронта ничего не пожалеем! – скороговоркой произнес Сормов. – Спасибо, Тимофей Иванович, только выходит, я у бакенщиков кусок хлеба отнимаю! – начал было Сергеев, но Сормов не дал ему закончить: – Никаких спасибо, общее дело делаем, бери бревна, и все тут! Бакенщики же не пропадут, они наловят себе бревен, сейчас пока еще весна. Ну, а мне пора, скоро «Плеханов» прибывает, а за бревнами приезжай в любое время! – сказал он, встал и, припадая на правую ногу, пошел к дебаркадеру. Через несколько дней в спортивном городке появилась полоса с препятствиями, которую обновил и оценил взвод четвертой роты в присутствии капитана Керимова. Наблюдая ход занятий с бойцами по рукопашному бою, Сергеева всегда раздражало это стандартное: «Остаться на уколе!», «Длинным коли!» или «Закройсь!» Бойцы неумело замирают в
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
19
положении заставшей их командой, а руководитель медлит, заставляя обучаемых мучительно ждать следующей команды. «Что это дает, когда времени на физическую подготовку в обрез?» – думал Сергеев, понимая, что здесь в спортивном городке, чтобы психологически подготовить бойца смело идти на врага и не бояться рукопашной схватки, надо воспроизвести рукопашный бой здесь, разделив взвод на две противоборствующие группы, имея на винтовках эластичные штыки, а на лице сетчатые защитные маски. Где все это взять в такое трудное время – он не знал. Случай на пристани и неожиданная удача в приобретении лесоматериала для штурмовой полосы, натолкнула Сергеева на мысль, посетить предприятия, заводы города и попробовать заказать изготовить эластичные штыки для винтовок, а в спортивных организациях попросить напрокат защитные сетчатые маски. Однажды проходя мимо знакомой ему комендатуры, он услышал повелительный голос: – Товарищ капитан, подойдите ко мне! «Кажется кому-то не отдал честь!» – подумал Сергеев и повернувшись кругом, увидел перед собой подполковника Дзыгу. – О! К нам пожаловал капитан Сергеев! Да еще в новом с иголочки обмундировании! Вы не забыли нашей с вами недавней встречи? – иронизировал он. – Нет, не забыл, товарищ подполковник, тон вашего обращения ко мне очень хорошо напомнил мне об этом! – Вы не справедливы ко мне, товарищ капитан, по-моему, тон вполне обычный, что вас в этом моем тоне смущает? Вижу, у вас, наверное, куча проблем, а я мог бы по старой дружбе кое-какие из них разрешить! Может зайдем ко мне, поговорим? Сергееву совсем не хотелось не только заходить к этому надменному и самодовольному подполковнику, но даже разговаривать с ним. Правда, его насторожила фраза, произнесенная Дзыгой, об оказании помощи в разрешении проблем, а что если попросить подполковника об оказании помощи в изготовлении эластичных спортивных штыков? «Он же комендант города и, наверняка знает, как это сделать.» – подумал Сергеев. – Что ж, я согласен. – сказал Сергеев и они зашли в знакомый уже Сергееву кабинет. Дзыга усадил Сергеева в мягкое кресло, а сам сел на стул рядом с ним. – Ну, выкладывайте свои проблемы? – спросил Дзыга и это было сказано вполне серьезно. – У нас, товарищ подполковник, проблема одна, это учебно-материальная база для обучения новобранцев. – сказал Сергеев. – Во-первых, Иван Михайлович, давайте будем ближе друг к
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
20
другу, зовите меня по имени и отчеству – Зиновий Тарасович я. Во-вторых, по учебно-материальной базе я думаю мы все проблемы разрешим, так что конкретно вас интересует, назовите мне? – сказал Дзыга, глаза его довольно серьезно по-деловому смотрели на Сергеева, а от иронического тона и высокомерия, как показалось Сергееву в начале разговора, не осталось и следа. «Неужели я ошибался в нем?» – думал Сергеев и стал рассказывать о динамике рукопашного боя, об эластичных штыках для винтовок и о сетчатых защитных масках для лица. – И сдалось оно вам, Иван Михайлович! У Грибова никогда таких проблем не было, а дело-то шло! – Я, Зиновий Тарасович, был на фронте и знаю, насколько важно бойцу знать и уметь. Много гибнет молодых необстрелянных от страха, неумения, неверия в себя. Но страх и неуверенность исчезают, когда боец хорошо обучен и натренирован. Конечно, один месяц учебы в нашем полку ни бог весть какой срок, но я считаю надо использовать все возможности и в такой период учебного времени. – Убедили, Иван Михайлович, знаете, что, позвоните ко мне вот по этому телефону денька этак через три. Надеюсь, вас устроит такой срок? – Вполне, Зиновий Тарасович. – Ну, тогда горазд! – Что, что? – переспросил Сергеев. – Вы же, Иван Михайлович, воевали на Украине, а слово горазд, это значит все будет как надо. – Спасибо вам, Зиновий Тарасович! – сказал Сергеев, все еще не веря удаче. Он окончательно убедился, что в мыслях был несправедлив к этому веселому подполковнику Дзыге. Через два дня Дзыга сам позвонил в штаб полка, и когда Сергеев взял трубку, сказал: – Иван Михайлович! Приезжайте, немедленно, все горазд! Сергеев тотчас же поехал в комендатуру. Здесь Дзыга уже ждал его на комендантском виллисе. Они поехали на Саратовский механический завод. На заводе Дзыгу и Сергеева пригласил к себе в кабинет главный инженер, который представился Романовым Николаем Ивановичем. Обратившись к Сергееву, он сказал: – Вы нам привезите один штык от винтовки для образца, и через десять дней ваш заказ будет сделан. – Но нам нечем платить? – сконфуженно произнес Сергеев. – Другого мы я не ожидали. Запишем этот заказ на нужды фронта, нам конечно нелегко отвлекать от госзаказа одного слесаря,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
21
но и вам тоже надо помочь, раз это касается подготовки новобранцев, которые направляются на фронт, Подполковник Дзыга тут рассказал нам, насколько все это важно для молодых ребят, а это же наши сыны. – Спасибо, Николай Иванович, это действительно очень важно! – сказал Сергеев. Через месяц свежий набор будущих бойцов уже занимались в спортивном городке, а приемы рукопашного боя изучали с примкнутыми эластичными штыками и сетчатыми масками, которые были заимствованы в спортивном коллективе этого же завода. Новшество заинтересовало руководителей занятий и особенно обучаемых. Полковник Грибов не мог не заметить тех перемен, в полку, которые произошли в боевой подготовке за последнее время. Хотя он и не подписал приказа о коренном изменении в планировании боевой подготовки, но эти перемены все равно произошли. В штабе полка исчезли писари, прекратилась накладка на учебные классы и городки, активность капитана Сергеева в реформировании и организации учебного процесса в полку поразила Грибова и в то же время в тайне души он чувствовал зависть к нему. Командиры всех степеней по любым вопросам боевой подготовки шли не к нему, а к этому молодому энергичному капитану, которого он на первых порах учил, как быстрее освоить должность. «Теперь выходит, я должен учиться у него?» – думал Грибов. Он вспомнил как после конфликта с Сергеевым, когда он не захотел подписывать приказ об изменении системы планирования боевой подготовки, он тут же позвонил начальнику управления боевой подготовки округа и рассказал о своем строптивом заместителе. Полковник Борисов обещал прислать в полк подполковника Иванова и на месте разобраться в конфликте, и вот теперь если Иванов прибудет в полк, он конечно, примет сторону Сергеева. «Черт меня дернул тогда звонить в округ, да и вообще противиться реформам Сергеева!» – думал Грибов. Теперь он был уже убежден в правоте Сергеева. Вечером Грибов позвонил в Куйбышев в управление кадров и попросил аудиенции у начальника, а когда получил разрешение, тут же связался с начальником гарнизона полковником Туровым и спросил об оказии в штаб округа. Туров обещал на следующий день оставить для Грибова место в самолете, вылет которого был назначен в семь часов утра. Грибов давно просился на фронт, но в округе ценили его требовательность и принципиальность. Кадровики старались задержать его как можно дольше на должности командира запасного полка, который считали учебным. Однажды полк проверила комиссия округа. Проверяющие осмотрели все учебные места, классы, стрельбище и нашли, что состояние боевой подготовки полка
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
22
хорошее, а политическую подготовку оценили даже на отлично. С тех пор на всех совещаниях в округе его ставили в пример. Грибов, правда, не признавал этих почестей в свой адрес и продолжал писать рапорты, чтоб его все-таки отправили на фронт, хотя бы командиром батальона. Ему отвечали, что в запасном полку тоже кто-то должен служить и готовить для фронта пополнение, а Борисов всегда говорил в таких случаях: «Найди себе замену, Степан Прохорович, тогда и поедешь на фронт.» Это была шутка, никто не собирался его убирать из запасного полка, но вот шутка вдруг обрела материальную форму и стала реальностью. «Ну чем этот неуемный капитан Сергеев, к тому же не годен к строевой службе, не может быть ему заменой? Правда он в звании капитан, но для штаба округа это не составит проблемы, представить Сергеева к досрочному воинскому званию они всегда могут!» – размышлял Грибов. В управлении кадров он прямо изложил свою точку зрения полковнику Зубову. К удивлению Грибова Зубов вдруг согласился с его доводами. Выписку из приказа Грибов получил на руки через чес. А на следующий день он был уже в полку. Сергеев отнесся к приказу командующего округом о назначении его командиром Саратовского запасного полка с присвоением ему очередного воинского звания двояко. С одной стороны ему хотелось начатое дело по организации боевой подготовки, наведения порядка и дисциплины в полку довести до конца, а с другой, стороны он тоже рвался на фронт. Рука, которую он тренировал по методу военврача второго ранга Саттина уже действовала вполне сносно, если не считать тупой боли в сросшемся рубце при сжатии кисти в кулак, да силы в руке было еще маловато. Правда, об этом на военно-врачебной комиссии можно умолчать. Он также понимал, что при назначении его командиром запасного полка ему с перебитой рукой очень долге придется загорать в тылу. «Почему меня не вызвали на беседу? Почему назначили на должность командира полка без моего согласия?» – думал он, и все это очень сильно огорчало его. Теперь он, сопоставляя факты его отношений с Грибовым понял, что это дело эго рук. Как он сейчас ненавидел Грибова, даже не понимая за что! Но приказ командующего надо было выполнять, и Сергеев, сжав от обиды зубы, еще больше начал применять усилий в то дело, которое он начал здесь в запасном полку. Этому делу теперь он отдаст все силы и добьется отличной подготовки молодого пополнения для фронта.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
23
Глава вторая
В Мардакянах начинался день. Майское солнце, поднявшись над морским горизонтом на треть от зенита, уже изнуряло палящими лучами, и ходячие раненые, выйдя на прогулку в госпитальный парк, кучками забирались в тень под широкие экзотические листья южных растений, играли там в нарды, шахматы, шашки, а в беседках за столами, не обращая внимания на жару, щелкали костяшками в домино. В эти утренние часы, после обхода, забираясь в самую дальнюю беседку, что напротив проходной, любил коротать время Бовин. За последнее время он окреп, на лице появился здоровый румянец, прекратились припадки. Медицинская сестра Аза Аманова, перешедшая из хирургии в неврологическое отделение, часто посещала его в палате, а иногда гуляла с ним по парку. Эту черноглазую девушку Бовин любил всей душой, но чувствовал, что его любовь безответная, и ему оставалось только сдерживать свои чувства. Теперь он уже смирился с таким положением и даже пытался избегать ее. Но удручало его еще и то, что почему-то ему запретили свидание с раненым Аркадием. Он недоумевал, почему особый отдел занялся Аркадием, его из семнадцатой палаты перевели на второй этаж и поместили в изолятор, но недоумение постепенно сменилось благоразумием. Когда его вызвали «особняки» и учинили настоящий допрос, он понял, что, вызволив Аркадия из лап бандитов, его теперь не только надо лечить, но и охранять. Вот почему Бовин не настаивал больше на встрече со своим юным другом и терпеливо ждал, когда можно будет без всяких препятствий встретиться с ним. У фонтана в белоснежном халате появилась Азиза. Она посмотрела по сторонам и, заметив в беседке Бовина, направилась к нему. Бовин тоже заметил Азу, и у него радостно забилось сердце. Он любовался ее красотой и восхищался сильной и гибкой фигурой. Не отрываясь смотрел он в ее глаза, и ему казалось, что в них отражается весь мир. Но когда она подошла к нему вплотную, он вдруг вспомнил, что эта восточная царевна не для него и опустил голову. – Петя! Ты стал избегать меня! – сказала она, и черные брови ее притворно нахмурились. Он знал, что это обращение, слова к нему и притворная суровость ее бровей надо понимать, как благотворительная жертва с ее стороны для контуженного ранбольного. Но Аза не обратила внимания на его потухший взор, она с озорством девчонки взяла его за руки, вытащила из беседки и несколько раз покружила вокруг себя.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
24
– Ты, Петр, совеем уже выздоровел и стал еще более красив! – сказала она, не подозревая, что этими словами больно ранила его любящее сердце. Она перестала его крутить вокруг себя, и они уселись рядом в беседке. – Значит, когда я еще страдал припадками, то, наверное, для тебя был калекой? – сказал он. – Ну, не надо ловить меня на слове, ты просто в моих глазах стал совершенно другим, и ты мне очень нравишься! – весело сказала она. Бовин знал, что эти слова для него ничего не значат, но эти слова мутили ему душу, во все сказанное Азой страстно хотелось верить! С какой радостью он взял бы ее за плечи, прижал бы к себе и бесконечно целовал бы ее алые трепещущие губы. Но все это было для него не настоящим, фальшивым, и на душе от этих мыслей было еще горше. «Уж лучше бы скорей выписаться из госпиталя и уехать подальше от этих мест и там, вдали от нее, забыть все, что связано с ней!» – думал он, зная прекрасно, что забыть Азу он не в силах. – А у меня новость! – сказала она. – Ну, рассказывай тогда. – сказал он. – Знаешь, Петя, через неделю состоится военно-врачебная комиссия, и ты включен в список для прохождения ее. – Что, спешишь избавиться от своего подопечного? – грустно сказал Бовин. – Совсем нет! Доктор Аганесьян говорит, что тебя комиссуют почистой, а я предлагаю после выписки из госпиталя поехать со мной в Баку, там у нас с братом есть свой дом. – опустив глаза смущенно сказала Аза, лицо ее вдруг стало серьезным, и на смуглых щеках появился легкий румянец. – А брат у тебя пожилой? – спросил Бовин, все еще считая предложение шуткой. – Мальчишка! Еще семнадцати нет, зовут его Мамедом, только он странный у нас, ни в отца, ни в маму. – сказала Аза. – Что значит странный? И вообще расскажи, пожалуйста, про своих маму и папу. – Папа Аманов Усман, известный хирург. В сорок первом один из первых добровольно ушел на фронт и погиб под Одессой. Мама учительница, преподавала азербайджанский язык в средней школе, и мы с Мамедом. Мама умерла еще в декабре, не выдержало сердце, когда получила извещение о гибели отца, вот и все. – Знаешь, Аза, я бы, конечно, согласился пожить какое-то время в твоем доме в Баку, но я как-то стесняюсь твоего брата Мамеда, ты расскажи, какие у него странности? Аза улыбнулась, как-то уж очень по-свойски макнула рукой и начала свой рассказ о брате: – Мамед еще совсем ребенок, вбил себе в голову, что Аллах
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
25
сотворил азербайджанцев для великой цели, а Магомет – посланник Аллаха, направлен им, чтобы соблюдать чистоту азербайджанской нации. Отец часто смеялся над Мамедом, что мол, мул значительно полезнее чистокровного ишака, а Мамед нервничал, дерзил отцу и убегал на чердак, откуда его потом приходилось стаскивать силой. Вот когда не стало ни мамы, ни папы, он совсем отбился от рук, связался с исламистами организации «Шура – и ислам», а мне оказал, чтобы на неверных даже смотреть не смела. – А кто такие неверные? – спросил Бовин. – Как кто? Это те люди, которые не верят ислам, вот ты, например, да и я, наверное, я ведь тоже неверующая, хотя Мамед не хочет от меня даже этого слышать! – Но ведь тогда в вашем доме мне жить придется с твоим братом? Наверное, с твоей стороны приглашать меня в свой дом по крайней мере опрометчиво? А потом разреши мне откровенно спросить тебя, в каком качестве я жил бы в твоем доме? – с волнением спросил Бовин, глядя в глаза Азизы. Она покраснела, смутилась, а потом гордо подняв голову сказала: – Я надеюсь, Петя, что ты любишь меня? Бовин вздрогнул, глаза его загорелись странным блеском и было неясно, радуется он или огорчен. – Аза! Не шути со мной так! Если ты издеваешься надо мной, если это очередная шутка с твоей стороны, то ты играешь с огнем! – сквозь зубы произнес он. – Я не шучу, Петя. После того случая, когда я первый раз водила тебя на прогулку, и у тебя начался нервный приступ из-за меня, извини, я не сразу об этом узнала, но, когда мне рассказал Арам Степанович все о тебе, у меня было много времени для раздумья. Аганесьян сообщил мне, что эти припадки от контузии и, если тебе создать щадящую обстановку, они прекратятся. С этой целью я и перешла в неврологическое отделение. Когда я чаще стала общаться с тобой и познакомилась поближе, я вдруг в одно прекрасное время сделала открытие, что я полюбила тебя, Петя, и это на полном серьезе. Если согласен, давай сразу же оформлять документы на увольнение из армии, запишемся в ЗАГСе, а я переведусь в госпиталь в Баку. Сначала поживем в доме у друга моего отца, Мамед скоро должен призываться в армию, тогда перейдем в наш дом. – рассудила Аза. Но Бовин все еще не верил вдруг неожиданному счастью, свалившемуся на него, словно манна с неба. Он взял ее руки в свои, привлек к себе и еще раз спросил: – Аза! Может это все сон, может это растает, как туман, когда я проснусь? Ну скажи еще раз, это все правда? – Да, милый, это все правда! Я действительно люблю тебя,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
26
несмотря ни на что! – ответила она. Тогда Бовин привлек ее к себе и неумело поцеловал в губы. Она не сопротивлялась, только после поцелуя посмотрела по сторонам: – Давай, Петя, отложим все на потом, а то увидят и скажут Аманова с ранбольным целуется, у нас среди медперсонала это очень строго! – Хорошо, Азиза, я теперь согласен на все, я очень счастлив! – воскликнул Бовин. В этот момент к воротам госпиталя подъехал виллис и, скрипнув тормозами, остановился. Из машины вышел черноволосый майор госбезопасности и старшина. Майор, предъявив удостоверение дежурному на проходной, что-то сказал ему. Дежурный тут же позвонил по телефону, и майор со старшиной прошли через проходную, пройдя мимо Бовина и Азы, направились к первому корпусу. – Опять из особого отдела приехали. Тут исчез раненый подполковник неизвестно куда, вот они и зачастили. – сказала Аза. Но Бовин не слушал ее. Он смотрел на старшину и не верил своим глазам. Перед ним в форме старшины появился рядовой Арапетьянс с их взвода. Как он мог здесь появиться, да еще в звании старшины? Проклятый щеголь, тонкая кость, грамотей и зануда! Да он же в бою праздновал труса, перед самым наступлением заболел и был направлен в санчасть, но на второй день его выгнали оттуда как симулянта? Не может быть, чтобы он за это время стал старшиной, да еще в особом отделе? «Что-то тут не то». – размышлял Бовин. А в это время майор со старшиной входили в дверь первого корпуса, где было хирургическое отделение. Аза с удивлением смотрела на Бовина и, почувствовав, что-то неладное, спросила: – Ты, Петя, знаешь этих командиров? – Аза, эти командиры – переодетые в враги. Я узнал одного из них, это Арапетьянс с нашего взвода, трус и симулянт. Не мог он стать старшиной, да еще в особом отделе, вот что, уж не за Аркадием ли они явились? – Может ты ошибся, Петя? – Нет, Азиза, не ошибся я, слишком хорошо мне знаком Арапетьянс, беги скорей к начальнику госпиталя или к комиссару и расскажи все как есть, только побыстрее! – крикнул Бовин, а Аза стояла в нерешительности и не знала, что ей делать. – Ну что же ты, Азиза? Беги скорей, а то погибнет Аркадий, беги! Он подтолкнул ее рукой за плечо, она побежала, но все еще оглядываясь на Бовина. Комиссар Колесников в это время обходил палаты неврологического отделения и строго взыскивал за непорядок с
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
27
медперсонала. Затем он не увидел дежурной медсестры Амановой. Колесников приказал старшей сестре госпиталя разыскать ее и направить к нему, но вдруг Аманова, не найдя начальника госпиталя, сама прибежала в неврологию, так как девчата сообщили ей, что там комиссар. – Почему вы оставили свое рабочее место? – строго опросил ее Колесников. – Товарищ комиссар! Сейчас не до этого, там приехали в госпиталь два командира из особого отдела майор и старшина, им кто-то разрешил пройти на территорию госпиталя и сейчас они в хирургическом отделении. Кроме того, ранбольной Бовин узнал одного из них и сказал, что это враги и что они пришли, чтобы похитить Аркадия Григорьева! – путаясь и подбирая слова, говорила Аза. – Я же приказал на территорию госпиталя без моего и без разрешения начальника госпиталя никого не пускать! – произнес Колесников и подошел к телефону. Он потребовал соединить его с комендантом госпиталя. Затем коменданту он приказал с двумя красноармейцами с заряженными карабинами прибыть на второй этаж к палате изолятор. Бросив трубку на аппарат, он побежал на второй этаж первого корпуса к изолятору. Прибыв туда он ничего тревожного там не обнаружил. В это время к изолятору подбежали два вооруженных бойца во главе с комендантом. Увидав комиссара, все они недоуменно смотрели на него. Наконец узнав от комиссара обстановку, комендант позвонил в комендатуру и приказал четырем вооруженным бойцам прибыть на проходную и задерживать всех посторонних, кто попытается выйти с территории парка. В этот момент зазвонил телефон, Колесников решительно выхватил трубку из рук дежурной сестры, звонили из хирургии. Там побывали два командира, майор и старшина. Майор сразу же вошел в семнадцатую палату, а старшина оставался рядом с дежурной сестрой. Вскоре из палаты вышел майор и спросил дежурную сестру, куда перевели мальчика Григорьева. Медсестра ответила, что не знает и хотела позвонить дежурному врачу, но майор ребром ладони ударил ее по шее и последняя потеряв сознание, упала на пол. Майор со старшиной сразу же покинули отделение. – Кто у аппарата? – спросил Колесников. – Ранбольной с четырнадцатой палаты Сурамов. – ответил голое в трубке. – Нефедов! – обратился Колесников к коменданту. – Остаешься здесь, охраняй Григорьева, а я буду на проходной, если прибудут сюда майор и старшина, задержать и разоружить их! Выбежав из первого корпуса на аллею, ведущую к проходной,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
28
комиссар услышал две пистолетных выстрела, затем взревел мотор виллиса и все стихло. За поворотом у бровки аллеи Колесников увидел лежавшего на животе в луже крови ранбольного. Перевернув его на спину, он сразу узнал того контуженного, возмущавшегося в палате, что он, комиссар Колесников, не уберег Григорьева от бандитов. Он также вспомнил и его фамилию, это был Бовин. В душе у Колесникова шевельнулось чувство злорадства по отношению к Бовину, на которого он тогда затаил бессильную злобу, но это всего лишь на миг. Оставив раненого, он побежал на проходную, там на полу лежал мертвый дежурный по КПП. Колесников позвонил в приемный покой и приказал забрать раненого Бовина в хирургию. Об этом «ЧП» Колесников доложил по телефону в штаб бакинской армии ПВО. Тем временем Нариманов вышел из теплушки товарного состава на станции Баладжары. Дальше поезд не шел и поэтому до города надо было добираться своим ходом. Он вышел на шоссе, но там было пусто и Нариманов лишь к вечеру добрался до знакомых ворот штаба армии ПВО. Дежурный по особому отделу провел Нариманова к майору Исмаилову, где он и рассказал обо всем случившемся с ним. – Можешь показать здание, в котором сегодня вы видели Курда? – спросил Исмаилов. – Так точно, смогу! Майор Исмаилов нажал кнопку вызова и приказал вошедшему дежурному увести Нариманова пока в одиночную камеру. «Вот это задача?» – думал Исмаилов. Он чувствовал правдивость признания Нариманова, но сомнения и факты принуждали его быть осторожным, а факты были не в пользу Нариманова. «Можно быть раскрытым при передаче радиограммы из Хильмили. Возможно и то, что первый раз Курд мог ускользнуть, допускаю и то, что на даче в Сураханах Нариманов не мог дать условный сигнал, но отпустить на волю такого свидетеля, как Нариманов, этот факт был настолько сомнителен, что Исмаилов был в растерянности. «Может быть это очередная уловка Курда, которую я не могу понять? Все-таки надо ехать в Сумгаит, прочесать там все заброшенные пустующие бараки и разобраться в обстановке. А может быть Курд на это и рассчитывает? Устроит там хорошо вооруженную засаду и сможет уничтожить весь комендантский взвод?» – размышлял Исмаилов. Он позвонил дежурному по штабу и приказал от имени командующего подготовить ЗИС и поднять по тревоге комендантский взвод. Когда дежурный доложил о готовности, Исмаилов, приказал привести к нему Нариманова, тот вошел в кабинет подавленный, с опущенной головой.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
29
– О чем грустите, товарищ Нариманов? – спросил Исмаилов. Нариманов приободрился. – Вы, товарищ майор, называете меня товарищем? – спросил он. – Так ведь устав Красной Армии не изменился, как же вас называть как не товарищ, или может вы не согласны? – Спасибо, я почувствовал в нашем первоначальном разговоре, что вы мне не доверяете, да и все так повернулось против меня! – оживившись, оказал Нариманов. – Ладно, хватит об этом. Вы говорите, барак, где расположился Курд вам известен? – Так точно, товарищ майор! – Ну, тогда, поехали! – сказал Исмаилов, и повел Нариманова к готовой к выезду машине. Но неудача преследовала Исмаилова и на этот раз. Выехав из Хардалан зачихал мотор и заглох. Водитель открыл левую крышку капота и вывернул свечу. – Товарищ майор, дайте кого-нибудь из бойцов покрутить ручку. Проверив все свечи, он уяснил, что пробит конденсатор. – Что там у тебя, Зубов? – спросил Исмаилов. – Сдох конденсатор, дальше ехать нельзя. – Что же ты, Зубов, в прошлый раз у тебя колесо подвело, теперь конденсатор? – в сердцах сказал Исмаилов, сам прекрасно понимая, что водитель здесь ни при чем, машину надо давно сдавать на металлолом. – Вы бы лучше, товарищ майор, похлопотали, чтоб машину заменили, а то этой старушке давно пора на покой! – сказал Зубов. – Ладно, иди Зубов в Хардалан, может там достанешь этот конденсатор, а мы здесь подождем, может машину какую поймаем. – сказал Исмаилов. – Ночью-то где его найдешь! – недовольно пробурчал Зубов, направляясь в Хардалан. Бойцы комендантского взвода, сидя в кузове, прислонившись друг к другу дремали, лишь Измаилов ходил взад и вперед по асфальту, проклиная эту хроническую невезуху за последнее время. Когда на востоке заалела заря, вернулся Зубов. Он принес несколько старых конденсаторов, которые ему дал водитель военкоматской машины, военком в это время как раз вернулся из какого-то населенного пункта района. Попробовав поочередно все конденсаторы, Зубов, наконец, завел мотор. Солнце уже показалось из-за моря, когда они без всякой надежды на успех, поехали в Сумгаит. Подъезжая к сумгаитской строительной площадке, они увидели, как из-за брошенных бараков навстречу им выехал виллис, впереди рядом с водителем сидел майор, а сзади в кузове черноволосый старшина. Увидев старшину,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
30
Нариманов наклонившись к кабине воскликнул; – Товарищ майор! Этот виллис Курда! Исмаилов приказал остановить ЗИС, затем встал на подножку и спросил Нариманова: – Этот майор Курд? – Нет, это заместитель Курда, по кличке Саат, сзади в кузове сидел старшина, это и есть Арапетьянс. Виллис уже скрылся за поворотом и догнать его стареньким ЗИСом было невозможно. – Ладно. Поедем до бараков! – сказал Исмаилов и уселся в кабину. Обыскав все бараки, они нашли только обрывки бечевы, да свежие окурки от папирос «Наркиз». Невдалеке от барака, где находился Курд, в челне, в черном халате и в чарыках они увидели старика. Исмаилов заговорил с ним на азербайджанском языке, но старик сказал, что с самого раннего утра никого здесь не видел, а в барак никто не входил и не выходил из него. – Но тут же на песке свежий след от машины? Машину тоже не видел? – спросил Исмаилов. – Да, видел. Здесь проезжала американская машина, даже остановилась вот на этом месте и уехала вон туда. – и старик показал рукой в сторону шоссе ведущей в Баку. – Всем в машину! Сержант Еременко, задержите этого старика и тоже в машину! Пока сержант Еременко руководил посадкой в кузов бойцов, старик, сидевший у угла соседнего барака исчез. Исмаилов вконец рассердился и приказал еще раз обыскать все бараки, но старик как провалился сквозь земли. Обратно в Баку ехали без приключений, только горечь очередной неудачи терзала душу Исмаилова. «Почему у бандитов есть прекрасные радиостанции, любая советская военная форма одежды, они могут выправить для себя любые удостоверения, окрестные машины виллис и, наконец, даже прекрасно экипированные оседланные кони, а у меня, у начальника особого отдела армии ПВО, только старый дребезжащий ЗИС-5? Но все-таки, главное, наверное, не в этом, главное, наверное, в том, что я плохой разведчик и, видимо мне как можно скорей надо уходить с чекистской работы. Но пока надо думать. Например, куда мог поехать виллис с этим как его там? Ах да, Саатом и Арапетьянсом. Наверное, на какую-то операцию, но на какую операцию? Как я могу знать? Я ведь не видел, куда он повернул на шоссе на Худат или на Баку?» – размышлял Исмаилов. Проехали Баладжары. Солнце уже палило нещадно. В Баку даже асфальт стал мягким от жары. Когда во дворе штаба армии Исмаилов вылез из кабины, к нему тут же с докладом подошел дежурный по отделу. Он доложил, что в Мардакянском госпитале
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
31
была предпринята попытка похитить ефрейтора Григорьева. «Так вот куда поехали на виллисе этот Саат и Арапетьянс?» – подумал Исмаилов. Он вызвал лейтенанта Биладзе и приказал: – Ваша задача, товарищ лейтенант, со взводом выехать не ЗИСе в направлении селения Маштага. Навстречу вам должны появиться на виллисе майор госбезопасности и старшина. Задержите их и машину, разоружить и доставить в штаб армии. С вами поедет рядовой Нариманов, который знает майора и старшину в лицо! Зубов как у тебя машина? – спросил Исмаилов. – Как-нибудь доскрипит, товарищ майор, только заправиться надо ответил Зубов. – Заправляйся побыстрей, через пятнадцать минут машина должна выехать! – Есть, товарищ майор! – сказал Зубов и поехал на штабной ГСМ. Исмаилов связался по телефону с особым отделом Каспийской флотилии и попросил, чтобы он перекрыл дорогу на Сураханы. Надо задержать майора госбезопасности и старшину, следующих из Мардакяны на виллисе. Но не лейтенант Биладзе, ни моряки Каспийской военной флотилии встретить и задержать майора и старшину на виллисе не могли. Ибрагимов, он же Саат приказал водителю виллиса в Маштаге свернуть с дороги в степь на полевую дорогу и между песчаными холмами, где могла проехать только арба, запряженная мулом, выехал на дорогу, ведущую в Бинагади, а там и шоссе рядом. Прибыв в бараки, их встретил там тот же старик в чалме и черном халате, который так ловко провел Исмаилова. Он доложил, что Курд находится в цехе заброшенного тукового завода вблизи станции Сумгаит и еще передайте Курду, что здесь была машина с солдатами, которые обыскивали третий барак, спрашивали, когда и куда из него убыли люди. Старшим из них был майор. В отделе майора Исмаилова пригласили в комнату связи «ВЧ». Вот уже более двух часов его разыскивает по «ВЧ» начальник особого управления Закавказского фронта. Исмаилов попросил соединить его со штабом фронта. Скоро трубку взял подполковник Зябликов, который сообщил, что к ним добровольно пришел и сдался разведчик разведшколы полковника фон Ульмана Георгий Гоголадзе. Он предложил свои услуги нам. Он так же сообщил, что у вас должен таким же образом объявиться разведчик Нариманов Азим Асланович, который должен сдаться и предложить свои услуги против немцев. – Да, разведчик по фамилии Нариманов работает на нас, только пока безуспешно. Сдача этих двух разведчиков-диверсантов, которые предложили свои услуги в пользу советской разведки, уж не
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
32
трюк ли это немецкой разведки? – спросил Исмаилов. – Все довольно достоверно, у нас есть сведения, что в Варшаве формируется туркестанские и кавказские легионы из грузин, армян, азербайджанцев, они должны прибыть на северный Кавказ и принять участие в боевых действиях против Красной Армии, так, что этого вашего Нариманова прибереги на тот случай! – сказал Зябликов. – Спасибо, я уже держу его у себя и доверяю ему! – сказал Исмаилов. – Да, еще Гоголадзе рассказал, как в этой разведшколе под Варшавой в застенках гестапо по вине Арапетьянса Стасика погиб некий курсант этой школы Галустьян. Вел он там себя, по словам Гоголадзе, мужественно, как и подобает советскому человеку, Гоголадзе и Нариманов были друзья этого Галустьяна, его звали Аванес, они после его гибели подались отомстить Арапетьянсу. По словам Гоголадзе, этот Арапетьянс заброшен где-то там у вас, так что имейте это в виду. И затем, если в дальнейшем все это подтвердится, Гоголадзе просил спасти доброе имя Галустьяна. – сказал Зябликов. – Спасибо, Григорий Иванович, я это учту! – ответил Исмаилов. В трубке щелкнуло и разговор прекратился. «Так вот оно что? Сведения о Гоголадзе еще больше усиливают мои подозрения к Нариманову, ведь он мне о Гоголадзе и вообще обо всем этом ничего не рассказывал.» – думал Исмаилов, спускаясь с лестницы штаба Бакинской армии ПВО.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
33
Глава третья
Старший батальонный комиссар Малышев лежал на старой соломенной циновке, расстеленной на бетонном полу в одном из многих помещений подвала. Сознание медленно возвращалось к нему. Открыв глаза, он увидел красноватый свет огонька слабо проникавшего через закопченное стекло керосинового фонаря «Летучая мышь». Ему казалось, что этот огонек ничто иное, как жизнь, теплившаяся в его израненном и ноющем от боли теле. Погасни он, погаснет и его жизнь. В то же время напротив таким мыслям он почувствовал, что силы возвращаются к нему. Теперь он уже ясно различал керосиновый фонарь, подвешенный к трубе, стеллажи, ящики с бутылками, стопки аккуратно сложенных пустых мешков. «Наверное, это подвальное помещение магазина, значит наверху был магазин?» – думал Малышев. Сверху до его слуха доносились звуки: топанье подкованной железом обуви, гортанный разговор, иногда команды, подаваемые на немецком языке. Там наверху были враги, они захватили город и ему, израненному, забинтованному с ног до головы, приходится скрываться в этом подвале. Он вспомнил последний бой второго батальона, а вернее то, что осталось от него на улицах города. Группа бойцов, отступая к Дону, вдруг оказалась окружена немцами. «Или плен или смерть!» – сказал он тогда бойцам этой небольшой группы. «Прорвемся!» – поддержал комиссара командир батальона Егоров. Запомнилось, что эта атака смельчаков удалась, группа вырвалась из окружения и пройдя через арку с замысловатым лепным украшением, скрылась в развалинах домов. Малышев вспомнил, как прикрывая группу, отстреливаясь от наседающих автоматчиков, он почувствовал острую боль в спине и в животе. Ноги его подкосились, и он упал на мостовую в нескольких метрах от арки. Он еще ясно помнил, как к нему наклонился Егоров, но тупой удар в голову затуманил взор, и затем черная пелена закрыла от него свет. Больше он не помнил ничего. «Что же это я один в этом подвале? Но кто же затащил меня сюда и зажег этот фонарь?» – думал он. – Наконец-то, очнулись, товарищ комиссар! – послышался какой-то голос в изголовье. Посмотрев туда, он увидел фигуру человека, сидевшего на ящике у его головы. Голос этого человека кого-то напоминал ему. «Кто же это сказал?» – думал он и вдруг вспомнил командира взвода четвертой роты лейтенанта Полозова. – Это ты, Полозов? – спросил Малышев, но сам едва услышал себя. – Да это я, товарищ комиссар! – ответил Полозов. – Но где же мы и что с батальоном? – уже громче спросил
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
34
Малышев. – Мы с вами в занятом немцами Ростове, это подвал гастронома, а о батальоне я ничего не знаю. Меня контузило метров триста от этого магазина, и я какое-то время, видимо, был без сознания, когда очнулся, уже смеркалось и я осторожно начал пробираться по развалинам к Дону. Но у арки увидел вас, изрешеченного пулями. Огляделся вокруг, немцев поблизости не было, и я вышел из здания через пролом, пощупал ваш пульс, вы были живы. Я дотащил вас через этот же пролом в здании, которое было когда-то гастрономом, и вот мы в подвале этого здания. Я насобирал у убитых бойцов индпакеты, кое-какие продукты сухого пайка, забинтовал ваши раны. Вчера посчастливилось найти в магазине этот фонарь, а во дворе несколько старых циновок. Мы уже здесь, товарищ комиссар, вторые сутки. – Пить что-нибудь есть? – спросил Малышев. – Вот фляжка с водой, но вам можно выпить два-три глотка, у вас со спины сквозное пулевое ранение, боюсь, что могло задеть кишечник, а это худо! – сказал Полозов и отвернув у фляги пробку, поднес ее к пересохшим губам комиссара. Малышев жадно начал пить, но Полозов отнял флягу от его губ и закрутил пробку. Еле слышный стон вырвался из груди комиссара. – Куда я еще ранен? – спросил он. – Правая рука перебита в плече, я наложил вам на нее дощечку от ящика, левая простреляна в предплечье, кость цела, и рана не воспалена, в правой ноге пуля прошла мякоть бедра, левая нога простреляна в области икры, кость тоже не задета, и, наконец, одна пуля пропахала по голове борозду от лба до затылка. У меня в планшете был пузырек с йодом, так вот я весь йод из него израсходовал на ваши раны. Но самая опасная рана в спину, пуля вышла в области живота, это меня беспокоит. Вам, товарищ комиссар, нужна срочная операция. – Что ты думаешь предпринять, Полозов? – Я еще не знаю, но как стемнеет, я по развалинам домов пойду в разведку, надо отыскать местных жителей, должны же здесь быть какие-нибудь медики? – неуверенно произнес Полозов. – Ты, Полозов, не мучайся угрызением совести насчет меня, иди к Дону, переправляйся к своим, думаю, ты еще повоюешь, за меня отомстишь, а мне при таких ранениях и при такой обстановке дорога одна... Как ты сказал, что тебя беспокоит рана в мой живот, редко кто выживает от такой раны, беги отсюда, Полозов, и воюй против этих выродков! – простонал Малышев. – Что вы говорите, товарищ комиссар! Разве этому вы нас учили? А вы сами смогли бы так?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
35
– Я, это другое дело, а ты все-таки оставь меня! – слабым голосом сказал Малышев. – Жалко, товарищ комиссар, что вы в таком состоянии, а то я не посмотрел бы ни на какую субординацию и отчитал бы вас по пятое число! В общем, я, товарищ комиссар, никогда не смогу сделать то, что вы мне предлагаете. Вы же сами всегда говорили нам бороться до самой последней возможности, а спасти вас возможность есть и надо использовать ее. Вот глотните еще несколько глотков воды, а есть я вам пока не дам! – сказал Полозов, отвинчивая пробку фляги. Напоив комиссара, Полозов подошел к фонарю и поболтал его с одержимое. «Надо где-то доставать керосину или хотя бы свечку!» – подумал он, а сам сказал: – На улице уже стемнело, я потушу фонарь, чтоб кто-нибудь, зайдя сюда, не обнаружил вас. Затем он поправил мешок, служивший Малышеву подушкой, и направился к выходу. Малышев, лежа в темноте, через час забылся в кошмарном сне. Снились какие-то глыбы скал, все время падавшие на него. Он выбирался из-под обломков глыб, но новые огромные камни снова падали на него. Проснулся он внезапно, почувствовав каких-то людей вокруг себя. Стояло несколько человек. Малышев не находил среди них Полозова, пока тот не заговорил: – Товарищ комиссар! Я нашел людей, которые должны спасти вас. – Вы правы, товарищ лейтенант, комиссара необходимо эвакуировать в нашу больницу, это не так уж близко, у нас есть повозка и лошадь, но немцы проверяют не только повозки, но и обшаривают карманы. – сказал высокий пожилой мужчина в черной шляпе на голове. – К тому же на нем форма комиссара. – сказала пошлая женщина. – Вот, что мы сделаем, – предложил пожилой мужчина. – Что же? – нетерпеливо произнес Полозов. – У нас на складе больницы в морге еще с мирного времени лежат несколько гробов. Увезем комиссара в одном из них. Немцы не очень-то охотно вскрывают гробы, они знают, что в городе свирепствует тиф. – Решено, я приезжаю сюда на лошади к одиннадцати часам дня. Кладбище отсюда как раз в нашу сторону, может что и получится. – сказал пожилой мужчина, и они, обсудив план своих действии, ушли. Через несколько часов Малышева уложили в привезенный гроб и, объезжая центральные улицы, завалы кирпича, привезли его в одну из ростовских больниц. Там его раздели,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
36
обработали раны и понесли в операционную, где его уже ждала хирург больницы Анна Сергеевна Колеватая. Полозов оказался прав, пуля, прошедшая через спину, задев плевру правого легкого продырявила желудок и вышла из брюшины правее и выше солнечного сплетения. Желудок Малышева в момент ранения оказался пуст и это спасло его от воспаления брюшной полости от общего заражения организма. Операция на желудке, обработка ран на голове, конечностях и гипсовая повязка, наложенная на плечо правой руки, все было сделано квалифицированно. Уже через пятнадцать суток после операции Малышев мог быть выписан из больницы, если не считать гипсовой повязки на правой руке, которую Анна Сергеевна пока не решалась снимать. Заведующий больницы Кузьмин пока не был вызван ни в комендатуру города ни в гестапо, но его начали беспокоить начавшиеся визиты в больницу офицеров комендатуры с военными врачами, которые приезжали в больницу якобы для выявления больных или раненых военнослужащих Красной Армии. У Кузьмина в комендатуре работал переводчиком его школьный друг учитель немецкого языка Заваловский Эдуард Маркович, который предупреждал Кузьмина о намерении немцев посетить его больницу, и Кузьмин успевал прятать раненых красноармейцев и командиров, которых он лечил и скрывал в своей больнице с конца июля. По поведению немцев Кузьмин понял, что главной причиной посещения больницы непрошенными гостями было не столько это, сколько интерес к приличному корпусу больницы, оборудованию и запасам медикаментов на складе аптеки, которые также не смогли эвакуировать. Лейтенант Полозов, который не желал оставлять комиссара, Кузьмин определил санитаром и по совместительству конюхом. Но молодые озорные глаза лейтенанта могли выдать его при посещении немцами больницы поэтому Полозову было приказано большую часть времени находиться в сарае, который служил также и конюшней, и гаражом для телеги. Однажды в больницу без предупреждения нагрянули немцы. Переводчик Заваловский тоже был с ними. Он виновато поглядывал на Кузьмина, всем своим видом стараясь как будто сказать, что ему не было возможности предупредить Кузьмина об этом внезапном визите немцев. С немецкими офицерами прибыло отделение автоматчиков с унтер-офицером. Офицеры бесцеремонно, забрав с собой Кузьмина, не надевая халатов, обследовали палаты, аптеку, хирургическое отделение, перевязочные и процедурные помещения. Когда после
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
37
обследования, все ввалились в ординаторскую, офицер в форме майора галантно представил военного врача гауптмана Гесснера. Себя он назвал майором Келлером, представившись помощником военного коменданта города, офицеров комендатуры представлять не стал. – В чем дело, господин майор? Мы как-то провинились перед немецкими властями? – спросил Кузьмин. – Нет, пока вы ни в чем не провинились, но комендант города решил в вашей больнице развернуть немецкий военный госпиталь. – сказал Келлер. – Но, господин майор! У нас более ста больных, куда же мы разместим их? – спросил Кузьмин, – Это ваши проблемы, надо еще проверить, нет ли среди ваших больных раненых офицеров и солдат Красной Армии? – сказал Келлер. – У нас больные – это старики и женщины, господин майор и потребуется дней десять, чтобы их развести по местам проживания. – сказал Кузьмин. – О, это слишком много, это у вас называется русской неповоротливостью. Вы должны начать выселение ваших больных сейчас, а наши солдаты смогут их развести по квартирам. – Но, господин майор! – хотел было возразить Кузьмин. – Никаких возражений! Мы – немцы, не меняем своих решений, начинайте исполнять приказ! – сказал Келлер. Кузьмин собрал персонал больницы, передав через женщин Полозову и Малышеву, чтобы они не выходили из сарая. В больнице лечились и скрывались под видом местных жителей восемь красноармейцев и три средних командира, которых не успели спрятать. К Кузьмину подошла хирург Колеватая и тихонько шепнула ему, что прибыли грузовики с солдатами и что больница окружена. Немцы поставили во дворе больницы стол и гауптман Гесснер уютно устроился у стола в кресле, принесенном из ординаторской. Затем Келлер приказал унтер-офицеру Функе подводить или подтаскивать всех больных мужчин для осмотра их недугов. После всего раненых с травмами солдаты оттаскивали в одну сторону, стариков и с внутренними заболеваниями в другую. Все мужчины с травмами и огнестрельными ранениями, в том числе два командира и восемь красноармейцев были посажены в кузова двух грузовиков и тут же увезены в концлагерь, а всех остальных стариков, женщин, попавших во вторую группу, кто мог самостоятельно двигаться выпустили через ворота, а двадцать пять несчастных, которые нуждались в посторонней помощи, как дрова погрузили в грузовик и увезли к Дону, где сбросили в воду.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
38
Келлер подозвал к себе Кузьмина и сказал, что за сокрытие в больнице военнослужащих Красной Армии персонал больницы и его Кузьмина следовало бы расстрелять, но поскольку ваши медработники все пожилые женщины, я проявляю к ним гуманное отношение и всех отпускаю. Вы же, Петр Иванович, как старший среди ваших врачей, обязаны передать немецким врачам оборудование, инструмент, перевязочный материал и оставшиеся медикаменты, все в целости и исправности. Келлер подозвал к себе гауптмана Гесснера и предложил начать передачу. Кузьмин, не зная еще, что предпринять кивнул головой в знак согласия, хотя душа его клекотала ненавистью к Келлеру и военврачу Гесснеру. – Осмотреть все помещения! – приказал Келлер унтер-офицеру Функе, который построил солдат в две шеренги, распределив обязанности для осмотра главного корпусы больницы и когда солдаты скрылись в помещении, сам направился к сараю, который служил конюшней. Вскоре он вывел из сарая Полозова и толкнул его к Келлеру. – Кто этот молодой человек? – спросил Келлер. – Это наш рабочий Полозов, он же конюх. – ответил Кузьмин. – Почему большевика не призвали его в армию? – У него, господин комендант, компенсированный туберкулез легких, он не годен к военной службе. – спокойно ответил Кузьмин. – О! Хорошо, это мы проверим, а пока пусть подождет вон там у стола! – сказал Келлер. Через несколько минут к унтер-офицеру Функе подошел взволнованный солдат со свертком в руках. Функе развернул сверток и, увидев гимнастерку, с петлицами подполковника Красной Армии и со звездой на рукаве, сразу же подбежал к Келлеру. Келлер, осмотрев гимнастерку, взбеленил. – А где же большевистский комиссар? – закричал он. – Господин майор! Эта гимнастерка лежит здесь с сорок первого года, какой-то комиссар был привезен к нам в больницу и умер от ран, а гимнастерка осталась на складе. – дрогнувшим голосом сказал Кузьмин. Келлер заподозрил подвох и сказал: – Советую, господин Кузьмин, говорить правду, иначе, спасая комиссара, вы обрекаете на смерть самого себя! Кузьмин молчал, он понимал, что, если он выдаст комиссара, он все равно себя не спасет. – Ну так, что, выбирайте господин Кузьмин! – настаивал не своем Келлер. – Я не знаю никакого комиссара! – дрогнувшим голосом произнес Кузьмин и этим окончательно разоблачил себя. – Функе! – крикнул Келлер. – Слушаю, господин майор.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
39
– Этого главврача расстрелять! – показывая на Кузьмина, спокойно произнес Келлер. Функе махнул рукою, показывая на Кузьмина, и два солдата, схватив Кузьмина под руки, потащили к сараю. Кузьмин оттолкнул от себя солдат, и сам пошел к сараю. Там он стал у стены, широко расставив ноги и гордо приподнял голову вверх. Функе подвел к сараю пять автоматчиков, приказав им построиться в двадцати шагах от Кузьмина. Затем он вопросительно посмотрел на Келлера, который кивнул ему головой, подав команду зарядить автоматы, Функе поднял руку для открытия огня. В это время дверь сарая открылась и перепачканный конским навозом, вышел Малышев. Это я комиссар, господин майор, стреляйте в меня, а главврача отпустите, он ни в чем не виноват, он не знал обо мне ничего! – сказал Малышев. – О, господин комиссар, или как у вас говорят, товарищ комиссар! Вы поступили так, как подобает поступить комиссару! Что ж становитесь рядом с вашим другом Кузьминым! – сказал Келлер. – Но, господин майор, Кузьмин здесь ни при чем, прошу освободить его, вы же это обещали! – возразил Малышев. – У нас, господин большевистский комиссар, приказано комиссаров расстреливать на месте, что мы и сделаем сейчас с вами, а что касается Кузьмина, позвольте не поверить вам, он укрывал вас, а таких мы тоже расстреливаем! – сказал Келлер, и дал знак рукой чтобы рядом с Кузьминым поставили Малышева. Солдаты, схватив комиссара под руки подвели к стене, и унтер-офицер Функе снова подал команду для открытия огня, но солдаты не успели нажать на спусковые крючки своих автоматов, как Келлер подал команду отставить, так как в это время во двор больницы въехал черный лимузин. Из него вылез штурмбанфюрер СС Курт Кнаппе, начальник концлагеря под Ростовым. – Что происходит? – спросил Кнаппе. – Расстреливаем большевистского комиссара и его пособника, господин штурмбанфюрер! – доложил Келлер. – Это интересно! Я хотел бы увидеть этого русского комиссара сказал Кнаппе. – Прошу сюда, господин штурмбанфюрер! – сказал Келлер, приглашая жестом руки приблизиться к сараю, где стояли Малышев и Кузьмин. Кнаппе подошел к сараю и, показав рукой на Кузьмина сказал: – Это комиссар? – Нет, господин штурмбанфюрер, вот этот! – указав на Малышева, оказал Келлер. – Фы большефик, комиссар? – коверкая русские слова, обратился к Малышеву Кнаппе.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
40
– Стреляйте без вопросов, господин палач! Вам уже сказали, кто я! – спокойно ответил Малышев. – У фас перед смертью будут просьбы, пожелания? – издевательским тоном спросил Кнаппе. – Будут и просьбы, и пожелания! – сказал Малышев. – Слушаю фас, товарыш комиссар! – А вы, господин эсэсовец, слову своему хозяин? – спросил Малышев. – О да! За исключением помилования фас, господин комиссар. – Тогда вот моя просьба, рядом со мной стоит пожилой русский врач, который ни в чем не виноват перед вами. О том, что я комиссар он узнал только что. Прошу вас не расстреливать его и отпустить с миром! Вот моя предсмертная просьба, господин эсэсовец, – сказал Малышев. – Зер гут! А пожелания фаши какие, господин комиссар? – Сначала выполните мою просьбу, а потом я скажу вам мое пожелание! – Это действительно врач? – спросил Кнаппе Келлера, показав на Кузьмина. – Так точно, это главврач больницы, он в своей больнице укрывал много молодых мужчин с огнестрельными ранениями, я их направил в концлагерь, господин штурмбанфюрер. – ответил Келлер. – Хорошо! Этого пожилого врача освободите, он еще нам пригодится, господин майор. – Слушаюсь! Келлер скомандовал Функе отвести от стенки Кузьмина. Ну, слушаю ваши пожелания, господин комиссар! – сказал Кнаппе. – Мои пожелания, господин эсэсовец просты: я желаю скорой гибели фашизму, всем вам и особенно вашему пресловутому фюреру – Гитлеру! – сказал Малышев. – Молчать! – закричал Кнаппе. – Нет вы, господин комиссар, сейчас не умрете, это для фас слишком легкая смерть. Фы умрете в моем лазарете, там фы пожалеете, что родились на свет, там фы каждую минуту будете просить о смерти! Отправьте его в наш ростовский лазарет для военнопленных! – обращаясь теперь уже к Келлеру сказал Кнаппе. Малышева привезли в лазарет, а точнее эсэсовский застенок для советских военнопленных. Его втолкнули в барак, переполненный истощенными людьми, от вони испражнений, гниющих ран и пота захватило дыхание, правда, скоро Малышев к этому привык. Часы в душном бараке тянулись невыносимо долго. Наступила ночь, но лечь на земляной пол было невозможно, барак
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
41
был набит людьми так, что некоторые не могли даже сесть. Со всех сторон слышались стоны и вопли с просьбой напиться, Малышев и сам страдал от жажды, но на протяжении всей ночи никто дверь не открыл. Малышев только теперь начал понимать сказанное Кнаппе там у стены сарая. Действительно, он жалел, что его не расстреляли. Ночь прошла в кошмарном полузабытье. Утром дверь барака открылась и на пороге появился унтер-офицер в полевой эсэсовской форме. – Всем выйти из барака во двор! – скомандовал он и люди выходили на свежий воздух едва перебирая ногами. Вышел и Малышев. На дворе валялись трупы людей. Их по команде унтер-офицеров стаскивали в кучи, грузили на волокуши и под охраной автоматчиков тащили куда-то вниз по склону. Из барака, где ночевал Малышев вытащили семнадцать трупов. – Куда их стаскивают? – спросил Малышев у тяжело дышавшего, изможденного человека, вернувшегося оттуда, куда тащили трупы. – В пойму речки, там мы отрываем ямы и складываем наших братишек в штабеля, потом закапываем землей. – сказал он. – И много здесь умирает каждый день? – спросил Малышев. – Столько, сколько пригоняют, а пополнение поступает утром по сто пятьдесят-двести человек, скоро и нас засыплют землей, больше одного месяца здесь не живут. Унтер-офицер подошел к волокуше сорокаведерной бочке и крикнул: «Желающие за водой!» К нему подбежали человек сорок, из которых он выбрал семнадцать, они схватили привязанные к волокуше веревки и потянули волокушу с бочкой вниз по склону. Через час обратно волокушу с бочкой, наполненной водой, тянули с большим трудом. Унтер-офицеры – надзиратели раздавали воду по баракам, каждому досталось по кружке, а узникам не способным двигаться воды не давали. Малышев пробовал заговорить с кем-либо из узников «лазарета», но старожилы были настолько ослаблены, что не могли даже говорить, а прибывшие вновь, как только начинали говорить, их били плетьми. На третий день после того, как Малышева поместили в «лазарет», во двор прибыла полевая кухня. В каждый барак выдали по одному ведру мутной вонючей похлебки, слегка приправленной ячменными отрубями. В бараках похлебку поочередно отпивали из ведра через край, многим и этой похлебки не доставалось, смерть здесь считалась облегчением от тяжких невыносимых мук. Однажды ночью к Малышеву подполз один из узников и прошептал: – Я слышал, что вы комиссар? Расскажите, почему вас не
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
42
расстреляли сразу, когда взяли в плен, ведь у них есть такой приказ? – А вы кто сами? – Я – командир стрелкового батальона капитан Беспалов Анатолий Григорьевич с девятой армии генерала Харитонова, ранен в голову и царапина в предплечье правой руки. Взяли меня без сознания, находился в концлагере, голова начала отходить, в вот царапина на руке начала пухнуть, вот направили лечиться в этот лазарет по-фашистски! – А я комиссар стрелкового полка, пятьдесят шестой армии генерала Ремезова. Ранен в бою на улицах Ростова, был без сознания, подобрал меня и затащил в подвал один из командиров взводов. Ему удалось поместить меня в одну из городских больниц, которая не успела эвакуироваться. В больнице мне сделали операцию и подняли на ноги, вот только плечо на правой руке в гипсе. Там меня и схватили, хотели расстрелять сразу, да эсэсовцу не понравилось мое предсмертное пожелание в адрес фашистов, и он решил перед смертью помучить. – Да, товарищ комиссар! Незавидные ваши дела! – сказал Беспалов. – Хм! Как будто, капитан, твои дела завиднее моих? – улыбнувшись, сказал Малышев. – О моих не стоит и упоминать. Есть у меня, товарищ комиссар, здесь в бараке однополчанин и друг, военврач второго ранга Саттин Степан Степанович. Он находится вон в том углу. Завтра после проветривания барака я познакомлю вас с ним. Хочу организовать ему и вам побег из этого морга! – Побег? По-моему, охрана здесь организована слишком хорошо, да и собак полно, догонят и загрызут, кого хочешь. Я, когда входил сюда, то обратил на охрану лазарета особое внимание. – сказал Малышев. – Все верно! Я тут разговаривал с ребятами, они говорят, что трупы закапывают на берегу речки. Тащат их туда на волокушах и закапывают все наша же братва. Вы правы! Охрана организована здесь отлично, но мы сможем, если подумать хорошо, перехитрить. Кроме всего, в случае провала нам нечего терять. – Хорошо, капитан, а теперь расскажи, какой твой план? – Он очень прост. Каждое утро унтер-офицеры осматривают бараки, подсчитывают умерших за ночь. Затем нашей же братвой на волокушах тащат их вниз к речке для захоронения. Я думаю если вы и военврач Саттин притворитесь умершими, то вас погрузят на волокуши и увезут, к речке. – сказал Беспалов и замолк. – Что замолчал, продолжай! – сказал Малышев.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
43
– Так вот, моя задача проследить, чтоб в яму вас положили последними, то есть с верху, мы присыплем яму тонким слоем земли, а вы с Саттиным ночью выбираетесь из ямы и уходите вниз по течению речки к Дону. – сказал Беспалов. – Погоди, погоди! А ты капитан, что же не собираешься бежать с нами? – А кто же будет организовывать все это, что я перечислил? А потом мне все равно скоро каюк, у меня рука пухнет уже до локтя, Саттин говорит, газовая гангрена, надо срочно ампутацию руки, но где же они наши санбаты? Вы же с Саттиным если удачно выберетесь отсюда, расскажете там про меня моей семье, Саттин знает адрес. Ну а если неудача, мы все рискуем только нашей проклятой жизнью. – сказал Беспалов. Утрам, когда взошло солнце, из барака выгнали всех. На полу остались лежать около двадцати умерших. Малышев стал наблюдать за действиями надсмотрщиков. Они прошлись по бараку и пнув каждого лежащего сапогом, в живот, вышли на улицу. Палящие лучи солнца уже припекали изрядно и глаза невольно искали тень. Но узники, расположившиеся в тени, тотчас же надзирательскими плетками были выгнаны на солнцепек. К Малышеву подошел среднего роста блондин. Рыжая борода его укладно по-русски, придавала ему вид таежного охотника. Он был одет в истерзанную гимнастерку с оторванными петличками. – Я – Саттин Степан Степанович. – тихо сказал он, подавая Малышеву свою руку. – Здравствуйте, товарищ Саттин! Я – Малышев Иван Максимович, вот мы и познакомились. – Давайте поговорим в бараке, по-моему, вон тот надсмотрщик уже смотрит на нас, разойдемся. – сказал Саттин, и они пошли в разные стороны. Через несколько минут раздалась команда всем зайти в свои бараки. Засвистели и защелкали плетки, раздались крики, глухие удары кованых сапог по ребрам узников, не успевших быстро подняться с земли. Когда плац опустел, с группой офицеров охраны на площадь вышел штурмбанфюрер СС Кнаппе, указав на офицерский барак, где находились Малышев, Саттин, Беспалов и другие он приказал построить больных в две шеренги. Когда изможденные люди предстали перед ним, Кнаппе пошел вдоль фронта строя, играя новенькой черной, как змея плетью и заглядывая каждому узнику в лицо. На людей, чем-то не понравившихся ему, он указывал плетью и их тут же выводили из строя. Наконец, он увидел знакомое ему лицо Малышева. – О! Фы еще живы, комиссар? – спросил он. – Вашими заботами, господин палач! – сквозь зубы процедил
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
44
Малышев. Он почувствовал, как кто-то со второй шеренги дернул его за рукав гимнастерки. – А фы злой, значит еще не прочувствовали блага нашего лазарета, но я надеюсь скоро фы узнаете, что такое наш порядок! Сейчас же привезите сюда эти бочки с вонючей селедкой и накормите ею этих скотов. Воды не давать три дня! – сказал Кнаппе, по-немецки обращаясь к офицеру, стоящему за ним. – Слушаюсь, господин штурмбанфюрер! – ответил эсэсовец и тут же сделал соответствующее распоряжение. – Ну что скажете, господин комиссар? – надменно спросил Кнаппе. – Вы, господин эсэсовец – изверг! Ни в одной цивилизованной стране мира с военнопленными так не обращаются, как вы! – сказал Малышев. – О! Господин комиссар, заговорил о цивилизованности и о гуманности, но вы забываете, что ваша страна не подписала Женевское соглашение о военнопленных, поэтому мы фас считаем нечестными солдатами, честной армии, фы для нас варвары, бандиты, фы как фраги национал-социализма, должны быть уничтожены! – сказал Кнаппе. – Чего же вы ждете? Уничтожьте нас сразу и дело с концом, но в конечном итоге вы скоро все вы будете сидеть на скамье подсудимых и вам придется ответить перед человечеством за ваши злодеяния! – сказал Малышев. – За такие слова я мог бы вас пристрелить как собаку, но я не сделаю этого, фы здесь должны умереть своей смертью. Фот, когда фы будете на коленях просить о капле воды, тогда я еще поговорю с фами, о фашей философии, господин большевистский комиссар! – сказал Кнаппе и слегка стукнув снизу подбородка Малышева кожаной плетью, пошел дальше по фронту строя. К обеду привезли бочки с вонючей селедкой. Надзиратели передали через старших по баракам, что селедку можно брать в неограниченном количестве. Очень скоро бочки с селедкой опустели. Изнемогающие от голода люди, не думая ни о чем, с жадностью поедали испорченную селедку. Саттин на этот раз, расположившись в бараке рядом с Малышевым и Беспаловым предложил друзьям выдержать это испытание и не притрагиваться к селедке. Пробовал он уговорить и остальных узников барака, но никто не хотел его слушать, люди обезумели от голода и продолжали насыщать себя селедкой. Мучения начались уже через час. На устах каждого заключенного было только одно слово – «пить»! Но бочка с водой была пуста. Несколько человек, обезумевши от жажды, бросились к
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
45
волокуше с бочкой, намереваясь тащить ее к речке и тут же были сражены автоматными очередями. Люди сидели, лежали на земляном полу бараков и один за другим теряли сознание. Остальные бредили водой. К вечеру, как будто бог, услышав мольбу сотен людей о воде, на лагерь хлынул проливной дождь. Измученные и изможденные от жажды узники выползали из бараков, чтоб набрать пригоршню воды и обмочить во рту, но были тут же расстреляны охраной. Ночью в бараке в муках умерло тридцать два человека. Утром, как только над горизонтом взошло огромное палящее солнце, никто из бараков не вышел, соль безжалостно уничтожала людей и больше половины узников «лазарета» погибло от выходки эсэсовца Кнаппе. Остальные в муках ждали своей участи и молили о смерти. В лазарет прибыло более двухсот военнопленных. Чтобы освободить места в бараках, унтер-офицеры распорядились убрать трупы и на волокушах вывезти их к речке, а там уже копали глубокие ямы В этой обстановке Беспалый предложил Малышеву и Саттину исполнить свой план. Когда они инсценировали свою смерть, Беспалов сам вытащил их из барака и бросил на первую кучу мертвецов на волокуше. На берегу речки более взводе автоматчиков сцепили место где складывали трупы и копали ямы. Несколько ям было уже готовых. Волокуши разгрузили и под охраной поволокли их за следующими телами. В ямы бросали трупы и засыпали землей. Беспалов смешался с теми узниками, которые копали ямы и разгружали волокуши. Он, как бы подготавливая трупы к захоронению, оттащил Малышева и Саттина немного в сторону и после окончания загрузки последней ямы пригласил одного из военнопленных, чтобы вдвоем положить на верх последние два трупа, В другое время Беспалов, наверное, сошел бы сума от одного вида такого количества мертвых своих ребят, но здесь в фашистском застенке он ко всему начал привыкать, даже к своей близкой смерти. Да, он прекрасно осознавал, что очень скоро антонов огонь в правой руке поднимется до эго груди и тогда конец. Его закопают в этих же ямах на берегу речки, как бродячую дохлую собаку и с этим он давно смирился, но хотел только одного, чтобы два его товарища, комиссар и военврач спаслись и рассказали бы о нем, капитане Беспалом, правду о его последних днях жизни, что он умер как полагается мужчине, человеку – коммунисту. Вот уже завалили телами последнюю яму, сверху рядом положили комиссара и военврача, затем начали засыпать их землей. Беспалов работал из последних сил, рука горела как на раскаленной сковородке, плохо слушалась, но он не обращал на это никакого внимания. Когда на лицо Саттина упала какая-то тряпка, он понял и
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
46
оценил действия своего друга Беспалого по их спасению. Земля тонким слоем падала на его тело, на лицо и он боялся только одного, чтоб не завалило руки и чтоб потом он мог бы освободить их и разгрести сухую землю вокруг себя. Поэтому с каждым броском земли на него он шевелил руками, не давая земле плотно облегать их. Наконец, земля перестала падать на них сверху и все стихло. Через тряпку на лице стало трудно дышать. Саттин пошевелил правой рукой и вместе с глухими звуками автоматных очередей, почувствовал сильные удары где-то рядом с собой. Он понял, что это немецкие солдаты для верности обстреляли ямы с трупами из автоматов. Саттин боялся, что от пуль мог пострадать комиссар. С трудом втягивая воздух сквозь тряпку и тонкий слой земли, он понял, что еще несколько минут и он задохнется. Шевелить руками было опасно, и он с трудом продержался еще какое-то время и чтоб не потерять сознание, решил, чтобы там ни было, освободить от земли правую руку. Это ему удалось и Саттин расчистил сухую землю над своим лицом. Выстрелов не последовало, дышать стало легче. Он помнил, что голова Малышева была где-то рядом, и он стал расчищать землю с лица комиссара. Наконец, рукой, нащупал его рот и нос, почувствовал еле ощутимое дыхание. «Значит, жив!» – подумал Саттин и успокоившись, забылся в каком-то полуобморочном состоянии, а когда очнулся – понял, что прошло немало времени. Наконец, он решился на то, чтоб освободиться от земли и выбраться из ямы. Правой рукой он разгреб землю над своей головой и сорвав с лица тряпку, увидел звездное небо. Освободившись от земли, он разгреб землю над комиссаром Малышевым, который был без сознания. Прежде всего Саттин подтащил к воде и стал пригоршнями обмывать его лицо. Наконец, холодная вода начала приводить Малышева в чувство. Он зашевелил губами и, открыв глаза, слабо произнес: «Пить!» Саттин влил ему в рот несколько пригоршней воды и Малышев, сделав несколько судорожных глотков, окончательно очнулся. Они оба долго пили холодную речную воду и чувствовали, как силы заполняют их тела вместе с водой. Утолив жажду, Саттин предложил заровнять землю, разрытую на месте, где они лежали в яме. После чего, отдохнув немного, они с трудом переставляя ноги побрели по каменистому дну речки вниз по течению.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
47
Глава четвертая
Всю ночь с берега дул теплый и легкий бриз, расправляя складки брезента, приспособленного на четырехметровой мачте в виде паруса. Этот ветер, с приличной для парусного плотика скоростью, гнал его все дальше в море. К рассвету утлое суденышко с пятью смельчаками, было уже далеко от берега. Небольшая зыбь, словно гигантскими пальцами, перебирала по частям корпус этого импровизированного плавсредства, которое казалось вот-вот разъедется по сторонам, рассыплется на множество балок, брусков и досок, а все что находится на нем, в том числе и люди, вдруг окажутся в серой пенистой пучине. Но балки, толстые доски, сколоченные гвоздями, скрепленные поперечинами и связанные пеньковой веревкой, составляли прочный монолит плотика, который под напором ветра все дальше и дальше уходил в открытое море. Зубчатая цепь Крымских гор теперь с плота морякам казалась на горизонте тонкой синей полоской. Люди, измученные боями, истощенные от голода, бессонных ночей, расположившись на плоту и не обращая внимания на переливающуюся через палубу плота морскую воду, в разных позах крепко спали. Лишь Филипп, чувствуя ответственность за своих подчиненных, сидел на корме у рулевого весла и старался изо всех сил направить плот на северо-восток. Он постоянно смотрел на трофейный сухопутный компас, пристегнутый ремешком к планшету его полевой сумки и, наваливаясь на руль, старался не сбиться с курса. Это у него не всегда получалось. Он хотя и был настоящим моряком, но прослужив во флоте более трех лет, управлять парусом не умел. Тогда по службе их учили хорошо владеть шлюпками. Если бы сейчас у них была шлюпка и, хотя бы четыре весла, он знал бы, как на приличной скорости прокладывать курс в открытом море. Но, посмотрев на своих спящих ослабевших товарищей, Филипп сам усомнился о своем выводе о шлюпке. «Паруса – это великое дело, наш плот, сколоченный и связанный из балок, брусков и досок, с уродливым брезентовым парусом, был все-таки самоходным судном, а в настоящее время для нас это имело решающее значение!» – думал Филипп. А ветер, по мере того, как поднималось над горизонтом солнце, постепенно менял свое направление и дул теперь в сторону синеватой полоски гор. Это значило, что их плот может снова прибить к берегу, занятому врагом. Надо было как-то управлять парусом – гальсировать. Филипп не знал, как это делается, да к тому же и парус из брезента, натянутый на балку, походил скорей всего на шатер, перекладывать который для очередного галса одному человеку было не под силу. Филиппу все-таки удалось подставить
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
48
под ветер правый борт плота, и он медленно поплыл вдоль берега на северо-восток. Вскоре проснулся Третьяк. Увидев Филиппа за рулевым веслом, он пробрался к корме и предложил Филиппу сменить его на вахте. Но Филипп, хотя и чувствовал огромную усталость, руля Третьяку не передал. – Ты, Сеня, сухопутчик и не сможешь справиться с ветром, который сносит нас к берегу. Чего доброго, привезешь нас к немцам в лапы. – произнес Филипп. Этот разговор услышала проснувшаяся Нина Саликова. – Товарищ лейтенант, а я ведь до войны занималась парусным спортом, правда только в Химках, разрешите мне сменить вас? – сказала она. – Вот тебе и раз, столько воевали вместе, а вы, Саликова, ни разу не рассказывали о том, что являетесь яхтсменкой! – улыбаясь, сказал Филипп, уступая ей место за рулевым веслом. – А вы не спрашивали меня и вообще вы, товарищ лейтенант, очень мало знаете про меня, но вы не беспокойтесь, я не подведу, только мне нужен помощник по перекладыванию нашего паруса и еще скажите, каков курс нашего корабля? – сказала Нина. – Чувствуете, Нина, ветер дует к берегу, поэтому твоя задача не давать нашему «крейсеру» приближаться к нему, а курс держите вдоль берега, по возможности, не теряя его из виду. Вот возьмите мою полевую сумку с компасом, держите направление, как говорят на флоте, «норд-ост». Помогать вам будет старший сержант Третьяк. – сказал Филипп. – Есть помогать Нине! – улыбнувшись, сказал Третьяк и сел рядом с Саликовой. Филипп, удостоверившись, что все в порядке, тут же на корме мгновенно заснул. – Ты сегодня, Нина, хорошо выглядишь и очень красива! – сказал ей Третьяк. Она с сожалением посмотрела на него и сказала: – Вы, товарищ старший сержант, сегодня тоже в лучшем виде, только давайте не будем об этом, лучше переложите парус под сорок пять градусов по отношению к ветру, а то нас сносит к берегу. – сказала Саликова и с нежностью посмотрела на спящего Филиппа. Третьяк заметил этот взгляд Нины, но ничего не сказал, а лишь глубоко вздохнул, подошел к мачте и принялся перекладывать брезент, как ему сказала Саликова Нина. Через час после того, как заснул Филипп, проснулись Карнаух и Брюслов. – Ух как хочется есть и водички бы испить, разрешите, товарищ старший сержант! – сказал Брюслов. – Вся вода и продукты будут расходоваться только по разрешению командира роты, товарищ Брюслов! – строго сказал
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
49
Третьяк. – А если командир роты до вечера не проснется, что же нам весь день без харчей и без воды сидеть? – недовольно произнес Брюслов. – Вы, Брюслов, запомните, что здесь у нас камбуза нет, так что привыкайте ко всему, что придется нам переносить. Запасы наши не велики и экономия – это прежде всего. – сказал Третьяк и снова подошел к мачте, так как Саликова уже требовала переложить парус на очередной галс. Когда солнце над горизонтом поднялось достаточно высоко, жара стала невыносимой. Люди то и дело смачивали себя забортной водой, но это помогало мало, всем нестерпимо хотелось пить. В полдень Филипп, определив запасы пресной воды и продуктов, установил строгую норму потребления их на каждого человека. Эта норма была настолько мала, что, проглотив ее, каждый ни на йоту не утолял ни голоду, ни жажды. Так прошел день. К вечеру ветер усилился, поднялась волна, нос плотика стал зарываться в бурлящие волны и вода стала свободно перехлестывать палубу плота с носа до кормы. Пришлось частично убавить площадь паруса, загнув и укрепив его концы. – Вот обнаружились и наши просчеты в конструировании нашего «крейсера». Надо было еще на ширину одной доски увеличить высоту форштевня! – посетовал Филипп. – Там в Камышовой бухте не осталось ни одной доски, так что я тут не виноват! – с обидой произнес Брюслов. – Вас, товарищ Брюслов, никто и не винит, это я виноват, что не приказал оторвать еще от причала несколько досок и положить их на плот, сейчас бы можно строительство продолжить! – сказал Филипп. – Вот то-то и оно! – назидательно заметил Брюслов и сердито отвернулся от Филиппа. Он все еще не мог простить командиру за установленную норму потребления воды и питания. Ему казалось, что пока виден берег, можно в любой момент пристать где-нибудь в укромном месте и пополнить запасы на плоту. На ночь Филипп сменил на вахте Саликову, и они с Третьяком управляли плотом до утра. Утром ветер стал еще сильней, стали кренить волны, трудно стало управлять плотом. Брюслов лежал на палубе бледный с искаженным лицом. Он стонал и хватался за живот. Филипп знал причину болезни Брюслова, им завладела морская болезнь. Этой болезнью подвержены многие, но сильные спасаются от нее делом, а слабые тяжело переносят. Стараясь облегчить страдания Брюслова, Саликова постоянно смачивала ему лоб забортной водой и пыталась отвлечь его от
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
50
мучений, разговорами, но Брюслову лучше от всего этого не становилось. Он просил пить и на этот раз отвергал еду. Филипп приказал сократить норму потребления воды и выделить для Брюслова дополнительную порцию. В полдень, наблюдая за горизонтом, Третьяк доложил Филиппу о том, что берег скрылся из виду. Все посмотрели в ту сторону, где все время просматривалась синяя зубчатая полоса земли, но кругом было только море. – Как же теперь? – испуганно сказала Саликова, ей никто не ответил. Жутковатое чувство охватило всех. У каждого на лице был один вопрос: «Куда нас снесло и где теперь берег?» А во второй половине дня случилось то, чего Филипп боялся больше всего. Сначала послышался завывающий гуд моторов и вскоре с юго-востока показалась девятка немецких сам слетов. «Наверно, юнкерсы идут с боевого задания!» – подумал Филипп и скомандовал: – Зарядить карабины, приготовиться к бою! Он еще надеялся на то, что юнкерсы идут без боеприпасов, а может не заметят крошечного плотика в море и уйдут восвояси, но эти надежды не сбылись. Последний из девятки на крутом вираже вышел из строя и взял курс прямо на плот. «Это видимо конец!» – подумал Филипп и скомандовал: – Прицел три, целиться в нос самолета, залпом... – и когда юнкерс стал пикировать на плот, спокойно произнес: «Пли!» Пять карабинов гулко вразнобой выстрелили по самолету, но Юнкерс продолжал пикировать, вдруг зловеще застучали пулеметы, прочертив пунктирные дорожки на поверхности моря, и как ни в чем не бывало снова стал заходить на боевой курс. На этот раз пули прошли вдоль плота. Охнув, упал на палубу Брюслов, покачнулся Филиппин почувствовал, как по его правой несчастливой ноге потекла теплая струя в сапог. На третьем заходе атаку Юнкерса отбивали только три карабина, но их залп оказался решающим, Юнкерс, не выходя из пикирования, врезался в волны в метрах трехстах от плота, подняв вверх огромный столб воды. «Ура!» – закричали на плоту его обитатели, но после последней атаки самолета, Брюслов и Григорьев лежали на палубе плота, истекая кровью. К Филиппу бросилась Ника Саликова. Она увидела окровавленную правую штанину брюк и хотела разорвать ее, но сил для этого не хватило. Нина со слезами на глазах в отчаянии позвала на помощь Третьяка, который тут же разорвал штанину своего командира до паха. Саликова правой рукой передавила большим пальцем артерию в пахе и кровотечение прекратилось. Надо было наложить жгут, но у нее давно уже не было ни перевязочного материала, ни жгута, ни самой санитарной сумки.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
51
Увидев затруднение, в котором оказалась Нина, Третьяк стащил с себя гимнастерку и тельняшку, рукава которой сгодились, и для жгута, к для повязки на рану. Закончив перевязку, Саликова сняла с бедра жгут, кровотечения из раны не последовало, и она облегченно вздохнула. Затем она нащупала на руке Филиппа пульс к определила слабое, но ритмичное биение сердца. Это успокоило ее, теперь она знала, что жизнь дорогого человека вне опасности. Затем она перебралась к лежавшему неподвижно у мачты Брюслову, у которого, опустив голову сидел Карнаух. – Поздно, Нина, ему уже помощь не нужна. – печально произнес он и вытер рукавом слезы. Саликова все же осмотрела Брюслова и увидела, что пуля пробила живот, перебила позвоночник и застряла в массивных досках плота. – Он, Миша, умер от шока, через несколько секунд после ранения и никакая медицинская помощь его не спасла бы. – сказала она Карнауху. Филипп лежал на спине рядом с рулевым веслом, которое почти всегда было в его руках. Сознание не покидало его, но слабость навалилась на некогда могучее тело Филиппа и лишила его возможности не только двигаться, но даже и говорить. Он потерял много крови, изнемогая от жажды, но зная о скудных запасах воды в канистрах, он решил скорее умереть, чем попросить пить. Саликова не отходила от раненого. Она видела пересохшие губы Филиппа, его воспаленные глаза. Она прекрасно знала, что ранение, потерявшие много крови, сильно страдают от жажды. Несколько раз она пыталась напоить Филиппа из котелка, но он отрицательно мотал головой и отворачивал голову в сторону. Третьяк пытался также уговорить друга выпить немного воды, но Филипп был неумолим. Уже через час после смерти Брюслова под палящими лучами солнца тело убитого стало вздуваться. Надо было его хоронить по морскому обычаю, привязав к ногам какой-нибудь груз, но такого груза на плоту не оказалось. Тогда Саликова предложила привязать к ногам немецкий карабин. Все согласились, так как лишний карабин на плоту был ни к чему. Когда все было готово, Третьяк сказал о товарище несколько теплых слов, хотя ворчание его за последние дни были невыносимым. Затем троекратный залп трех карабинов потряс тишину, да чайки, летевшие близь плота, шарахнулись в стороны. Брюслова опустили в воду, и он скрылся в очередной набежавшей волне. – Жалко терять товарищей, вдвойне жалко терять друзей, надо, Нина, сделать все возможное, чтобы Филипп Дмитриевич, наш отважный командир остался жив! – сказал Третьяк. – Я и сама знаю, товарищ старший сержант, что Филиппа
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
52
Дмитриевича надо спасти. Если бы у меня была санитарная сумка с полным комплектом медикаментов и перевязочного материала, было бы значительно проще, но я сделаю все, чтобы он остался жив! – сказала она и тут же пошла на корму. В бога Саликова не верила, но сейчас она в душе молила господа бога, чтобы у раненого не воспалилась рана и не появилась газовая гангрена. В полночь у Филиппа поднялась температура, и он временами бредил, Саликова решила в этот момент его напоить водой. Она намочила пальцами рук его губы и дала ему край котелка на четверть наполненного водой. Филипп вдруг с жадностью стал пить. Выпив всю воду до дна, он открыл глаза и увидел склонившуюся над ним Саликову. – Нина? А где Третьяк? – спросил он. – Я здесь, Филипп Дмитриевич! – ответил сидевший рядом Третьяк. – Семен! Принимай командование пятой ротой, направляй плот на северо-восток, до утра постарайся как можно подальше уйти с этого места, завтра с рассветом Юнкерсы прилетят мстить за сбитый самолет, на этот раз прилетят с бомбами и уж не улетят, пока не разнесут нас в щепки! – слабеющим голосом произнес Филипп. Как только начало светать Третьяк приказал Карнауху постоянно наблюдать за воздухом. Подошла Саликова и сказала: – Товарищ старший сержант! Командиру стало лучше, и он заснул. – Хорошо, Нина, следи за ним и не забывай управлять нашим «судном»! Что будем делать, Нина, воды у нас немногим более четырех литров, а продовольствия можно растянуть дня на четыре? – сказал Третьяк. – Я не знаю, товарищ старший сержант, что нам делать, только уверена, что мы не погибнем, иначе зачем столько пережитого, и перенесенного нами за эти последние дни! – сказала Саликова. – Однако тебе, Нина, в оптимизме не откажешь! – криво улыбнувшись, заметил Третьяк. Ему все больше нравилась эта светловолосая очень красивая и на редкость отважная девушка. Еще там в Севастополе он хотел как-то расположить ее внимание к себе, даже пытался ухаживать за ней, но взаимности не получил. А вчера, когда ранило в ногу Филиппа Дмитриевича, Нина со слезами отчаяния рвала штанину на его ноге, как она бережно бинтовала рану, как потом со слезами на глазах смотрела ему в лицо и он понял, почему она равнодушна к нему, по всем признакам она любит Григорьева и так же, как и он не получает никакой взаимности. Нина неотлучно сидела на корме, управляя веслом, а сама то и дело
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
53
отвлекалась от управления, смачивая лицо Филиппа морской водой и без всякого стеснения не отрываясь смотрела ему в лицо. Но дни шли своим чередом, однообразные, знойные, мучительные. В канистре остались последние глотки пресной воды, продукты уже давно кончились. Третьяк сказал Нине, чтобы воду она давала только раненому командиру роты. Он не назвал Филиппа не по имени, ни по фамилии. Он понимал, что Григорьев не только его командир, но и друг, а все-таки какая-то непонятная ему самому неприязнь к другу в этот момент переполнила его чувство. «Что это зависть, или ревность?» – думал он и не мог себе признаться, что он непростительно для себя ревнует Нину к своему другу! Нина закивала головой в знак согласия. – Я бы, товарищ старший сержант, отдала бы свою кровь для него, если это было бы возможно! – сказала она, не опуская глаз. – Любишь его? – Очень люблю! Всей душой, только он не знает об этом! – сказала она. – А у него ведь... – начал было Третьяк, но Нина перебила его: – Знаю, жена у него есть, медсестра с пятого батальона. А я-то чем виновата перед ней, если люблю его и ничего не могу поделать с собой? Третьяк посмотрел в ее горящие голубые глаза и снова позавидовал Филиппу. – Теперь уже, Нина, все равно, любишь или нет, всех нас уравняет одна судьба. Не выкарабкаться нам из нашей мышеловки! – сказал Третьяк. – Не правда! Любовь всесильна, мы должны жить! Мы выживем, товарищ старший сержант! – крикнула Нина. Третьяк усмехнулся и подумал: – Мне бы такой уверенности, но увы, действительность перечеркивает весь оптимизм! – Саликова подсела к Филиппу. – Товарищ лейтенант! Давайте промоем вашу рану морской водой! – сказала она, разматывая полосатую повязку с правого бедра. Или от промывания морской водой, или от богатырского организма Филиппа рана на бедре у него стала затягиваться розовой пленкой будущей кожи. – Как хорошо, что ваша рана не воспалилась, товарищ лейтенант. Я очень рада за вас! – промывая рану, сказала Саликова. Она налила из канистры в котелок глотка два-три пресной воды и подала его Филиппу. – Это последняя вода? – спросил Филипп. – Нет не последняя, там еще осталось столько же. – ответила Нина. – Тогда разлейте всем по глотку и пусть выпьют все! – сказал
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
54
Филипп. – Но вы же ранбольной! – возразила Саликова. – Я командир! – твердо сказал Филипп. – поэтому выполняйте приказание! – Но вы, товарищ лейтенант, потеряли много крови и если... – Никаких если! – перебил ее Филипп, – разлейте всю воду по котелкам и пусть по глотку выпьют все! – сказал Филипп. – Вы, Филипп Дмитриевич, не можете меня заставить выпить свой глоток воды, когда рядом погибает раненый товарищ и друг! – сказал Третьяк. – Брось, Семен! Ты же знаешь, мне возражать бесполезное я разве смогу выпить воду, когда мои товарищи тоже погибают рядом и наравне со мной от жажды? Нет уж, погибать так всем вместе и на равных! – заключил Филипп. В этот день они выпили последние капли воды и надежды на спасение уже не осталось. Филипп посоветовал чаще полоскать во рту морской водой и приучать себя хотя бы по нескольку капель глотать ее во внутрь. Первые попытки окончились тем, что Саликову долго одолевали рвотные спазмы, а впоследствии они научились принимать во внутрь горько-соленую воду как пьют лекарство. Но состояние экипажа плота с каждым днем ухудшалось. Если Третьяк и Саликова могли еще как-то двигаться, перекладывать парус в зависимости от направления ветра и управлять веслом, то Карнаух лежал без движения в передней части плота и лишь иногда тихо стонал. Лежал без движения и Филипп. Иногда он поднимал над палубой свою раненую ногу и пробовал сгибать ее в коленке. При сгибе колена в бедре отдавалось болью, но к его радости, нога в коленке свободно сгибалась. Понимая обстановку на плоту, он знал, что радоваться нечему, но все-таки в душе было спокойно, что он не остался без ноги. Шли дни, без пищи и без пресной воды люди совсем ослабли. Бросил свое занятие с раненой ногой и Филипп, не хватало сил. Однажды к нему подползла Саликова и еле слышно произнесла: – Я, товарищ лейтенант, всегда была большой оптимисткой. До этого часа я все еще верила, что мы останемся живы, но теперь и я начинаю понимать, что дни, а может быть и часы наши сочтены. Но пока мы еще живы, я хотела бы перед смертью признаться вам, что очень вас любила. Да, я знаю, что у вас в пятом батальоне была жена Валентина Стрельцова, моя коллега, скажите, почему она была не на вашей фамилии? Вы, наверное, с ней не были зарегистрированы? Она замолчала, ожидая ответа. Филипп слушал лепет девушки и, несмотря на свое тяжелое состояние, эти слова ласкали его слух, а
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
55
когда она спросила о регистрации брака с Валентиной Стрельцовой, он, желая хоть как-нибудь утешить отважную медсестру, сказал: – Нет, Нина, Валентина Стрельцова не была моей женой, но мы с ней познакомились еще до войны на сумгаитской стройке при самых неблагоприятных обстоятельствах для меня. Затем случайно оказались в составе нашей бригады. Признаюсь, я привязался к ней и, по-моему, даже любил ее, но зачем это все тебе теперь? – Вы говорите любили ее? А что теперь уже не любите? – Теперь, Нина, все ушло в небытие. Когда мы в мае стояли в обороне у долины Кара-Коба, Валентина была ранена осколком мины в живот, ее увезли в Инкерманский госпиталь и врачи мне сказали, что она не выживет. Потом ее эвакуировали из Севастополя в Новороссийск и теперь я не знаю, где она и жива ли? Поэтому я сказал так, что любил ее. – Как жаль, что мы в таком положении! Тяжело умирать любя, товарищ лейтенант, почему судьба так не справедлива к нам? Она всхлипнула без слез и, обессилев от долгого разговора, упала на палубу рядом с Филиппом. На некоторое время наступила тишина. Затем раздался голос Филиппа: – Ты жив, Семен? – Жив пока, Филипп Дмитриевич. – ответил Третьяк. – Помнишь наш разговор, когда мы стояли в резерве у железнодорожной станции Инкерман? – Да, все помню, Филипп Дмитриевич. – Ты тогда говорил, что бросили нас в Севастополе на произвол судьбы. – Вот-вот, так оно и получилось, вся Приморская армия Петрова погибла в Севастополе напрасно! А ведь могли бы Севастополя немцам не отдавать! – оживился Третьяк. – Ну, во-первых, не напрасно, разве забыл, сколько мы их наколошматили там? Тут ты не прав, Семен! – сказал Филипп. – Да, конечно, мы их там били и немало и еще могли бы бить, если бы на Керченском полуострове наши войска, захватив огромный плацдарм, не убрались бы восвояси. Да что там убраться, сбросили их в пролив и много погибло там наших, а это разве логично? Я понимаю так, раз зацепились за крымскую землю, значит надо было зубами держаться, но плацдарм немцам не сдавать, а не сдали бы плацдарм и нам не надо было бы драпать из Севастополя? – сказал Третьяк. – Да ты, Семен, здесь прав, только уж об этом говорить теперь нет никакого смысла! – посетовал Филипп. – Надо говорить, Филипп Дмитриевич, может кто и задумается, что люди – это не хлам какой-нибудь, который можно
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
56
бросить за ненадобностью, а высший продукт природы. Как это у Горького: «Человек – это звучит гордо!» Значит и обращаться с человеком надо по-человечески, а то бросили армию самых отчаянных, храбрых и смелых в Севастополе на верную гибель. Ведь знали же, что эти смельчаки в плен не сдаются! – сказал Третьяк. – Это верно, Семен, а что ты предлагаешь сейчас? – спросил Филипп. – Я предлагаю, Филипп Дмитриевич, об этом не молчать, иначе погибшие братишки под Севастополем проклянут нас живых! – сказал Третьяк и замолк. – Сначала нам надо самим выжить, Семен, а потом выполнять, твои призывы, а, по-моему, в данной обстановке, если останемся живыми, надо не плакаться в рукав, а мстить фашистам за каждого погибшего под Севастополем! – заключил Филипп. Они замолчали. Каждый осмысливал сказанное. Третьяк думал о несправедливости везде и повсюду, а Филипп знал, что если проявлять хотя бы малейшее недовольство своим и более высоким командованием, то, даже оставшись в живых после этого смертельного «круиза», можно погибнуть где-нибудь в тюрьме, не успев отомстить фашистам за своих погибших братишек. В этом он считал, что Третьяк не прав. Может быть придет такое время, когда эту войну изучат и разберут по косточкам. Каждому воздадут по заслугам, но пока говорить об этом тоном разоблачителя и обвинителя рано! Где-то на носу плота застонал Карнаух: – Товарищ лейтенант! Умираю я, прощайте! – еле слышно произнес он. – Крепись, Миша, до последнего момента, вдруг новороссийская земля покажется на горизонте, а ты умирать собрался! – сказал Филипп. – Не дождаться мне новороссийской земли, все внутри высохло, язык еле ворочается, сейчас водички бы глоток, я бы и ожил! – прошамкал Карнаух. – А ты забортной воды хлебни, хотя бы самую малость, легче будет! – сказал Третьяк. – Пробовал, она не лезет в горло, уж больно противна на вкус, но я попробую еще раз. – пролепетал Карнаух. Какое-то время все снова замолчали, но вдруг заговорила Саликова: – Знаете что, мальчики, если даже мы и умрем, нас все равно на плоту найдут и узнают, кто мы. Без вести мы не пропадем. Я больше всего боюсь умереть безвестной, это для меня хуже всего, а на плоту нас все равно обнаружат, здесь течение вдоль берега и море все равно выбросит нас где-нибудь на советский берег!
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
57
– Вот что, товарищи! Давайте не будем говорить о смерти. Пока мы живы, надо думать о жизни! – сказал Филипп, стараясь придать бодрости своему голосу. Ему никто не ответил, лишь Карнаух тяжело дышал за мачтой, да парус хлопал на ветру и плот, никем не управляемый, дрейфовал в открытом море, под печальные крики чаек, летающих над волнами, оплакивая несчастных умирающих моряков. Прошло еще два дня. Плот с торчащим над ним темно-зеленым брезентовым парусом продолжал дрейфовать с четырьмя еще живыми, изможденными людьми. Они молча лежали на палубе в разных позах, даже не в состоянии разговаривать. Однажды днем, когда солнце склонялось к закату и жара начинала спадать, Филипп вдруг почувствовал какую-то легкость во всем теле и, приподнявшись на локтях посмотрел на своих беспомощных товарищей. «Живы ли они?» – подумал он и собравшись с силами, сказал: – Братишки! Откликнитесь, живы ли вы? – произнес он. Вскоре отозвался Третьяк, хрипящим голосом дала о себе знать Саликова, и за мачтой простонал Карнаух. «Значит все живы, а эта легкость в теле, видимо, означает мою смерть» – подумал Филипп. Он где-то читал, что смерть от голода и жажды бывает легкой. По-прежнему дул свежий ветер, который хорошо наполнял парус, как будто плот управлялся чьей-то твердой и умелой рукой. Волны перехлестывали через палубу с носа до самой кормы. Плот все еще куда-то плыл, теперь для его экипажа это было безразлично! «Да, а экипаж, это мои товарищи по несчастью! Но почему по несчастью? Все мы честно исполнили перед Отчизной свой долг, немало уничтожили фашистов, а несколько дней тому назад даже сбили из карабина фашистский самолет. Разве можно нас назвать несчастными? Но все-таки в одном мы несчастны, вот умрем здесь в море на плоту, и никто никогда не узнает про наши последние дни, часы, минуты! Вот это страшно! Хотя Нина Саликова и надеется, что нас найдут, вряд ли это случится в таком большхом море!» – размышлял Филипп. Он еще раз посмотрел на своих умирающих товарищей, затем окинул последним взглядом горизонт и вдруг не поверил своим глазам. Если это не предсмертная галлюцинация или не сон, те это значит он видит где-то в шестнадцати кабельтовых военный корабль. Да, это был эсминец. Еще нельзя было разглядеть номера, флаг, но то, что это был советский корабль, сомнений у Филиппа не было. Из последних сил он дотянулся до карабина к передернул затвор, после чего стал стрелять вверх пока не кончились в магазине патроны. Зашевелился Третьяк, подняла голову Саликова.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
58
– Братишки! Мы спасены! Прямо по курсу, идет наш эсминец! – крикнул Филипп. Эсминец «Бдительный», получив задачу ночью подойти к Херсонесу, где по сведениям воздушной разведки севастопольцы продолжали вести бой с фашистами, забрать их на борт и спасти. Но подойдя к Херсонескому мысу «Бдительный» был обстрелян сухопутной артиллерией и минометным огнем. Отстреливаясь изо всех калибров своих орудий, «Бдительный» вынужден был отойти от мыса в море. Несколько раз командир эсминца капитан третьего ранга Горшинин гальсировал у Херсонеского мыса, бухт Камышовая и Казачья, но никаких признаков боевых действий обнаружено не было. Под покровом ночи корабль взял курс на Новороссийск. На рассвете в открытом море вахтенные наблюдатели заметили движущегося в сторону Севастополя вражеский сторожевой корабль. Горшинин принял решение принять бой и вражеский корабль потопить. Он приказал подойти к кораблю на дистанцию торпедного выстрела. Немецкий сторожевик открыл по «Бдительному» огонь из четырех орудий и когда торпеды «Бдительного» достигли цели у эсминца от попадания снаряда в кормовую часть, вышло из строя рулевое управление. Солнце уже поднималось над горизонтом и Горшинин, опасаясь нападения с воздуха, все силы экипажа бросил на устранение повреждения, ремонт которого затянулся до полудня. Первая тройка Юнкерсов пыталась нанести миноносцу удар с первого захода. Зенитчики не только отбили их атаку, но и сбили один самолет. Вторая тройка юнкерсов догнала корабль на курсе, но и эта атака была зенитчиками успешно отбита, так как устранив неисправность эсминец теперь имел скорость хода и маневр. Больше немецкие самолеты не появлялись. К исходу дня вахтенные доложили о странном суденышке с черным парусом и без экипажа. – Черноморский летучий голландец! – улыбнувшись определил Горшенин. Но подойдя ближе в бинокль Горшенин раньше вахтенных обнаружил лежащих на плоту моряков. – Это севастопольцы! – определил военком старший политрук Шевченко, прибывший на мостик. В это время с плота открыли огонь из винтовки, но Горшенин сразу понял моряков на плоту: «Они стреляли вверх, чтобы привлечь наше внимание.» Скоро изможденных и обессиленных людей подняли на борт эсминца, и корабельный врач сразу же забрал их к себе в санчасть. В Новороссийске спасенных моряков отвезли в морской госпиталь и разместили по палатам.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
59
Глава пятая
Аркадий в одиночестве лежал в изоляторе на кровати и с увлечением читал поэму Шота Руставели «Витязь в барсовой шкуре». Он был так поглощен чтением, что не заметил, как в палату вошел военврач первого ранга Аганесьян. – Здравствуй, Аркадий! – приветствовал он его, подходя к кровати. – Здравствуйте, дядя Арам! – подняв голову и положив книгу на тумбочку, ответил Аркадий. – Как чувствуешь себя? – спросил Аганесьян. – На большой палец, дядя Арам! – Ну молодец, значит! И хотя я не твой лечащий врач, но пришел справиться о тебе. – Спасибо, дядя Арам, вы очень добры ко мне! Аганесьян достал из кармана халата небольшой кулечек, свернутый из газеты и поломил его на тумбочку. – Это твой любимый кишмиш. – сказал Аганесьян и присел на табуретку. – Спасибо, дядя Арам! Вы меня балуете, как девчонку, смутившись, произнес Аркадий, разворачивая кулек. – В этом возрасте все вы одинаковы и девчонки, и мальчишки, а ты кушай! – сказал Аганесьян. – Меня здесь, дядя Арам, кормят лучше всех, к тому же круглые сутки отдых. Мне ужасно все это надоело, скорей бы в часть попасть к ребятам. – Глупышка! Скоро тебе предстоит выписка и еще будешь вспоминать время, проведенное здесь в госпитале. – сказал Аганесьян. – А когда, дядя Арам, меня выпишут? – Военно-врачебная комиссия состоится через неделю, но мне, Аркадий будет очень недоставать тебя! – грустно произнес Аганесьян. – И мне тоже, дядя Арам! – расчувствовавшись, ответил Аркадий. – И знаешь, что хотел сообщить тебе? Ты, наверное, знаком с неким Бовиным по сумгаитской стройке? – А, дядя Петя? Да, я его хорошо знаю, а где он сейчас? – Он был на фронте, под Ростовым в бою получил ранение в плечо и был контужен. На излечение попал в наш госпиталь, – внимательно наблюдая за реакцией Аркадия, сказал Аганесьян. – Где же он теперь, дядя Арам? – с тревогой за друга, спросил Аркадий.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
60
– Ты, пожалуйста, Аркадий не перебивай меня. – сказал Аганесьян и уже пожалел, что начал этот разговор с Аркадием. – Все довольно сложней, чем ты думаешь! В госпитале у нас он с января месяца, его уже планировали на предстоящую медицинскую комиссию, и он подлежал выписке с заключением, как не годен к военной службе с исключением с учета. – Дядя Арам! Почему же вы ничего не сказали мне о Бовине раньше? Это же мой хороший друг! – обиженно спросил Аркадий. – Видишь ли, Аркадий, ты в госпитале находился на особом положении. За тобой охотились эти бандиты, и Бовину не позволили посещать тебя, ну а, чтобы не волновать твоих чувств мы тоже не говорили тебе о нем, да и особый отдел строго следил за твоей безопасностью, но тут случилось «ЧП», в госпиталь под видом командиров особого отдела проникли два бандита с целью похитить тебя или может уничтожить. Поскольку тебя накануне перевели из семнадцатой палаты вот сюда – в изолятор, они не смогли тебя отыскать, а когда они уходили, Бовин наперерез бросился к ним с целью задержать бандитов, а они дважды выстрелили в него из пистолета. Сейчас он находится в хирургии в тяжелом состоянии, но к счастью сознание не покидало его, и он очень хотел бы поговорить с тобой. – Что же вы, дядя Арам, сразу не сказали об этом! Проклятые бандиты! – закричал Аркадий и, спрыгнув с кровати, быстро надел госпитальную пижаму, и они пошли на первый этаж к семнадцатой палате. Бовин лежал на той самой кровати, которую совсем недавно занимал Аркадий. Он смотрел в потолок, как будто искал там невидимую точку. – Здравствуй, дядя Петя! Что случилось с тобой? – сказал Аркадий. Бовин скосил взгляд в сторону и, увидев Аркадия, улыбнулся. – Еще, еще поближе подойди! – прошептал он. Аркадий подошел вплотную и наклонился к лицу Бовина. – Как ты себя чувствуешь, дядя Петя? – Об этом потом, но я рад, что вижу тебя живым и здоровым! – произнес Бовин. Он хотел поднять руку, чтобы дотронуться до лица Аркадия, но это ему не удалось. – Тебе плохо, дядя Петя? – спросил Аркадий и слезы блеснули в его глазах. – Нет, Аркадий, мне не плохо, я наконец-то увидел тебя! – сказал Бовин и снова попытался поднять руку, но на этот раз Аркадий взял его ладонь и прислонил ее к своей щеке. Такое резкое движение причинило Бовину боль, и он непроизвольно застонал.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
61
– Аркадий, ты поосторожней с ним, он перенес операцию на груди. – сказал Аганесьян. Аркадий осторожно положил руку Бовина на одеяло и замолчал. Превозмогая боль во всем теле, Бовин повернул голову к Аркадию и попросил его сесть поудобней и поближе к нему. Аркадий устроился так, чтобы они видели друг друга. – Запомни, Аркаша, эти два бандита переодетых в форму майора и старшины, приходили за тобой. Майора я не знаю, а старшину сразу узнал. Фамилия его Арапетьянс, звать Стасиком. Он совсем не старшина, а был бойцом в нашем полку под Ростовым. Он, конечно не дурак, но симулянт, а главное трус. И думаю он дезертировал и ушел к немцам, а теперь завербован ими в шпионы, запомни его фамилию: Арапетьянс, а имя Стасик. – Запомню, дядя Петя! – сквозь слезы ответил Аркадий. Ему вдруг показалось, что дядя Петя сейчас вот умрет и у него не будет друга. Бовин как бы подтверждая его мысли, хотел повернуться на правый бок, но от резкого движения охнул и, застонав, закрыл глаза. К кровати подбежала черноволосая медсестра с полными слез глазами. – Петя! Что с тобой? – причитала она, но Аганесьян взял руку Бовина и вдруг тревожно произнес: – Аза, неси шприц с камфарой, скорей! Аза выбежала из палаты, в палату тут же вбежала другая медсестра со шприцем и ампулой в руках. После укола, не открывая глаз, Бовин ровно задышал. – Пойдем, Аркадий. Я убежден, что этот твой Петя крепкий солдат, он должен выдержать и это предательское ранение! – сказал Аганесьян, и они вышли с Аркадием в коридор. В своей палате Аркадий, посмотрев на часы, висевшие на стене, понял, что по распорядку, установленному военврачом первого ранга Аганесьяном, наступило время занятий. Он самостоятельно занимался по программе седьмого класса по учебникам, которые в госпиталь к нему привез подполковник Березин. Переложив стопку тетрадей и учебников, он хотел начать свой урок с математики, но в голову ничего не лезло. Тогда он подошел к кровати и, взяв в руки томик с произведением Шота Руставели, хотел забыться в чтении, но поэма не отвлекла его от дум о Бовине, Наконец, забросив книгу под подушку, он лег на кровать, положив ладони под голову, задумался. Он думал о Бовине, о себе, о несправедливости судеб и о неписанном законе подлости. Вдруг дверь в палату отворилась, вошел майор Исмаилов. – Здравствуй, Аркадий! – Здравия желаю, товарищ майор! – воскликнул Аркадий,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
62
обрадовавшись посетителю. Исмаилов вытащил из планшета большую шоколадку с разноцветной оберткой и подал ее Аркадию. – Держи мой презент, это тебе за отвагу! – сказал он и, подойдя к кровати, сел на табуретку. – Спасибо, товарищ майор! Все меня сладостями потчуют, как будто маленькому ребенку, а я ведь солдат! – Ладно, Аркаша, солдаты тоже любят шоколад, а ты, пока есть возможность, употребляй. Только у меня очень мало времени, поэтому давай о деле! Расскажи-ка, что тебе говорил Бовин? Ты ведь только, что с ним разговаривал? – А что с Бовиным, товарищ майор? – испуганно спросил Аркадий. – Не волнуйся, с Бовиным, после твоего ухода, ничего не случилось, правда разговаривать с ним сейчас врачи не рекомендуют, слаб он пока, а мне понимаешь ли очень, нужно, да и ждать некогда, расскажешь? – Расскажу, товарищ майор все как было. Он мне сказал, что в госпиталь проникли два шпиона, один в форме майора, а другой старшины, дядя Петя узнал только старшину, он с ним служил в полку под Ростовым, что он не дурак, но симулянт и трус. Наверное, говорит, сдался немцам, а теперь их шпион, фамилия его Арапетьянс, а звать Стасик. – А еще что он сказал? – Потом он так резко повернулся, хотел на бок лечь, но застонал и видно ему плохо сделалось, больше он ничего не сказал. – Все ясно! Ну а у тебя какое самочувствие? – Отличное, товарищ майор! – Да, вижу, что настроение у тебя прекрасное. Я здесь разговаривал с врачами, они все говорят, что лечение твое закончено, тебе сейчас нужен только активный отдых, а посему сообщаю тебе наше решение, тебе здесь просто нельзя оставаться, ты должен сейчас поехать со мной. – Ура! – крикнул Аркадий и стал собирать учебники. – В общем так, Аркадий, тебе сейчас принесут обмундирование, через тридцать минут чтобы был в полной боевой готовности, вопросы есть? – Вопросов, товарищ майор, нет! – радостно воскликнул Аркадий. Исмаилов ушел. Вскоре пришла тетушка Зейнаб, она принесла выглаженные гимнастерку, брюки, сапоги, ремень, совсем не по сезону теплую суконную буденовку и шинель. Она разложила все обмундирование на диване. – Ну, мой маленький аскер, всего тебе хорошего и не попадайся больше к нам!
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
63
Она подошла к Аркадию и прижала его голову к своей груди. – Извини меня, – дрожащим голосом сказала она, – был у меня сынок постарше тебя, недавно получила похоронку, в Севастополе погиб мой Рахим. – У меня, тетушке Зейнаб, старший брат в Севастополе воюет, вот письмо оттуда пришло! – сказал Аркадий, достав из учебника конверт с вензелями. – Что же он пишет твой брат, сынок? – спросила Зейнаб. – Пишет, что идут трудные бои, а о себе почти ничего не сообщает, все обо мне спрашивает. – Так, сынок, так. Старшие всегда должны беспокоиться о младших, особенно матери о своих детях. Мне вот теперь уже не о ком беспокоиться! – всхлипнув и закрыв лицо руками, сказала тетушка Зейнаб и, поцеловав Аркадия в лоб, вышла из палаты сгорбленная от горя. Точно через полчаса в палату вошел Исмаилов. – Готов, герой! – Так точно, товарищ майор, готов! – Ну тогда забирай свои книги и пошли со мной! – сказал Исмаилов, и они вышли на улицу. Тут Аркадий вспомнил о Бовине. – Товарищ майор! Проститься бы с дядей Петей? – спросил он. – Это, Аркадий, потом. Сейчас просто нет времени, да и не до тебя сейчас твоему другу. Садись в виллис и, пожалуй, надо спешить. – заметил Исмаилов. Они уселись в машине, водитель включил передачу, и виллис, набирая скорость, выехал из ворот. С прибытием в штаб армии хлопот у майора Исмаилова прибавилось. Отправлять в часть еще не совсем оправившегося от ранения Аркадия было не разумным, ему надо было создать условия для отдыха, но при напряженной работе отдела ровно так же, как и штаба армии сделать это было нелегко. Исмаилов поселил Аркадия у себя в кабинете, где он и спал на кожаном диване, но уже не второй день понял, насколько это неудобно для работы. И он стал думать, где найти место для отдыха израненному мальчику, к которому и сам Исмаилов крепко привязался. Так прошло две недели. Скука не способствовала полному выздоровлению Аркадия. Он читал книги, которые приносил ему Исмаилов, занимался образованием, но вся обстановка отдела угнетала его даже больше, чем скука. Ему было стыдно перед Исмаиловым и перед сотрудниками отдела сидеть без работы, когда все заняты по шестнадцать – восемнадцать часов в сутки. Он даже начал проситься, чтобы его отправили в часть. – Нет, в часть тебе, Аркадий, пока нельзя, потерпи еще немного, я что-нибудь придумаю насчет тебя. Но служба забирала у
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
64
Исмаилова все время, и думать о судьбе Аркадия ему практически было некогда. Однажды после очередного доклада командующему он собирался уже уходить, как вдруг генерал Азов сказал: – Юсуф Гусейнович! Я узнал от адъютанта, что у себя в отделе прячешь того отчаянного паренька, который чуть не погиб от рук диверсантов. Что же ты собираешься с ним делать? – Еще, товарищ командующий, я не знаю, куда его пристроить, руки не дошли, но в часть пока ему нельзя. – ответил Исмаилов. – Это же живой человек, тем более мальчишка, надо чтобы до таких руки доходили в первую очередь. Впрочем, я уже подумал о нем. Это верно в часть ему пока рано, а вот лейтенант Биладзе рассказал мне, что его мама, проживающая в своем доме где-то недалеко от города Ахалцих в селе Аспиндза, с удовольствием примет Григорьева на какое-то время. А у нас как раз в Тбилиси командируется майор Старостин, пусть с ним съездит в Тбилиси лейтенант Биладзе в качестве помощника, который и подвезет Григорьева к своей маме. Как ты на это смотришь? – Даже очень положительно, товарищ командующий! – обрадовался Исмаилов. – Ну тогда, Юсуф Гусейнович, раз ты даешь добро, значит сегодня же надо добыть для Григорьева гражданскую одежду, да передай своим коллегам в Тбилиси, чтобы обеспечили его безопасность. Я думаю, ваш брат знает, как это надо сделать. И еще, Юсуф Гусейнович, найди способ сообщить на фронт капитану Шайхутдинову, из хозяйства Березина, помнишь, наверное, его? Что нашелся его подопечный, жив, здоров и находится в безопасности. Для Шайхутдинова это многое значит, он ведь до сегодняшнего дня казнит себя в гибели Григорьева. – Есть, товарищ командующий, я все понял! – четко ответил Исмаилов и попросил разрешения идти. На следующий день Аркадий, переодевшись в гражданский мальчишеский костюм с майором Старостиным, лейтенантом Биладзе на поезде выехали в Тбилиси и утром на Тбилисском вокзале, пересев на пригородный поезд, следующий на Вале, лейтенант Биладзе повез Аркадия на свою родину. Мать Биладзе, пожилая черноволосая, с прядью седых волос женщина, увидев сына, охнула и бросилась в его объятия. Когда кончились первые радости встречи, она обратила внимание на белоголового мальчика – подростка, подошла к нему и подала ему свою руку: – Давай знакомиться, сынок, меня зовут тетушка Тамар, а
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
65
тебя? – Ар… то есть Миша Иванов. – неуверенно ответил Аркадий, помня наставления Исмаилова о конспирации. Тетушка Тамар поняла, что за этим замешательством мальчика кроется какая-то тайна, не стала переспрашивать его об этом. Она с грузинской гостеприимностью ласково пригласила Аркадия пройти в дом, памятуя древний грузинский обычай: «Друг моего сына, это и мой самый близкий человек!» Затем она поручила сыну занять Мишу, а сама пошла на кухню. – Ну как, Аркадий... то есть, Миша! Нравится тебе здесь? – спросил Биладзе. – Очень нравится, товарищ лейтенант, только передайте товарищу майору, что долго здесь я прохлаждаться не смогу, и вообще к чему этот маскарад перед вашей мамой, я же Аркадий, а не Миша, как-то стыдно даже врать ей! – возмущался он. – Это, Аркадий, приказ, и мы не вправе его игнорировать, а что касается, какой срок тебе здесь находиться, это не наше дело, сколько прикажут, столько и будешь здесь жить. А вообщем твою просьбу я передам майору Исмаилову. Ну, а если тебе понравится у моей мамы и сам не захочешь отсюда уезжать, тогда как? – улыбнувшись, сказал Биладзе. – Здесь хорошо, товарищ лейтенант, а как же служба? – на полном серьезе сказал Аркадий. – Вообщем, живи здесь. Майор Исмаилов приказал тебе заниматься по учебникам, которые у тебя есть в том вещмешке и обещал устроить тебе экзамены по прибытию. Мама моя может помочь тебе только по литературе и русскому языку. Она добрая, детей любит, и ты с ней поладишь. – Я не ребенок, товарищ лейтенант! Не называйте меня так! – обиделся Аркадий. – Ну хорошо, товарищ ефрейтор Григорьев, но запомни, имя и фамилию, и ты не проговорись, об этом никому, да и о том, что ты служишь в армии, понял? – Так точно, понял, товарищ лейтенант! – Раз понял, значит выполняй и не зови меня лейтенантом, имя мое Шота, вот так и называй! – Хорошо, только мне трудно вас, товарищ лейтенант, так по имени называть. – Это мой приказ, понял? А маму мою зови тетя Тамара. – А можно я буду ее звать мама Тамара? – Хм. . . Ну ладно, как тебе будет угодно, так и зови! – улыбнувшись сказал Биладзе. В это время с подносом в руках в комнату вошла тетушка Тамар и, расставив глиняные чашки на стол,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
66
она наполнила их из кувшина молоком, затем принесла кукурузные лепешки, сыр и орехи в сахаре. Шота с Аркадием проголодавшись в дороге, за обе щеки стали уплетать все, что принесла тетушка Тамар, а она, усевшись на скамейку, с любовью смотрела и сына и на мальчика, которого привел в дом ее сын. Для нее было самой лучшей наградой кормить этих дорогих для нее мужчин. После обеде Шота рассказал своей матери, зачем он привез мальчика Мишу и что временно он должен пожить в их доме. – Не беспокойся, сынок, я все сделаю, чтобы твоему русскому Мише понравилось у нас! – сказала Тамар. Но когда Шота сообщил маме, что завтра уезжает в часть, она тяжело вздохнула. – Разве нельзя остаться в родном доме хотя бы на день? – спросила она, понимая, что напрасно задала такой вопрос. – Нет, мама, не могу, извини, но это не отпуск, надо ехать на службу! – печально ответил он. – Ладно, сынок, я ведь это понимаю, немцы рвутся на Кавказ, значит сыновьям надо быть на фронте! – сказала она, а сама подумала: «Хорошо хоть на ночь приехал домой мой Шотик, а у других и этого нет, сколько похоронок пришло в село, господи, хотя бы с Шотиком было все хорошо!» Постелила она мужчинам в большой и светлой веранде, а, чтобы помягче было, она не пожалела ни матрацев, ни одеял и всю ночь просидела у постели, глядя на любимое и родное лицо сына. Утром накормив гостей, она сходила к председателю колхоза и выпросила бричку, запряженную пегой шустрой лошадкой. Быстро собрала в дорогу сыну торбу с домашней снедью и поехала в Ахалцих на станцию к поезду. На следующий день Тетушка Тамар засобиралась на работу в колхозный сад. Она пояснила Аркадию, что он должен делать без нее, а дело было одно, как хорошо провести время. Аркадий категорически запротестовал и попросился вместе с ней в колхозный сад. Оно согласилась, и Аркадий ежедневно по утрам выходил на работу вместе с мамой Тамар, а вечером сидел над учебниками, памятуя, что майор Исмаилов будет принимать экзамен, как только кончится эта «ссылка». Он понимал также, что если по прибытию в Баку его направят в часть, то и там от экзаменов не спастись. Вообщем он решил не ударить лицом в грязь перед своими воспитателями, которых Аркадий очень любил. Однажды Аркадий спросил маму Тамар, почему она назвала своего сына именем великого грузинского поэта Руставели и почему сама она носит имя самой мудрой и прекрасной царицы Грузии? Тамар молча подошла к черному старинному шкафу, открыла его, и Аркадий увидел в нем множество толстых книг в золотых
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
67
переплетах. – Вот это богатство нашего рода Биладзе. Здесь ты, Миша, найдешь сочинения известных и великих поэтов, писателей и не только грузинских, – сказала она, Аркадий завороженно смотрел на эти книги и если бы его сейчас спросили, чего ему больше всего нужно, он бы без раздумий ответил: «Читать эти книги!» – Мама Тамар! На каком языке они изданы? – спросил он, не отрывая глаз от книг. – В основном на русском, но для тебя, Миша, это как раз и хорошо, читай и ты многое узнаешь, многое будешь воспринимать совершенно по-новому! Что касается имен Шота и Тамар, это просто дань любви и уважения грузинской истории, которую мы все Биладзе хорошо знаем и очень любим свою Родину! – Мама Тамар! Почему же вы работаете в колхозном саду на разных работах? Вы ведь учительница? – спросил Аркадий. – Да, Миша, я историк и работала учительницей в нашей аспиндзской школе, но сейчас я уже на пенсии, а идет война с фашистами, вот я и решила таким образом помогать фронту, не требуя за этот труд никакой оплаты. Конечно, зимой меня иногда приглашают в школу, когда некому вести уроки истории или литературы. А вот шкаф с книгами я тебе открыла потому, что ты, Миша, по всему видно, мальчик серьезный, так как самостоятельно штудируешь учебники за седьмой класс и до дыр протер листы в своем томике произведений Шота Руставели. – заключила Тамар. – Наверное, мама Тамар, вы ошиблись во мне, мне ведь так не хочется штудировать эти учебники, но я дал слово моим хорошим товарищам сдать экзамены за седьмой класс, поэтому и приходится штудировать, а вот художественные произведения я читать люблю. И если вы позволяете мне пользоваться этой вашей библиотекой, я, наверное, теперь не буду и спать! – сказал Аркадий. – Читай, Миша, а что касается распорядка дня, это мы все устроим, ты будешь даже бывать на природе. У нас тут голубое небо, быстрая река, высокие горы и замечательный несравненный горный лес! Распорядок дня, составленный тетушкой Тамар до предела заполнил каждую минуту Аркадия, но ради манящих его книг в золотых переплетах, он согласился его выполнять, а Тамар скрупулезно следила за этим. Однажды утром она сказала: – Сегодня тебе, Миша, работы в саду нет, и ты должен с мальчишками побывать в старых развалинах замка, который стоит на скале рядом с дорогой на Ахалкалаки. Некоторые туристы думают, что это замок царицы Тамары, но это не так. Помнишь у Лермонтова стихотворение «Тамара», оно начинается: «В глубокой теснине
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
68
Дарьяла, где роется Терек во мгле». Это он писал о царице Тамаре, видимо, не зная, что имя этой царицы Дарья. В то же время речь шла о реке Терек и Дарьяльском ущелье. Здесь, как тебе известно, долина реки Куры, но замок возможно и мог быть какого-нибудь грузинского князя. Впрочем, для тебя, с твоей впечатлительной натурой стоит побывать на этих древних развалинах. – Спасибо, мама Тамар, но где я найду этих ребят? К тому же я с ними не знаком и не владею грузинским языком. – Эти мальчики через несколько минут будут здесь, о тебе они знают, познакомится с ними ближе в пути, а разговаривать они будут только на русском языке, так что проблем нет! – сказала Тамар. – Раз так, я с удовольствием схожу с ними в этот древний замок. – сказал Аркадий. Когда Тамар ушла на работу, вскоре действительно пришли четыре подростка. Аркадий пригласил их в дом, но они входить туда отказались и предложили Аркадию поспешить со сборами, и он тут же вышел на улицу одетый в шорты и белую сатиновую рубаху. Одевая на ходу за спину свой вещевой мешок, приготовленный для подхода мамой Тамар, Аркадий подошел к ватаге мальчишек. Они тут же перезнакомились. Это были Ладо, Давид, Кето и Георгий. Все они знали и с уважением говорили о тетушке Тамар, так как все когда-то были ее учениками. – Твой картуз дает тебе право выделяться среди нас, улыбнувшись, – сказал Георгий.
– А что это разве плохо? – спросил Аркадий.
– Нет не плохо, но мы хотели бы, чтобы ты, Миша, оставил его дома, а мы тебе приготовили вот эту грузинскую тюбетейку! – сказал Ладо, он достал из-за пояса штанишек кругленькую кепку и подал ее Аркадию. Когда Аркадий забросил свой картуз на веранду и надел тюбетейку, Георгий сказал:
– Ну, а теперь пошли!
Аркадий понял, что Георгий у них в ватаге за главного, так как все мальчики после слов Георгия безропотно зашагали зигзагами по высеченной в скалах автомобильной дороге, которая довольно круто поднималась вверх. Хотя Аркадий физически был натренирован, но дорога в гору быстро утомила его, к тому же сказывалось ранение и пребывание в госпитале, Георгий то и дело придерживал ватагу, привыкшие к горным походам, мальчики без труда преодолевали подъем, но Аркадий часто останавливался и отдышавшись, снова двигался в путь.
– Ты что, Миша, никогда не ходил по горам? – спросил Аркадия Давид.
– Приходилось, конечно, лазить на Апшероне по скалам,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
69
правда, небольших гор, но на такие не приходилось, – отдышавшись, ответил Аркадий.
– Чего вы пристали с такими вопросами! Сами-то давно ли научились ходить по горам! – сказал Кето, и весело болтая, мальчики поднимались все выше и выше.
Вот вдали из-за скалы замаячила одна из башен замка.
– Дошли уже! – сказал Георгий, с сочувствием посмотрев на уставшего Аркадия. Ему не совсем была понятна одышка этого русского, в общем-то на первый взгляд крепкого парня. Он уже пожалел, что согласился уговорам тетушки Тамар организовать этот поход по горам к старинным развалинам замка, для этого, неожиданно появившегося в доме Тамар Миши. Тетушка Тамар говорила тогда, что этот Миша, сын друга Шота прибыл в Аспиндзу для поправки здоровья. «Уж не чахоточный ли он этот Миша?» – думал Георгий, поджидая Аркадия.
– Что, Миша, совсем плохо? – спросил он его.
– Ничего, Георгий, я, наверное, должен бы был давно заняться лазаньем по горам, теперь уже привык бы. Думаю, скоро освоюсь и буду шагать наравне с вами. – виновато улыбнувшись, ответил Аркадий. Но вот они уже входили в развалины замка, построенного в средние века на этой крутой скале, отвесно уходившей вниз, где на дне долины голубой ниточкой виднелась быстро текущая Кура. Мальчики вошли в одну из башен, из окна которой открывался взору величественный вид долины реки, зеленые, поросшие кустарником и рощами деревьев склоны гор, их зубчатые синеющие вершины на фоне голубого неба.
– Чей это замок? – спросил Ладо.
– Теперь ничей! – ответил Кето.
– Кто-то говорил, что это была вотчина царицы Тамары! – сказал Давид.
– Бросьте спорить, даже ученые и те не могут узнать, кому принадлежит или принадлежало это птичье гнездо! – сказал Георгий.
– Давайте пообедаем! – предложил Давид и все с ним согласились. Сели на камнях, разложили лепешки, сыр, молоко в бутылках, сладкие джерджели. Развязал свой мешок и Аркадий. Оказалось, что содержимое его вещмешка нисколько не уступало припасам его спутников. Мальчики по-братски обменивались своими запасами и немного хвалили своих мам, бабушек и сестер. Аркадий начал было говорить о тетушке Тамар, но Георгий улыбнулся и, хлопнув Аркадия рукой по плечу, сказал:
– Не надо, Миша, мы знаем тетушку Тамар, а ты лучше расскажи о своей маме.
– А что рассказывать, если я вот здесь, а она там живет на
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
70
севере в городе Кирове. Я ведь уже больше года уехал из дома! – сказал Аркадий.
– А как же ты, Михаил, оказался в Закавказии? – спросил Георгий.
– Есть у меня старший брат, так вот мы с ним еще до войны поехали по стране счастья искать, но началась война, брат ушел на фронт, сейчас он в Крыму воюет, а я вот здесь. – сказал Аркадий.
– А где же твой брат познакомился с Шота Биладзе? – спросил Ладо.
– Мне это не известно, но они хорошо знали друг друга! – ответил Аркадий и сам почувствовал, как краска заливает его лицо. Ребята тоже уловили ложные нотки в голосе своего русского товарища, и Ладо хотел еще задать несколько вопросов по этому поводу, но Георгий прервал неловкую тишину:
– Ладно, ребята, чего пристали к Мише с расспросами! Пошли лучше к роднику, святой воды попьем! Мальчики сразу засобирались и, забрав увязанные мешки, один за другим вышли из башни.
Родник оказался в метрах двухстах от замка, рядом с небольшим гротом из-под большого камня журчала прозрачная, как хрусталь, струя воды. Первому приложиться к холодной струе предложили Аркадию. Он с удовольствием напился из родника, затем напились и все остальные мальчики. Аркадий ради любопытства пошел осмотреть пещеру, вход которой почти полностью был закрыт зеленым плющом. Через минуту он крикнул из нее:
– Ребята! Идите сюда, здесь чьи-то вещи! Все четверо ребят побежали к пещере и, войдя под ее скалистые своды, они сразу же в темноте стали зажигать спички. И действительно в углу пещеры, приваленные хворостом они увидели рюкзак. Георгий развязал тесемку и раскрыл горловину рюкзака. Он вытащил из него костюм альпиниста, несколько банок консервов и десять пачек боевых патронов от пистолета «ТТ».
– Здесь альпийская веревка и несколько альпийских карабинов! – крикнул Кето.
– А вот свежие кукурузные лепешки, да, здесь кто-то проживает! – сказал Давид.
Все обнаруженное в пещере для ребят было странной находкой, но ребята не придали этому никакого значения, лишь Аркадий, взяв в руку одну из консервных банок вдруг вздрогнул от волнения. Он узнал те самые консервы, которые он видел в расселине долины речки Сумгаит на базе диверсантов, когда он оказался у них в плену –
– Здесь прячется какой-то бандит, надо чтобы кто-то из нас
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
71
пошел в село и сообщил об этом председателю сельского Совета, а мы должны спрятаться в зарослях и наблюдать за пещерой! – тревожно произнес Аркадий. Ребята насторожились. Они слыхали рассказы о дезертирах, скрывающихся в горах.
– Хорошо! – сказал Георгий, в село пойдет Давид.
– Почему я? Я тоже хочу быть здесь! – обиженно сказал Давид.
– Не горячись, Давид. Раз выбор пал на тебя, значит тебе больше доверия! – схитрил Георгий.
– Ладно, пойду уж! Только вы тут без меня ничего не предпринимайте, а то этот бандит еще стрелять будет! Вообщем, я пошел. – сказал Давид. Он подтянул штаны и как черный баран начал скакать по уступам, и скоро скрылся в кустах.
– Давайте все положим так, как лежало, а то он сразу поймет, что тут кто-то был! – сказал Кето. Ребята сразу начали укладывать вещи, завязали рюкзак и привалили его слегка хворостом. Затем они вышли из пещеры и спрятались в кустах. День уже кончался, солнце, коснувшись самой высокой вершины в цепи горного хребта, потускнело, огромная тень упала на долину, затушевывая очертания реки, все вокруг погружалось в темноту. Когда солнце окончательно скрылось за горами, ребята уже не могли видеть входа в пещеру, только слышно было вокруг крики ночных птиц да ровное журчание родника.
– Ребята, надо подойти поближе, а то мы и не узнаем, когда этот человек войдет в пещеру. – сказал Кето.
– Добро! – сказал Георгий. И они все осторожно ступая, приблизились к валуну, торчащего у самого входа в пещеру. Томительно тянулось время. В небе давно уже ярко светили звезды, да луна медленно поднималась из-за горы. Свет луны стал падать на откосы скал и на то место, где сидели ребята. Всем было немного жутковато, в то же время всем хотелось совершить какой-нибудь подвиг и что-то сделать необычайное. Но усталость и ночь брали свое и ребята один за другим стали засыпать.
– Нет, так не годится! – вдруг сказал Аркадий. Пристыженные ребята снова насторожились, но сон в конце концов все же овладел ими, и они окончательно уснули, кроме Аркадия, который, привыкший к караульной службе, продолжал бодрствовать. Но после полуночи не выдержал и он. Его широко раскрытые глаза вдруг постепенно заволокло пеленой, веки сомкнулись, и он крепко заснул. На него вдруг навалились кошмарные жуткие сны: то его сбрасывали в пропасть, и он летел в бездонную пропасть, то чьи-то руки костлявыми пальцами, хватали его за горло, пытаясь задушить, то он бежал от какой-то погони, но ноги не слушались его. Он вдруг
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
72
увидел, как из пещеры вышел тот, кого они подстерегали. Он приблизился вплотную к Аркадию и улыбнувшись страшной улыбкой мертвеца, сказал: «Что же вы не заходите в пещеру? Я давно жду вас там!» И Аркадий вдруг узнал в нем того азербайджанца, который, держа в руке нож, предлагал ему молиться перед смертью своему богу. Он посмотрел на валун перед пещерой, на котором стоял Левка. «Скорей, скорей прыгай!» – закричал Аркадий, но Левка не прыгал, а азербайджанец схватил его за плечи и стал трясти... Аркадий вдруг проснулся и, открыв глаза, увидел перед собой Георгия.
– Ты чего кричишь? Забыл где мы находимся? – сказал он, и Аркадию стало стыдно, что он позволил себе заснуть. «Ничего себе солдат, контролировал других, а сам заснул на посту.» – подумал он, негодуя на свою оплошность. На востоке над вершинами гор небо стало белеть.
– Скоро будет рассвет, – сказал Георгий, – а в пещеру никто не пришел.
– А может и был, да испугался нашего храпу и драпанул. – заметил Ладо.
– Ну что касается храпу, то это по твоей части! – обращаясь к Ладо сказал Георгий, и все засмеялись. Аркадий боялся, что Георгий расскажет ребятам и про него, как он со сна крикнул «Левка! Левка!», но Георгий больше говорить не стал.
– Тише! Кто-то идет! – шепнул Ладо. Все насторожились. По звуку шагов можно было без труда определить, что к ним по уступам шел взрослый человек.
– Может это председатель сельсовета кого-нибудь направил к нам? – прошептал Давид.
– Не похоже! Наши в такой обуви не ходят. – сказал шепотом Георгий и, приложив палец к губам сурово посмотрел на всех. Ребята затихли. Наконец, из-за последнего выступа скалистой стены показался человек в десантной камуфляжной куртке. Было уже настолько светло, что можно было разглядеть и его лицо, но лицо человека оказалось не знакомым, лишь куртка была хорошо знакома Аркадию, он вспомнил апрельское утро в долине реки Сумгаит, всадников, ехавших по косогору, точно в таких же куртках. Сейчас он нисколько не сомневался, что перед ними был враг.
В одной руке человек нес увесистый деревянный зеленый ящик, должно быть это была радиостанция. «Возможно он ночью ходил на вершину ближайшей горы, чтобы передать результаты своего наблюдения за шоссе Ахалцихи – Ахалкалаки» – думал Аркадий.
У входа в пещеру человек остановился и, осмотревшись
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
73
вокруг, вошел в пещеру, Ребята растерялись. Они уже не знали, как им быть дальше. Аркадий предложил укрыться в кустах и продолжать наблюдение. Георгий согласился с предложением Аркадия, они все отошли от валуна и скрылись в густых зарослях плюща. Теперь наблюдение за пещерой организовали поочередно, одни наблюдали, другие отдыхали в зарослях. Кето предложил позавтракать. Все согласились. Они раскрыли свои мешки, доели все, что осталось от вчерашней трапезы и лишь раздразнили свой аппетит. Ладо вспомнил про консервы в пещере, но от этого еще больше захотелось есть. Конечно идти в пещеру теперь, когда в ней был враг стало немыслимо, но Кето вдруг сказал:
– Ребята! Не может быть, чтобы человек, работавший всю ночь, сейчас бодрствовал? Наверняка он спит без задних ног! Все замолчали. Каждый понимал, что идти в пещеру это все равно, что попасть к черту в пасть.
– Может мне сходить в разведку? – решился Ладо.
– Нет, ребята, если уж в разведку, то пойду я. – неожиданно для ребят сказал Аркадий.
– Нет, Миша, ты у нас гость, а мы в наших краях разберемся сами.
– В разведку пойду я! – сказал Георгий. Но Аркадий положил ему свою ладонь на плечо и возразил:
– Ты уж извини, Георгий, ты вроде как командир у нас, поэтому разреши в пещеру сходить мне, все-таки я больше имею прав, так как это дело не для штатских. Георгий с удивлением посмотрел на Аркадия, глаза их встретились, и Георгий почувствовал, что этот русский Михаил неспроста приехал на отдых к Тамар, у которой сын Шота на фронте, и он к тому же лейтенант. «Может и Миша тоже военный?» – подумал Георгий.
– Хорошо, Миша, я согласен, пусть пойдешь в пещеру ты, но помни, в случае чего, зови на помощь, мы не оставим тебя в беде! – сказал Георгий.
Аркадий снял ботинки и остался в одних вязанных носках, он бесшумно ступая по камням, скрылся в черной дыре пещеры. Сначала Аркадий не увидел ничего, но глаза в сумраке стали привыкать и, оглядевшись он заметил лежащего на подстилке человека, который ровно дышал, рука его была откинута в сторону, глаза закрыты и по всем признакам он крепко спал. Под головой спящего сложенная вдвое торчала десантная куртка и где-то из-под плеча из кармана куртки торчала блестящая рукоятка пистолета «ТТ».
В другом углу стоял деревянный покрашенный в зеленый цвет ящик, который спящий только что нес в руках. Рядом с ящиком в
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
74
рюкзаке поблескивали банки консервов. Аркадий не зажигал спичек. Со стороны входа пробивался слабый дневной свет, и когда глаза Аркадия привыкли к темноте, он уже теперь мог различить даже цвет ящика. «Если я возьму несколько банок консервов и выйду из пещеры, что это нам даст?» – думал Аркадий, соображая, что надо как-то вытащить из кармана куртки пистолет, чтоб доставить диверсанта в село и сдать властям. Под впечатлением такого решения Аркадий приблизился к спящему, присев у его головы, он осторожно хотел взять рукоятку пистолета правой рукой, но ему мешало плечо спящего. Тогда он стал медленно тянуть куртку за полу, выводя из-под плеча рукоятку пистолета. Это у него получилось, но когда он взялся за рукоятку и хотел рывком выхватить пистолет из кардана куртки, цепкой хваткой левой руки незнакомец схватил Аркадия за запястье и, вскочив на ноги вывернул ему руку за спину, затем он связал бечевой руки Аркадия сзади и сказал:
– Попался голубчик! А ну говори, кто тебя послал сюда в пещеру и что тебе нужно здесь? – Аркадий молчал. Диверсант ударом кулака в живот сбил его с ног.
– Говори, щенок, ты здесь один или еще кто есть с тобой? Застонав от боли, Аркадий молчал. Он понимал, что позови он сейчас ребят на помощь, диверсант может всех их перестрелять.
– Молчишь, значит, героя из себя корчишь, значит ты здесь не один? Диверсант взял альпийскую веревку и крепко спеленал ею Аркадия с головы до ног, затем выдернув из своего рюкзака полотенце, сколько мог втолкал его в рот Аркадию.
– Все, теперь ты не опасен! – пробурчал он и, надев куртку с пистолетом в руке, стал осторожно выходить из пещеры. Еще сквозь листву плюща он заметил стоящих на уступе несколько мужчин с охотничьими ружьями, наведенными на вход в пещеру. Когда качнулась ветка плюща, прикрывающего частично пещеру, один из мужчин сказал по-грузински:
– Пещера блокирована, лучше выходи и сдавайся!
– Если вы не дадите возможности мне уйти, ваш русский щенок умрет! – ответил диверсант тоже по-грузински.
– Неужели ты грузин? Неужели тебя родила грузинская мать? Неужели у тебя поднимется рука на мальчишку? – сказал один из мужчин.
– Это к делу не относится, да я грузин, и меня родила грузинская мать, а вы на себя посмотрите, грузины ли вы? Вы российские холуи, советские грузины, во что вы превратили нашу Грузию? – кричал диверсант.
– Ну а ты что хочешь отдать Грузию на растерзание
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
75
фашистам? Наверное, известно тебе, во что они превращают села, города, когда захватывают их. Знаешь же, сколько мирных жителей женщин и стариков, и детей расстреляно ими в ярах, сожжено в лагерях смерти, этого ты хочешь и для Грузии? – крикнул тот же голос.
– Ладно, в политических дискуссиях с вами я время проводить не собираюсь. Вы отпускаете меня, или ваш русский гаденыш будет мертв? – истерично крикнул диверсант.
Активисты села, которые пришли на помощь мальчишкам, посоветовавшись, решили все же попробовать еще протянуть время в переговорах в ожидании подкрепления из особого отдела войсковой части дислоцирующейся в Ахалцихе, но диверсант ждать больше не захотел. Он вытащил из пещеры связанного Аркадия и на глазах у всех приставил к его горлу финку. Увидев, что гостю тетушки Тамар грозит смерть, председатель сельского Совета сказал:
– Что ж видит бог, что мы сделали все и теперь надо этого диверсанта или шпиона отпускать. Рисковать мальчиком мы не вправе. Мужчины посовещались и тогда председатель сельского Совета Мовурави крикнул:
– Хорошо, мы согласны тебя отпустить, какие твои условия?
– Во-первых, вы все уходите на шоссе к развалинам замка и оставляете меня с мальчишкой. Когда я уйду, через час приходите и забирайте своего русского! – сказал диверсант.
– Но здесь нет никаких гарантий, что мальчик останется жив? – сказал Мовурави.
– Никаких гарантий я вам давать не собираюсь. Делайте так, как я сказал, или я перережу этому паршивцу горло! – крикнул диверсант.
– Хорошо, мы посоветуемся. – сказал Мовурави.
– Никаких советов я ждать не намерен, или да, или нет! – закричал диверсант. Видно было по его поведению, что он решился на все, и медлить было действительно нельзя.
– Хорошо, уходим! Но если убьешь мальчика, из-под земли достанем, живьем не отпустим! – крикнул Мовурави. Все мужчины с ружьями вышли на шоссе в направлении замка. Там они остановились, споря между собой о том, что надо было метким выстрелом уничтожить предателя. Но когда все покинули скалистый выступ пещеры, в зарослях плюща у валуна спрятался Георгий. Диверсант внимательно проследил за действиями мужчин, осмотрел заросли кустарника и не заметил Георгия у валуна, который лежал у самого входа в пещеру. Затем диверсант быстро вбежал в пещеру намереваясь взять рюкзак и радиостанцию. Для Георгия этого было достаточно, чтобы своим складным ножом разрезать узлы на веревке
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
76
и освободить Аркадия от всех пут. Георгий помог Аркадию подняться на ноги, выхватив из его рта конец полотенца.
– Бежим! – шепнул он Аркадию.
– Нет, Георгий, мы должны его задержать, спрячемся в листве, а там будет видно. – сказал Аркадий.
– Хорошо, согласен, ты туда, а я сюда показал Георгий рукой, куда им прятаться. И только мальчики успели скрыться в зарослях плюща, как с радиостанцией в руке с рюкзаком на спине из пещеры появился диверсант. Он подошел к скале, посмотрев вниз, поставил на край пропасти ящик и, пнув его ногой, долго смотрел вниз, прислушиваясь к звукам и треску разбивающейся радиостанции. Затем он оглянулся и, не увидев связанного Аркадия, подбежал к гуще листвы как раз в том месте, где скрывался Аркадий. Он схватил его за шиворот и выбросил на площадку.
– А ну-ка, гаденыш, говори, кто развязал веревки? И не ожидая ответа выхватил из ножен финку. Он завернул руку Аркадия за спину, хотел было подтянуть его к краю пропасти, но Аркадий резким движением тела, вырвался из рук диверсанта, который с финкой двинулся на него. По свирепому выражению лица было ясно, что от него пощады не будет. Отступать Аркадию было некуда, сзади и слева была пропасть, а со стороны пещеры с финкой в руке к нему приближался диверсант. И хотя нападать Аркадию на этого громилу было по крайней мере бессмысленно, он все-таки решил напасть на него. Однако сделать этого он не успел. Из своего убежища выскочил на площадку Георгий. Он с разбегу бросился на диверсанта и с силой толкнул его в пропасть. Диверсант, взмахнув руками, какое-то мгновение на одной ноге замер на краю пропасти, а потом скрылся за выступом с истошным предсмертным криком.
– Эх, Георгий, его надо было брать живьем! – сказал Аркадий, глядя на растерявшегося Георгия.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
77
Глава шестая
Превозмогая физическую усталость, Малышев и Саттин уже несколько часов медленно брели в ночи по берегу речки. Измученные от пережитого за истекший день и от голодного истощения, они едва держались на ногах, но осознавая свое положение, они стремились как можно дальше уйти от смертельного кошмара в неясную, но манящую даль своей свободы.
Несколько раз они останавливались, чтобы отдышаться и пожевать сочные корешки осоки, растущей у берега речки. Но трава не утоляла голода и не прибавляла сил. Малышев, ступая по мелководью босыми ногами, вдруг наступил на что-то острое, причинившее ему боль. «Странно! Оказывается, тело мое еще способно что-то чувствовать!» – подумал он, и сунув руку в воду, нащупал двухстворчатую моллюску – речную раковину.
– Подожди меня, Степа, больше не могу! – сказал Малышев и уселся на берегу. Саттин остановился и не желая делать шаги назад, тоже уселся в пяти метрах от Малышева.
– Предупреждаю, Иван, отдых всего две-три минуты и надо шагать, скоро рассвет, а до рассвета нам надо выйти к Дону и где-нибудь найти убежище. – сказал Саттин.
– Чувствую, что силы оставляют меня, иди один, Степан, а я потом догоню! – сказал Малышев.
– Это абсурд, Иван, никуда я без тебя не пойду, просто надо перебороть самого себя и идти. Неужели все усилия напрасны, ведь комбат капитан Беспалов не простил бы нам такого малодушия! – сказал Саттин и укоризненно посмотрел на Малышева.
– Сейчас что-нибудь съесть бы. – слабым голосом произнес Малышев и бросил раковину в воду.
– Что это? – спросил Саттин.
– Это я раковину бросил в воду, наступил ногой в воде на ее ребро и почувствовал боль, значит еще не мертвец! – попробовал пошутить Малышев.
– Мы с тобой действительно с того света выкарабкались, поэтому надо во что бы то ни стало выдержать. Я врач, и понимаю физическое состояние наших организмов, насмотрелся на людей в лазарете смерти. Иной раз сомнение берет в верности научных обоснований о возможностях человеческого организма. Любой врач, обследовав нас, сделал бы заключение, что мы с тобой не в состоянии даже бы шевельнуть пальцем, а мы ведь шагаем, идем, надеемся выжить. По-моему, резерв человеческих возможностей, наверное, неисчерпаем!
– Да, хорошо травоядным, поел травки-муравки, и силы
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
78
появились, а нам, людям, подавай белок. Хоть рыбку бы поймать что ли? – сказал Малышев.
– Погоди, Иван! На что ты наступил сейчас и бросил в воду?
– На раковину.
– Где она?
– Ты же видел, я бросил ее в воду. – сказал Малышев, еще не понимая, куда клонит Саттин. Вдруг Саттин встал и забрел в воду. Он стал щупать дно руками и через несколько минут выбросил на берег несколько двустворчатых моллюсков. Затем вышел из воды и попробовал раскрыть у одной из раковин створки, но моллюск, пискнув, еще сильнее прижала их друг к другу. Ногти Саттина срывались, скользнули по бокам раковины, но створки не открывались. Малышев, наконец, сообразив, для чего Саттин хочет вскрыть раковину – подал ему камень. Схватив камень, Саттин, одним ударом разбил раковину и очистив ее от осколков панциря, вырвал изнутри комочек тугого скользкого вещества. Он разорвал его на две части и половину подал Малышеву.
– Вот тебе рыбина! Ешь! – сказал он. Оба они, почти не жуя, проглотили это вещество и оба почувствовали огромное желание съесть такого вещества еще. Они, разбивая камнем хрупкий панцирь моллюска, с жадностью поедали тугие кусочки, как им казалось, очень вкусного вещества.
Покончив с выловленными Саттиным раковинами, Малышев направился было вводу за новой партией моллюсков, но Саттин остановил его:
– Нельзя нам, Иван, наедаться досыта, мы с тобой и так съели больше положенной для нас нормы, а теперь пошли. Сил кажется стало побольше. Он действительно почувствовали прилив сил и значительно ускорили движение. И чем дальше уходили от города, тем радостнее и спокойнее становилось на душе.
Заалел восток. Друзья почувствовали, что где-то совсем рядом течет большая река. Речка становилась шире, глубже и многоводнее. Малышев, посмотрев на меркнувшие звезды, предложил расстаться с берегом речки и взять направление строго на юг. Саттин согласился, и они решили еще раз поохотиться за двустворчатыми раковинами. Выбросив на берег десятка три раковин, они с аппетитом приступили к трапезе и снова, как в первый раз Саттину пришлось усилием воли остановить это первобытное насыщение желудков. Сбросив остатки пиршества в воду и рассовав по карманам оставшиеся раковины, они вышли на левый берег речки и направились к берегу Дона. Уже совсем рассвело, когда перед ними появилась широкая гладь большой реки.
– Что будем делать, Иван?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
79
– Сейчас переправляться через Дон у нас просто не хватит сил, да и светло уже. Давай скроемся вон в тех прибрежных зарослях ивняка и перекоротаем день, да и отдохнем, а ночью попытаемся при помощи каких-нибудь подручных средств переправиться на тот берег реки. – предложил Малышев.
Они влезли в заросли ивняка. Здесь было прохладно и сыро, а главное, рядом протекала река, так что воды было вдоволь. В полдень они съели остатки своего запаса из моллюсков, затем тщательно замаскировавшись в кустах они решили по очереди поспать каждому по три часа. Малышев предложил бросить жребий, кому первому дежурить, но Саттин это предложение не принял, на правах врача он убедил Малышева, что дежурить первым должен именно он сам. Малышев, который еле-еле держался на ногах наконец согласился с доводами друга и растянувшись на траве мгновенно заснул.
Проспал он более пяти часов, а когда проснулся, солнце уже скрылось за горизонтом. Он вдруг понял, что отдыхать Саттину было уже некогда.
– Не честно так, Степа! Ты нарушил наш уговор! – обращаясь к Саттину возмутился Малышев.
– Зато я, Иван, пока ты спал, притянул сюда вот этот чурбак, или как ты сказал «подручные средства переправы». – сказал Саттин и показал рукой на четырехметровый обрубок бревна.
– Ты, Степан, обращаешься со мной как с дряхлым стариком, мы могли бы это бревнышко притянуть вдвоем, если мы с тобой действительно немощные, то это от того, что наравне питались изысканными блюдами немецкого лазарета смерти, зачем же ты ставишь меня в привилегированное положение?
– Только потому, Ваня, что я врач, а врачу виднее, кто из нас наиболее немощный. Сейчас нам не мешало бы поужинать, но к несчастью наши «устрицы» съедены, а в водах дона я их не нашел, но ничего, выдюжим, лишь бы переправиться на тот берег! – сказал Саттин, укладываясь на отдых. Как и Малышев, он мгновенно заснул, а его соратник и друг стал охранять его сон.
Уже совсем стемнело. На небосводе зажглись яркие звезды.
«Значит завтра будет ясная погода!» – подумал Малышев. Из-за противоположного темного берега Дона показалась луна. Малышев понял, что переправляться через реку надо было сейчас, пока не взошла луна. Он подполз к Саттину и толкнул его в бок.
– Вставай, Степа, пора действовать! – сказал Малышев. Саттин, на удивление проснулся сразу. Они подошли к реке, общими усилиями столкнули обрубок бревна в воду. Саттин ухватился за него впереди, а Малышев левой рукой обхватил обрубок у конца
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
80
противоположного по отношению Саттина. Оттолкнувшись от берега, оба свободными руками стали грести. У Малышева это не получалось, мешал гипс на плече, и он старался сильнее работать ногами. На стремнине их бревнышко стало сносить вниз по течению. Скоро Малышев стал выбиваться из сил и ему стоило больших усилий, чтобы не выпустить из правой руки конец бревна, который уже был сильно притоплен.
Саттин, чувствуя, что Малышев обессилел, часто оглядывался назад, но помочь другу он был не в состоянии. Единственно, что ему осталось, так это сильнее грести, в надежде, что Малышев все же удержится на бревне до берега, который темной глыбой возвышался над ними на расстоянии не менее ста метров.
Конец бревна, за который держался Малышев, все глубже уходил под воду, голова Малышева все чаще стала погружаться в темную гладь реки. Саттин, поняв, что Малышев вот-вот захлебнется, крикнул ему, чтоб он переместился к середине бревна и держался бы за него обоими руками, но, когда Малышев из последних сил перебрался на средину бревна, стало еще хуже. На этот раз конец бревна за который держался Саттин стал погружаться в воду. И тогда Саттин выпустив из рук свой конец, поплыл рядом, периодически подплывая к бревну, подталкивая и направляя его к берегу. Это настолько утомило его, что, когда до берега осталось метров двадцать, силы Саттина иссякли и он начал тонуть. Малышев увидев бессилие друга, попытался поймать его левой рукой. Это ему удалось. Так они плыли вниз по течению и, если бы не песчаный перекат, на который их вынесло струей водоворота, они оба погибли бы в этой темной пучине реки.
Первым почувствовал под ногами песчаное дно Малышев. Он встал на ноги, взяв Саттина левой рукой под мышки, приподнял его голову над водой и вытащил друга на берег. Они долго лежали на сыром песке, наконец Малышев сказал:
– Надо, Степа, уходить! И поддерживая друг друга, ориентируясь по звездам, они медленно пошли на восток. Не надеясь на чью-то помощь, часто отдыхая, они, усилием воли заставляли себя идти. Понимая, что очень скоро истратят все силы и возможно потеряют сознание, друзья решили подальше держаться от дорог, где могли бы встретиться немцы.
– Лучше уж сдохнуть в степи, чем снова попасть в лапы фашистам! – сказал Малышев.
С первыми лучами солнца друзья скрылись в балке и легли на высохшую траву. Оба забылись в глубоком сне, а может быть и в голодном обмороке. Их на следующий день случайно обнаружил двенадцатилетний сынишка скотницы Прасковьи Семеновны
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
81
Морозенко, которая вместе со своей соседкой Марией Ивановной Зобовой были приставлены старостой хутора Крутоярский, присматривать в кошаре за овцами. Они привезли на повозке двух умирающих, найденных в степи.
Первым очнулся Саттин. Осмотревшись, он увидел глинобитные стены, небольшое окно, за которым были видны кошары и много-много овец. Он подошел к окну, рассматривая овец, кошары, расположенные вряд. Перед кошарами на площадке дымился кизячный огонь, на котором на перекладинке висел довольно приличный котелок. Саттин с трудом подошел к двери и, открыв ее, вышел во двор. От котелка вкусно напахнуло мясным варевом. К нему подошла пожилая женщина-казачка.
– Вы вже проснулись? Какие же вы оба тощие, в чем и душа держится! Мабуть от нимца из плена втекли? – сказала она.
– А вы здесь одни? – спросил Саттин.
– Наведываются и нимци и прихвостни ихние, всех овец взяли на учет. Та не беспокойтесь, мы вас не выдадим, так упрячем, що ни единый прихвостень не найде! – ответила она.
– А кто такие прихвостни? – спросил Саттин.
– Та наши ж перевертыши. При советской власти за советскую власть кричали, а як нимци пришли – за нимцев!
– А вас как зовут? – спросил Саттин.
– Меня Мария, а подруга моя Параська, да сынишка ее Мыколка, он же вас и найшол в степу.
– Ну а меня Степаном кличут, товарища моего Иваном звать! – сказал Саттин.
– Добре, товарищу Саттин! Зараз кулеш с бараниной будет готов, накормлю вас скильки душа прийме! – сказала Мария.
Она принесла деревянные ложки и большую глиняную миску. Наложив каши из пшеничного зерна с кусками бараньего мяса, она поставила миску на землю и вручила Саттину две ложки.
– Будить свого товарища и куштуйте кулеш! – сказала Мария. Саттин пошел в подсобку, где спал Малышев. Здесь он увидел уже проснувшегося Малышева, но он так ослаб, что его пришлось усаживать на скамейку перед деревянным грубо сколоченным из досок столом.
Саттин принес миску с кулешом и подал ложку Малышеву.
– Только три ложки, Ваня, нам с тобой загружать желудки – смерти подобно! – сказал Саттин придвигая к Малышеву миску с кулешом. Малышев, схватив ложку с жадностью стал хлебать вкусную горячую кашу, но Саттин вдруг быстро забрал от него миску с кашей.
– Дай, Степа, еще раз хлебнуть! – просил Малышев, но
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
82
Саттин был неумолим.
– Нет, Иван, больше не дам, выходить из голода – это тоже наука! – сказал Саттин и с миской каши вышел во двор.
Десять дней Малышев и Саттин прожили на территории степных овечьих кошар, и все это время Мария и Прасковья скрывали и выхаживали бывших узников лазарета смерти. Здесь они за десять дней набрались сил, окрепли и были готовы продолжать свой путь на восток. Женщины принесли из хутора кое-какую одежду и обувь, после чего Малышев и Саттин приняли решение оставить овчарни. Однажды вечером, наполнив сумки продовольствием, тепло простившись со скотницами, друзья взяли курс в направлении Сталинграда.
Малышев вспомнил выход из окружения осенью прошлого года с группой разведчиков тридцать восьмой армии и с группой бойцов во главе старшего лейтенанта Сергеева, с которым ему вместе довелось оборонять Кременчуг. Тогда было проще, все бойцы и командиры были хорошо вооружены и попутно мы громили и уничтожали фашистов, а сейчас они вдвоем с Саттиным, тоже в общем-то замечательным человеком, но у них не было оружия, и они были вдвоем.
– О чем задумался, Иван? – спросил Саттин.
– Да вот вспомнил, как выходил из окружения в прошлом году с группой отважных разведчиков и остатками батальона старшего лейтенанта Сергеева. Мы тогда беспощадно громили фашистов, а мы с тобой как два пилигрима, идем перелесками да пустырями и боимся на дорогу нос высовывать.
– Я думаю, Ваня, у нас еще все впереди, путь нам предстоит неблизкий, что-то уж очень глубоко на нашу Родину забрались фашисты, не пора ли русскому солдату дать им по зубам!
– Да, Степа, согласен с тобой, по зубам надо дать так, чтоб зубы у них в Берлине посыпались!
– А как ты, Иван, назвал фамилию своего комбата, с которым выходил из окружения?
– Да какой он мой, я тогда комиссаром полка был, а он командиром второго батальона, фамилия его Сергеев, старший лейтенант Сергеев.
– Зимой в воронежском госпитале я тогда служил там на должности травматолога, у меня был пациент – ранбольной капитан Сергеев, тоже комбат и тоже выходил из окружения из-под Кременчуга. Помню, что звали его как тебя Иваном, а вот отчество забыл.
– А какое у него было ранение?
– Пулевое, в предплечье правой руки с повреждением
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
83
локтевой и лучевой костей. Пришлось несколько раз ломать ему кости и вновь складывать. Сложный был случай, и он долго находился на излечении, все рвался в действующую армию, но в конце концов военно-врачебная комиссия была неумолима, дали ему нестроевую с переосвидетельствованием через шесть месяцев.
– Может его звали Иван Михайлович? – спросил Малышев.
– Да, да! Кажется, Михайлович. Бесспорно, его звали Иван Михайлович! – Значит это был действительно он. – сказал Малышев.
– Волевая личность. Страстное желание преодолеть недуг и стать в строй.
– Куда же его направили после излечения? – спросил Малышев.
– Кажется в Саратов, в запасной полк, на командную должность.
– Эх, встретиться бы с ним еще раз! – сказал Малышев.
– Ладно, Иван, давай лучше подумаем о нас. Надо что-то предпринимать сверхординарное. Мы с тобой без каких-либо немецких документов, без оружия. Если поймают, они быстро наведут справки, и мы с тобой вновь окажемся в концлагере или в лазарете смерти. Нам даже в случае пленения застрелиться нечем.
– Я думаю, Степан, нам сейчас не аусвайсы нужны, а автоматы, да побольше патронов, это лучше любого пропуска.
– Согласен, но сам видишь, где их взять?
– Ничего, двигаясь на северо-восток, вдоль Дона, завтра мы должны по моим расчетам, подойти к станице Багаевская. Посмотрим, как сложится обстановка, может быть придется кому-то из нас пойти в разведку. Может быть там есть наши патриоты. Не будем забывать, что кроме немцев и прихвостней, вокруг нас еще есть и советские люди. – сказал Малышев.
К утру друзья вошли в небольшой лес. Поляна с несколькими стогами сена понравилась им для отдыха, и они решили, забравшись в самый большой стог сена, хорошо отоспаться. Зарывшись в стог, они тотчас же заснули, но не прошло и часу, как их грубо разбудили,
– Встать! Руки вверх! – сказал один из людей, окруживших их у стога и направил на них немецкий автомат.
«Полицаи! Кажется, вляпались!» – подумал Малышев.
– Перед предателями руки вверх не подниму! Стреляйте лучше сразу! – сказал Малышев.
– Кто вы такие? Сколько вас в стогу? – строго спросил подошедший пожилой человек.
– В стогу нас двое, и мы оба перед вами, что еще вам нужно? – сказал Малышев.
– Я повторяю, кто вы такие и куда держите путь? – спросил
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
84
пожилой, по-видимому старший из всех.
– А вы кто? Если вы предатели и фашистские прихвостни, мы отвечать на ваши вопросы не будем! – сказал Малышев, почувствовав, как рядом с ним плечом к плечу встал Саттин.
– Хорошо, мы советские партизаны! – более дружелюбно сказал старший, опуская ствол автомата вниз. – теперь говорите, кто вы? Малышев заметил, как к группе людей, одетых в штатское, подошла девушка с автоматом и санитарной сумкой на плече. На ее голове лихо набекрень была надета красноармейская пилотка с красной эмалевой звездочкой. Сомнения у Малышева рассеялись, значит, это были действительно партизаны!» – подумал Малышев и радостно воскликнул:
– Товарищи! Товарищи партизаны! А мы думали нам конец, думали попали к предателям в лапы! Вы спрашивайте кто мы? Мы командиры Красной Армии, бежали из ростовского концлагеря военнопленных! – сквозь слезы говорил Малышев.
– Командиры Красной Армии говорите? А одежда на вас не лагерная. Признавайтесь, кто вы и куда идете? – строго спросил старший группы.
– Значит не верите? Но других доказательств, кроме наших признаний у нас сейчас нет. Одежду нам дали две женщины, которые и спасли нас от голодной смерти. Это в тридцати пяти километрах в сторону Ростова. Они из хутора Крутоярский. Из концлагеря мы бежали, не уведомив об этом фашистов, поэтому и никаких аусвайсов они нам не дали! – с иронией сказал Малышев,
– Хорошо! Пойдете с нами к линии фронта. Будем пробираться к нашим. Оружие мы вам не дадим, так как еще не знаем, кто вы, да и нет у нас лишнего оружия. А теперь давайте познакомимся: я – Карнаухов Михаил Иванович, это мои бойцы и друзья, а вас как называть?
– Я – старший батальонный комиссар, Малышев Иван Максимович, был комиссаром полка в пятьдесят шестой армии.
– А я хирург медсанбата с девятой армии, военврач второго ранга Саттин Степан Степанович.
– Ну так вот, товарищи командиры, мы идем в сторону Волги к нашим только по ночам. Сейчас у нас дневной отдых, а с наступлением ночи снова в путь. Берите по охапке сена и вон в ту балку, заросшую кустарником, а здесь в стогу спать опасно, как сонных котят могут взять, не бойсь на себе испытали. – сказал Карнаухов и, назначив охранение, пошел к зарослям кустов в балку.
Полдня Малышев не мог уснуть. То, что произошло утром, полностью изменило их планы, за исключением главного: теперь они к своим будут пробиваться в составе какого-то небольшого
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
85
партизанского отряда. Они лежали в балке в зарослях кустов на охапке сена м смотрели на облака, которые как огромные белые корабли, медленно уплывали на юг. Кончался сентябрь, и, хотя солнце еще хорошо прогревало землю, но уже теперь чувствовалось ледяное дыхание северного ветра.
Вечером, когда солнце опустилось за деревья, их разбудили. Партизаны сели в круг, каждый достал из своего вещмешка продукты: хлеб, сало, лук и угощая друг друга приступили к ужину. Достали из своих мешков вареное баранье мясо и пресные лепешки Малышев и Саттин, угощая своей провизией партизан, тоже приступили к еде. Через час, когда совсем стемнело, отряд двинулся в путь. С заходом солнца – похолодало. Туман, опустившись на землю еще больше, сокращал видимость и стало трудно ориентироваться на местности. Но несмотря на глухую видимость, Карнаухов уверенно повел отряд в степь. За Малышевым и Саттиным сначала наблюдал Володя Покровенко, он шел сзади задержанных на поляне со стогами и не спускал с них глаз. Но на четвертую ночь он значительно ослабил свою бдительность или из-за усталости, или по указанию Карнаухова.
Однажды во второй половине ночи отряд наткнулся в степи на проволочный забор. Партизаны окружили командира и ждали его распоряжений. Карнаухов позвал к себе Покровенко и поставил ему задачу на разведку. Володя подлез под проволоку и скрылся в темноте, но вскоре возвратившись, он сообщил, что за проволокой стоят немецкие самолеты.
– Значит, это немецкий фронтовой аэродром, значит недалеко уже и линия фронта. Я принимаю решение взорвать самолеты! – сказал Карнаухов. Он поставил отряду боевую задачу. К нему подошел Малышев.
– Разрешите, товарищ командир, и нам взорвать хотя бы по одному самолету, только дайте нам по одной гранате. – сказал он.
– Ну что ж, наблюдая за вами на марше, да и на привалах, думаю и вам можно поработать в этой операции. А ну-ка, Леня! – обратился Карнаухов к одному из партизан, – дай им по гранате! Партизан Леня, впоследствии они узнали, что это был партизан Ломако, дал Малышеву и Саттину по гранате и сказал:
– Вы уж, товарищи командиры, в этой операции постарайтесь добыть себе оружие и гранаты, а то любому из нас делиться боеприпасами, как от живого отрывать.
– Ладно, Леня, считай, что мы у тебя взяли по гранате взаймы, долг отдадим, не беспокойся! – сказал Малышев.
Через несколько минут загремели взрывы, огонь полыхнул в темноте, а еще через секунды на аэродроме открылась беспорядочная
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
86
стрельба. Один за другим в балку, где находился Карнаухов, прибывали с задания партизаны. Когда все собрались, оказалось, что отсутствовали Малышев и Саттин.
– Я подозревал, что они немецкие шпионы, – сказал партизан Бараник.
– Нет, я этому не верю! – сказал Леня Ломако, – глаза у них честные, а значит и не шпионы они, задержались, наверное, из-за оружия.
– Да, ты прав Леня, это действительно наши люди и нужно немного подождать. – сказал Карнаухов. И как бы в подтверждение слов Лени Ломако и Карнаухова в балке появились Малышев и Саттин, на плечах обоих висели немецкие автоматы, а в руках они держали по четыре магазина к ним.
– Вот наш долг, Володя! – сказал Малышев, доставая из карманов две немецкие гранаты с длинными ручками, – извини, твои гранаты пришлось израсходовать по самолетам, а вот возвращаем трофейные!
– Да что вы, товарищи командиры, я же пошутил! Не надо мне вашего долга, употребите этот долг лучше в немцев! – сказал Ломако.
– Ну, кажется все! Потерь нет! – сказал Карнаухов и осмотрев еще раз бойцов своего отряда скомандовал – Вперед!
Только на десятые сутки небольшой отряд партизан приблизился к линии фронта. Теперь об отряде Карнаухова Малышев и Саттин знали все подробности. Что этот отряд действовал на Украине в районе Славянска, Краматорска, Изюма, Донецкой области, а сейчас движется к Волге, с задачей перейти линию фронта и передать командованию Красной Армии разведданные и получить очередное боевое задание по разведке.
Брезжил рассвет. Карнаухов принял решение скрыться в балке, заросшей кустами и бурьяном, просидеть там весь день и лишь с наступлением темноты обойдя район обороны пехотного немецкого батальона, здесь на стыке флангов немецких подразделений перейти линию фронта.
Целый день партизаны прятались в кустах, выставив охранение. Они были готовы в случае своего обнаружения, в любой момент отражать атаки врага до последнего патрона. Но день для отряда прошел спокойно. С наступлением темноты, обойдя район обороны немецкого пехотного батальона, на одном из стыков флангов партизаны выползли на нейтральную полосу. Кто-то из партизан ногой зацепил перерезанную колючую проволоку на заборе, и она запела в тишине ночи роковым звоном. Но этого было достаточно, чтобы немцы, забросав нейтральную полосу
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
87
осветительными ракетами открыли огонь из пулеметов. Малышев и Саттин ползли рядом. Вдруг Малышев почувствовал, что Саттин отстал.
– Степа! Степан! – шептал Малышев, но Саттин не отозвался. И снова как при переправе Дона, он, обхватив его левой рукой под мышками и превозмогая боль в правой руке под гипсовой повязкой, стал медленно тащить бесчувственное тело друга вперед.
Уже на бруствере первой траншеи Малышев почувствовал острую боль в правом бедре. Правая нога сразу перестала слушаться, и теплая струя потекла по бедру. Он хотел сделать последнее усилие, чтоб перевалить тело Саттина в траншею, но сильная головная боль резанула череп, и он потерял сознание.
Их нашли на бруствере через десять минут красноармейцы наблюдатели, жизнь друзей едва теплилась в их телах. Им перевязали раны и направили в медсанбат, а затем и в полевой госпиталь двадцать четвертой армии.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
88
Глава седьмая
Руководитель шестого «Б» класса, коминтерновской средней школы, зачитал фамилии учеников, которые сдали экзамены и переведены в седьмой класс. Услышав свою фамилию, Женя с нетерпением ждала, когда ребят распустят по домам, чтобы сообщить маме эту радостную весть. Но когда Анатолий Арнольдович произнес слова прощания и разрешил ребятам уходить, к Жене подошел Виктор Баташов.
– Слушай, Женя! Не составишь ли ты компанию погулять по берегу Черного озера, а то с этой учебой и экзаменами мы и весну пропустили.
– Ой, как замечательно! А кто еще пойдет? – спросила Женя.
– Никто. Просто ты и я. – краснея, ответил Виктор. Жене нравился этот скромный и тихий парень, он всегда держался в стороне от девчат, а когда Женя спрашивала его что-нибудь, он краснел от смущения, но отвечал эрудированно и обстоятельно. Одно смущало Женю при общении с Баташовым, Виктор был сын главного инженера комбината.
– В общем идея неплохая. – сказала Женя, боясь только одного, чтобы не увидели их вдвоем на берегу озера и не попала бы эта прогулка с парнем одноклассником на язык острякам. Когда она поделилась этой мыслью с Виктором, он загадочно посмотрел на Женю и сказал:
– Ну и пусть треплются.
Они пошли за сосновую рощу возле нового клуба и вышли на зеленый берег Черного озера. Здесь было прекрасно! Заливаясь непрерывны щебетанием, в небе пели жаворонки, где-то в кустах ракитника спрятался соловей, и его трели ласкали слух весенней песней радости и любви. В траве стрекотали кузнечики, а в бакалдах еще не высохших многочисленных озерцов хором распевали свою свободную брачную песенку лягушки.
– Как здесь хорошо! – произнес Виктор.
– Смотри, сколько здесь колокольчиков! – воскликнула Женя и начала рвать букет цветов. Затем они спустились к воде и, отыскав более-менее сухое место, сели рядом. Они смотрели слегка рябившую водную поверхность озера и ощущали на лицах дуновение слабого теплого ветерка. Виктор тяжело вздохнул и снова произнес:
– Как здесь хорошо! Потом он посмотрел на перебиравшую пальцами цветы букета Женю и как бы невзначай положил ей на плечо свою левую руку. Женя удивленно глянула на него и резким движением сбросила его ладонь со своего плеча.
– Рукам волю не давай, Витечка! – сказала она и снова начала
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
89
перебирать цветы. Виктор посмотрел по сторонам и, не увидев никого, положил свою руку на этот раз ей на шею. Женя хотела опять сбросить его ладонь со своего затылка, но он, вдруг преобразившись в лице, всем телом навалился на Женю, подмяв ее под себя. Его правая рука, скользнув между бедер девочки, цепко ухватилась за трусики. Учащенно дыша и захлебываясь слюной, Виктор повторял два слова: «Любовь моя!»
Желание искусить запретного плода у Жени еще не появилось. Она в этот момент чувствовала только отвращение к Виктору, которого она минуту назад обожала. Перевоплощение его Женю удивляло и злило. Сейчас она презирала его, ей казалось, что это не Баташов, а скорей всего Копанев Анатолий, который был грубияном, нахалом и гордецом. Женя изо всех сил отбивалась от сильных объятий Виктора, но сопротивляться озверевшему парню стало невмоготу.
Не добившись успеха с первого натиска, Виктор сорвал с Жени трусы и коленом ноги раздвинул ей бедра. Женя поняла, что бороться дальше с Виктором у нее больше не хватит сил. В отчаянии она зубами вцепилась в его плечо и сжав челюсти даже почувствовала солоноватый привкус крови. Виктор взвыл от боли и, разжав объятия, вскочил на ноги.
– Ты чего кусаешься, как собака! – сквозь зубы процедил он, прикладывая ладонь к кровоточащей ране.
– А ты не лезь! Думаешь если силен, так тебе и все позволено? – с негодованием сказала Женя. Она встала, поправила платье, подняла с земли разорванные трусы и, закрыв ими свое лицо, горько заплакала.
– Ну и стой тут, реви! – со зла сказал Виктор, держа левую ладонь на красном пятне рукава рубашки. Затем он ушел, оставив Женю одну. И она, не осознав еще до конца поступка Баташова, всхлипывая, пошла домой. Радостное настроение, овладевшее ею, после успешно сданных экзаменов, покинуло ее, она не знала, как будет объяснять маме за порванные трусы и кровоподтеки на бедрах, но потом твердо решила ничего от мамы не утаивать.
Евдокия, узнав обо всем, что случилось с дочерью, ругать ее не стала, а только посмотрев ей в глаза, сказала:
– Вот доченька, ты и выросла, а теперь надо остерегаться охальников. На следующий день Евдокия повела своих девочек в отдел кадров комбината, но там в приеме на работу им отказали.
– Больно уж малы да худы они у тебя, а работа у нас тяжелая и вредная. – сказал начальник отдела кадров. Евдокия была в отчаянии. Однажды сосед по бараку, где они жили, Серафим посоветовал ей устроить девочек на торфоразработки, укладывать в
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
90
штабеля брикеты торфа. «Туда принимают и детей.» – сказал он и Евдокия на следующий день повела девочек на торфоразработки. Там началась у Жени и у ее младшей сестры Раи трудовая жизнь. Рано утром они едва успевали скудно позавтракать, чтобы успеть прибежать к воротам автотранспортного отдела комбината, откуда утром в поселок Гнусино направлялись грузовики за торфяными брикетами. На этих грузовиках сестры и добирались до места работы.
Рабочий день длился десять часов в сутки включая и обед. Чтобы выполнить норму и засветло на последних грузовиках добраться домой, надо было хорошо потрудиться. Торфяные брикеты – кирпичи надо было складывать в штабеля, за смену такая работа настолько изнуряла, что по окончании смены хотелось только лечь и заснуть. Через полмесяца двенадцатилетняя Раиска не выдержала такой нагрузки и слегла в постель. Женя хотя и чувствовала огромную усталость, знала, что другого выхода просто не было. Надо было зарабатывать на пропитание, а здесь на торфе независимо от возраста давали рабочую карточку и несмотря ни на какие трудности она продолжала работать.
Летом в рационе питания появились различные травы. Особенно воспринималась, как зеленая приправа, сваренная в бульоне обыкновенная крапива. Работая на торфоразработках, Женя еще больше осунулась и похудела. Выполнять дневную норму стало невыносимо трудно. Женя зачастую, чтобы выполнить задание, задерживалась в карьере, приезжая домой с последней машиной.
Однажды в один из последних дней пятидневки Женя, подчистив остатки брикетов, поджидала десятника, чтобы сдать сложенный в клетку штабель, как вдруг к ней неожиданно подошел Виктор Баташов.
– Здравствуй, недотрога! – смущенно сказал он.
– Здравствуй, нахал! – ответила Женя и отвернулась.
– Извини, Женя, я больше не трону тебя. – сказал он, переступая с ноги на ногу. Женя посмотрела в его смущенные глаза и подумала, что этому Баташову надо бы быть артистом. Кроткий взгляд, на щеках стыдливый румянец: «Надо же так уметь притворяться?» Потом она вспомнила, как он хотел взять ее, столько потратил сил и как сразу же бросил все, когда она его укусила. И ей вдруг стало смешно, она смеялась и не могла остановиться, а Виктор, принимая ее смех на тот счет, что она рада встрече с ним, сам улыбнулся и сказал:
– Я тебя искал, это мне твоя Раиска сказала, что ты работаешь на торфоразработках, вот я и приехал сюда.
– А чего тебе еще надо от меня? Хочешь свой замысел
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
91
осуществить? На этот раз у тебя ничего не получится! – сказала Женя.
– Да нет, у меня больше таких замыслов. Мне очень повидаться захотелось, вот и приехал. – смущенно произнес он. Женя укоризненно посмотрела ему в глаза, которые он тут же опустил. «Ну и притворщик, ну и подлец!» – думала Женя, а вслух сказала:
– Знаешь, что, Баташов, не ищи меня больше, после всего, что было у озера, ты для меня стал омерзителен! Я просто не ожидала от такого скромняги как ты, такого необузданного нахальства, лучше уходи отсюда!
В это время к штабелю подошел десятник, и Женя, обрадовавшись его приходу стала показывать ему свою работу. Затем она увлеклась работой и забыла о Баташове. Но Баташов не послушал Женю и остался до конца смены. Закончив работу, Женя направилась к нагруженному ЗИСу и взобравшись в кабину к знакомому водителю, хлопнула дверцей. Вдруг на подножке кабины появился Виктор. Он тоже хотел залезть в кабину к Жене, но водитель показал ему кулак, включил передачу и трехтонка, взревев мотором выехала на дорогу.
После выходного дня Баташов приехал на торфоразработки на этот раз с утра и стал поджидать Женю. Но когда она приехала, у него не осталось никакой надежды еще раз поговорить с нею и как-то загладить свою вину перед ней. Женя даже не заметила его присутствия, она подошла к кучам торфяных брикетов, сняла с себя кофточку, на которую положила небольшой узелок с едой и тут же приступила к укладке штабеля в намеченном еще вчера десятником месте. Тогда Баташов, стараясь быть незамеченным Женей, подошел к этому же месту с противоположной стороны и принялся укладывать брикеты в штабель, как это делала Женя. Часа через три она решила немного отдохнуть. Отойдя в сторону от начатого ею штабеля, она увидела, что с обратной стороны кто-то тоже работает. Женя с ужасом подумала, что ошиблась указанным десятником местом, так как сделано за три часа было уже немало, но, подойдя к работающему поближе, она с удивлением узнала Баташова.
– Ты что тут делаешь? – спросила она.
– Как что, работаю, помогаю тебе! – ответил он.
– А ты спросил меня, нужна ли мне твоя помощь? – рассердившись, сказала Женя, но в то же время где-то в глубине своих чувств была благодарна ему.
– Я же вижу, как ты изматываешься в работе. – сказал Баташов.
– А тебе-то какое дело, что изматываюсь? Да и не
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
92
изматываюсь я, просто работаю. – уже более миролюбиво ответила она.
– Но я решил помочь тебе, разве это плохо? – сказал Виктор.
– Весной на берегу Черного озера ты тоже как-то хотел помочь мне, изнасиловав меня? – с гневом произнесла Женя.
– Прости меня, Женя, за тот случай! Я сам уже проклинаю себя за это, разум помутился, и я не отдавал себе отчета за свои действия! – виновато ответил он.
– Значит сейчас твой разум посветлел?
– Представь себе, посветлел! Прости меня, Женя, и позволь помогать тебе в работе, мне все равно нечего делать на каникулах.
– Нечего делать? А люди на фронте жизней своих не жалеют! Папенькин сыночек! Работал бы лучше где-нибудь! – в сердцах сказала Женя, все еще негодуя на Виктора.
– Я и так пришел работать, только буду тебе помогать, мне больше ничего не надо. – виновато произнес он и так жалобно посмотрел на Женю, что ее сердце не выдержало. По натуре она была доброй девочкой и с самого начала их разговора в душе простила его.
– Ну хорошо, я прощаю тебе это нахальство на озере, но скажи, чего тебе надо от меня? Зачем ты преследуешь меня даже на работе?
– Мне известно, что ваша семья бедствует, вы живете впроголодь, мне просто хочется как-то помочь вам. Я также узнал, что ты и твоя младшая сестренка Раиска оставили школу. Мне хотелось бы, чтобы вы с ней не делали этого.
– Вот что, Баташов, мы действительно сейчас бедствуем и нам с Раей приходится работать, чтоб выжить, но тебе это понять не дано. В помощи же твоей наша семья, в том числе и я не нуждаемся, как-нибудь проживем без твоей барской благотворительности, поэтому перестань меня преследовать и вообще забудь обо мне! Все равно я тебе не поверю! – сказала Женя и пошла к начатому штабелю укладывать торфяные брикеты.
Но Баташов работу по укладке брикетов в штабель Жени продолжил. Он был до крайности упрям и привык добиваться намеченной им цели до победного финала. До обеда он работал вместе с Женей, сделав дневную норму, перешел к следующему месту, где должен был стоять очередной штабель.
В этот день десятник с пониманием улыбнулся Жене и записал ей двойную дневную норму, сделать которую даже взрослому рабочему было невозможно. Домой Женя уезжала в кабине знакомого шофера, которого она с уважением называла «дядя Вася». С этого дня Баташов каждое утро ездил на торфоразработки
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
93
вместе с Женей и за рабочий день успевал сделать полторы нормы. Десятник, заметив активного работника, хотел записать его в список работающих и послать в отдел кадров для оформления документов, но Баташов сказал ему, чтобы его работу записывали в норму Владимировой.
Со временем Женя привыкла к упрямству Баташова и даже иногда шутила с ним, не вспоминая больше тот случай на Черном озере. Однажды в выходной день они встретились на улице поселка, и Виктор пригласил Женю в кино. Женя согласилась, так как кинофильм был военным, а покупать билет было просто не на что. С большим интересом она посмотрела фильм, а Виктор ни разу в зале кинотеатра даже не заговорил с ней. После сеанса он попросил разрешения у Жени проводить ее домой. Поколебавшись, Женя согласилась, и они пошли по коминтерновской улице к баракам, где жила Женя.
– Вот и мой дом, прощай, я пошла. – сказала она. Виктор задержал ее руку в своей, как бы невзначай обнял ее талию и привлек к себе.
– Ты что, Витя, опять за старое?.. И не успела Женя Закончить фразу, как его губы слились с ее трепещущими губами. Женя не вырывалась из его объятий, но, когда Виктор ослабил свою левую руку, она резко оттолкнула его от себя и убежала домой. Уже лежа в постели она долго не могла заснуть, думая, что Виктор не такой уж плохой парень. Она поймала себя на мысли, что быть с Виктором все же хорошо. Непонятное ей прекрасное чувство переполнило грудь и с этим прекрасным чувством она незаметно для себя уснула.
Рано утром Женя как всегда спешила к проходной транспортного цеха чтобы сесть в кабину какого-нибудь грузовика. При ехав на торфоразработки Женя пошла к штабелям. Десятник по привычке показал ее рабочее место. Виктора еще не было, и Женя решила до его прихода уложить как можно больше брикетов в штабель, но проработав полтора часа, она с огорчением посмотрела на кучу брикетов, предназначенную для Виктора, но его все еще не было. Ближе к обеду Женя поняла, что Виктор не придет и с ужасом подумала, что с ним что-то случилось. После обеда настроение совсем упало, а к концу дня она даже не успела сделать и одну норму. Приехав в поселок, она встретила Саньку Зонову и от нее случайно узнала, что Баташовы уехали в деревню. Уставшая и расстроенная Женя пришла домой. Евдокия заметила перемену в дочери и начала расспрашивать ее о здоровье, но Женя помотав отрицательно головой, наспех поужинала и легла спять. Все дни без Виктора работа наклеилась, и ей казалось, что дни тянулись долго и нудно.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
94
К концу августа похолодало. На работу приходилось одеваться потеплей. Теперь Женю поставили к бункеру, куда складывали брикеты для просушки. Эта работа была полегче, чем у штабелей, но зато и норма была вдвое больше. Так день за днем подкралась осень. Подули северные ветры, желтизной покрылись листья на березах, которые сплошными зарослями окружали торфоразработки. Частенько моросил холодный ситный дождь, усложняя процесс просушки торфяных брикетов. Каждый день, уставшая, промокшая и голодная, Женя возвращалась домой. Скудно поужинав, ложилась спать, чтобы утром начать все сначала.
Однажды, придя с работы, Женя увидела на столе вчетверо сложенный лист бумаги, вырванный из ученической тетради. Предчувствие чего-то приятного охватило ее. Развернув лист, она прочла написанные убористым почерком всего три слова, которые сразу же сняли с нее усталость. «Жду у кинотеатра – Витя». Женя забыв про ужин, быстро переоделась и, схватив небольшой кусочек хлеба, жуя на ходу, побежала к центру поселка, где находился кинотеатр. Виктор ждал ее у входа, загоревший, стройный, в серой байковой куртке. Увидев Женю, он быстро подошел к ней и, взяв ее ладони в свои сильные, огрубевшие от полевой работы руки, прижал их к своей груди. Женя испуганно посмотрела по сторонам и не заметив никого из знакомых, успокоилась.
Сейчас она была благодарна Виктору за то, что он пригласил ее в кино, за то, что он не забыл ее и даже за то, что у него была ослепительная улыбка и вообще за то, что он был очень красив. Потом они смотрели кино, а после сеанса он повел ее к себе домой на Седюниху. Женя пошла с ним, рассчитывая познакомиться с его родителями, хотя внутренне боялась этого знакомства. Но когда вошли в квартиру, к удивлению Жени там никого не оказалось.
– Предки еще не приехали из деревни, а я удрал от них! – бравируя под взрослого, сказал Виктор.
– Ну тогда, Витя, я пошла домой, а то мама будет беспокоиться. – сказала Женя.
– Да погоди, Женечка, я что-нибудь соберу на стол, и мы с тобой прилично поужинаем! – сказал Виктор. От этих слов у Жени заныло в желудке, она хотела отказаться, но язык не повернулся сказать такие слова.
– Хорошо! – ответила она и стала помогать Виктору собирать на стол. Виктор принес целый деревенский каравай хлеба, свиного сала, нарезанного ломтиками, две банки рыбных консервов в томате и даже бутылку красной малиновой наливки.
От такого изобилия у Жени потекли слюнки, ужин обещал быть царским. Виктор налил по стопке наливки и одну поставил
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
95
перед Женей.
– Ой, Витя, этого мне не надо, я никогда не пила вина! – сказала она.
– Во-первых, это не вино, а сладкая малиновая наливка, ее даже детям дают от простуды. – сказал он. Женя несмело взяла стопку и начала пить. Тягучая, сладкая наливка обжигала во рту, в горле и где-то далеко внутри, но Женя все-таки выпила до дна. Затем она с жадностью набросилась на еду. Виктор смотрел на Женю, подливая в хрустальные стопки сладкую наливку и ничего не ел. У Жени слегка закружилась голова, она смотрела на Виктора и в этот момент была счастлива. Виктор уловил этот томный взгляд Жени устремленный на него и вдруг вскочил с места и подошел к ней. Он взял ее за плечи и, глядя ей в глаза спросил:
– Ну как не пожалела, что осталась со мной?
– Спасибо, Витя, за ужин, но уже поздно, я должна идти домой. – сказала Женя и попыталась встать, но Виктор взял ее за талию, приблизил к себе и порывисто задышал ей в лицо. Глаза его горели неуемной страстью. Он сильней прижал Женю к себе и стал лихорадочно целовать ее в губы, в глаза, в шею. Женя разморенная наливкой слабо сопротивлялась, то и дело повторяя два слова: «Витя, не надо!» Но в то же время она чувствовала прилив какой-то непонятной для нее страсти и желания слиться воедино с сильным и красивым Виктором. Не думая ни о чем, все ее существо стремилось к нему, но где-то в памяти теплился запретный наказ мамы не поддаваться нахальным парням, так как от этого девчатам достаются одни страдания и беды, но этот наказ с каждой секундой слабел, пока совсем не исчез. Виктор почувствовал этот момент и, подняв Женю на руки, понес ее на диван.
От страстного дурмана Женя очнулась тогда, когда Виктор, порывисто дыша, стал срывать с нее платье. Она вдруг поняла, что сейчас с ней произойдет что-то ужасное и мерзкое. Она вдруг пронзительно за кричала, как смертельно раненая лань, и тут же почувствовала на подбородке ладонь Виктора, которая зажимала ей рот. Теперь она поняла, что надо изо всех сил сопротивляться этому ужасному, которое может погубить ее жизнь. И Женя, напрягая мышцы рук стала отталкивать Виктора от себя. Она стонала через нос, старалась согнуть коленки и как-то защитить себя ногами, но силы ее иссякали перед напором сильного и сытого парня. Из последних сил она резко повернула голову в сторону и, на какую-то долю секунды освободившись от ладони Виктора, прикрывавшей ее рот, еще раз пронзительно крикнула, призывая на помощь. В это время в дверь кто-то резко постучал. Виктор оставил Женю и вскочил с дивана. Быстро одевшись, он злобно посмотрел на
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
96
истерзанную в борьбе Женю и сквозь зубы процедил:
– Дура!
Затем он подошел к двери и спросил:
– Кто там?
– Витя, не глупи, сейчас же отпусти девчонку, если не хочешь сделать неприятность своему отцу! Виктор по голосу узнал соседку тетю Тоню, маму Толи Копанева.
– Тетя Тоня! Откуда ты взяла, что у меня здесь девчонка, я дома один! – ответил он,
– Витя, не глупи, я знаю тебя и не уйду, пока ты не выпроводишь из квартиры девчонку, я видела, как ты ее привел! Горе тебе будет, если об этом узнают в школе! – взволнованно говорила соседка. Виктор еще что-то хотел возразить, но к дверям подошла одетая Женя и зло посмотрела на Виктора.
– Пусти меня! – с гневом произнесла она и, оттолкнув Виктора в сторону, повернула два раза торчавшим во внутреннем замке ключей. Не успел Виктор что-либо предпринять, как Женя выскользнула на лестничную площадку и, не глядя на стоящую у дверей Копаневу, выбежала из дома.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
97
Глава восьмая
После случая, происшедшего с мальчишками у развалин древнего замка, Аркадия из Аспиндзы сотрудники особого управления фронта забрали и увезли в Тбилиси, где он более недели проживал на квартире одного из них. Не имея оказии отправить его в Баку и по настоятельной просьбе самого Аркадия, они решили отпустить его одного, предварительно сообщив в штаб армии Бакинского ПВО майору Исмаилову.
Аркадию выдали проездные документы, командировочное удостоверение, красноармейскую книжку, сухой паек на три дня, привезли на вокзал и предоставили его самому себе. Аркадий впервые в жизни самостоятельно оформил для себя билет, сел в пассажирский вагон и поехал в поезде Тбилиси – Баку.
На вторые сутки пассажирский поезд с большим опозданием прибыл на бакинский вокзал, где Аркадия никто не встретил, да он и не ожидал никакой встречи, прекрасно понимая, что все сотрудники особого отдела армии до предела загружены службой, и уж, конечно, до него ли было майору Исмаилову в эти военные тревожные дни. Но оказалось, что, несмотря на огромную занятость, майор Исмаилов о нем не забыл. Пройдя через выход с перрона на улицу, он сразу узнал зеленый армейский виллис, стоящий у края тротуара и знакомую фигуру лейтенанта Шота Беладзе. Аркадий бросился к другу и, обняв его, уткнулся лицом в командирское портупея. Беладзе гладил Аркадия по русым волосам:
– Ну, а как там мама? – словно младшего братишку спросил он.
– Мама Тамар здорова, кланяется тебе дядя Шота. По-прежнему работает в колхозном саду и рассказывала мне о вашем роде Беладзе, а также рассказывала мне о событиях прекрасной истории грузинского государства. Еще она, дядя Шота, положила мне на дорогу кукурузные лепешки, Джорджели и сыр, только я какое-то время жил в Тбилиси и все это не довез тебе. – виновато произнес Аркадий.
– Слушай, генацвали, хорошо сделал, что не довез, я очень, рад, что тебе понравились мамины угощения! – широко улыбаясь, сказал Беладзе.
– А что нового здесь у нас? – спросил Аркадий, как будто штаб армии был его постоянным местом службы.
– Здесь у нас, Аркадий, все по-старому. Я пишу рапорта, чтобы отправили на передовую, а меня не пускают, говорят, что здесь тоже в составе Закавказского фронта кто-то должен служить, но ведь стыдно здоровому и молодому служить в штабе армии, да
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
98
еще в ПВО.
Затем они счастливые, как родные братья, пошли к машине, Беладзе сел за руль, посадив Аркадия рядом с собой, и через десять минут Аркадий докладывал майору Исмаилову о прибытии. Исмаилов, как и Беладзе, обнял Аркадия и крепко прижал к своей груди.
– А у нас для тебя два сюрприза! – сказал Исмаилов и вызвал дежурного по отделу, – а ну неси! – заговорщицки сказал он ему и зачем-то подмигнул. Дежурный улыбнулся и исчез, чтобы через минуту явиться в кабинет. В руках он держал аккуратно сложенные и выглаженные гимнастерку с петличками ефрейтора и брюки. Затем он принес яловые сапоги как раз по ноге Аркадия и широкий американский поясной ремень с медной блестящей пряжкой.
– Это тебе, Аркадий, в подарок от нас всех, давай переодевайся и к восемнадцати часам пойдем с тобой на прием к командующему. – сказал Исмаилов.
Для Аркадия это была серьезная и желанная награда. Радости его не было предела! Старое обмундирование было изрядно истрепано, зашито и залатано. Оно превратилось в тряпье, а тут с иголочки все новое, подогнанное и блестящее. Когда Аркадий надел новое обмундирование, Беладзе с восхищением сказал:
– Ну вот ты у нас настоящий жених, теперь осталось за малостью, найти тебе невесту!
– Не надо мне никакой невесты, дядя Шота! – сказал Аркадий и с грустью вспомнил об Ирине Березиной, предвкушая скорую встречу с ней. Он вышел во двор и, любуясь собой, прохаживался по аллеям штаба армии, поскрипывая новыми сапогами. Теперь ему очень захотелось выйти за ворота штаба и прогуляться по городу, но он помнил, как Исмаилов сказал ему: «Никуда не отлучайся, Аркадий, побудь до восемнадцати часов в отделе!»
Время до вечера тянулось медленно, и Аркадий, нарушая наказ Исмаилова, решил пройтись по коридорам штаба армии. Здесь то и дело из кабинетов выходили командиры с папками ровно, как и входили в них, стучали пишущие машинки, слышались голоса, кричавшие в телефонные трубки. Вдруг из одного из кабинетов вышел подполковник Березин. Он направился было в кабинет командующего, по увидев Аркадия, подозвал его к себе.
– Здравствуй, Аркадий! Да, тебя, я смотрю, не узнать, кто тебя так разнарядил?
– Это майор Исмаилов, товарищ подполковник! – ответил Аркадий.
– Ну молодцом, а чего ты тут делаешь?
– Сегодня, товарищ подполковник, приехал из командировки.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
99
– Ну, а теперь куда?
– Не знаю, товарищ подполковник, в восемнадцать часов идем с майором Исмаиловым на прием к командующему.
– Ну ладно, я сейчас зайду к командующему, спрошу и о тебе, может вместе в часть поедем?
– Так точно, товарищ подполковник, я согласен, мне так хочется скорей увидеть свих друзей!
– Подожди, здесь, я скоро выйду! – сказал Березин и вошел в кабинет к командующему. Через несколько минут к Аркадию подошел дежурный по штабу и передал, что командующий вызывает его к себе. Аркадий с волнением открыл дверь, вошел в кабинет командующего и звонким голосом четко доложил о прибытии. Генерал Азов предложил Аркадию сесть на стул. Через некоторое время в кабинет вошел майор Исмаилов.
– Юсуф Гусейнович! Тут вот у нас подполковник Березин хочет забрать Аркадия с собой, как вы на это смотрите? – спросил он Исмаилова.
– Вполне согласен, товарищ генерал! Раз такая оказия, можно дело ускорить! – ответил Исмаилов.
Командующий встал, открыл свой сейф, достал из него удостоверение с медалью «3а боевые заслуги!» и обратился к ничего не понимающему и притихшему Аркадию.
– Товарищ, ефрейтор Григорьев! За мужество, находчивость, проявленные вами по охране военного объекта и уничтожение трех бандитов, от имени Президиума Верховного Совета СССР вручаю вам медаль «3а боевые заслуги!» Командующий подошел к Аркадию, который поднялся со стула, вытянулся как струна и, как говорят в армии остряки, буквально пожирал начальство глазами. Азов привинтил к гимнастерке медаль и крепко пожал Аркадию руку.
– Служу Советскому Союзу! – с запозданием выпалил обалдевший от радости и неожиданности Аркадий. Затем его поздравили майор Исмаилов и подполковник Березин.
– Ну а теперь до свиданья, Григорьев, езжай в свою часть, служи так же, как и раньше служил! – сказал командующий и еще раз пожал руку Аркадию.
Виллис, шурша шинами, мчался по асфальту. Аркадий смотрел на знакомые места, выгоревшую от солнца Апшеронскую степь и немного волновался, предвкушая встречу с сержантом Галелейским, старшим сержантам Петриченко, сержантом Самсоновым и еще в тайне души он надеялся в первую очередь встреться с Ириной Березиной. «Как она теперь отнесется ко мне!» – подумал Аркадий.
Показался туковый завод, а за ним и железнодорожная
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
100
станция Сумгаит. Пекло нещадно солнце. В степи темными шариками торчала верблюжья колючка, называемая в народе «перекати поле». Изредка от куста к кусту стремительно пробегали тушканчики, словно кенгуру-лилипуты, а за станцией от самых гор и до моря на земляных работах было видно много людей. Они рыли траншеи, ставили железобетонные колпаки ДОТов.
– Зачем они делают эти укрепления здесь? – спросил Аркадий.
– На фронтах обстановка тяжелая, враг совсем близко, здесь враг может появиться внезапно, поэтому получен приказ строить многополосную систему укреплений вокруг Баку.
Наконец машина подъехала к военному городку. На КПП дежурил младший сержант Свинцицкий. Он по форме доложил Березину и, подойдя к Аркадию, обнял его за плечи.
– Поздравляю, Аркадий, с награждением тебя медалью! Однако, одет ты по парадному, как жених! – улыбнувшись, сказал он.
– Чего вы все жених да жених? Какой я жених, просто выдали новое обмундирование, вот и все! – возмутился Аркадий.
– Не переживай, Аркадий, ребята шутят, а ты пробуй шутку принимать и парировать тоже шуткой. Юмор брат – это «великий психолог»! А кто болезненно реагирует на шутку и не настраивает себя на чувство юмора, над тем еще больше подтрунивают! – сказал Березин.
Они проехали к казармам. Красноармейцы, пообедав, чистили оружие, готовились в наряд. Увидев Аркадия, они окружили его, поздравляли с прибытием, наградой, дружески, а многие по-отечески жали ему руки, хлопали по плечу. Из оружейной мастерской вышел сержант Галелейский.
– Дядя Петя! – увидев его, крикнул Аркадий, и бросился к нему на грудь.
– Ну, ну! Хватит любезничать, сегодня вечером к двадцати часам Аркадий придешь ко мне на квартиру, проверим твои знания после долгого перерыва! – произнес Березин и, сев в машину, уехал в управление склада.
До самого ужина Аркадий просидел в ружейной мастерской. Двадцатипятилетний сержант и пятнадцатилетний ефрейтор вели между собой самые дружеские душевные разговоры обо всем, о чем хотелось им поговорить. Перед ужином с охраняемого объекта приехал командир части старший лейтенант Алексеев. Узнав о прибытии Аркадия, он вызвал его к себе в кабинет. Он поздравил его с выздоровлением, с возвращением в свою часть и с наградой. Затем он рассказал, что с фронта иногда пишет капитан Шайхутдинов, который оказывается знает, что ефрейтор Григорьев, жив, здоров и продолжает служить в своей части. Кстати о вашей службе у нас: вы
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
101
по-прежнему будете заступать в наряд патрулем по периметру охраняемого объекта или на ночной пост.
– Есть, товарищ старший лейтенант, заступать в наряд, я согласен на все, куда прикажете! – сказал Аркадий.
После ужина, собрав учебники и тетрадки, Аркадий пошел на квартиру подполковника Березина. Он очень волновался и не из-за того, что предстояло испытание по основным предметам за седьмой класс. Он сейчас предвкушал встречу с Иринкой, но в дверях его встретил Березин. Он предложил крепкого чаю, но Аркадий от чая отказался. Он ждал, что сейчас из соседней комнаты выйдет Ирина и улыбнется своей милой улыбкой. Березин заметил взволнованный взгляд Аркадия на дверь в спальню и, догадавшись, что Аркадий ждет появления дочери вдруг грустно произнес:
– А Ирина уехала к бабушке в Свердловск через Каспийское море на Красноводск, через Среднюю Азию.
– Как уехала и зачем? – изумившись, сказал Аркадий.
– Видишь ли Аркадий, так уж получилось. Она должна была уехать, так как мне в недалеком будущем предстоит убыть на передовую. – грустно сказал Березин. Узнав об отъезде Ирины, Аркадию как-то сразу расхотелось заниматься у подполковника Березина. Он поймал себя на том, что все это время учебы у Березина он приходил сюда из-за Ирины. Березин, не обращая внимания на переживания Аркадия, стал задавать ему кучу вопросов по программе седьмого класса. Аркадий со знанием материала ответил Березину на все заданные им вопросы, но потухший взгляд, какое-то безразличие ко всему озадачило Березина. Он вдруг поднялся со стула. Подошел к письменному столу, достал из среднего ящика исписанный лист бумаги и подал его Аркадию.
– Вижу, что загрустил об Ирине, но так было необходимо, чтобы она уехала в Свердловск, вот тебе от нее письмо. – сказал Березин. Аркадий развернул этот лист и стал читать убористые ровные строчки. Она писала: «Здравствуй, дорогой Аркадий! Я очень переживала за тебя, несколько раз ездила к тебе в госпиталь в Мардакяны, но меня к тебе не пустили. Сказали только одно, что рана твоя не опасная, и что дело идет на поправку. Я все время считала, что наша с тобой дружба может перерасти в настоящую, не изведанную еще мной, любовь. Мне так казалось, что это уже произошло. Папа не препятствовал этому. Если бы я знала, как к этому отнесешься ты, но до твоей трагедии, которая закончилась ранением в грудь, ты никакого повода и надежды мне не давал, затем ты убыл в госпиталь, занимался там по моим учебникам, читал художественную литературу и, конечно, мог бы написать мне несколько строк, сообщив или хотя бы намекнув о том, как ты
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
102
относишься ко мне? Я очень ждала этих строчек, но ты смолчал. Я терзалась в сомнениях, провела много бессонных ночей, даже плакала и в конце концов призналась во всем папе. Папа сказал мне то, чтобы узнать истину в наших отношениях необходимо время. Но оно шло, после госпиталя мне сказали, что ты уехал в дальнюю командировку, и я снова ждала, что ты сам напишешь мне об этом. Но ты и на этот раз смолчал. Я очень хотела дождаться твоего приезда в часть и лично объясниться с тобой. Возможно даже хотела признаться тебе первая в любви, хотя девочке это сделать чрезвычайно трудно. А папу направляют на передовую, он мне предложил поехать к бабушке в Свердловск. Я плакала, я просила папу оставить меня здесь, но он сказал, что квартира служебная и после сдачи должности у папы эту квартиру забирают, и тогда я осталась бы без жилья. Я даже была на приеме у Хардаланского райвоенкома, просилась, чтоб взяли в армию, но он категорически отказал. Письмо оставляю папе, он в курсе всех моих страданий. Уезжаю, прощай, а может все-таки напишешь. Папа сказал на прощание, что все эти переживания ни что иное как расставание с детством, но я все-таки жду от тебя письма. Ирина.»
Закончив читать письмо, Аркадий опустил голову, он проклинал свою робость, так как об Ирине всегда думал, как о юном ангеле, которого любил и боялся. Как он ждал сегодняшней встречи с ней! Увы! Встреча не состоялась и вообще состоится ли когда-нибудь!
– Что скажешь, Аркадий? – вкрадчиво спросил Березин.
– Что мне сказать, дядя Степа! Мне очень жаль, что Ирина уехала! Я ее очень любил, но, если вы не против нашей с ней любви, дайте мне ее адрес, я напишу ей и объясню все, почему так получилось! – дрожащим голосом сказал Аркадий.
– Прежде, чем дать тебе адрес, Аркадий, я хотел сказать тебе вот о чем: с рождением Ирины, я потерял любимую жену – ее мать. Был я тогда еще молод и мог бы жениться в другой раз, но как видишь, не женился, посвятил всего себя ей, жили мы с ней очень дружно и счастливо. Но вот я видимо, по своей неопытности привел в дом тебя для продолжения учебы. Что из этого получилось, ты, наверное, из прочитанного письма Ирины понял. Когда тебя после освобождения от бандитов увезли в госпиталь, я был свидетелем ее невыносимых девичьих страданий. Что это, любовь? Или может глупое расставание с детскими чувствами? Я ответить на эти вопросы не могу. Я также не знаю твоих чувств к ней. Пойми меня правильно, Аркадий, Ирина очень впечатлительная и чувствительная девочка. Если у тебя к ней нет непреодолимого влечения, если ты в состоянии забыть ее, то забудь и лучше не пиши ей. Тогда я со
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
103
спокойной душой уеду на передовую и все ей объясню в письме. Конечно, она какое-то время будет переживать, но потом все-таки смирится. Поэтому не отвечай мне на этот вопрос сейчас. Пока я еще здесь, ходи ко мне на занятия, как и договорились, а потом тебе придется заниматься самостоятельно. О своих чувствах к моей Ирине скажешь в день моего отъезда, а сейчас иди, тебе надо успеть на вечернюю поверку. Это письмо Ирины возьми, оно твое, но адрес ее я пока тебе не даю, извини, тебе надо разобраться в своих чувствах. – сказал Березин.
– Дядя Степа! Я и в госпитале, и в Грузии очень скучал по Ирине. Когда ехал сюда в часть, единственная мысль витала в моей голове это предстоящая встреча с Ириной. Но вот и узнал, что она уехала и мне сейчас очень плохо, а не писал я ей потому, что мне вообще было запрещено писать письма в часть. Я все время ждал, что она приедет ко мне, иди я скоро выпишусь из госпиталя и приеду к ней. Но откуда мне было знать, что ее не пустили ко мне в палату, или об этой командировке в Грузию? Я вас очень прощу, дядя Степа, дай те мне ее адрес!
– Успокойся, Аркадий, поживи с начала вот в такой неопределенной обстановке, сто раз спроси себя и прими какое-то решение! Я жду приказа, наверное, он будет на днях, буду уезжать, приглашу тебя на проводы, вот тогда и продолжим этот разговор, а теперь тебе пора! – заключил Березин и неожиданно для Аркадия подал ему свою руку. Аркадий смущенно сунул свою еще не окрепшую мальчишескую ладонь в широкую отеческую десницу Березина и посмотрел ему в глаза. Их взгляды встретились, и Березин вдруг увидел, как всегда озорные глаза Аркадия теперь были полны слез и излучали огромное страдание, но он не спешил придавать этому мальчишескому чувству серьезного значения. Он понимал, что это еще не мужские слезы.
На следующий день после подъема у Аркадия начались будни военной службы караульного подразделения прифронтовой зоны, штатный некомплект которого был довольно значительным и личный состав этого подразделения из караула не вылезал. Аркадия назначили патрулем по периметру, и он с успехом выполнял эту боевую задачу.
Однажды его вызвал к себе старший лейтенант Алексеев и сказал:
– Вам, товарищ ефрейтор Григорьев, скоро исполняется пятнадцать лет, но вы уже при выполнении боевого задания и в бою против бандитов имеете два ранения. Также вы награждены медалью «3а боевые заслуги». Я разговаривал с вашим командиром взвода стартам сержантом Степановым и решил назначить вас разводящим.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
104
Что вы на это скажете?
– Спасибо, товарищ старший лейтенант! Я благодарен вам за доверие, обещаю не подвести! – радостно ответил Аркадий.
– Это еще не все. Мы с Березиным послали в штаб армии представление на присвоение вам очередного воинского звания младший сержант, сегодня мне позвонили из отдела учета рядового и сержантского состава и сообщили номер приказа. Вам присвоено воинское звание младший сержант, вот вам зеленые полевые треугольники, можете нацепить их на петлички. Служить вы будете по-прежнему в пулеметном взводе, должность ваша пока будет определена так: «Заместитель командире первого расчета». Вообщем будете у сержанта Самсонова в помощниках. Вопросы есть?
– Никак нет, товарищ старший лейтенант, спасибо большое! – воскликнул Аркадий.
– Тогда поздравляю вас с присвоением первого сержантского звания, – сказал Алексеев и пожал Аркадию руку.
– Служу Советскому Союзу! – звонким голосом ответил Аркадий.
– Ну тогда иди и представься старшему сержанту Степанову.
Теперь Аркадий заступал в наряд через сутки. Он быстро освоил обязанности разводящего, выполнял их ревностно и строго по уставу.
Однажды, находясь в карауле, теплой лунной ночью Аркадий вывел из караульного помещения очередную смену часовых, первого сектора периметра охраняемого объекта. Предшествующие этой смене полтора часа Аркадий не спал. После того, что пришлось пережить и ранения в грудь у него появились признаки нервного расстройства, сопровождаемые бессонницей, но от того, что на улице ярко светила луна, или потому, что часовые от первого до шестого постов несли службу бдительно, а караульные красноармейцы очередной смены принимали посты бодро и четко, настроение у Аркадия было приподнятое. Правда он заметил, что красноармеец Гудаутов как-то уж очень вяло доложил о принятии поста и сонным взглядом посмотрел на своих товарищей. Аркадий заметил странное поведение Гудаутова и подбодрил его. Сменив часового последнего шестого поста, он повел смену в караульное помещение не по периметру, как полагалось по инструкции, а по территории склада, так как этот путь был значительно короче. Это было нарушением инструкции и возможно его никто бы не заметил, если бы вслед за этим не произошло еще одно происшествие, которое в армии называют «ЧП».
Когда Аркадий привел смену в караульное помещение, он случайно обратил внимание в сторону второго поста, который был
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
105
хорошо виден на фоне освещения луной. Опытным глазом он не увидел у грибка фигуры часового и тут же вспомнил красноармейца Гудаутова, который, дойдя до поста все еще не мог как следует проснуться, а у него вдруг появилось чувство тревоги за Гудаутова. Он завел смену в караульное помещение, приказал разрядить оружие и доложил начальнику караула об окончании смены постов. Затем он вышел на улицу и решил проверить несение службы Гудаутовым. Аркадий бегом побежал ко второму посту, там его никто не остановил. Он снял с предохранителя затвор автомата и подошел вплотную к грибку, к своему ужасу Аркадий увидел в окопе укрывшегося плащом, сидевшего на ступеньке Гудаутова, который обхватив винтовку двумя руками, крепко спал. Взяв железный прут, висевший у гильзы от снаряда, он стукнул по ней два раза, это был сигнал вызова начальника караула. От звонка в гильзу Гудаутов проснулся и выскочив из окопа, встал с винтовкой у грибка.
– Вы почему спите на посту, Гудаутов? – строго спросил его Аркадий.
– Я не спал, товарищ младший сержант! – как ни в чем не бывало ответил Гудаутов.
– Как же вы можете отрицать свой сон на посту, если я стою рядом с вами, а вы даже не остановили меня? – сказал Аркадий.
– Я вас останавливал, и вы ответили мне. Узнав вас по голосу, я подпустил вас к посту. – нагло врал Гудаутов, страшась ответственности за сон на посту.
– Как вам не стыдно врать мне в глаза? Вы же спали в окопе, обнявшись с винтовкой! – сказал Аркадий, удивляясь наглости Гудаутова.
– Вы наговаривайте на меня, товарищ младший сержант, я не был в окопе и тем более не спал! – ответил Гудаутов. В это время часовой первого поста окликнул начальника караула. Вскоре он с двумя караульными быстрым шагом подходил ко второму посту. Теперь Гудаутов действовал точно по уставу. Прибыв на пост лейтенант Синицын спросил:
– Что у вас тут произошло?
– Вот красноармеец Гудаутов спал на посту! – ответил Аркадий.
– Никак нет, я не спал, товарищ лейтенант! – возразил Гудаутов.
– Младший сержант Григорьев, а где ваши сопровождающие? Вы прекрасно знаете, что без сопровождающих на посты ходить для проверки часовых запрещено! – спросил Синицын.
– Я, товарищ лейтенант, когда заметил на фоне света луны, что на втором посту у грибка нет часового, я решил, сам проверить
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
106
Гудаутова без сопровождающих! – ответил Аркадий.
– Красноармеец Гудаутов, как вы себя чувствуете? – спросил Синицын.
– Я здоров, чувствую себя хорошо. – ответил Гудаутов.
– Тогда расскажите свои обязанности. Гудаутов без запинки рассказал обязанности часового на посту.
– Отлично, товарищ Гудаутов, продолжайте нести службу, а все за мной в караульное помещение! – приказал Синицын.
После этого случая Синицын вызвал Аркадия в свой кабинет.
– Вы младший сержант Григорьев, отлично знаете устав караульной службы, но только что его требования вы нарушили дважды. Во-первых, если бы вы вели смену по периметру, Гудаутов не полез бы в окоп и не уснул бы на посту. Вы ведь по территории склада вели смену с шестого поста?
– Так точно, товарищ лейтенант! – опустив голову, виновато ответил Аркадий.
– И во-вторых, почему вы пошли на периметр без сопровождения? Вы же прекрасно знаете, если нет свидетелей, часовой всегда прав. Как вы можете доказать, что он спал на посту? Кто подтвердит этот факт? Как же вы, Григорьев, так опростоволосились? – назидательно внушал ему Синицын. Начальник караула еще долго произносил различного рода нотации, а Аркадий молча слушал их, понимая, что Синицын совершенно прав. В конце разговора Аркадий только и сказал:
– Виноват, товарищ лейтенант!
– Вот говоришь виноват, а я вынужден этот случай записать в постовую ведомость! – сказал Синицын.
После смены караула за нарушение устава караульной службы старший лейтенант Алексеев на совещании сержантов объявил Аркадию выговор.
– Почему же Гудаутов остался не наказанным за сон на посту? – спросил Аркадий.
– Бездоказательно это, товарищ Григорьев, а все по вашей вине. Это вам впредь наука, а теперь идите на квартиру подполковника Березина, он сегодня уезжает от нас в девятую армию. – сказал Алексеев.
В порожней квартире Березина стоял небольшой чемодан, навстречу вышел Березин в гимнастерке при снаряжении, в сапогах.
– Аркадий! Проходи сюда! Вот и настал день моего отъезда. Как твои успехи? – спросил Березину сам отвлеченно посмотрел в окно, думая о чем-то о своем.
– У вас, дядя Степа, какие-то неприятности? – спросил Аркадий.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
107
– Нет, нет, все хорошо, какие там неприятности, когда уезжаю на передовую, на фронт! – сказал он, и снова его глаза отрешенно посмотрел мимо Аркадия.
– Вы, дядя Степа, прямо сейчас уезжаете?
– Да вот жду машину, я уже попрощался с командирами управления, передал помпотылу все книги на хранение, пожал руку вашему Алексееву, теперь вот с тобой хотел проститься, привязался я парень к тебе за время твоей учебы, да во общем, прощай и иди в подразделение. – сказал он.
– А как же с адресом Ирины? – спросил Аркадий.
– Значит ты еще не забыл ее?
– Нет, дядя Степа, я ее никогда не забуду. Если вы не дадите адреса, я буду писать в адресный стол Свердловска и разыщу ее.
– А надо ли это делать, Аркадий? Вы с ней еще так молоды и у вас в жизни будет еще много всякого, чего вы с ней еще и не подозреваете!
– Вы извините, дядя Степа, но я люблю Ирину, я никому в этом еще не признавался, даже Ирине! Почему вы, дядя Степа, против наших серьезных отношений с ней?
– Потому, Аркадий, что в сущности вы с ней еще дети, и любовь для вас звучит несерьезно. Повзрослеете и совсем по-иному будете смотреть на ваши теперешние «серьезные отношения»! – твердо произнес Березин.
– Но это покажет время! Вы сами об этом говорили, что плохого, если мы будем переписываться, а потом разберемся сами, поймем, что мы не созданы друг для друга и по-хорошему разойдемся в разные стороны, а если вдруг все наоборот?
– Мда! Пожалуй, ты прав, Аркадий, вполне убедил, вот ее последнее письмо, возьми его себе и поступайте с Ириной, как подскажет вам ваши юные сердца! – сказал Березин и достал из правого нагрудного кармана вчетверо сложенный лист бумаги и подал его Аркадию, тот хотел прочитать письмо, но Березин остановил его:
– Прочтешь потом без меня, а сейчас давай попрощаемся, мой дорогой юный друг! – сказал Березин и обнял Аркадия.
– Прощайте, дядя Степа!
– Я буду рад, если вы с Ириной обретете друг друга, в своей жизни! Помни, она сирота, обижать ее тебе будет большой грех! Но я надеюсь на тебя, Аркадий!
– Я никогда не стану обижать Ирину, она для меня святая! – сказал Аркадий и в глазах его блеснули слезы.
– Ну тогда иди, Аркадий и помни, что ты мне обещал! – сказал Березин, а Аркадий уже ответить ничего не мог, комок,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
108
появившийся в горле, душил его.
Письмо Ирины он прочитал после вечерней поверки, уединившись в ленкомнате. Ирина писала отцу:
«Дорогой папочка! Может ты уже на фронте и я, не зная твоего адреса, пишу тебе на наш старый, в нашу уютную трехкомнатную квартиру, где мы прожили с тобой много лет и где я выросла. Знаю, что, если письмо и не достанет тебя, твои друзья переправят его к тебе на фронт. О себе сообщаю, что у бабушки мне хорошо. Я устроилась на работу на литерный завод, получаю хороший паек и кажется в этом смысле у нас проблем нет. Только очень скучаю по нашему гарнизону, по тебе, папочка, извини не могу умолчать, что и по Аркадию тоже страдаю! Он, наверное, уже вернулся в часть и прочитал мою исповедь. Нет, папочка, это не прощание с детством, как ты говоришь, а встреча с юностью. Я продолжаю любить его, хотя понимаю, что может быть не получу взаимности. Поговори, пожалуйста с ним, выясни, а лучше все-таки дай ему мой адрес, если любит – напишет, а если не напишет, я изведусь от горя! Вчера встретила в городе юношу в военной форме очень похожего на Аркадия. Не знаю, что со мной случилось, но я даже дернула его за рукав гимнастерки, он оглянулся, но это был совсем не Аркадий. Я извинилась, он хотел тут же познакомиться со мной, но я убежала домой и долго плакала у себя в комнате. Больше не знаю, что написать. Очень жду от тебя весточки, а может и от Аркадия. До свидания, папочка, твоя Ирина!»
Всхлипнув, Аркадий пошел к своей кровати, так как от усталости валился с ног. Завтра подъем, занятия и снова в караул, который от однообразности ужасно надоел.
На следующий день Аркадий попросил старшего сержанта Степанова освободить его от занятий. Получив разрешение, он пошел в ружейную мастерскую к сержанту Галелейскому, который, увидев Аркадия, спросил, почему он не на занятиях?
– Старший сержант Степанов освободил меня от них, так как все, что они изучают, я мог бы с успехом рассказать наизусть.
– А ты, оказывается, зазнайка! А ведь это тебе так кажется. Уставы и наставления как бы ты их не знал, надо читать, перечитывать и каждый раз находить что-то в них новое. Ну а теперь выкладывай, что у тебя стряслось?
– Я, Петя, был вчера у подполковника Березина, он уехал на передовую.
– Я это знаю, Аркадий. Мы тут без тебя помогали отправлять его дочку Ирину в Свердловск к бабушке, очень славная девочка, вот тебе бы такую на будущее! – сказал Галелейский. Аркадий вдруг побледнел и замолк.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
109
– Ты уж не заболел ли, Аркадий? Осунулся и лицо побледнело. Что с тобой?
– Знаешь, Петя, ты теперь мой самый близкий человек, можно ли я открою тебе свою душевную тайну?
– Как хочешь, Аркадий, если доверяешь, и я смогу тебе в чем-то помочь, можешь на меня положиться! – сказал Галелейский.
– Вот прочти! – сказал Аркадий, и достал из нагрудного кармана гимнастерки два исписанных листа. Галелейский углубился в чтение. Прочитав оба письма, он снова посмотрел в лицо Аркадию.
– И ты написал ей ответ?
– Нет еще, просто некогда было.
– И что же ты хочешь ей ответить?
– Я не знаю. Мне Степан Ильич, ее отец, советовал крепко подумать, прежде чем написать Ирине ответ. Он очень боится, что я могу ее обнадежить, а потом изменить ей. Он также сообщил мне, что Ирина чувствительная девочка и для нее это будет трагедия!
– Ну, а ты как думаешь, можешь ей изменить или забыть ее? Может быть прав Березин?
– Нет, он не прав! Я не могу ее забыть, тем более изменить ей. Я еще до госпиталя любил Ирину, но даже думать об этом не смел. Она такая красивая, стройная, начитанная и добрая, что я боялся даже смотреть ей в глаза. Я даже не мог себе представить, что она вдруг заинтересуется мной и даже полюбит меня, а из этих двух писем я такое узнал, что до сих пор не могу прийти в себя! Да, я люблю Ирину!
– Так в чем же дело? Вон садись за мой стол, бери ручку, чернила, бумагу и валяй, пиши все, что тебе подсказывает твое сердце! Пиши и не бойся никого. Помни, самое великое чудо в человеке – это любовь! – оказал Галелейский. Он усадил Аркадия за свой стол, а сам подошел к верстаку и стал подгонять пружину спускового крючка к казенной части винтовки.
Через десять минут Аркадий, наконец, написал письмо, полное признаний в любви и клятв в вечной верности, но, прочитав написанное, он тут же смял лист и отложил в сторону, второй исписанный им лист также не понравился ему,
– Ты так всю бумагу мне изведешь! Что у тебя за проблема? – спросил Галелейский.
– Ты знаешь, Петя, у нее письма какие-то поэтические и очень стройные, а у меня одни клятвы. Я боюсь своей неумелой эрудицией оттолкнуть ее от себя!
– Да, брат, это ты верно сказал. Бывает так, влюбится человек в какую-нибудь красавицу, обожествит ее, и вдруг она что-нибудь произнесет такое неестественное, что всю ее обаятельность как
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
110
ветром сдует! Я тебе, конечно, не помощник в этой, как ты выразился эрудиции. Любовь со стороны нуждается в сочувствии, но не в помощи, только одно скажу, ты больше от сердца пиши и отбрось эту твою эрудицию, тогда пафос и клятвы сами собой отойдут! – сказал Галелейский, а Аркадий снова принялся за письмо. Наконец он закончив писать, сказал:
– Все, Петя, кажется получилось, может прочтешь?
– Извини, Аркадий, никогда не читал чужие письма о любви. Не в моих правилах вторгаться в твою душу, тем более в юную. Если тебе нравится, значит все хорошо! Посылай и жди ответа! – сказал Галелейский.
– А письма Ирины тогда зачем читал?
– Ты же, Аркадий, хотел посвятить меня в свою тайну, вот мне и пришлось ради дружбы прочитать письма Ирины, а тайны-то здесь никакой и не было!
– Ну что ж, спасибо и за это, что помог мне хорошим советом! – сказал Аркадий.
В тот же день он послал Ирине свое заветное письмо и стал с нетерпением ждать от своей возлюбленной ответа. Однажды Аркадия позвал к себе сержант Самсонов, который обучал его приемам рукопашного боя, применяемых в основном в десантных войсках. В этих приемах борьбы Аркадий оказался прилежным учеником и многое чего преуспел. Поэтому он любил своего командира не только за справедливость, доброту и строгость, но и еще за то, что сержант Самсонов прибыл из десантных войск и всегда себя называл «десантником-диверсантником». Самсонов спросил Аркадия:
– Хочешь поехать со мной на Северный Кавказ?
– Еще бы не хотеть, конечно хочу! – радостно ответил Аркадий.
– Тогда иди к старшему сержанту Степанову и спроси у него разрешения обратиться к командиру роты. У старшего лейтенанта Алексеева просись, чем черт не шутит, может вдруг разрешит? Я уже говорил ему о тебе, но он ничего не ответил, так что дерзай, Аника-воин! – сказал Самсонов.
– Не называй меня, Аникой-воином, а то не поеду с тобой! – обидевшись, сказал Аркадий.
– Ну, ты уморил! Еще тебе не разрешили со мной ехать, а ты не поеду! Ну и не езди, я ему добро делаю, а он еще условия ставит! – улыбаясь, сказал Самсонов.
– Ладно, Виталий, я пошел к Степанову, но ты все-таки не называй меня Аникой-воином!
– Если получишь от Алексеева добро – обещаю! – ответил
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
111
Самсонов. Аркадий, запустив большие пальцы рук под новенький американский ремень, заправил гимнастерку и, получив разрешение у Степанова обратиться к командиру роты, пошел в канцелярию.
– Товарищ, старший лейтенант! Разрешите к вам обратиться по личному вопросу! – четко приложив руку к пилотке сказал Аркадий.
– Что сержант Самсонов направил? А сам-то желаешь поехать в командировку? – упредил его Алексеев.
– Так точно! Желание есть и огромное, товарищ старший лейтенант! – почти крикнул Аркадий.
– Да не кричите вы, Григорьев, и так хорошо слышу! Собирайтесь в командировку с сержантом Самсоновым, будете сопровождать четыре вагона с боеприпасами. Все ясно?
– Так точно все ясно, товарищ старший лейтенант! – радостно крикнул Аркадий.
– Можете идти, крикун! – сказал Алексеев, и Аркадий пулей выскочил из канцелярии.
Выехали они на следующий день в товарном вагоне-теплушке. Состав караула был из пяти человек: начальник караула сержант Самсонов, своим помощником он назначил младшего сержанта Григорьева, а караульные красноармейцы: Ярмамедов, Сипатов и Горский.
В управлении склада Самсонов получил документы на сопровождаемый груз, продпаек и аттестат. Весь состав караула вооружили автоматами ППШ.
В теплушке Самсонов приказал всем сесть на нары и сказал:
– Товарищи красноармейцы! Будем следовать через Махачкалу, Гудермес по северной ветке, конечная станция Моздок. Груз сдаем на фронтовую базу девятой армии и после выполнения задачи, возвращаемся в часть. Помните, фронтовая обстановка будет на всем протяжении пути. Если меня убьет, в командование караулом вступает младший сержант Григорьев. Несмотря на то, что он молод, его приказания для вас будут законом, как и мои. Вопросы есть? Пока вопросов не оказалось. Самсонов заполнил постовую ведомость. Пост оборудовали в тамбуре среднего вагона и первым на пост заступив Ярмамедов. Так как погода стояла жаркая, часовые сменялись через каждые четыре часа. Состав двигался почти без остановок, а утором их воем сирен встречала Махачкала. Оказывается, с утра немецкие самолеты бомбили порт. Несколько бомб упало вблизи железнодорожной станции, с которой срочно убирали составы, расталкивая их в обе стороны. Состав, в котором следовал караул Самсонова, через несколько минут возобновил движение на Шамаху. К вечеру состав проследовал узловую станцию
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
112
Червленная, где комендант вызвал начальника состава и сообщил, что разгрузка вагонов будет организована ночью. Начальникам караулов, сопровождающих груз, документы можно оформить с представителем девятой армии в комендатуре железнодорожной станции.
Настала ночь. Вагоны состава расцепили. К Самсонову подошел инженер-подполковник и, предъявив документы на получаемый груз из Сумгаита, залез в теплушку.
– Ваш груз, товарищи сейчас повезут в сторону Моздока и разгрузят на перегоне, я поеду с вами. – сказал он и встав у открытой двери, стал наблюдать за местностью.
Скоро к ним подогнали дрезину, которая потянула их четыре вагона со станции Червленная на запад. Ехали медленно, останавливаясь на каждом полустанке. Окончательно встали у самого берега реки Терек, недалеко от небольшой станции Стодеревская. Здесь их ждали грузовики и группа красноармейцев до двух взводов. Вагоны со снарядами вскрыли, и закипели разгрузочные работы. Когда разгрузка закончилась, где-то недалеко на востоке послышались мощные взрывы. С дрезины сообщили, что немецкие самолеты бомбят станцию Ищерскую. К Самсонову подошел инженер-подполковник, ехавший с караулом в теплушке. Он тут же оформил документы о приеме груза и сообщил, что сопровождающий вагоны с грузом караул свободен, но ехать по железной дороге нельзя, у станции Ищерской немцы разбомбили большой участок железнодорожного полотна, так что вам, товарищ сержант Самсонов, придется ждать здесь несколько суток.
Самсонов собрал личный состав караула и вдруг, загадочно улыбнувшись, сказал:
– Ребята, ехать назад нельзя, немцы разбомбили путь, сколько нам здесь придется загорать – неизвестно. Немцы совсем близко под Моздоком. Давайте вольемся в какое-нибудь здешнее подразделение и может удастся каждому из нас уничтожить по нескольку фрицев?
– Согласны, товарищ сержант! – воскликнул радостно Аркадий и глаза его загорелись озорным огоньком.
– Это приказ, товарищ сержант? – спросил красноармеец Ярмамедов.
– Если бы был мой приказ, я бы не разговаривал с вами, а просто приказал бы и все! Нет, это не приказ, вы, товарищ Ярмамедов, можете оставаться возле дрезины и ждать, а при возможности можете следовать в свою часть без документов! – сказал Самсонов.
– Вы не в праве так поступить, товарищ сержант. Вам придется за это ответить не меньше, чем перед трибуналом! – сказал
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
113
Ярмамедов.
– Ну и ответим! Я – бывший десантник и мне не в первой за что-то отвечать. За смелость не судят, товарищ Ярмамедов. Только вот Григорьеву тоже придется остаться! – сказал Самсонов и неуверенно посмотрел на Аркадия.
– Да вы что, товарищ сержант, говорите? Вы, наверное, шутите? Как же я останусь здесь? Ни за что! – обиженно воскликнул Аркадий.
– Ладно, Аркаша, пойдем. Может еще ничего и не получится у нас! – оказал Самсонов. Красноармейцы разгрузили вагоны. Самсонов подошел к лейтенанту, руководившему разгрузкой и спросил:
– Можно ли составу караула на вашей машине подъехать к вашему штабу?
– Конечно можно, садитесь, лишними не будете, немцы штурмуют Моздок, скоро у нас будет жарко. А железную дорогу вряд ли кто сейчас будет восстанавливать, не до этого. – сказал лейтенант, и удостоверившись, что люди Самсонова разместились на ящиках и, обратив внимание на стоящего у вагонов Ярмамедова, добавил:
– А вы, товарищ боец, почему не садитесь?
– Я, товарищ лейтенант, с разрешения сержанта, остаюсь здесь. – ответил он.
Через Терек переехали по понтонному мосту, который саперы тут же стали разбирать. Машины с боеприпасами прибыли на базу тыла бригады. Здесь руководил всем какой-то полковник. Лейтенант подошел к нему и доложил о доставке боеприпасов в бригаду:
– Вот, товарищ полковник, привез состав караула, сопровождающего груз. Хотят переждать у нас, пока наладят железнодорожное полотно у Ищерской.
– Кто вы, стрелки, пулеметчики или артиллеристы? – спросил полковник.
– Товарищ полковник, все мы классные станковые пулеметчики и хотим учувствовать в боях за Моздок! – звонко произнес Аркадий.
– А это еще что за малец?
– Я не малец, а младший сержант Григорьев! – четко доложил Аркадий.
– Вижу, что младший сержант и медаль твою вижу, за что наградили?
– За отличие по охране военного объекта!
– А с Максимом-то как справляешься?
– Мы с ним, товарищ полковник на «ты»!
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
114
– А вы, товарищ сержант, что скажете?
– Я, товарищ полковник, подтверждаю слова младшего сержанта Григорьева, и в свою очередь от себя, как от начальника караула, прошу дать нам возможность участвовать в боях за Моздок, так как в свою часть мы, видимо, попадем не скоро. – сказал Самсонов.
– Ну что ж намерение ваше вполне благородно, а сейчас, Ризов, проводи-ка их в шестой батальон. Комбату передай, пусть выделит им станковый пулемет, это готовый хорошо обученный расчет!
– Есть, товарищ полковник! – сказал лейтенант Ризов и повел группу Самсонова в район обороны шестого батальона.
На рассвете на левом фланге бригады, недалеко от переправы у города Моздок, немцы предприняли несколько мощных атак пехоты с танками. Там начались упорные бои. Через три дня, расширив плацдарм атаки немецких танков, бои завязались по всему фронту бригады.
Самсонову с его расчетом указали огневую позицию в окопе возле куста бузины. Короткими очередями он лично, стреляя из пулемета, старался отсечь немецкую пехоту от танков и это у него получалось хорошо. Аркадий подавал ленту, а Сипатов с Горским подносили коробки с лентами набитыми патронами. Вдруг вокруг скопа, где расположился расчет пулемета, стали разрываться немецкие мины. «Засекли!» – подумал Самсонов и приказал тут же занять другой окоп. Когда пулеметчики установили пулемет на новой огневой позиции, к Самсонову по траншее подошел командир пулеметного взвода лейтенант Эмхвири:
– Товарищ сержант! У нас на левом фланге роты вон на той высоте, из-за пустяка вышел из строя один «Максим». У пулемета остался только второй номер, который не знает, как устранить задержку пулемета. Мне сказали, что в вашем расчете все классные пулеметчики, пошлите кого-нибудь на левый фланг ликвидировать неисправность пулемета!
– Аркадий! – обратился Самсонов к Григорьеву, – видишь на левом фланге роты ту высоту?
– Так точно вижу! – сказал Аркадий.
– Тогда бегом по траншее туда, в ЗИПе найдешь все, как исправить машину, в этом ты прекрасно разберешься!
– Конечно, разберусь, Виталий, я пошел, до встречи! – крикнул Аркадий и по траншее побежал на левый фланг роты.
На высоте у пулемета его встретил боец, чуть по старше его. Аркадий увидел на гимнастерке на красной колодочке висела медаль «За боевые заслуги». Боец был подпоясан американским поясным
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
115
ремнем точно таким же как у Аркадия.
– Привет, коллега! Что у тебя тут?
– Да, вот не открывается затвор, бью по рукоятке, всю ладонь отбил.
– Эх ты, горе пулеметчик, а еще медалью награжден! Вытаскивай из чехла малую лопату! – приказал Аркадий. Боец быстро вытащил лопату и подал ее Аркадию. Несколько ударов черенком лопатки по рукоятке и затвор пулемета открылся. Вытащив из пазов боевой личинки патрон, напрессованной на него оторванного от гильзы дульца, Аркадий быстро снял затвор.
– ЗИП, скорее сюда! – крикнул он бойцу-пулеметчику, тот подал ЗИП, из которого Аркадий достал запасную шайбу, ключом отвернул гайку шатуна, выбросил старую шайбу и вставил новую. Быстро собрав пулемет, он крикнул пулеметчику:
– Давай ленту! Приняв в приемнике наконечник ленты и, зарядив пулемет, Аркадий открыл огонь по наступающей пехоте с танками. В это время в центре обороны роты немецкие танки с автоматчиками уже прошли первую траншею и начали распространяться в глубь обороны. Аркадий повернул пулемет к центру обороны и фланговым огнем скосил наступающие немецкие цепи, но пулемет вдруг снова замолчал. Аркадий посмотрел на своего коллегу и крикнул:
– Нет, это не задержка, кончились патроны, давай другую ленту! Но молодой пулеметчик с медалью только развел руками.
– Где у вас тут пункт боепитания? – крикнул Аркадий.
– Вон за тем поворотом траншеи и налево по ходу сообщения!
– Ну, так неси скорей! Немцы уже прорвали нашу оборону! – крикнул Аркадий. Увидев, как тот медленно пошел по траншее, он догнал его, выхватил из его рук пустые коробки с лентами и сам побежал на пункт боевого питания, который довольно быстро отыскал. Там ему выдали две коробки со снаряженными лентами и Аркадий так же бегом побежал к пулемету. Он миновал изгиб траншеи и уже увидел и пулемет, и пулеметчика, как вдруг его обдало жаркой тугой волной, сдавило грудь, отбросило на несколько метров назад в траншею, больно ударило металлической коробкой в левый бок. Аркадий несколько раз попытался сделать вдох, но не смог. В глазах вдруг потемнело, и он перестал чувствовать боль в боку. Затем, кое-как отдышавшись, хотел подняться на ноги, но снова почувствовал острую боль в левом боку. Боясь потерять сознание, Аркадий осторожно пополз по дну траншеи, но только в противоположную сторону от пулеметной позиции.
Самсонов видел, как на левом фланге района обороны роты немцы ворвались в первую траншею и продвинулись вплотную ко
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
116
второй. Бойцы второго взвода, оставшиеся отрезанными от батальона, не дрогнули и продолжали держать оборону. Их огонь был направлен во фланг наступающей немецкой пехоте. Но в это время застрочил станковый пулемет у высоты. По меткости и эффективности огня, Самсонов понял, что стреляет из пулемета Аркадий. Скосив первые цепи наступающих, он перенес огонь по прорвавшимся немецким автоматчикам в центре района обороны роты. Самсонов радовался за своего питомца. «Аркадий поистине стал классным пулеметчиком!» – думал он, продолжая вести огонь из своего пулемета. Он посмотрел еще раз в сторону высоты на левом фланге и вдруг скорей почувствовал, чем увидел, что пулемет Аркадия замолчал. «Неужели он не сумел устранить задержку?» – подумал Самсонов, снова припадая к прицелу своего пулемета. Он строчил, глядя в прорезь прицела, а сам косил свои глаза на левый фланг. Вдруг крик отчаяния вырвался из его груди. Он увидел, как у высоты, где стоял станковый пулемет Аркадия взметнулось облако взрыва, и снаряд разнес его пулемет. Не поверив своим глазам, Самсонов закрыл веки, а когда открыл, то на месте пулемета Аркадия увидел воронку и бесформенные предметы, валявшиеся вокруг, где все еще висело облако дыма от взрыва.
«Что это? Погиб Аркадий?» – думал он, но верить в это он не хотел. Разные тревожные мысли теснились в его голове, и он закричал:
– Сипатов, принимай пулемет, а я пошел на левый фланг, надо спасать Аркадия! Самсонов побежал по траншее, на стыке первого взвода со вторым в окопах увидел немецких солдат. Пригнувшись, незаметно приблизился к ним и как коршун внезапно налетел со своей неизменной десантной финкой. Уничтожив трех немцев, он заметил, как по ходу сообщения к нему бежали автоматчики. Избегая перестрелки, он бросился вдоль по траншее, чувствуя град автоматных пуль, просвистевших рядом.
Проскочив участок траншеи, занятый немцами, Самсонов наконец увидел позицию второго взвода, отрезанного от роты. Его прикрыли огнем и приняли в свои объятия. Здесь он увидел слева на скате высоты, где была оборудована позиция для «Максима», воронку от взрыва снаряда и разбитые части станкового пулемета: искореженный кожух, согнутый хобот станка, далеко в стороне валялся изогнутый щит. Рядом с воронкой были видны кровавые клочки обмундирования, один сапог с торчащей из его голенища окровавленной кости ноги. Еще в боях под Одессой Самсонов много раз видел ужасы смерти и кровь товарищей, но здесь ему стало не по себе. Он понял, что Аркадия больше нет, хотя все еще на что-то надеялся. Самсонов решил собрать останки юного друга и
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
117
похоронить его на склоне высоты. За торчащий из земли ворот, он вытащил клочки окровавленной гимнастерки, с кусками грудной клетки, на гимнастерке вдруг увидел тускло блеснувшую медаль «За боевые заслуги», и перебитый в нескольких местах американский поясной ремень с бронзовой пряжкой. Теперь никаких сомнений в гибели Аркадия уже не было. Сняв медаль и подобрав кусок ремня с пряжкой, он хотел еще найти красноармейскую книжку, но в левом кармане гимнастерки ее не оказалось, а правой части гимнастерки с нагрудным карманом он отыскать не смог. Окровавленные останки он похоронил на склоне высоты, затем сжав челюсти, чтоб не заплакать, сказал:
– Прости, Аркадий! Это я виноват в твоей гибели! Прав был Ярмамедов, что мне придется отвечать за свое неверное решение, остаться в бригаде и участвовать в боях за Моздок. Но только во сто крат было бы лучше отвечать перед военным трибуналом, чем сейчас перед своей совестью! Он протер носовым платком медаль, остаток поясного ремня, положил их в свой вещевой мешок и осмотрелся вокруг. «Теперь надо вырваться из этого мешка, быстрей добираться в свою часть и сдать документы о принятых у караула боеприпасах, доложить обо всем случившемся с ними, о гибели Аркадия и попроситься на передовую. Буду мстить за Аркадия беспощадно!» – думал Самсонов, направляясь по траншее в сторону командного пункта шестого батальона. Сумев еще раз прорваться с позиции второго взвода Самсонов разыскал Сипатова, Горского и доложил командиру батальона майору Драгину о гибели младшего сержанта Григорьева, а также об убытии в свою часть.
На попутной машине они добрались до железнодорожной станции Вознесенская и первой же военно-санитарной летучкой уехали в направлении Грозного. Там они пересели на товарный поезд, загруженный сельхозмашинами и через четыре дня были в своей части.
Самсонов подробно изложил старшему лейтенанту Алексееву о своем решении, привлечь караул к участию в боевых действиях за Моздок в составе шестого батальона, восьмой гвардейской бригады и еще о том, как погиб Аркадий. Он положил на стол Алексееву медаль «За боевые заслуги» и пряжку с куском американского поясного ремня.
В тот же день Алексеев приказал выслать извещение о гибели Григорьева его матери в Киров. Сержант Галелейский, у знав о гибели Аркадия, долго сидел и смотрел на фотографию, где он и Аркадий были сфотографированы вместе. Затем взял лист бумаги и обмакнув перо в чернильницу, начал писать письмо Ирине Березиной, адрес которой хранился у него в ящике
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
118
инструментального стола.
Он решил написать ей всю правду, так будет лучше! «Сначала пусть будет боль, а затем время рассасывает все». – думал он. Заклеив письмо в единственный конверт, который лежал в столе верстака, Галелейский направился было к почтальону Бушуеву, но к его удивлению Бушуев сам пришел в мастерскую.
– Товарищ сержант! К нам прибыл новый комиссар роты старший политрук Барабин. – доложил он.
– Из-за этого ты и прибыл ко мне?
– Нет, не только из-за этого, товарищ сержант, мне старшина Багиров приказал собрать сержантский состав в ленинскую комнату к девятнадцати часам, с вами будет беседовать старший политрук Барабин.
– Хорошо, Бушуев, я понял тебя, а вот это письмо забери и завтра чтоб отправил по адресату!
– Есть, товарищ сержант, отправить ваше письмо вашей девушке! – звонко произнес Бушуев.
– Нет, Бушуев, это письмо не моей девушке, а Ирине Березиной, где я сообщаю ей о гибели нашего Аркадия. – сказал Галелейский.
– Мне все не верится, что Аркадий погиб. Зачем только его послали в эту командировку с Самсоновым? – посетовал Бушуев. И щелкнув каблуками, у шел в подразделение.
К девятнадцати часам Галелейский прибыл в ленинскую комнату где уже собрались свободные от наряда сержанты роты. Вскоре в ленинскую комнату пришел старший лейтенант Алексеев, а за ним среднего роста, худощавый, с глубоко посаженными глазами политработник в звании старшего политрука. Алексеев представил его как комиссара части. Старший политрук подошел к столу, покрытому красной скатертью, оперся о него руками и сказал:
– Моя фамилия Барабин Игнат Петрович, направлен к вам на должность комиссара части. Сегодня я решил сначала познакомится с сержантским составом роты, – заговорил он, затем коротко рассказал свою биографию, посетовал на то, что ему не пришлось побывать на передовой. В настоящее время будем служить вместе, рассчитываю на вашу поддержку в выполнении поставленной перед нами боевой задачи по охране и обороне важного военного объекта в составе Закавказского фронта и эту задачу впредь будем выполнять только на отлично! – заключил Барабин.
– Товарищ старший политрук! Мы ведь и до вашего прихода к нам боевую задачу выполняли только на отлично! – с оттенком иронии сказал сержант Рычков.
– Это хорошо! Значит так будем держать! – улыбнулся
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
119
Барабин.
– И стало быть без всякого прогресса? – съязвил сержант Мохов.
– Надеюсь, прогресс будет, я постараюсь обеспечить прогресс! – растерянно сказал Барабин. Он не ожидал такой реакции со стороны сержантов, так как с самого начала, как стал политработником, боялся большой аудитории, выступать перед которой просто не умел.
Сержанты задавали ему еще ряд вопросов и по мере того, как Барабин отвечал на них, он все меньше нравился им. Галелейский молчал. Он невольно сравнивал этого Барабина со старшим политруком Колесниковым и, хотя бывший комиссар был порядочной занудой, но интеллектуально намного превосходил Барабина. Он вспомнил, как все обрадовались тогда переводу Колесникова в Мардакянский госпиталь. Выходит, зря радовались. Этот Барабин – не рыба, не мясо. Где такого отыскали на нашу голову? Очень скоро предположения Галелейского стали сбываться. При проведении первой политинформации Барабин настолько утратил авторитет оратора, а стало быть и политработника, что о нем начали сочинять анекдоты. Скоро это дошло до сведения политуправления армии, после чего в подразделение к Алексееву прибыл начальник политуправления бригадный комиссар Юшкевич. Проверкой комиссии политуправления армии была выявлена полная несостоятельность старшего политрука Барабина, как комиссара небольшой части, и сделан вывод, что он должности не соответствует. Но после посещения Юшкевича с группой командиров политуправления все оставалось на своих местах, за исключением того, что Барабин перестал проводить политинформации и вообще выступать перед личным составом. Всю работу политрука роты взвалил на себя старший лейтенант Алексеев, который частенько приобщал к проведению политинформации старшего оружейника сержанта Галелейского. Алексеев даже однажды предложил Галелейскому занять должность замполитрука роты с присвоением ему этого политического звания, но Галелейский категорически отказался.
– Я, слесарь-оружейник, для меня слаще меда возиться с железками, чем с бумагами! – говорил он.
С сержантом Самсоновым очень давно у него завязалась крепкая дружба и больше они в свою дружескую компанию никого не допускали, кроме юного Аркадия. Скорей всего для Аркадия они были хорошими наставниками, но это не мешало им открывать перед Аркадием самые сокровенные личные тайны. Тем же платил им и Аркадий. Но Аркадий погиб, а Самсонов настоял на гарнизонной
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
120
медицинской комиссии, которая опять-таки по его настоянию, признала Самсонова годным для службы в десантных войсках и теперь он готовился к отправке на передовую. Галелейский по душам имел разговор со старшим лейтенантом Алексеевым, чтобы и его направили на передовую вместе с Самсоновым, но Алексеев об этом и слушать не хотел:
– Пока я командую ротой, вы, товарищ Галелейский, о передовой и не мечтайте! А если пошлют меня воевать, обещаю, что поедем вместе! – твердо сказал Алексеев.
Узнав о скором убытии его друга Самсонова в Черноморскую группу в десантные войска, Галелейский не на шутку загрустил. Лишь слабая надежда тлела в его сознании, когда он раздумывал о разговоре со старшим лейтенантом Алексеевым и его обещании.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
121
Глава девятая
В одну из полевых баз, созданных Вейтлингом по долине речки Сумгаит, прибыла конная группа из четырех всадников и трех навьюченных ослов с большими туго набитыми мешками. Всадники спешились и ввели своих коней и ослов между двух холмов в расселину, густо заросшую кустарником дикой туи.
– Масол! Напои животных и задай им корма! – сказал командир этой группы, входя в пещеру, вырытую в откосе одного из холмов.
– Слушаюсь, Курд! – ответил Масол. Это был Ахмедов Ибрагим, верный слуга Вейтлинга и водитель виллиса.
Ахмедов подошел к колодцу и долго опускал бадью, так как колодезь был очень глубок. Второй всадник, стройный высокий с европейской внешностью слегка прихрамывая, вошел в пещеру за Вейтлингом. Вейтлинг включил тумблер и на потолке загорелась автомобильная фара, тускло осветив помещение пещеры.
– Ну что ж, Фриц, с возвращением тебя! – сказал Вейтлинг Бюнкеру, своему бывшему заместителю и другу.
– Спасибо, Арнольд, кажется я вовремя подбросил тебе товар, да и с тобой хотелось встретиться! – улыбнувшись сказал Бюнкер.
– Ты извини, Фриц, но того змееныша, который прострелил тебе весной ногу, мы пока уничтожить не смогли. Исмаилов куда-то его запрятал, и мы потеряли его след.
– Это ничего, Арнольд, уверен, что ты еще отомстишь за мою простреленную ногу, но это сейчас не главное, вот тебе пакет с шифровками, где изложены все установки на будущее для группы «Апшерон». Кстати от Гелена тебе большая благодарность, он удовлетворен действиями группы «Апшерон».
– Спасибо! И что еще есть для меня? – спросил Вейтлинг.
– В общих словах можно сказать, что Кавказ скоро будет наш. В Варшаве сформировано несколько национальных легионов: грузинский, армянский и азербайджанский, я думаю, будут формироваться легионы и других многочисленных национальностей Кавказа, этого дерьма в лагерях хоть лопатой греби, зря едят хлеб, пусть хоть его здесь отрабатывают! – сказал Бюнкер.
– Ну, а ты у меня остаешься или тебе приказано вернуться? – спросил Вейтлинг.
– Какое-то время буду с тобой, думаю помочь тебе в твоем нелегком деле, да и нога моя почти совсем окрепла. Понимаешь, когда лежал в Мардакянах под именем этого Терещенко, русский врач, фамилия его Супрун, рассказал, что после ранения мне кто-то оказал квалифицированную помощь, рана была обильно залита
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
122
йодом, к ноге вместо шины кто-то крепко привязал бинтом две наших финки. – сказал Бюнкер.
– Вот этот «кто-то» и есть тот змееныш, за которым мы долго охотились и в конце концов потеряли его из виду! – сказал Вейтлинг.
– О! Значит этому русскому вундеркинду я обязан не только ранением в ногу, но и жизнью? – воскликнул Бюнкер.
– Да, Фриц, он это сделал для того, чтоб живым сдать тебя Исмаилову, но Саат упредил Исмаилова и быстро эвакуировал тебя в Дербент, там мы внедрили тебя под именем подполковника Терещенко, в местную больницу, а затем передали на санитарный поезд.
– Спасибо тебе за все, Арнольд! Я не забуду твоей заботы обо мне! – дрогнувшим голосом сказал Бюнкер.
– Давай Фриц без сентиментальностей, мы солдаты Фюрера и должны друг друга выручать. Но тут у меня без тебя кое-что произошло. Этот свинья фон Ульман из варшавской разведшколы прислал мне двух своих выпускников. Один разоблачен был сразу, а вот другой вроде бы и работает вполне прилично для новичка, но в глазах какой-то животный страх. Что-то не могу я его понять! – сказал Вейтлинг.
– Испытывал его каким-нибудь образом? Например, поручить подстрелить кого-нибудь или на диверсию послать? – спросил Бюнкер.
– Между прочим операцию по эвакуации тебя из Мардакянского госпиталя прошла, как видишь успешно и его заслуга в этом есть. – сказал Вейтлинг.
– Ну что же покажи мне его, и я что-нибудь придумаю, потом доложу тебе о результатах. – сказал Бюнкер.
– Ладно, займись им, его кличка Хой, ну а фамилия у него армянская, он азербайджанский армянин. – улыбнувшись, сказал Вейтлинг.
– Провалов за мое отсутствие не было? – спросил Бюнкер.
– Нет, удается пока ускользать от недремлющего ока Исмаилова. Правда, недавно помогла, будем говорить, случайность. Только из третьего барака Сумгаитской ТЭЦ уехали, как нагрянул Исмаилов со взводом солдат. Не могу понять, кто его навел на третий барак? Все люди надежные и у всех свое алиби.
– Новеньких в группу не принимали? – спросил Бюнкер.
– Нет, не было, кроме тех двоих от фон Ульмана, но предстоит кажется принять. В Баку на Баилова в доме недалеко от перекрестка с улицей Бакиханова когда-то проживал известный хирург Аманов. Сейчас там проживает его сын Мамед, ему еще нет и семнадцати, но ему вручили в военкомате повестку на призыв в
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
123
армию, а стало быть и на фронт, чего он боится больше всего. И еще этот Мамед – фанатик ислама и кажется фундаменталист. Главное, конечно, в большом семикомнатном доме, это же отличная база в самом Баку под носом у Исмаилова.
– Но ведь ты сказал, что хозяин дома некий Мамед, который вот-вот будет призван в армию и уедет на фронт, дом видимо жилорганы возьмут под опеку? – возразил Бюнкер.
– Дом доктора Аманова останется собственностью его дочери, которая в настоящее время живет в Мардакянах и работает медсестрой в небезызвестном тебе госпитале. Думаю, что с ней тоже можно договориться, кроме того, надо помочь и Мамеду освободиться от призыва в армию. – сказал Вейтлинг.
– Каким это образом? – спросил Бюнкер.
– А также как с тобою поступил этот вундеркинд Григорьев. – сказал Вейтлинг.
– Но тогда какую ценность для нас будет представлять этот молодой инвалид? – с удивлением сказал Бюнкер.
– Я же тебе уже сказал, пусть спокойно живет в своем доме, нам нужен его дом, а там придут наши войска и все станет на свои места – сказал Вейтлинг.
– Это гениально, Арнольд! Значит, говоришь мне заняться расследованием этого случая, кто навел майора Исмаилова на третий барак на ТЭЦ? Может быть этот твой азербайджанский армянин и является стукачом? Того второго ты надеюсь ликвидировал? – спросил Бюнкер.
– Конечно, ликвидировал и даже руками этого армянина Арапетьянса. – сказал Вейтлинг.
– Что-что? Как это было, Арнольд? Расскажи-ка поподробнее?
– Да нет, Фриц. Что ты подозреваешь не может быть, я посылал для контроля нашего Масола. Арапетьянс расстрелял Нариманова на его глазах. Он даже саперную лопату давал Арапетьянсу, чтобы зарыть труп. – сказал Вейтлинг.
– Верно, Масол не может продать, но тогда кто же стукнул Исмаилову про третий барак на ТЭЦ? – обращаясь скорей к себе, чем к Вейтлингу, сказал Бюнкер.
На следующий день Бюнкер в форме майора Красной Армии, с желтой нашивкой на правой стороне гимнастерки, с ореховой тростью в руке заметно прихрамывая, шел по дороге, заросшей верблюжьими колючкам и ведущей на территорию заброшенного тукового завода недалеко от железнодорожной станции Сумгаит. Здесь в бывшей конторе завода в одном из кабинетов его ждал Стасик Арапетьянс, по условной кличке Хой. Арапетьянс уже знал, что встреча с Акаром, о котором ему рассказывал Масол, не сулит
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
124
ничего приятного. Масол говорил про Акара, что у него взгляд удава перед броском на свою жертву и поэтому от страха перед встречей с ним у Арапетьянса ныло под ложечкой. Он прекрасно понимал, зачем Акар по прибытию в группу Апшерон сразу же пригласил на беседу именно его. Значит все-таки есть подозрение, что он не выполнил приказ Курда и отпустил на свободу Нариманова. Надо быть готовым ко всему, признаться в этом грехе, это значит подписать себе смертный приговор. «Нет, если этот удав не только будет смотреть в мои глаза, но и глотать меня самого, я все равно не признаюсь» – думал Арапетьянс, сидя на сломанной табуретке у окна. Но когда вошел в кабинет Акар все оказалось на оборот. Он спокойно знаком руки усадил на табуретку вскочившего было при его появлении Арапетьянса, сел и сам на заранее приготовленную для него Арапетьянсом другую табуретку и как-то ласково посмотрел Арапетьянсу в глаза, начав говорить на русском языке:
– Ну будем знакомы, коллега, я разведчик-профессионал, и поскольку по уставу разведгруппы Апшерон запрещено знать друг друга по именам, назовусь под псевдонимом – Акар.
– А я еще совсем молодой разведчик по кличке Хой. – доверчиво ответил Арапетьянс.
– Ну так вот, Хой, расскажи немного о себе и ответь мне на такой традиционный вопрос: что тебя заставило стать разведчиком? Вопросы, которые он задавал Арапетьянсу для него не имели никакого значения, он знал про Арапетьянса почти все, но в этот момент он изучал подопечного, следил за его манерой говорить, смотреть и вообщем владеть собой. С первых же слов Арапетьянса он понял, что перед ним неглупый, хитрый негодяй с красивой внешностью, но крайне, как это говорят у русских, «слаб в коленках». Под его взглядом он заметил в глазах Арапетьянса почти неуловимые обычным взором искорки лжи и только большой опыт в разведке помог Бюнкеру заметить, как периодически пальцы рук, которые Арапетьянс той дело нервно переплетал на животе, тряслись мелкой дрожью. И когда Арапетьянс начал говорить, как он всю жизнь только и думал о том, чтоб вырваться из Советского Союза и стать агентом иностранной разведки, Бюнкер окончательно понял, что этот Хой ни что иное как тяжкий и не нужный балласт в разведгруппе Апшерон. Как мог Вейтлинг не видеть этого и доверяться ему. Теперь уже было ясно, что этот армянин косвенно или прямо мог навести русскую контрразведку на третий барак в поселке ТЭЦ, остается только вытянуть от этого Арапетьянса подробности. Но прежде, чем это сделать Бюнкер решил по душам поговорить с их преданным и отважным Масолом Ибрагимом Ахмедовым, который был единственным свидетелем расстрела
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
125
Нариманова, работающего на русскую разведку. Но в то же время Бюнкер знал и то, что Ахмедов может не признаться и уж у него-то ни глаза, ни руки не дрогнут, необходимо прижать Ахмедова фактом. И этот факт – отыскать зарытый в песке труп Нариманова.
В назначенное время на территорию тукового завода въехал виллис Вейтлинга, за рулем сидел все тот же Ахмедов или как его называли в группе, Масол. Он весело махнул рукой, приглашая Бюнкера и Арапетьянса в машину. Бюнкер усадил Арапетьянса на командирское кресло, а сам, под сдвинув к себе поближе автомат Ахмедова, приказал ехать по шоссе в сторону поселка ТЭЦ.
– Но, Акар, Курд приказал привезти вас на четвертую базу? – сказал Ахмедов.
– Ничего, Курд подождет, а мы с вами заедем в одно местечко очень важное для меня, да и для вас тоже. – сказал Бюнкер.
– Ну, как хотите, Акар, только не было бы от Курда нам всем! – не догадываясь о цели изменения маршрута сказал Ахмедов. У Арапетьянса снова заболело под ложечкой, он сразу же сообразил, зачем изменил курс виллиса этот таинственный и страшный Акар. Машина подъехала к повороту к поселку ТЭЦ.
– Ну, а теперь, молодые люди, везите меня на то место, где вы ликвидировали и закопали в песок Самура. – властно сказал Бюнкер, уже полностью завладев автоматом ППШ, принадлежащего Ахмедову.
– Ну, так бы и сказали, Акар, а то к поселку ТЭЦ, я знаю это место, где-то у моря у железнодорожного полустанка Яшма! – весело сказал Ахмедов, все еще не понимая, на какой ляд сдался Акару этот, наверное, полусгнивший труп Самура. Он включил передачу и машина, рявкнув мотором, рванулась по шоссе в сторону Яшмы.
Арапетьянс лихорадочно придумывал версии, куда мог деться труп. Он с удовлетворением вспомнил, что яму в песке все-таки Нариманов вырыл, а это может навести Акара на мысль, что труп кто-то откопал и забрал. Но вот и песчаный косогорчик, за который Арапетьянс завел для расстрела Нариманова и за который поленился заглянуть Масол, как роковой символ смерти, показался вдали.
– Вот здесь, – сказал Ахметов и затормозил виллис. Бюнкер вышел из машины и приказал выйти Арапетьянсу и Масолу.
– Показывайте, где могила? – спросил он у Арапетьянса.
– Там за косогорчиком. – ответил Арапетьянс, показывая рукой куда надо идти. Голос его предательски дрожал. Арапетьянс и Ахмедов зашли за песчаный косогор, за ними с автоматом в руках следовал Бюнкер.
– Вот здесь! – сказал Арапетьянс, показывая уже на занесенную ямку в песке.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
126
– Ну, а теперь берите лопату и откапывайте труп вашего Самура! – сказал Бюнкер и подозвал к себе Ахмедова. Тот смотрел по сторонам, разглядывая незнакомую ему местность, что не ускользнуло от Бюнкера.
– Ну а ты, Масол, как думаешь, правильно показывает Хой?
– Наверно, правильно, я не помню. – растерянно ответил Ахмедов.
– Значит ты не заходил за косогорчик, когда Хой расстреливал Самура, да и когда закопал его? – гремел голос Бюнкера.
– Да, Акар, я доверился Хою и не пошел с ним за этот косогорчик. Затем он вышел с лопатой, и мы поехали обратно. – опустив голову сказал Ахмедов.
Бюнкер остановил свой взгляд на Арапетьянсе. Это был действительно взгляд удава перед броском на свою добычу. Волосы Арапетьянса контрастно чернели на белом как лист бумаги лице, губы тряслись, глаза бегали по сторонам. вдруг он, всхлипнув, упал на колени и подняв голову на Бюнкера зарыдал:
– Не убивайте меня, я на все согласен, только не убивайте! Ой, мама, я хочу жить! – он наклонил голову к земле, плечи его вздрагивали от истерического рыдания, затем он посмотрел вверх и истошно заорал. Короткая очередь из автомата заглушили этот предсмертный крик.
Через неделю, выправив положенные документы на майора Красной Армии находящегося в отпуску после излечения в госпитале, Бюнкер на попутных машинах добрался до баладжарского спуска, ведущего в Баку, и сев в трамвай, вскоре вышел из него на остановке вблизи перекрестка улиц Бакиханова и Баилова. Затем, опираясь на ореховую трость, слегка прихрамывая на левую ногу пошел по тротуарам, вдоль улицы Баилова. Вскоре он узнал по описанию дом хирурга Аманова и дернул за кольцо звонка входной двери, которая через минуту открылась и в ней появился молодой мужчина с черной бородой с проседью.
– Что вам угодно, товарищ командир? – спросил он хромого майора.
– Мне сказали, что у вас можно купить кишмиш. – спокойно ответил майор, пристально глядя в глаза пожилого мужчины.
– Кишмиш есть, проходите, товарищ майор! – ответил мужчина и посторонился в проеме двери. С трудом занося раненую ногу через высокий порог, Бюнкер, а это был именно он, вошел в дом.
В доме самая большая комната служила гостиной. По бокам вдоль стены стояло несколько кресел и большой диван с высокой спинкой, обитой черной кожей. Посредине зала стоял длинный стол,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
127
накрытый белой ситцевой скатертью с набитыми на ней большими коричневыми цветами. За столом сидел стройный юноша азербайджанец с густыми, как смоль черными волосами и красивым лицом. Он с любопытством рассматривал вошедшего майора.
– Салям алейхум! – сказал Бюнкер.
– Алейхума салям! – ответил юноша. – проходите, садитесь за стол, мы тут с Керимом только что говорили о вас! – заключил юноша. Бюнкер снял фуражку, поправил гимнастерку и, пройдя к столу, сел напротив его.
– Ты извини, Мамед, я начну сразу, так как просто не имею достаточно свободного времени! – сказал Бюнкер.
– Да, да. Мне уже Керим, мой наставник, говорил про вас. Вы хотя и гяур, но вы воюете с русскими, а у нас говорят: «если мой враг, он и твой враг», значит мы братья! – сказал Мамед.
– Очень хорошо! У меня к тебе, Мамед, один вопрос: желаешь ли ты помогать нам? Если да, то должен произнести клятву на Коране. – сказал Бюнкер.
– Да, я с большой охотой буду помогать вам и пусть Аллах помогает в этом мне! – с пафосом ответил Мамед.
– Тогда принеси Коран, положи на него левую руку, прочитай и подпиши вот эту клятву! – сказал Бюнкер. Он достал из нагрудного кармана вчетверо сложенный лист, развернул его и положил перед юношей. Бородатый мужчина, которого Мамед назвал Керимом, принес потертую книжечку, на которую Мамед положил руку и прочитал на азербайджанском языке клятву разведывательно-диверсионной организации «Апшерон», затем он взял поданную Керимом ручку, перо которой только что побывало в чернилах и подписал ее. С этого момента Мамед Оглы Аманов стал агентом германской разведки и активным членом разведывательно-диверсионной организации «Апшерон».
– Теперь, Мамед, тебя будем звать не по имени, а по кличке Хой, делать что-либо в организации тебя пока привлекать не будем, твоя обязанность в основном сидеть дома, выполнять незначительные и нетрудные поручения. Инструкцию получишь позднее от Керима, которого будешь теперь называть «Сабиром». Что касается призыва в Красную Армию, думаю сделаем все, чтобы ты получил длительную отсрочку от службы. А теперь прощайте! – сказал Бюнкер и сложив руки на груди слегка наклонил голову.
Все это время Мамед внимательно слушал Бюнкера и когда он закончил говорить, вскочил, подбежал к нему и, встав перед ним на колени, прижал свои губы к поле гимнастерки Бюнкера.
– Спасибо, учитель! – сказал он.
– Ну это излишне, Хой, но помни, тебе придется во имя
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
128
победы ислама в Азербайджане, перенести лишения и огромную боль, если это будет необходимо для дела и для тебя!
– Я на все готов! – воскликнул Мамед.
– Прекрасно! Навещу вас через три дня в двенадцать часов, тогда и уточним план действия.
Бюнкер еще раз наклонил свою голову к груди и, повернувшись кругом, быстро вышел из дома.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
129
Глава десятая
Наталья Дмитриевна взяла от Дарьи Савотиной страшный казенный конверт со штампом вместо обратного адреса и попросила, подругу прочитать. Трясущимися руками Дарья оторвала слева конверта полосочку и достала из него вдвое сложенный лист. Он не был похож на стандартный бланк похоронки и у Натальи еще теплилась надежда, что смерть минует ее дом, но голос Дарьи дрогнул, и она, рыдая, прочитала, как приговор, страшные казенные слова: «Ваш сын, младший сержант Григорьев Аркадий Дмитриевич, девятого сентября 1942 года в бою за город Моздок геройски погиб за Родину и похоронен южнее населенного пункта Стодеревское, Моздокского района Северо-Осетинской АССР.
Не дослушав до конца, Наталья Дмитриевна охнула и закрыла лицо руками. Дарья подошла к ней, прижала ее голову к своей груди, и обе они залились слезами. Первая заговорила Дарья:
– Ты, Ташенька, прости меня, мне надо успеть разнести почту, я вечером к тебе зайду. Наталья Дмитриевна беззвучно кивнула головой и с листом в руках пошла к столу. Она долго смотрела на печатные строчки, и, повернувшись в сторону угла с иконами, стала причитать и молиться.
– Господи! Помилуй, мя грешную! За что ты наказываешь меня так жестоко? Зачел ты прибрал дитя несмышленое безбрежное, ничего еще не испытавшее в жизни! Господи, приюти душу ангельскую, безвинную, чистую душу убиенного Аркадия! Лучше бы ты забрал мою никому не нужную душу, а Аркадия-то, Аркадия-то за что? – тихонько вопила Наталья. Она крестилась и стонала от боли в груди. Сквозь слезы видела перед собой Христа спасителя и пресвятую богородицу, равнодушно смотревших на ее безутешное горе холодным взглядом икон.
Давно уже ушла Дарья, на улице смеркалось, моросил осенний холодный дождь, а Наталья сидела за столом и беззвучно рыдала, все еще не веря, что нет уже в живых ее младшего сына. Когда в избе было совсем темно, она услышала, как кто-то поднялся на крыльцо и открыл дверь в сенки. По звуку шагов она узнала свою внучку Раиску. Дверь в избу отворилась, и действительно пришла Раиска.
– Бабушка, ты зачем плачешь? – спросила она и, подойдя к столу, взяла лежащий на нем лист. Прочитав, она зарыдала громко по-детски и протяжно.
– Бабуш, а как же теперь нам быть? – спросила Рая.
– Как быть, я не знаю, Аркадия жалко, зачем я его отпустила с Филей? Вот ведь как все получилось! Ой, Рая, горько мне, горько! –
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
130
из груди ее снова вырвался стон, и она снова закрыла лицо руками.
– Бабушка! А маму посылают в командировку в Яранск. – сказал Рая.
– В какую еще командировку? Она же на мотовозе работает. – удивилась Наталья.
– Сегодня ей дали полуторку, теперь она за рулем грузовика. – ответила Рая.
– Ладно уж приду, на душе только тошно! Вот от Фили и от Гути ничего нет, хотя бы их не тронула война! – сказала Наталья.
– Ну я, бабушка пошла. А ты здорово не переживай об Аркадии-то, может еще какая ошибка вышла, может еще жив он. – оказала Рая.
– Нет, Раиса, раз командир пишет, что убит и даже похоронен, значит нет никакой ошибки. Ох как жалко парня! Я во всем виновата, можно бы его и не пускать с Филей, ой, что же я наделала!
Рая убежала, а Наталья Дмитриевна засобиралась к дочери, все еще охая и обвиняя себя в том, что отпустила Аркадия с Филей. Одевшись и взяв конверт с письмом командира части, она вышла на улицу и, тихонько, обходя лужи, направилась по дороге в поселок, где жила ее дочь.
При очередном призыве в Красную Армию в транспортном отделе комбината забрали пять водителей грузовых машин. В гараже создалась такая обстановка, когда за руль имеющихся грузовиков стало некого сажать. У Звягина на столе лежало несколько заявок на перевозку грузов и одно из них из ОРСА, командировка в Яранск. Звягин не знал, что ему предпринять, так как практически посылать в Яранск было некого.
– А вы, Евстрат Селиверстович, Григорьеву с мотовоза снимите, она имеет права второго класса и женщина отважная. – сказала Зиночка, секретарша Звягина.
– А что? Верная мысль! Ну, Зиночка, спасибо тебе за идею! – и он тут же позвонил в диспетчерскую.
Через час Лида была у Звягина в кабинете. Она только что привезла на мотовозе торф и недоумевала, зачем ее срочно вызывает начальник отдела.
– Предлагаю вам, товарищ Григорьева, перейти с мотовоза за баранку грузовика. У вас права второго класса, и полуторку даю вам почти новую! – сказал он ей. Чего угодно, но Лида такого предложения не ожидала. Она понимала, что слово «предлагаю» в данном случае значило «приказываю», но она все равно стала возражать.
– Евстрат Селиверстович! У меня же дети, а шоферская жизнь известно какая, ни дня, ни ночи. Неужели мужиков не найдется за
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
131
баранку-то?
– Эх, Лидия Дмитриевна, как будто с луны свалилась, воюют мужики-то! И у тебя ведь Александр Афанасьевич на фронте, где их взять мужиков-то? – сказал Звягин и встал из-за стола, высокий, худой, с глубокими морщинами на щеках, с красными от недосыпания глазами. Лиде стало жаль этого старого автомобилиста, который сам многие годы провел за баранкой и уже в зрелые годы, закончив рабфак, поступил на заочное отделение автотранспортного института в Москве, а диплом инженера защитил перед самым началом войны.
– Ладно, Евстрат Селиверстович, я согласна! – сказала она, сама ужасаясь, на что она согласилась.
– Ну вот и ладненько! А уж семье твоей, детишкам как-нибудь организуем так, чтобы уделять и им внимание, когда уедешь в дальний рейс, а сейчас принимай полуторку и в распоряжение ОРСа, вечером поедешь за продовольствием для рабочих комбината в Яранск.
– Как же так, Евстрат Селиверстович, сразу и в Яранск? У меня же мотовоз под разгрузкой стоит? – сказала Лида.
– Ничего, Лидия Дмитриевна, я тебя знаю, ты смелая и отчаянная, справишься. Продовольствие для рабочих сейчас нужнее, чем торф, а за мотовоз не беспокойся. Это уж теперь моя забота, может я сам встану за рычаги мотовоза! – улыбнувшись сказал Звягин.
Зиночка пригласила Лиду получить путевку. Выйдя из конторы, Лида придирчиво осмотрела полуторку и, заправив полный бак, поехала домой переодеться, взять права и предупредить маму, чтобы присмотрела за детьми и за домом.
К счастью, дома оказалась дочь Рая. Лида тут же послала ее к бабушке. Наталья не замедлила с приходом. Она подала Лиде страшный конверт, хотя Лида уже знала от Раиски, что младший брат Аркадий погиб на войне. Они поплакали все вместе, сквозь слезы Лида сообщила Наталье о своей экстренной командировке. Подкрепившись картофельным супом и забрав документы, она выехала со двора своего дома. Подъехав к конторе ОРСа, где ее уже поджидал экспедитор Иван Петрович Масягин, она узнала от него, что они едут в Яранск за сливочным маслом.
По тракту, покрытому щебнем, ехали ночью. Дождь обильно омывал ветровое стекло, барабанил по крыше кабины и мириадами бисера сверкал в лучах фар. Масягин крепко спал, прислонившись к дверце кабины. Лида уверенно держала в руках баранку автомобиля, радуясь четко работающему мотору и хорошему накату шасси.
Через два часа впереди обозначились затемненные силуэты
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
132
домов и засверкали огни на столбах по центральной улице. Это был районный центр Верхошижемье. Поселок казался вымершим, по улице, где проходил тракт, не встретилась ни одна живая душа. Останавливаться в Верхошижемье им было ни к чему, поэтому Лида, отлично зная дорогу, через несколько минут выехала из городка на Советский тракт. Дорога стала хуже. Кое-где выбоины на проезжей части дороги были настолько глубоки, что приходилось с трудом выбираться из них на первой передаче.
Масягин вдруг проснулся.
– Это где мы? – ошалело моргая глазами, спросил он.
– Проехали Верхошижемье, пока не буксуем, спи, Иван Петровичу мое дело шоферское – крутить баранку да за дорогой следить. – ответила Лида. Масягин скова откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Дождь перестал и стало значительно холодней. Лида почувствовала, как задние колеса то и дело стало заносить вправо. «Гололедица» – подумала она и еще крепче ухватилась за руль. Подъехали к реке, где пришлось долго ждать парома. Наконец, когда у переправы скопилось несколько машин, на противоположном берегу заработал мотор катера, буксировавшего паром.
Через реку переправились без происшествий, только выезжая с парома на берег, Лида увидела на дороге мужчину, поднявшего руку. Она остановилась, мужчина попросился подвезти его до Советска, а когда узнал, что машина идет в Яранск, обрадовался и спросил:
– Вы, наверное, из Кирова, едете на маслозавод?
– Да, на маслозавод, а как вы догадались? – спросил Масягин.
– Догадаться не трудно, многие машины идут в Яранск за продовольствием и особенно из Кирова на маслозавод. Я на этом маслозаводе работаю, и, если вы согласились бы подбросить меня до Яранска, я вам помог бы без очереди отгрузить товар. – сказал незнакомец.
– Хорошо, мы подвезем вас до Яранска. – сказал Масягин, а незнакомец, ступив одной ногой на заднее колесо, быстро перемахнул через борт кузова и уселся на скамейку у кабины. Лида захлопнула дверцу кабины и включила передачу.
– Зачем ты, Иван Петрович, согласился взять с собой незнакомого человека?
– А что особенного, Лидия Дмитриевна, он поможет нам без очереди оформить документы и отгрузить машину. – ответил Масягин.
– Но ты же, Иван Петрович, совершенно не знаешь его, а вдруг он вовсе и не работает на маслозаводе, а какой-нибудь жулик?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
133
Я слышала здесь на юге области шныряют разные банды и грабят не только отдельных людей, но даже машины с грузом.
– Ну так уж и жулик! Не надо так на всех думать! – сказал он и посмотрел на восток.
– Смотри-ка, Лидия Дмитриевна, светает! Лида посмотрела на восток, там за лесом на горизонте действительно алела заря. Через полчаса показался Советск. В город въехали на хорошей скорости, так как дорога здесь была не хуже кировского тракта. И хотя до Яранска осталось не более восьмидесяти километров, Лида предложила остановиться, она больше не могла управлять машиной. Ей нужен был небольшой отдых, да и бензобак надо было подзаправить. Они завернули в переулок и остановились перед небольшим парапетом, где и расположились, чтобы отдохнуть и позавтракать. Незнакомец, назвавшимся Симаковым Валерием Семеновичем, узнав, что водитель и сопровождающий машину решили устроить отдых, куда-то исчез, а через полчаса вернулся, с тревогой посмотрев на Масягина.
– Я не опоздал? – спросил он их.
– Как видите, Валерий Семенович не опоздали, садитесь с нами перекусить, – предложи л Масягин.
– Нет, спасибо, я уже позавтракал у переправы, так что еще раз спасибо! – сказал он, и чтобы не мешать им, зашел на аллею парапета и там сел на скамейку.
Лида взобралась в кабину и устроившись кое-как, сразу же уснула. Масягин, как старший машины, бодрствовал, к тому же во время следования в пути он хорошо выспался. Из Советска выехали в девять часов. Дорога стала совсем невмоготу. То и дело Масягину и пассажиру Симакову приходилось толкать машину, помогая выезжать из глубоких ухабов. Теперь Лида была уже рада, что с ними ехал этот странный пассажир. Симаков, которого она приняла за жулика, оказывал хорошую помощь на этой ухабистой дороге, без него было бы куда трудней. К одиннадцати часам подморозило, и дорога стала тверже. Машина пошла быстрей и лишь к двум часам дня они въехали в Яранск.
На маслозаводе стояло в очередь за получением сливочного масла несколько грузовиков, но Симаков не наврал. Он здесь был действительно своим человеком и скоро полуторка Лиды была отгружена, и она довольная отъехала в сторону от пакгауза, поджидая Масягина. Из пакгауза вышел мужик. Он подошел к Лиде вплотную и спросил:
– Ты, сестричка из Кирова?
– Да, из Кирова, а что?
– Да вот я вижу машину сливочным маслом загрузили?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
134
– Да, загрузили, но сливочного масла немного, в основном выдали маргарин. – ответила Лида с чувством подозрительности к этому мужику.
– Такой товар сейчас на все золота! – как бы невзначай сказал мужик.
– А ты кто такой будешь, что все расспрашиваешь? – спросила Лида.
– Шофер я вон с того ЗИСа. – сказал мужик, кивнув на стоящий в стороне грузовик.
– Ну и чего спрашиваешь о масле? Что тебе, собственно, нужно от меня?
– Да ничего мне не нужно, шофер я, вот и подошел к тебе поговорить, как никак мы шоферы – своя братва, не так ли?
– Так, конечно, а ты уже загрузил свой ЗИС? – в свою очередь спросила Лида.
– Нет, я пока не загрузился, сестричка, как видишь очередь, а у тебя экспедитор, видать, дока, без очереди пролез. – сказал мужик.
– Не знаю, мое дело – баранку крутить! – равнодушно сказала Лида.
– Вот что, сестричка, вам с таким грузом лучше ехать на Тужу, чем на Советск. – посоветовал он.
– Это еще зачем такой крюк делать, у нас и бензину не хватит! – сказала Лида и у нее тревожно застучало сердце. «Что-то тут не чисто!» - подумала она и прямо посмотрела в глаза шоферу с ЗИСа.
Тот, не выдержав ее прямого взгляда, отвел глаза в сторону и сказал:
– Бензину по дороге найдете, а вот если груза лишитесь, а хуже и кокнуть могут!
– Да, ты чего пугаешь, я хоть и женщина, но не из пугливых! – ответила Лида.
– Что ты, сестричка, я просто предупреждаю, а ты уж как хочешь! – сказал мужик и, увидев подходившего Масягина, отошел к своему ЗИСу.
– Что у вас тут за спор? – спросил Масягин.
– Да, так, ничего, разговариваем! – сказала Лида, посмотрев в сторону ЗИСа. Червячок сомнения и страха вселился в ее душу, и она решила потом поделиться этими сомнениями с Масягиным.
– Ну, тогда поехали! – сказал Масягин, пряча документы за пазуху. Лида открыла дверцу кабины, еще раз посмотрела на мужика, стоявшего рядом со своим ЗИСом и заметила его спокойный назидательный взгляд. «Черт его знает, может и правду говорит?» – подумала она и, взяв заводную ручку, подошла к радиатору машины, чтоб завести мотор, а мужик подошел к ней сзади и еще раз
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
135
произнес:
– Запомни, сестричка, я тебе дело говорю!
Лида завела мотор, посмотрела на мужика и решила посоветоваться с кем-нибудь из местных жителей. Выехав за ворота, она рассказала обо всем Масягину.
– А ты запомнила номер машины? Может он нарочно хочет направить нас на Тужу, а там таких как мы, лопухов, его дружки дожидаются? – сказал Масягин, поерзав на сидении.
– Серьезный вроде мужик, не похоже, чтобы он на наводчика смахивал, – сказала Лида.
– Ты вон Валерия Семеновича за жулика приняла, а он видишь, как помог нам, торчали бы тут до ночи!
– Это верно, я все время думала, что он жулик.
– А знаешь, что, Лидия Дмитриевна! Поворачивай-ка направо, заедем в здешнее отделение милиции, может там что-нибудь разъяснят? – сказал Масягин, и Лида круто повернула на перекрестке направо.
Дежурный по отделу милиции, услышав рассказ Масягина о разбойниках, усмехнулся и сказал:
– У нас тут бандитов с восемнадцатого года не слышно, а вы перепугались какого-то болтуна! Езжайте, куда хотите, хоть на Тужу, хоть на Советск, это ваше дело!
Подумав, Лида решила все же ехать не на Советск, а на Тужу, это значит на Котельнич и на Орлов, где в семи километрах от Орлова расположилась деревня Григорьево, ее родная деревня. Озорная мысль вдруг появилась в ее голове, побывать на родине, и, сев за руль, сказала об этом Масягину. После разговора с дежурным по милиции Масягин успокоился и, хотя ему не хотелось ехать через Тужу, так как надо было давать большой крюк, но он согласился с Лидой.
К вечеру еще больше похолодало. По дороге стало как на катке, машину то и дело заносило в сторону. «По такой дороге скорости не прибавишь, вмиг очутимся в кювете!» – думала Лида, уже пожалев, что выбрала этот путь. Впереди показался подъем. Здесь дорога резко поворачивала направо и скрылась в густом ельнике, который рос на большем бугре, въехав в ельник, Лида с ужасом увидела, как через дорогу с треском упала большая ель и несколько человек в ватных куртках стояли у дороги, поджидая подъезжавшую полуторку. Лида выключила передачу и резко нажала на тормоз, машину сразу же занесло, и она стала поперек дороги. Включив первую передачу, Лида рванула вперед, выворачивая руль вправо, чтобы пустить машину по дороге в обратном направлении. Краешком глаза она заметила, как от лежащей ели к машине бежали
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
136
люди в ватных куртках и что-то кричали, махали руками, затем послышались выстрелы из охотничьих ружей. А машина как назло медленными толчками выезжала на середину дороги, буксуя правым колесом. Поняв, что так она не успеет выехать на середину дороги, Лида отпустила педаль акселератора и стала медленно прибавлять обороты мотора, боясь только одного, чтобы он не заглох. Таким образом машина начала набирать скорость, разворачиваясь в противоположном направлении. В этом ей еще сопутствовал спуск из ельника. В зеркальце над ветровым стеклом она заметила, как через задний борт в кузов влез здоровенный детина и на четвереньках по брезенту стал ползти к кабине. Масягин тоже заметил его и, схватив заводную ручку, пытался открыть дверцу кабины, чтобы ударить бандита по голове, но Лида, увидев впереди крутой поворот, крикнула, чтобы он сидел на месте. Машина набрала скорость, поворот быстро приближался, нечего было и думать, чтобы притормозить машину и повернуть по дороге налево, и Лида пустила мчавшуюся полуторку через кювет на пахотное поле.
Удар выбросил Масягина из кабины, но Лида, уцепившись за руль, удержалась. Ящики с маслом и маргарином градом рассыпались по полю, среди ящиков, запутавшись в брезенте, барахтался бандит. Он стонал. Из его рта на морозную землю стекала струйка крови. Лида выскочила из кабины и увидела, как со стороны ельника под гору к ее машине бежали три мужика в ватных куртках. В то же время к повороту по дороге на Тужу ехали несколько грузовиков. Бандиты, бежавшие к ней из ельника, видимо поздно заметили их.
Ящики с маслом были снова погружены в кузов Лидиной полуторки, которую отбуксировали в Тужу. Связавшись по телефону со Звягиным, Лида попросила прислать два коренных листа, рессор и стремянки. Отремонтировав свою полуторку, она только на следующие сутки прибыла на комбинат. В этом происшествии сильно пострадал Масягин. От удара о мерзлый грунт у него сломалась правая ключица. Грабители из четырех человек и одного наводчика были доставлены в Киров и сданы в органы милиции.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
137
Глава одиннадцатая
Ирина Березина теперь жила с бабушкой в бревенчатом доме на одной из многих улиц рабочих поселков окраин Свердловска. Она хорошо помнила своего дедушку Илью Федоровича Березина, который до войны работая главным инженером оборонного завода и, занимая такую солидную должность, давно бы мог иметь просторную благоустроенную квартиру где-нибудь поближе к центру города, но дедушка не хотел покидать своего уютного дома с небольшим приусадебным участком, где было отведено место и фруктовому садику. В свободное от работы время он страстно увлекался разведением садовых цветов, раздаривая их потом друзьям и знакомым. Свою единственную внучку Ирину Илья Федорович безумно любил, и когда она приезжала обычно на десять-пятнадцать дней, он брал на заводе отпуск за свой счет и, показывая ей достопримечательности Свердловска и особенно его окрестностей, не расставался с Ириной в течение всего времени, пока она гостила у них. Даже бабушка Софья Ивановна в шутку нарочито сердито говорила:
– Угомонись ты, Илья! Девочка отдохнуть приехала, а ты мучаешь ее своими походами! На что Ирина бросалась Софье Ивановне на грудь и, обняв за шею, целуя ее в щеки, восклицала:
– Бабушка! Не сердись, мне все, что показывает дедушка, очень интересно! И Софья Ивановна, смеясь, целовала Ирину в щеки и гладила ее по голове.
– Да разве я сержусь! Лишь бы тебе, Иришка, было бы хорошо! Радость ты моя!
Ирина помнила тот печальный день перед самым началом войны, когда от бабушки пришла телеграмма о внезапной смерти дедушки, который скончался прямо в цехе завода. Тогда папа ездил на похороны один без нее, так как весной начались экзамены в школе, и папа не хотел, чтобы их для Ирины перенесли на осень. Хотя Ирина долго плакала и переживала о кончине любимого дедушки, но она до самого приезда папы все еще не верила, что дедушки, нет в живых.
Папа вернулся с похорон осунувшийся и сразу постаревший на несколько лет. Он рассказал Ирине, что телеграмму послала не бабушка, которая даже не была на похоронах. После смерти дедушки с ней случилось плохо и ее увезли в больницу на скорой помощи, а он вынужден был оставить свою маму, находящуюся в больнице, на попечение соседки, Фаины Алексеевны Яликовой, которая потом написала письмо, что из больницы бабушка выписалась в конце июля, когда уже бушевала война. Раньше София Ивановна тоже
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
138
работала на оборонном заводе вместе со своим мужем – рядовым инженером. После инфаркта ей определили группу инвалидности, и она стала пенсионером.
Папа как мог помогал бабушке деньгами, но настало время, когда ему также надо было отправляться на фронт. Он отправил аттестат в Свердловск и настоял, чтобы Ирина уехала жить к бабушке.
В Свердловске у бабушки Ирина сразу почувствовала, как было трудно прожить на две иждивенческие карточки, на бабушкину пенсию и даже на деньги, получаемые по папиному аттестату. И тогда бабушка через своих бывших сотрудников устроила Ирину учеником на тот же завод, где она с мужем проработала много лет.
Ирина хотела освоить специальность токаря. Ей нравилось, как из заготовки металла или какой-то болванки из-под резца выходит блестящая деталь, но попав в токарный цех ее поставили на подсобные работы. Мастер Обухов, когда узнал, что ему привели на обучение внучку бывшего главного инженера завода Березина, крякнул от неудовольствия и буркнул:
– Пока пойдет на подсобные работы! Занимаясь уборкой рабочих мест у станков, она вывозила на тележке стружку, развозила заготовки и все думала, что это пока, то есть временно, но шли дни, недели, а мастер и не думал обучать ее токарному делу. Подсобные работы удручали Ирину и, закончив смену, она приходила домой усталая и неудовлетворенная. На тревожные вопросы бабушки отвечала односложно или да, или нет. Ирина, зная больное сердце бабушки, не хотела ее волновать и решила все свои проблемы возложить только на себя. Софья Ивановна иногда звонила в отдел кадров, но там ее успокаивали, говорили, что девочка делает успехи и что волноваться за нее не стоит.
Не только заводские проблемы влияли на душевное состояние Ирины. Она скучала по милой уютной квартире в военном городке с любимой ее сердцу папиной библиотеке, где она выросла, училась в школе на туковом заводе, дружила с любимым папой, и еще где она первый раз в жизни ощутила странное неизведанное доселе чувство к стройному красивому юноше в солдатской гимнастерке, умному и смелому Аркадию. Еще в Сумгаите она не отважилась бы назвать это чувство своим именем, хотя призналась папе, что любит Аркадия, но теперь вдали от него она уже точно безошибочно чувствовала, что это первая, но самая большая и серьезная любовь!
Папе она верила, как сама себе, но, когда папа стал убеждать ее, что Аркадий – это детское увлечение, которое быстро пройдет, Ирина первый раз усомнилась в правоте доводов папы, а вот сейчас после двухмесячной разлуки с Аркадием эти сомнения полностью
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
139
подтвердились. И она поняла, что папа тоже не всегда может быть прав, и что она уже не ребенок, а настоящая взрослая женщина. Ирине понравилось это слово «женщина». Да она теперь женщина и имеет право на любовь.
Месяц тому назад она написала об этом папе по старому адресу и с нетерпением ждала от него ответа. Каждый раз приходя с работы, Ирина спрашивала бабушку о письмах, но папа почему-то молчал. «Наверное, он уже на фронте и скоро сам напишет мне о себе, а может быть и об Аркадии?» – думала она.
Вдруг однажды придя с работы, она спросила бабушку о письмах, а ее милая и любимая бабушка подала ей треугольник с солдатским штемпелем. Ирина схватила письмо и, глянув на него, от волнения чуть не закричала. На треугольнике был знакомый почерк Аркадия. Трепещущими пальцами она развернула треугольник, боясь, что Аркадий мог равнодушно отречься от ее любви к нему, но с первых же прочитанных строк поняла, что это не так. Слова Аркадия как будто звучали в ее ушах мелодичной музыкой. Она несколько раз прочитала дорогие ее сердцу слова Аркадия и с письмом в руке выбежала из своей комнаты.
– Бабушка! Бабушка! – кричала она и, бросившись Софье Ивановне на грудь, стала обнимать и целовать ее уже подряхлевшие щеки. Софья Ивановна прижала к себе счастливую Ирину и, гладя рукой по ее пышным черным волосам, тихо повторяла:
– Детка моя, деточка!
А на заводе отношения Ирины с мастером Обуховым все больше осложнялись. Егор Семенович предвзято грубо обращался с Ириной, настоящей работы ей не давал, и тем более учить ее токарному делу, как хотела того Ирина, не собирался. Однажды Ирина не успела вовремя подвезти к станку заготовки, а токарь, совсем еще мальчишка, закричал писклявым голосом:
– Заготовки, подавайте! Ирина тут же подвезла ему стальные болванки, и он утих, но мастер этот случай засек и подозвал Ирину к себе.
– Еще раз опоздаешь с доставкой болванок, можешь идти в отдел кадров за расчетом! Ленивые и нерасторопные мне не нужны! – строго сказал он, Ирина вспыхнула, от обиды, сжалось сердце, но она сдержала себя, не сказав мастеру в ответ ни слова. С трудом закончив смену, Ирина пошла в комитет комсомола. Высказав свои претензии к мастеру, секретарю Ольгиной, поддержки от нее Ирина не получила. Ольгина мямлила что-то о трудностях военного времени, что надо не брезговать никакой работой, что он, мастер Обухов, пользуется среди рабочих заслуженным авторитетом и, если он предъявляет строгую требовательность, на это не стоит
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
140
настоящим комсомольцам обижаться. Ирина, не дослушав до конца словоблудия Ольгиной, выбежала из ее кабинета, глухо хлопнув дверью. А дома как ни старалась перед бабушкой быть спокойной, провести Софью Ивановну она не сумела. Софья Ивановна, заметив тревожные искорки в глазах внучки и не получив от нее ответа на свои вопросы, на следующий день пошла на завод. На заводе все знали Софью Ивановну и уважали ее за остроту ума и доброту характера. Вахтерша даже не потребовала от нее разового пропуска, который она оформила в пропускном бюро.
Придя через проходную, она сразу направилась в производственный корпус. В токарном цехе она попросила молодого паренька позвать мастера Обухова в инструменталку, а сама стала ждать его там. Обухов пришел не сразу. Войдя в инструменталку, он сердито взглянул на Софью Ивановну и сказал:
– Что за внучку пришла хлопотать? Значит пожаловалась бабусе? Вообщем ленивая она у тебя, подавай ей науку, а заготовки к станкам подносить не хочет, стружку убирать не успевает, забрала бы ты ее куда-нибудь в другой цех, а здесь ей не место!
– Ты же, Егор Семенович, должен обучать ее токарному делу, а ты используешь Ирину как подсобную рабочую. Посмотри вон сколько мальцов в учениках ходит, скоро ты их самостоятельно к станку поставишь, а Ирина у тебя изгой что ли? – возмутилась Софья Ивановна, хватаясь за сердце.
– Ты, Софья Ивановна, за сердце не хватайся, не разжалобишь, этот номер у тебя со мной не пройдет, а вот внучку свою отдай лучше в музыкальное училище, вон у нее пальчики-то длинненькие да нежненькие, а здесь работа с металлом и нужны настоящие рабочие руки! – сказал Обухов.
– Ты, Егор Семенович, вспомни, каким сам-то в цех пришел, какие у тебя пальчики были? Забыл, как тебя поддерживал Илья Федорович, когда тебе было трудно? – тяжело дыша и, чувствуя какие-то сдвоенные удары своего больного сердца, сказала Софья Ивановна.
– Не надо, не дави авторитетом мужа, теперь ты, Софушка, бывшая жена бывшего главного инженера! А внучку свою забери из цеха, а то я сам выпровожу ее! – сквозь зубы злобно ответил Обухов.
– Да, Егор Семенович! Не знала я, что ты такой бессовестный, вижу разговаривать с тобой только время даром терять, лучше я пойду! – почти задыхаясь и бледнея сказала Софья Ивановна, намереваясь сходить еще к директору, но вдруг пошатнулась и упала на железные плиты инструменталки. К ней подбежал паренек-инструментальщик, который присутствовал при разговоре Софьи Ивановны с мастером Обуховым.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
141
– Ладно, я сам! А ты лучше сбегай в санчасть за врачом! – испугавшись случившегося, сказал Обухов и сняв с себя куртку, положил ее под голову Софьи Ивановны.
Ирина в это время грузила на тележку стружку и вдруг увидела, как через цех пробежал в инструменталку врач в белом халате, а за ним медсестра с носилками, как потом кого-то выносили на носилках. Она ради любопытства подошла поближе посмотреть на пострадавшего и к своему ужасу узнала лежащую на носилках бледную, как полотно, свою родную и любимую бабушку. У Ирины потемнело в глазах, заглушая гул работающих станков, она крикнула, как смертельно раненая лань и бросилась к носилкам. Ее подхватили чьи-то руки, усадили в санитарную машину рядом с лежавшей бабушкой и повезли в больницу.
В больнице через полчаса после прибытия к ней вышел врач. По его опущенной голове, виноватого взгляда, Ирина поняла, что случилось ужасное и непоправимое! Но еще, надеясь на чудо, она спросила:
– Как бабушка? Она увидела, как врач развел руки в стороны и сказал:
– Слишком поздно привезли. Мужайся, моя девочка, твоей бабушки больше нет! Что-то оборвалось внутри, у Ирины и она громко зарыдала. Теперь она не стеснялась своих слез и вообще белый свет поблек для нее. Она отрешенно смотрела на белый халат врача, на его виноватое лицо, на людей, окруживших ее и все еще не могла поверить, что ее родная бабушка умерла. Закрыв лицо ладонями, она навзрыд оплакивала свое безутешное горе.
Домой Ирина пришла поздно вечером. Все это время она бесцельно бродила по улицам города. Теперь дома ее никто не ждал и не встречал, все там напоминало о бабушке, а иногда ей казалось, что бабушка ходит на кухне, позвякивая посудой. Ирина всю ночь просидела на стуле, не сомкнув глаз. Утром к ней приехали на машине из завкома, а вскоре и привезли тело бабушки уже в гробу.
Похороны прошли скромно, но у могилы выступил сам директор завода. В своем выступлении он коснулся бездушного отношения некоторых ведущих мастеров цехов к молодежи, из-за такого отношения к внучке Софьи Ивановны, она безвременно ушла от нас. Ирине с завкома предложили отпуск по семейному положению, но она отказалась и лишь отпросилась сходить на телеграф, чтобы дать телеграмму папе о смерти бабушки. Но на телеграфе ей сказали, что на полевую почту телеграммы не идут, и Ирина на следующий день вышла на работу. Придя в цех, она была немало удивлена, когда ее сразу же поставили к старому токарю в ученики. Еще больше она удивилась, когда к ней подошел пожилой
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
142
мужчина и подав ей руку, сказал:
– Будем знакомься мастер токарного цеха Иван Захарович Зарубин.
– А где же Обухов? – спросила Ирина.
– Обухов больше на заводе не работает, теперь я у вас буду мастером. – сказал Зарубин.
Науку токарного дела Ирина постигала трудно. Кое-где ей просто не хватало физической силы, но старый токарь Василий Фомич Букин не торопил Ирину. Он терпеливо, но настойчиво давал ей задания по принципу от простого к сложному и его усилия вскоре были вознаграждены. Ирина стала точить детали не хуже всех молодых токарей. Теперь на завод Ирина спешила с желанием, а дядю Васю она полюбила также, как любила бабушку. Каждое его слово было для нее весомее, чем даже слово нового мастера Зарубина, которого она тоже глубоко уважала.
О своей бабушке она вспоминала тогда, когда после работы приходила домой и начинала хлопотать по хозяйству. Утешали ее приходившие письма от папы. Он, узнав о смерти бабушки, как мог утешал ее и обнадеживал встречей после победы над врагом. Что-то перестал писать Аркадий, хотя она сразу же ответила на его очень хорошее письмо. «Неужели все его слова о любви к ней были не от сердца?» – думала она и тут же отгоняла эту нелепую, по ее мнению, мысль. Она знала, что Аркадий не лицемер, он отзывчивый на добро и сам по себе доброй натуры человек. Он просто не умеет врать, его глаза излучает честность!
Аркадию она верила, вспоминая слова бабушки «Любить – это значит уметь ждать!» Но проклятые сомнения все-таки терзали ее душу. Раньше она могла поделиться своими мыслями с бабушкой, которая всегда находила для нее утешительные слова. Часто думая об Аркадии, она уже мнила о том, что с ним вдруг что-нибудь случилось! Нет этого она не перенесет! Ей сейчас так хотелось встретиться с Аркадием, что она все бы отдала за один миг этой встречи. Ирина не могла себе представить, как бы это произошло, «Наверное, я при всех бы его расцеловала, ни капельки не стесняясь никого и привела бы сюда, в бабушкин дом, и отдала бы ему все, что могла бы отдать!» – думала она.
На заводе юнцы давно уже приставали к ней со своими приглашениями в кино или просто погулять по городу, но Ирина решительно отвергала все их домогания и, несмотря на ее стройную фигуру, красивые ноги и редкую красоту, ее прозвали «сухарем»
Шли дни, недели. Каждый раз приходя домой, прежде чем открыть дверь она проверяла почтовый ящик, и даже теперь папины письма не так как прежде радовали ее. Но к ее огорчению от Аркадия
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
143
ничего не приходило. Однажды из почтового ящика выпал треугольник с солдатским штемпелем. «Наконец-то письмо от Аркадия» – обрадовавшись подумала Ирина. Но тут же, удивленно рассматривая незнакомый почерк, с волнением развернула треугольник. Строки были ровные, убористые и без грамматических ошибок. Незнакомец писал: «Дорогая Ирина! Я сержант Галелейский, друг Аркадия, и полностью посвящен в ваши с ним отношения. Последнее письмо к тебе он писал в моей ружейной мастерской. Я не хочу томить тебя, но прямо сообщаю о большом горе, постигшем нас. Девятого сентября в бою под Моздоком в составе восьмой гвардейской стрелковой бригады погиб Аркадий на глазах сержанта Самсонова, который к похоронил его там».
Ирина прочитала эту фразу к до ее сознания еще не дошло страшное слово «погиб». Но всем своим существом она чувствовала огромное горе. Еще раз прочитала фразу о гибели Аркадия она задумалась: «Аркадий погиб в бою! Это значит, его нет в живых? Значит он умер?» Наконец окончательно поняв истинный смысл сообщения этого сержанта Галелейского, она без звука опустила голову и вошла в дом. А когда сняла пальто, Ирина со стоном опустилась на стул и зарыдала: «За что мне одной столько горя? Я не сделала в жизни ничего дурного, почему судьба так карает меня?» – закрыв лицо руками, причитала она. Слезы ручьем лились по ее щекам. Затем все же немного успокоившись, она вырвала из ученической тетради лист бумаги и села за стол писать письмо папе.
В ноябре, когда Красная Армия перешла в решительное наступление под Сталинградом, комитет комсомола завода предложил цеховым комсомольским организациям провести расширенные комсомольские собрания с отчетами цеховых бюро о своей работе. В токарном цехе такое собрание проходило особенно бурно. Лица у комсомольцев сияли радостью и гордостью за свою родную Красную Армию, которая дважды, и под Москвой, и под Сталинградом одержала крупные победы в этих решающих сражениях! Сталинградское же наступление Красной Армии, где свершились надежды на переломный ход всей Великой Отечественной войны, будоражил души молодых людей. Еще до собрания в комитет комсомола завода поступили десятки заявлений от еще несовершеннолетних мальчишек и девчонок, работающих на заводе, с просьбой направить их на фронт. Написала такое заявление и Ирина. К большому огорчению молодых людей, всем им в призыве в армию было отказано. И каждый выступающий на собрании упрекал в бездействии по этому вопросу секретаря партийного бюро цеха Ефимова.
Чтобы как-то направить выступающих на собрании на
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
144
производственную тему, Ефимов взял слово и сказал:
– Все вы прекрасные ребята и, конечно, были бы отважными красноармейцами в бою, в чем я не сомневаюсь, но вы забываете, что ваш возраст еще не подлежит призыву в армию, а самое главное, вы не можете понять, что фронту нужны снаряды, мины и другое оружие, которое мы с вами изготовляем, так кто же будет точить корпуса мин и снарядов, если вы все отправитесь на фронт? Вообщем этот разговор сейчас беспредметен, поэтому давайте-ка лучше поговорим о наших делах! – заключил он.
Выступление Ефимова убедило молодежь в бесцельности в настоящее время разговоров об отправке их на фронт, и комсомольцы переменили тему выступлений, и теперь острие критики было направлено на выполнение производственного плана, на нерадивых в работе и на оценку деятельности бюро за прошедший период. В ходе выступлений слово взяла Зоя Игнатьева, токарь четвертого разряда с первой бригады. Она посмотрела на ребят осуждающим взглядом и сказала:
– Вы вот, ребята критикуете в бездействии комсомольское бюро нашего цеха и правильно критикуете! Ведь задача комсомольского актива – сплачивать коллектив, оказывать помощь отстающим и выручать попавших в беду. Вы помните, конечно, из-за чего погибла Софья Ивановна Березина? Она погибла из-за людской черствости и хамства. Казалось бы, что тут такого, мастер Обухов предвзято жестоко относился к ее внучке Ирине Березиной, к нашей комсомолке. Вместо того, чтобы обучать ее токарному делу, он поставил ее на подсобные работы и нарочито не переводил Ирину в Ученики. А она не только наш товарищ, она дочь командира Красной Армии – фронтовика. Что же предприняло по этому делу наша уважаемая комсомольская организация цеха и ее бюро? Да ничего. Инструментальщик Николай Коньков, член нашего бюро, в присутствии которого Обухов убивал Софью Ивановну хамством, спокойно наблюдал, как пожилая женщина, хватаясь за сердце, как могла защищалась от хама. Наверное, боялся, что мастер Обухов уволит его? А еще написал заявление, чтобы его отправили на фронт. Мне кажется поступок Николая Конькова граничит с трусостью.
– Ну ты, Зиночка, полегче на поворотах! – с места крикнул Коньков.
– Полегче, говоришь? Не нравится? А ты лучше помозгуй и сделай сам себе оценку! Я, ребята, удивлена нашему равнодушию. Уж не исходит ли оно от заводского комитета комсомола и прямо скажем от его секретаря Ольгиной. К ней ведь тоже обращалась Ирина Березина за помощью, чтобы как-то приструнить зарвавшегося мастера Обухова и что она получила в ответ?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
145
«Настоящие комсомольцы не должны брезговать никакой работой! А мастер Обухов пользуется авторитетом и обижаться на его справедливую требовательность грешно!» Вот что ответила ей Ольгина. Здесь может быть кто подумает, что Ирина постоянно жаловалась своей бабушке на мастера и мне на Ольгину? Нет, этого не было. Она даже словом не обмолвилась бабушке о своих заводских проблемах, но Софья Ивановна – проницательная, умная женщина, отлично знающая наш завод и мастера Обухова. Она сама догадалась о неустроенности внучкой пошла, заметьте, не к директору и не к главному инженеру завода ходатайствовать за свою внучку, а просто пришла по-человечески поговорить с мастером Обуховым, чтобы восстановить справедливость. А мастер Обухов нахамил пожилой уважаемой женщине, бывшему инженеру и ветерану нашего завода и тем самым убил ее. Все эти подробности я узнала тогда, когда по своей инициативе провела комсомольское расследование трагедии, происшедшей в нашем цеху.
Вот главный и основной недостаток комсомольского цехового бюро и всех нас – комсомольцев! Когда же мы научимся чувствовать плечо товарища, который не должен бы подвести и принять на вооружение девиз фронтовиков: «Сам погибай, а товарища выручай!» Тогда можно было бы назвать работу комсомольского бюро удовлетворительно! – закончила Игнатьева.
После выступления Игнатьевой зал затих. Затем слово взяла секретарь комитета комсомола завода Ольгина. Она осудила в предвзятости выступление Игнатьевой и встала на защиту цехового бюро и даже свой поступок с Ириной:
– Я считаю, что Игнатьева не объективно оценила нашу работу. Не было ею сказано, сколько проведено бесед, прочитано лекций, организованно встреч с фронтовиками, что касается Березиной, то она действительно не должна была жаловаться на трудности в работе в военное время.
– Так она никому и не жаловалась, а пришла к вам за помощью, за поддержкой. Ведь все знали, что мастер Обухов был самодур и как хотел измывался над нами. Мы-то действительно боялись его, а Ирина не побоялась! – с места перебил выступление Ольгиной групкомсорг со второй бригады Овсянников.
– Что же мы теперь все собрание акцентируем на случае с Березиной? Мы же должны проанализировать оценку цеховому бюро! – возмутилась Ольгина.
Слово взял секретарь парткома завода Горин. Он сказал, что не хотел бы давить на авторитет комитета комсомола завода товарища Ольгиной, но заметил, что все, о чем здесь говорили комсомольцы и есть оценка как цеховому бюро комсомола, так и
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
146
лично вам, товарищ Ольгина. Комсомольцы токарного цеха абсолютно правы в своих критических замечаниях. Видимо беда в том, что мы, как партийные, так и комсомольские руководители, не умеем или не хотим эту критику принять для руководства в своей работе.
Гневно сверкнув неприязненным взглядом на Горина, Ольгина уселась на свое место. И тут словно прорвало плотину. Выступать стали все, даже те комсомольцы, которые отмалчивались на любых собраниях. Критиковали узкие места в производственном процессе, предлагали, как их расширить, что делать с ребятами-учениками, которые не поддаются обучению токарному делу. Не будет ли это называться бездушным отношением к ним, если их перевести в другие цеха.
Выступила Ирина Березина. Она поблагодарила за теплое участие комсомольцев в ее горе, так как она утратила не только родную любимую бабушку, но и прекрасного друга-наставника. Она рассказала, что всячески скрывала от нее свои неудачи в отношениях с мастером Обуховым, так как знала, что бабушке волноваться нельзя. Но бабушка, к сожалению, все умела читать по моим глазам, и вот это и погубило ее. Теперь я не осталась одна. У меня есть вы, ребята, любимая работа и я чувствую ваше плечо и поддержку. Так что я не согласна с мрачной оценкой цехового бюро, считаю, что члены бюро с его секретарем работали вполне удовлетворительно.
После Ирины Березиной выступило еще много ребят и девчат, но несмотря на резкую критику в члены бюро цеховой комсомольской организации выдвинули в основном тот же состав, но членами бюро были дополнительно избраны комсомолки Игнатьева и Ирина Березина.
Через неделю, в начале декабря, когда Ирина была на работе, а дверь соседнего с Ириной дома постучалась почтальонка. На крыльцо вышла в наброшенном пуховом полушалке соседка Фаина Алексеевна Яликова. Почтальонка поздоровалась и сказала:
– Извините, Фаина Алексеевна, сколько работаю письмоноской и не могу привыкнуть к этим страшным казенным конвертам. Вручать их несчастным людям – это для меня пытка. Очень прошу вас, получите сообщение Березиным и передайте им этот конверт.
Фаина Алексеевна взяла конверт, расписалась в журнале за получение его и тут же вскрыла, и прочитала извещение. Казенные слова безжалостно рубили с плеча: «Ваш сын, подполковник Березин Степан Ильич погиб смертью храбрых при защите родины от немецко-фашистских захватчиков девятнадцатого ноября тысяча девятьсот сорок второго года.» В конверте оказалось еще такое же
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
147
извещение, адресованное Ирине.
– Господи! Бедная девочка! Она и так убитая горем, недавно похоронила свою бабушку, теперь вот отца не стало. Сколько горя принесла эта проклятая война! – воскликнула Фаина Алексеевна и унесла конверт в дом. Несколько раз она пыталась передать извещение всегда грустной Ирине, но не хватало смелости. В то же время она понимала, что за погибшего отца Ирине полагалась какая-то льгота и Фаина Алексеевна, наконец, решилась. Увидев как-то Ирину, вернувшуюся с работы, она позвала ее на минутку к себе. Ничего не подозревая, Ирина вошла во двор к соседке и приблизилась к крыльцу. Передав ей конверт с извещениями, Фаина Алексеевна хотела уйти. Она не знала слов утешения в таких случаях, но не успев подняться по ступенькам крыльца, она услышала громкие рыдания Ирины.
– Боже мой, девочка моя! – сказала Фаина Алексеевна, возвратившись к Ирине, и прижав ее голову к своей груди.
На следующий день на заводе никто не заметил каких-то изменений в поведении Ирины, она лишь отпросилась у мастера сходить в военкомат для уточнения адреса отца. Мастер не имел такого права, но он знал, что Ирина зря отпрашиваться не будет и, взяв всю ответственность на себя, разрешил ей с обеда уйти с работы, сам став за ее станок.
В военкомате Ирина попросила дежурного, чтоб ее принял сам военком. Вскоре ее пригласили в кабинет. Подполковник Левада усадил Ирину не стул и выслушал ее печальный рассказ о жизни за последние несколько месяцев.
– Что же вы хотите от меня, Березина? – спросил военком.
– Я хочу, чтобы вы послали меня на курсы радисток и чтоб потом меня забросили в тыл врага. Хочу отомстить за отца, за своего друга Аркадия Григорьева и за поруганную врагом Родину. Пожалуйста не откажите мне в моей просьбе! – ответила она,
– Сколько же вам лет? – спросил Левада.
– Мне идет семнадцатый год, товарищ подполковник! – ответила она и испугалась, что военком выпроводит ее из кабинета, как несовершеннолетнюю, но Левада ничего ей не пообещал, отказывать тоже не стал. Просто записал ее данные и коротко ответил:
– Может быть, что и получится, ждите!
В конце декабря Ирина Березина получила повестку из военкомата о призыве ее в Красную Армию. На заводе все удивлялись, а молодые парни завидовали ей.
В тот же день с предписанием в руках и сухим пайком на шесть дней Ирина Березина убыла пассажирским поездом в Саратов
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
148
в школу радистов. И хотя от всего пережитого на душе скребли кошки, она была довольна своей судьбой!
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
149
Глава двенадцатая
После знойного безоблачного июля, в начале августа небо затянуло низкими облаками и стало значительно прохладнее. В степи под Краснодаром, где давно полегли перезревшие травы, а на полях кое-где стояла неубранная пшеница, полк Шайхутдинова заканчивал оборудовать участок обороны.
Хотя дивизия Реброва занимала оборону восточнее Краснодара, но приказ во чтобы-то ни стало удержать столицу Кубани был получен и для нее. Шайхутдинов считал, что участок обороны полка подготовлен был в соответствии с требованиями полевого устава, инженерных норм и что полк к обороне подготовился хорошо. Тем более, что полк получил противотанковые средства и вполне достаточно боеприпасов.
Рано утром шестого августа немцы начали артиллерийскую подготовку. Тяжелые снаряды ложились в центре участка обороны полка, разрушая укрепления первой полосы. Обстрел был настолько интенсивен, что батальонные районы обороны покрылись сплошной стеной дыма и пыли. В щелях укрытий от взрывов глохли люди, гибли наблюдатели, оставленные на позициях.
На КП полка зазуммерил телефон, телефонист, надрывным голосом, кричал в микрофон трубки, но никак не мог понять, из какого батальона пытаются дозвониться. Шайхутдинов, не выдержал, он выхватил у него трубку, но кроме треска и шума, он ничего не услышал. Вскоре сквозь помехи еле слышно прозвучал чей-то голос из второго батальона. Все-таки Шайхутдинов успел разобрать несколько фраз, из которых он понял, что старший лейтенант Пырьев тяжело ранен, командование батальоном принял командир шестой роты.
– Понял вас, дайте Пырьеву трубку! – кричал Шайхутдинов в микрофон. И в это время связь со вторым батальоном прервалась.
– Черт возьми, опять порыв! – выругался он, и обращаясь к капитану Кошкину, который вот уже два месяца, как принял полковую связь.
– Все связисты на линиях, товарищ майор, разрешите самому восстановить связь со вторым батальоном? – доложил Кошкин.
– Нет, капитан, не разрешаю, должна же кончиться эта свистопляска? – кричал Шайхутдинов. Снова зазуммерил аппарат, и телефонист подал трубку Шайхутдинову.
– Вас, Соков! – сказал он. Шайхутдинов схватил трубку.
– Соков! Как там у тебя? – крикнул Шайхутдинов и, выслушав доклад Сокова, вдруг спросил:
– Егорова отдаешь мне?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
150
– Куда вы его хотите?
– Известно куда, где он был раньше, а ты на роту Зураба назначь, а Егоров пойдет в батальон Пырьева, который тяжело ранен.
– Есть, направить вам Егорова! – ответил Соков. Взрывы снарядов загрохотали в самом городе. Шайхутдинов приказал дать сигнал «К бою!» Батальоны, выйдя из укрытия, спешили восстановить разрушенные траншеи, огневые точки и готовились к отражению атак. Немцы не заставили себя долго ждать. Вскоре загудели моторы, послышался лязг гусениц танков, которые на боевых скоростях, изрыгая огонь из пушек и пулеметов, приближались к первой траншее.
Забухала батарея сорокопяток и сразу же перед фронтом задымились два танка. При приближении танков к переднему краю открыли огонь и ПТРщики. Шайхутдинов наблюдал поле боя со своего НП из бинокля. Пока шло все как надо. Перед фронтом Сокова остановились еще две бронированные машины, окутавшись черным дымом.
Но танки и пехота, двигавшаяся за ними, не обращая внимания на потери, упорно шли вперед. Зуммер аппарата отвлек внимание Шайхутдинова. Он взял трубку из рук телефониста и услышал голос Сокова, который докладывал, что танки с пехотой прорвались на стыке с соседями справа и устремились в направлении поселка Пашкова. Шайхутдинов доложил об этом Реброву, а Сокову приказал загнуть фланг и сосредоточить огонь по прорвавшемуся противнику.
С левого фланга позвонил Егоров, теперь уже как командир второго батальона. Он сказал, что перед фронтом батальона горят четыре танка, батальон оборону держит прочно. «Молодец, Егоров!» – подумал Шайхутдинов, а в трубку крикнул ему:
– Так держать!
Но беспокойство за правый фланг полка все больше овладевало им. Предпринятые меры командиром дивизии положительного результата не дали, опасность выхода немцев в тыл полку оставалась. Снова позвонил Соков, он доложил, что немцы дополнительно бросили в прорыв до роты танков и батальон пехоты. Получив такую информацию, Шайхутдинов решился на то, чтобы снять с основной позиции противотанковую батарею сорокапяток и перебросить их на правый фланг батальона Сокова. Когда об этом решении узнал Истомин, он к удивлению Шайхутдинова, неожиданно запротестовал. Такого с Истоминой никогда не случалось, но он вдруг сказал:
– По огневому взаимодействию, Евгений Ахметович, за правый фланг отвечает сосед справа, а если мы снимем батарею
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
151
сорокопяток с основной позиции немцы тут же сомнут оборону полка!
– Звоните, Истомин, Эрастову и срочно передавайте мой приказ о перемене позиции батареи на правый фланг, иначе я сам буду звонить ему! – строго сказал Шайхутдинов. Истомин тотчас же сник и, схватив трубку аппарата стал передавать Эрастову приказ командира полка. Когда приказание было передано по назначению, Шайхутдинов глядя в бинокль, уже более спокойным тоном произнес:
– Неужели вы, Вениамин Иванович, не понимаете, что, не обеспечь мы свой правый фланг противотанковой поддержкой, через час оказались бы в окружении?
– Ваша воля, вы – командир! – произнес Истомин, отрешенно поглядывая в смотровую амбразуру наблюдательного пункта.
Получив приказ командира полка на смену позиции, Эрастов вовремя подоспел на правый фланг полка. Сходу развернув орудия, он всей батареей открыл по наступающим танкам во фланг уничтожающий огонь. Один за другим загорались немецкие танки, и этот огонь батареи Эрастова заставил немцев изменить направление наступления и танки повернули прямо на батарею. На правом фланге полка завязалась пушечная дуэль.
Но в центре участка обороны полка, после ослабления противотанкового огня обстановка резко ухудшилась. Немцы это сразу почувствовали и усилили свои атаки на центр участка обороны полка. В районе обороны третьей роты у Сокова немецкие танки прошли первую и вторую траншеи. Шайхутдинов приказал Рогову, батальон которого занимал район обороны во втором эшелоне полка, выдвинуть седьмую и восьмую роты на отсечные позиции и во чтобы-то ни стало уничтожить прорвавшегося противника, но пока третий батальон самоотверженно сражался с прорвавшимися танками и пехотой на отсечных позициях, немцы прорвали оборону второго батальона, обходя участок обороны полка слева.
После доклада Реброву о создавшейся угрозе окружения, Шайхутдинов получил приказ на отвод полка к северо-восточным окраинам Краснодара. День уже кончался и под покровом сумерек, полк занял новый участок обороны, в результате боя батальоны потеряли треть своего личного состава. Теперь Шайхутдинов из оставшихся людей своего полка мог сформировать один полнокровный батальон. Утешало одно, что с правого фланга после выполнения приказа в полк прибыла батарея сорокапяток Эрастова, потеряв одно орудие и девять пушкарей.
На следующий день немцы после мощной артиллерийской подготовки возобновили атаки и бои снова приняли ожесточенный
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
152
характер. Обескровленные полки дивизии Реброва стойко отражали яростные атаки, но силы были не равны и к вечеру десятого июня бои переместились на южные окраины Краснодара.
На командно-наблюдательном пункте полка радист, вдруг повернул голову к Шайхутдинову и с горечью доложил, что немцы уже объявили о взятии Краснодара. Командующий армии приказал Реброву сосредоточить на правом фланге ударную группу, усилив ее противотанковой артиллерией, и выбить противника из юго-восточного района города. Бои шли всю ночь, не выдержав неожиданных ночных атак, немцы вынуждены были отойти к северным окраинам Краснодара, но обескровленная дивизия Реброва удержать отбитые рубежи уме не могла. Двое суток бойцы Шайхутдиновского полка отражали атаки немцев, на третьи сутки двенадцатого августа, не получив подкрепления, вынуждены были оставить город и отойти к реке Кубань. Здесь у поселка Пашково дивизия переправилась через реку по понтонному мосту. Последним на переправе проходил батальон Егорова, который по приказу Шайхутдинова и взорвал Пашковский понтонный мост. Взрыв произошел в тот момент, когда на понтонную переправу сходу въехали два немецких танка и до взвода автоматчиков. Секции, разорванные взрывом, поплыли вниз по течению с оставшимися на них немецкими солдатами и одним танком, которые огнем противотанковой артиллерии и пулеметов с левого берега были полностью уничтожены.
Занимать оборону на левом берегу Кубани обескровленным полкам дивизии Реброва уже не было никакого смысла, всем было ясно, что немцы под прикрытием огня артиллерии и штурмовой авиации быстро наведут переправу и бросят на дивизию превосходящие силы танков и пехоты. Отражать их атаки было просто нечем, да и некем. Противотанковые орудия остались без снарядов, а ПТРы и стрелковое оружие без патронов, у бойцов не было даже ручных гранат.
Немцы приступили к наведению переправы в районе большой излучины и не было реальной силы помешать им в этом. Создавалась угроза окружения и полного истребления дивизии. Поэтому командующий армии отдал приказ на отвод частей дивизии к рубежу железной дороги южнее Краснодара. Ребров понимал, что и на этом рубеже рокадной дороги дивизия долго не задержится. В связи с чем он приказал полкам отходить дальше к предгорью Большого Кавказа, втягиваясь в долину реки Псекупс, в сложную систему высот, гор и хребтов.
Весь горный рельеф местности представлялся Реброву естественной преградой для танковых и механизированных сил
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
153
врага. «Стоит только оседлать несколько высот у дороги, серпантином вьющейся вверх по склонам гор, и занять там круговую оборону, как путь по долине реки Псекупс и Шебш для немцев будет закрыт» – думал он. Ребров уже в начале предгорий наметил высоты, которые необходимо было приспособить к обороне и хорошо закрепиться на них. Он вызвал командиров полков и поставил им задачу на оборону. Уточнив по карте маршруты выдвижения на указанные высоты и склоны гор своих будущих участков обороны, командиры полков приступили к выполнению поставленной перед ними боевой задачи. За все это время, пока немцы не решались войти в горные районы Кавказа, дивизия Реброва пополнялась личным составом, поступил о вооружение, боеприпасы и продовольствие. Наступил новый, не знакомый доселе для войск, этап боевых действий в условиях горно-лесистой местности.
Бабаев, собрав комиссаров полков, а также политруков подразделений дивизии ставил им задачу по партийно-политическому обеспечению личного состава. Прежде всего на поддержание и укрепление морально – политической стойкости бойцов и командиров, воспитание у них непоколебимой решимости задержать и обескровить врага здесь в предгорьях Большого Кавказа.
– Товарищи политработники! Принимая решение на оборону в горах Кавказа, командир дивизии рассчитывает не только на наличие сил, которые имеются в дивизии, но и на стойкость бойцов и командиров. Их умение в условиях горного ландшафта, прочно закрепиться на указанных высотах, не допустить продвижение противника по долине реки Псекупс и уничтожить его в предгорьях Кавказа. Все это является в прямой зависимости от вашей партийно-политической работы. Перед тяжелыми боями необходимо в каждом подразделении провести инструктажи, занятия с красноармейцами по правилам ведения прицельного огня из стрелкового оружия в условиях гор. Здесь в горах существуют особенности даже в отрытии ячейки для стрелка, окопов и траншей, строительство блиндажей, щелей укрытия, и ходов сообщения, надо научить личный состав всем этим особенностям. Я думаю, будет не лишним провести в подразделениях партийные и комсомольские собрания. Надо сделать все, что в ваших силах, товарищи комиссары и политруки, но обороняемые высоты не отдать врагу и не пропустить врага по долине! Политотдел дивизии с редакцией газеты разработали тематику бесед. Здесь у меня только что отпечатанные листовки, экземпляры газет со статьями, брошюры и памятки по борьбе с танками. Возьмите их и широко разверните партийно-политическую работу в частях и подразделениях дивизии. Но никогда не забывайте искомые правила политработника: «Никакая политическая работа,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
154
проведенная формально, положительных результатов не дает. Слова, призывы, лозунги, все это превращается во вред, если вы не будете искренни, правдивы и не будете подкреплять агитацию личным примером в бою». Если добьетесь такого положения, когда каждый комсомолец и коммунист будут утверждать дисциплину, организованность, порядок и отвагу личным примером, можете смело сказать себе, что вы не даром едите свой хлеб. – заключил Бабаев.
Какое-то мгновение среди политработников воцарилась тишина. Первым нарушил ее замполитрука Мартынов, секретарь парткома полка Шайхутдинова.
– Товарищ батальонный комиссар! Все что вы сказали сейчас, нам хорошо известно. Я вот считаю, что в бою главным аргументом в партийно-политической работе является то, когда у бойца есть боеприпасы и когда его поддерживает противотанковая артиллерия. У нас же в полках всего этого кот наплакал!
Бабаев нахмурил брови и с укором посмотрел на Мартынова, которого хорошо знал еще с сорок первого года.
– Вам, товарищ Мартынов, хорошо известно, что через перевал по узким вьючным тропинкам для войск много не доставишь. Но меры по обеспечению дивизии боеприпасами и продовольствием принимаются, от вашего полка уже выделены бойцы уроженцы здешних мест, которые будут груз переносить через перевал на себе и говорить, об этом сейчас, все равно что воду толочь в ступе. А вот после прибытия пополнения, дисциплина в дивизии, в том числе и у вас, резко ухудшилась, что же сделано вами и вашим партбюро по ее укреплению? Вы секретарь партбюро полка, политработник, а рассуждаете извините как несознательный боец. Мне известно о ваших методах воспитания на этот счет: «Приструнить, наказать или как у вас говорят бойцы, прочитать мораль». И так далее. Но воспитывать новобранцев одним окриком и «моралью» нельзя. Одними строгостями дело не поправишь!
– Товарищ батальонный комиссар! Мы в полк получили пополнение. Все бойцы из горных аулов, многие даже русского языка не знают, что можно сделать по их воспитанию и обучению за короткий срок? Ведь уставы и наставления не переведешь на их родной язык? – спросил старший политрук Седюнин из полка Маркуты.
– Много можно сделать Седюнин. У вас в полку служат командиры азербайджанской, армянской, грузинской, ингушской и абхазской национальностей. Вам надо не ждать, когда вы научите молодых бойцов говорить на русском языке, а проводить беседы и обучать их военному делу на их родном языке. Уверен, что это даст
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
155
положительный результат! – сказал Бабаев. Вопросов больше не было, и он приказал забрать агитационную литературу и листовки, а сам направился в только что оборудованный блиндаж для штаба дивизии.
В блиндаже Бабаева ждал Ребров. Там собрались: начальник штаба дивизии полковник Цаплин, начальник артвооружения инженер второго ранга Зябликов, начальник особого отдела майор Дальков и начальник дорожной службы армии военный инженер второго ранга Колкунов.
– Вот и комиссар! – сказал Ребров и представил Колкунову Бабаева. Они пожали друг другу руки и оба улыбнулись, так как давно были знакомы. Колкунов сказал:
– Мы, Мамед Рашидович, закончили одноколейную дорогу от штаба армии и до долины реки Псекупс, думаю, что теперь в снабжении дивизии всем необходимым будет легче.
– Вот это сюрприз, Александр Иванович! Вы даже не представляете, как выручили нас в самый критический момент! А мы тут через горный перевал планировали посылать людей за боеприпасами! – сказал Бабаев, обрадовавшись такому сообщению.
– Отряд бойцов за боеприпасами не отменяется, только надо теперь посылать людей не через перевал, а по нашей одноколейке. Автотранспорта в армии хронически недостает, так что в основном надейтесь на вьючных животных и на руки бойцов. – сказал Колкунов. – И еще чуть не забыл, вас, Мамед Рашидович, вызывает бригадный комиссар Ренжин. Я как раз следовал по рокадной дороге в сторону «Горячих ключей», Ренжин, узнав об этом, попросил меня завернуть к вам в дивизию и подвезти вас до штаба армии.
– Ну что ж, раз начальство вызывает, надо ехать и к тому же самому убедиться в существовании одноколейной дороги! – сказал Бабаев вопросительно посмотрев на Реброва. Генерал Ребров утвердительно кивнул голевой.
– Идемте, Александр Иванович! – обратился Бабаев к Колкунову, и они направились было к выходу, как вдруг к Бабаеву подошел майор Дальков.
– Мамед Рашидович! Я хотел бы спросить у вас кое-что по секрету, могу ли я попросить вас выйти на минутку из блиндажа?
Бабаев удивился такой не свойственной Далькову вежливости, но не подал виду и ответил:
– Пожалуйста, Сергей Михайлович, но здесь все свои, могли бы задать свои вопросы при всех?
– Извините, Мамед Рашидович, не тем не менее я хотел бы задать этот вопрос только вам! – настойчиво произнес Дальков и виновато посмотрел на Реброва.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
156
– Такая у него должность, задавать вопросы только с глазу на глаз, вы уж простите его, Мамед Рашидович! – совсем неуместно сказал Ребров.
– Ну ладно, раз начальник особого отдела просит, надо его просьбу удовлетворять! – иронизировал Бабаев. Они вышли из блиндажа, Дальков, посмотрев по сторонам и убедившись, что их никто не услышит, спросил:
– Скажите, Мамед Рашидович! Какие могут быть дружеские, я бы сказал близкие отношения у майора Шайхутдинова с особым отделом бакинской армии ПВО?
– А почему вы задаете этот вопрос мне? – удивился Бабаев.
– Но вы ведь, Мамед Рашидович, знали Шайхутдинова еще по Сумгаиту?
– А собственно в чем дело, Сергей Михайлович? Что вас так встревожило?
– Да вот по нашему каналу связи поступила шифровка такого содержания: «Сообщите капитану Шайхутдинову, Евгению Ахметовичу, что Аркадий жив, здоров, продолжает служить в части, где служил ранее», подпись – начальник особого управления армии майор Исмаилов.
– Не могу вам ничем помочь, Сергей Михайлович, я не знаю майора Исмаилова, и тем более его отношения к Шайхутдинову.
– Может быть Аркадий – это его сын?
– Вам же хорошо известно, Сергей Михайлович, что сын у него Нариман, а об Аркадии он мне что-то рассказывал еще под Ростовым, но сейчас вспомнить не могу. Что касается содержания шифровки, то можно сделать заключение об майоре Исмаилове, как о хорошем человеке, что безусловно никак нельзя сказать о вас, Сергей Михайлович. – сказал Бабаев и повернувшись к блиндажу открыл дверь.
– Я готов, Александр Иванович! Они пошли по узкой тропе, держась за выступы скал, чтобы не сорваться вниз по крутому скату горы.
– Где же ваш виллис? – спросил Бабаев.
– Вон за той скалой! – Колкунов показал на черную гряду скал, за которой, по его словам, проходила вновь пробитая дорога.
– Я вижу, что это не так близко, здесь, видимо, надо тоже выделять бойцов для разгрузки машин и доставки в расположение дивизии грузов. – сказал Бабаев.
– Это верно, в горах как в горах, дороги строить нелегко, но кое-что возможно! – сказал Колкунов. Наконец они вышли к стоящему в стороне от дороги на площадке виллису и, разместившись в нем, поехали по дороге, ширина которой ненамного
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
157
превышала ширину колес виллиса.
– Как же разъедемся, если вдруг встречная машина?
– Поэтому, Мамед Рашидович, я и торопил вас, эта дорога действует по строгому графику, один час к Горячим Ключам и два часа к вам сюда на передний край. Сейчас нам осталось ехать не более тридцати минут, думаю, что до площадки, где можно разъехаться, успеем. – сказал Колкунов, но, не успев закончить свою речь, вдруг впереди они увидели кузова трех стоящих на дороге грузовиков, которые должны были ехать в том же направлении, в котором ехали они на виллисе.
– Почему они стоят? До обратного реверса осталось менее восьми минут? – сказал Колкунов, спрыгнув с сидения не дорогу, направляясь в голову колонны. Бабаев последовал за ним и прежде услышал, чем увидел грозный крик начальника, распекающего за что-то Колкунова. Миновав грузовики, Бабаев увидел несколько легковых лимузинов, которые уперлись передними бамперами к радиаторам грузовиков. У передней машины, стоял Колкунов, а перед ним, размахивая руками, стоял и кричал не него Лазарь Моисеевич Каганович.
– Я вас отстраняю от должности! В трибунал его! – распорядился он окружавшей его свите.
– Разрешите отдать приказ о движении грузовиков задним ходом до разъездной площадки? – сказал было Колкунов, но его уже никто не слушал, водители грузовиков, поняв обстановку, сами включили задание передачи своих студебеккеров и медленно, опасаясь свалиться в пропасть, пятились назад. Вынужден был пятиться и виллис Колкунова уже без него.
Пропустив наконец машины с Кагановичем и его свитой, Бабаев лишь через полтора часа добрался де штаба армии. Встретившись с Ренжиным он с чувством досади рассказал встречу с Кагановичем и арест Колкунова.
– Что же это творится у нас, Зиновий Александрович?
– Да, Мамед Рашидович! В этом вся суть твоих недоуменных вопросов ко мне. Этот «Лазарь» давно уже вносит сумятицу в руководство войсками Северо-кавказского фронта. Семен Михайлович Буденный, как может, противостоит ему, но Сталин больше склонен доверять Кагановичу. В продолжение нашего разговора в прошлый раз могу тебе откровенно сказать, что комчванство, культ вождей, от чего предупреждал нас Ленин, прочно вошли в жизнь и деятельность партии и стали нормой поведения.
– А как к комчванству и культу личности относится Сталин?
– В центральном государственном архиве сохранилось письмо уральского промышленника Никиты Демидовича Антуфьева к царю
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
158
Петру первому, в котором он сетует на то, что в канцеляриях Петербурга развелось много чиновников – откровенных волокитчиков, взяточников и воров, с которыми и трудно решать дела по поставке металла в Петербург. Неужели, Петр Алексеевич, у вас не хватает власти привести их к порядку? На что царь ответил в послании Никите Демидовичу: «Власти то хватает, Никита Демидович, да опереться не на кого!» В какой-то степени ситуация у нас похожа на петровскую эпоху. Что касается Сталина, то это человек мысли, интеллекта и талантливого организатора! Его величие как руководителя такой огромной страны как СССР, признает весь ученый мир.
– Но ведь Сталин не император, и у нас есть большевистская партия, могущественней движущая сила нашего общества?
– Да, партия является честью и совестью нашей эпохи, но культ личности в ней пока не преодолен, а это ничто иное как «болезнь» партии, и, давай, закончим эту дискуссию, она сейчас не на пользу той военной обстановке, в которой мы сейчас находимся.
– Да, да, вы правы, Зиновий Александрович, но тяжело сознавать эти пороки в партии, которой я беспредельно предан!
– Видишь ли, Мамед Рашидович, надо не только быть преданным своей партии, но и активно бороться за ее чистоту. В настоящей обстановке это, конечно, очень трудно, но у нас с тобой другого выбора нет. В конце концов я верю, что партия выздоровеет также, как она выздоровела в свое время от «левизны коммунизма». Правда, тогда всемогущим ее лекарем был Ленин, но и в будущем, найдется из наших рядов достойный лидер! Да и хватит, надо сейчас заниматься войной. Надеюсь, ты понимаешь, что этот разговор касается только нас двоих. В наше время небезопасно вести полемику на такие темы, поэтому воздержись вести такие разговоры с людьми, которых хорошо не знаешь! Вот ты рассказал, что Колкунова арестовали, знаю, он порядочный человек и прекрасный знаток своего дела. Обещаю тебе, что приложу все усилия по реабилитации его!
А теперь слушай, зачем пригласил тебя: командующий был вызван в штаб Черноморской группы, ездил с ним и я. Мы были на приеме у маршала и члена военного совета фронта у небезызвестного тебе Кагановича. Говорили как раз о снабжении армии вооружением, боеприпасами, обмундированием, особенно обувью. Все наши заявки приняты, так что скоро будет полегче. В конце разговора я сказал несколько слов о тебе.
– Обо мне? Зачем? – удивился Бабаев.
– Извини, Мамед Рашидович, я не спросил твоего согласия, некогда было, но тебя утвердили в должности комиссара дивизии
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
159
Реброва. Приказ об этом уже есть. Теперь из состава своих политработников подберешь кандидатуру на должность начальника политотдела дивизии и дерзай!
– Но, Зиновий Александрович! С Ребровым у меня, наверное, ничего не получится... – заговорил было Бабаев.
– Получится, Мамед Рашидович! Реброву такой комиссар и нужен, учти вы с Ребровым теперь на равных, поэтому результат должен быть хорошим!
– Ну, а насчет Егорова есть какое-нибудь решение?
– Есть, Мамед Рашидович, уголовное дело на него прекращено за отсутствием состава преступления, и он восстановлен в должности командира батальона, ну а батальон вы ему, конечно, найдете.
– Он временно командует вторым батальоном у Шайхутдинова. Под Краснодаром тяжело ранен старший лейтенант Пырьев, Шайхутдинов сразу же назначил Егорова вместо Пырьева.
– Ну вот и ладно, все у нас получилось! – улыбнувшись, сказал Ренжин.
– Зиновий Александрович! Теперь необходимо представить Егорова к правительственной награде за бои под Ростовым, да и под Краснодаром он уже успел показать немцам зубы!
– Подождем, Мамед Рашидович, с представлением к награде Егорова, пусть у особистов по отношению к нему улягутся страсти.
– Но, Зиновий Александрович! Егоров совершил два подвига в боях под Ростовом и отлично дрался под Краснодаром?
– Ну как тебе еще объяснять? Мы только что говорили об этом, и я тебя предупреждал, а ты, как большой ребенок, все таранишь напролом, вобщем немного надо подождать, не будем дразнить гусей!
– Не в моем характере ждать. Гуси пошипят и перестанут, а Егорова надо морально поддержать. Не вы ли сейчас мне говорили, что партия нуждается в лечении, кто же как не мы, рядовые коммунисты, будем исправлять кривизну.
– Я уже жалею, Мамед Рашидович, что был с тобой откровенен. Знаешь почему в Африке истребили носорогов? Так вот носорог, увидев охотника, смело бросается прямо под их пули. Подумай хорошенько над этим, а сейчас иди в политотдел, забери брошюры, памятки, центральные газеты и готовься к грядущим тяжелым боям. Не забывай налаживать строгую воинскую дисциплину в дивизии! – сказал Ренжин.
– Зиновий Александрович! Знаете, как мне отвечают некоторые бойцы на это? «Лучше бы боеприпасов и противотанковых пушек побольше прислали, чем брошюры». –
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
160
сказал Бабаев, умолчав о Мартынове.
– Кто это так говорит? – спросил Ренжин.
– Вот видите, сразу и кто, а узнав его, значит он подлежит наказанию? – усмехнувшись, сказал Бабаев.
– Вот что, Мамед Рашидович, иди-ка ты скорей в политотдел, а то еще поругаемся с тобой. Я тебе говорил, что боеприпасы, вооружение, противотанковые средства уже завтра можно получать, только вот с доставкой неважно, не подготовились мы к боевым действиям в горах, думали, хребты кавказские – это естественная преграда для врага, а оказалось в горных условиях немцы пока действуют умело и лучше нас. – сказал Ренжин.
В политотделе армии Бабаев долго не задержался. Получив увесистый тюк с литературой и газетами, сел в выделенный в его распоряжение Ренжиным виллис и, дождавшись попутного реверса, по однопутной дороге Колкунова, отбыл на участок обороны своей дивизии. На командно-наблюдательном пункте он представился Реброву, как комиссар дивизии и заметил на лице генерала явное неудовольствие. «Чем же я не нравлюсь ему?» – подумал он, в то же время перебирая в памяти всех комиссаров полков, которых можно было рекомендовать на должность начальника политотдела дивизии. Если бы был жив комиссар Малышев, он без всякого сомнения доверил бы ему эту должность, но почему-то умницы погибают быстрей, а бездари живут на зло справедливости. Наконец остановившись на батальонном комиссаре Алексидзе, он приказал адъютанту вызвать его на командно-наблюдательный пункт, и когда тот прибыл к Бабаеву, он усадил его напротив себя и без всякого вступления сказал:
– Вахтанг Георгиевич! Меня утвердили комиссаром дивизии, мне думается, будет справедливо вам принять политотдел.
– Но ведь я только три месяца как стал комиссаром полка? – сказал Алексидзе.
– Если за дело взяться серьезно, то вам, товарищ Алексидзе не представляет больших затруднений работать на этой должности, что я хорошо знаю, как вы работали в полку.
– Благодарю вас, товарищ старший батальонный комиссар, за доверие, но, откровенно говоря, я все-таки боюсь не справиться! – сказал Алексидзе.
– Во-первых, зови меня по имени и отчеству, а во-вторых, я ведь тоже без году неделя, как комиссар дивизии и тоже немного боюсь. Давай договоримся, что будем бояться, но изо всех сил, не щадя себя, стараться выполнять свои обязанности добросовестно и честно!
– Согласен, Мамед Рашидович! – сказал Алексидзе, поправив
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
161
свои черные изящные усики.
Через несколько дней генерал Ребров пригласил к себе Бабаева и Алексидзе. Он развернул карту с нанесенной на ней обстановкой и сказал:
– Товарищи политработники! Теперь вы мои комиссары. Я решил посвятить вас в решение командира дивизии на оборону.
– Вы ошибаетесь, Сергей Давыдович! Мы не твои комиссары, а я комиссар дивизии, а Вахтанг Георгиевич начальник политотдела дивизии. – возразил Бабаев.
– Ну хорошо, пусть так, не придирайтесь к словам. – примирительно произнес Ребров, а Бабаев сосредоточив все внимание на карту, сказал:
– Не теряйте времени, Сергей Давыдович и приступайте к делу. Сверкнув недобрым взглядом, Ребров продолжал:
– Итак, противник силами двух пехотных дивизий и одного танкового полка сосредотачивается на рубеже населенных пунктов Калужская – Бакинская, втягиваясь основными силами в долину реки Псекупс. Наша дивизия получила участок обороны от горы «Пестрая» исключительно, и горы, условное наименование «Дуан» – долина реки Псекупс, до северо-восточных скатов горы, условное наименование «Седельная», я принял следующее решение на оборону дивизии: боевой порядок построить в один эшелон с таким расчетом, чтобы, немцы не вышли по долине к населенному пункту «Горячие Ключи» и далее на Фоногорийское. Задача дивизии не допустить захвата противником горы, условное наименование «Пестрая», а также прорыва его основных сил по долине реки Псекупс. Указав участки обороны полков и дивизиона гаубичной артиллерии на карте, Ребров продолжал доводить до сведения Бабаева и Алексидзе замысел оборонительных действий дивизии в указанной полосе. Шайхутдиновский полк по решению Реброва должен был занять участок обороны на северо-западных скатах горы «Пестрая» и одним батальоном оседлать дорогу, ведущую к поселку Горячие Ключи. Он замолчал, делая пометку на карте. Используя заминку задал вопрос Бабаев:
– Сергей Давыдович! Объясните пожалуйста, почему вы не создаете глубины обороны дивизии и, если это так нужно, то, видимо, в дивизии должен быть создан мощный резерв из приданных сил и средств, на случай прорыва обороны противником?
– Видно не напрасно тебя, Мамед Рашидович, хвалил Мелентьев, вопросы задаешь грамотные, хотя и спешишь с ними. Так вот, о резерве, он конечно, есть, но небольшой, исходя из наших собственных сил и средств, это один стрелковый батальон из полка Маркуты и дивизионного учебного батальона.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
162
– Но этого же крайне недостаточно? – удивился Бабаев.
– Конечно, недостаточно, но где взять больше? Сил и так недостает, чтобы прикрыть всю полосу обороны дивизии, а приданных и поддерживающих средств нам никто не выделяет, и потом не забывайте, что глубина создается в полках на танкоопасных направлениях, где возможен прорыв противника. Кроме всего, в приказе будет обусловлено, чтобы каждый полк выслал вперед передовые отряды силою до стрелковой роты, которые могли бы на какое-то время задержать противника, заставить его преждевременно развернуться в боевой порядок. Эти передовые отряды большого урона противнику не нанесут, но заставят его двигаться до нашего переднего края в боевых порядках и измотают их.
– Сергей Давыдович! А что значит «измотают»? Это заставить противника преодолевать не только сопротивление мелких подразделений, но и различные препятствия, для чего на всех более-менее проходимых участках видимо, надо построить разного рода заграждения в виде лесных завалов, минных полей, камнеметные фугасы, организовать обвалы и тому подобное. Одновременно надо более эффективно использовать приданный нам гаубичный дивизион, противотанковую артиллерию и минометы. – заключил Бабаев. Ребров снисходительно криво улыбнулся, но промолчал.
– Я сказал что-нибудь не так? – сказал Бабаев, заметив снисходительную кривую улыбку Реброва.
– Все так! Я, Мамед Рашидович, недооценил твои способности, как военного профессионала, ты случайно между делом на стройках заочно академии Фрунзе не окончил?
– Нет, Сергей Давыдович, академии я не кончал, времени не было, да и чувствую, что в этом нет необходимости, так как закончили ее вы!
Ребров почувствовал иронию в свой адрес и слегка побледнел. Злоба на Бабаева затуманила сознание, он готов был сорваться и нагрубить своему давнишнему недругу, но вовремя спохватился, что нет уже здесь подчиненного Бабаева, а есть равный ему по должности комиссар дивизии Бабаев.
Успокоившись, Ребров решил закончить разговор с комиссаром и начальником политотдела о проекте своего решения на оборону, надеясь, что Бабаев не станет допытываться до конца всех организуемых штабом дивизии мероприятий, но Бабаев как бы прочитав его мысли и, опровергнув их, спросил:
– Вы, Сергей Давыдович, не довели до нашего сведения самого главного в своем решении, это схема организации огня и взаимодействия в бою между полками, приданными средствами и соседями?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
163
– Мне подумалось, что в партийно-политической работе все это не пригодится! – сказал Ребров.
– Партийно-политическая работа, Сергей Давыдович, как раз и предполагает действие личного состава дивизии в бою, так что все детали организации и динамики боя политработники обязаны знать, чтобы успешно вести разъяснительную работу. – сказал Бабаев.
– Ну что ж, тогда слушайте! – сказал Ребров и снова обратил внимание Бабаева и Алексидзе на развернутую боевую карту с нанесенной на ней обстановкой. – Вот перед передним краем и в глубине обороны определены участки заградительного огня артиллерии. Здесь нанесена таблица сигналов управления огнем, вызова огня артиллерии каждым полком и даже батальоном. Но учитывая условия горно-лесистой местности, я решил значительную часть дивизионной артиллерии, минометов, противотанковых средств передать в распоряжение командиров полков и даже кое-где командиров батальонов.
– А какие огневые средства задействованы в промежутках между гор «Пестрая» и «Дуан», там я вижу на карте стык левого фланга полка Шайхутдинова и двух батальонов полка Маркуты? – спросил Алексидзе.
– Вот здесь, товарищи комиссары, как раз создана глубина обороны. Там севернее поселка Горячие Ключи занимает оборону наш учебный батальон, усиленный огневыми средствами.
– Сергей Давыдович! А по долине реки Псекупс там же обязательно противником будет нанесен главный удар, это место, где свободно проходят танки. К тому же авиация, артиллерия противника основательно обработает передний край и тылы тоже. Какие контрмеры предприняли вы на этом участке? – спросил Бабаев.
– По долине реки Псекупс командующий армии планирует два НЗО армейской артиллерией, против авиации противника, кроме наших зенитных, крупнокалиберных пулеметов мы пока ничего противопоставить не можем. Глубины обороны здесь создать просто не из чего, сил и средств в дивизии больше нет. – сказал Ребров.
– И это все? – спросил Бабаев.
– Да все. В основном приказ на оборону будет отдан мною по этой схеме, – заключил Ребров.
– Надо, Сергей Давыдович, еще раз пересмотреть наши возможности и общими усилиями создать второй эшелон в долине реки Псекупс, иначе окружение дивизии врагом будет неизбежно. До встречи, Сергей Давыдович, нам с Алексидзе надо решить вопросы политического обеспечения частей в предстоящем бою. – сказал Бабаев, направляясь к выходу из блиндажа, за ним пошел и
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
164
Алексидзе.
– Мамед Рашидович! Я прошу лично вас задержаться. – сказал Ребров. Когда Алексидзе вышел, он продолжил: – Я, Мамед Рашидович, упустил возможность поздравить тебя с утверждением в должности комиссара дивизии. Прими мои поздравления, и я рад, что получил в дивизию именно такого комиссара как ты!
– Так уж и рад, Сергей Давыдович! Мне показалось, что бы ужасно были раздосадованы от такой неожиданности, когда в первый раз я представился вам. Скажите откровенно, за что вы меня под Ростовым приказали арестовать? Неужели с вашим решительным и твердым характером вы побоялись ответственности за проигранное сражение или еще были другие мотивы? – спросил Бабаев.
– Нет, Мамед Рашидович, мне нечего было бояться, я отходил по приказу генерала Ремезова, а вот ваш полк покинул свой участок обороны без приказа. Хорошо еще, что немцы не поняли вашего маневра, и все обошлось, а могло бы быть иначе. Я надеялся на Мелентьева и не ожидал от него такого поступка, но потом стало ясно, что виноват был ты и если тебе это дорого обошлось, то это цветики, могло обойтись еще дороже! – сказал Ребров.
– Упрямость ваша, Сергей Давыдович, не знает границ. Все, что вы сейчас сказали – это несусветная чушь, в которую вы и сами не верите, а что касается Мелентьева, то если бы он остался жив, он поступил бы точно также, как и я. И вы поступили бы с ним также, как и со мной! Вот почему, Сергей Давыдович, я не могу вас ни понять, ни простить! Вы также поступили с командиром батальона Егоровым, он тоже по вашему плану должен быть осужденным военным трибуналом, но у вас с Дальковым это не вышло. Кстати довожу до вашего сведения, что уголовное дело на Егорова прекращено и он восстановлен в должности командира батальона. – заключил Бабаев.
– Знаю, только напрасно, ты, Мамед Рашидович, затаил на меня зло. Впереди тяжелые бои, а мы с тобой будем сводить личные счеты за старые обиды! – сказал Ребров.
– Нет, Сергей Давыдович, счеты с вами не свожу, я пытаюсь понять вас как в общем-то неплохого командира и как человека, – сказал Бабаев.
– Ты хотел сказать плохого человека?
– Ну что ж, пусть будет так, Сергей Давыдович, но вам когда-то все равно придется держать ответ перед своей совестью. В одном вы правы, разговор этот между нами не к месту. Действительно, скоро начнутся тяжелые бои и давайте займемся подготовкой к ним! – сказал Бабаев.
– Да, так-то лучше, Мамед Рашидович. – сказал Ребров и
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
165
вызвав Цаплина, приказал к вечеру собрать командиров полков, приданных и поддерживающих средств.
Прежде чем уйти от командира дивизии, Бабаев задал ему еще один вопрос:
– Сергей Давыдович! Снабжение огневых противотанковых средств, а самое главное боеприпасов будет по-прежнему через перевал?
– Да, Мамед Рашидович, здесь ты меня кладешь на лопатки. Противотанковых средств, гранат, бутылок «КС» мало, не хватает также снарядов для орудий и патронов для стрелкового вооружения, ты знаешь, поступают они к нам по той горной тропе черепашьими темпами, одна пятая личного состава дивизии занимается транспортированием боеприпасов, продовольствия, вооружения, а дело продвигается не так как бы нам хотелось. – сказал Ребров.
– Тогда, Сергей Давыдович, я со своей стороны, как комиссар сделаю все возможное, чтоб ускорить эти черепашьи темпы! – сказал Бабаев, и они в первый раз, пожав друг другу руки, разошлись, чтобы вечером встретиться вновь.
Август прошел, как всегда говорил Алексидзе, с боями местного значения. дивизия Реброва все глубже вгрызалась в скальный грунт, выдалбливая в базальтовом монолите траншеи, щели укрытия, огневые позиции и даже блиндажи. Не хватало шансового инструмента, кирки-мотыги, лопаты и ломы стирались о камни, словно они были сделаны из дерева. Красноармейцы-ветераны дивизии, проявляя находчивость и выдумку, применяли вместо ломов оси разбитых повозок и даже станины от сорокапятимиллиметровых орудий, не подлежащих ремонту. Но главное в чем нуждалась дивизия – это были боеприпасы, вооружение и продовольствие. Все это по-прежнему поступало крайне мало. Полки несли потери от налетов немецких самолетов, которые группами по 30-40 юнкерсов в течение всего дня бомбили и обстреливали передний край, тылы дивизии, коммуникации, и безнаказанно уходили восвояси. Нужны были зенитные орудия, или хотя бы в достаточном количестве пулеметов ДЩК. Кроме всего, на правом фланге дивизии обстановка усложнялась. В долине реки Апчас немцы захватили ряд господствующих высот и угрожали поселку Кутаис. Правый фланг полка Маркуты оборонял первый батальон двухротного состава, в которых было всего четыре станковых пулемета и минометный взвод. Для обороны горы Дуан это было крайне мало. Перебросить на правый фланг огневые средства с горы Пестрая – это значит лишить левый фланг полка Шайхутдинова огневых средств, прикрывающих долину реки Псекупс.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
166
– Что будем делать? – спросил Ребров начальника штаба подполковника Цаплина.
– Надо доложить командующему, – ответил Цаплин.
– Доложить, говоришь? Но ведь ты знаешь, что генерал Рыжов спросит наше решение, а что я ему скаку? Оставить гору Пеструю и Дуан? Тогда немцы тотчас же прорвут оборону полка Мирзоева на горе Близнецы и беспрепятственно продвинутся до Горячих Ключей? – сказал Ребров.
– Они, товарищ генерал, и так прорвут оборону полка Мирзоева, так как огневых средств и боеприпасов у него крайне мало и особенно противотанковой артиллерии. – сказал Цаплин.
– Ты что уже заранее уверен в поражении, Иван Сидорович. А надо бы пошевелить мозгами. – сказал Ребров.
– Вы же видите, товарищ генерал, что устоять против таких сил невозможно, при такой интенсивной бомбежке с воздуха и беспрерывных атак мы просто скоро перестанем существовать! – сказал Цаплин.
– Знаешь, что, Иван Сидорович! Разыщи-ка мне комиссара и пусть прибудет на КНП. Уж если докладывать командующему об обстановке, то вместе с Бабаевым. Ничего не поделаешь, он теперь комиссар дивизии!
Бабаев еще с утра, узнав о прорыве немцев на правом фланге дивизии, пробрался на КНП полковника Маркуты. Немецкие самолета уже два часа бомбили участок обороны полка. Глядя на вершину горы Дуан, Бабаеву казалось, что вся гора сотрясается, как при землетрясении. Половника Маркуту он нашел в первом батальоне на восточных скатах горы. Гул от взрывов бомб был настолько силен, что разговаривать было невозможно. Маркута махнул рукой и пригласил Бабаева в блиндаж комбата, здесь он рассказал ему, что немцы, сбив передовые отряды соседней дивизии восемнадцатой армии устремились в прорыв на стыке между его полком и полком полковнике Ротова, из восемнадцатой армии. Я приказал первому батальону оставить район обороны в седловине и занять запасной район на юго-восточных скатах горы Дуан, тем самым, загнув правый фланг полка и, создал круговую оборону. Весь огонь батальона сосредоточен во фланг наступающим цепям немцев. Свое решение я согласовал с командиром дивизии, – закончил Маркута.
– Ты, Иван Тихонович, принял правильное решение, но это всего лишь полумеры. По седловине надо нанести артиллерийский налет, там же командиром дивизии запланирован НЗО, и ты знаешь сигнал вызова огня, почему не вызвал огонь артиллерий? – спросил Бабаев.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
167
– Вызывал, Мамед Рашидович, да еще и поругался по телефону с Цаплиным. Оказывается, решение на НЗО есть, а возможностей у артиллеристов нет. У них и так каждый снаряд на счету, как у меня патроны. – сказал Маркута.
– Где у тебя телефонный аппарат стоит? – спросил Бабаев.
– Связисты с ног сбились, да и мало их осталось, кабель постоянно рвется. – ответил Маркута.
– А радиостанция?
– Басовки скисли еще до боя, Мамед Рашидович, радиостанция работает только на прием и то еле-еле слышно, скоро с КПП дивизии должен вернуться связной, жду приказа комдива. – сказал Маркута.
– Ну а ты сам-то, что решил? – спросил Бабаев.
– Исходя из возможностей дивизии и если штаб армии не направит в прорыв свои резервы, дело табак! Здесь не тот случай, чтобы стоять насмерть, как любит говорить Ребров, и поскольку боеприпасов осталось на три-четыре часа боя, я бы принял решение оставить гору Дуан и Пеструю, надо отвести части дивизии на рубеж Горячих Ключей. Извини, Мамед Рашидович, но ты сам вызвал меня на это откровение! – сказал Маркута.
– Ладно, Иван Тихонович, за твое откровение не беспокойся, сам вижу, что творится. – сказал Бабаев.
– И за это спасибо!
– Давай пройдем, Иван Тихонович, по траншее к южным скатам горы. – сказал Бабаев, и они, пригнувшись, стали пробираться по неглубокой траншее, выдолбленной в камнях. Повсеместно бойцы вели огонь из винтовок и пулеметов по седловине, где как муравьи были видны немецкие цепи, которые старались охватить гору Дуан, и это грозило окружением полка Маркуты.
– На той соседней горе располагается резерв дивизии – дивизионный учебный батальон, усиленный пулеметным взводом и взводом ПТР. И если командир дивизии до сих пор еще не бросил его в прорыв между флангами двух армий, так это потому, что он, видимо, не знает об обстановке и не может связаться с вами. – сказал Бабаев. Он достал из планшета блокнот, вырвал один листок и красным карандашом написал приказание командиру учебного батальона контратаковать во фланг прорвавшихся немецких автоматчиков в районе седловины горы Дуан. Сигнал вашей готовности – «две красных ракеты», сигнал «контратаки» – «серия зеленых ракет» с горы Дуан, и подписал: Комиссар дивизии Бабаев.
– Вот этот приказ, доставьте командиру учебного батальона, что располагается на соседней с вами горе и, пожалуйста, побыстрей! – приказал Бабаев Маркуте, который тотчас же вызвал связного и,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
168
передав ему свернутый лист бумаги, направил его в учебный батальон. Когда связной убыл, Бабаев сказал:
– А теперь, Иван Тихонович, готовьте первый батальон к контратаке! Ровно через тридцать восемь минут у подошвы соседней горы взлетели две красные ракеты, за этим сигналом с горы Дуан как салют, взметнулась вверх серия зеленых ракет. И хотя контратака двух батальонов во фланг прорвавшимся немецким подразделениям была для них неожиданной, но они встретили контратакующих плотным ружейно-пулеметным огнем. Контратака захлебнулась. Тогда Бабаев приказал командиру учебного батальона майору Калашникову в обход высоты Безымянная направить усиленную пулеметами роту и атаковать высоту с севера.
Только через два часа рота, усиленная взводом станковых пулеметов, смогла дать сигнал, что она заняла исходное положение для атаки на северных склонах горы Безымянная, совместной атакой с тыла и во фланг учебный батальон переполошил немцев, наступающих у седловины, а когда в атаку был поднят первый батальон Маркуты, немцы вынуждены были с большими потерями оставить высоту Безымянную и седловину. Таким образом, прорыв немцев на стыке между двух армий был ликвидирован, о чем Бабаев доложил Реброву по радиостанции учебного батальона, и ему было предложено срочно явиться на КНП дивизии.
Когда Бабаев прибыл на командный пункт, Ребров уже не смог удержать свою необузданную натуру:
– Как ты мог без ведома штаба дивизии задействовать последний резерв! - кричал он на Бабаева.
– Но ведь связи-то с Маркутой не было, Сергей Давыдович! – пытался объяснить Бабаев, но новый прилив ярости последовал за этим.
– Ты что забыл сорок первый год? Когда чуть было не погубил дивизию? – бесновался Ребров.
– Я бы не советовал вам, товарищ генерал, опускаться до истерики, и пора вам уже забыть сорок первый год, где вы натворили массу профессиональных ошибок, кроме всего, сегодня операция по ликвидации прорвавшегося противника на стыке двух армий прошла исключительно удачно, вам бы надо радоваться, а вы по-бабьи подняли истерический крик! – в сердцах сказал Бабаев, от чего Ребров немного приутих, и уже более спокойнее произнес:
– Немцы с танками наступают по долине реки Псекупс, туда нужен был резерв, на правом же фланге обстановка должна была разрядиться решением командующего армией, а ты в критический момент без моего ведома забираешь у меня последний резерв, как это называется?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
169
– Если бы мы ждали решения командующего армией, то в настоящее время были бы в лучшем случае окружены. Считаю, что я на правом фланге дивизии принял единственно верное решение! – твердо сказал Бабаев.
В это время в блиндаж командира дивизии вошел начальник связи дивизии капитан Игнатьев и подал Реброву радиограмму командующего армией. Ребров развернул ее и прочитал вслух: «Реброву! За ликвидацию прорыва немцев на правом фланге армии благодарю и представляю к правительственной награде! Всех участников ликвидации прорыва на высоте «Безымянная» представьте к награждению!»
Рыжов-Ренжин.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
170
Глава тринадцатая
Более двух недель в горах большого Кавказа идут холодные ситные дожди. Струи воды, собираясь в трещинах, расселинах, мутным потоком бурлят по оврагам и лощинам, увлекают за собой грязь, камни, образуя оползни и обвалы. Все это создало в системе обороны дивизии Реброва сложную обстановку. Бойцы и командиры, лишенные возможности укрыться от непогоды, страдали не только от сырости и холода, но и от недостатка продовольствия. Нарушенные дождями коммуникации и связь с тылом стали основной проблемой в снабжении дивизии и вещевым имуществом, и боеприпасами.
Бабаев, только что побывавший на переднем крае в полках Маркуты и Шайхутдинова, прибыл на командный пункт Реброва, чтобы обсудить создавшееся положение и для принятия какого-то решения. Ребров как обычно встретил его хмурым взглядом, и Бабаев заметил, что в этом взгляде не было ни иронии, ни снисходительности по отношению к нему. Сейчас гордый и надменный Ребров нуждался в чьем-то участии, в совете или хотя бы в понимании его состояния. Но стоило Бабаеву заговорить о крайне тяжелом положении в частях дивизии и утрате ее боеспособности, как в глазах Реброва снова засверкали иронические огоньки, которые Бабаеву были хорошо знакомы.
– Вам, комиссару дивизии, не пристало говорить о низком моральном духе бойцов и командиров дивизии! Думаю, что вы ошибаетесь, комиссар! Дивизия еще покажет себя в грядущих боях! – сказал Ребров и снисходительная усмешка скривила его рот.
– Я ничего не сказал о низком моральном духе личного состава дивизии, я говорю, что надо принимать срочные меры по поддержанию ее боеспособности, несмотря ни на какую погоду и ни на какие дороги. Надо наладить снабжение боеприпасами и продовольствием! – сказал Бабаев.
– Помню, что ты, комиссар, уже давал слово сделать все возможное, для увеличения темпов снабжения. – сказал Ребров.
– Да помощь тылу дивизии с моей стороны в конце августа и в начале сентября оказана была, и ты, Сергей Давыдович, поощряя Садакова, отметил это в своем приказе!
– Да, да, помню, конечно. – более мягче сказал Ребров, и, подумав, продолжил, – а ты что предлагаешь предпринять сейчас, когда дороги замыты грязью и засыпаны камнями?
– Во-первых, я предлагаю обстоятельно, в деталях донести о состоянии соединения в штаб армии, а во-вторых, не ожидая решения командующего, срочно снять из полков и подразделений дополнительный контингент людей для отправки их через перевал
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
171
горы Агай на поселок Чилипси. В этот поселок пока еще есть путь, который позволяет подвозить туда грузы. Я думаю только так мы сможем спасти положение в полосе обороны дивизии, да и дивизию тоже! – сказал Бабаев.
– Люди из полков и подразделений сняты в распоряжение Садакова и работают на перевале. – сказал Ребров.
– Да, я знаю, но, как видим, этого недостаточно. – сказал Бабаев.
– Сколько ты предложил бы еще снять? – спросил Ребров.
– Не менее ста человек с каждого полка.
– Ты с ума сошел, комиссар! Ведь это значит оставить полосу обороны без бойцов? А если немцы пронюхают об этом и атакуют на участке Макруты, там же стык флангов с соседней дивизией, кто их задержит?
– Но, Сергей Давыдович, если немцы атакуют сейчас, их тоже никто не задержит, без боеприпасов не воюют. А эти проклятые дожди, они ведь точно также влияют и на немцев. Поэтому мне думается, что сейчас они к нам не сунутся.
Ребров молчал, недобрый блеск его глаз снова исчез, он что-то обдумывал, что-то прикидывал и, наконец, за говорил:
–Да, пожалуй, комиссар, ты прав, другого выхода нет, а ну-ка, Вася, вызови ко мне Цаплина! – обратился он к адъютанту, и когда Цаплин явился, он сказал:
– Надо, Иван Сидорович, рассчитать, сколько нужно людей, чтобы обеспечить полки всем необходимым, все грузы будут переноситься на плечах или перетаскиваться в небольших волокушах, я думаю, опыт у нас уже имеется.
– Но, товарищ генерал, такие расчеты в штабе дивизии имеются, остается только отдать приказ по дивизии! – сказал Цаплин.
Вечером Ребров приказал Цаплину собрать на командный пункт командиров полков, приданных и поддерживающих подразделений. Он ввел их в создавшуюся обстановку и подробно разъяснил, по каким критериям подбирать людей в распоряжение тыла дивизии и как после убытия с передовой значительного контингента бойцов, расставить в районах обороны огневые средства и организовать систему огня.
Шли дни, донесения от Садакова в штаб дивизии поступали ежедневно. С большими трудностями и, даже жертвами, сорвавшихся с горних троп людей и грузов, задача по снабжению дивизии боеприпасами, вооружением и продовольствием медленно, но уверенно выполнялась. Все же Бабаева это не вполне удовлетворяло, и он решил с одной из групп проследовать за перевал
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
172
к поселку Чилипси. Только здесь в горах, карабкаясь над пропастью по мокрым и скользким скалам он реально ощутил всю трагедию бойцов и командиров, которые практически выполняли этот рискованный для них приказ.
В Чилипси Бабаев связался по телефону со штабом армии. Когда на том конце провода телефонист услышал его позывные, он тотчас же попросил немного подождать. Через минуту Бабаев услышал голос члена военного совета армии бригадного комиссара Ренжина.
– Мамед Рашидович, здравствуйте, вот только что наладили связь с Ребровым и мне донесли, что ты ушел с группой снабжения в горы, хорошо, что позвонил из Чилипси. Ну, во-первых, вашу инициативу по снабжению дивизии боеприпасами и продовольствием одобряем, но есть не приятное для тебя сообщение из Туапсе, твой сын Иса в боях под Новороссийском тяжело ранен в грудь, пока находится на излечении в морском госпитале. Мы с командующим разрешаем тебе спуститься к морю на попутном транспорте, только, сам понимаешь, поспеши в дивизию, немцы, несмотря на погоду, начали концентрацию сил на туапсинском направлении возможно скоро начнутся решающие бои за Туапсе.
– Зиновий Александрович! Жизнь моего Исы в опасности?
– Скажу прямо, Иса может не выдержать предстоящей ему операции, очень ослаблен, спеши в Туапсе и сам все узнаешь.
– Но можно как-то сообщить моему первому? – спросил Бабаев.
– Не беспокойся, я постараюсь при первой связи уведомить твоего первого об этом.
Бабаев поблагодарил Ренжина, и закончив разговор вышел из домика, где телефонисты развернули свой узел связи и, увидев «трехтонку», водитель которой открывал борт для погрузки в кузов нескольких раненых бойцов, быстро подошел к машине. Он помог погрузить раненых и сам взобрался в кузов, предложив место в кабине раненому в бедро бойцу. Наконец водитель сел за руль, взревел мотор, и грузовик, осторожно объезжая лежавшие на пути камни, поехал по дороге, серпантином вьющейся в горах.
В Туапсе приехали еще засветло машина остановилась у большого двухэтажного здания с фасадом к горам. Это и был морской госпиталь. Водитель пошел за санитарами, а Бабаев, прыгнув из кузова, стал искать приемный покой.
Во дворе госпиталя было довольно шумно. Стояли грузовые и санитарные машины, сестры, санитары выносили раненых на носилках и размещали их в кузовах машин. Ходячие раненые толпились повсюду, создавая сумбур и мешали санитарам. Среди
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
173
всей этой толчеи от машины к машине в белом халате и в докторской белой шапочке металась женщина, по-видимому, дежурный врач, которой поручили эвакуацию раненых, но она своими действиями еще больше усугубляла создавшуюся ситуацию. Бабаеву стоило одного беглого взгляда, чтобы определить слабые места в организации отправки раненых. Он быстро подошел к толпе ходячих раненых:
– А ну-ка встаньте отсюда в сторону, дойдет очередь и до вас! Раненые, почувствовав командный голос строгого начальства поспешно отошли в указанное Бабаевым место, а один даже показал ему на санитарную машину, битком набитую легкоранеными. Бабаев подошел к машине, открыл дверцу и предложил раненым выйти из машины, те недовольно ворча, все же поспешили оставить салон машины и присоединиться к остальным.
– Теперь давайте сюда в машину тяжелораненых! – скомандовал Бабаев санитарам, и те суетливо, но теперь уже четко стали размещать в салоне тех, кто не мог двигаться, потом более организованно стали заполнять кузова автомашин.
К Бабаеву подошел водитель машины, тот самый, который привез Бабаева из поселка Чилипси.
– Товарищ старший батальонный комиссар, мою машину тоже загрузили носилками с ранеными, я же должен в порту принять в кузов снаряды и убыть в горы в Чилипси? – сказал он. Бабаев подозвал женщину-врача и спросил, куда эвакуируются раненые.
– В Туапсинский порт, где их ожидает транспорт «Анапа», следующий в Сочи. – ответила она, почтительно разглядывая три шпалы на петличках Бабаева.
– Вот и хорошо, везите раненых в порт, а там разыщите свое начальство и вам загрузят снаряды. – сказал водителю Бабаев.
После вмешательства Бабаева в перевозку раненых из госпиталя в порт, все это мероприятие приняло организованный характер, и женщина-врач с благодарностью посмотрела на строгого командира. Она спросила его:
– Вы, товарищ старший батальонный комиссар, наверное, из санитарного управления фронта?
– Нет! Извините, не знаю, как вас называть, я с передовой, сын у меня в вашем госпитале с тяжелым ранением в грудь, Бабаев Иса, младший политрук он, не знаете?
– Я тут тоже недавно, но я сейчас узнаю, а фамилия моя Илюшина, я военврач третьего ранга, как бы оправдываясь, представилась она и тут же, подозвав медсестру, что-то сказала ей. Медсестра быстро исчезла в дверях здания и вскоре вернувшись раскрасневшаяся и запыхавшаяся, обратилась к Бабаеву:
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
174
– Товарищ старший батальонный комиссар! Ваш сын Бабаев Иса уже отправлен в порт, садитесь в любую машину и там на транспорте «Анапа» найдете его! – выпалила она одним духом.
– Спасибо, дочка! – поблагодарил ее Бабаев и побежал к отъезжавшему грузовику уже знакомого ему по Чилипси водителю.
На «Анапе» в одной довольно обширной каюте он увидел на белой подушке бледное лицо и черную копну волос сына. Иса широко раскрытыми глазами смотрел в потолок и по выражению его больших карих глаз, неподвижно смотрел в одну точку. Бабаев понял, что мысль сына в данный момент работала в полную силу. «Как жестока судьба к нашей семье! Умерла Зульфия, а теперь сын Иса, наследник, надежда моей жизни, тяжело ранен и, как знать, выживет ли?» – думал Бабаев и сдавленным голосом сказал:
– Иса, сынок! Иса слегка повернул голову в его сторону и удивленно посмотрел на отца. Он сразу узнал его и благодарно устремил свой взгляд в родное лицо. Глаза его заискрились безграничной радостью неожиданного свидания с самым дорогим ему человеком.
– Папа, ты здесь! Как ты меня разыскал?
– Об этом потом, сынок, у нас очень мало времени, давай лучше поговорим о тебе. Я узнал от твоих лечащих врачей, что ты поправишься, значит мы еще с тобой повоюем!
– Да, папа, я это знаю, я с нетерпением жду того дня, когда я буду снова в строю. Я ведь очень мало повоевал, не хватило сил забросить противотанковую гранату на трансмиссию танка. Граната попала в лобовую броню, и взрывная волна ударила мне в грудь.
– Ну, а как тебя вытащили с поля боя, атаку немцев отбили?
– Да, папа, танки фашистов прорвали наш ротный район обороны и мне пришлось с несколькими бойцами отражать атаку противотанковыми гранатами.
– А что ж твой командир роты, тоже был рядом с тобой?
– Нет, командир роты лейтенант Григорьев, был на наблюдательном пункте и руководил боем.
– Чего уж тут руководить, когда район обороны роты был смят немецкими танками!
– Подожди, папа, на что ты намекаешь, то лейтенант Григорьев совсем не тот человек! Он в Севастополе командовал ротой моряков от начала и до конца обороны Севастополя. Это отважный командир и ты, папа, его знаешь.
– Нет, сынок, я не помню командира роты по фамилии Григорьев, поэтому я не мог знать его.
– Папа, вспомни, как ты до войны рассказывал мне о сильном и большом характере рабочего, которого на сумгаитской стройке
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
175
разбирали на общем собрании строителей за пьянку и драку, ты еще сказал, что такого бы человека его ум и силу, да на доброе дело! – горячился Иса. В глазах его сверкнули задорные искорки, щеки вспыхнули свежим румянцем и от бледного, изможденного тяжелым ранением человека не осталось и следа.
– Успокойся, сынок, тебе сейчас нельзя так волноваться. Стоит ли так горячо доказывать правоту какого-то неисправимого выпивохи! – сказал Бабаев чтоб как-то успокоить сына и не ожидал такой бурной реакции после сказанных им слов.
– Папа, ты же всегда учил меня уважать людей и верить им, почему ты думаешь, что человек, совершавший какие-нибудь аморальные проступки не может взять себя в руки и покончить с прошлым? Да, Григорьев был в прошлом пьяница и бабник, но ты и не подозревал, что, то рабочее собрание, где его разбирали за пьянство и драку послужило для него Рубиконом для начала новой жизни. Он действительно оказался сильным и умным человеком, он с того самого собрания не взял больше в рот ни одной капли спиртного. Кроме всего, в Севастополе от старшины второй статьи стал лейтенантом – командиром роты морской пехоты, а на такую должность назначают не каждого!
– Да, я вспоминаю, Иса, у него еще был братишка лет тринадцати и его тогда забрал себе на военный склад подполковник Березин, значит он, уходя на фронт, оставил этого братишку на воспитание капитану Шайхутдинову, который воюет теперь в нашей дивизии командиром полка! – сказал Бабаев, а сам подумал: «Вот почему Дальков спрашивал меня о телеграмме на имя Шайхутдинова, что какой-то Аркадий жив и здоров и служит в Шайхутдиновском подразделении!»
В это время на палубе «Анапы» послышался топот ног, загремели цепи и тут же в каюту вошел боцман корабля, с которым Бабаев договорился чтобы предупредили его об отчаливании «Анапы».
– Товарищ старший батальонный комиссар, вам пора на берег! – сказал он и скрылся за дверью каюты.
– Прощай, Иса, хотелось поговорить о тебе, а разговор получился о твоем командире. Дай я тебя обниму! – сказал Бабаев, они обнялись и Бабаев, не оглядываясь вышел из каюты.
На улице моросил мелкий дождик. «Как в горах» – подумал Бабаев и только тут понял, что ждать ему придется до утра. Машины с грузом в горах не ездят в ночное время. Он направился к пакгаузам, чтоб перекоратать ночь под крышей, но его вдруг окликнул женский голос:
– Товарищ старший батальонный комиссар! Бабаев обернулся
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
176
к посмотрел на женщину, стоящую на пирсе в плащ-накидке с накинутым на голову капюшоном. Он узнал в ней военврача третьего ранга Илюшину. Она подошла к нему и, глянула из-под капюшона красивыми глазами:
– Вы опоздали на последнюю машину, следующую на Чилипси. Я могу устроить вам ночлег в моей комнатушке. Не смущайтесь, сама я до утра дежурю в госпитале, так что предосудительного в моем приглашении ничего нет. Мне просто известно, что вы с передовой прибыли встретиться с раненым сыном и вам негде переночевать, чтобы завтра снова убыть на передовую. – сказала она. Бабаев действительно продрог на дожде и к тому же вот уже сутки как он ничего не ел.
– Если вы, товарищ военврач третьего ранга, считаете, что тут нет ничего предосудительного, я согласен, только с одним очень важным условием, я не отказался бы что-нибудь съесть, так как умираю с голода! – улыбнувшись, сказал Бабаев.
– Хорошо, товарищ старший батальонный комиссар, пойдемте тогда в машину, я обещаю выполнить это ваше естественное условие! – ответила Илюшина, сразив Бабаева ослепительной улыбкой. Они пошли к санитарной машине. По дороге Илюшина попросила водителя заехать к ней на квартиру, где она показала Бабаеву домик, дверь своей комнатушки, передала ему от нее ключ, познакомила с вышедшей на улицу хозяйкой дома и пригласила в госпиталь, там в опустевшей столовой дежурная по кухне также женщина, подала Бабаеву полную миску вкусных макаронов, как она сказала: «по-флотски». Бабаев привыкший в горах на передовой к постной перловой каше с большим аппетитом уничтожил эту порцию блюда богов. После ужина отыскать Илюшину ему не удалось, и он побрел к дому, в маленькую комнатушку врача Илюшиной так милостиво предоставившей ему ночлег и отличный ужин.
Утром Бабаев быстро привел себя в порядок и зашагал к госпиталю, чтоб передать Илюшиной ключ. Он увидел ее в приемной, она сидела за столом и делала пометки в каком-то списке. Увидев Бабаева, она улыбнулась.
– Ну, как отдохнули?
– Спасибо, вполне по-царски, вот ваш ключ, извините, мне срочно нужно ехать в горы на передовую. – сказал Бабаев.
– Я очень рада, что оказала вам услугу в вашем отдыхе. Завтрак еще не готов, подождите, позавтракаете и поедете на передовую. – сказала она и снова улыбнулась. Улыбка настолько украшала ее лицо, что Бабаев невольно задержал свой взгляд на этой симпатичной докторше. «Она просто очаровательна, особенно когда улыбается!» – подумал он.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
177
– Большое спасибо, но я очень спешу, до свиданья, вот ваш ключ, надеюсь, когда-нибудь мы еще встретимся с вами! – сказал он, а Илюшина вдруг встала, вышла из-за стола и подала ему свою маленькую изящную ладонь. Он взял хрустящую в его большой руке ее ладонь и слегка пожав, тихо спросил:
– У вас доктор, должно быть, феноменальное имя, скажите, как вас зовут? Она снова улыбнулась и так же тихо сказала:
– Никакой феноменальности, меня зовут просто Зина, да Зинаида Павловна Илюшина, товарищ старший батальонный комиссар. После этих ее слов Бабаев смутился, пристыженный ее словами. Спросив ее имя, он не назвал своего.
– Извините, Зинаида Павловна, за мою бестактность, меня зовут Мамед фамилия моя Бабаев, комиссар соединения полевая почта... он тут же подошел к столу, взял ручку и, обмакнув перо в чернильницу на клочке газеты написал номер своей полевой почты.
– Номер госпиталя мне известен и, если вы не возражаете, я напишу вам.
– Зачем, товарищ старший батальонный комиссар? У вас такой прекрасный сын и будет ли он уважать вас, если вы будете вести переписку с другой женщиной?
– У него, к сожалению, нет мамы, а у меня нет жены, моя Зульфия умерла в начале сорок второго.
– Но у меня тоже есть сын и любящий меня муж, которому я никогда не изменю. – сказала Илюшина и еще раз посмотрела в глаза Бабаеву и вышла из приемной. Бабаеву ничего не оставалось, как выйти из помещения на улицу и поспешить в порт, где из пакгаузов нагружают боеприпасами автомашины, следующие на Гойтский перевал. В порту он без труда отыскал нужную ему машину, которая следовала в поселок Чилипси. К вечеру вместе с группой своих бойцов Бабаев прибыл в расположение дивизии. Все это время совесть терзала душу Бабаева. «Я, кажется, нахамил хорошей женщине, уверовав свою неотразимость. Черт дернул меня за язык предложить ей переписку, думаешь если ты старший батальонный комиссар, значит все женщины так и ждут твоего участия к ним!» –думал про себя Бабаев. Он старался отогнать мысли о вине, но они лезли упрямо, назойливо, а главное было гадко на душе.
Ребров встретил Бабаева сдержанно. Пытаясь быть равнодушным, он спросил:
– Ну, как там твой Иса?
– Думаю, выздоровеет, молодость должна сказать свое веское слово! – ответил Бабаев.
– Да ничего уж тут не поделаешь. И дети наши сражаются вместе с отцами! –сказал Ребров только для того, чтоб что-то сказать.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
178
– У меня, Сергей Давыдович, сын – это моя последняя надежда в жизни! Пока я сидел в тюрьме по твоей милости, у меня от горя и позора умерла жена! – сказал Бабаев.
– Ты снова за свое! Вроде условились не досаждать друг другу разного рода колкостями перед предстоящими боями.
– Смерть моей жены по твоей вине, разве, это колкости? Да ладно, действительно это воспоминание не только бесполезное, но и вредное занятие. Извини, Сергей Давыдович, сорвался! – сказал Бабаев и пошел к телефонистам. Связавшись со штабом армии, он попросил к аппарату Ренжина и доложил ему о своем прибытии в дивизию. Ренжин поинтересовался состоянием здоровья Исы и, пожелав Бабаеву удачи в предстоящих боях, положил трубку.
К началу третьей декады сентября дивизия Реброва на плечах бойцов пополнила запасы боевого комплекта и продовольствия. Ясно представляя себе, насколько эта операция была трудна, Бабаев не мог не восхищаться выносливостью, мужеством советского воина, беспредельной любви к своей Отчизне и лютой ненависти к врагу. «Как бы там ни говорил Ренжин о болезни нашей партии культом личности и комчванством, с таким народом как наш советский народ, мы восстановим ленинские нормы партийной жизни и демократического централизма». – думал Бабаев.
Через два дня с юга подул ветер, который разорвал и разметал низкие дождевые тучи, и дождь наконец-то перестал холодными струями пронизывать одежду бойцов и командиров дивизии. На радость всем в небе засияло солнце. Но радоваться чистому небу и ясному солнышку пришлось недолго. Через час после прояснения над горами монотонно завыли авиационные моторы вражеской авиации, и скоро в расположении обороняющихся частей дивизии загрохотали взрывы мощных бомб. На следующий день бомбардировка началась в пять часов утра. Взрывы слились в единый оглушавший людей гул. Самолеты шли группами по двадцать-тридцать и более. В течение всего дня бомбардировка с воздуха прекратилась только на время остервенелых атак немцев на позиции полка Маркуты. По атакующим открыла огонь гаубичная батарея, приданная полку, а на дистанции зоны поражения ружейно-пулеметного огня все огневые средства были задействованы для отражения этих атак. К вечеру все скаты обороняемых высот были усеяны трупами немецких солдат. На следующий день бомбардировка и атаки немцев на участке обороны полка Маркуты возобновились. К обеду Маркута прислал донесение о том, что боеприпасы на исходе. Сколько бы ни старались носильщики доставить их через горы, насытить ими боевые подразделения в данной обстановке было невозможно. Кроме того, батальоны
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
179
потеряли в боях более трети своего личного состава. Сдерживать атаки немцев полку стало не под силу.
Ребров, прочитав донесение Маркуты, знал, что в других полках дивизии положение было не лучше. Он тут же приказал вызвать к себе подполковника Цаплина.
– Вот, прочитайте донесение Маркуты и обобщите состояние в частях дивизии, о создавшейся обстановке составьте донесение в армию. – сказал ему Ребров.
– Есть, товарищ генерал! – ответил Цаплин и, взяв донесение Маркуты, ушел в свой штабной блиндаж.
К исходу следующего дня дивизия получила приказ на отход по долине реки Псекупс на Елисоветпольский перевал, затем спуститься в долину реки Туапсе. За трое суток этот трудный марш дивизия совершила без приключений и без потерь. Спустившись в долину реки Туапсе, полки разместились в небольшом горном поселке Суровкино. Реброва и Бабаева вызвали в штаб армии. Здесь начальник оперативного отдела полковник Коваль ввел их в оперативную обстановку. Он сказал, что наступающая группировка немцев в составе армейского танкового и горнострелкового корпусов при поддержке бомбардировочной авиации развернула широкие наступательные действия на левом фланге 18-ой армии, овладела горами: Лысая, Гейман, Гунай и населенным пунктом Котловина. Последующие действия немцев не трудно предсказать – это обойти главные силы Хадыженской группировки и выйти на побережье Черного моря с захватом города Туапсе. Чтобы противостоять наступлению немцев, создаются ударные группировки наших войск к югу от Хадыженской и на участке Горячие Ключи с задачей не допустить прорыва противника к морю.
В связи с тем, что правый фланг армии оказался загнутым в направлении на юго-запад, а с потерей Фоногорийского, полоса обороны вашей дивизии практически перестала существовать, командующий решил вывести вашу дивизию в резерв, насколько это будет возможным, доукомплектовать ее личным составом, вооружением и в ближайшие дни выдвинуть на туапсинское направление.
Когда Бабаев с Ребровым вышли из помещения оперативного отдела армии, Бабаев попытался разыскать Ренжина, а Ребров хотел переговорить с командующим, но ни того, ни другого в штабе армии не оказалось. Как сказал им оперативный дежурный, все они разъехались по соединениям и бригадам армии.
Лишь одну новость узнал Бабаев в политотделе, касающуюся самого себя. Ожидаются большие перемены в реорганизации политических органов, в особенности состава комиссаров всех
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
180
степеней.
– По всей видимости, будет утверждено единоначалие командира, комиссары же упраздняются, а на их место будут созданы заместители командиров по политической части, и многие политработники будут переаттестованы в командный состав. – сказал начальник политотдела полковой комиссар Брянцев.
Это сообщение невольно напомнило Бабаеву о сложных личных отношениях его с Ребровым. «Если я буду назначен заместителем по политической части к Реброву, не повлияет ли это назначение на боеспособность дивизии!» – думал он. В то же время он не мог вполне реально и положительно не оценить решение партии по реорганизации политических органов Красной Армии. Любая армия какую бы идеологию она не несла в себе сильна не только мощным вооружением, своей выучкой и сильным духам, но и безграничной властью командиров. Двоевластие недопустимо в бою, особенно в критической обстановке. «Значит я за единоначалие командира, но каково мне будет под властью такого командира, как Ребров?» – думал Бабаев и не находил ответа.
С такими мрачными мыслями Бабаев вернулся в дивизию, а здесь уже хозяйничали армейские кадровики, совместно с военкоматами они занимались вопросами пополнения дивизии новобранцами. Молодежь, призванную в армию, тут же обмундировывали и приступали к организации занятий по боевой и политической подготовке по программе обучения молодого бойца.
Командиров и красноармейцев, учувствовавших в предыдущих боях, тоже необходимо было обмундировывать и обувать. Старшины рот получали обмундирование прямо с грузовиков, доставивших вещевое имущество из Туапсе и раздавали его личному составу своих подразделений. Для полков подвозили оружие, боеприпасы, продовольствие. Бабаев немедленно включился в работу по подготовке молодого пополнения и активно взялся за организацию боевой и политической подготовки.
Вначале все шло хорошо, но на третий день начались сбои в поставке грузов из Туапсе. Ребров попросил Бабаева побывать в городе, постараться выяснить причину этих сбоев и как-то посодействовать бесперебойному снабжению дивизии всем, необходимым для восстановления ее боеспособности. Бабаев обрадовался предложению Реброва. Он вспомнил о докторше Зине и о представившейся возможности встречи с ней. Он приказал прислать ему политотделовский виллис. Когда молодой водитель подъехал к Бабаеву, последний отослал его в распоряжение Алексидзе, а сам сел за руль виллиса и, включив скорость с места виллис рванул вперед.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
181
Дорога на Туапсе, избитая колесами военной техники и грузовиков изобиловала поворотами, подъемами и спусками, но Бабаев привыкший к управлению политотделовским виллисом, уверенно вел машину, не переставая думать о предстоящей встрече с Зиной. Вскоре показался и город. Он был небольшой, в основном одноэтажный. Бабаев решил сначала заехать в порт к представителю интендантского управления фронта. Отыскав интенданта первого ранга Гранова, он обратился к нему с вопросом о снабжении дивизии Реброва, дислоцировавшейся в поселке Суровкино. Гранов посмотрел на Бабаева как на муху, которую надо отогнать от себя.
– Ваш Садаков уже надоел мне, разве непонятно, что транспорта не хватает, и ваша дивизия у меня не одна! – сказал он.
– Но есть же приказ командующего Черноморской группы о немедленном постановлении боеготовности нашей дивизии? – возразил было Бабаев, на что Гранов, застонав, развел руками:
– Я же русским языком говорю вам, что нахватает транспорта, где я тебе возьму грузы, если их нет! А приказов генерала Червиченко у меня достаточно, только ни в одном из них не сказано, как их выполнять!
В это время подъехали две автомашины, которые тут же стали под погрузку. На глазах у Бабаева они, нагруженные ящиками с боеприпасами отъехав от пакгаузов, скрылись за углом дома.
– Товарищ интендант первого ранга, но грузы все-таки есть, и вы их отгружаете? – сказал Бабаев.
– Вы, комиссар, сами уйдете или вам может помочь? Неужели вы полагаете, что я только и думаю о вашей дивизии, не думая о переднем крае? Езжайте в свою дивизию и терпеливо ждите, толкачей мне больше не присылайте. О вашей дивизии я знаю и действую по определенному графику! Все у меня, не мешайте мне работать! – сказал он и, повернувшись к Бабаеву спиной направился к пакгаузам.
Бабаев понял, что разговаривать с этим Грановым по меньшей мере бесполезно, он направился к своему виллису, но в это время к пакгаузам подъехал виллис с несколькими офицерами. Они вышли из машины, и Бабаев увидел среди них генерала во френче, в долевом снаряжении, в галифе без лампас и в добротных юфтевых сапогах. Из-под фуражки с помятой тульей был виден бритый затылок, небольшие усы и пенсне на носу придавали ему вид деревенского счетовода. Офицеры направились к помещению, куда скрылся от Бабаева Гранов. Последний, видимо увидев группу офицеров и генерала, выскочил из своей резиденции, и неумело приложив руку под козырек, что-то доложил генералу. Бабаев, решив, что это и есть генерал Черевиченко, которого он не знал в лицо, решил обратиться
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
182
к нему с вопросом о снабжении своей дивизии. Он подошел к группе офицеров и у подполковника, который стоял немного в стороне от генерала, спросил:
– Скажите, товарищ подполковник, это командующий Черноморской группы генерал Червиченко?
– Нет, это командующий Черноморской группы генерал-лейтенант Петров Иван Ефимович.
– Не понимаю, Черевиченко что ли отстранен от командования Черноморской группой? – спросил Бабаев.
– Да, отстранен, а вы кто такой, товарищ старший батальонный комиссар, ваше удостоверение личности? – строго сказал подполковник. Генерал Петров, услышав разговор своего офицера и подошедшего старшего батальонного комиссара обернулся:
– В чем дело, товарищ Родионов? – спросил он подполковника.
– Да вот, товарищ командующий, старшин батальонный комиссар не знает приказа о назначении вас командующим Черноморской группы.
– Что вы хотели, товарищ старший батальонный комиссар? – спросил Петров.
– Товарищ командующий! Я – комиссар дивизии резерва пятьдесят шестой армии, которая с начала октября дислоцируется в населенном пункте Суровкино. В сентябре дивизия в оборонительных боях в долине река Псекупс понесла потери почти треть своего личного состава, после чего выведена с передовой в резерв для пополнения. Но приказ о восстановлении боеготовности выполняется крайне медленно. Вот я и решил узнать, долго ли так будет продолжаться?
– К кому же вы обращались? – спросил Петров.
– К представителю интендантского управления фронта к интенданту первого ранга Гранову, который мне сказал, что не хватает транспорта, и чтобы мы ждали! – ответил Бабаев.
– По-моему, товарищ старший батальонный комиссар, Гранов ответил вам правильно, с транспортом сейчас действительно туговато, но я обещаю вам, что в скором времени мы преодолеем этот барьер, так что поезжайте в свою дивизию и не ожидая нашей помощи сделайте все от вас зависящее, чтоб дивизия была боеспособным соединением.
– Есть, товарищ генерал! Разрешите быть свободным?
– Да, да, езжайте. Кстати назовите нам вашу фамилию.
– Старший батальонный комиссар Бабаев Мамед Рашидович, товарищ генерал!
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
183
– Хорошо, вы свободны! Окрыленный обещанием командующего Черноморской группой, Бабаев сел за руль виллиса и, выехал из Туапсинского порта, лишь проехав четыре квартала он вспомнил о Зине и развернул виллис в обратном направлении. Вот последний поворот и знакомый домик, дверь в комнатушку докторши Илюшиной оказалась на замке. С обратной стороны вышла хозяйка дома.
– Вы к Зинаиде Павловне? Помню, помню вас, но она здесь больше не живет. Ее направили или в Сочи, или в Сухуми, я уж забыла. Славная была докторша, все рецепты мне выписывала от ревматизма, да и лекарства приносила. А я думаю уж если заболела, то лекарствами не спасешься. Бабаев хотел спросить, когда съехала с квартиры Зинаида Павловна, но хозяйка болтала без умолку, не давая сказать и слова. Поняв, что от хозяйки дома ничего путного не добиться, он поблагодарил ее и простившись, поехал к госпиталю. Во дворе госпиталя в больших тюках лежало белье, постельная принадлежность, письменные столы и большие фанерные ящики. В дальнем углу двора в кузов трехтонки грузили разобранные кровати. В приемном покое его встретила та самая медсестра, которая в прошлый раз сообщила Бабаеву о его сыне. Узнав Бабаева, она подошла к нему и спросила:
– Вы, наверное, хотели узнать о вашем сыне?
–Да, да! Я очень хотел бы узнать о его здоровье. – обрадовался Бабаев, полагая, что медсестра все знает об Исе. Но медсестра просто сказала, что сведений об эвакуируемых в Сочи раненых она не имеет.
– А о докторше Илюшиной вы тоже ничего не знаете? – краснея, спросил он.
– Почему же, о Зинаиде Павловне я знаю все, а что вас интересует?
– Прежде всего, где она и как ее здоровье? – еще больше краснея, спросил Бабаев. Медсестра лукаво посмотрела на Бабаева и, заметив его смущенный вид, сказала:
– Она вчера уехала в Сочи, вы, наверное, видели во дворе, что туда же эвакуируется и наш госпиталь, приезжайте к нам в Сочи, и вы встретитесь с Зинаидой Павловной.
– Скажите, а адрес вы сможете мне дать? – спросил Бабаев.
– Пожалуйста, вот вам лист бумаги и ручка, можете записать, я продиктую. Бабаев достал из планшета блокнот, авторучку и под диктовку медсестры записал адрес госпиталя.
– Вас еще что-то интересует об Илюшиной? – спросила медсестра.
– Скажите, девушка, где в настоящее время семья Илюшиной?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
184
Я имею ввиду сына и мужа.
– У нее нет мужа, он еще летом утонул на корабле Башкирия, а сын, кажется, воюет под Сталинградом. – сказала медсестра.
– Спасибо! – сказал Бабаев, обрадовавшись ответу медсестры, хотя понимал, что радоваться гибели мужа Илюшиной было кощунственно.
– Ну, больше вопросов у вас нет? – спросила медсестра.
– Вопросов нет, но есть просьба, дорогая девушка, при встрече с Илюшиной передайте ей от меня низкий поклон и скажите ей, что я сегодня же напишу для нее письмо! – сказал Бабаев и быстро вышел из приемного покоя.
Прибыв в дивизию, Бабаев рассказал Реброву и Цаплину о встрече с новым командующим Черноморской группы с генералом Петровым и о разговоре с ним по поводу судьбы дивизии. Ребров в свою очередь сообщил Бабаеву новость о переподчинении дивизии восемнадцатой армии. Эта новость крайне огорчила Бабаева. А Ребров из бокового кармана своей шинели, висевшей в углу на гвозде, достал свернутую армейскую газету и, ухмыльнувшись, подал ее Бабаеву. На первой странице газеты Бабаев увидел напечатанный Указ Президиума Верховного Совета СССР об установлении в армии единоначалия. Подождав, когда Бабаев бегло прочтет текст, Ребров сказал:
– Теперь ты, Мамед Рашидович, не комиссар дивизии, а заместитель командира по политической части.
– Для меня, Сергей Давыдович, это не новость, я уже давно знаю об этом и меня нисколько не смущает эта моя должность заместителя, которым я фактически все это время и был. – спокойно произнес Бабаев, а сам подумал: «Лучше бы разделили нас с ним, по всей видимости, мы до чертиков надоели друг другу!»
Прошло еще четыре дня сколачивания боевых подразделений, получивших пополнение и обучение новобранцев. Генерал Петров не забыл свое обещание об укомплектованности дивизии и за эти четверо суток грузы из Туапсе поступали бесперебойно. Но до полного штата дивизию укомплектовать все же не успели. На пятый день поступил приказ, теперь уже от командующего 18-ой армии, который предписывал дивизии выдвинуться на рубеж реки Пшенаха южные скаты горы Семашко, захваченной противником.
Всю ночь по горной дороге дивизия совершала трудный марш, к утру ее части сосредоточились на указанном участке. Ребров вызвал на КП командиров полков, приданных и поддерживающих средств и поставил им задачу на наступление. Впереди были видны только южные скаты высоты Семашко, покрытые густым лесом, который не давал возможности командирам полков определить
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
185
передний край противника, его систему обороны, огневые точки и простреливаемые пулеметным огнем зоны.
Бабаев хотел было возразить Реброву, памятуя, что задача поставлена в спешке и что это предварительная задача на наступление, что после рекогносцировки местности и тщательней разведки противника эту задачу надо было уточнить. Но Ребров сказал, что уточнений делать не собирается, что времени для подготовки к наступлению больше нет. Тогда вопрос задал командир дивизиона 152-миллиметровых орудий:
– Я сейчас получил от вас задачу уничтожить немецкие батареи 105-миллиметровых пушек, но я, товарищ генерал, не только не смогу их уничтожить, но даже в отведенное мне время на подготовку данных обнаружить их позиции?
– На то вы и артиллерист, товарищ Мамаев, засекайте, определяйте, проводите инструментальную разведку. Они прекрасно бьют по нашим позициям, а вы не можете их засечь? – сказал Ребров. Встал Шайхутдинов:
– Товарищ генерал! Наши позиции расположены внизу, позиции противника господствуют над нами. Долину между горами Два Брата и Семашко немцы хорошо простреливают пулеметным и минометным огнем, его огневые точки хорошо укрыты и замаскированы. Артиллеристы полка в ходе боя не в состоянии их хотя бы подавить. Времени на подготовку к наступлению вы дали три с половиной часа, сами понимаете – это крайне мало, потери могут быть огромны при минимальном успехе. Я считаю, что в данной обстановке наступать на гору Семашко надо не всей дивизией и даже не всеми полками, а создать мелкие штурмовые группы, например, на участке полка три-четыре взвода. Эти подразделения, вооруженные автоматическим стрелковым оружием, гранатами и даже взрывчаткой скрытно проникают к немецким блокгаузам, забрасывают их гранатами, подрывают дзоты, расстреливают живую силу автоматным и пулеметным огнем, ввязываются в рукопашный бой.
– А что же будут делать остальные батальоны, полки, наконец, дивизия? Ждать своей очереди? – съязвил Ребров.
– Может быть и ждать, товарищ генерал, я думаю при обозначившемся успехе вам надо вводить в прорыв свежие силы, но, если мы обрушимся на противника всей дивизией, противнику легко будет огнем отразить эту массу людей, нанеся нам огромные потери. – сказал Шайхутдинов.
– Значит, по-вашему, товарищ майор, наступление дивизии надо отменить и заняться иглоукалыванием переднего края немцев, или как вы предлагаете в полках провести разведку боем? А как же с
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
186
разгромом противника на горе Семашко? –издевался Ребров.
– В данной обстановке, Сергей Давыдович, Шайхутдинов прав. Без подавления системы огня противника и его артиллерии мы не сможем даже преодолеть Пшеканской долины и захватить инициативу. Кроме всего, надо помнить, что треть личного состава дивизии новобранцы, не обстрелянные и недостаточно обученные. – сказал Бабаев.
Ребров нахмурился. Он окинул властным взглядом присутствующих командиров полков и подразделений:
– Товарищи командиры! Я собрал вас не на совещание, вы получили приказ на наступление, извольте исполнять! О готовности к наступлению доложить мне через два часа! После этих слов командира дивизии, офицеры покинули командный пункт дивизии, и лишь Бабаев в растерянности стоял, опустив голову.
– Я вас не узнаю, Сергей Давыдович! – сказал он. – Неужели вы хотите огромных потерь в личном составе дивизии? Вы забыли, с каким трудом мы готовили соединение к бою! Пока еще не поздно, отмените приказ на это поспешное наступление и займитесь изучением обстановки, местности, противника, надо организовать разведку, наконец надо прислушаться к предложению Шайхутдинова, не губите напрасно людей, это же безумие! Сергей Давыдович!
– Во-первых, Мамед Рашидович, командующий приказал наступать совместно с 83-ей горнострелковой дивизией, которая заняла исходное положение на участке Гойтского перевала высота 795.8. Справа к этому времени готовится к наступлению 383-я стрелковая дивизия, а мы, значит, будем вести подготовку к наступлению? – сказал Ребров.
– Сергей Давыдович! 83-я и 383-я дивизии уже несколько дней готовятся к наступлению, у них было время разведать противника, мы прибыли на исходное положение сегодня утром. Надо доложить об этом командующему, наконец доказать, что мы при поспешной подготовке и не разведанных огневых средствах противника можем понести большие потери в личном составе, в таких сложных горнолесистых условиях надо менять тактику боя, а ты хочешь бросить в эти дебри всю дивизию, одна треть личного состава которой идет в бой в первый раз! – сказал Бабаев.
– Да, но хороши же мы будем, только что нас переподчинили другой армии, а мы начали с того, что будем плакаться в рукав. Нет, Мамед Рашидович, наступать нам вместе со всеми просто необходимо. Разве мало случаев, когда соединение после длительного марша сразу без всякой подготовки бросают в бой. А огневые средства противника мы подавим нашим дивизионом, не так
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
187
уж велика эта гора Семашко, да и в полках имеется артиллерия, не успеют немцы и опомниться как гора Семашко будет в наших руках! – уверенно сказал Ребров.
Ровно в одиннадцать часов дивизион 152-миллиметровых орудий открыл огонь по южным скатам горы Семашко. В течение тридцати минут от взрывов крупнокалиберных снарядов летели вверх деревья, огромные комья земли, камни. Казалось, на склоне горы не могло остаться ни одной живой души. Ровно в одиннадцать часов тридцать минут в воздух взвились две красных и две зеленых сигнальных ракеты. Стреляя не ходу из стрелкового орудия, полки пошли в атаку. Сначала все шло хорошо. Ребров в отличном настроении наблюдал за наступающими подразделениями, которые уже подходили к нижней отметке седловины, как вдруг вдоль ее во фланги наступающим с двух сторон ураганный пулеметный огонь скосил передовые цепи бойцов Маркуты, а через минуту взрывы ненецких снарядов сплошной стеной накрыли наступающих. Цепи залегли, а затем мелкими группами выползали на исходное положение из огненного ада. Наступление дивизии захлебнулось. Все оставшиеся часы до вечера, закопавшись в землю или скрывшись в расселинах подразделения вынуждены были лежать под огнем, не имея возможности выбраться со дна седловины.
Когда стемнело, немцы прекратили огонь. Ребров приказал Цаплину доложить обстановку и, хотя бы ориентировочно определить потери. Цаплин уже обобщил донесения из полков и доложил Реброву, что Маркута и Мирзоев потеряли убитыми и ранеными одну пятую своего личного состава, а Шайхутдинов доложил, что его потери составили семь бойцов и два сержанта, двенадцать человек ранено. Кроме всего, полк, действуя малыми группами по лесной чаще и складкам местности, скрытно от противника обошел огневые пакгаузы немцев, а рота из батальона Егорова захватила четыре деревоземляных блокгаузов, уничтожив при этом около двух взводов гитлеровцев и удерживает западные склоны горы Семашко.
– Молодец Шайхутдинов! Кажется, утер нос! – с сарказмом произнес Ребров.
Неудачное наступление дивизии удручило Реброва. Он вызвал на командный пункт командиров полков и не поднимая глаз от раскрытой карты сказал:
– Товарищи командиры! Я оказался не прав, давайте обсудим тактику действия в данной обстановке и на данной местности. Ваше слово, Евгений Ахмедович, и Ребров посмотрел в сторону Шайхутдинова. Шайхутдинов, как и в прошлый раз встал, окинул взглядом присутствующих и сказал:
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
188
– Действуя малыми группами взвод–рота в утреннем наступлении полк достиг юго-восточных скатов горы, захватив и уничтожив четыре блокгауза. Кроме всего батальон Егорова закрепился на оборонительной линии немцев и готов к дальнейшим боевым действиям. Мелкие штурмовые группы в горных условиях и в лесу могут с минимальными потерями просачиваться через передний край противника, так как у немцев отсутствует сплошной фронт. Если бы сегодняшнее наступление было бы детально подготовлено, и боевые действия велись бы мелкими штурмовыми группами, полки могли бы иметь непременный успех и минимальные потери.
– Маркута и Мирзоев такого же мнения? – угрюмо спросил Ребров.
– Так точно, товарищ генерал! – почти одновременно ответили командиры полков.
– Что же вы сами не приняли такого решения, как решил Шайхутдинов?
– Шайхутдинову хорошо было действовать по-своему, он был на правом фланге, и его боевые порядки вам не видны! – ответил Маркута.
– Ну что ж, значит виноват во всем я! Приказываю всем командирам хорошо продумать свои решения на боевые действия по овладению горы Семашко. Завтра к утру свои соображения представить в штаб дивизии. – сказал Ребров и свернул напрасно развернутую карту. Командиры покинули командный пункт и разошлись по своим полкам и подразделениям.
На следующий день начальник штаба дивизии Цаплин пришел к Реброву с проектом приказа по овладению горы Семашко. Он доложил, что командиры полков ночью силами небольших подразделений провели разведку боем. Полковые разведчики Шайхутдинова притащили языка офицера из штаба пехотного батальона оборонявшего склоны горы Семашко, который внес ясность в начертание переднего края и системы огня немцев. Начальник разведки дивизии тоже направил в тыл к немцам группу разведчиков, они вернулись без языка, потеряв двух разведчиков, но точно определили местонахождение немецкой батареи 105-миллиметровых пушек, которые своим огнем нанесли дивизии не мало хлопот.
– Что известно о соседях? – спросил Ребров.
– Восемьдесят третья горнострелковая дивизия вчера сходу продвинулась в направлении высот 738.0 и 301.0 на полтора километра и вплотную приблизилась к их подошвам, сосед справа триста восемьдесят третья стрелковая дивизия вчера тоже не смогла
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
189
прорвать оборону немцев и так же, как и мы, топчется не месте. – сказал Цаплин.
– На наше донесенье из штаба армии есть какая-нибудь реакция? – спросил Ребров.
– Реакция одна, продолжать выполнять поставленную боевую задачу по овладению горы Семашко. – ответил Цаплин.
– Давай проект приказа, я ознакомлюсь и сам переговорю с командующим. –сказал Ребров.
– Сергей Давыдович, будете говорить с командующим, не забудьте, что боеприпасы в дивизии на исходе, особенно в дивизионе 152-миллиметровых орудий, вчера расстреляли почти весь боекомплект. За ночь подвезли не белее четверти «БК». – сказал Цаплин.
– Зачем же тогда принес проект приказа на наступление? – улыбнувшись пошутил Ребров, но шутка не получилась. Цаплин серьезно посмотрел на Реброва и сказал:
– Надо основательно готовиться к наступлению, Сергей Давыдович, маловато у нас и людей, а пополнения в ближайшие дни не предвидится.
– Ну что ж будем готовиться. – сказал Ребров, вращая ручку телефонного аппарата.
Переговорив с командующим, Ребров понял, что боеприпасов в ближайшие дни до полного боекомплекта не подвезут. К нему в блиндаж вошел майор Дальков, который доложил, что в полках Мирзоева и Маркуты в санчасть стали поступать красноармейцы с прострелянными ладонями рук – это, товарищ генерал, самострелы.
– Кто же эти люди? Надеюсь в их числе нет бойцов, которые участвовали в боях в долине реки Псекупс? – спросил Ребров.
– Это, товарищ генерал, новобранцы, прибившие к нам в поселке Агой, азербайджанцы и абхазцы. По договоренности друг с другом они стреляют из окопа – один поднимает руку, другой бьет по ней из винтовки с другого окопа. Такое позорное явление охватило часть новобранцев, особенно после вчерашнего боя, –сказал Дальков.
– Вот хваленая воспитательная работа Бабаева, гордости хоть отбавляй, а результаты – самострелы! – иронизировал Ребров.
– Да уж так! Товарищ генерал! – с усмешкой сказал Дальков.
– Какие меры примем? – спросил Ребров.
– Только трибунал! Расстрелять у всех на виду несколько самострельщиков и все прекратится! – сказал Дальков.
– Хорошо, я позвоню командующему, думаю, что так надо и сделать! – сказал Ребров. Бабаев больно переживал за своих земляков, арестованных Дальковым за самострел. Он обратился к
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
190
Реброву, чтоб тот разрешил разобраться с этими пятью красноармейцами, но Ребров и слышать не хотел.
К вечеру состоялось заседание военного трибунала и за два часа решилась судьба самострельщиков. Бабаев позвонил члену военного совета армии бригадному комиссару Гольдштейну, но тот сказал, что за членовредительство, как и за дезертирство в военное время надо платить. А то что это случилось у вас – всю ответственность возьмете на себя, товарищ старший батальонный комиссар!
С рассветом их расстреляли перед строем полка Мирзоева.
В этот день дивизионная газета поместила статью под заголовком: «Предателям и дезертирам – смерть!» Бабаев собрал в расселине всех заместителей командиров батальонов по политчасти, а также секретарей партийных и комсомольских организаций. На этом расширенном совещании по вопросу партийно-политической работы выступили все. Гневно осудив членовредителей как изменников Родины многие высказались критически и в свой адрес о недостаточной воспитательной работе с новобранцами. Бабаев знал, что мероприятий воспитательного характера организовывалось и проводилось немало, значит колесо маховика крутилось вхолостую? Так он и выступил перед активом:
– Надо, – сказал он, – поменьше мероприятий и побольше живого практического примера. Ну, а главное, надо в индивидуальных беседах изучать людей и знать, кто чем дышит.
– Товарищ старший батальонный комиссар, в последнем бою, когда личный состав дивизии был брошен в седловину перед горой Семашко, разве это не наглядный пример особенно для новобранцев, как не надо поступать командиру? Что нам активистам отвечать личному составу на такие вопросы? – сказал парторг Шайхутдиновского полка старшина Мартынов.
– Степан Стратонович! Что было, этого уже не вернешь. Неужели нам политработникам теперь после неудачного наступления дивизии акцентировать всю свою работу на критике командира и сдаться на милость случая? – ответил Бабаев.
– Нет, это не случай, это или головотяпство, или еще что-нибудь похуже! – сказал Мартынов.
– Замолчите, Мартынов! Вы же секретарь партбюро полка, как вам не стыдно! – строго сказал Бабаев. Мартынов опустился на землю и сел, понимая, что наговорил лишнего.
Через несколько часов Бабаева пригласил к себе Ребров. В блиндаже, куда он вошел, вместе с Ребровым у стола сидел майор Дальков.
– Мамед Рашидович! Мы арестовали старшину Мартынова за
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
191
подстрекательство к обсуждению приказов командования и антисоветскую агитацию. Нужна ваша санкция для передачи дела в военный трибунал. – сказал Ребров.
– Сергей Давыдович! Я разобрался с Мартыновым, который на совещании политработников и актива выступил конечно невпопад, но это храбрый, мужественный воин, в бою он всегда впереди. Как секретарь партбюро полка он принципиален и критически подходит к разбору любого вопроса. У него самая лучшая партийная организация в дивизии. Я прошу освободить его из-под ареста и предложить извиниться перед вами, я полагаю вам, Сергей Давыдович, доложили, что Мартынов своим выступлением невольно оскорбил вас! – сказал Бабаев.
– Дело не во мне, Мамед Рашидович, Мартынов ведет среди личного состава полка нездоровые разговоры, майор Дальков давно присматривается к нему и вот сегодняшний выпад в мой адрес – это последняя капля в переполненный сосуд. От Мартынова надо избавиться!
– Сергей Давыдович! Мартынов нездоровых разговоров в полку не ведет, майор Дальков вас информировал неверно. Если бы он вел такие разговоры, то это несомненно отразилось бы на дисциплине и на боевой готовности личного состава полка, особенно это отразилось бы на новобранцах. Сопоставьте факты: в последнее время после пополнения дивизии личным составом в полку Шайхутдинова дисциплина была значительно лучшей чем у Маркуты или Мирзоева. Эти последние бои за гору Семашко полк имел явный успех, потери в полку ничтожны. Ну и самострелов среди личного состава в полку нет. За что же вы обвиняете Мартынова? Уж ни за то ли, что он вслух выразил мысль, которую затаили бойцы и командиры всей дивизии?
– Что? И вы с Мартыновым, Мамед Рашидович? – сказал Ребров.
– Если это касается неудовлетворительной подготовки к наступлению на гору Семашко и неоправданной гибели бойцов и командиров, явно брошенных под пулеметный и орудийный огонь противника, то я вместе с Мартыновым, товарищ генерал!
– В таком случае я вынужден сообщить о вашем поведении по своим каналам, что вы гражданин Бабаев, заодно с подстрекателями и антисоветчиками! –сказал Дальков. После этих слов, Ребров опустил голову и вдруг сказал:
– Хватит, Дальков, видимо и впрямь старшину Мартынова надо освободить, я вас больше не задерживаю! – обратился он к Бабаеву и Далькову.
Шли дни, но дивизия Реброва все еще топталась перед горой
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
192
Семашко. Из общей обстановки штаба армии Бабаев знал, что сосед слева, 83-я горнострелковая дивизия, ломая оборону немцев на горе Каменистая и высоте 301.0 начали решительные действия против Гойтской группировки генерала Ланца, из долины реки Маслова между горой Семашко и высоты 795.8 перешел в наступление 45-ый горнострелковый полк. Опасность выхода немцев к морю и захвата города Туапсе миновала, но противник был еще силен. Теперь дивизия Реброва получила задачу наступать в направлении железнодорожной станции Хадыженская. Из общей обстановки Бабаеву было известно, что на левом фланге наступает 83-я морская стрелковая бригада, в которой служил его сын Иса. Но Бабаев предполагал, что Иса, наверное, еще лежит в госпитале в Сочи. Он вспомнил, что он писал туда доктору Илюшиной и не получил от нее никакого ответа, да и Иса не написал мне ни одного письма.
Наступление дивизии Реброва шло крайне медленно. В условиях бездорожья бойцы всю материальную часть тащили на руках.
При овладении горы Каменистая полки снова стали ощущать нехватку боеприпасов и продовольствия. Бабаев связался с членом военного совета армии Гольштейном и спросил по поводу снабжения дивизии, но Гольштейн ясности в эту проблему не внес. Все снабжение дивизии – дело рук вашей дивизии, дорог сделать не успели.
– Ну что ж нам в этом отношении не привыкать, будем формировать команды до лучших времен по доставке боеприпасов и продовольствия, – ответил Бабаев.
С рассветом, после мощной артиллерийской подготовки дивизия Реброва пошла в наступление по окружению и ликвидации Семашской группировки немцев. Находясь в боевых порядках полка Маркуты, Бабаев был вызван на командный пункт дивизии. Здесь у стереотрубы рядом с генералом Ребровым стоял Ренжин, на петлицах которого поблескивал один ромб.
– Здравствуйте, Зиновий Александрович! – воскликнул Бабаев.
– Ну, здравствуйте, Мамед Рашидович! Я вот назначен в восемнадцатую армию членом военного Совета, так что мы снова вместе! – пожимая руку Бабаева, ответил Ренжин.
– Это замечательно! – радостно произнес Бабаев, все еще не веря в действительность.
– Как дела у Маркуты? – спросил Ренжин.
– Наступает и мы наступаем, за столько времени отступления стали наступать, и это прекрасно, Зиновий Александрович! – сказал Бабаев.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
193
– Ну что ж, успеха вам в этом наступлении, а мне уже пора на левый фланг. Увидимся, как станет немного поспокойней, пока, Мамед Рашидович! – сказал Ренжин и снова пожал руку Бабаеву и Реброву. Сопровождаемый отделением автоматчиков он пошел на левый фланг дивизии, где на горной дороге их ждали оседланные лошади.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
194
Глава четырнадцатая
Бовин выздоравливал. Его могучий организм выдюжил и это предательское ранение в грудь от руки бандита. Обидно было то, что он практически уже избавился от последствий контузии, да рука приняла свой обычный вид и работоспособность. Осталась какая-то небольшая формальность – пройти военно-врачебную комиссию, где ему уже обещали единодушное решение – признать его не годным к военной службе с исключением с воинского учета. Он уже мог планировать свою жизнь после увольнения из армии. Он мечтал пока заняться каким-нибудь не обременяющим его по нагрузке делом в городе Баку, женившись на Азизе, его двухлетней мечте, но два выстрела у проходной госпиталя на время перечеркнули его планы и даже поставили под угрозу его жизнь.
Благодаря искусству хирурга Дзугаева и врача фтизиатра Брянцева, Бовин был спасен. После операции в течение двадцати дней медицинские сестры Шура Алексеева и Азиза Аманова присматривали за Бовиным и выполняли его все желания.
Часто Азиза в свободное от смены время сидела у кровати своего возлюбленного, они разговаривали на разные темы и о разных пустяках. Об Аркадии Бовин больше не спрашивал. Он знал, что Аркадий выписан из госпиталя и где-то служит ревностно и честно.
Прошел месяц после его ранения, и Бовин настолько окреп, что уже самостоятельно ходил по коридору. Бывало, иногда кружилась голова, да и одышка беспокоила при ходьбе, но все-таки молодой организм заметно одолевал недуг, и он был полон надежд на полное выздоровление. Азиза, желая ускорить реабилитацию своего любимого и, понимая, что ему сейчас необходимо не столько лечение, сколько покой, решила оформить перевод ранбольного Бовина в госпиталь 5030, который располагался в Баку. Там главным хирургом был некогда друг и коллега ее отца, тогда она и сама перевелась бы в этот госпиталь.
Она решила съездить в Баку и за один день оформить документы на перевод. Одновременно она хотела побывать дома, поговорить с братом по душам. Сказать ему о том, что она нашла себе спутника и друга в жизни, а может быть и мужа, хотя наперед знала, Мамед не одобрит ее выбора лишь только потому, что Бовин был русским, а по его понятиям просто «гяур»!
И вот наступил день, когда Азизу смогли отпустить в Баку. Получив увольнительную, она пришла в палату к Бовину.
– Петя! Я на сутки уезжаю в Баку. Мое решение перевестись в один из бакинских госпиталей, непреклонно. После перевода я заберу и тебя с собой. Жить мы будем в нашем доме. Я обещаю тебе
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
195
обеспечить, и лечение, и самое главное –покой. – сказала она.
– Жить у тебя в доме и быть иждивенцем я не хочу. Подожди любовь моя, я немного наберусь здесь сил, поправлюсь, тогда и решим что-нибудь вместе! – сказал Бовин.
– Но я сделаю так, что ты будешь числиться в бакинском госпитале как ранбольной, а жить в моем доме. Врач Аганесьян сказал, что тебе нужен покой, тогда твое выздоровление ускорится. – сказала Аза.
– Видишь ли, в твоем доме живет твой брат Мамед, убежденный мусульманин-фундаменталист и националист. Еще не известно, как он будет относиться к нам, особенно ко мне? – сказал Бовин.
– Уже известно! – грустно сказала Аза.
– Что известно? – спросил Бовин.
– Известно то, как мой брат отнесется к нам. Он будет, конечно, против тебя, он считает русских неверными, так как они не мусульмане, он зовет их гяурами, о чем я тебе уже говорила. – сказала Азиза
– Но, если ты сама знаешь об этом, зачем затевать твой перевод в бакинский госпиталь и мой перевод в Баку? Здесь в Мардакянском госпитале мне совсем неплохо, поэтому давай пока будем жить здесь, – сказал Бовин.
– Нет, Петя, тек нельзя, здесь тебе плохо, палата большая, кто-то громко говорит, а кто-то даже поет, тебе же нужен абсолютный покой. Что касается моего брата Мамеда, то он на днях призывается в армию, его отправят на фронт! –сказала Аза.
– Тем более, как-то получается нехорошо. Брат не хочет, чтобы я проживал в твоем и в его доме, но его направляют на фронт, а мы, воспользовавшись его отсутствием, будем наслаждаться в его доме! – сказал Бовин.
– Это не только его дом, он также и мой, а конце концов я старшая сестра и мое праве распоряжаться домом! А потом почему мы будем наслаждаться в его отсутствии? Ты будешь поправлять свое здоровье, которое утратил на фронте и, если мой брат настоящий джигит, он должен сам предложить фронтовику свой дом. А если он только слуга Магомета, то стоит ли считаться с его мнением? – гневно произнесла Азиза.
– Аза! Ты говорила, что в твоей семье все были интеллигенты, отец – известный хирург, мать – учительница, ты – медсестра, но чувствуется, что ты много читала, а почему твои брат Мамед стал слугой Магомета и еще националистом? – спросил Бовин.
– Об этом надо долго рассказывать, но если в нескольких словах, то можно кое-что пояснить. Мамед долго воспитывался у
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
196
маминого отца в Сураханах, дед был верующим и не знаю, насколько это достоверно, но мама говорила, якобы он в молодости ходил с паломниками в Мекку и поклонялся Магомету в храме Каабе. Мамед, когда стал учиться в школе, каждое лето на каникулы ездил к деду в Сураханы. Тогда детей отправляли на отдых в пионерские лагеря, даже лучшим ученикам выдавали путевки в Артек на берег Черного моря. Мамед учился на отлично и мог бы воспользоваться этим правом, но его манил к себе дед-богомол в Сураханы. Вступив в пионеры и потом став комсомольцем, Мамед скрыл от своих одноклассников и от учителей, что он слуга Аллаха. Внутренне он был совершенно чужд советским идеалам, но жил вот такой двойной жизнью.
Я знала о нем все, даже однажды, когда мы поссорились на почве его набожности, я хотела пойти в райком комсомола и все рассказать о нем, но сдержала себя. Я знала, что после этого могло быть с мамой, папой, с Мамедом, да и со мной тоже. Отец был настолько увлечен своей работой, что не знал покоя ни днем, ни ночью. Мама постоянно была классным руководителем, дома тетради, в школе внеклассная работа. Конечно им было не до Мамеда. А я, к своему стыду, как старшая сестра не могла повлиять на него. Из-за разногласий мы только ссорились, и я видела, как Мамед все дальше уходил от меня. А я ведь всегда была активисткой: то старостой класса, то председателем совета пионерской организации школы, то секретарем комсомольской организации. Так мы с родным братом Мамедом по своим убеждениям оказались на разных полюсах.
Вот такая история моего младшего брата, которого я, наверное, потеряла навсегда. На днях его призовут в армию и, конечно же, на фронт. Может там выбьют из его головы этот религиозно-националистический мусор, а может и погибнет от него. Иной раз мне не хочется на него смотреть, а порой делается так жаль его, что обняла бы его и сказала: «Дорогой братишка! Выбрось всю шелуху из головы, стань настоящим советским человеком!» Но я знаю, что он от своей веры не откажется.
Бовин внимательно слушал Азизу и, не отрываясь, смотрел ей в лицо. По ходу ее рассказа оно менялось и было то грустным, то гневным, суровым и тогда на лбу появлялись еле заметные морщинки, одна из которых упрямо сходилась у переносицы, придавая лицу еще большую привлекательность. И это милое его сердцу лицо Бовину было бесконечно дорого!
В палату вбежала Шура Алексеева. Увидев Азу рядом с Бовиным, она подошла к подруге и сказала:
– Азиза, начался обход, сюда идет Дзугаев! Устремив взгляд,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
197
на Бовина, Шура какое-то мгновение не отрываясь любя смотрела на него, а затем быстро повернувшись выбежала из палаты. «Ну и стрекоза» – подумал Бовин и чуть заметная улыбка пробежала по его лицу. Это не ускользнуло от Азы.
– Тебе, Петя, нравится Шура? – с чувством ревности спросила она.
– Конечно, нравится, она хорошая девушка и замечательный человек, но вот уже более года как я влюблен в тебя, моя Азизка, и никогда не изменю тебе! – сказал Бовин. Аза улыбнулась и любовно погладила рукой густую шевелюру Бовина.
– Ну ладно, дорогой, мне пора! Скоро на Бузовны отправляется «кукушка». До свиданья, Петя, и будь молодцом! – сказала она, погрозила зачем-то ему пальцем и ушла.
Через несколько минут в палату вошел Дзугаев со старшей сестрой Видовой и с Шурой Алексеевой. Дзугаев обошел больных и затем подойдя к Бовину, спросил его:
– Как чувствуешь себя, Петр Тихонович?
– Спасибо, Ахмед Исаевич! С каждым днем мне все лучше. – ответил он. Его поступок у проходной госпиталя, ранение, операция, лечение и благополучный исход, все это послужило причиной особого уважительного отношения персонала госпиталя. Врачи называли его по имени и отчеству, а сестры по-прежнему звали его Петей.
– Сними-ка с него рубаху. – приказал Дзугаев Шуре. Та, подняв Бовина в положение сидя, осторожно сняла с него рубаху. Рубцы, покрытые тонкой розовой пленкой молодой кожи, вполне удовлетворили Дзугаева, и он, пропальпировав их, сказал:
– Думаю, что через неделю можно на комиссию. Все Петр Тихонович, лечение хирурга вам больше не потребуется, скоро комиссия и можешь быть вольным казаком!
– Какой я казак, когда с трудом хожу по коридору. – посетовал Бовин.
– Казак, он везде казак! Вытащили тебя, Петр Тихонович, прямо из лап косой! Благодари Аманову, да вот Шуру. Они больше всех старались для твоего спасения, особенно Аманова! – сказал Дзугаев.
– Спасибо и вам, Ахмед Исаевич с Брянцевым! Вы ведь тоже по-своему казаки, не будь вас и вашего искусства, «косая», пожалуй, не отпустила бы меня из своих лап! – сказал Бовин.
– Врачей, Петр Тихонович, не хвалят, их больше ругают, и если кто из нас немного и ошибся, то даже проклинают. Может и правильно делают, от ругани мы становимся крепче, закаленнее и работаем спорее. Не было бы под рукой Дзугаева, сделал бы тебе
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
198
операцию кто-нибудь другой. А вообще мы, хирурги, лишены права на ошибку также, как минеры. Да ладно уж хорошо, когда все хорошо, выздоравливай! – сказал Дзугаев.
На следующий день приехала из Баку взволнованная, но счастливая Азиза.
– Ты знаешь, Петя, я договорилась с твоим переездом в тот самый госпиталь, куда я хотела тебя определить. Жить будем с тобой в доме друга и коллеги моего папы врача Платонова, так как Мамед пока еще живет в нашем доме. Я рассказала ему про тебя и про наши с тобой намерения, а он вышел из себя, даже ногами затопал, зубами заскрипел, сестрой меня не считает! – рассказывала Аза.
– Вот видишь, Азиза, можно было бы не переезжать пока в Баку, а то перед отправкой на фронт расстроили твоего Мамеда. – сказал Бовин,
– Зачем ждать? Все равно рано или поздно Мамед узнал бы о нас и может быть было бы еще хуже! – возразила Аза и, обняв Бовина, поцеловала его.
– А мне Дзугаев сказал, что через неделю на комиссию и выписка из госпиталя почистой. – сказал Бовин.
– Я очень рада за тебя, Петя! Ты за время моего отсутствия еще больше поправился и выглядишь еще лучше! Вообщем я пошла оформлять документы на тебя и на себя. Для тебя, Петя, комиссар Колесников обещал дать машину, так что в Баку поедем на нашей санитарке. – сказала Аза. Затем она еще раз поцеловала Бовина и как на крыльях выбежала из палаты.
На следующий день была назначена отправка ранбольного Бовина в бакинский госпиталь, не как назло поломалась санитарная машина и пришлось ехать в кузове госпитальной полуторки. Эти неудобства в какой-то степени ослабили здоровье Бовина, и он приехал в Баку усталый и разбитый.
Платонов проживал в квартире вдвоем с женой, которая работала вместе с мужем врачей терапевтом в том же госпитале. Их сын Платонов Кирилл, тоже хирург, с первых дней войны служил в медсанбате в одной из дивизий Юго-западного фронта. Бовина супруги Платоновы встретили как родного сына и даже Наталья Ивановна Платонова, так и назвали его «сынок». Поскольку супруги в квартире почти не появлялись их полностью поглощала работа, а Аза приходила к своему Пете только после дежурства, практически Бовин хозяйничал в квартире один. Чтобы не скучать он читал книги, довольно профессионально собранной здесь в домике библиотеке, а когда выполнял обязанности домохозяйки, пользовался красочными томиками о вкусной и калорийной пище, хотя продуктов для этого практически не было.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
199
Как-то раз, когда Азиза бала на дежурстве, около девяти часов вечера в дверь постучали. Бовин, полагая, что это пришел Павел Петрович Платонов, даже не спросив, кто стучится, открыл дверь.
В квартиру молча вошли двое. Один совсем еще юноша с красивым лицом и черными волосами, другой пожилой азербайджанец с нагловатым взглядом.
– Где Азиза? – спросил юноша.
– На дежурстве. – ответил Бовин, сообразив, что это, наверное, пришел Мамед.
– А ты кто? – спросил юноша.
– Прежде чем задавать такой вопрос, надо бы представиться самому и представить своего спутника, и потом юноша я вам не «ты», а «вы»! – сказал Бовин.
– Хорошо! Вежливостью сочтемся после, а теперь, ты тот, кто обесчестил мою сестру? Если не трус, то признавайся! – злобно произнес юноша.
– Я совсем не боюсь тебя, Мамед, и признаюсь, что сестру твою я не обесчестил. Просто мы с ней любим друг друга и законно зарегистрировали наш брак. – спокойно сказал Бовин.
– Ты гяур! Ты не имеешь права не только любить мою сестру, но даже прикасаться к ней! Она мусульманка-правоверная, а ты неверный собака! – злобно сказал Мамед,
– Какую чушь ты говоришь, Мамед! Ведь ты же советский человек, комсомолец, как ты можешь так думать о других людях! – сказал Бовин, но не успев закончить фразу, получил удар кулаком в челюсть, в то самое место, куда когда-то нанес ему удар Григорьев Филипп. Падая он почувствовал, как его грубо схватили за руки, связали их по локоть на спине и, подтолкнув к двери, повели на улицу, где было темно и безлюдно. У дверей Мамед шепнул ему сквозь зубы:
– Если подашь голос гяур, сразу смерть! Его ввели в какой-то дом, провели по коридору и втолкнули в каморку, где хранились метлы к какие-то ведра, зятем еще одним ударом в лице свалили на пол и связали ноги. Пожилой азербайджанец сказал:
– Когда вели его сюда надо было ему завязать глаза! На что Мамед ответил:
– Зачем, скоро он никому ничего не расскажет!
Аза, сменившись утром к восьми часам, была уже дома. К своему удивлению она, обнаружила незапертую дверь, в квартире же она увидела опрокинутый стул, валявшуюся на полу книгу и ни где не было Пети. Сначала она подумала, что Петя вышел на улицу прогуляться, но, заметив полусдернутую со стола скатерть, вдруг догадалась, что здесь кто-то с кем-то боролся. Ужасная мысль вдруг
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
200
поразила ее. «Значит, Петю похитили?» – подумала она, но, не поверив в случившееся, обыскала всю квартиру и даже вышла посмотреть на улицу. «Кто бы это мог сделать? Неужели до такой мерзости мог додуматься Мамед? Но больше же некому, никто не знает, что здесь живет Петя, но ведь не знает об этом и Мамед. Правда я ему сообщала свое намерение насчет Пети, но не сказала же, что Петя будет жить у Платоновых? Значит, выследил, значит, это все-таки Мамед! Ох, если бы был жив папа, чтобы он сказал за эту мерзость Мамеду? Но надо что-то делать?» –размышляла Азиза.
Она побежала в комнату Кирилла, там стоял телефон, Азиза схватила трубку и начала набирать номер дежурного врача госпиталя, но на рычаг аппарата вдруг легла чья-то рука. Азиза оглянулась к увидела Мамеда, а в дверях комнаты стоял пожилой мужчина в потертом пиджаке, в бриджах и в хромовых сапогах с высокими голенищами.
–Мамед? Ты зачем здесь? – спросила Азиза.
– Я здесь затем, чтобы сказать тебе о твоем гяуре. Он у меня в плену, а ты, сестричка, если сейчас же не откажешься от него клятвенно на Коране и, если не будешь искать его через милицию, ты тоже окажешься вместе со своим русским гяуром в плену! – со злобным спокойствием сказал Мамед.
– Мамед, он жив? – воскликнула Азиза.
– Пока да, но через час или два его душа будет в неверном аду. Что же ты, сестричка, ответишь мне? – сказал Мамед.
– Мамед! Ты с ума сошел! Сейчас же верни сюда раненого Бовина! Неужели ты не думаешь о последствиях? Тебе за это придется отвечать! – кричала Аза.
– Это не твоя печаль. А ты значит отказаться от этого русского не хочешь? – спросил Мамед.
– Мамед! Заклинаю тебя памятью отца и нашей мамы! Неужели ты, Мамед, станешь убийцей? Образумься, Мамед! – воскликнула Аза.
– Да, Азиза, я когда-то был твоим младшим братишкой, которого можно было обидеть, оскорбить, дать затрещину. Но вот я вырос и стал другим, кроме всего, я не забываю нанесенные мне обиды, которые я мог бы еще простить тебе, но ты обесчестила наш род, ты шлюха, связалась с русским гяуром, ты нарушила заветы Магомета и волю Аллаха, ты вероотступница и тут тебе прощения нет свяжи ее, Керим! – сказал Мамед, обращаясь к человеку, стоящему в дверях. Керим, уже пожилой здоровенный детина, подошел к Азе и ловким движением вывернул ей руки. Она хотела закричать, но грязная заскорузлая рука Керима закрыла ей рот. Они опутали ее заранее приготовленной бечевой и вынесли в коридор где
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
201
лежал принесенный из родного дома Амановых большой персидский ковер, висевший на стене в спальне. Завернув Азу в ковер, Керим вышел на улицу и, убедившись, что там никого нет, он вернулся к Мамеду.
Они вдвоем подняли рулон из ковра, куда была закручена Азиза, и почти бегом перетащили ее в дом Амановых. Там они занесли ее в кладовую комнату и, развернув ковер, положили рядом с Бовиным.
– Пусть напоследок побудут вместе! – сказал Керим и посмотрел в испуганное лицо Мамеда.
– Керим! Мне страшно за сестру! Может быть ее оставить в живых? – дрожащим голосом спросил Мамед.
– Нет, теперь поздно об этом говорить. Я могу скрыться, меня милиция не найдет, а ты будешь завтра же арестован и сам понимаешь, Советы с такими, как ты церемониться не будут! Так что, Мамед, выбирай: или твоя сестра безбожница, или ты? – сказал Керим.
– Я схожу к ней, еще поговорю по душам! – попросил Мамед.
– Что ж иди, но не вздумай развязывать кого-нибудь из них. Эти уговоры бесполезны. – равнодушно произнес Керим.
Мамед вошел в кладовую, где лежали на полу связанные его сестра Азиза и Бовин, он увидел, как Азиза лежала, согнувшись у окна, с загрязненными стеклами через которые тускло проникал дневной свет. Мамед присел на корточки к сестре и чтоб видеть ее лицо, засветил зажигалку. Он увидел грязную тряпку, торчащую из ее рта. Сначала он подумал, что Азиза лежит без чувств, но заметив ее горящие гневом глаза, вздрогнул. Этот взгляд сестры как будто прожигал его насквозь, и он, не выдержав его, отвернулся к окну. Наконец, взяв себя в руки, дрожащим голосом сказал:
– Слушай, Азиза! Сегодня вы с гяуром умрете, но я могу спасти тебя, если ты никому не скажешь обо всем случившемся сегодня и о том, куда делся твой русский дружок. Скажи, что согласна на это условие, я развяжу и отпущу тебя на все четыре стороны. Если не согласна, умрешь вместе с гяуром. Азиза шевельнула головой и застонала.
–Ах да, у тебя во рту кляп! – сказал Мамед и с усилием выдернул тряпку изо рта сестры.
– Теперь говори, Азиза, отвечай да или нет? Азиза рывком повернувшись, легла на спину и отекшим языком невнятно произнесла:
– Сволочь ты, Мамед, а не брат мне! Сначала он не совсем понял ее и переспросил, к этому времени язык Азизы немного отошел и стал ворочаться во рту, и она с трудом, более внятно
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
202
сказала:
– Никогда не думала, Мамед, что ты опустишься до такой подлости! Даже твой Аллах, конечно, если бы он был, никогда не простил бы тебе такого злодейства!
– Ну, и подыхай, шлюха! – истерично крикнул он и пнул ее ботинком в лицо. Затем он сунул ей в рот ту же грязную тряпку и вышел из кладовой.
– Как твои успехи? – спросил Керим.
– Да ну ее! Связалась с русским инвалидом, который и без нас бы долго не протянул! – сказал Мамед, махнув рукой в сторону кладовой.
– Вот что, Мамед! По-моему, мы совершили большую глупость с этим русским и твой дом, если не будет твоей сестры, а тебя заберут в армию, могут конфисковать для какой-нибудь цели, а сегодня в полдень к нам сюда должны явиться люди Акара или он сам, может оставим пленников живыми до их прибытия и расскажем им обо всем, что мы натворили?
– Но Акар сказал, что меня в армию не призовут? – сказал Мамед.
–Он, этот Акар, Аллах что ли? Что он может сделать для освобождения тебя от призыва в армию? Взятки Советы не берут, врачей тоже не подкупишь, а если и подкупишь одного врача, то его диагноз раскроют другие. Ты разве не знаешь, что они через несколько медицинских комиссий пропустят тебя? По-моему, это безнадежный вариант.
– Да, пожалуй, ты прав. Я прошел уже одну комиссию и признан годным к строевой, а теперь если сказать, что заболел, то уж врачи разберутся и доведут обследование до конца. В общем я согласен подождать Акара и действовать так, как он прикажет! – сказал Мамед.
– Решено! Только при Акаре не вздумай меня называть Керимом, я для тебя теперь Сабир, а ты будешь называться Хой. – сказал Керим.
– Я понял, Керим, то есть Сабир! – произнес Мамед.
– Ну а теперь давай немного отдохнем! – предложил Керим, устраиваясь поудобней на большом черном диване, обитым черной кожей, а Мамед лег на свою кровать. Он услышал, как сразу же захрапел Керим и позавидовал ему. Сам Мамед заснуть не смог. Два чувства боролись в нем: ненависть к сестре за связь с русским и родственное чувство жалости к ней. Он вспомнил как они вместе росли, как Азиза, посвященная в его ребяческие тайны, не выдавала его перед строгим отцом и как она щедро делилась с ним каким-нибудь лакомством, отдавая ему большую половину. Мамеду стало
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
203
нестерпимо жаль Азизу. «Это все русский гяур виноват, если бы не он, Азиза сейчас работала бы в Мардакянах, и у меня не было бы никаких проблем с ней!» – думал он.
Мамед посмотрел на храпящего Керима, тихо встал с кровати и направился в кладовую. Открыв дверь, он снова встретил ненавистный взгляд Азизы. Она все также лежала на полу, согнув ноги в коленках. Мамед вытащил тряпку из ее рта, затем разрезал бечеву, которой были связаны руки, а затем освободил от пут и ее ноги.
–Ты, Азиза, думай обо мне что хочешь, но я тебя отпускаю. Иди куда хочешь. Все-таки ты мне родная сестра! – сказал он, опустив голову. Она молча села на пол и стала растирать стекшие руки, а затем и ноги.
– Что же ты молчишь, скажи что-нибудь? – спросил он сестру. Но она продолжала массировать свои отекшие конечности и молчала.
– Почему ты не отвечаешь? – нервничал Мамед. Но Азиза спокойно взяла из его рук нож и, подойдя к Бовину, начала разрезать бечеву на его руках.
– Я только отпускаю тебя, Азиза, а гяура нет! – взвизгнул он.
– Без него, Мамед, я никуда не уйду, а с тобой мне говорить не хочется. –сказала Азиза.
– Но я позову Керима, он спит на диване! – взвизгнул Мамед.
– Ну что ж зови, этим ножом я с удовольствием перережу ему подлую глотку! – сказала Азиза, с ненавистью посмотрев на брата.
Освободившись от пут поднялся с полу и Бовин, но он был на столько слаб, что едва держался на ногах. Аза с ножом в руке встала рядом с Бовиным, и чтобы он не упал, левой рукой обхватила его за талию.
– Теперь, Мамед, зови своего наставника и палача, убивайте нас вместе с моим мужем, я не хочу расставаться с ним даже в смерти! – сказала Аза. Мамед выскочил из кладовой, захлопнув и приперев дверь снаружи черенком от метлы.
– Керим, Керим! – кричал он, толкая своего наставника в бок. Но Керим крепко безмятежно спал. Наконец он открыл глаза и, испугавшись чего-то, быстро вскочил с дивана, выхватив из бокового кармана пиджака небольшой кинжал.
– Что случилось? – спросил он.
– Я развязал сестру, а она освободила от веревок русского! – выпалил Мамед.
– Они что убежали? Зачем ты их выпустил? Мы же с тобой договорились подождать Акара, теперь все пропало, Мамед! Нам надо куда-то бежать, иначе сейчас здесь появятся милиционеры! – бормотал Керим.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
204
– Успокойся, Керим! Они заперты в кладовой, окно там наглухо закрыто, если только будут разбивать стекло, тогда мы услышим! – сказал Мамед. Керим немного успокоился, сходил к кладовой и укрепил там подпорку к дверям, войти в кладовую он не решился.
Больше ни Керим, ни Мамед уснуть не могли. Они стоя на коленях, молились, призывая Аллаха помочь им выпутаться из этой гнусной заварухи, которую сами же и затеяли.
Аза, попробовала открыть дверь из кладовой, но это у нее не получилось, подпорка, упиравшаяся в угол, не поддавалась, а Петя был настолько слаб, что о его участии в этом деле не могло быть и речи. Разбить стекло в наглухо заколоченном окне было тоже половина дела. Для того, чтобы вылезть из него, надо было сломать толстые деревянные переплеты рамы, руками это сделать было невозможно, не было никакого инструмента, да и бесшумно раму не сломать, Керим конечно будет препятствовать им. Но то, что руки и ноги теперь были свободны от веревок, радовало Азизу, и вселяло надежду на их спасение.
Азиза не выпускала из рук кухонного ножа, которым она много раз разделывала мясо или рыбу, а теперь нож служил оружием защиты. Она решила, что в момент, когда откроется дверь, она встанет у проема дверей и всадит нож в горло ненавистного Керима! Но дверь никто не открывал и вообще в доме наступила зловещая тишина. Шли часы, нестерпимо хотелось пить, ныла от удара ботинка левая щека. Бовин не мог стоять на ногах и снова лег на голый пол. Он лежал с открытыми глазами и о чем-то думал.
– Петя, о чем ты думаешь? – спросила его Аза.
– Как ни странно, Азиза, но мне жаль Мамеда. Этот юноша мог бы быть хорошим советским человеком, а как получилось, что он попел в это мракобесие? Я думаю не только виноваты ваши родители, но, наверное, и ты, Азиза! – ответил он.
– Конечно, я, Петя, не снимаю с себя вины за брата, я могла бы воспрепятствовать влиянию на него маминого отца, но я все думала, что с возрастом Мамед сам увидит пороки исламского фанатизма.
Я ведь тоже бывала в гостях у деда и даже пыталась его переубедить. Увы моих аргументов хвитало только на несколько минут и с тех пор он возненавидел меня. Сразу же предложил уехать в Баку и больше к нему не приезжать. Мамед же понравился ему своим послушанием, и он в нем души не чаял, все духовные книги ему перечитал, а потом Мамед сам заинтересовался этими книгами. Я думаю характером Мамед уродился в маму, которая закончив педагогический институт, долгое время работала учительницей, а
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
205
Коран всегда у нее был под рукой. Она тайком от всех молилась, воздавая хвалу Аллаху. Об этом знали только отец, который довольно тонко и умело подтрунивал над ней, да и над Мамедом, не придавая этим погрешностям его близких, слишком серьезного значения. Я тоже была посвящена в эту на первый взгляд безвинную семейную тайну. –заключила Азиза.
– Ты, Аза, осуждаешь в воспитании Мамеда свою маму? – спросил Бовин.
– Да, я осуждаю маму и Мамеда в том, что они ухитрились жить двойной жизнью. Боясь признаться в школе, что они верующие, они шли на обман, а это худшее, что может быть в характере человека. Я понимаю, что в признании неотвратимо на нас свалилась бы мирская кара властей и общественности. Маму уволили бы с работы, а Мамеда исключили бы из комсомола и, конечно, последствия были бы не из приятных, но все-таки я их осуждаю и только потому, что вера во что-нибудь – это прежде всего мужество, самоотречение от привычного образа жизни. Им удобно было, веруя в Аллаха, скрывать это от общества, дурачить своих товарищей и коллег, пользоваться всеми благами общества, осуждая в их кругу, и Аллаха, и религию и верующих! Как по-твоему эти люди достойны осуждения? – сказала Аза.
– Да, Азиза, эти человеческие пороки, конечно, надо осуждать, но ведь и ты тоже не проявила в данной ситуации силу духа и спокойно взирала на эту их безнравственность! – сказал Бовин.
– Что же я должна была делать? Неужели по-твоему, мне надо было настучать на них кому следует?
– Нет, я не сторонник этого «стучания», но судя по твоим суждениям, ты не боролась с фанатизмом своих близких, а спокойно взирала на происходящие события.
– Однако, ты даром время не терял у Плотниковых. Я сама иногда брала из его домашней библиотеки хорошие книги! – сказала Аза, чтобы переменить тему разговора.
– Спасибо, Азиза, за то, что определила меня на квартиру Плотниковых, я действительно зачитывался книгами из их библиотеки.
– Спасибо говоришь? Но мы еще не выкарабкались из смертной камеры. Спасибо скажешь тогда, когда мы с тобой останемся живы и здоровы! – сказала Аза.
Бюнкер явился, как и обещал, ровно в двенадцать. Он, прихрамывая на левую ногу, прошелся по улице и, посмотрев в обе стороны, никакого хвоста не заметил. Он достал папиросу и закурил. Еще раз осмотрев улицу, как бы невзначай повернул к дверям дома
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
206
Амановых. Дернув за ручку звонка, он еще раз осмотрелся, и когда дверь открылась, юркнул в ее проем. Пройдя в гостиную, он снял фуражку и, сложив ладони на груди, смиренно наклонил голову. К Бюнкеру подошел Керим.
– Салам алейкум! – произнес Бюнкер.
– Алейкум асалам! –ответил Керим.
– Где же наш юный друг? – спросил Бюнкер Керима. В этот момент из кабинета доктора Аманова вышел Мамед.
– Сегодня, молодой человек, тебе придется перенести ту самую физическую боль, о которой я тебе говорил в прошлый раз. Готов ли ты к этому? – спросил Бюнкер.
– Я готов ко всему, Акар, но у нас случилось то, что вам необходимо знать, – сказал Мамед.
– Что же у вас случилось, я слушаю? – насторожился Бюнкер.
–Моя сестра привезла раненого русского и жила с ним как с мужем в квартире главного хирурга госпиталя, куда она перевелась из Мардакян. Я как ее брат, был страшно оскорблен поступком сестры, пытался ее у говорить, чтоб она не связывалась с русским, но она посмеялась над моей просьбой. Тогда мы с Сабиром вчера вечером связали этого русского и притащили его сюда, а сегодня утром тоже самое сделали и с моей сестрой. Хотели их обоих убить, но, посоветовавшись друг с другом, решили подождать вас, Акар, и рассказать вам об этой истории. – заключил Мамед.
– Где же сейчас твоя сестра и этот русский? – спросил Бюнкер.
– Они заперты в кладовой этого дома. – ответил Мамед.
– Знают ли они, что вы хотели уничтожить их? – спросил Бюнкер.
– Да, знают, Мамед сказал им об этом. – ответил Керим.
– В какое время приходят домой владельцы квартиры главного хирурга госпиталя, где временно проживали ваши пленники? – спросил Бюнкер.
– Они приходят поздно вечером. – ответил Мамед.
– Когда сменилась с дежурства в госпитале твоя сестра? – обратился Бюнкер к Мамеду.
– Ее могут хватиться только завтра в восемь утра. – ответил Мамед.
– Да, натворили вы без меня то, чего ни в коем случае делать были не должны! Ты, Сабир, как старший, обязан был предотвратить эту не нужную в нашем деле и даже вредную затею нашего юного друга. Но раз уж так случилось, то слушайте мой приказ: быстро соберитесь и по одному выходите на улицу. Сбор у первого киоска на перекрестке у Баладжарского спуска. Там ждите меня! Сейчас я
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
207
выхожу первый, а вы по одному друг за другом и с интервалом через пятнадцать минут. Повторите, Сабир!
И Керим повторил все в точности, как сказал шеф.
– А как же с пленниками? –спросил Мамед.
– Пленники пусть находятся запертыми в кладовой. Кто-нибудь их освободит, а тебе Хой больше здесь появляться нельзя. Вообщем при встрече все это обговорим! – сказал Бюнкер, он повернулся к двери и быстро вышел на улицу.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
208
Глава пятнадцатая
В новороссийском морском госпитале Филипп быстро поправился и окреп. Рана на его «несчастливой» ноге затянулась и теперь нога действовала безотказно, также, как и левая. Значительно раньше выздоровели от истощения Третьяк, Карнаух и Саликова. Нина освоила госпитальную обстановку, и еще как следует не окрепнув, начала помогать сестрам в их нелегкой работе. В конце концов начмед согласился принять ее в штат госпиталя санитаркой с непременным условием, что она будет изучать теорию и практику по сокращенному курсу программы медицинской сестры. Нина без устали грызла медицинскую науку и работала наравне со всеми медицинскими сестрами.
В свободное от работы время она рассказывала девушкам о боях за Севастополь, о славных защитниках города ребят из восьмой бригады морской пехоты, о пятой роте, в составе которой она принимала участие в боях в должности санинструктора. Все рассказы Нины сводились к тому, что героем всех боевых подвигов, по ее мнению, был командир пятой роты лейтенант Григорьев, который сейчас лежит в офицерской палате. Многие сестры из любопытства стали посещать Филиппа под разными предлогами и оказывать ему особое внимание. Узнав об этом, Нина женским чутьем почувствовала, что девчатам ее кумир пришелся по душе и она ревновала Филиппа к каждой из них.
Но Филипп ничего этого не замечал, он был равнодушен как к Нине Саликовой, так и к тем особо внимательным к нему сестрам. Саликова же надежды на успех в любви и внимания со стороны ее соратника в боях за Севастополь Григорьева Филиппа не теряла, она знала себе цену как женщина и верила, что высокое чувство у Григорьева к ней в конце концов должно появиться. А время шло. Филипп обращался к Нине, как к своему близкому фронтовому товарищу, при этом не проявляя к ней ни малейшего чувства как к красивой девушке. Это обижало ее, терзало ей душу. Сколько отважных, симпатичных моряков, ухаживали за ней, все они бои отвергнуты ради Григорьева. Сколько душевных страданий она перенесла, когда узнала о его Валентине Стрельцовой с пятого батальона, да еще говорили, что она его жена, а теперь она точно знает, не жена она ему, ведь он сам признался тогда в море на плоту, когда оба они были на волоске от смерти. К тому же она прекрасно знала, что проникающее ранение в брюшную полость с повреждением кишечника это смерть! Ей вдруг сделалось стыдно за мысли о смерти Стрельцовой. «Вроде как радуюсь гибели соратника, бойца по защите от врага города Севастополя, пусть даже в роли ее
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
209
соперницы!» – подумала Нина и не знала, как ей быть в отношениях к ее возлюбленному.
Филиппу было действительно не до любви. Он все еще не мог осознать позорного разгрома и гибели армии, защищавшей от фашистов Севастополь. Он переживал за восьмую бригаду морской пехоты, за свой батальон, за пятую роту, которой он командовал и был ответственный за каждого бойца, командира этого славного подразделения.
Лежа в госпитале в уютной палате, он по ночам во сне почти каждую ночь командовал своей не существующей пятой ротой, отражал атаки врага или сам вел роту в атаку. Днем к нему в палату часто приходили Третьяк и Карнаух, но чаще всего приходила санинструктор роты Саликова Нина. Вскоре выписали из госпиталя и Третьяка, и Карнауха. Последний раз они пришли к Филиппу попрощаться и убыли в предназначенные им части. Рана Филиппа еще требовала лечения и его пока не выписывали, а Нина Саликова оставалась в госпитале как официально зачисленная в его штат санитаркой.
Филипп иногда задумывался о ней, о ее признании в любви к нему на плоту в открытом море. Он видел, что Нина была красива, а самое главное, отважна в бою и жизнерадостна в будни. Он даже иногда ловил себя на мысли, что его радует ее присутствие в палате не как боевого соратника, а как девушку. Он с пристрастием рассматривал ее женские прелести и в сторону отводил взгляд, когда она в упор смотрела ему в глаза. После ее ухода Филипп спрашивал себя: «Можно ли ему любить Саликову?», и не находил ответа. Он все реже и реже вспоминал Валентину Стрельцову, даже не зная жива она или ее больше нет.
А в последнее время слушая по радио тревожные сообщения о событиях на фронтах, его волновало ухудшающееся там положение и особенно обстановка здесь на юге. Он знал, что немцы захватили Краснодар, бои идут на перевалах Большого Кавказа и под Грозным. А здесь на Причерноморье враг подступил к Новороссийску.
В городе ежедневно были слышны разрывы бомб, а среди ранбольных шел слух об эвакуации госпиталя. Филипп как-то попросил начальника госпиталя выписать его и направить в морскую пехоту, но события, последовавшие на следующий день предопределили его судьбу. Под взрывы немецких бомб весь госпиталь был поднят на ноги. Легко раненым выдали их обмундирование, документы, боевые награды и всем им было приказано оказывать помощь в работе персонала госпиталя. Началась эвакуация госпиталя в Туапсе. Филипп работал вместе с другими легко ранеными на погрузке в машины разного рода
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
210
имущества. А затем они размещали в кузовах грузовиков тяжело раненых, которых отвозили к морскому пассажирскому порту на корабль красавец «Аджария».
К вечеру пароход был готов к отплытию. Тогда Филипп подошел к начальнику госпиталя и попросил его дать какую-нибудь справку, чтобы он мог отправиться в какую-нибудь воинскую часть и в ее составе защищать Новороссийск от врага. Начальник госпиталя военврач первого ранга Федулов не только отказал Филиппу, но и приказал немедленно взойти по сходням на борт Аджарии. Привыкший к повиновению, Филипп вдруг категорически отказался выполнить приказ Федулова и решил обратиться к военному коменданту морского порта. Пока начальник госпиталя пытался позвонить куда-то по телефону, чтоб заставить Филиппа взойти на корабль, на «Аджарии» объявили отплытие и Федулову ничего не оставалось, как взойти на корабль.
Филипп, смотревший на удаляющийся пароход и раздумывая о своем поступке, вдруг почувствовал, что кто-то смотрит ему в затылок. Повернувшись кругом, он к своему удивлению, увидел стоящую Нину Саликову.
– Извините, товарищ лейтенант, но я была невольным свидетелем вашего разговора с Федуловым и решила быть только с вами! – сказала она.
– Но получается, что ты Нина, дезертировала из своей части? – нарочито строго сказал Филипп.
– Ничуть не больше, чем вы, товарищ лейтенант! Только какое это дезертирство, если мы с вами стремимся попасть в действующую часть!
– Ну хорошо, товарищ санинструктор! – раз так получилось, пошли искать морскую комендатуру.
В комендатуре их задержали и привели к коменданту. После короткого опроса и проверки документов комендант приказал поместить Филиппа в одной из одиночных камер гауптвахты, а Саликову поместили в одной из комнат комендатуры и тут же приказал сделать запрос в Туапсе, куда убыл с госпиталем на борту пароход «Аджария». На второй день в главном штабе Черноморского флота стало известно о гибели парохода «Аджария», который был атакован в открытом море немецкими торпедоносцами с воздуха. Экипаж, персонал госпиталя, раздельные и пассажиры погибли, спаслись лишь единицы.
Узнав о гибели парохода «Аджария» комендант, решив, что между задержанием Григорьева, сбежавшего с «Аджарии» и его гибелью, существует какая-то связь, доложил в особый отдел штаба флота о подозреваемых. В морскую комендатуру немедленно прибыл
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
211
сотрудник особого отдела майор Милашвили, который вызвав к себе Григорьева приступил к допросу:
– Скажите, Григорьев, какая причина была вашего бегства с «Аджарии» перед ее отплытием? – спросил он.
– Я еще раньше в госпитале просил военврача первого ранга Федулова о выписке меня из госпиталя и отправки в действующую часть. – ответил Филипп.
– В какую часть, да еще в действующую? – сказал Милашвили уже заранее определив, что перед ним немецкий шпион и диверсант.
– В любую боевую часть, в морскую пехоту, которая могла бы быть направлена на передовую. – сказал Филипп, не подозревая, что его уже приговорили, как предателя и диверсанта.
– Как же так получается, Григорьев, вы как крыса убегаете с корабля, который после вашего бегства атакован немецкими торпедоносцами, а вы без надлежащих документов задерживаетесь комендатурой, даже про свою радистку не забыли, отвечайте где радиостанция? – издевался Милашвили.
– Да вы что, товарищ майор? Какую радистку, это санинструктор моей бывшей роты с восьмой бригады морской пехоты. Мы до последнего патрона защищали Севастополь! Я и Саликова ушли с «Аджарии» только по причине того, что мы хотели попасть на передовую, мы хотели с фашистами драться, а вы задаете такой вопрос: «Где радиостанция?» – в гневе высказался Филипп.
– А что вы скажете о гибели «Аджарии»? Кто навел на нее немецкие торпедоносцы? – спросил Милашвили.
– Я об этом, товарищ майор, впервые слышу от вас. Когда я отказался взойти на корабль, у меня и в мыслях не было, что его торпедируют в море. Если действительно корабль погиб, я сожалею о погибших моих товарищах! – сказал Филипп.
– Значит сразу так экспромтом признаваться не хотите? Но ваша радистка, как вы ее называете, Саликова уже начинает давать кое-какие показания, еще немного, и она полностью расколется. – сказал Милашвили. Он крикнул дежурному у дверей краснофлотцу, чтоб увел задержанного. Филипп хотел что-то возразить насчет Нины Саликовой, но майор не стал его слушать и вышел из кабинета. Краснофлотец с винтовкой в руке терпеливо ждал, когда задержанный сам соизволит войти в камеру. Филипп посмотрел на него, наконец, понял, чего от него хотят. В голове блеснула мысль разоружить краснофлотца, вырваться с комендатуры и уйти на передовую, но здравая мысль подавила первую, конечно, этим поступком он еще больше усилит подозрение в свой адрес, да и Нину Саликову тогда уже точно обвинят как вражескую радистку и могут сдуру расстрелять.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
212
Только в одиночной камере морской комендатуры он до конца осознал свое положение. Задержанный по подозрению в шпионаже без надлежащих документов, когда никто не может подтвердить, кто он такой, в прифронтовой полосе грозит трибуналом и расстрелом. Смерти Филипп не боялся, но обидно и позорно было умереть по недоразумению, да еще от своих пуль. «По моей вине может погибнуть и Нина Саликова, наш отважный санинструктор роты». –подумал он.
Филипп ходил по камере скрестив руки на груди, глядя то на дверь, обитую жестью, то на маленькое окошечко в потолке, где был виден кусочек неба. «Лучше бы уж утонуть вместе с братишками с «Аджарии» и дело с концом!» – думал он, и лихорадочно искал выход из создавшейся обстановки, он сейчас завидовал Карнауху и Третьяку, которые выписались из госпиталя раньше эвакуации госпиталя и сейчас воюют где-нибудь без проблем! Вдруг блестящая мысль осенила Филиппа: «Карнаух и Третьяк не могли быть направлены далеко, они где-то здесь близко и особому отделу не составит трудности разыскать их!» Эта догадка настолько обрадовала Филиала, что он даже улыбнулся. Он быстро подошел к двери и стал колотить своими кулаками о жесть на дверях. Вскоре загремел замок, массивная дверь открылась.
– Ну чего тебе еще? – недовольно спросил Филиппе начальник караула.
– Передайте коменданту, что я хотел бы кое-что сказать! – ответил Филипп.
– Надо было сразу во всем признаваться, а то думает, думает, а потом надумает. – недовольно бурчал пожилой главстаршина. Дверь снова закрылась, но через дав часа Филиппа привели в кабинет коменданта. В кабинете снова сидел майор Милашвили с особого отдела.
– Ну, что решились, наконец, признаться? – спросил он.
– Мне не в чем признаваться, товарищ майор, но я хотел сказать, десять дней назад из госпиталя выписались и были направлены в какие-то части мои бойцы краснофлотец Карнаух Михаил Саввич и старший сержант Третьяк Семен Петрович. Я прошу разыскать их, и они могут подтвердить, что я их командир.
– А может тебе самого бывшего командира восьмой бригады полковника Горпищенко разыскать? Может ли он подтвердить, кто ты такой? – иронизировал Милашвили.
– А разве полковник Горпищенко служит здесь? – спросил Филипп.
– Ну, допустим, что здесь, он знал тебя в лицо? – спросил Милашвили. Филипп не был уверен, что Горпищенко запомнил его в
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
213
лицо, всего один раз он был в районе обороны его роты, еще один раз вручал ему орден, да еще выделил полуторку для поездки в Инкерманский госпиталь на свидание с раненой Валентиной Стрельцовой и кажется по его инициативе, Валентина Стрельцова на самолете отправлена была в Новороссийск как его жена. Мог бы, наверное, и запомнить меня? – подумал Филипп и сказал:
– Да, полковник Горпищенко знает меня в лицо, и, если он здесь и может подтвердить, что я лейтенант Григорьев, бывший командир пятой роты, второго батальона, восьмой бригады морской пехоты!
– Ну, хорошо, я понял! – обратился Милашвили к коменданту и подойдя к двери сказал: – а его пока держите под арестом до моего звонка!
Полковник Горпищенко появился в морской комендатуре вместе с майором Милашвили около двадцати трех часов, Горпищенко только что прибыл после проверки северо-восточного побережья Новороссийской бухты, где шла работа по организации района противодесантной обороны. Он был не в духе, его огорчала обстановка, царившая в Новороссийском оборонительном районе, когда длинна Черноморского берега возможной высадки противником морского десанта значительно превышала возможности в наличии средств и сил, которые должны были по плану прикрыть эти участки. Нахватало пулеметов, гранат и патронов, к тому же подчинение оказалось двойным. Он как командир противодесантной службы подчинялся командиру новороссийской военно-морской базы и командующему 56-ой армии. Приказы шли с обоих сторон, но, когда дело доходило до людских ресурсов и боеприпасов, и тот и другой кивали друг на друга.
Горпищенко зашел в комендатуру расстроенный и сердитый.
Подкручивая свои пиковые усы, он небрежно бросил коменданту:
– Ну, кто еще тут у вас задержан, давайте его сюда! В кабинет ввели Филиппа в гимнастерке без ремня, с заросшим густой щетиной лицом. Несколько секунд Горпищенко смотрел в эти бесстрашные голубые глаза и подошел вплотную к Филиппу:
– Григорьев, мой отважный ротный! – сказал он, схватив большую ладонь Филиппа, и крепко пожал ее. – Прости, брат, ничего не поделаешь, здесь фронтовая полоса и Новороссийск на осадном положении! Давай садись и рассказывай, как вырвался из Севастополя и как попал в Новороссийск?
Филипп сел на стул, лицо его было осунувшееся, бледное и заросшее бородой, но глаза сверкали счастьем:
– Я, товарищ полковник, отступая по приказу до Камышовой
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
214
бухты в составе оставшихся от роты семи бойцов, принял решение соорудить плот и выйти в открытое море. И если бы не миноносец «Бдительный», скорей всего, мы отдали бы на этом плоту свои жизни за непонюх табаку, но нас подобрали, затем госпиталь, лечение и эвакуация на пароходе «Аджария». Я просился у начальника госпиталя выписать меня из госпиталя и отправить на передовую, но военврач первого ранга Федулов отказал мне в выписке, тогда я решил остаться в Новороссийске по своей воле, чтоб потом сражаться с врагом в какой-нибудь части, но мы были арестованы и чуть не попали под трибунал.
– Да, натворил ты делов, постой, ты говоришь вы были арестованы, а кто еще был с тобой?
– Наш ротный санинструктор, Нина Саликова, когда узнала, что я хочу остаться в Новороссийске, тоже осталась, хотя я и не звал ее с собой.
– А где же она?
– Тоже здесь, ее подозревали, что она моя радистка и что торпедоносцы вражеские навели на «Аджарию» мы с ней.
– Приведите сюда задержанную вами Саликову! – обращаясь к коменданту, при казал Горпищенко.
Когда в кабинет вошла Саликова, измученная неизвестностью в одиночной камере и допросами и увидев Филиппа она со слезами на глазах бросилась к нему.
– Не плачь, Нина, мы еще с тобой повоюем, вот за нами пришел наш комбриг полковник Горпищенко! – сказал Филипп. Горпищенко встал, подошел к Нине и, поправив свои пиковые усы, поцеловал ей руку.
– Спасибо тебе, боец Саликова, за трудную, почетную фронтовую работу спасать на поле боя бойцов! – сказал Горпищенко и пододвинул ей стул. Он хотел было сказать майору Милашвили, что забирает задержанных с собой, но Милашвили незаметно исчез из кабинета и уехал в штаб базы.
Филиппа и Саликову Нину направили в 83-ю морскую стрелковую бригаду на должность командира стрелковой роты. Нину Саликову к ее большому огорчению назначили санинструктором роты в соседнем батальоне, так как в батальоне куда был определен Филипп, вакансий для нее не нашлось.
Очень скоро бригада была направлена в район железнодорожной станции Крымская. Заняв район обороны юго-западнее Крымской, Филипп приступил к организации обороны и системы огня, но не успела рота закончить оборонительные сооружения, как танки и пехота противника атаковали район обороны роты, и Филипп сразу же ввел в бой все силы и огневые
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
215
средства роты. Он первый раз после боев под Севастополем почувствовал мощь огневых средств вверенной ему роты укомплектованной до полного штата и наличия огневых средств.
К полудню рота отбила три атаки румынской пехоты с танками, в роте во второй половине дня потери были не велики. На следующий день румыны возобновили атаки. Их танки, стреляя на ходу из пушек и пулеметов, прорвали район обороны второго взвода и значительно вклинились в район обороны роты на левом фланге. В прорыв устремились танки второй линии. Бронебойщики не успевали охлаждать стволы ПТРов, в ход пошли связки ручных гранат и бутылки с горючей смесью. Филипп приказал взводу 45-миллимитровых пушек сменить огневые позиции на западные скаты высоты, которую занимал третий взвод с задачей не допустить танки противника обойти район обороны роты слева. Артиллеристы не успели ко времени занять огневые позиции на скатах высоты и танки противника, зайдя в тыл района обороны, фактически окружили роту. Филипп хотел по телефону доложить создавшуюся обстановку командиру батальона, но связь оказалась прерванной. Тогда он собрал вокруг района обороны третьего взвода оставшихся краснофлотцев и поставил задачу драться до последнего патрона или гранаты. Завязался ожесточенный бой. Моряки дрались до последнего – насмерть! Но в это время мощные разрывы тяжелых снарядов в гуще румынских танков и пехоты заставили их отступить. На подмогу Филиппу прибыла четвертая рота батальона. Прибывшие краснофлотцы быстро занимали свои места у пулеметов и противотанковых ружей, все было готово для отражения очередной атаки румын. Остатки роты Филиппа были сняты с района обороны и отведены в тыл.
Филиппа вызвал на «НП» командир батальона майор Саркисьян. Филипп, ожидая разноса, обдумывал, как более точно и грамотно доложить боевые действия роты в той создавшейся обстановке, но майор Саркисьян никакого разноса делать не стал, а пожав Филиппу руку, сказал:
– Ты, лейтенант, действовал правильно, в данной обстановке другого решения нет!
К вечеру атаки румын прекратились. В роту Филиппа пришло пополнение, присланное в бригаду из Новороссийска и на формирование взводов ушло почти половина ночи.
На фронте люди быстро сближаются. Сильнее дружбы, чем фронтовое братство, не бывает. Филипп быстро распознавал людей, он уже успел многих изучить, понять, но особенно ему нравился политрук роты Бабаев. Совсем еще юный, только что окончивший курсы политруков и направленный на передовую по его настоянию.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
216
Но, несмотря на молодость Бабаева, бойцы даже солидного возраста ценили его проницательность и остроту ума. Когда он выступал перед бойцами роты, они слушали его, как завороженные.
– Да ты, видать, обладаешь гипнозом! – шутил Филипп. Бабаев смотрел тогда на Филиппа своими черными смеющимися глазами, и Филиппу казалось, что где-то он раньше уже видел этот взгляд, что-то знакомое напоминало ему его безусый рот и нос с горбинкой.
Закончив формирование подразделения, они вошли в блиндаж и решили немного отдохнуть. Легли на земляной пол, устланный травой, но спать не хотелось.
– Расскажи-ка, Иса, о себе. –попросил Филипп.
–Я не знаю, что рассказывать о себе, я ведь еще совсем зеленый, у меня за плечами десятилетка, курсы политруков и фронт, а вот вы, Филипп Дмитриевич, наверняка прошли большой и интересный жизненный путь, что стоит один Севастополь. Я считаю, кто прошел эту Севастопольскую школу, того без всякой реляции надо награждать Золотой звездой героя! Расскажите лучше про себя, кем вы были до войны? – спросил Иса.
– Дорогой мой политрук! Зачем тебе знать, кем я был до войны, для политдонесения что ли? – пошутил Филипп. Иса, не поняв шутки, насупился.
– Не ожидал, Филипп Дмитриевич, от вас таких слов о себе! Неужели я похож на политработника-шелкопера? Просто я полюбопытствовал для более близкого знакомства. – сказал Иса.
– Как это в народе говорят: «Любопытной Варваре нос оторвали», продолжал подшучивать над Исой Филипп.
– Все шутите надо мной, не уж-то я на мальчишку похож в ваших глазах? –сказал Иса.
– Да не обижайся ты, Иса, ни за какого мальчишку я тебя не принимаю, а просто рассказывать о себе что-либо путного нечего. В моей жизни интересного мало, так один кошмар. Иса с широко раскрытыми глазами, смотрел в сторону Филиппа, ожидая, что тот начнет рассказ о себе, но Филипп молчал. Иса первый нарушил молчание:
Мой отец мне много рассказывал о сильных, волевых и смелых людях.
– Кем у тебя был отец, Иса? – спросил Филипп.
– Он всегда работал на стройках инженером-строителем в последнее время на сумгаитской стройке его избрали секретарем партбюро строительного управления. – ответил Иса, и Филипп почувствовал, как запылало его лицо, благо что в темноте было не видно этого.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
217
– Значит твоего отца звали Мамед Рашидович? – спросил Филипп.
– Да! А вы, наверное, интересовались моим личным делом? – удивился Иса.
– Нет, Иса, не смотрел я твоего личного дела, сам знаешь, не до этого было, просто я знал твоего отца, перед войной мы приехали в Сумгаит на стройку и вот...
– Тоже, наверное, война помешала? – не кстати прервал Филиппа Иса.
– Нет, Иса, война — это потом, а сначала был кошмар: пьянка, драки, разбирали на общем рабочем собрании, а затем увольнение с работы. Вот что было со мной до войны.
– Опять разыгрываете меня. Правда, я вспомнил как отец рассказывал про какого-то сильного, красивого мужика с братишкой-пацаном приехали на стройку, этот мужик не успел ни одного кирпича положить в кладку, а уже напился, подрался и даже братишку-пацана ударил. Если бы, сказал отец, эту силу, смелость и ум, да на доброе дело.
– Нет, Иса, не разыгрываю я тебя, этим, как ты выразился, красивым мужиком с братишкой был я! – сказал Филипп.
– Смеетесь надо мной! Вы даже фронтовой не пьете. Про вас как про трезвенника анекдоты сочиняют, а вы говорите, кошмарную жизнь вели? – не поверив Филиппу, сказал Иса.
– Это верно, Иса, «фронтовой» я не пью и никому не рекомендую, зачем перед боем затуманивать разум?
– Ну, а за праздничным столом, в компании, неужели не пропустите одну или другую стопку? – спросил Иса.
– Я вообще, Иса, спиртного в рот не беру. После того рабочего собрания в Сумгаите во мне что-то произошло невероятное, даже объяснить не могу, но что-то перевернулось и встало возможно с головы на ноги, до сих пор не забуду выступление твоего отца, досталось мне от него, а потом выступила девушка Валентина Стрельцова, которая и не очень-то ругала меня, но сказала такие слова, что стыдно мне стало до корней волос, думаю меня флотского парня, даже такая пичужка может клюнуть в сердце. Поклялся я тогда в рот спиртного не брать и вот уже больше года клятву эту не нарушаю! Очень хотелось бы, чтоб об этом узнала моя старушка мама, я ей не раз клялся, что брошу пить, увы некому было меня тогда пристыдить!
– А вы, Филипп Дмитриевич, напишите ей.
– Нет, Иса, об этом не пишут, это надо, чтобы сама она увидала, прочувствовала, оценила.
– А семья-то ваша с мамой проживает или в другом месте?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
218
– Семья у меня отсутствует, создать ее я не сумел, да и признаться честно, не хотел, женщин у меня было очень много, но не было одной – единственной. В Севастополе встретил одну, полюбил, и она полюбила меня, но ей осколком развернуло живот, эвакуировали ее из Севастополя, и я ее потерял. Не знаю даже жива ли она, врачи говорили мне, что вряд ли выживет.
– Нашлась значит такая женщина, которая покорила ваше сердце, вы говорите жива ли она? Что за сомнение, конечно, жива, надо только разыскать ее! – сказал Бабаев.
– Нет, Иса, в такой кутерьме разве разыщешь? Я даже не знаю, куда писать, да и станет ли кто теперь заниматься этим делом! – сказал Филипп.
– Ну, а братишку младшего тоже потеряли? Где он сейчас? – спросил Иса.
– Братишку не потерял, уходя на службу, поручил я его подполковнику Березину начальнику военного склада в Сумгаите.
– Знаете, Филипп Дмитриевич, мне знакам этот подполковник Березин, отец иногда читал лекции для личного состава военного склада и мне приходилось бывать там с отцом и даже чай пить в квартире Березина. Он тоже один без жены дочку воспитывает. Славная такая, Иринкой звать, красива, умна, начитанна, побеседовать с ней весьма интересно!
– Ты, небось, влюбился и, наверное, ждет она тебя? – улыбнувшись, сказал Филипп.
– Нет, Филипп Дмитриевич, не влюбился, хотя в такую не грех и влюбиться. Она еще совсем девочка лет четырнадцати, если подождала бы до конца войны, влюбился бы обязательно!
– Не дождет она тебя, Иса. Если уж очень красива, найдутся и другие.
– Да я и не претендую, Филипп Дмитриевич, разве до любви сейчас? – сказал Иса.
– Да, в этом ты прав, Иса, теперь не до любви! А где теперь твой отец? – неожиданно спросил Филипп.
– Здесь где-то, в пятьдесят шестой армии на перевалах Большого Кавказа воюет, он комиссар дивизии.
– Вот это здорово! А почему он не заберет тебя к себе? – спросил Филипп.
– Зачем мне быть на войне под крылышком своего отца? Я уже и сам средний командир и воевать должен без отцовской помощи!
– Ладно, Иса, давай спать, надо хотя бы немного отдохнуть, завтра видимо будет жарковато! – сказал Филипп и они, повернувшись лицом к стенке блиндажа, скоро заснули.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
219
Рассвет, вместе с первыми лучами солнца взорвал утреннюю тишину. После тридцатиминутной артиллерийской подготовки по району обороны роты в небе показались юнкерсы. С диким воем они пикировали на позиции обороняющихся, сбрасывая серии бомб. Дым и пыль, поднятые высоко над землей взрывами снарядов и бомб, закрыли показавшееся из-за горизонта солнце, и полумрак опустился на кубанское поле. Рота Филиппа, не успев еще вступить в бой, несла потери в людях и в огневых средствах. Когда ушли самолеты и рассеялся дым, Филипп увидел перед районом обороны роты до тридцати танков противника, а за танками двигались полусогнутые фигуры автоматчиков в глубоких касках и светло-зеленых мундирах. Это были уже не румыны, а немцы, Филипп подал сигнал «к бою!» Когда его рота по команде открыла огонь, Филипп скорей почувствовал, чем увидел слабость своего стрелкового и противотанкового огня, редкие выстрелы противотанковых ружей не прибавляли оптимизма, да к тому же молчал взвод сорокапятимиллиметровых орудий. Филипп приказал телефонисту связаться с артиллеристами по телефону, но связи со взводом не было. Танки и пехота противника были уже рядом. Филипп увидел, как в районе обороны первого взвода загорелись два танка, они были подбиты бронебойщиками. Перед фронтом второго взвода атаковали пять танков, там вело огонь одно противотанковое ружье, расчет которого успел сделать несколько выстрелов и два вражеских танка окутавшись дымом остановились у первой траншеи, но следующий танк подмял под себя расчет ПТРа и оставшиеся два танка вместе с пехотой прорвали первую траншею взвода, устремившись в направлении НП роты.
Филипп приказал ординарцу принести на НП противотанковые гранаты, а сам установил на бруствере ручной пулемет. Его длинные пулеметные очереди заставили немецкую пехоту залечь. Политрук роты Бабаев по ходу сообщения выдвинулся в третий взвод.
Он приказал командиру взвода младшему лейтенанту Корневу готовить людей для контратаки, а сам взяв две противотанковые гранаты пополз навстречу стреляющим и ревущим моторами, танкам. Несколько бойцов с гранатами в руках последовали за ним. Когда танки были совсем рядом, Иса приподнявшись, швырнул в один из них свою гранату, которая взорвалась рядом с танком, не повредив его. Вторую гранату он бросил почти в упор лобовой брони. Взрывом этой гранаты его отбросило в сторону, и он потерял сознание. Второй танк был подожжен одним из ползущих бойцов за своим политруком бутылкой «КС». Стремительной контратакой третьего взвода вражеская пехота, вклинившаяся в район обороны
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
220
второго взвода, была уничтожена, но первоначальное положение района обороны роты восстановить не удалось. Вторая волна наступающих вклинилась в оборону второго взвода вторично. Филипп понял, что района обороны его роты больше уже нет, надо было отходить и сберечь хотя бы половину роты, но отход без приказа, как говаривал майор Линник еще под Севастополем – это бегство с поля боя. И вдруг снова, как вчера по наступающим танкам и пехоте противника ударила тяжелая артиллерия. Когда пыль и дым от взрывов рассеялись на поле боя дымились более двух десятков вражеских танков и множество трупов.
– Ура! Мы спасены! – воскликнул краснофлотец Салабай – ординарец Филиппа. Собрав командиров взводов, Филипп отдавал распоряжения по восстановлению системы огня. В это время Салабай доложил, что политрук Бабаев тяжело ранен и хотел бы видеть командира роты.
Иса с забинтованной грудью лежал в щели укрытия на носилках, глаза его были полузакрыты, он тяжело дышал. Увидев Филиппа, еле слышно сказал:
– Умираю, Филипп Дмитриевич! Прошу разыщи моего отца в 56-ой армии и расскажи, что я погиб, сражаясь!
– Не надо так, Иса, ты будешь жить! – сказал Филипп, но Иса покачал отрицательно головой и чуть слышно сказал:
– Не надо меня утешать, у меня очень мало времени, скажи, чтоб все отошли. Филипп посмотрел на присутствующих, которые, не ожидая какого-либо указания, сами покинули щель. Иса посмотрел вокруг и убедившись, что все вышли, сказал:
– Я вам ночью не сказал о нашей семье всей правды. Отец мой при мобилизации был назначен на должность комиссара полка. Он в сорок первом под Ростовым отвел полк с участка обороны без приказа и был осужден военным трибуналом. Находясь в тюрьме, он написал тайное письмо генералу Жукову, с которым был знаком еще в боях на реке Халхин-Гол в Монголии. Жуков, зная отца как храброго политработника освободил его из тюрьмы и снова направил в 56-ю армию под Ростов. Там отца назначили сначала начальником политотдела, а затем комиссаром дивизии. За время нахождения отца в тюрьме умерла от горя моя мама, а теперь вот не будет меня. Я все это говорю к тому, что мой отец остался один, мне очень жаль его, жаль и себя, жить очень хочется, Филипп Дмитриевич! Я ведь еще ничего в жизни не успел! – с трудом говорил Иса.
– Ты это брось, Иса, жить ты будешь, и все еще успеешь, вот только в санчасть бригады тебя доставим и все будет в порядке! В Севастополе не таких как ты врачи на ноги ставили, а ты испугался обычного ранения в грудь! – стараясь быть бодрым сказал Филипп,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
221
Иса успокоился, он даже улыбнулся, его черные глаза блеснули надеждой, но через секунду пронизывающая боль от раны снова стала угнетать его волю, и он застонал. Филипп подозвал краснофлотцев и приказал им как можно быстрей доставить политрука Бабаева в санчасть бригады. Вечером Филиппа вызвал к себе майор Саркисьян:
– Ну что, Григорьев, наверное, по-севастопольски, будешь до последнего патрона держать район обороны роты?
– Если будет приказ, стоять будем, пока живы, товарищ майор! – ответил Филипп.
– Нет, Григорьев, есть другой приказ, будем оставлять обжитые траншеи. Сегодня части 47-ой армии оставили железнодорожный узел Крымская и бронепоезд, который два раза выручал нас своим огнем, вынужден уйти под Новороссийск на ремонт и пополнения боеприпасами.
– Есть отходить! – сказал Филипп, доставая из своего планшета карту.
– У тебя политрука Бабаева ранило?
– Так точно, тяжелое ранение осколками гранаты в грудь.
– Мне докладывали, что он с гранатой пополз навстречу вражескому танку, надо Григорьев, о его подвиге рапорт написать на мое имя, будем оформлять представление к правительственной награде. Одновременно прикажи чтоб командиры взводов донесли рапортами о бойцах достойных к награде, хотя у нас говорят при отступлении не награждают, а все-таки направим! – сказал Саркисьян.
Через час, когда уже совсем с темнело, бригада начала отход в направлении станицы Верхне-Баканской в сторону Новороссийска.
В упорных боях она сдерживала наступление врага в районах Глебовки, Молдавское и Волчьих ворот.
На перевале Волчьи ворота батальон Саркисьяна, используя кратковременную передышку, получил пополнение, боеприпасы и противотанковые ружья, и когда атаки немцев возобновились, подразделения стойко отражали их в течение дня. На следующий день с рассветом немцы бросили на обороняющихся свежие силы и потеснили батальон на левом фланге. Рота Филиппа занимала оборону на правом фланге батальона и с трудом сдерживала атаки танков и пехоты противника, но к вечеру, когда стало известно, что немцы прорвали оборону бригады на левом фланге, Филипп получил приказ отойти и закрепиться на западных окраинах Новороссийска.
С болью в сердце моряки покидали перевал Волчьи ворота. Теперь уже не было той уверенности, что Новороссийск не будет сдан врагу, но несмотря на все это на окраинах города завязались
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
222
ожесточенные бои. Моряки не желали уступать превосходящим силам врага, но отсутствие противотанковой артиллерии, нехватка гранат и даже бутылок «КС» вынуждало бойцов оставлять рубеж за рубежом, улицу за улицей.
Седьмого сентября завязались уличные бои у железнодорожного вокзала. Здесь Филипп расположил взводы роты в прилежащих к вокзалу зданиях, и они огнем из стрелкового оружия с трудом отбивали яростные атаки немцев, а когда по улицам пошли танки, отражать их атаки была нечем. Филипп приказал командирам взводов немедленно выделить подносчиков боеприпасов и послать их на батальонный пункт боевого питания, но через несколько минут подносчики. вернулись без боеприпасов, а один из них подал Филиппу записку от Саркисьяна, где значилось несколько слов: «Немцы обошли вокзал с обоих сторон, роту отведи к элеватору!» Филипп направил связных во взводы с приказом на отход. Войдя в одно из многочисленных разрушенных зданий, он наткнулся на группу раненых краснофлотцев в количестве одиннадцати человек. Они лежали на полу, а с ними находилась медсестра. Подойдя поближе, он подозвал ее к себе, но из-за грохота боя она не услышала Филиппа. Тогда он подошел к ней вплотную и, взяв рукой за плечо, похлопал по нему ладонью:
– Вы зачем здесь сосредоточили раненых? – крикнул он ей. Сестра гневно посмотрела Филиппу в лицо и узнав его, сначала удивленно заморгала глазами, потом по лицу ее пробежала радостная улыбка;
– Филипп Дмитриевич?
– Нина? Какое-то мгновение они оба смотрели друг на друга, и оба были рады этой неожиданной встрече.
– Да, это я, Филипп Дмитриевич!
– Но как ты здесь оказалась? – крикнул ей Филипп.
– Я уже три дня как служу в батальоне Саркисьяна! – в ответ крикнула она.
– Хорошо! Поговорим потом, а сейчас раненых надо срочно эвакуировать, мы отходим к элеватору, я пришлю ребят со второго взвода, они тебе помогут! – крикнул он, намереваясь уйти, но Саликова взяла его руку и не отпускала ее.
– Что нового у вас, Филипп Дмитриевич? – крикнула она, глядя ему в глаза. Филипп или не слышал ее слов или не захотел отвечать на неуместные в опросы, и нахмурившись вырвал свою руку из ее ладони и крикнул:
– Сейчас не время для этих разговоров! И вообще, Саликова, в бою называйте меня по воинскому званию! Повернувшись, он вышел из помещения.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
223
Рота с боем отошла к элеватору. Укрывшись за его корпусами и заняв оборону в удобных да стрельбы пристройках, бойцы тут же открыли огонь по наседавшим автоматчикам противника. В батальон Саркисьяна, наконец, поступили боеприпасы, четыре ручных пулемета и три противотанковых ружья, два из которых получила рота Филиппа. Бой с новой силой разгорелся на подступах к элеватору.
К Филиппу подполз связной из первого взвода и доложил:
– Товарищ лейтенант, младший лейтенант Гармаш приказал передать, что немцы по смежной улице обошли наш правый фланг и могут выйти в тыл роты!
– Передай Гармашу, чтобы он контратакой взвода выбил немцев из зданий, занятых ими по смежной улице, я посылаю вам на помощь расчет станкового пулемета! – приказал Филипп. Но вскоре связной из первого взвода снова подполз к Филиппу:
– Товарищ лейтенант! Контратака зданий, занятых немцами по смежной улице, не удалась, дальнейшее продвижение немцев пока сдерживают пулеметчики, но там уже появились немецкие танки! – доложил связной. Филипп тут же распорядился о выделении со второго взвода одного расчета противотанкового ружья и одного расчета ручного пулемета. Он приказал направить их в первый взвод вместе со связным, прибывшем от Гармаша. Одновременно он тут же направил донесение Саркисьяну, послав туда Салабая, и когда Салабай вернулся, немцы уже обходили роту с правого фланга. Саркисьян приказал задержать немцев на смежной к элеватору улице и что он направляет на правый фланг роту с шестнадцатого батальона! – доложил он.
Филипп послал Салабая к Корневу и к Гиреву, чтоб выделили по три бойца и по одному расчету ручных пулеметов в мое распоряжение!
– Но во втором и третьем взводах осталось совсем мало людей1– возразил Салабай.
– Выполняй! – крикнул Филипп и Салабай исчез в дыму. Через несколько минут к Филиппу на КП прибыли пять бойцов с одним ручным пулеметом. Корнев прислал короткое донесение, что у него пулеметов вообще нет. Тогда Филипп приказал Гиреву стоять до последнего патрона, а сам с прибывшими бойцами бегом направился на правый фланг роты. Прибыли они туда вовремя, от взвода осталось одиннадцать человек. Они вели огонь из винтовок, расчет станкового пулемета был уничтожен, младший лейтенант Гармаш погиб.
Филипп приказал открыть огонь вдоль по улице, где шаг за шагом немцы продвигались вперед. Пулеметные очереди прибывшей
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
224
группы бойцов с Филиппом отрезали пехоту от танка, двигающегося по улице прямо на пулемет. В этот момент танк вдруг остановился, окутавшись дымом. Это стреляли бронебойщики из роты шестнадцатого батальона. Стремительной контратакой этого батальона немцы были выбиты из зданий смежной улицы и положение у элеватора было восстановлено.
Через несколько минут после успешных действий шестнадцатого батальона на смежной улице к элеватору немцы здесь открыли интенсивный огонь из минометов. Взрывы тяжелых мин не давали поднять головы, их осколки, царапая стены, с визгом расстилались по земле, поражая бойцов, находящихся во дворе элеватора, а затем снова атаки немецкой пехоты с танками.
Всю ночь батальон Саркисьяна сдерживал превосходящие силы наступающего врага, а к утру немцам все же удалось овладеть улицей, смежной к элеватору, вдоль которой проходила железная дорога. Со стороны бухты, прорвав оборону соседнего батальона, немцы обошли элеватор и угрожали батальону Саркисьяна окружением, в этом батальоне осталось до роты бойцов и командиров.
Вскоре Саркисьян получил от полковника Савченко приказ отвести остатки батальона к цементному заводу «Прометей». Здесь обескровленный батальон занял оборону. Несмотря на большое превосходство в живой силе и огневых средствах, противник сходу овладеть цехами завода не сумел. Моряки Саркисьяна стремительной контратакой обратили наступающих в бегство. Цеха завода переходили из рук в руки. Клубы дыма и пыли заволокли все небо и практически было темно, как ночью, за корпуса завода завязались ожесточенные бои.
Саркисьян, докладывая обстановку командиру бригады, сказал, что бойцы вот уже несколько суток без сна, без отдыха, почти без пищи, ведут тяжелые бои и жалуются только на то, что мало боеприпасов, особенно противотанковых гранат.
– Передайте бойцам и командирам, что немцы тоже понесли значительные потери в живой силе и танках, они заметно снизили темпы наступления. Ваши бойцы, товарищ Саркисьян, за эти дни уничтожили лучшую часть их ударной группировки наступающих на главном направлении в Новороссийске. Теперь пора окончательно остановить их наступательный порыв и закрепиться на рубеже цементного завода. Боеприпасов и огневых средств действительно мало, но я все-таки постараюсь для вас кое-что подбросить! – ответил Кравченко.
Утром следующего дня немцы после мощной артиллерийской подготовки пошли в наступление свежими силами. Рота Филиппа
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
225
или то, что осталось от нее, получив боеприпасы и гранаты встретила атакующие танки и пехоту ураганным огнем. Первая атака немцев захлебнулась, после чего немцы открыли по цехам завода артиллерийский огонь, который был настолько силен, что завод почти полностью был разрушен. Решив видимо сравнять корпуса завода с землей, после артподготовки в течение сорока минут территорию завода бомбили юнкерсы. Батальон Саркисьяна, оставшись без боеприпасов был вынужден отступить. Охватив завод с флангов, немцы угрожали уничтожить горстку бойцов и командиров батальона Саркисьяна. Чтобы сохранить хотя бы ядро батальона Саркисьяна полковник Савченко приказал Саркисьяну оставить завод и отходить к недостроенному театру. Стены театра мало чем отличались от корпусов разрушенного и оставленного завода, разве что масштабы обороны были значительно меньшими, да и людей в батальоне осталось не более шестидесяти человек.
Вдоль Приморского шоссе и железнодорожной ветки отходили подразделения триста пятого батальона морокой пехоты. Они оседлали шоссе, железнодорожную ветку и сильным огнем встретили наступающие немецкие цепи. Позади их на рельсах стоял товарный вагон, изрешеченный пулями, осколками снарядов, мин, авиабомб. Взводом, занявшим оборону слева от руин театра, командовал командир, внешность которого кого-то напоминала Филиппу, но он никак не мог вспомнить, кого именно, а когда взвод вплотную приблизился к разрушенной стене, Филипп узнал своего друга по восьмой бригаде в Севастополе, Третьяка, Филипп подполз к нему и похлопал Третьяка по плечу. Тот оглянулся, и узнал Филиппа, улыбнувшись, протянул ему руку. Затем они оба огнем из своих автоматов отражали очередную атаку. И когда немцы откатились назад, Филипп позвал Третьяка за разваленную стену театра. Здесь они обнялись, Третьяк рассказал, что прямо из госпиталя он был направлен в триста пятый батальон морской пехоты и его представили к воинскому званию младший лейтенант. Воевал под Пересыпью, Варениковской, КрасноМедведовской, Волчьи ворота, ну, а дальше ты знаешь.
– А мы ведь рядом воевали и не знали друг о друге. В нашем батальоне из севастопольцев я да Нина Саликова. – сказал Филипп.
– Нина? А где же она? – обрадовавшись, спросил Третьяк.
– В какой-нибудь роте сейчас, а ты все еще не забыл ее?
– Разве Нину можно забыть? Да ладно, потом как-нибудь об этом. А ты все еще ротный?
– На большее меня не хватит, Семен, рылом не вышел.
–Брось, Филипп, скромничать, и на большее тебя хватило бы, пусть только доверят!
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
226
– Да мне, Семен, это ни к чему, бить гадов на любой должности можно, а в роте еще и сподручней.
– Ладно, Филипп, пока, до встречи, пойду я в свой взвод, немцы кажется опять полезли! Если живы останемся – поговорим, а сейчас просто некогда. –сказал Третьяк и они, еще раз обнявшись, разошлись по своим подразделениям.
После неудачной атаки немцы снова обрушили на развалины театра артиллерийско-минометный огонь. Казалось в руинах театра не осталось ни одной живой души, но, когда немцы атаковали очередной раз, их встретил губительный ружейно-пулеметный огонь. Не обращая внимания на потери, немцы продолжали атаковать и с левого фланга ворвались в расположение обороны моряков, где завязался рукопашный бой.
Собрав вокруг себя более двадцати бойцов, Филипп повел их в контратаку. С криком «Полундра!» моряки бросились за своим командиром и обратили в бегство ворвавшихся в развалины кинотеатра группу немецких солдат. В этой контратаке фашистская пуля пробила голень правой ноги Филиппа, и он упал возле парадного входа в здание. Саликова, увидев лежащего на земле командира роты, пригнувшись, под огнем, устремилась к истекавшему кровью Филиппу. Определив ранение, она наложила жгут и забинтовала рану.
– Снова пострадала «счастливая» нога. – сказал Филипп и поднявшись на ноги при помощи Салиховой, они вдвоем направились в развалины театра.
Саркисьян, узнав о ранении Григорьева, приказал ему передать командование ротой лейтенанту Гиреву, а самому эвакуироваться в расположение бригадной санчасти. Но Филипп категорически отказался от эвакуации и продолжал руководить боем своей малочисленной роты, от которой осталось двадцать семь штыков, три ручных пулемета и одно противотанковое ружье.
В полночь Филипп получил приказ от Саркисьяна передать район обороны пехотинцам триста восемнадцатой стрелковой дивизии, а роту отвести восточнее Адамовича балки. Трое суток бригада пополнялась личным составом, боеприпасами, вооружением. На четвертые сутки был получен приказ на марш в район станицы Шапсугской. Как ни крепился Филипп на марше, опираясь на трость, вырезанную из ветки грушевого дерева, припадая на правую ногу, но в горы идти он был не в состоянии и, согласился следовать в санчасть бригады.
В санчасти определили, что рана воспалена и опасна для жизни. Не обращая внимания на протесты Филиппа, бригадный врач распорядился направить раненого Григорьева в Сочинский
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
227
госпиталь, где хирург, обрабатывая рану покачал головой, Он спасался газовой гангрены, но ампутировать ногу воздержался. И вот уже более недели Филипп не вставал с постели. При обходе он вопросительно смотрел на хирурга, но хирург, похваливая Филиппа за его выдержку, что-то диктовал сестре, которая кивая головой, записывала указания врача.
Однажды Филиппа в очередной раз привезли в коляске в перевязочную. В присутствии хирурга медсестра размотала повязку и вскрыла рану, из которой поползли сгустки желтоватого гноя с кровью.
– Все, Григорьев! Везучий ты человек! Опасность гангрены миновала. Теперь все пойдет на улучшение. – сказал хирург и дав указания медсестре по обработке раны, ушел. Уже через сутки после этого случая Филипп почувствовал себя лучше и решил попробовать ходить по коридору. Опухшая нога еще плохо слушалась, но Филипп был рад. Он и сам боялся худшего исхода ранения, но и на этот раз его «счастливая» нога не подвела.
Вскоре Филипп ежедневно прогуливался по коридору и даже на прием пищи спускался по лестнице в столовую. Однажды совершая свою процедуру, он услышал голос, назвавший его по имени и отчеству. Обернувшись, он увидел своего политрука Бабаева. Они обнялись. Бабаев прекрасно выглядел и уже знал, что после военно-врачебной комиссии он выписывается из госпиталя годным к строевой службе.
– А вас, Филипп Дмитриевич, видимо комиссуют? – спросил он. На языке ранбольных это обозначало увольнение из армии за непригодностью к военной службе по состоянию здоровья.
– Нет, Иса, я на такой исход не согласен! Кости у меня целы, а рана скоро затянется, и мы еще повоюем!
– Если так, Филипп Дмитриевич, я снова буду проситься в нашу бригаду, надеюсь вас там дождаться.
– Да, дожидай меня, Иса, я здесь ни одного лишнего дня не задержусь, вот только научу свою, «счастливую» ногу ходить. Теперь они встречались каждый день и, расставаясь, чувствовали, что они нужны друг другу, что, находясь в разных палатах они даже скучали друг без друга. Эта привязанность напоминала отношения двух любящих друг друга братьев, разных по возрасту.
Филипп с самого первого дня по прибытию в госпиталь попросил медсестру Анечку записать его в госпитальную библиотеку. И старался восполнить пробел в своем кругозоре, читая самые объемистые тома всемирно-известных авторов. Вот и в этот день, устроившись поудобней в кровати он с увлечением читал книгу, которую дня три тому назад взял в госпитальной библиотеке,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
228
как вдруг в палату вошел Иса. Он был чем-то крайне возбужден. Филипп, отложив книгу на подушку, поднявшись сел на кровати.
– Здравствуйте, Филипп Дмитриевич!
– Здравствуй, Иса! Садись, рассказывай, вижу у тебя какие-то неприятности. – сказал Филипп.
– Да нет, ничего особенного, но поговорить надо, Филипп Дмитриевич.
– Ну давай, Иса, выкладывай, что у тебя на душе? Но Иса выкладывать свой секрет на душе не собирался. Филипп видел по выражению лица что-то его тревожило.
– Вы что читаете? – спросил он. Филипп усмехнулся про себя и подумал, что мальчик делает отвлекающий ход.
– Да вот взял в библиотеке книгу, как сказала библиотекарша: «Ее почти никто не читает!» А я думаю все равно прочту, хотел же автор что-то сказать в ней?
– Ну и как заинтересовались?
– Скоро до половины прочитаю, и представь себе, заинтересовался. Напрасно ее кто-то отвергает, книга надо сказать прекрасная!
– А что за книга? – взяв томик с подушки, спросил Иса.
– Французский писатель Эмиль Золя «Разгром». – сказал Филипп.
– Да, действительно, это прекрасный роман, я его прочел два раза и оценил бы его по самому высшему баллу! – сказал Иса.
– А как ты думаешь, Иса, почему же некоторые отвергают этот роман? спросил Филипп, заметив, как на лице друга исчезло выражение грусти и тревоги. Он с азартом, стал объяснять суть романа и удачно созданных в нем образов, а в конце он сказал:
– Только невежды могут отвергать это классическое произведение! – заключил Иса.
– Наверное, Иса, ты и меня считаешь невеждой. Я ведь тоже в жизни прочел всего два или три романа, да и то тогда, когда служил срочную службу во флоте. – сказал Филипп.
– Но вы же, Филипп Дмитриевич, все-таки заинтересовались этим романом и читаете его? На кой же вы после этого невежда? Я глубоко уважаю вас и вот пришел к вам за советом. – смутившись сказал Иса.
– Ну, наконец, скажи, что у твоя за проблемы? – сказал Филипп.
– Я даже не знаю, как мне начать и рассказать о моих чувствах и сомнениях к отцу. – еще более смутившись, сказал Иса.
– Что случилось с отцом?
– Вчера произошел такой случай, послали меня ребята из
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
229
палаты на почту, а сестра-почтальонша дала мне пачку треугольников и говорит выбирай своих. Я конечно выбрал, мне лично письма не было, и я собирался было уходить, но случайно увидел на столе лежавший красивый конверт, адрес госпиталя на котором был написан рукою моего отца. Я обрадовался, схватил конверт, думал мне, а он адресован Ильюшиной Зинаиде Павловне, нашему врачу терапевту! Иса замолчал. Он посмотрел на Филиппа тревожным взглядом, ожидая, что скажет он, но Филипп ничего не говорил, он ждал продолжения этой семейной истории.
– Что же вы молчите, Филипп Дмитриевич?
– Ну а что такого произошло? Я даже не знаю, к чему такая прелюдия? Может твой отец поинтересовался у врача твоим здоровьем?
– Я тоже сначала так думал, но не выдержал, вскрыл пакет и прочитал. Там обо мне ни слева. Он пишет, что полюбил ее, Зинаиду Павловну Ильюшину! – чуть не плача, сказал Иса.
– Ну и что за трагедия? Если твой отец остался без жены, я думаю он вправе решать свою судьбу и влюбиться в хорошую женщину, а Ильюшина очень хорошая и как врач и как человек. – сказал Филиал.
–Нет, нет! Только не это! Моя мама Зульфия была красивее всех женщин и очень, да, очень, любила папу! Это же предательство, Филипп Дмитриевич! – дрожащим голосом сказал Иса.
– Успокойся, Иса! Вот видишь, ты говоришь, твоя мама была красивая, да, да, Иса, именно была. А теперь значит ее нет. Она любила папу, а теперь значит уже не может любить потому, что ее просто не стало. Ты же начитанный юноша и должен понять, что от мертвых остается только память, а живые должны жить, есть, пить, работать, воевать и, конечно, любить! Надеюсь твой отец не утратил о Зульфие добрую память? А жить ему предстоит с живыми. Не будь эгоистом, Иса, постарайся понять своего отца! Потом нехорошо вскрывать и читать письма, адресованные не тебе, пусть даже написал их твой отец! А врач Ильюшина, как я уже говорил, прекрасная женщина, и я бы на твоем месте поздравил отца с таким выбором! – заключил Филипп.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
230
Глава шестнадцатая
Майор Сергеев всю ночь провел на полковом стрельбище. Стреляли 13-я и 14-я роты, выполняли упражнение из винтовки в ночных условиях. Приехав со стрельбища в три часа, Сергеев, не раздеваясь, бросился на кровать и мгновенно уснул. Но спал он только до шести часов, так как еще вчера он договорился с секретарем партбюро полка капитаном Бушуевым встретиться в штабе ровно в семь и обсудить подготовку к предстоящему партийному собранию полка по итогам боевой и политической подготовки за прошедший месяц. Сергеев за время службы в армии приучил себя вставать в назначенное время без всякого будильника. Вот и на этот раз он проснулся ровно в шесть и освежив лицо холодной водой, не позавтракав, пошел в штаб полка. С Бушуевым можно было бы встретиться и в другое более удобнее время, но вчера вечером в штаб поступила телефонограмма. Сергеева зачем-то срочно вызывали в штаб округа. Поезд на Куйбышев отправлялся в 8 часов 40 минут и, рассчитав все до минуты, он уяснил, что с Бушуевым надо поговорить до его отъезда.
Погруженный в свои мысли о причине срочного вызова в округ, Сергеев подошел к штабу. Часы на его руке показывали время без пяти минут семь, и он вдруг вздрогнул от зычной команды дежурного по полку. Это был старший лейтенант Ершов, командир шестнадцатой роты, он четко доложил Сергееву и шагнул в сторону, чтобы пропустить командира в штаб. Сергеев крепко пожал руку Ершову, который был из четвертого батальона. «В этом батальоне командиры как будто специально подбирались, везде они ревностно по-уставному несут службу и до самозабвения трудолюбивы!» – думал Сергеев. Он понимал, что никто в четвертый батальон командиров не подбирал, порядок и трудолюбие постоянного личного состава батальона зависело от его командира, капитана Гузаирова, которого в тайне от всех Сергеев готовил как своего преемника.
Войдя в штаб, Сергеев направился в партбюро уверенный, что капитан Бушуев должен быть там. Открыв дверь в кабинет секретаря партбюро, он действительно увидел Бушуева, перебиравшего за своим столом какие-то документы. Увидев вошедшего командира полка, Бушуев вскочил и вытянулся, как говорят полковые остряки, в струнку.
– Здравствуйте, Родион Демидович! – сказал Сергеев, протягивая руку Бушуеву.
– Здравствуйте, товарищ майор! – громко, по-солдатски, ответил Бушуев.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
231
Сергеев нахмурился и недовольно посмотрел на Бушуева, он не любил в деловой обстановке излишней субординированности, но, не подав виду, подошел к столу и сел на стул, услужливо подставленный Бушуевым.
– Надеюсь, Родион Демидович, партийное собрание коммунистов полка на этот раз не будет пустой говорильней, как это было в прошлый месяц? – спросил Сергеев.
– По-моему, товарищ майор, Вы пессимистично оцениваете работу партийного бюро полка! В прошлый месяц по итогам боевой и политической подготовке было принято дельное решение и как результат за прошедший месяц учебный процесс в ротах на много улучшился! – возразил Бушуев.
– На прошлом партийном собрании решение состояло из одних деклараций и простите, измов. А если, как Вы говорите, учебный процесс намного улучшился, так заслуги бюро, за исключением нескольких человек, в этом никакой нет! Сами-то Вы Родион Демидович, хоть раз были на занятиях в этих ротах, о которых Вы говорите? – усмехнувшись, сказал Сергеев.
– Бывал, конечно, в казармах и в спортивном городке, – сказал Бушуев.
– Ну и какая польза была от Вашего посещения? А еще ведь есть стрельбище, полевые занятия по тактике, – сказал Сергеев, а сам думал: «Как этот капитан далек от жизни подразделений полка, он же ничего не знает, чем дышит каждый боец и командир!»
–Я, товарищ майор, не обязан вмешиваться в действия руководителя занятий, я на это не имею права!
– Но ты же строевой командир, неужели на партийной работе все позабыл?
– Я считаю, товарищ майор, каждый должен хорошо нести службу на своем месте, тогда порядок будет обеспечен! – с пафосом произнес Бушуев.
– Ладно, наверное, хватит полемики, так я могу опоздать на поезд. Мое мнение, как члена бюро, и как докладчика, чтобы на собрании не было пустой говорильни, как в прошлый раз. Мой доклад будет коротким, не более двадцати минут. Я считаю, большую часть времени надо предоставить на выступления коммунистов. – сказал Сергеев, заметив, как после его слов Бушуев, как барышня, надул губы.
– Я что-нибудь не так сказал? – спросил Сергеев.
– Нет, нет, все верно, но только за двадцать минут, что можно сказать о недостатках в боевой подготовке полка из пяти батальонов, это ведь почти что бригада? – возразил Бушуев.
– Двадцать минут, Родион Демидович, это немало, если не
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
232
смаковать пробелы и ошибки, обвиняя во всем своих подчиненных. И потом исключить всякие призывы и лозунги. За двадцать минут я хотел бы довести до сведения коммунистов те задачи, которые предстоит решить в будущем месяце по боевой подготовке и конечно коснусь кое-каких недостатков в методическом и организационном плане командиров всех степеней! – сказал Сергеев.
– Но ведь, товарищ майор, дело то как раз все в недостатках методики и организации занятий, эти недостатки надо вскрывать, как нарыв и естественно лечить! – сказал Бушуев.
– В основном да, вы правы, Родион Демидович, но только недостатки надо не лечить, а устранять! – сказал Сергеев и снова на его лбу появилась хмурая морщинка, явный признак недовольства собеседником.
– Вот, что, секретарь, – продолжил он, – пусть больше недостатков в методическом и организационном плане прозвучит из уст рядовых коммунистов или даже беспартийных, так будет больше пользы! – заключил Сергеев.
– Я с вами согласен, товарищ майор, но только вот вчера заходил в партбюро комиссар полка Споткин, он рассчитывает сделать доклад о ходе политической подготовки и партийно-политической работы в полку за сорок-сорок пять минут, наверное, будет неудобно, что ваш доклад на половину короче.
– Что же Вы сказали комиссару на этот счет? – полюбопытствовал Сергеев.
– А что я могу сказать комиссару полка? Просто согласился и все, да он и слушать меня не станет! – сказал Бушуев. После этих слов Бушуева, Сергееву изменила выдержка и он оказал:
– Вы, Родион Демидович, секретарь партбюро полка, вас коммунисты выбрали для того, чтобы Вы направляли деятельность партийной организации по поддержании строгой воинской дисциплины и боевой готовности полка, а Вы, простите, смотрите в рот комиссару, да и со мной ведете себя как новобранец! А ведь комиссар полка, в том числе и я для партбюро, возглавляемого вами, Родион Демидович, рядовые коммунисты или даже как члены партбюро, не более того, а Вы мне «товарищ майор, товарищ майор» в сердцах сказал Сергеев.
– Но ведь мы, военные и обязаны жить строго по уставу?
– Да, Родион Демидович, живем и должны жить по уставу, но бывает же, черт возьми, такая обстановка, когда уставная терминология неуместна и от нее за версту разит солдафонщиной!
– Я согласен с Вами, товарищ майор, те есть, Иван Михайлович, но Вы же раньше не говорили мне об этом. Бушуев всегда соглашался с мнением старших по рангу, а если и возражал, то
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
233
вкрадчиво и осмотрительно, не настаивая на своей позиции, Сергеев же каждый раз, когда заходил в партбюро, думал о Бушуеве, как о настоящем партийном секретаре, и каждый раз, поговорив с ним, разочаровывался в нем, как никчемном командире. Сергеев недоумевал, как могли в политуправлении округа рекомендовать его на партийную работу?
– Да, я не говорил Вам об этом, я не имею права давать вам указания, но как член бюро полка настаиваю, посидите с Иваном Петровичем над его докладом, сократите его, ну если не на половину, то хотя бы на одну треть. Думаю, вы сообразите, что надо убрать из доклада, поймите, у нас нет времени на разного рода формальности и обыкновенной тарабарщины. Все равно ведь это пустословие никто не слушает. Говорить надо только конкретно и по делу! – сказал Сергеев, посмотрев на свои ручные часы.
– Нет, Иван Михайлович, Вы с комиссаром по его докладу говорите сами, я просто практически не смогу сказать ему об этом! – возразил Бушуев.
– Да, Родион Демидович, вы действительно ничего не измените в данной обстановке, но все же попытайтесь! Может Иван Петрович вас и поймет. Сошлитесь на меня, – сказал Сергеев, решив во что бы то ни стало зайти к члену военного совета округа и попросить, чтобы досрочно отозвали капитана Бушуева из полка.
– Как Вы предлагаете, Иван Михайлович, собрание провести открытое или закрытое? – спросил Бушуев.
– Вот соберете членов бюро, там и решите этот вопрос, мое же мнение таково: по всем вопросам боевой и политической подготовки партийное собрание должно быть открытым. После собрания о недостатках и способов их устранения будут думать все, я посоветовал бы Вам, Родион Демидович, никогда не отгораживаться занавесью секретности от подчиненных, то бишь от коммунистов и беспартийных. Больше открытости в партийной работе только лишь укрепляет авторитет партийного бюро и Ваш! Впрочем, что я говорю! –махнув рукой, с горечью сказал Сергеев и спросил:
– Когда назначен срок проведения партийного собрания?
– Когда Вы, приедете из штаба округа, тогда и проведем.
– Хм... А если я вообще не вернусь, мало ли что, время знаете ж военное. Да ладно, вообщем дня через четыре. – сказал Сергеев.
– Есть, товарищ майор! Только, пожалуйста, оставьте свой доклад надо же подготовить проект решения. – сказал Бушуев. Сергеев снова нахмурился.
– Вот что, Родион Демидович, доклад мой, а точнее наброски к докладу возьмете в моем кабинете в правом ящике стола, но проект решения не пишите, будем его писать в ходе собрания. Ведь мы еще
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
234
не знаем, как пройдет собрание и что скажут коммунисты! – сказал Сергеев и снова глянул на свои ручные часы.
– А как же быть с докладом комиссара полка, если он не пожелает его изменить? – спросил Бушуев. В это время в партбюро вошел дежурный по штабу и доложил Сергееву, что виллис подъехал.
– В общем, Родион Демидович, без меня, пожалуй, ничего не пишите, да и собрание не проводите, думаю я постараюсь дня через два вернуться, а теперь кажется я уже опаздываю на поезд! – сказал Сергеев и, не подав руки Бушуеву, вышел из партбюро.
В штабе округа Сергеева направили в управление по кадрам, это и удивило Сергеева и в то же время обрадовало его. В небольшом кабинете его принял полковник Буравин, который пояснил, что начальник управления убыл по служебным делам, поэтому командующий поручил беседу с вами провести мне.
– Сам командующий поручил Вам персонально со мной провести беседу? – удивился Сергеев.
– Так точно, Иван Михайлович, именно командующий и именно с Вами, – подтвердил Буравин.
– Я слушаю Вас, товарищ полковник!
– Вы, товарищ майор Сергеев, за три месяца службы в запасном полку, а мы его именуем еще учебным, находясь на должности командира полка два раза обращались с рапортом об отправке Вас на фронт. Как командир полка Вы зарекомендовали себя только с положительной стороны. Теперь у меня к вам два вопроса, от которых зависит направить вас в действующую армию или нет: во-первых, какое состояние Вашего здоровья? И во-вторых, можете ли Вы назвать одного или двух командиров батальонов вашего полка, которых можно было бы выдвинуть на Ваше место?
– Товарищ полковник! Я здоров и могу хоть сегодня пройти самую строгую врачебную комиссию, а на второй вопрос могу ответить так:
– Я назову всего лишь одну фамилию кандидата на должность командира запасного полка – это командир четвертого батальона капитан Гузаиров Рахим Мусаевич! – уверенно сказал Сергеев.
– Это хорошо, Иван Михайлович, что Вы так уверенны в своем подчиненном, а теперь о деле: в наш округ на днях прибыла вновь сформированная в Омске стрелковая дивизия, которая в настоящее время дислоцируется в населенном пункте Кумылга, Сталинградской области. Я предполагаю, что дивизия будет брошена под Сталинград.
В этой дивизии появилась вакантная должность командира стрелкового полка. Командир дивизии полковник Гуртьев попросил
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
235
штаб округа подобрать на эту должность толкового командира, и вот наш выбор пал на Вас, Иван Михайлович. Что Вы скажете на наше предложение?
– Спасибо за доверие! Я готов принять этот полк! – сказал Сергеев.
– Тогда вопрос решен, какие у Вас проблемы в связи с этим?
– У меня проблем нет, товарищ полковник, я готов ехать в дивизию хоть сейчас, вещей у меня, кроме походного чемоданчика, который всегда при мне.
– Добро, Иван Михайлович, но что ж ты ничего не спрашиваешь о своей семье, ты ведь как-то обращался ко мне с этим вопросом? – спросил Буравин, обращаясь к Сергееву на «ты».
– Я, товарищ полковник, сейчас потерял надежду разыскать жену и сына, да и до этого ли вам сейчас?
– Представь, Иван Михайлович, и до этого! Мы ведь разыскали твою семью, они проживают в Свердловске, им выделили отдельный домик на окраине города, там ранее проживала некая старушка Березина с внучкой. Старушка умерла, а внучка убыла добровольно на фронт. Вот адрес этого домика, можешь написать семье хоть сейчас. – сказал Буравин. Сергеев молча смотрел на него, как на волшебника, который одним махом руки перекинул через реку хрустальный мост. Реальный же смысл слов Буравина о семье, наконец дошел до сознания Сергеева, который никак не мог поверить, что жена и сынишка живы и здоровы и есть адрес, куда можно писать! Он вдруг вскочил со стула, обеими руками схватил ладонь Буравина и до боли сжал ее. Его уста шептали только одно слово: «Спасибо!»
– Ты успокойся, Иван Михайлович, садись-ка лучше, да напиши жене письмо, вот тебе бумага, ручка, чернила и вот отличный довоенный конверт. – сказал Буравин, и собрав документы со стола, вышел из кабинета. Вскоре он вернулся уже без папки.
– Вот что, Иван Михайлович, чтобы больше я не задерживал тебя, давай попрощаемся. Я пойду на обед, а ты, когда допишешь письмо, тоже сходи в нашу штабную столовую, затем в строевой части получишь выписку из приказа, предписание, аттестат и можешь ехать в Саратов. В штаб округа тебе возвращаться не нужно. Сдашь капитану Гузаирову полк и с предписанием прямо в штаб дивизии в селе Кумылга. Это рядом с железнодорожной станцией с таким же названием, по Приволжской железной дороге. Ну успеха тебе, Иван Михайлович! – сказал Буравин и крепко пожал руку Сергееву.
Дописав письмо жене, Сергеев вложил его в конверт и заклеив клапан, старательно написал данный ему Буравиным адрес. Затем он
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
236
направился в строевую часть оформлять документы. В Саратов он прибыл на следующий день и приступил к сдаче полка.
Ему немного было жаль, что партийное собрание по итогам боевой и политической подготовки за прошедший месяц, к которому он так тщательно готовился, пройдет без него, но выписка из приказа командующего округом была у него на руках, которая гласила о немедленном убытии к новому месту службы.
Не успев еще подписать акт о сдаче полка. Сергеева пригласили к телефону. Звонил начальник гарнизона Саратова – полковник Туров.
– Тут тебя, Иван Михайлович, разыскивает командир триста восьмой дивизии полковник Гуртьев. Как освободишься, приезжай ко мне со всеми вещами! – сказал он.
– Не раньше, чем через час, Захар Сергеевич, еще не сдал полк.
– Хорошо, жду через час, – пробасила трубка и смолкла.
Когда были подписаны документы о передаче полка, Сергеев попросил Гузаирова подбросить его на виллисе к начальнику гарнизона Саратова – полковнику Турову.
– Может быть, Иван Михайлович, отложишь убытие в Кумылгу до завтра проводили бы по-людски? – предложил Гузаиров.
– Извини, Рахим Мусаевич, обстановка не позволяет. Триста восьмая дивизия меня уже разыскивает, медлить не могу, прощай!
– Прощай, Иван Михайлович, давай обнимемся, комиссар Споткин не придет, сообщил, что не здоров... – сказал Гузаиров. Они обнялись, Сергеев сел в подъехавший к штабу виллис и уехал.
Полковник Туров встретил Сергеева у входа в штаб своей дивизии и пригласил в свой кабинет.
– Рад за тебя, Иван Михайлович, что принимаешь боевой полк и, видимо вскоре отбываешь на фронт. – сказал Туров, подавая Сергееву руку для пожатия.
– Спасибо, Захар Сергеевич, вчера я получил два приятных известия, во-первых, уезжаю в действующую армию, а во-вторых, нашлась моя семья, я уже и надежду потерял встретиться с женой и сынишкой, как подняли нас по тревоге в сорок первом, с тех пор не знал о семье ничего! А вчера полковник Буравин дает мне точный адрес семьи и тут же предложил написать им письмо!
– Значит, Иван Михайлович, дважды прими мои поздравления и давай попрощаемся. В триста восьмую отбывает наша машина, я даже из-за тебя попридержал ее, поедете с комфортом!
– Еще раз спасибо! А я уж думал на попутных добираться. – сказал Сергеев.
– Ладно, Иван Михайлович, расспасибился тут, давай-ка
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
237
лучше на прощание выпьем по маленькой, тут на днях у меня комендант города побывал – подполковник Дзыга и привез мне бутылочку коньяку, раскупорим ее! – сказал Туров.
– Что ты, Захар Сергеевич. Во хмельку представляться к новому начальству?
– Ничего не случится от стопки коньяку, да и мужик он что надо, а если боишься, сошлись на меня.
– Ты извини меня, Захар Сергеевич, давай попрощаемся без коньяка, не боюсь я никого, но никогда еще за свою службу не представлялся своему начальству навеселе. – сказал Сергеев.
– Ну тогда раз так, забери этот коньяк в свой чемодан, когда-нибудь с кем-нибудь вспомнишь обо мне!
– Нет, Захар Сергеевич, не заберу я твой коньяк, такой редкий, по нашим временам напиток тебе и самому пригодится.
– Ах ты вот так? Нет брат не открутишься! Я ему машину, я к нему как к сослуживцу, а он воротит морду! Раз не хочешь выпить, эту бутылку заберешь с собой! – с этими словами Туров отобрал у Сергеева чемодан, открыл его и, вытащив из своего стола бутылку коньяка, вложил ее в лежавшее сверху полотенце.
– Ну тогда, Захар Сергеевич, я просто вынужден еще раз сказать спасибо! – улыбнувшись произнес Сергеев.
– Прощай, Иван Михайлович, за три месяца знакомства с тобой никого так не уважал, как тебя! – сказал Туров и обнял Сергеева.
– Прощай, Захар Сергеевич, – сказал Сергеев и не оглядываясь, вышел из кабинета.
В населенном пункте Кумылга, после официального представления командиру дивизии, Сергеев был направлен в полк, который ему предстояло принять. Штаб полка он отыскал поздно вечером южнее села в палатке, обложенной для маскировки с воздуха зелеными ветками. Внутри над самодельным столиком, освещенным автомобильной фарой, склонился капитан, которому на первый взгляд можно было дать лет сорок.
– Здравствуйте, товарищ капитан! – сказал Сергеев, боком протиснувшись в палатку.
– Здравствуйте, товарищ майор! –подняв голову, ответил капитан.
– Я, майор Сергеев, назначен командиром этого полка, вот, пожалуйста, мое удостоверение и предписание. – сказал Сергеев, подавая документы капитану.
– А я, начальник штаба, вверенного Вам полка, капитан Усов Глеб Гордеевич. – сказал капитан, забрав у Сергеева его документы.
– Значит нам с Вами предстоит служить вместе. – сказал
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
238
Сергеев, подавая руку Усову.
– Так точно, товарищ майор, а я Вас таким и представлял.
– Это каким же? – усмехнулся Сергеев.
– Мне вас полковник Туров описал, когда приезжал сюда, они с нашим Гуртьевым, оказывается, друзья, а теперь вижу, что не ошибся.
– Какие мы с Вами, покажут предстоящие бои. – сказал Сергеев.
– Да, действительно, впереди большие дела, товарищ майор.
– Предлагаю, начальник штаба, звать друг друга по имени и отчеству.
–Спасибо, меня это очень устраивает, там более, что я призван из народного хозяйства.
– Вы, Глеб Гордеевич, разве не имеете военного образования?
– Я, Иван Михайлович, закончил нормальнее военное училище, начальником штаба полка воевал в японскую, затем по ранению был уволен из армии в звании капитана, теперь вот снова призван. Вообщем я командир, видимо, нужен только для войны. – пошутил Усов.
– Все мы теперь, Глеб Гордеевич для войны. Отечество надо спасать, и бог с ним, кто создан для войны, а кто и нет! – сказал Сергеев.
Ознакомившись с обстановкой в полку и в связи с поздним временем, Сергеев решил общее построение полка отложить на завтра. Он попросил Усова пригласить к нему командиров батальонов и подразделений полка.
– А комиссаров батальонов не нужно? – спросил Усов. Сергеев хотел сказать, что это не совещание, а знакомство с командирами подразделений, но вдруг услышал властный голос вошедшего в палатку батальонного комиссара.
– Безусловно и комиссаров батальонов тоже! Сергеев посмотрел на вошедшего. Это был стройный подтянутый политработник лет тридцати пяти. Крутой лоб, волевой подбородок, недобрый взгляд глубоко посаженных глаз – все это подчеркивало в нем своенравного властолюбивого человека. На нем была новая темно-зеленая гимнастерка, снаряжение с двумя портупеями и пряжка со звездой.
– Я комиссар полка Фомичев Яков Филимонович! А Вы, как я понял, майор Сергеев, наш командир полка! – сказал Фомичев, подавая руку Сергееву.
– Да, я к вам назначен на должность командира полка. – сказал Сергеев, почувствовав покровительственное пожатие комиссаровой руки.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
239
– Что же Вы, Иван Михайлович, пренебрегаете нашим братом, уж вызывать, так наравне с комбатами, права у них равные и ответственность на двух одна! – сказал Фомичев и покровительственно посмотрел на Сергеева. «Спеси – хоть бочку засаливай!» – подумал Сергеев и отвернулся от Фомичева. Ему явно не понравился покровительственный тон комиссара. Фомичев, почувствовав обиду Сергеева, что-то хотел сказать, но в это время ж палатке подходили командиры, они просили разрешения войти и войдя рассаживались по углам. Сергеев внимательно вглядывался в лица вошедших командиров, кивал головой, когда просили разрешения войти и вдруг при свете автомобильной фары Сергеев узнал Ефимова. На петличках его появились еще по одному кубику. «Значит старший лейтенант Ефимов служит в этом полку, но кем? Год тому назад Ефимов был командиром взвода, прекрасный боевой командир! Теперь видимо командир роты автоматчиков? Да на Ефимова я всегда мог бы положиться как на себя!» – размышлял Сергеев, и не удивился, а обрадовался, когда Ефимов доложил о прибытии, что он командир третьего батальона.
– Здравствуйте, Геннадий Юрьевич! Видно мир тесен, вот довелось встретиться! – сказал Сергеев и подошел к Ефимову. Какую-то долю секунды он колебался – «обнять или не обнять!» Все-таки служебная обстановка, но отбросив эти формальности, помня только фронтовое братство, Сергеев обнял Ефимова и крепко прижал его к себе.
– Жив и здоров значит, в комбаты вырвался! – сказал Сергеев, похлопывая Ефимова рукой по плечу.
– Жив, Иван Михайлович, а комбатом стал случайно. Вы вот тоже полком командуете! – сказал Ефимов, не менее Сергеева, обрадовавшись неожиданной встрече.
– Ну что же, теперь снова вместе будем служить, садись сюда, после поговорим. – сказал Сергеев, и осмотрев всех присутствующих, обратившись к капитану Усову спросил:
– Все что ли, Глеб Гордеевич?
– Все, Иван Михайлович, кроме капитана Асланова, комбата два. В это время в палатку вошел черноволосый командир с одной шпалой на петличках и попросил разрешения присутствовать.
– Вы тут не присутствующий, а комбат второй, и как всегда прибываете по вызову последним, товарищ капитан Асланов! – сказал Фомичев.
– Виноват, товарищ батальонный комиссар, задержался!
– Садитесь, товарищ Асланов. – сказал Сергеев, и Асланов, шагая через ноги своих сослуживцев, забрался в самый темный угол.
– Я, майор Сергеев Иван Михайлович. Как вам, наверное, уже
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
240
известно назначен к вам командиром полка. Поскольку у нас мало времени для знакомства, решил вот по прибытии в полк встретиться с вами и немного познакомиться. Конечно, детально и более глубже познакомимся в процессе совместной службы и в предстоящих боевых действиях полка. Не скрою, что полк очень скоро отбывает в действующую армию, уверен, что в лице вас я найду взаимопонимание и опору, думаю наш командирский коллектив – это сплоченная дружная боевая семья, что и необходимо для боя. Что касается меня, то я приложу все силы, знания, чтобы быть достойным командиром этой боевой семьи! Сейчас уже поздно. Личному составу после вечерней поверки, отбой, до завтра хорошо отдохните и сами, кроме суточного наряда.
– А теперь у вас, по-моему, ко мне будут вопросы? – сказал Сергеев.
Из темноты угла палатки раздался голос капитана Асланова:
– У меня вопрос, товарищ майор.
– Пожалуйста, товарищ Асланов, так кажется звучит Ваша фамилия?
– Так точно, товарищ майор, а Вы товарищ майор, на фронте были?
– Да, товарищ Асланов, я был на фронте еще в прошлом году, но мы, к сожалению, тогда больше отступали, под Кременчугом попали в окружение и вышли из окружения только в декабре. Подробности Вам может на досуге пояснить комбат три старший лейтенант Ефимов. Асланов с удивлением посмотрел на Ефимова, а капитан Белан, сидящий рядом шепнул Асланову: «Они только что обнимались!» И, повернувшись к столу громко сказал:
– Командир первого батальона капитан Белан, у меня такой вопрос, товарищ майор. Вы сказали, что полк скоро отбывает в действующую армию, а можно узнать, куда?
– Вы, товарищ капитан Белан, в армии не новичок, а задаете такие не армейские вопросы. Придет время, и мы все узнаем, куда направят нашу дивизию и где нам придется воевать. – строго сказал Сергеев. Затем он еще раз окинул взором присутствующих и поскольку вопросов больше не было, посмотрел на комиссара, который с ухмылкой на лице сидел на табуретке, изредка поглядывая на Сергеева.
– Вы, товарищ комиссар, будете говорить?
– Да, конечно, пользуясь случаем скажу несколько слов: товарищи командиры и политработники, по пути следования из Омска на Саратовскую землю в полку не было ни одного нарушения воинской дисциплины, за исключением в третьем батальоне отстал от эшелона рядовой Мамаев. Здесь на месте партийная и
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
241
комсомольская организации полка много сделали для поддержания уставного порядка в подразделениях полка. На партийных и комсомольских собраниях было высказано, в том числе и вами, немало дельных предложений по укреплению воинской дисциплины и вдруг на днях серия дисциплинарных проступков. Например, на прошлой неделе у капитана Белана совершено три самовольных отлучки с выездом на станцию Кумылгу. Грубость в обращении и пререканиях с командирами отделений в первой роте. Во втором батальоне капитана Асланова самовольная отлучка, а боец Зарубин напился и пьяным валялся в кустах целых полдня. Хуже всех дисциплина в третьем батальоне у старшего лейтенанта Ефимова, с которым, Вы товарищ майор, только что обнимались. Так в седьмой роте произошел позорный случай, подрались два красноармейца, один из них находится в санчасти полка на излечении.
Это что же так мы готовимся к предстоящим боям с врагами Родины? Объясните политрук Бокалов, и Вы молодой комбат Ефимов, как могли произойти эти проступки, особенно драка между двумя бойцами Красной Армии? – с пафосом заключил Фомичев.
– Товарищ батальонный комиссар! Красноармейцы Герасимов и Власов выясняли между собой отношения чести. Я же Вам объяснял, что к Герасимову приезжала из Куйбышева его девушка, а Власов начал приставать к ней. Герасимов защитил свою девушку от пошлости Власова, тот ему сказал: «Нечего жадничать и тебе достанется!» Тогда Герасимов закатил Власову пощечину, а Власов бросился на Герасимова с кулаками и получил от последнего достойный отпор. – сказал Бокалов.
– Это что-то новое, товарищ Бокалов. Значит Вы драку между двумя красноармейцами называете выяснением отношений чести? И комбат Ефимов считает так же?
– Я разбирался в этой так называемой драке, думаю, виноват здесь в пошлом поведении Власов, а красноармеец Герасимов вел себя по-мужски. – сказал Ефимов.
– Значит Вы за одно с Бокаловым?
– Да, у нас с комиссаром разногласий нет! – сказал Ефимов. Сергеев недоуменно слушал разбирательство Фомичева и понял лишь одно, что с комиссаром полка ему не повезло. «Сейчас сюда бы Ивана Максимовича Малышева!» – подумал он, и ему очень захотелось встретиться с этим по-отечески строгим, но справедливым комиссаром. Однако разбирательство состояния дисциплины в полку, каким его представил Фомичев, затягивалось и надо было как-то потактичнее его прекратить. Сергеев посмотрел на Фомичева все еще доказывающего подчиненным командирам и комиссарам, что вражда между военнослужащими Красной Армии
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
242
наносит огромный вред ее боеспособности.
Воспользовавшись паузой Фомичева, который подбирал для своей аргументации нужные слова, Сергеев вдруг поднял руку и сказал:
– Товарищи командиры и комиссары, кажется мы вас задержали, сейчас время отбоя, не будем нарушать распорядок. Идите по подразделениям, проводите вечернюю проверку и делайте отбой. А о дисциплине поговорим завтра. Под негодующим взглядом Фомичева командиры и политработники разошлись. Когда палатка опустела, Фомичев исподлобья посмотрел на Сергеева и сказал:
– Вам не кажется, Иван Михайлович, что Вы дискредитировали меня перед подчиненными?
– Думаю, что нет, Вам, Яков Филимонович, надо понять, что не ко времени этот Ваш разнос. Да и вообще по дисциплинарной практике надо поменьше говорить. Как учил Суворов в своей «Науке побеждать» – Накажи и забудь!
– И это говорит кадровый боевой командир в должности командира полка? Эта суворовская наука побеждать безнадежно устарела и ни в коей мере не применима к современной армии. Дисциплина в Красной Армии зиждется на хорошо поставленной работе и на сознании каждым военнослужащим чувстве долга перед родиной и перед партией. Поэтому дисциплинарные проступки, также, как и успехи в воинском порядке, должны быть известны личному составу Красной Армии, в данном случае личному составу нашего полка. В этом заключается суть социалистического соревнования между бойцами, командирами, подразделениями и так далее. – сказал Фомичев, довольный своей аргументацией и снисходительно поглядывая на Сергеева.
– Я этих доводов не оспариваю, Яков Филимонович, за исключением суворовской науки побеждать, о которой Вы так нелестно выразились, но Вам как политработнику, надо бы попроще и поближе быть к своим подчиненным, теплота души и доброе слово командира и политработника дают эффект воспитания во сто крат больше чем самый строгий, пусть даже справедливый окрик. – сказал Сергеев.
– По-Вашему, я как комиссар полка, только и занимаюсь окриками и разносами?
– Похоже, что это так, Яков Филимонович.
– Ну что ж, Иван Михайлович, вот мы и познакомились, я тоже теперь имею ясное представление о Вас. Я рассчитывал на строгого, грамотного командира, который железной рукой наведет порядок в полку. Да, именно Владимир Ильич Ленин требовал в Красной Армии железной воинской дисциплины, а Вы со своей
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
243
простотой и теплотой души только навредите делу. Обниматься с последним комбатом, который рассуждает о дисциплине также, как и Вы, это уже называется панибратством. Честно признаюсь, именно так я и буду докладывать в политотдел дивизии в своем очередном политдонесении. Прощайте, Иван Михайлович! – сказал Фомичев и не подав руки Сергееву быстро вышел из штабной палатки.
– Да, Иван Михайлович! Напрасно Вы не сошлись в отношениях с Фомичевым. Теперь держитесь, этот человек с большими связями не останется в долгу перед Вами! – сказал Усов.
– Что может сделать Фомичев мне? Не может же он лишить меня права сражаться с врагом моего отечества, пусть в любом качестве, о чем-то другом я и не помышляю! – сказал Сергеев.
На следующий день с утра Сергеев обходил растяжение полка, проверяя выполнение распорядка дня. В семь часов зазвучал сигнал трубы для принятия пищи. Подразделения повзводно выстраивались возле своих полевых кухонь, и Сергеев отметил, что раздача пищи была организованна строго по инструкции без шума и суеты. Получив свои порции, бойцы располагались прямо на траве. Слышалось бренчание котелков, разговоры, остроты, смех – обычная будничная жизнь подразделений. Лишь изредка раздавались команды старшин рот и помкомвзводов.
В одном из подразделений, ловко орудуя черпаком в белом переднике и чепчике на подножке кухни стоял боец, крепкого телосложения, из-под расстегнутой гимнастерки которого были хорошо заметны полоски морской тельняшки. Он так и сыпал остротами, шутками, прибаутками, от которых бойцы от души смеялись. Сергеев подошел к кухне, смех срезу стих.
– Что же вы замолчали? – спросил Сергеев. Не умолкал лишь повар.
– Вот и я им тоже говорю, чем больше солдатского смеха, то начальству утеха! – весело ответил он на вопрос Сергеева.
– Это верно! – сказал Сергеев.
– А я им, товарищ майор, кашу раздаю вместе с юмором, нехай посмеются и моей кашей наслаждаются.
– Скажите, товарищ боец, зачем Вы надели тельняшку? Вы что в моряках служили? – спросил Сергеев.
– Так точно, товарищ майор, я из морской пехоты, да вот в настоящее время стал подданным царицы полей, так уж повезло мне! – ответил весельчак.
– А фамилию свою не сообщите, товарищ красноармеец? – спросил Сергеев.
– Это я здесь красноармеец, а вообще я краснофлотец Сивоконь, да, Николай Семенович Сивоконь!
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
244
– Это что же, Вас с Балтики сюда направили?
– Никак нет, товарищ майор, я в сорок первом сражался с фашистами под Севастополем, в восьмой бригаде морской пехоты, а потом получил тяжелое ранение, эвакуировали в Новороссийск, затем в Краснодар и сам не знаю почему-то привезли в Сталинград, затем в Горький, там эвакуировали в Киров, где и лечился!
– А как же морского пехотинца, да в повара. Вас это не огорчает?
– Ох как огорчает, товарищ майор, уж если не в морскую пехоту, то хотя бы в автоматную роту направили, а то воюй вот тут с черпаком в руках! – жаловался Сивоконь.
– Кем же Вы были в морской пехоте?
– В этом-то и моя беда, товарищ майор, и в морской пехоте я тоже воевал черпаком. Никто здесь не знал об этом, пока я не проговорился, и кто-то «донес» на меня капиталу Лазареву, он-то уж сразу забрил меня на кухню. Но я даже и здесь не очень огорчен. Страсть как люблю порадовать своих товарищей хорошим борщом или кулешом!
Знакомством с личным составом полка Сергеев занимался двое суток. В последний день такого мероприятия к двадцати часам Сергеев с комиссаром Фомичевым были вызваны в штаб дивизии. Когда они прибыли в село, оказалось, что штаб дивизии располагался в школе села. Там в одном из классов за партами сидели командиры и комиссары стрелковых, артиллерийских полков и других подразделений дивизии. Сергеев с Фомичевым заняли места за партами в противоположных углах класса. Это не ускользнуло от внимания комиссара дивизии старшего батальонного комиссара Свирина. До начала служебного совещания осталось несколько минут. Командир дивизии полковник Гуртьев то и дело посматривал на свои ручные часы и периодически поглядывал на входную дверь.
– Иван Петрович! – обратился он к начальнику штаба дивизии подполковнику Тарасову, – я не вижу командира истребительно-противотанкового дивизиона, уж оповестили ли Вы их штаб?
– Так точно, товарищ полковник, штаб истребительно-противотанкового дивизиона оповещен, майор Папулов обычно по-артиллерийски точен, и я уверен, что сейчас он появится здесь и доложит о прибытии, – ответил Тарасов. Сергеев вздрогнул, услышав фамилию Папулова, но не придал этому значения по той причине, что мало ли одинаковых фамилий на свете. Но когда в проеме двери появился стройный высокий и подтянутый артиллерист с двумя шпалами на петличках, который четко доложил Гуртьеву о своем прибытии, Сергеев часто заморгал глазами, все еще не веря, что в дверях стоит его лучший друг.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
245
– Что же Вы товарищ майор, служите в артиллерии и нарушаете первую заповедь артиллериста – быть аккуратным? – проворчал Гуртьев.
– Никак нет, товарищ полковник, аккуратность – мой девиз! До двадцати часов еще целых четыре минуты! – сказал Папулов.
– Мда! Вас, я вижу, врасплох не застанешь, но Вам же как старшему командиру, наверное, известно, что являться на совещание в вышестоящий штаб необходимо минимум как за пять минут до его начала. – сказал Гуртьев.
– Так точно, мне это известного главное, товарищ подполковник, я не опоздал и прибыл на совещание именно за пять минут до его начала.
– Садитесь, товарищ майор, и будем начинать! – сказал Гуртьев и еле заметная улыбка коснулась его глаз. Папулов прошел мимо стола и направился к последней парте, где сидел Сергеев. Он уселся на свободное место рядом с Сергеевым и только тут увидел своего соседа.
– Иван, это ты? – удивленно сказал Папулов.
– Это я, Данилка, да по тише ты, чертушко! – вполголоса ответил Сергеев.
– Вот это сюрприз! – сказал Папулов.
– Что там у Вас Данил Климович, место что ли не поделите? – спросил Гуртьев.
– Товарищ полковник, вот здесь майор Сергеев — это же мой лучший друг, вместе служили, вместе выходили из окружения в сорок первом! – сказал Папулов.
– Это очень интересно, Данил Климович, но все-таки обниматься будете после совещаниям сейчас заслушаем приказ на совершение марша нашей дивизией. – сказал Гуртьев и поручил Тарасову зачитать приказ. Для дивизии была поставлена задача форсированным маршем прибыть под Сталинград и войти в состав двадцать четвертой армии действующей с севера Сталинграда.
После получения задачи и уяснений деталей, не обусловленных приказом, командиры полков и подразделений разошлись по своим штабам. Лишь Свирин задержал комиссаров полков и дополнительно поставил им задачу на политическое обеспечение марша. Он обратил внимание комиссара полка Фомичева на сочетание сугубо служебных отношений с вновь прибывшим в нашу дивизию командиром полка майором Сергеевым с товариществом и дружбой, как и положено политработнику. В прошлом майор Сергеев характеризуется как грамотный в военном и политическом отношении, принципиален в поддержании уставного порядка в полку, является хорошим методистом и даже психологом.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
246
Кроме всего он участвовал в боях, где проявил твердость в принятии грамотных решений, смелость, отвагу и личную храбрость. Учтите это, товарищ Фомичев! – заключил Свирин.
– Товарищ полковник! При первом знакомстве с майором Сергеевым, я пока не обнаружил у него ни одного из этих качеств, о которых Вы сейчас сообщили мне. – сказал Фомичев.
– Напоминаю, товарищ Фомичев, что первое знакомство обманчиво. Приглядывайтесь к майору Сергееву и Вы их обнаружите! – сказал Свирин, давая понять, что разговор об этом окончен.
Выйдя из школы, Сергеев и Папулов действительно обнялись, стиснув друг друга в приятельских объятиях.
– Значит снова вместе будем воевать! Уж теперь-то я тебя, Иван, поддержу в бою настоящим противотанковым огоньком, целый дивизион отличных противотанковых пушек в моем распоряжении! – шутил Папулов.
– Да и у меня, Данилка, теперь, уж не батальон, пехота — это царица полей, что бы ты делал со своими пушками без такой царицы? – говорил Сергеев.
– Не спорю, Ваня, но расскажи, как ты стал командиром полка?
– В Саратов направили из госпиталя в запасной полк заместителем по строевой, готовил пополнение на фронт. А когда командира полка откомандировали в действующую, мне предложили занять его место. А тут ваша дивизия прибыла на саратовскую землю, учли мои рапорта и так далее, в общем осваиваюсь в линейном полку. Командую, пользуясь авторитетом моего предшественника, а как получится дальше, пока еще не знаю. – сказал Сергеев.
– Как бы там не получилось, Ваня, все равно поздравляю и, зная тебя, авторитетно заявляю, что у тебя все получится, можешь быть уверенным! – сказал Папулов.
– Спасибо, Данилка, ну а ты из госпиталя куда укатил, как ты получил противотанковый дивизион, да еще и отдельный?
– Направили меня из госпиталя в резерв главного управления артиллерии. Я там тоже писал рапорта, чтоб поскорей на фронт отправили, а меня вместо фронта да в Томск, через всю страну прокатили, там сформировали вот эту нашу дивизию, а артиллеристов не хватает, я сначала думал меня в Приморье направят, совсем загрустил, а тут вдруг узнаю, что нашу дивизию направляют под Саратов. Ну думаю, неспроста это, под Саратовым не станут держать полнокровное боевое соединение, все равно в действующую армию попаду! Так оно и вышло. От отпуска по
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
247
ранению я тогда отказался, а еще, Иван, сделал я запрос в Москву в Главное Управление кадров наркомата обороны и в исполком Красного креста по розыску семьи, вот жду ответа.
– А я вот уже получил известие о своей семье, в Свердловске они и все у них хорошо. В общем желаю тебе удачи, в этом деле!
– Рад за тебя, Ваня, ну давай уже попрощаемся да пошли в свои хозяйства, ночью ведь выступать. – сказал Папулов, и они, пожав друг другу руки расстались.
Полк Сергеева был назначен в авангард, а это обязывало штаб принять немало дополнительных решений. Сергеев приказал Усову получить в оперативном отделе дивизии топографические карты, сам приказал вызвать командиров батальонов и комиссаров, командиров всех подразделений полка, начальника тыла капитана Лазарева, и углубился в изучение маршрута движения, используя свою топографическую карту. Когда собрались командиры и комиссары батальонов и подразделений полка, решение на марш было уже готовым.
Вскоре прибыл капитан Усов, Фомичев где-то задерживался.
– Товарищи командиры! Под Сталинградом, в северном его районе немцы прорвали нашу оборону и вышли к Волге. Шестьдесят вторая армия, которая в самом городе ведет с немцами упорные бои, оказалась отрезанной от основных сил Сталинградского фронта и от коммуникаций снабжения армии всем необходимым для боевых действий. Командование Сталинградского фронта предпринимает усилия, чтобы отбросить немцев от Волги, но пока успеха не имеет, не хватает сил. Нашей дивизии приказано выступить в район боевых действий Сталинградского фронта, и 29-го августа прибыть в заданный пункт и сходу вступить в бой. Командир дивизии приказал нашему полку двигаться на марше в авангарде. В связи с чем приказываю полку начать движение завтра в один час, ноль-ноль минут.
Порядок построения колонны полка следующий: старшему лейтенанту Климову с батареей ИПТАБ выступить первыми. Батальон Ефимова является глазным отрядом дивизии. За Ефимовым следует батальон капитана Асланова с артиллерийской и минометной батареями, за вторым батальоном двигаются обе роты автоматчиков и завершает движение боевых подразделений батальон капитана Белана. Старшему лейтенанту Седых взвод зенитных пулеметов на боевых машинах распределить по отделениям по всей глубине колонны, в случае нападения противника с воздуха прикрывать полк своим огнем. Капитану интендантской службы Лазареву колонну с тыловыми подразделениями расположить в хвосте колонны полка, обеспечить личный состав полка горячей
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
248
пищей по моему указанию, но не более, чем через каждые пятьдесят километров пройденного пути. Я со штабом двигаюсь со вторым батальоном и подразделением боевой техники. Маршрут движения: Кугмылга, Арчеда, Иловля, Котлубань. Впереди передового отряда командиром дивизии высылается разведка. Связь с батальонами связными, сигнальными ракетами и голосом по колонне. Радиостанции развернуть только по моему указанию.
Старший лейтенант Ефимов, получите карты, а всем остальным получить кроки маршрута и таблицу сигналов. Мой заместитель – начальник штаба полка капитан Усов. А теперь сверим часы, на моих 9-ть часов 20 минут. Если нет вопросов – по местам! – закончил Сергеев.
– Иван Михайлович! Я прошу развеять мои сомнения: если в нашей дивизии крайне нуждается Сталинград, то почему мы должны следовать пешим маршем? Мы же будем совершать марш вдоль железной дороги до конечного пункта прибытия нашей дивизии? – спросил Усов.
– При рассмотрении деталей организации марша полковник Гуртьев сказал, что дивизия совершает марш пешим порядком потому, что в данный момент отсутствует подвижной транспорт или попросту нет вагонов для личного состава, Глеб Гордеевич, правда несколько открытых платформ нам выделили только для тяжелых артиллерийских установок.
Когда работа по подготовке к маршу кипела полным ходом, в полк из штаба дивизии прибыл комиссар Фомичев.
– Вы что же, Иван Михайлович, без меня отдали приказ на марш? – спросил он.
– Да, Яков Филимонович, приказ на марш мною отдан, время знаете ли не терпит, у меня такое правило: я большую часть времени на подготовку операции отдаю своим подчиненным командирам. – сказал Сергеев.
– Какой же батальон Вы направили в головной отряд? – спросил Фомичев.
– Третий, старшего лейтенанта Ефимова, он в сорок первом прошел хорошую школу походного охранения, когда мы с ним вместе с батальоном находились в окружении. – ответил Сергеев.
– Не знаю, Иван Михайлович, как Ефимов выходил из окружения в сорок первом, но за лето сорок второго на должности комбата, куда он попал видимо случайно, он мне крайне не понравился. Подведет Ваш Ефимов не только полк, но и всю дивизию!
– Не извольте беспокоиться, Яков Филимонович, Ефимов толковый командир, Вы просто еще не узнали его поближе. – сказал
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
249
Сергеев.
– Я прошу Вас, Иван Михайлович, скажу больше, я требую в последующих решениях и приказах чтоб было и мое участие. Я комиссар полка и наравне с Вами ответственный за полк! – с затаенной угрозой сказал Фомичев.
– Бывает, Яков Филимонович, в бою обстановка меняется настолько быстро, что совещаться с Вами для принятия решения мне будет просто некогда. Я буду принимать решения без Вашего участия. – сказал Сергеев и, повернувшись, зашагал в расположение тыловых подразделений полка. Там его с докладом встретил сухощавый капитан интендантской службы.
– Какие у Вас проблемы в подготовке к маршу? – спросил Сергеев.
– Я, товарищ майор, готовлюсь к этому маршу со дня дислокации полка в населенном пункте Кумалги. Продовольствие заложено полностью, технические средства для их перевозки и кухни в удовлетворительном состоянии, повара подобраны можно сказать хорошие, единственно, что меня беспокоит, это недостаточно емкостей для воды. Погода, как видите, стоит жара и, думаю потребление воды в походе удвоится.
– Что же Вы раньше не доложили об этой проблеме?
– Да я, товарищ майор, эту проблему уже решил, завтра к четырем часам мне дополнительно выделяют на время похода семь двуколок-бочек каждая по пятьсот литров и лошадки вполне приличные, да немного припоздают, но в пути догонят. –сказал Лазарев.
– Ну что ж это хорошо, что Вы, товарищ каштан интендантской службы решаете проблемы сами, посмотрим, как Вы обеспечите питанием людей на марше.
– Твердо уверен, товарищ майор, что служба тыла полк не подведет – ответил Лазарев.
Сергеев уже собирался уходить, как вдруг лукаво посмотрел на Лазарева и спросил:
– Говорите повара у Вас хорошие, а я вот случайно узнал, что Вы их забираете к себе прямо из боевых подразделений?
– Это Вы раз говаривали, товарищ майор, с Сивоконем. Он у меня самый лучший повар, до войны в ресторане работал поваром, да его пришлось забрать из роты автоматчиков, разумеется по приказу Вашего предшественника. – сказал Лазарев.
– Он не только хороший повар, но и прекрасный боец-весельчак! Берегите его, товарищ капитан. – сказал Сергеев и крепко пожал руку Лазареву.
В полночь полк Сергеева вытянулся в походную колонну и
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
250
форсированным маршем двинулся по приволжским дорогам. Молодые красноармейцы скоро начали прихрамывать, некоторые выбегали на обочину перематывая портянки. Сергеев дал сигнал остановить колонну и приказал всем еще раз перемотать портянки. Через пять минут полк снова двинулся вперед.
Старший лейтенант Ефимов, оторвавшись от основных сил полка, решил по своей инициативе выслать вперед головную походную заставу, силою до взвода, усиленного расчетом станкового пулемета «Максим». Но к рассвету этот взвод так измотался, что пришлось не только его снять с ГПЗ, но и, облегчив, отправить в хвост колонны. Теперь Ефимов погруженный в мысли шел вместе со своим комиссаром впереди колонны. Он думал о Сергееве: «Как быстро вырос Сергеев за время их разлуки, еще в январе был старшим лейтенантом, а вот уже и майор – командир полка и, правильно, таких командиров как Сергеев надо выдвигать! Хорошо, что я снова под его командованием, это мне просто повезло! А вот с комиссаром полка – придирой кажется повезло наоборот. К каждой мелочи придирается, даже старается выдумать какие-нибудь факты и потом смаковать их! Эх, товарищ батальонный комиссар Фомичев, куда Вам тягаться с Сергеевым! С ним в бой идти душа радуется, а вот с вами, товарищ Фомичев, в бой идти я бы остерегался!»
Мысли Ефимова прервал комиссар батальоне старший политрук Бокалов.
– О чем задумался, Гена? – спросил он.
– Да так, думаю вот о хороших и плохих людях. – сказал Ефимов.
– По-твоему, хорошие люди – это командир полка, майор Сергеев, а вот плохие – это комиссар полка Фомичев? – спросил Бокалов.
– А что, разве не так? Вспомни, когда нас собрал майор Сергеев для знакомства, как измывался над нами Фомичев.
– Вспомнил, ну и что? Фомичев просто не овладел опытом методиста и у него напрочь отсутствует этика. Но своим, как ты говоришь, измыванием над нами он страстно желал, чтобы искоренить недостатки и навести в полку порядок. – с улыбкой заметил Бокалов.
– Ты что, Проша, серьезно, что ли? – удивился Ефимов и посмотрел в лицо Бокалову, глаза которого искрились шутливой искринкой, он удерживал себя от того, чтоб не расхохотаться.
– Да, я вполне серьезно, потому что хуже всех дисциплина в третьем батальоне у старшего лейтенанта Ефимова, с которым при всех обнимается командир полка майор Сергеев. Там произошел позорный случай: подрались два красноармейца. Это что же, так мы
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
251
готовимся к предстоящим боям с врагами Родины? – подражая голосу Фомичева, комишонствуя, заключил Бокалов и не выдержав своей роли комика, расхохотался. Хохотал и Ефимов. Оторвавшись от своей седьмой роты их догнал ее командир старший лейтенант Менделидзе.
– Над чем смеетесь, товарищи начальники? – спросил он. Но Ефимов и Бокалов долго еще не могли успокоиться от пародийной шутки Бокалова. А когда успокоились, какое-то время шли молча. Наконец Ефимов вдруг заговорил:
– Знаешь, Проша, в сущности мы с тобой еще пацаны, нам бы в мяч играть или на вечеринках Камаринского отплясывать, а нам с тобой вручили стрелковый батальон и скоро в бой самым серьезнейшим образом!
– Одно другому не мешает, Гена, а то некоторые начальники зациклились на одной серьезности и даже при подчиненных, когда нужно быть веселым, выдавливают из себя вымученную начальственную улыбку, – сказал Бокалов.
– Это ты про Фомичева?
–Да пусть и про Фомичева, думаю, что настоящего комиссара из него не получится, на высокую пробу всех экзаменует бой. Тебе вот уже не нужно никаких экзаменов, ты в сорок первом прошел этот барьер, а вот мне, Гена, еще надо его преодолеть! – сказал Бокалов.
– Преодолеешь, Проша, я знаю, что преодолеешь, будем надеяться, что, побывав в бою даже Фомичев изменится и будет другим. – сказал Ефимов.
– Это ты серьезно?
– Вполне, Проша! Боевая обстановка будит в человеке дремлющие хорошие черты его характера, и все, что кажется в мирной обстановке очень важным и необходимым, в боевой становится второстепенным. Только трусов и подлецов фронт не исправляет. Они либо сдаются в плен, либо дезертируют в тыл, либо делают всякие пакости, чтоб уйти с передовой.
– А у вас под Кременчугом такие люди нашлись?
– Пожалуй, нет, не нашлись. Все сражались так, как подобает советскому воину. А вот потом, когда выходили из окружения встречался я с предателями, служившими немцам. Все они слабые, никчемные трусы, но есть среди них и идейные. Когда мы их взяли в плен, один даже стал произносить слова, полные ненависти к советской власти. Ненавижу, говорит, я вас всех и об одном жалею, что мало вас бил!
– Ну и куда вы их дели?
– Сергеев приказал отпустить, лишь одного палача расстреляли, он нашу девушку комсомолку убил.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
252
– А как же того идейного, тоже отпустили?
– Признаюсь, Проша, я его лично из пистолета расстрелял, прямо в рот пулю ему запустил.
– Ну уж так-то и расстрелял? Все-таки наш же был?
– Какой он наш? Сволочь он был и гад! У меня рука на него не дрогнула, да я и сейчас как вспомню, то и не жалею, что его поганючий рот прострелил! – сказал Ефимов.
– Понимаю тебя, Гена, я бы наверно, тоже так поступил, ненавижу предателей! Только вот не могу представить, как они мыслят? Душу предателя не могу понять! Сегодня он разговаривает с тобой, соглашается с твоими убеждениями, улыбается тебе в глаза, но выходит все это игра, он артистически играет роль честного человека, а в душе кто он? Он ненавидит тебя, твои убеждения, в любой удобный момент может нанести тебе смертельный удар из-за угла или в спину, во имя своего благополучия! – гневно произнес Бокалов. Тему разговора о предателях перехватили бойцы первой шеренги седьмой роты и эта тема захватила почти весь строй колонны.
Марш без привала продолжался уже более пяти часов. По вялости шага, по сгорбленным спина чувствовалось, что люди устали. Солнце уже достаточно высоко поднялось над горизонтом и его утренние лучи припекали плечи, сушили в горле. День обещал быть знойным, жара становилась все сильней и все больше ослабляла силы бойцов. До привала, принятия пищи надо было идти еще два часа. Ефимов решил проверить состояние личного состава в колонне и подбодрить людей. Отступив на обочину, он пропустил колонну седьмой и восьмой рот, лица бойцов были серые от пыли, в колоннах не слышно было ни смеха, ни шуток. Усталые хмурые лица с устремленным взглядом на дорогу представляло собой унылое зрелище. Ефимов зашагал по обочине рядом с бойцами восьмой роты и улыбнувшись, громко, так чтобы слышали все, сказал:
– Да что вы, товарищи бойцы, нагнали скуку на себя! Менее чем через два часа пути будет привал и завтрак! А ну-ка выше головы! Бойцы действительно приободрились, увидев своего комбата бодрым и веселым на их лицах появились улыбки, вялость и уныние сняло как рукой. Они еще мало знали этого молодого командира батальона, но солдатским чутьем чувствовали, что такому командиру можно верить во всем.
Труднее всех в пешем строю было станковым пулеметчикам. Они должны были нести на своих плечах тело пулемета, станок, щит и четыре коробки со снаряженными лентами. Здесь в колонне седьмой и восьмой рот станковых пулеметчиков выручала дружба и взаимовыручка. Части пулемета поочередно несли все бойцы
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
253
батальона. Только теперь Ефимов уяснил, что в головную походную заставу станковых пулеметчиков направлять было не целесообразно.
Через семь часов пути Сергеев приказал сделать привал на два часа. За эти два часа личный состав полка должен был принять пищу, привести себя, снаряжение и оружие в порядок и с новыми силами двинуться дальше по маршруту. За эти пройденные тридцать пять километров люди еще не полностью втянулись в темп марша и после привала новых сил не прибавилось.
Но на привале агитаторы успели провести с бойцами беседы о том, как вести себя на марше в жаркую погоду, а редакторы боевых листков выпустили красочную информацию, с острым юмором и даже после возобновления движения в ротах долго еще слышалось оживление, смех и даже хохот. «Вся эта политическая работа дело рук политруков и замполитруков рот, которыми командуют комиссары батальонов, значит не зря вчера вечером Фомичев долго разговаривал с ними, значит какой бы там ни был комиссар полка, а дело он свое знает и делает!» – подумал Сергеев, невольно проникнувшись уважением к комиссару полка Фомичеву.
Чем выше поднималось солнце, тем пасмурнее становились лица бойцов. Жара обезвоживала и изнуряла людей. Все чаще бойцы из своих фляг небольшими глотками пытались утолить жажду. Фляги быстро пустели, а жажда не покидала людей. Пыль из-под сапог серым облаком покрывала колонны, набивалась в зубах, попадала в глаза. После полудня Сергеев решил проверить состояние двигающегося впереди в головном отряде дивизии батальона Ефимова. Он приказал связному вызвать бронеавтомобиль, который двигался в хвосте колонны скачками запрограммированными отрезками пути. Когда к нему подъехал броневичок с небольшой башенкой наверху, он не стал занимать место рядом с водителем, а разместился в башенке, высунувшись из нее по пояс. Глухо заурчал мотор и броневичок, подпрыгивая на ухабах, помчался вперед. Вскоре показался батальон Ефимова. Задние ряды красноармейцев отстали от своих подразделений и растянулись по дороге. Сергеев приказал остановить броневик и, спрыгнув на землю, подошел к отставшим бойцам.
– Что это вы, товарищи бойцы, отстали от своих, ведь так можно потерять свой батальон. – стараясь быть бодрым, сказал Сергеев.
– Сил нет, товарищ майор, жара и страшно хочется пить! – сказал самый последний боец из отставших.
– Утром Вы, товарищи красноармейцы, должны были набрать в свою флягу воды, сделали ли вы это? – спросил Сергеев.
– Сделали, товарищ майор, но фляга давно пуста. В такую
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
254
погоду надо пить воду ведрами! – сказал боец.
– Как Ваша фамилия, товарищ красноармеец?
– Моя фамилия Власов.
– Вы из седьмой роты?
– Так точно из седьмой.
– У Вас, по-моему, был конфликт с красноармейцем Герасимовым?
– Значит уже и вам доложили об этом конфликте. Какой это конфликт, товарищ майор, просто поспорили из-за девушки, а тут уже на весь полк раздули о каком-то конфликте! – проворчал Власов, глаза его гневно сверкнули, весь он, выпрямившись, поднял голову и зашагал быстрей. «Значит не так-то уж и обессилел». – подумал Сергеев.
– Вот что, товарищ Власов, я о конфликте сказал к слову, и в дальнейшем не намерен Вас осуждать за это, а вот догнать свое подразделение Вы обязаны, да и вы все отставшие товарищи, ну-ка хватит раскисать и марш вперед! Что касается воды, то вода скоро будет доставлена в ваш батальон, а пить воду надо понемногу глотками, а не ведрами, как сказал красноармеец Власов, – сказал Сергеев, взобравшись в броневичок.
– Хорошо приказывать, «догнать»! Когда сам сидишь в броневике. – сказал Власов, но никто из отставших бойцов его не поддержал.
Подъехав к голове колонны батальона, Сергеев сошел с броневика и пристроился к шагающим Ефимов у и его комиссару Бокалову.
– Ну докладывайте, что у вас тут нового?
– Да все вроде бы нормально, товарищ майор, – ответил Ефимов.
– С разведкой связь поддерживаете?
– Так точно, товарищ майор! Правильнее, они, разведчики поддерживают, им конечно, проще, они на автомобилях, а мы пешим по пехотному! – пошутил Ефимов, но Сергеев не принял шутки.
– Что же Вы не следите за хвостом колонны батальона, там у вас в отстающих даже бойцы с седьмой роты плетутся! – строго сказал Сергеев.
– Есть следить за хвостом колонны батальона! – сказал Ефимов и посмотрел на Бокалова, последний уловив этот взгляд комбата тут же вышел из колонны на обочину дороги.
– Я буду двигаться в хвосте колонны. – сказал он Ефимову и скрылся за рядами идущих бойцов.
– Как настроение, Геннадий Юрьевич? – спросил Сергеев.
– Вполне удовлетворительное, до привала дойдем, хотя люди
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
255
изнурены, надо бы воды подбросить, товарищ майор.
– Забыл, как под Кременчугом шагали, тогда никто нам ничего не подбрасывал! – улыбнувшись. сказал Сергеев.
– Верно, товарищ майор, тогда подбрасывать не было кому, а теперь есть возможность и надо ее использовать.
– Ну хорошо, хорошо! Лазарев обещал на лошадях с бочками догнать колонну, я этому капитану верю! – сказал Сергеев.
– Спасибо, товарищ майор, за хорошие вести! А отстающие с седьмой роты – это моя вина.
– Ну хорошо, до встречи на привале, а отстающих все-таки подтяни! – сказал Сергеев и, выйдя из колонны, махнул рукой водителю броневичка.
Вечером после ужина полковник Гуртьев приказал личному составу дивизии отдыхать четыре часа. Поужинав, красноармейцы, подложив под голову свои скатки, мгновенно заснули. Лишь внутренний наряд да караулы боевого охранения не смыкали глаз. Ровно в назначенное время людей подняли. Повсюду раздавались команды на построение. Усталые, полусонные, бойцы подчинялись больше армейской привычке, чем осознанному действию в выполнении команды. Они вставали в строй, проверяли друг у друга наличие вещевых мешков, скаток, котелков, оружия и шанцевого инструмента.
Сначала после отдыха шагать было легче, но скоро ноги налились, словно свинцом, а голова падала на грудь. Некоторые засыпали на ходу. Лазарев предложил было для командира полка и штабных командиров повозку, правда груженую боеприпасами, но Сергеев тут же упрекнул его:
– Приберегите, Лазарев, лошадей! Штабные командиры вместе с начальником штаба полка шагали в колонне, лишь комиссара Фомичева нигде не было видно. Сергеев, заметив отсутствие комиссара в колонке приказал связному узнать, уж не случилось ли что с ним? Через час связной доложил, что комиссар находится в подразделениях тыла, он очень устал, изнемог и ему Лазарев выделил повозку. «Ишь ты! Вот и вся его логика воспитательного процесса, как не агитируй бойца, как не убеждай его стойко переносить тяготы и лишения службы, он все видит, учить и воспитывать подчиненных нужно по принципу: делай как я!» – думал Сергеев о комиссаре Фомичеве.
Тем не менее марш проходил своим чередом. Хотя людям в колоннах очень хотелось спать, но в ночных условиях идти было значительно легче. К утру на привале к Сергееву подошел Фомичев. Он поздоровался и подал ему руку.
– Вижу, Иван Михайлович, Вы совсем сдали. Надо подумать о
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
256
себе и о своем отдыхе. В санчасти есть две санитарные фурманки, которые полупустые двигаются за тылами, подождите их и выспитесь как следует, а то ведь и до Сталинграда не дотяните! – предложил Фомичев.
– Спасибо за заботу, Яков Филимонович, только я нуждаюсь в отдыхе столько же сколько любой боец полка. Вам тоже как комиссару надо бы быть поближе к личному составу, чем находиться в тыловых подразделениях! – сказал Сергеев.
– Эх куда хватили! Но Вы полностью неправы, командир полка – это не рядовой, если он будет вместе с красноармейцами переносить все невзгоды, ему просто не останется времени на такой пустяк, как командовать полком. А если в бою, то надо управлять боем, а не бежать вместе с бойцами с винтовкой в руках в атаку! – сказал Фомичев.
– Управлять боем – это не баранку крутить в каком-нибудь лимузине, прежде чем командир начнет командовать подчиненными в бою, он, наверное, должен иметь хотя бы кое-какой авторитет среди этих подчиненных, иначе его команды и приказы могут повиснуть в воздухе!
– А Вы полагаете, что Ваше амикошонское обращение с подчиненными поднимет Ваш авторитет? Глубоко заблуждаетесь, Иван Михайлович! Они, Ваши подчиненные, скоро Вас и признавать-то за своего командира перестанут. –иронически улыбнувшись, сказал Фомичев.
– Сколько же в Вас этакого высокомерия? Я, думаю Ваши подчиненные не только не почитают Вас как политработника, но и вряд ли уважают как человека! С этими Вашими качествами характера, Яков Филимонович, я бы Вам посоветовал подальше держаться от людей.
– Забавно, Иван Михайлович, уж не думайте ли Вы серьезно, что мои подчиненные при удобном случае разорвут меня на части, а Вас будут носить на руках!
– Вот что, Яков Филимонович, наш разговор зашел слишком далеко, поэтому давайте останемся каждый при своих убеждениях и прекратим нелицеприятную полемику. – сказал Сергеев и, направился в седьмую роту.
Весь день дивизия Гуртьева совершала форсированный марш уже по сталинградской земле, все ближе и ближе приближаясь к намеченной цели. К вечеру передовой отряд Ефимова достиг поселка Лог. Короткий привал для отдыха и принятия пищи командир дивизии назначил прямо в степи, как только миновали хутор Вишневый. Здесь части дивизии задержались на полтора часа и снова двинулись в путь. Теперь в хвосте колонны уже отстающих не было.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
257
Каждый боец понимал, что пройдена большая часть пути и до цели осталось не более ста километров. К тому же на каждом привале и даже в пути следования в полках распространялись листовки, выпускались боевые листки, выпускались ротные стенные газеты. В листовках и в беседах агитаторы разъясняли бойцам, что они не просто совершают трудный марш, а спешат на помощь частям, обороняющим город Сталинград от озверелых банд фашистов. Это вдохновляло бойцов и придавало им силы.
Вскоре командир передового отряда дивизии – командир третьего батальона старший лейтенант Ефимов прислал донесение, что преодолел небольшую речку под названием Иловля и подошел к населенному пункту с таким же наименованием. Командир дивизии приказал Сергееву выслать вперед и на правый фланг колонны походное охранение. Движение полка замедлилось, приближалась фронтовая зона. С рассветом наблюдатели за воздухом доложили, что в небе над колонной дивизии кружит одинокий немецкий самолет. Сергеев, увидев самолет, сразу же узнал немецкого разведчика Фокке-Фульф-187 или как его окрестили фронтовики попросту «рама»!
Со всех батальонов послышались бубнящие очереди крупнокалиберных зенитных пулеметов, но «рама» как ни в чем не бывало, пройдя вдоль колонны полка Сергеева удалилась на юго-запад.
– Он что бронированный что ли? – в сердцах сказал командир пулеметного взвода зенитных пулеметов старший лейтенант Седых.
– Этим Вы, товарищ Седых оправдываете неумение взвода метко стрелять по воздушным целям! – сказал невесть откуда взявшийся комиссар полка Фомичев.
– Что ж Вы, Яков Филимонович, поздно хватились? Целая ночь была в Вашем, распоряжении, можно было морально нацелить зенитных пулеметчиков на меткую стрельбу! – пошутил Сергеев. Не поняв этой беззлобной шутки, Фомичев с ненавистью пронзил Сергеева своим взглядом:
– Рано Вам, Иван Михайлович, доверили полк, Вам бы с мальчишками в лапту играть! Погубите Вы людей не за понюх табаку! – съязвил Фомичев.
– Видите ли, Яков Филимонович, на войне нельзя от чего-либо застраховаться. Вот сейчас немецкий разведчик с воздуха засек нас, знаю, что не даром он кружился над нашим полком, наверняка юнкерсов на нас наведет и уж как получится, будем отражать их атаки, всем, что у нас есть. Спрятаться-то некуда, кругом степь, да и потерь при этом не избежать. Кого же Вы тогда будете обвинять за эти потери? А насчет поиграть в лапту – с удовольствием! Вы
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
258
угадали, люблю эту игру с детства! – сказал Сергеев.
В лазурно-чистом небе ни облачка. Солнце палило нещадно.
Все это до чертиков надоело, все мечтали о пасмурной прохладе и даже тосковали о дождике, а Сергеев еще серьезно думал о юнкерсах, которые после визита «рамы» с минуты на минуту по его расчетам должны были появиться над колонной.
Опасения Сергеева подтвердились только через полтора часа. После донесения Климова, что его батальон достиг поселка Качалино, как и полагал Сергеев, юнкерсы в количестве девяти самолетов атаковали колонну со стороны солнца. Взвилась зеленая ракета отовсюду слышались команды «Воздух!» Подразделения рассредоточились справа и слева от дороги. Бойцы, лежа на спине, открыли огонь по самолетам из всех видов стрелкового оружия. Бубнили длинными очередями крупнокалиберные зенитные пулеметы, но юнкерсы, не обращая внимания на этот огонь один за другим с включенными сиренами пикировали на лежащих людей, орудия, повозки и, полевые кухни. Бомбы сериями взрывались вдоль дороги, поднимая в воздух части человеческих тел, колеса, доски, лоскутья брезента и других непонятных предметов. Сергеев также вел огонь из винтовки, поданной ему ординарцем. С хвоста колонны с диким воем и ржанием прямо на лежащих на земле бойцов второй роты неслась пара лошадей, запряженных в груженную фурманку. Повозка, подпрыгивая на ухабах во все стороны, сорила патронными ящиками. «Сейчас она ворвется в расположение второй роты и будет давить колесами и калечить копытами лежащих бойцов» – подумал Сергеев, он выхватил у лежащего пулеметчика ручной пулемет и, привстав на колено, прицелился в лошадей. Но не успев нажать на спусковой крючок, он опустил пулемет. Кто-то из лежащих бойцов прыгнул к мордам лошадей и, уцепившись за узду, повис на одной из них. Лошади, сделав еще несколько скачков, наконец, остановились, но висевший на узде боец, обливаясь кровью упал им под ноги. Сергеев приказал санинструктору штаба полка Шурочке оказать раненому бойцу помощь и узнать, кто это был? Через несколько минут Шурочка доложила, что боец Прозоров со второй роты, остановивший лошадей сам в помощи уже не нуждается, осколок ударил ему в грудь, пробив сердце. «Надо не забыть фамилию и представить его к награде посмертно!» – подумал Сергеев, возвращая ручной пулемет его хозяину.
Взрывы внезапно прекратились. Все увидели шестерку ястребков с красными звездами на крыльях. Юнкерсы, видимо уверенные в безнаказанности, прилетели на бомбежку без прикрытия, за что теперь платили сполна. Яки атаковали их с высоты, и разобрав каждый по одному Юнкерсу, оседлали с хвоста.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
259
Огненные трассы сверкнули из-под крыльев и сразу же задымили два юнкеров. Под радостные крики бойцов воздушный бой удалялся в южном направлении. Сергеев успел заметить, что уже у горизонта задымились еще два Юнкерса.
Из батальонов и подразделений полка начали поступать донесения. Потери были значительными: убито двадцать три бойца и два средних командира. Больше всех пострадали подразделения тылового обеспечения. Погибло семь красноармейцев и четыре лошади. Разбито две полевые кухни. Много оказалось раненых, которым оказали первую помощь, и они были направлены в медсанбат. Не потерял ни одного человека третий батальон старшего лейтенанта Ефимова, который успел укрыть батальон в ближайшей балке.
В Качалино Сергеева ждал полковник Гуртьев. Он приказал Сергееву сосредоточить полк в балке в двух километрах юго-восточнее Самофаловки. После того, как Сергеев передал капитану Усову о выполнении приказа командира дивизии, Гуртьев с подполковником Тарасовым, старшим батальонным комиссаром Свириным, подполковником Косенко с майором Сергеевым и батальонным комиссаром Фомичевым приступили к изучению местности на рубеже исходного положения для наступления полка Сергеева. Они с юга обошли высоту 113.9 и, скрываясь за небольшими складками местности, обследовали весь рубеж развертывания полка, а также впереди лежащей местности. По ходу рекогносцировки Гуртьев ставил частные задачи как Сергееву, так и командирам штаба дивизии. Он предупредил, что за неимением времени собирать командиров полков для постановки задачи на наступление не будет: полк Сергеева с минометным полком с исходного положения тригонометрическая вышка, что на восточных скатах высоты 133.4 и балка восточнее одного километра от этой высоты должен был атаковать противника на высоте 154.2 после овладения этой высотой – выйти в район юго-восточнее хутора Бродкин и в дальнейшем наступать в направлении северо-западных скатов высоты 143.3, разъезд Конный. Начало атаки утром в 8 часов 30 минут. Перед атакой по переднему краю противника, по замыслу командира дивизии наносится артиллерийский налет, за десять минут до конца артподготовки батальоны должны открыть огонь из стрелкового оружия по засеченным огневым точкам и живой силе обороняющихся и как только артиллерия перенесет свой огонь в глубину обороны противника полк без промедления поднимется в атаку. Когда Гуртьев с командирами штаба убыли в расположение соседа справа, Сергеев, указав рубежи развертывания батальонов, вывел полк на исходный рубеж и приказал приступить к
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
260
оборудованию окопов, траншей и ходов сообщения. Кроме боевого охранения, он выслал полковую разведку с задачей уточнить передний край противника и засечь его огневые средства. Главной задачей разведки был захват ценного языка.
Всю ночь на исходном рубеже полка велись земляные работы, работали молча, никто никого не подгонял. Командиры всех степеней с лопатами и киркомотыгами в руках работали наравне с бойцами.
Напряженность в работе не помешала Фомичеву во время перерывов с успехом организовать во всех подразделениях собрания ротных партийных и комсомольских организаций, где каждый член партии и комсомолец получили персональные задания на каждом этапе наступления полка. Одновременно политруки провели с личным составом своих подразделений беседы о приемах ведения наступательного боя, об использовании своего оружия о взаимной выручке и защите своего командира в бою.
Но не дремали и немцы. Всю ночь они бросали осветительные ракеты и обстреливали рубеж развертывания полка из орудий и минометов. Сергеев понимал, что немцы четко определили рубеж развертывания полка и безусловно догадывались о предстоящем наступлении. Понимал он и то, что элемент внезапности наступления был утрачен.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
261
Глава семнадцатая
Прорвав оборону на левом фланге шестого батальона восьмой гвардейской бригады, немцы дальнейшего успеха не имели и вынуждены были закрепиться на достигнутых рубежах. Остатки второго взвода третьей роты батальона, в составе которой сержант Самсонов со своим караулом, участвовали во вчерашних боях за Моздок, ночью вырвались из окружения и на руках вынесли всех своих раненых товарищей, среди которых оказался совсем еще юный младший сержант с медалью «За боевые заслуги» на груди и совершенно незнакомый бойцам второго взвода. Лишь один красноармеец с пункта боепитания доложил, что от пулеметчиков этот младший сержант прибежал на пункт боепитания и потребовал две пулеметные коробки со снаряженными лентами, которые и получил. Но вскоре стало известно, что станковый пулемет взрывом снаряда разнесло в щепки, а этого неизвестного мальчишку нашли в траншее еле живого с измятыми пулеметными коробками.
Перед тем, как отправить раненых в санчасть бригады майор Драгик подошел к ним и, увидев Аркадия был крайне удивлен.
– Да это же из расчета тех добровольцев, что сопровождали боеприпасы для нашей бригады. Они доставили нам четыре вагона шкасовских патронов, но ведь мне доложили, что этот классный пулеметчик и отважный младший сержант погиб? Кто-то говорил даже, что его похоронили на левофланговой высоте? Кто докладывал мне об этом? – спросил Драгик.
– Я, товарищ майор. –отозвался командир пулеметного взвода лейтенант Эмхвири.
– Что же Вы, товарищ лейтенант, выходит дезинформировали меня? – возмутился Драгик.
– Товарищ майор, мне об этом сказал из той же группы добровольцев сопровождавших груз, сержант Самсонов, он сказал, что в этого младшего сержанта Григорьева попал снаряд и от него ничего не осталось, кроме медали, пряжки ремня и станка пулемета за которым лежал Григорьев. – ответил Эмхвири.
– А этот сержант Самсонов где?
– Уехал, товарищ майор. Его и еще двух красноармейцев увезла бригадная полуторка на станцию Вознесенская.
– Вы, хоть, лейтенант Эмхвири, фамилии этих добровольцев записали?
– Так точно записал во взводный список на случай гибели или ранения чтоб в донесении отметить.
– Тогда, товарищ Эмхвири, донесите мне о боевых действиях этих славных ребят к особенно этого Григорьева, по-моему, они
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
262
поработали хорошо и достойны к представлению их к правительственным наградам. Кстати, что с этим юным младшим сержантом Григорьевым? – обратился он к санинструктору роты.
– Я, товарищ майор, осмотрела его, проникающих ран не обнаружила, наверное, ударился обо что-то. С левой стороны в грудной клетке сломано несколько ребер, которые сдавили грудную полость и это затрудняет работу сердца, необходимо срочно доставить в госпиталь!
Раненых погрузили в машину и увезли в санчасть бригады. В санчасти Аркадию наложили на грудь повязку, зафиксировав сломанные ребра и сделав инъекцию, направили вслед за Самсоновым на станцию, где раненых погрузили на летучку и увезли в Грозный. Затем они были переданы в санитарный поезд, следующий в Баку. В операционном вагоне Аркадию сделали операцию, а уже ночью разгружали на перроне бакинского вокзала, и он был направлен в бакинский госпиталь, расположенный во дворце культуры имени Шаумяна. Здесь Аркадий был помещен в палату для раненых в грудь. В большой комнате с лепными изображениями на углах и на потолке, с огромными окнами, словно гостьи из бедной родни, стояли обыкновенные железные кровати с белыми деревянными тумбочками. В этой палате лежали раненые рядового и сержантского состава. Сначала Аркадия положили на кровать, стоявшую почти по середине палаты во втором ряду, но вскоре был выписан из госпиталя пожилой боец, кровать которого стояла у окна и Аркадий попросил сестру положить его на место убывшего, который был выписан как безнадежно больной с отправкой на родину.
– Не хорошая примета, занимать место безнадежного человека, которого отправили на родину умирать! – сказал один из раненых.
– Я не верю в приметы! – изо всех сил, стараясь говорить басом, ответил Аркадий.
– Ишь ты, какой Фома не верующий! Сколько же тебе годков, парень? – спросил все тот же голос, доносившийся из дальнего угла палаты.
– Шестнадцатый пошел! – с гордостью ответил Аркадий.
– Ну раз шестнадцатый, значит давай знакомиться: я, например, Семен Горин, а тебя как зовут?
– А меня звать Аркадием, а фамилия Григорьев.
– Зачем же Аркадий ты хрипишь, пропил что ли голос-то? – спросил сосед по тумбочке, и все засмеялись.
– Да, нет, я не хриплю, просто у меня голос такой. – сказал Аркадий на этот раз сказав обычным своим голосом. Все засмеялись.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
263
– Не надо, Аркадий, басить и казаться старше своих лет. Каждый из нас с удовольствием бы перебрался в твой возраст, так что пока гордись своей молодостью! А теперь давай знакомиться и со мной, как никак, а я твой сосед по тумбочке и меня зовут Михаилом или просто Миша, фамилия моя Карнаух. Расскажи-ка Аркаша, где это тебя так садануло в грудь?
– Да поехали мы с сержантом Самсоновым и еще три бойца с нами, вообщем весь наш пулеметный расчет в командировку, сопровождали военный груз в девятую армию, под Моздоком немцы отрезали нам путь, разгрузили мы боеприпасы в поле, передали в десятую гвардейскую бригаду, а сержант Самсонов, когда оформил все документы, обратился к командиру, чтоб нас временно приняли к себе повоевать с фашистами, все же классные пулеметчики, и все равно обратно ехать нельзя. Командир согласился и нас направили на передовую вот там и садануло меня фашистским снарядом.
– Ну, а из пулемета-то по фашистам ты стрелял? – спросил Горин.
– А то как же, стрелял.
– Ну и много накосил их?
– Я не знаю, а потом у меня кончились патроны, и я побежал на пункт боепитания за снаряженными лентами, получил ленты возвращаюсь к пулемету, а тут как что-то ударит в грудь, больше не помню ничего. Очнулся в санитарной летучке.
– А где раньше до ранения служил, ты ведь, наверное, воспитанник? – спросил Карнаух.
– Я служил недалеко от Баку, есть такая станция Сумгаит. Потом никакой я не воспитанник, я еще в сорок первом принял военную присягу и сейчас младший сержант – станковый пулеметчик. – с обидой ответил Аркадий.
– Постой! Твоя фамилия Григорьев, говоришь? – спросил Карнаух.
– Григорьев, а что?
– А брат у тебя старший есть?
– Да есть у меня брат, мы вместе с ним до войны работали в Сумгаите, а началась война, он добровольно ушел на фронт, писал, что воюет под Севастополем, где сейчас не знаю. Вы дядя Миша, наверное, знаете, где он?
– Во-первых я тебе не дядя, а краснофлотец, Карнаух, а брат твой Филипп Дмитриевич Григорьев командовал ротой морской пехоты, а я был ординарцем у него – полушутя, полусерьезно сказал Карнаух.
– Вы, наверное, шутите, дядя Мише, ой, то есть товарищ краснофлотец Карнаух. – путаясь в словах сказал Аркадий. В палате
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
264
раненые засмеялись.
– А ты, Карнаух, тоже обращайся к Григорьеву по воинскому званию, как никак, а он младший сержант! – смеясь крикнул из угла Горин. В палате кто-то жалобно застонал:
– Да перестаньте вы, черти, орать, и так тошно на душе после операции!
– Тише, братва, надо уважать покой тяжело раненых. – сказал Карнаух.
– Дядя Миша! Я Вас буду называть все-таки так, расскажите о Филе, где он сейчас и что с ним? – в полголоса сказал Аркадий.
– Ладно, ради отважного ротного с восьмой бригады морской пехоты, расскажу тебе Аркадий, последние дни, проведенные с твоим братом, не пугайся, он жив и здоров, ранило его немного в бедро, но он сейчас, наверное, уже воюет под Новороссийском, моряк он у тебя что надо! – и Карнаух многозначительно показал Аркадию свой большой палец на правой руке.
– Оставил я его в нашем севастопольском госпитале, который уже к тому времени располагался в Новороссийске, послали меня на передовую к станице Шапсункской под Новороссийском, вот там в первом же бою шарахнуло меня осколком мины под левый сосок, осколок где-то под сердцем застрял и до сих пор там, врачи побоялись вытаскивать, так и живу с осколком под сердцем.
– А как же Филипп, где он сейчас? – спросил Аркадий.
– Не знаю, братишка, не знаю, дорого бы сам дал, чтобы узнать где он и что с ним? Уважали его моряки, да и я равнялся по нему. А ты не переживай, он у тебя завороженный, за восемь месяцев в Севастополе все пули и осколки его миновали, значит выдержит и бои под Новороссийском!
Шли дни. Аркадий быстро поправлялся. Иногда лежа в постели он слушал рассказы своего соседа Карнауха о Филиппе, а иногда он задумывался над тем, что случилось с ним за эти последние недели. Он думал о Филе, о маме о сестрах, а также о товарищах сослуживцах по Сумгаитскому военному складу боеприпасов. Он знал, что, если бы он дал весточку о себе в Сумгаит, наверное, приехал бы сержант Галелейский, а возможно узнал бы от него что-нибудь об Ирине. Но ему не хотелось давать этой весточки, ему вообще не хотелось никуда писать даже в Киров маме или сестре, да и что он им напишет? Что лежит в госпитале? Это только расстроит их. Наврать что-нибудь не поднималась рука, да и врать он не умел. Сломанные ребра уже не болели, во время последнего обхода хирург пальцами прощупал левый бок грудной клетки, куда пришелся удар от взрыва снаряда и, улыбаясь сказал:
– Ну ты Аркадий, молодцом! Так быстро сломанные ребра
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
265
еще ни у кого не срастались, если и терапия скажет добро, скоро можно будет выписывать! Аркадий и сам чувствовал живительную силу, с каждым прошедшим днем, наполнявшей здоровьем его юную грудь. Карнаух, его сосед и друг, тоже готовился к военно-врачебной комиссии, которая через неделю должна была состояться. Тот рвался на передовую в Новороссийск в свою морскую бригаду. И еще была у него мечта снова увидеть кого-нибудь из своих сослуживцев из восьмой бригады морской пехоты, погибшей под Севастополем. По мере приближения военно-врачебной комиссии и Аркадий задумывался над своей судьбой. Под впечатлением рассказов Карнауха его так же неудержимо влекло туда, на передовую и хорошо бы в морскую пехоту попасть, а еще лучше в роту Филиппа. Давно уже он не вспоминал то время, когда жил со старшим братом, как с врагом, теперь он гордился Филиппом, он знал, что Филипп стал совершенно другим человеком.
Однажды Аркадий попросил Карнауха взять его с собой под Новороссийск и, к его радости, Карнаух не только согласился, но и обещал просить об этом начальника госпиталя. Радостный Аркадий уже видел себя на передовой, в морской форме в расчете станкового пулемета и предвкушал встречу с Филиппом, а на следующий день случилось все наоборот: военно-врачебная комиссия в этот день не состоялась, у Карнауха вдруг случился сердечный приступ и его увезли в операционную, а Аркадия вызвал в кабинет начальник госпиталя, где к его удивлению, сидел на стуле капитан Алексеев. Почему-то в голове мелькнула нелепая мысль: «Значит Алексеева повысили в воинском звании!» А капитан Алексеев встал и улыбаясь пошел к нему навстречу.
– Вот так чудо! Мы все оплакивали погибшего Аркадия, а он жив и здоров! Ну, здравствуй, Аркадий!
– Здравствуйте, товарищ капитан, поздравляю Вас с присвоением очередного воинского звания! – невесело сказал Аркадий.
– Ты как будто недоволен чем-то или еще не совсем здоров? – сказал Алексеев, пожимая руку Аркадия, который молчал и лишь начальник госпиталя военврач первого ранга Зябликов сказал:
– Нам известны причины недовольства встречи с Вами, Николай Захарович, вашего питомца. Он просто хотел удрать под Новороссийск на передовую.
– Аркадий! Неужели тебя не интересует судьба твоих сослуживцев на военном складе? – спросил Алексеев.
– Очень интересует, товарищ капитан, а сержант Самсонов и Сипатов прибыли из-под Моздока?
– А ты, Аркадий, столько дней в госпитале пролежал и не мог
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
266
о себе дать весточку? А знаешь ли, что Самсонов убыл на передовую в свои десантные части, он считает тебя погибшим, а уезжая сказал, что мстить будет немцам за тебя. Да и матери твоей в Киров послали извещение о твоей гибели.
– Да, товарищ капитан, получилось не хорошо, это я виноват, – сбиваясь сказал Аркадий.
– Да ладно уж, собирайся, я за тобой приехал, хорошо, что военврач первого ранга сообщил мне о твоем лечении в госпитале в Баку, вот твоя красноармейская книжка, иди переодевайся и в полной форме вниз, в вестибюль, там я тебя буду ждать. – сказал Алексеев.
Одевшись уже порядком в изношенное обмундирование, подаренное, когда-то майором Исмаиловым из особого отдела бакинской армии ПВО и получив на руки справку о ранении, Аркадий вышел через пропускное бюро на улицу. Здесь в стороне припаркованная к тротуарам его ожидала хорошо знакомая старая грузовая полуторка. Капитан Алексеев легко запрыгнул в кузов, приказав Аркадию занять место в кабине рядом с водителем.
К военному городку склада подъехали к семнадцати часам. Аркадий смотрел на два дома начальствующего состава, на казарму зенитного дивизиона и казарму подразделения Шайхутдинова. Да, но это подразделение давно уже не Шайхутдинова, а капитана Алексеева, но Аркадий с сожалением и грустью вспоминал своего первого строгого не улыбчивого командира, капитана Шайхутдинова, который только внешне казался ему слишком суровым и недоступным. «Где-то он есть теперь? Эх попасть бы к нему на передовую!» – думал Аркадий.
В казарме красноармейцы восторженно встретили Аркадия, а прибежавший из ружейной мастерской сержант Галелейский так стиснул Аркадия в объятиях, что последний застонал от боли в груди.
– Ты что, Аркаша, ранен? – осторожно опустив его на землю спросил Галелейский.
– Немного садануло в грудь. – вспомнив выражение Карнауха ответил Аркадий.
– Ну что ж пойдем ко мне в мастерскую, поговорим. – сказал Галелейский.
– Может Григорьев голоден, а ты его сразу в мастерскую! – сказал подошедший старшина Морозов.
– Дядя Саша! Товарищ старшина! – воскликнул Аркадий и кинулся в объятия Морозова.
– Ну-ну! Не пристало тебе, Аркаша, проявлять женскую сентиментальность, ты же все-таки мужчина, пулеметчик и к тому же младший сержант, – обнимая Аркадия сказал Морозов.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
267
– Прости меня, дядя Саша, но я с Галелейским схожу в мастерскую, нам есть, о чем поговорить. – сказал Аркадий.
– Что ж, раз есть, о чем поговорить, иди, только на ужин без опоздания! – сказал Морозов, ревниво посмотрев на Галелейского.
В мастерской Галелейский рассказал о том, как сержант Самсонов привез печальную весть о гибели Аркадия, то бишь тебя.
– Но почему Самсонов решил, что я погиб?
– Знаешь, почему я поверил? Самсонов привез кусок ремня с медной пряжкой, такой был на тебе и еще помятую взрывом медаль «За боевые заслуги». Он рассказал, как сам видел взрыв снаряда у станкового пулемета, за которым ты якобы лежал. Он сказал, что на этом месте нашел растерзанные куски человеческого тела, клочки гимнастерки, медаль «За боевые заслуги» и вот этот американский ремень.
Мне бы заинтересоваться медалью, ее номером и все бы прояснилось, но тогда об этом никто и не вспомнил так правдив был рассказ Самсонова. Ты уже, наверное, знаешь, что Самсонов добился своего, и его направили в десантники. На прощание сказал: «Я, говорит, виноват в гибели Аркадия, я и буду мстить за него фашистам!»
– Да жаль, Петя, что сержант Самсонов уехал, очень хотелось с ним поговорить об этой злополучной командировке. – сказал Аркадий.
– Ну, а про Ирину, что ж ничего не спрашиваешь, или уже разлюбил ее?
– Этот вопрос, Петя, я отложил на десерт, ну а раз затронул его говори скорей, были письма?
– Вот видишь, лежал в госпитале в Баку и не мог о себе дать весточку, что ж ты так, Аркадий? Извини меня, но я сразу написал Ирине о твоей гибели, пусть думаю сразу у нее перегорит. Я чувствовал по ее письменным признаниям, которые ты мне показывал, она очень любила тебя! – сказал Галелейский.
– Почему ты говоришь любила? – спросил Аркадии.
– Да потому что, получив известие о твоей смерти она вряд ж кого полюбит, если не подвернется кто-нибудь другой особенный. – сказал Галелейский.
– Как у тебя, Петя, все просто: любила, и снова полюбит, если кто подвернется. – возразил Аркадий.
– А ты и не усложняй того, что просто, наверное, тебе правильно в свое время говорил ее отец, что может быть это и не любовь между вами, так как ребячья любовь не имеет глубины. – сказал Галелейский.
– Я, Петя, действительно люблю Ирину и никакая это не
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
268
ребячья любовь, я уже вполне взрослый юноша! – сказал Аркадий.
– А если ты ее любишь, то почему сразу же, как попал в госпиталь, не сообщил ей о себе, ведь адрес ее ты прекрасно помнишь.
– Но я как-то подавлен был всей этой госпитальной обстановкой и мне не хотелось сообщать о себе никому, даже маме.
– Неужели ты, Аркадий, не сообщил маме обо всем случившемся? Ведь ей из нашей части пошла эта пресловутая похоронка на тебя. Садись и пиши сейчас же, кстати, заодно напишешь и Ирине. – сказал Галелейский, рассердившись на Аркадия. Он усадил Аркадия за инструментальный стол, нашел бумагу, ручку с пером и чернила.
– Пиши, если ты считаешь еще меня старшим товарищем и другом!
Но следующий день старшина Морозов увидев Аркадия в строю пулеметного взвода спросил:
– Вы младший сержант Григорьев, сегодня заступите в наряд вторым разводящим?
– Есть заступить в наряд! – весело ответил Аркадий и повел свой расчет в пойму речки Сумгаит, где пулеметчики отрабатывали приемы заряжания, прицеливание и ведение огня. Занятия прошли хорошо, на перерывах пулеметчики никого не хотели слушать, кроме своего командира расчета. Правда многое им рассказал по прибытии из командировки сержант Самсонов, но они все это хотели услышать из уст самого воскресшего из мертвых Григорьева.
В карауле первые три смены Аркадий развел караульных на посты, как и полагается, но все остальные смены он почувствовал какую-то тяжесть в ногах и в руках. Автомат ППШ казался ему неимоверно тяжелым, слабость вдруг пронизала все тело. Когда он вывел смену в четыре часа утра, его уже не радовало ясное звездное небо и зорька на горизонте. Голова закружилась, небо вдруг поплыло куда-то в сторону, и он упал на землю, потеряв сознание. В санчасти Концертштейн констатировал ослабление организма в следствии перенесенной травмы в правом боку грудкой клетки и легкой контузии.
– Что же его опять направлять в госпиталь? – спросил капитан Алексеев.
– Нет, Николай Захарович, госпиталь ему не нужен, а вот отдых для его юного организма необходим. – сказал Концертштейн. Алексеев понимал, что в казарме, освобожденный от всех занятий и караула Григорьев не отдохнет, он все равно пойдет на занятия и запросится в наряд, да и небогатый рацион питания не будет способствовать восстановлению его сил, но куда его направить на
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
269
отдых, он придумать не мог.
Как и предполагал капитан Алексеев, освобождение Аркадия от занятий и нарядов улучшения состояния здоровья ему не принесло. Аркадий все равно ходил на занятия со своим расчетом и помогал дежурному по подразделению по различным мелочам. В конце концов, почувствовав себя получше, Аркадий сам начал просить старшину Морозова о назначении его в наряд. Людей в наряд как всегда не хватало, и старшина рискнул назначить Аркадия ночным патрулем по периметру объекта вместе с сержантом Моховым из второго взвода. Но испытания Аркадий не выдержал и подвел старшину роты. Где-то рано утром его опять пришлось отправлять в казарму, и дело дошло до санчасти. Старшина Морозов за назначение Григорьева в караул получил от капитана Алексеева выговор. Одновременно он приказал Концертштейну оформить документы на Григорьева и все-таки направить его в госпиталь. Но на следующий день на склад прибыл с очередной проверкой объекта из особого отдела капитан Иванов. Он до обеда просмотрел документы управления склада, а пообедав прибыл в канцелярию капитана Алексеева.
– Я бы хотел сейчас осмотреть охраняемый объект и караульную службу, – сказал Иванов.
– Хорошо, Алексей Петрович, я распоряжусь, чтобы нас до объекта подбросили на машине. – сказал Алексеев.
– Что Вы, Николай Захарович, мы с Вами еще не стары, чтобы пройти это расстояние пешком, идемте, Николай Захарович! – сказал Иванов.
Они вышли в коридор, и в это время открылась дверь в казарму, на пороге стоял юный младший сержант, в котором к своему величайшему удивлению капитан Иванов узнал Аркадия Григорьева.
– Что это значит, Николай Захарович, Вы же официально донесли в штаб армии о гибели Григорьева, но если я не сплю, то передо мной живой Григорьев?
– Так точно, товарищ капитан, это я! – четко доложил Аркадий, но бледность его лица, какая-то чуть заметная сгорбленность в его стане и болезненный тон голоса противоречил его напускной браваде.
– Вы что, Григорьев, больны? – спросил Иванов.
– Да что-то немного нездоровится, товарищ капитан. – уже не так четко ответил Аркадий.
– Пойдемте, Алексей Петрович, на объект, по возвращению у нас будет достаточно времени поговорить с Григорьевым. – вмешался Алексеев.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
270
– Ну что ж, пожалуй, пойдемте, надеюсь Вы, Николай Захарович, доложите мне суть дела, что у вас тут произошло. – сказал Иванов.
– Конечно, расскажу, а Вы Григорьев отдыхайте и ждите нас. – сказал Алексеев.
Они пошли по узенькой пешеходной дорожке через холмы, поросшие верблюжьей колючкой в направлении здания электростанции, которую некогда монтировал и запускал брат Аркадия Филипп. По пути капитан Алексеев подробно рассказал все приключения за последней месяц с юным младшим сержантом Григорьевым и о причине его болезненного состояниями сетовал на то, что некуда направить юношу для отдыха и восстановления сил после ранения и контузии, например, так же как вы его направляли в Грузию в какую-то деревню.
– В эту деревню направлять Григорьева уже нельзя: во-первых, это далеко, а во-вторых лейтенант Биладзе давно уже на передовой, воюет в горах Большого Кавказе, но выход есть. В штаб армии обратились председатели колхозов из поселков Маштага, Бузовны и Мардакян о временной передаче некоторых площадей под виноградником воинским частям, все равно говорят также пропадает лоза, ухаживать за ней некому, а тут двойная польза: и к солдатскому пайку прибавка на десерт, и лоза не одичает. В настоящее время штаб раздает участки воинским частям, думаю и вам бы не помешало взять такой участок для обработки пошлете двух солдат желательно садовников, а на уборку можно послать и подразделение. Вот туда и направьте вашего, да и нашего героя, для восстановления здоровья.
– Нет, Алексей Петрович, не можем мы взять такой участок, нет у нас свободных красноармейцев не только двух, но даже и одного трудно выделить. Составлять постовую ведомость – это только один старшина Морозов может. Да и Вам это хорошо известно! – сказал Алексеев.
– Я это понимаю, Николай Захарович, но там, где не хватает одного, всегда можно найти даже двух. Впрочем, подумайте, это не только для Григорьева нужно, а всем вам. Я доложу майору Исмаилову, а Вы завтра позвоните в отдел тыла интенданту второго ранга Тушкевичу. Ну, а если вы откажетесь от виноградного участка, Исмаилов, думаю все равно найдет место, куда направить Григорьева для поправки здоровья, как никак, а мы тоже в какой-то степени отвественны за него. – сказал Иванов, и они, минуя стороной здание электростанции, направились к дверям контрольно-пропускного пункта объекта.
Через три дня старший лейтенант интендантской службы Брагин положил на стол Алексеева документ, разрешающий
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
271
пользоваться участком земли, занятым под высшие сорта винограда в окрестности поселка Мардакян на берегу моря. В полуторку были погружены продукты на месяц, шанцевый инструмент, небольшой чугунный походный котелок и неизвестно откуда добытый огромный медный чайник.
Красноармейцев, желающих поехать на виноградники, в качестве садовников, оказалось много. Отобрали двух пожилых азербайджанцев-виноградарей родом из Кюрдамирского района по фамилии Газиев и Аликперов. Старшим к этим двум солдатам был формально назначен младший сержант Григорьев, но с Газиевым Алексеев поговорил наедине и дал ему указания по поводу младшего сержанта Григорьева. Газиев должен был выполнять приказания младшего сержанта Григорьева только по охране виноградника, а все хозяйственные дела он должен был взять на себя.
По разрешению Алексеева, сержант Галелейский вручил Григорьеву мосинский карабин и патроны к нему.
– Это на всякий случай, но применять оружие на виноградниках только в самом исключительном случае. – инструктировал Григорьева Алексеев. Когда их привезли на виноградник, оказалось, что там, утопая в зелени инжировых деревьев стоял небольшой домик с плоской крышей, стены были сложены из дикого камня. домик пришелся кстати, внутри его быстро навели порядок и вполне прилично расположились в его небольшой, но довольно уютной комнате. Старший лейтенант Брагин пожелал осмотреть участок, за ним пошли осматривать участок Аркадий и все прибывшие.
В это лето участок не обрабатывался. Лоза растелилась по песку, цеплялась за инжировые деревья, рассаженные по меже. Грозди винограда янтарного цвета лежали на песке, а кое-где висели на лозе, зацепившуюся за оборванную проволоку. Аркадий сорвав грозди прозрачных янтарных ягод, жадно глотал их сладкий виноградный сок. Газиев и Аликперов только чмокали языками да вздыхали:
– Очень жалко лозу, пропадает она без рук человеческих, надо много работать, чтобы привести участок в порядок. – сказал Газиев.
– Наберите мне в машину столько винограду, чтобы каждому из личного состава роты досталось хотя бы по одной грозди! – приказал Газиеву Брагин.
– Всмятку привезете, товарищ интендант третьего ранга, еще по старому званию обратился к Брагину Газиев.
– Пора запомнить, Газиев, что теперь я старший лейтенант интендантской службы, ну, а насчет «всмятку» ничего, что привезу то и на стол бойцам положим, а завтра приедем с посудой, уж какую
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
272
найдем и будем возить виноград пока весь не вывезем. – ответил Брагин.
Сбор винограда в заброшенном участке продолжался всю неделю, это был праздник для личного состава подразделения Алексеева. Газиев принес из поселка большой медный таз. Поставив его на камни перед дверью домика, предложил Аркадию надавить в него виноградного соку и когда Аркадий закончил эту работу, собрал сухие инжирные ветки и прошлогоднюю засохшую лозу, развел под медным тазом огонь. Вскоре сок в тазу закипел, но Газиев продолжал подкладывать в огонь сухой хворост. Через какое-то время на дне таза образовалась коричневая густая масса.
– Что это там осталось в тазу? – спросил Аркадий. Газиев не говоря ни слова, достал из-под своих обмоток алюминиевую ложку и ловко поддев ею тягучую массу подал ее Аркадию.
– На попробуй и узнаешь, что это такое, Аркадий сначала осторожно лизнул капельку массы, почувствовав на языке ароматную сладость, полностью облизал ложку.
– Да это же как мед! – воскликнул он.
– Нет это не мед, а душаб, самый сладкий и ароматный азербайджанский душаб, теперь, Аркадий, рви переспелый инжир, раскладывай его рядками на крыше, пока еще греет солнце, скоро подует ветер с севера придут холода, и мы ничего не успеем. – сказал Газиев.
Рвать переспелый инжир, который лип к рукам, падал на гимнастерку, было трудно. Пришлось Аркадию раздеться до трусов и продолжить сбор приторно сладкого желтого плода, но он все-таки справился и с этой задачей. Когда инжир завялился, Газиев в чугунном котелке из душаба и инжира стал варить варенье, есть которое без кружки воды было невозможно. Варенье складывали в глиняные амфоры, и в армейские котелки.
Однажды за ужином Газиев сказал, что предстоит большая работа по подготовке виноградника к зиме. Оказывается, чтобы лозу уберечь от зимних заморозков, ее надо было присыпать песком. Утром на работу по закапыванию в песок лозы вышли все втроем. Хотя младший сержант Григорьев значился командиром группы, всеми хозяйственными делами и работой в саду руководил Газиев. А поскольку никаких других дел, кроме хозяйственных не было, Аркадий охотно уступил Газиеву свои командирские права.
К концу октября с севера подули холодные ветры, и последние рядки виноградной лозы пришлось закапывать в песок уже одетыми в шинели. Когда эта работа была закончена, Газиев сказал Аркадию:
– Все, товарищ младший сержант, нам делать здесь больше
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
273
нечего, продуктов питания у нас осталось на три дня, надо докладывать старшему лейтенанту Брагину, чтоб приезжал за нами. По этому делу Аркадий решил сходить в поселок и отыскать телефон, откуда можно было бы позвонить в часть. Он поднялся на высокий берег, где располагался поселок, и выйдя из зарослей инжира, вдруг увидел знакомые очертания зданий за высоким металлическим забором, которые утопали в зеленых кипарисах и липовых деревьях. «Да это же Мардакянский госпиталь! Боже мой совсем недавно я здесь лечился от пулевого ранения в спину!» – подумал Аркадий. Он вспомнил, что комиссаром госпиталя старший политрук Колесников при помощи которого можно связаться по телефону с частью и решил зайти. Обойдя забор, он подошел к контрольно-пропускному пункту. Там сидела вахтерша тетя Надя, которая что-то вязала. Аркадий открыл дверь, тетя Надя подняла голову, и увидев Аркадия, охнула:
– Никак Аркаша! Господи да кажется в полном здравии, а нам сказали, что ты погиб! Ну иди-ка сюда, дай я на тебя посмотрю! По-моему, ничуть не изменился и даже поправился. Ну, садись, сынок, рассказывай! – причитала она.
– Нечего рассказывать, тетя Надя, служу в той же части, вот видишь какой был, такой и остался. Виноградник нам выделили рядом с вашим госпиталем, а я и не знал.
– Расскажи, Аркаша, что с тобой случилось? Говорили, что ты уехал в командировку и где-то под Моздоком будто бы погиб?
– Это верно, ездили мы в командировку, пришлось немного повоевать с фашистами, да ранило меня там.
– Слава богу, сынок, что живой остался, долго будешь жить! А у нас ранбольные почти все сменились, врачи многие убыли по переводу, а вот комиссара Колесникова еще не заменили.
– Тетя Надя, а Бовин Петр Тихонович еще здесь? Помните еще немецкого шпиона хотел задержать, да вторично им был ранен?
– Помню, сынок, все помню. Тут последнее время медсестра Аманова служила, вот ее перевели в Баку в один из госпиталей, так она забрала этого Бовина с собой. Говорили еле-еле выходили его, а она все-таки забрала его, и кто-то сказал, что поженились они!
– И адреса никто не знает? – спросил Аркадий.
– Может кто и знает, спроси у комиссара, у него, наверное, адрес имеется.
– Так я пройду к комиссару, тетя Надя?
– Иди, иди, сынок, уж кого, кого, а тебя-то пропустить, и Бог велел.
Аркадий прошел по знакомой аллее, вот хирургия, а тут на первом этаже столовая, на дворе ни души, дует холодный ветер, и
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
274
рваные тучи, почти цепляясь за верхушки кипариса, плывут на юг. Он поднялся на второй этаж, прошел по коридору и увидел дверь своей бывшей палаты, а рядом кабинет комиссара госпиталя. Аркадий не любил Колесникова, а за что, он и сам не знал. Просто ему не нравилась манера надменно разговаривать с собеседником, всегда серьезное официальное выражение лица, круглые сердитые глаза, узкие губы рта, особенно Аркадию не нравился голос, который в разговоре всегда имел интонацию какого-то недовольства в адрес собеседника или собеседников. Однако Аркадию необходимо было позвонить в часть и доложить капитану Алексееву об окончании работ на винограднике, и он открыл в кабинет комиссара дверь. Но комиссара в кабинете не оказалось, и Аркадий в ожидании сел на обитый кожей диван. Он внимательно осмотрел всю обстановку в кабинете и на письменном столе увидел среди прочих бумаг развернутый треугольник-письмо. На лицевой части треугольника, обращенного к нему он прочитал тот самый адрес, куда он писал Ирине в Свердловск. Обратив внимание на адрес получателя, он еще больше удивился, письмо было адресовано ему, только на квартиру подполковника Березина. «Наверное, это что-нибудь об Ирине, но зачем это письмо оказалось здесь у Колесникова, в развернутом виде, написанное незнакомым подчерком? Как оно могло попасть сюда?» – размышлял Аркадий.
Несколько поколебавшись, он взял треугольник в руки. Ровные строчки не знакомого человека, какой-то Яликовой гласили: «Я являюсь соседкой дома, где жила бабушка Ирины, да еще в последнее время в нем жила и Ирина. Получив Ваше письмо, я к своему удивлению узнала, что Вы живы и здоровы. А это значит Вы жестоко, бесчеловечно обманули Ирину. Как же Вы так смогли посмеяться над юной, чистой любовью? Значит, когда Вы были вместе с ней и потом в письмах Вы все лгали, а она, моя милая девочка, верила Вам и убивалась, когда узнала от Вашего товарища Галелейского, такого же как Вы о Вашей гибели. А теперь ответьте себе: «Вам не стыдно?» А еще пишете, что служите на прежнем месте. Об Ирине сообщаю, что она после того как узнала о Вашей гибели записалась добровольно в армию и убыла на фронт. И мне не известно, жива она или погибла. Если погибла, то примите грех в ее смерти на свою душу. Прощайте. Не знаю получите ли Вы это письмо, так как Вы забыли написать свой обратный адрес, а у меня есть только адрес Березина, ее отца, который тоже погиб где-то на Северном Кавказе. К сему не уважающая Вас Яликова Ф. А.»
Прочитав письмо Аркадий почувствовал, как загорелось его лицо. «Тысячу раз прав Петр Галелейский, обвиняя меня в том, что целый месяц молчал. Теперь Ирину я, видимо, потерял навсегда.» –
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
275
думал он. Аркадий не заметил, как вошел Колесников и как вдруг раздался его неприятный голос:
– Кто это тут хозяйничает на моем столе?
– Это я, товарищ старший политрук, вот случайно увидел развернутый треугольник, письмо, адресованное мне, почему оно у Вас?
– Видишь ли, Аркадий, Софья Алексеевна ездила в Сумгаит, там ей сказали, что ты после ранения здесь на винограднике, вот ей и отдали это письмо, чтоб передать его тебе. Но я очень извиняюсь, что не утерпел и прочитал его в надежде узнать про судьбу подполковника Березина. Конечно, мне было небезынтересно узнать и о судьбе Ирины, мы все-таки жили на одной площадке и семьями дружили, так что уж извини, Аркадий, пожалуйста!
Аркадий впервые услышал виноватый тон голоса Колесникова, и это так не вязалось с его теперешней должностью комиссара госпиталя и вообще с его всегда повелительно-гневным и строгим тоном.
– Вы, товарищ старший политрук, учили меня всегда быть предельно порядочным человеком, думаю, что Вам не надо было вскрывать письмо, адресованное не Вам! – сказал Аркадий, сам удивляясь своей смелости и круто повернувшись быстро вышел из кабинета.
– Постой, Аркадий! Ты ко мне пришел по какому-то делу, остановись же! – воскликнул Колесников, но Аркадий не обернулся. Тогда Колесников догнал его, положил руки на плечи и повернул к себе.
– Я же, Аркадий, извинился за свою, как ты говоришь непорядочность, ну извини еще раз и пойдем в кабинет! – виновато сказал Колесников.
– Я хотел позвонить капитану Алексееву, что мы работу на винограднике закончили, он должен забрать нас в течение трех дней, так как у нас кончаются продукты. До свиданья, товарищ старший политрук! – ответил Аркадий и дернув плечами, вырвался из рук Колесникова, затем он направился по коридору к выходу на лестницу.
На первом этаже у входа в столовую он чуть было не наскочил на нянечку, в которой узнал тетушку Зейнаб.
– Аркадий-оглы, мой маленький аскер, ты опять к нам?
– Нет, тетушка Зейнаб, я заходил к комиссару по делу.
– Где ты сейчас, Аркадий-оглы, как твое здоровье? – спросила она.
– Служу в Сумгаите, вот у вас здесь работал на виноградинках, поблизости у моря.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
276
– Аллах с тобой, сыночек, счастья тебе и здоровья, вижу, что спешишь, ну иди сынок, иди!
– Тетушка Зейнаб, а Вы не знаете, куда убыл ранбольной Бовин Петр Тихонович?
– Знала я его, сынок, выхаживали мы его тут, он чуть-чуть душу Аллаху не отдал, Аманова Аза подняла его на ноги, а потом, когда ему стало легче, она хлопотала, чтоб ее перевели в какой-нибудь госпиталь в Баку. У нее там отцовский дом на Баилова, с такой чугунной аркой на крыльце, известного хирурга Аманова Заура, это ее отец. Вот туда она хотела поместить Бовина. Не знаю правда, или нет, может и врут люди, а будто бы поженились они с Бовиным, а это не хорошо для них!
– Тетушка Зейнаб, а почему же это для них не хорошо? Петя так любит Азизу!
– А потому не хорошо, что разные они по вере. Бовин русскому Богу поклоняется, а Азиза Аллаху.
– Нет, тетушка Зейнаб, Петя вообще не верит в Бога, да думаю и Азиза тоже такая.
– Аллах с ними, пусть живут, я не против, да брат у Азизы есть совсем не в породу Амановых. Он уж больно очень, Коран блюдет и старается как мужчина опекать свою сестру, да только она брата своего и слушать не хочет. Он же грозился убить и Азизу, и Петю, если они поженятся по советским законам без муллы.
– Тогда как же быть Пете и Азе если они любят друг друга?
– А надо, чтоб Петя стал мусульманином. – сказал тетушка Зейнаб.
– А если он не захочет этого сделать?
– Тогда уезжать им надо куда-нибудь далеко на Дальний восток и не отзываться. – сказала тетушка Зейнаб.
– Вот это здорово! И Вы тетушка Зейнаб, считаете это справедливым?
– Я верю в Аллаха и свободное от работы время молюсь. Наверное, я много нагрешила, что Аллах так покарал меня, забрав к себе моего Рахима. Но я против того, чтоб разлучать молодых, если они любят, пусть живут себе, Аллах сам разберется в их грехах и, если надо покарает их, как покарал меня. – сказала она и горестно посмотрев на Аркадия, повернулась и молча зашаркала старыми солдатскими ботинками, которые ей были явно не по ноге.
Сообщение тетушки Зейнаб заставило Аркадия задуматься о Бовине и Азизе. Он решил во чтобы-то ни стало повидаться с ними и узнать, угрожает ли им опасность от брата Азизы. «Надо предупредить Петю и Азизу об этом!» – размышлял он.
Аркадий решил встретиться с медсестрой Шурой Алексеевой.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
277
У дежурной сестры отделения он спросил про Шуру.
– Она ушла на второй этаж, ее послали в аптеку! – неприязненно ответила дежурная сестра.
– Спасибо, я подожду. – ответил Аркадий.
– А Вы по какому вопросу, товарищ младший сержант? – спросила сестра.
– По личному! – ответил Аркадий.
– Если по личному, то пройдите во второй корпус, в коридор приемного покоя, Вам ее позовут, здесь посторонним находиться нельзя! – официально заявила медсестра.
– Откуда ты взялась здесь, зануда несчастная! – не выдержав официального тона дежурной медсестры, сказал Аркадий. Она с ненавистью посмотрела на Аркадия и встала со стула:
– Вот что, товарищ посторонний, а ну-ка освободите отделение, пока я не вызвала дежурного врача! – закричала медсестра. Аркадий усмехнулся и глядя в глаза дежурной медсестре спокойно сказал:
– Вызывай сюда кого хочешь, а я никуда не уйду! – дежурная медсестра схватила трубку телефона и набрав номер, заикаясь от злости стала кому-то жаловаться, что пришел какой-то младший сержант, дебоширит и мешает мне работать!
– Сейчас Вас поставят на место! – сказала она, кладя трубку. Минуты через три в отделение зашел дежурный врач Аганесьян. Увидев Аркадия он позабыв зачем пришел, воскликнул:
– Аркадий! А мы тут слышали, что ты погиб! Все переживали, а я больше всех! И он обнял Аркадия, похлопывая его по спине ладонью.
– Я тоже рад вас видеть, дядя Арам. Узнал, что Бовин убыл от вас с Амановой, вот пришел узнать, где он и как мне его повидать? – сказал Аркадий.
– Ну что ж мы стоим в коридоре, пойдем в ординаторскую, там и поговорим. Они пошли по коридору, а дежурная сестра недоуменно смотрела им в след. От Аганисьяна Аркадий узнал, что Азиза теперь работает в госпитале 5030, который размещается во дворце культуры имени Шаумяна.
– Я думаю, найдешь, – сказал Аганесьян.
– Найду, дядя Арам, ведь в том госпитале я более месяца лежал после контузии.
– Да, Аркадий, ты у нас как заправский воин, ранение, контузия, берегись, чтобы третий раз не было чего-то еще. – сказал Аганесьян.
– На то и война, чтоб получать ранения и контузии! – весело сказал Аркадий.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
278
– Прости, Аркадий, я пошутил, не желаю тебе больше никаких ранений и контузий, а желаю мира, добра и самое главное здоровья! – сказал Аганесьян. Они попрощались, Аганесьян проводил его до дверей ординаторской и Аркадий пошел к выходу через дежурную сестру. Там стояла Шура Алексеева. Увидев Аркадия, она подбежала к нему, обняла его и покружилась с ним несколько раз.
– Здравствуй, Аркадий! Жив, здоров и красив, а тут тебя уже похоронили! Ну где ты теперь? – весело щебетала Шура.
– На старом месте, в Сумгаите, вот зашел к вам повидаться, узнать у вас, где Азиза устроила Петю? И правда ли, что они поженились? – спросил Аркадий.
– Они живут в квартире у главного хирурга госпиталя 5030, квартира на Баилова, а насчет женитьбы официально они еще не расписались. Пойдешь в госпиталь, найдешь там и Азизу. Кстати передавай ей от меня привет. – сказала Шура.
– Спасибо, Шурочка, очень рад был увидеть тебя! – сказал Аркадий, но к нему вдруг подошла дежурная сестра, с которой в начале получился конфликт.
– Прости меня, Аркадий. Я очень строго обошлась с тобой, я не знала, что это тот самый Аркадий, о котором от девочек я так много наслышана! – сказала она.
– Да что ты, я не обижаюсь, я так и понял, что ты тут новенькая. Я тоже не сахар, мог бы и повежливее быть. – сказал Аркадий.
– Но скоро через два три года ты Аркадий будешь лучше, чем сахар, девочку себе еще не завел? – улыбаясь, сказала Шура.
– Нет у меня, Шурочка, девочки, вот как ты сказала, через два три года буду иметь ввиду тебя! – ответил Аркадий.
– Буду ждать! – сказала Шура. Он протянул ей руку, затем пожал руку дежурной медсестре и вышел из корпуса.
Колесников сообщил Алексееву по телефону просьбу Аркадия. Старший лейтенант Брагин приехал за ними на следующий день. Когда все было погружено, а Гаджиев и Аликперов удобно устроились в кузове, Аркадий подошел к Брагину и попросил его заехать в госпиталь находящийся во дворце имени Шаумяна.
– Зачем это тебе нужно? – сказал Брагин.
– Товарищ старший лейтенант, у меня есть друг Бовин Петр Тихонович. Он был контужен под Ростовым и семь месяцев лежал в Мардакянском госпитале. В настоящее время кажется выписался из госпиталя и проживает с женой в Баку, жена его медсестра теперь работает в бакинском госпитале, что во дворце Шаумяна. Это займет немного времени, но я повидаюсь с другом. – сказал Аркадий.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
279
– Нет, Григорьев, у нас просто нет времени заезжать к твоим друзьям. Надо срочно ехать в часть. Алексеев приказал к тринадцати часам быть в части.
– Товарищ старший лейтенант, мы всего затратим не более пятнадцати минут, но мне очень нужно увидеть своего друга. Вы разве забыли, как Вы просили моего брата побыстрей запустить электростанцию, и он запустил ее как раз в день начала войны! – сказал Аркадий!
– Вот, еще чего вспомнил! Вспомни и то, как я тебя одевал и обувал, все надо было перешивать да подгонять, так, что мы с тобой квиты! – улыбнувшись ответил Брагин. – ладно уж, ради нашего старого знакомства так уж и быть, заедем к твоему другу, только не задерживаться там! – сказал Братик и залез в кабину.
В Баку приехали без десяти минут двенадцать. Шофер знал, где дворец Шаумяна, быстро подъехал к госпиталю. Там Аркадию сказали, что Аманова отдыхает после дежурства, дом ее на Баилова единственный с чугунной аркой у крыльца.
– Ну что ж, поехали на Баилова, да только поскорей! – торопил Брагин шофера. Шофер, знал прекрасно город, он узкими переулками наконец выехал на Баилова и включил прямую передачу. Издали увидев чугунную арку у крыльца дома, он сбавил скорость. Машина обогнала идущую по улице группу патрулей во главе со средним командиром. К патрулям навстречу шел, прихрамывая на левую ногу майор. Старший патруля отдал ему честь, майор четко, но с каким-то пренебрежением приложил руку к козырьку фуражки и быстро опустил, Аркадий, наблюдавший за патрулями, с какой-то симпатией посмотрел на майора и вдруг лицо его кого-то напомнило ему. «Кто же этот стройный и симпатичный майор, красивые усики и бакенбарды, глаза его были до чертиков знакомы. И эта хромота на левую ногу?» – думал он.
Их машина уже проехала наряд патрулей и хромого майора. Аркадий вдруг вспомнил: «Это же бандит – главарь, который меня допрашивал на их базе в сумгаитской пойме!»– вспомнил он, Аркадий глянул еще раз на удаляющегося майора и отчаянно заколотил по кабине. Скрипнув тормозами, полуторка резко остановилась. Из кабины высунулся Брагин.
– Что проехали твое крыльцо? А, по-моему, вот оно впереди! – сказал он.
– Товарищ старший лейтенант! Тот хромой майор, – он показал на идущего и хромающего командира, который был уже на расстоянии около пятидесяти метров, – он бандит! Да, тот самый, который допрашивал меня на их базе и хотел убить! – сбиваясь объяснил Аркадий.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
280
– А ты не ошибаешься? – спросил Брагин.
– Нет, товарищ старший лейтенант, это он! – взволнованно сказал Аркадий. Брагин быстро выскочил из кабины, побежал к патрулям и что-то сказал командиру. Патрули вдруг повернули и побежали к далеко ушедшему майору. Майор, услышав сзади себя шум, обернулся. Увидев бегущих патрулей, сообразил, что патрули бегут к нему. Он повернулся к ним и стал спокойно их ждать. Старший патруля – лейтенант, подбежав к майору, потребовал от него предъявить документы. Майор спокойно достал из нагрудного кармана гимнастерки удостоверение личности и отпускной билет на три месяца. Лейтенант, не усмотрев ничего подозрительного в документах майора собирался уже отпустить его, но к этому моменту подошли Брагин и Аркадий.
– Да, это он! – сказал Аркадий, а Брагин добавил, обращаясь к лейтенанту:
– Задержите его, товарищ лейтенант, это шпион. Майор глянул на Аркадия, видимо узнав его, вдруг выхватил из кармана пистолет и выстрелил сначала в лейтенанта, затем в патруля, который находился ближе всех. Третьим выстрелом он намеревался сразить Аркадия, но Брагин ударил майора ребром ладони по шее, тот нагнулся и выпустил из рук пистолет. Брагин приказал патрулям связать руки задержанного майора его же брючным ремнем, лейтенанта и патруля уложить в кузов полуторки и отвезти в ближайший госпиталь.
Пока отправляли раненых, Аркадий показал на чугунную арку дома и сказал, что бандит вышел из него. Брагин приказал сержанту из состава патрулей найти ближайший телефон, связаться с комендантом города и доложить обстановку. Затем он приказал оставшимся патрулям следовать за ним к дверям дома с чугунной аркой, оставив двух вооруженных красноармейцев на улице охранять задержанного майора и вход в дом.
Приблизившись к двери дома, он убедился, что она заперта изнутри. Стук в дверь и звонки положения не изменили, в доме стояла полная тишина.
– Ломайте дверь прикладами! – приказал Брагин патрулям, которые быстро вышибли дверь и взяв на изготовку свои карабины, вошли в проем. Брагин, держа в руке свой пистолет также вошел в коридор, затем в гостиную и обошел все комнаты. Он нигде никого не обнаружил. Аркадий направился в самый конец коридора и вдруг увидел дверь, видимо в подсобную комнату, припертую черенками метлы и лопаты. Он с трудом вытащил из-за паза двери сначала лопату, затем и черенок метлы. Открыв дверь, Аркадий увидел полумрачное помещение, в котором у входа стояла девушка,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
281
наготове державшая в руке нож.
– Аркадий, это ты? – воскликнула она и бросила нож.
– Азиза? Что ты тут делаешь? – удивившись, спросил Аркадий.
– Я и Петя здесь были в плену у моего брата Мамеда! – ответила она облегченно вздохнув. Осмотревшись в полумраке, Аркадий теперь только увидел на полу лежавшего Бовина, который от слабости даже был не в состоянии сидеть.
– Аркадий! Ты наш, как ангел избавитель. – еле слышно сказал он.
– Не я, а старший лейтенант Брагин с патрулями. – сказал Аркадий. Он позвал старшего лейтенанта Брагина, который приказал положить измученного ранбольного Бовина на диван.
– Больше в доме никого нет? – спросил Брагин Азизу.
– Я не знаю, но если мой брат и его наставник Керим не успели удрать, то они могли спрятаться на чердаке. – ответил Азиза. Брагин, взяв с собой одного патруля поднялся по указанной Азизой лестнице на чердак и там они обнаружили перепуганных юношу и пожилого мужчину. Когда их привели в гостиную, оба они, упав на колени, просили о пощаде.
– Мы здесь не судьи и не можем вас миловать или наказывать, вам придется подождать. – сказал Брагин.
Прибыла грузовая машина Брагина, а за ней приехал на грузовой машине комендант города со взводом красноармейцев. Забрав задержанных и записав координаты старшего лейтенанта Брагина, комендант уехал. Аза стала звонить в свой госпиталь, чтоб прислали машину за ранбольным Бовиным, у которого открылись на груди раны.
– А мы поехали домой! – сказал Брагин своим бойцам и Аркадию. Они устроились в кузове полуторки и водитель, включив передачу, поехал к баладжарскому спуску.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
282
Главе восемнадцатая
В Кирове вторая зима войны началась со снежных заносов. В областном центре по улицам иногда прекращалось движение транспорта, нарушился график движения поездов на железной дороге. На расчистку железнодорожного полотна было привлечено все трудоспособное население города и прилежащих к городу поселков.
Кожевенно-обувной комбинат в Коминтерне начал давать сбои. Не хватало сырья, химикатов, продовольствия. Во второй половине декабря вьюги наконец улеглись, дороги расчистили от снега, и жизнь снова начала функционировать в полную силу. Но даже после наступления ясных морозных дней и расчистки дорог производственный процесс комбината все еще не мог набрать темпов, установившихся до заносов.
Перед новым годом Лиду Григорьеву, которая так и осталась работать шофером на полуторке, вызвали к диспетчеру. Тем ей вручили путевку и накладные с доверенностью на получение химикатов на шубоно-овчинном комбинате города Кирова. У Лиды появилась возможность заехать к двоюродному брату Григорьеву Алексею, работающего механиком транспортного отдела завода имени Лепсе. Она прогрела мотор, проверила тормоза, по привычке осмотрела машину со всех сторон и села за руль. Но в это время по селектору ее вызвали к Звягину.
– Что еще, Евстрат Селиверстович? – спросила она Звягина.
– Возьмешь к себе в кабину товарища Папулову. – сказал он, указав на женщину, сидевшую на стуле у дверей. Только тут Лида заметила симпатичную молодую женщину, приветливо посмотревшую на нее.
– Хорошо, Евстрат Селиверстович, веселей ехать! – сказала Лида и жестом пригласила ее на выход.
– Товарищ Папулова – инженер с завода Лепсе, на этом заводе тебе необходимо загрузиться запасными частями к генераторам нашей электростанции, вот тебе дополнительно накладные и доверенность для получения груза. Товарищ Папулова поможет тебе получить груз. – сказал Звягин и протянул Лиде документы. Она взяла их, усмехнувшись про себя и подумала: «Не было счастья да несчастье помогло!»
– Пойдемте, товарищ Папулова! – обратилась она к женщине, и они вышли из конторы. У машины Папулова с улыбкой протянула Лиде руку:
– Познакомимся поближе, фамилию Вы мою уже знаете, зовут меня Тамара!
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
283
– Очень приятно, я Лидия Григорьева. – сказал Лида, и они обменялись рукопожатием. Сначала ехали молча. Лиде Папулова почему-то не понравилась: «Молчаливая какая-то, да и фамилия видать не русская». – думала она.
– Вы не из татар? – первая спросила она пассажирку.
– Почему бы так решили? Разве я похожа на татарку? – вопросом на вопрос ответила Папулова.
– Фамилия у вас странная, я таких еще не встречала.
– Муж мой с такой фамилией.
– Ваш муж, конечно на фронте?
– Да, на днях получила от него письмо из-под Сталинграда.
– Под Сталинградом? Значит, громит там фашистов? Надо ему спасибо сказать!
– А Ваш муж, Лида, тоже на фронте?
– А как же, сейчас не найдешь женщины, у которой муж не на фронте, разве что большие специалисты на военных заводах еще остались! Они снова умолкли. Лида в поселке Макарье резко повернула вправо, машина подпрыгнула на ухабах, и они выехали на хорошую дорогу.
– Скажите, Лида, что это за церковь осталась слева?
– Макарьевская старинная церковь, сюда моя мама ходила молиться, теперь церковь закрыли, там сделали какой-то склад. А Вы на заводе Лепсе кем работаете?
– Я по специальности инженер-механик, моя стихия станки и машины.
– А дети у вас есть?
– Дочка и сынок.
– А у меня вот трое, два сына и дочь. Трудно сейчас с ними ладить. Сын пошел в седьмой, следить за ним некому, а он хулиганит и шпанит, я его и ругаю, и бью – все бесполезно! Сейчас вроде бы бросил безобразничать.
– Вот ругать, тем более бить – это Вы, Лида напрасно. Влиять надо на его сознание и совесть.
– Совесть, говорите? Где она эта совесть? Хотя вы инженер интеллигент, Вам, конечно, все ясно, и влиять и как совестить, а я, Тамара, всего семь классов окончила, да курсы шоферов, где мне влиять на совесть этого балбеса!
– Образование, Лида, здесь ни причем, разве мало у хорошо образованных родителей дети, как вы говорите, – балбесы. А Вы попробуйте не ругать и, конечно, уж не бить, больше рассказывайте, как его отец на фронте фашистов бьет, жизнью и здоровьем своим рискует, защищает нас с вами и его, конечно, вашего сына и, безусловно он должен задуматься над своими поступками.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
284
– Ну, спасибо Вам, Тамара, пожалуй, надо попробовать Вашу систему, воспитания детей может что и выйдет. Я здесь намедни в больнице лежала с травмой, так сын и дочь навещали меня, а сын даже пообещал больше не хулиганить.
– Вот видите, совесть есть, у каждого человека, стоит только заставить ее заговорить, и уж уровень образованности здесь абсолютно ни к чему. А Вы что в аварию попали на машине?
– Да нет, сколько езжу шоферую, на машине аварий у меня не случалось, если не считать, поломала рессоры у газика, да и то не по своей вине, а травму получила, когда работала машинистом на нашем комбинатовском мотовозе в прошлом году осенью.
– Постойте, я прибыла в Киров как эвакуированная в прошлом году осенью и в Кировской Правде была статья о мужественном поступке машиниста мотовоза на вашем комбинате. Вы, Григорьева, а в газете писалось тоже о Григорьевой, это не про Вас?
Лида вспомнила, как после этой статьи ей не давали проходу, каждый норовил поздравить, пожать руку или похлопать по плечу. Все это тогда ей порядком надоело. Может и эта инженерша сейчас ее будет хвалить или еще руку жать, и она вдруг сказала:
– Нет, Тамара, это с другой Григорьевой произошло.
Тамара, посмотрев в лицо Лиде сразу поняла, что эта Григорьева совершенно не умеет врать, и она деликатно замолчала.
На заводе Лепсе Лида по доверенности получила груз и, поставив машину на площадку под присмотр вахтеров, пошла в транспортный отдел. Алексей, увидев Лиду, завел ее в диспетчерскую, где они уединились в комнате дежурной.
– Ну, сестричка, какие твои жизненные успехи, рассказывай!
– Какие мои успехи, в семье у меня все живы и здоровы, о Филиппе и Гуте давно ничего не известно, об Аркаше ты знаешь. Вот выжимной подшипник у газика долго не протянет, если сможешь помоги.
– Как раз вовремя приехала, вчера только вернулся из командировки, ездил в Горький за запасными частями на ЗИСе, полный кузов привез. Заезжал и в Москву, к брату Анатолию заходил, занятой человек, говорил с ним всего пятнадцать минут, я спросил о Филиппе, о Гуте и об Аркадии тоже, думал может ошибка с Аркадием какая произошла и что может жив он. Анатолий о Филиппе и об Аркадии ничего не знает, да и некогда ему узнавать, а вот о Гуте только сказал: жива здорова, воюет с фашистами, но где, пока сказать нельзя.
– Вот это новость! Спасибо, Алеша! Мама теперь танцевать от радости будет!
– Как она там, Наталья, Дмитриевна?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
285
– Вполне все у ней хорошо, занимается огородом, коза у ней есть, она и моих Вальчика да Райку подкармливает.
– Передавай ей от меня и от Тамары большой привет. Да и вот еще что, это уже касается меня, дней через десять уезжаю на фронт.
– Ты же говорил – не годен к службе?
– Да, говорил, только не годен я к строевой службе, а механиком в автомобильных войсках вполне служить могу.
В дежурную комнату заглянула женщина лет сорока. Она сказала, что Алексея Кузьмича вызывает начальник отдела.
– Хорошо иду, – ответил Алексей и повернув голову к Лиде сказал:
– Ты Лида, иди к своей машине, к тебе на тележке подвезут все дефицитные запчасти до твоего газика, хватит тебе ездить до конца войны, только храни их дома. Ну, а мы с тобой, наверное, больше не увидимся, давай сестричка, обнимемся и попрощаемся. Они обнялись, уходя, Алексей обреченно посмотрел на Лиду:
– Прощай, может и вернуться домой не придется.
– Типун тебе на язык за такие слова! – сказала Лида.
– Да уж на войне все может быть! – сказал он и Лида поняла, что он боится отправки на фронт, хотя и в тыловые части.
– Прощай, Алексей! Кланяйся Тамаре и детям, а фронта не бойся, чему быть того не миновать! – сказала она и направилась к своей полуторке.
Получив на шубно-овчинном заводе химикаты, она еще засветло приехала в Коминтерн. Придя пораньше домой, она сразу же побежала к маме. Наталья Дмитриевна встретила ее испуганно:
– Что опять стряслось?
– Не волнуйся, мама, вести хорошие, ездила в Киров, на заводе Лепсе встретила Алешку, он только что из Москвы, и к Анатолию заходил. Генерал ему сказал о Гуте, что она, жива здорова, воюет с немцами и больше ничего.
– Где же она воюет-то, и пошто не пишет домой?
– Не все, мама, нам знать полагается, стало быть секрет, где воюет и, наверное, письма оттуда не идут.
– Ладно, хоть жива и здорова, а Анатолий мог бы и раньше дать весточку о ней?
– Ух мама, он генерал, а теперь, наверное, и спать то ему некогда, в ты хочешь, чтоб он сообщал тебе о Гуте!
– Ну, а о Филе, а может и об Аркадии тоже мог бы что-нибудь сказать?
– Нет, мама, не знает он о них ничего. Скоро, мам, Новый год. Я елку из лесу уж притащила, Юрка обещал через неделю поставить ее в избе, приходи, будем наряжать, игрушек то у меня на чердаке на
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
286
две елки хватит.
– Хорошо, дочка, приду, душу хоть отведу с внучатами.
– Пошла я, мам, устала очень, надо еще на завтра для ребенков картошки наварить.
Дома Лида застала дочь Раю и с ней одноклассницу Владимирову Женю. Они смотрели домашний альбом с фотографиями и, поздоровавшись с Женей, Лида ушла на кухню. Она знала от Раиски что, Женя вынужденно бросила школу и пошла работать на торфоразработки. Лида спустилась в подполье, набрала там картошки и схватив ведра пошла к колодцу.
– Девчата, почистите картошку! – сказала она. Когда Лида принесла воду, картошка была уже почищена. Она разожгла печь и поставила в нее чугунку с картошкой. Затем она, вытирая руки об фартук, подошла к девчатам, которые продолжили рассматривать фотоальбом. На последней странице альбома была прикреплена всего одна фотография, на которой был изображен мальчишка в гимнастерке с ефрейторскими петличками на воротнике. На петличках поблескивали по одному эмалевому треугольнику.
– Это, наверное, твой брат?
– Это был мой брат, Женя! – сказала Лида.
– А почему Рая всегда мне рассказывала о нем, как о своем брате?
– Да, они росли вместе и поэтому Рая всегда своего дядю считала своим братом, так как они ровесники. – ответил Лида.
– Ну, а почему Вы сказали, что он был? – спросила Женя.
– А потому, Женечка, что он на фронте погиб! – сказала Лида и вытерла глаза кончиком косынки.
– Но он же еще несовершеннолетний, как он мог попасть в боевую часть? – удивилась Женя.
– Так уж вышло. Мальчики тоже гибнуть на войне, к сожалению.
– Жаль, такой славный! Я помню его в пятом классе, он сидел на первой парте в третьем ряду. – сказала Женя.
– На второй парте, на первой сидела я! – поправила ее Рая.
– Я вас расстроила, пожалуй, пойду домой, уже поздно. – сказала Женя.
– Нет, Женечка, без ужина мы тебя не отпустим, картошка, наверное, уже сварилась. – сказала Лида и пошла на кухню.
Прошла неделя, Наталья помогала наряжать елку. Она тщательно протирала шары и серебристых зверьков, сделанных из картона. Юра с Раей тоже суетились вокруг красавицы елки, вчера еще поставленной в избе. От елки пахло сосновой смолой, и ярко-зеленая окраска хвои радовала глаза. Наталья привязывала ниточки к
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
287
игрушкам и подавала их стоящему у елки на стуле Юрке. Вдруг на наружных дверях, ведущих в сени, звонко и настойчиво зазвякала железная щеколда.
– Ой, как рано сегодня пришла, мама! – крикнула Рая и побежала открывать запор на дверях. Но в избу вместе с клубами морозного воздуха вошла совсем не мама, а Дарья Савотина.
– Так вот ты куда укрылась от своей подружки! – сказала она, обращаясь к Наталье.
– Ты что, Дарья, уж не с дурной ли вестью? – спросила Наталья.
– Нет, Таша, не с дурной, а с доброй! Вот письмо от самого Аркадия! – торжественно произнесла Дарья.
– Ты что, Дарья, говоришь, может письмо-то запоздалое? – сказала Наталья дрожащим голосом.
– Нет, Таша, не запоздалое, я все выверила, да и уж прости меня подружка за то, что я не утерпела и прочитала это письмо, жив твой сыночек, Ташенька! – надрывно протянула Дарья, утирая слезы кончиком шали. Рая выхватила у Дарьи письмо и, быстро развернула его.
Она начала громко читать его. Аркадий извинялся, что долго не писал, поясняя это тем, что лежал в госпитале, немного был контужен под Моздоком, но контузия не опасная. Теперь, писал Аркадий, здоров и продолжаю служить в Красной Армии.
Закончив читать, Рая во всю глотку закричала: «Ура! Аркадий жив!» И запрыгала вокруг елки. Юра, спрыгнув со стула, выхватил из рук сестры письмо и сам начал читать его.
– Юра, ты в слух читай! – тихо попросила плачущая от счастья Наталья. Письмо Аркадия настолько разволновало Наталью Дмитриевну, что она вдруг засобиралась куда-то идти.
– Бабушка, ты куда собираешься? – спросил Юра. Она посмотрела на него и горько усмехнулась.
– Ой, Юра, я уж от радости забыла, что нахожусь у вас, я ведь совсем сума сошла, хотела идти к вам. Юра и Рая захохотали, и никто не заметил, как тихо вышла из избы Дарья Савотина, принесшая такую добрую весть, у которой как всегда в это время было много работы.
В тот вечер Лида пришла поздно. Корда она открыла дверь, Рая, выбежала к ней навстречу и закричала: «Мама, а Аркадий жив! Вот его письмо!» Ничего не понимая Лида взяла конверт, развернула письмо и быстро прочитала. Глаза ее светились радостью.
– Ну, что я говорила, мам, бывают же и ошибки, а раз так, давайте не радостях устроим небольшой пир. Нам вот карточки на комбинате отоварили колбасой, а у меня где-то есть спирт, мам,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
288
давай по маленькой выпьем? – сказала Лида.
– Ой, Лида, такая радость на душе, не грех и выпить! – радостно произнесла Наталья.
На следующий день занятий в школе, где учились Юра и Рая, не было. школьникам объявили о новогодних каникулах. Рая побежала в барак к Жене, но в комнате у Владимировых находилась одна Раина тезка, сестра Жени.
– А где Женя?
– Она теперь работает на железнодорожной станции Долгушино в путевой бригаде. – ответила Рая.
– Она что, ушла с торфоразработок? – спросила Рая.
– Да ушла и уже давно, с сентября месяца. – сказала Рая. Рая Григорьева пошла на станцию. Женю она разыскала на железнодорожном полотне у больницы. Женя шла вместе с женщинами бригады по очистке путей по направлению к станции. Рая подбежала к ней.
– Женя, здравствуй!
– Здравствуй, Рая! – смущенно ответила меня, стыдясь порванного во многих местах крестьянского зипуна, подпоясанного концом бечевы.
– Ты мне ничего не говорила, что ушла с торфоразработок, почему?
– Зачем. Разве тебе это интересно?
– А у нас новость!
– Что там у вас могло произойти?
– Вчера получили письмо от Аркадия.
– Но ты же говорила, что он погиб?
– Оказывается не погиб и у нас огромная радость!
– Ну что ж, я рада за вас и за Аркадия, до свидания, Рая, мне пора, а то я отстала от бригады. – сказала Женя и побежала догонять, ушедших вперед женщин.
– Женя! Приходи к нам тридцать первого вечером на всю ночь! У нас наряжена елка! – крикнула ей вслед Рая.
– Хорошо приду! – откликнулась Женя.
Женя ушла с торфоразработок в тот же день, когда вдруг неожиданно снова увидела диктора Баташова у бункера сушилки, куда она была поставлена работать мастером еще до наступления морозов, Виктор смотрел на нее улыбающийся, обаятельный и скромный. Жене сразу вспомнился тот злополучный ужин у Баташова на квартире. Он был тогда такой же скромный красивый и рассудительный, но перевоплощение его было мгновенным. Его наглое домогательство для удовлетворения своей плотской похоти от нее еще несовершенного для любви тела. Теперь она была удивлена
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
289
и озадачена его появлением на торфе. Она уже хорошо узнала его на первый взгляд скромного стеснительного парня, который в интимной обстановке с девушкой теряет самообладание, вдруг превращается в зверя! «Неужели он все забыл, надо, наверное, вообще не иметь и капли совести быть отъявленным циником и нахалом, чтоб снова каяться в грехах!» – размышляла Женя. Она нисколько не сомневалась, что цель его прибытия на торф – загладить свою вину перед ней и продолжить свои омерзительные намерения по отношению к ней. Женя поняла, что избавиться от навязчивого и нахального маньяка Баташова можно было только каким-то решительным поступком и немедля ни одной минуты. И Женя, не посоветовавшись с мамой тут же написала заявление об увольнении с работы, указав причину из-за болезни ее мамы. В общем это было правдой. Мастер сушильного агрегата, зная состояние здоровья Евдокии Владимировой, задерживать Женю на работе не стал и уволил ее с отличной характеристикой.
Евдокия, узнав о поступке дочери и о действительной причине ее увольнения с торфоразработок, даже похвалила ее за это, решив устроить дочку на комбинат. Но в тот момент на кожевенно-обувном комбинате вакансий для Жени не оказалось и тогда Евдокия посоветовала дочке временно устроиться на работу в бригаду путейцев на железной дороге станция Долгушино.
Работа в ремонтной бригаде на железнодорожных путях при плохом питании окончательно изнурила Женю. От истощения у нее иногда кружилась голова и во всем теле она чувствовала слабость. Но она понимала, что работать надо, потому, что мама стала часто болеть, недомогала от постоянного недоедания старшая сестра Анюта и от голода у нее стали пухнуть ноги. И вот скоро Новый год. Никакого торжества Женя от этого праздника не ожидала, но Рая Григорьева пригласила ее на ночь под Новый год на елку. «Что ж надо обязательно пойти, у Григорьевых всегда найдется что-нибудь поесть. Во всяком случае картошки они наварят и нажарят вдоволь, а мне больше ничего и не надо!» – размышляла она, подходя вместе с бригадой женщин к станции Долгушино.
В отведенной бытовке для рабочих женщины, а это были в основном колхозницы из соседних деревень, развернули свои нехитрые свертки и приступили к еде. У Жени уже никакого свертка не было, кусочек хлеба грамм сто пятьдесят она съела еще во время работы. Женя не пошла вместе с женщинами в бытовку, а приблизилась к небольшому станционному ларьку, где по карточкам отпускали хлеб. Женщина-продавец куда-то вышла из ларька, а на прилавке у открытого окошечка лежала четвертая часть буханки аппетитного ржаного хлеба, который как магнит притягивал и манил
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
290
к себе! Поджаристая корочка и хлебный запах от чего во рту у Жени в изобилии появилась слюна, мутили рассудок. «Вот возьму сейчас этот кусок хлеба, убегу за вокзал и съем его!» – лихорадочно твердил ей инстинкт. Она уже протянула руку к хлебу, но какая-то внутренняя сила заставила Женю убрать руку и поспешно отойти подальше от ларька. «Нет, лучше умереть с голоду чем украсть!» – подумала она и вздох облегчения очистил ее душу от не совершенного греха.
Домой Женя пришла, когда было уже совсем темно. Мама лежала на постели и слабым голосом сообщила, где лежит ее порция хлеба и в миске черпачок вонючего студня. Голод заставил Женю подавить спазмы желудка и съесть этот омерзительный на вкус студень с небольшим кусочком хлеба.
«Нет, так дальше жить нельзя, надо что-то делать!» – думала она, но что делать не знала. «Может быть взять и выйти на улицу на мороз в одном платье, а там быстро заснуть навсегда!» – думала она и представила, как ее окоченевшую, со слезами мамы и сестер похоронят, а за ней умрет Раиска, а там мама и Анюта. Нет это не выход!» – думала женя. Она быстро сняла с себя свое старенькое платье и залезла под одеяло, засыпая, вспомнила, что послезавтра, будет на елке у Григорьевых, там ее все-таки хоть сыто накормят.
На следующий день случилось горе, которое нарушило все ее предновогодние планы. Когда она стала собираться, на свою работу, к ней с заплаканными глазами подошла мама, которая как-то уж очень буднично сказала, чтоб Женя отпросилась с работы, ночью умерла Анюта. Женя подбежала к постели Анюты и увидела безжизненное желтое лицо сестры.
– Анюта! Анюта! – закрыв лицо руками, запричитала Женя, вспомнив вчерашние мысли, чтоб уснуть на морозе и умереть. Анюте она тогда предрекала умереть последней, а вышло, что она ушла из жизни первая. К Жене подошла Раиска и тоже тихо завсхлипывала.
Похороны прошли просто, без попа, к большому сожалению Евдокии. Расходы на похороны своей работницы взял на себя местный комитет профсоюза комбината. После смерти Анюты жить стало еще хуже. Оказалось, что Анюта больше вкладывала в семью, чем брала из нее. Теперь Евдокия стала болеть еще чаще, а по больничному листу ей платили гораздо меньше. Женя уволилась с работы на станции Долгушино и перешла работать на комбинат. Ее определили в цех ширпотреба, где она на машине закрепляла металлические глазки для армейских ботинок. Работа была не трудная, но без привычки отсидеть смену у машины в шуме и гуле других машин для Жени было невыносимо, а другого выхода не было, поэтому она заставляла себя работать и даже выполняла норму
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
291
взрослого рабочего.
Лида Григорьева на своей полуторке за прошедший месяц после Нового года побывала во многих районах Кировской области. Никогда и никто не завидовал ее профессии шофера, тем более шофера-женщины. Постоянно в дороге, постоянный риск, когда в кузове какой-нибудь ценный дефицитный груз. Надо было следить за исправностью узлов машины и доставание всякими путями запасных частей для своего газика, который она любила как живое существо. Не говоря уже о том, что питаться в дороге приходилось от случая к случаю, а чаще всего весь рейс быть голодной. Она уже нисколько не жалела, что ее перевели с мотовоза на грузовую машину. Поработав несколько месяцев, вдруг поняла, что профессия шофера — это ее призвание.
Однажды Звягин, вызвав ее к себе в кабинет, подал ей вчетверо сложенную записку. При этом он сказал:
– Ездил я на завод имени Лепсе, женщина с транспортного отдела узнав, что я с Коминтерновского комбината передала для тебя записку. При этом сказала, что Григорьев Алексей Кузьмич твой двоюродный брат, почему ты молчала об этом?
– По-Вашему, Евстрат Селиверстович, я должна была всем говорить об этом?
– Сказала бы мне, мы должны помогать друг другу, а они намного богаче нас запасными частями, у нас столько машин не на ходу из-за мелочей!
– Я у вас, Евстрат Селиверстович, ни разу не просила ни одного винтика для своей машины, как Вы думаете, я ездила на святом духе?
– Понимаю, Лида, но сейчас твоего брата призвали в армию, и он уже убыл на фронт, а сколько мы могли бы получить помощи от него? Да ладно, что уж теперь об этом говорить, в общем его жена Тамара хочет увидеться с тобой, поэтому вот тебе доверенность на получение на заводе Лепсе коренных листов рессор к ЗИСам, дают, конечно, немного, делятся по-братски, съездишь, получишь груз и разрешаю остаться до вечера. Только не вздумай...
– Не надо мне об этом говорить, Евстрат Селиверстович, сама знаю и никогда не вздумаю!
– Ну, ну, не обижайся, знаешь, наше дело шоферское, вообщем езжай!
– Все знаю, Евстрат Селиверстович, поехала я, за разрешение остаться до вечера, спасибо!
Получив в транспортном цеху коренные рессоры для ЗИСов, она разыскала глухой переулок и подъехала к двухэтажному зданию, где на втором этаже проживал ее двоюродный брат. Тамара
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
292
встретила Лиду с объятиями и поцелуями. Организовав небольшой скромный ужин, она даже выставила на стол чекушку довоенной водки, но Лида выпить даже наперсточек, как сказала Тамара, категорически отказалась.
Через полтора часа воспоминаний и возгласов: «А помнишь!» пришли из школы Тамарины дочки Люда и Наташа. Снова сели за стол, теперь уже за компанию вместе с детьми. После того, как Лида повидала детей Алексея, она засобиралась домой, Тамара оделась, чтоб проводить Лиду до машины. Выйдя на площадку в дверях противоположной квартиры Лида увидела прощание молодых мужчины и женщины. Мужчина с черными волосами и красивым лицом был полон сил. Женщина была обращена к Лиде спиной, но по модной кофточке, молодежной модной прическе и по ее движениям была безусловно моложе мужчины. Они целовались в проеме открытой двери, и Лиде стало неудобно смотреть на целующихся. Мужчина, увидев Лиду, смутился и, оторвав свои губы от губ женщины, поднял голову. Женщина испуганно повернулась лицом к Лиде, их глаза встретились. Женщина охнула, узнав Лиду и подалась в дверь, а Лида узнала в этой женщине Тамару Папулову, с которой они, болтая о всякой всячине перед Новым годом ехали на машине в Киров. «Значит у нее приехал на побывку муж!!!– подумала Лида. Когда они с Тамарой Григорьевой вышли на улицу, Лида спросила золовку о женщине, целующейся в дверях на площадке.
– А, это инженер-механик механического цеха нашего завода, она эвакуированная из Украины теперь живет в этой квартире. Муж у нее на фронте, он командир воюет где-то на южном фронте, а она, имея двух детей, путается с инженером-механиком завода. – ответила Тамара.
– А у него есть жена?
– У Коростылева что ли? Конечно есть! Она у него работает инженером в отделе снабжения, постоянно в командировках, он же развлекается тут с этой, к сожалению моей тезкой. Фамилия ее какая – то странная...
– Ее фамилия Папулова? – спросила Лида.
– Да, а ты откуда знаешь?
– Приезжала к нам на комбинат, подвозила я ее из Коминтерна сюда на завод, всю дорогу учила меня, как воспитывать детей. Я посчитала, что эта инженерка – вершина человеческой морали, а она оказывается просто образованная шлюха! Сейчас под Сталинградом наши немцев доколачивают, а ее муж там воюет, бедняга ничего не знает о своей стерве!
– Да, она больше года работает на нашем заводе, квартиру ей дали, чего бы еще надо, так она связалась с Коростылевым.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
293
– Ну ладно, Тамара, до свиданья, если что нужно, звони в транспортный отдел, номер телефона Звягина записан в вашей диспетчерской. Будешь писать Алексею, поклон ему от нас. – сказала Лида и заняв место в кабине за рулем, поехала в свой Коминтерн.
Всю дорогу из головы не выходила мысль о неверной жене Тамаре Папуловой. «А еще учит, как воспитывать детей, на сознание оказывается надо влиять, я же влияю на Юрку ремнем. А, наверное, так: воспитывай детей, или не воспитывай, а если он родился такой, то хоть убей его, он не изменится! Каждый человек должен сам себя воспитывать. Наверное, не трудно догадаться даже ребенку, что хорошо, а что плохо!» – размышляла Лида Григорьева.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
294
Глава девятнадцатая
Майор Исмаилов подъехал к своему отделу на виллисе.
Он ездил в город Сиазами для ознакомления с обстановкой по случаю предотвращения диверсии на железной дороге. Здесь на железнодорожной станции, составом караула, сопровождающего железнодорожный состав с боеприпасами, был задержан диверсант, который пытался поставить мины к днищу вагонов. Задержанного диверсанта к вечеру должны были доставить в особый отдел специальной машиной.
В коридоре отдела Исмаилова встретил дежурный, доложивший о происшествиях в частях и отдельных подразделениях армии. Исмаилов приказал дежурному принести сводку, полученную по каналам особого отдела из частей армии и информацию об обстановке со штабов Северо-Кавказского и Закавказского фронтов. Уже в своем кабинете, разбирая донесения и информацию, он углубился в чтение. Его внимание привлекла информация о национальных легионах, сформированных Абвером из числа советских военнопленных под Варшавой и прибывших на Кавказ для ведения боевых действий против Красной Армии. Азербайджанские, армянские и грузинские легионы действовали под Майкопом. Особенно Исмаилова заинтересовал грузинский Георгиен-легион под Пятигорском, который взбунтовался, и грузины попытались с боем вырваться от немцев и перейти в расположение Советских войск, но кем-то были преданы. Этот Георгиен-легион, состоявший целиком из грузин, при переходе на сторону Красной Армии почти полностью погиб от артиллерийского огня немцев.
В расположение тридцать седьмой армии прорвались через линию фронта только тридцать три легионера, которые притащили с собой заместителя командира легиона оберлейтенанта Габаладзе. При расследовании Габаладзе оказался офицером Абвера и совсем не грузином. Советские разведчики установили, что настоящая фамилия захваченного оберлейтенанта Хумлатов и он по национальности чеченец.
Фамилия Хумлатов была знакома Исмаилову, но он никак не мог вспомнить, где он ее слышал. Исмаилов нажал кнопку вызова дежурного, а когда он вошел, приказал вызвать капитана Иванова.
– Слушаю Вас, Юсуф Гусейнович! – сказал Иванов, вошедший в кабинет.
– Вы эту информацию читали? – спросил он.
– Да читал, Вас не было на месте, и я вынужден был просмотреть все донесения, – ответил Иванов.
– Они как сговорились, все у них хорошо, или доносят: кто
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
295
что сказал и как это надо понимать. По их мнению, лишь это является основной работой в органах, но ни один не донес, что обезвредил диверсию или арестовал шпиона. Вот ездил в Сиазами к капитану Патрикееву, там предотвратили крупную диверсию, были заминированы вагоны железнодорожного состава магнитными минами, которые нам хорошо известны. Задержанный диверсант оказался из организации «Апшерон», Арнольда Вейтлинга, или как они эго еще называют, кажется Курд? А взрыв эшелона предотвратил состав караула, сопровождающий груз, они же и задержали диверсанта, а капитан Патрикеев разводит руками, дескать один, никакого штата у меня нет. Не работают с людьми, не привлекают широкую сеть осведомителей, не опираются на общественность, вот так и живем! – заключил Исмаилов.
– Вы правы, Юсуф Гусейнович! Надо и нашим офицерам почаще бывать в гостях, но где взять время? Я уже забыл, что такое постель и подушка. Прикорну, где попало, часа три четыре в сутки поспишь и то хорошо! – сказал Иванов.
– Времени у нас действительно в обрез, но надо спрессовывать нашу работу, как говорят производственники: «работать по-стахановски.» Все-таки много времени мы теряем зря, да и производительность нашей деятельности страдает. Вот уже пять месяцев под носом у нас действует диверсионно-террористическая организация Вейтлинга, а мы не можем ее ликвидировать!
– Неужели минировал железнодорожный эшелон только один диверсант? – спросил Иванов.
– Нет, конечно, но задержали, как я уже говорил, одного. Старший сержант Бурчуладзе из состава караула сказал, что был и второй, но задержать его не удалось. Вы, Алексей Петрович, сейчас сами сходите в следственную камеру и приведите ко мне Нариманова, я не хочу, чтоб его привели ко мне под конвоем, надо с ним попроще. В конце концов мы еще не знаем, что он за человек.
– Хорошо, Юсуф Гусейнович, я сейчас его приведу. – сказал Иванов и ушел. Исмаилов снова углубился в ознакомление с донесениями, пока дверь не открылась и в кабинет не вошел Нариманов.
– Товарищ майор! – начал было он, но тут же опустив голову продолжил: Нариманов явился по Вашему вызову, гражданин майор!
– Садись, Азим Асланович и чуть-чуть выше подними свой подбородок! Я думаю скисать в данной обстановке нет причин. Я же тебе сказал, что сидишь ты в камере потому, что так нужно следствию. Ты же окончил разведшколу, пусть даже и фашистскую, так что должен понимать свое и мое положение! А то сразу, гражданин майор! А теперь слушай и поподробней отвечай на мои
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
296
вопросы. Сегодня вечером ко мне привезут задержанного диверсанта из организации Апшерон. Его поймали с поличным, он заминировал эшелон с боеприпасами, к счастью, вовремя заметили. После допроса поместим его в твоей камере вместе с тобой. Если он тебя знает, то скажи, что тебя арестовали как немецкого шпиона и ты будешь отдан под суд военного трибунала. А если не знает, то назовись своим именем и скажешь, что после окончания разведшколы и заброски в советский тыл ты сразу же был арестован советской контрразведкой. Скажешь, что есть у тебя план побега и посвяти его в этот план. Главное побольше узнай у него все, что он знает: базы, места явок после выполнения задания, где скрывается Курд и его приспешники?
– А что за план побега? Вы собираетесь этому диверсанту организовать побег вместе со мной? Вейтлинг мне больше не поверит. – сказал Нариманов.
– Нет, Азим Асланович, пока такого плана у нас не возникало, мы прекрасно понимаем, что Вейтлинг сейчас и черту не поверит, так что твои опасения напрасны, главное, надо побольше у этого диверсанта выведать то, что он знает, если конечно он поверит, что находится в камере со своим человеком.
– А в какой же план побега я должен его посвящать? – спросил Нариманов.
– Скажешь, что в особом отделе армии ПВО есть у тебя свой человек, который ждет удобного случая, чтобы освободить тебя, а теперь, мол, и тебя и что он вручит нам документы и деньги. – сказал Исмаилов.
– Я сделаю все, товарищ майор, что в моих силах! У меня к Вам один вопрос личного характера: Вы узнавали, как там в Маштаге моя семья?
– Да, Азим Асланович. Капитан Ибрагимов лично заходил к твоим под видом офицера республиканского военкомата, спрашивал о материальном положении семьи фронтовика, который пропал без вести. Она, твоя жена, в свою очередь спрашивала о тебе, жаловалась на то, что нет писем, и что очень тревожится за судьбу своего мужа. Ибрагимов сказал ей, что пока в военкомате ничего о ее муже неизвестно, советовал подождать, всякое на войне бывает. Жена твоя работает в колхозе, мать дома по хозяйству, сынишка Джафар здоров, весел, играет с ребятами в войну, – сказал Исмаилов.
– Товарищ майор, спасибо! Я за них готов платить жизнью! – смахнув слезу с глаз, взволнованно произнес Нариманов.
– Ну хорошо, хватит об этом, а вот в прошлый раз ты, Азим Асланович называл фамилии начальника школы полковника фон Ульмана и его заместителя оберлейтенанта Хумлатова, но почему-то скрыл о своем товарище однокашнике по разведшколе Гоголадзе?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
297
– Я ничего не скрывал, а просто посчитал эту информацию второстепенной ничего не значащей для вас! – ответил Нариманов.
– Как же так, Нариманов, ты, как разведчик, должен хорошо понимать, что для разведки любая мелочь, даже незначительный штрих может оказаться концом ниточки за который потом можно размотать весь клубок!
– Значит я еще не опытный разведчик, нас учили всего пять месяцев теории, практику я проходил здесь, под Вашим руководством. А Вы, товарищ майор, как я понимаю усомнились в моей искренности? В общем-то я не претендую ни на что. Однажды смалодушничал, я навсегда вошел в противоречия со своей совестью!
– Расскажи, Нариманов, о вашей разведшколе и особенно об оберлейтенанте Хумлатове и об однокашнике Гоголадзе. – предложил Исмаилов.
– Хумлатова называли зверем. Его бесчеловечное отношение к курсантам не знало границ. Предмет, который он преподавал, он знал безукоризненно, иногда он лично проводил со всеми учебными группами занятия и за малейшие неправильные действия с техникой или неточный ответ, ставил неудовлетворительную оценку с пересдачей на следующий день. Следил за каждым курсантом, или попросту шпионил. В нашей группе диверсантов насчитывалось двадцать четыре курсанта. Все мы не доверяли друг другу, были осторожны в разговорах, о сокровенном старались помалкивать. Это правило не соблюдалось тремя курсантами: Гоголадзе, Галустьяном и мною. Мы знали друг друга еще до плена и были уверенны в каждом из нас. При вербовке в разведшколу по своей наивности, мы полагали, что после выпуска, когда нас как диверсантов забросят в советский тыл, мы могли бы сразу сдаться советским властям. Тогда у нас не возникало даже мысли, что сам факт вербовки в разведшколу Абвера – есть предательство и измена Родине. Галустьян был старшим среди нас и руководил группой, к тому же он был в Красной Армии сержантом. Когда в ноябре к нам в группу зачислили армянина Арапетьянса, красивого и стройного юношу, Галустьян как-то сразу сблизился с ним, видимо, потому, что тот был его земляк. Они часто бывали вместе, вели дружеские беседы, о содержании которых мы не знали. Нам Галустьян объяснял дружбу с Арапетьянсом тем, что он наш человек, и может быть Арапетьянс будет четвертым в нашей подпольной группе. Мы не смели возражать, так как для нас Галустьян был авторитетным товарищем и командиром. Затем произошло что-то невероятное. Галустьяна неожиданно арестовали. Нам были известны способы пыток в гестапо или в застенках Абвера. Любой даже самый мужественный и порядочный человек там мог не выдержать мук и выдать своих
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
298
сообщников. Мы ждали своего ареста, но Галустьян нас не выдал. Однажды полковник фон Ульман построил весь курс в казарме перед вечерней поверкой и пытался обманным способом выведать у курсантов сообщников Галустьяна, то бишь нас, но у него ничего не вышло и нас оставили в покое. Только Галустьяна мы больше уже не видели. Потом узнали, от знакомого немецкого солдата из состава охраны о мужестве Галустьяна и его трагической гибели на гауптвахте. Исчез из нашего курса и Арапетьянс, которого мы так же считали погибшим вместе с Галустьяном. Когда меня и Гоголадзе готовили к выброске в Закавказье, один из выпускников шепнул Гоголадзе, что он подслушал разговор фон Ульмана с Хумлатовым об Арапетьянсе, который и выдал немцам Галустьяна, он оказался стукачом и предателем. Я и Гоголадзе поклялись отомстить Арапетьянсу за гибель Галустьяна и выполнить его стремление, а для нас это было уже его завещание, после заброски нас на задание сдаться советским властям и просить только одного, сражаться с ненавистным врагом – фашизмом с оружием в руках. Теперь Вы, товарищ майор, знаете все!
– Ну, хорошо теперь действительно кое-что прояснилось из твоей службы в Абвере, но меня интересует твое мнение вот о чем: этот ваш оберлейтенант Хумлатов из школы диверсантов вдруг попадает на восточный фронт в составе грузинского Георгиен-Легиона в качестве заместителя командира легиона, это видимо его наказали за что-то, как ты думаешь, за что?
– Я не знаю, но если проанализировать и совместить все происшедшее за последний месяц, то это по-видимому из-за преждевременного ареста Галустьяна. Ведь каждому было ясно, что арестовать надо было и его сообщников, то есть нас, а он поспешил, я полагаю то, что он, наверное, не был посвящен в план фон Ульмана. Впрочем, это только версия, товарищ майор. – сказал Нариманов. Про себя Исмаилов отметил о том, что Нариманов владеет аналитическим умом и как разведчик вполне состоявшийся!
– Ну, ладно, допустим, что это так и было, но теперь давай-ка еще раз вернемся к твоему чудесному избавлению от расстрела. Нарисовав образ Арапетьянса, как предателя и труса, мне не очень понятно, как он мог не застрелить тебя? Что-то не вяжется с фактами о его поведении в разведшколе и здесь у Вейтлинга. Может все-таки он имел инструкцию от Вейтлинга на этот счет?
– Здесь, товарищ майор, я ничего не могу предопределить! Единственно что могу сказать, когда он подошел ко мне и прошептал фразу, которую мне не забыть до конца моих дней: «Живи, Азим, не могу я тебя убить!» Голос его был настолько странным, что мне почему-то показалось будто мне на ухо шепчет покойник из своей
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
299
могилы.
– Хорошо, Азим Асланович, до вечера, тебя в камеру отведет капитан Иванов. – сказал Исмаилов и нажал кнопку вызова дежурного.
Через полчаса зазвонил телефон. Исмаилова беспокоил генерал Азов. Он просил его зайти в его кабинет. Когда Исмаилов доложил о прибытии, командующий, пожав ему руку, сказал:
– Ко мне обратился комендант города подполковник Сосницкий и попросил меня, чтоб я помог разобраться с задержанным майором, находящимся в длительном отпуске по ранению. Документы вроде бы у него в порядке, но при задержании он из пистолета ранил начальника патруля по городу и одного красноармейца-патрульного.
– Пьяный был что ли? – спросил Исмаилов.
– Не могу сказать, Юсуф Гусейнович, понимаю, что времени у тебя нет, но съезди в комендатуру и разберись там, может тебя заинтересует этот майор? Оружия-то в длительный отпуск, да еще по ранению не выдают! – сказал Азов.
– Хорошо, товарищ командующий, я тотчас же съезжу, а о результатах поездки в Сиазами, доложу позднее. – ответил Исмаилов.
Хотя бакинская крепость, где располагалась городская комендатура была недалеко, Исмаилов, чувствуя, что может не успеть вернуться к прибытию машины из Сиазами с задержанным диверсантом, всю дорогу торопил водителя. Заехав за ворота крепости, он сразу же обратил внимание на двух автоматчиков, охраняющих вход в комендатуру. Выйдя из машины, Исмаилов хотел было войти в дверь, но автоматчики преградили ему путь. «Странно!» – подумал Исмаилов и заинтригованный, попросил автоматчиков вызвать коменданта. Из комендатуры вышел капитан Аршинин, помощник коменданта и, увидев майора Исмаилова, пригласил его пройти в кабинет коменданта. Подполковник Сосницкий, встретив Исмаилова сказал:
– Юсуф Гусейнович! По-моему, мы сегодня задержали важную персону, которая заинтересует Вас. Пока что задержанный молчит, но Вы должны разобраться с ним. Вот рапорта патрульных задержавших майора, который выхватил пистолет и ранил двух человек.
– Хорошо, товарищ подполковник, я, пожалуй, сначала прочту рапорта. – сказал Исмаилов и быстро пробежав по строчкам двух листов бумаги, поднял голову.
– И все? – спросил Исмаилов.
– Начальник патруля пока рапорта написать не в состоянии,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
300
он в госпитале. И еще при задержании участвовали капитан Брагин и младший сержант Григорьев, совсем еще мальчишка, оба с военного склада, что в Сумгаите.
– Григорьев, говорите? Каким же образом оказались при задержании преступника капитан Брагин и младший сержант Григорьев?
– Они проезжали по улице на своей грузовой полуторке, и этот младший сержант Григорьев опознал в задержанном нами майоре какого-то бандита. Вот их координаты, допросите их сами, Юсуф Гусейнович!
«Мда! Везет Аркадию на разного рода происшествия!» – подумал Исмаилов, а коменданта спросил:
– В докладной патрульного упоминается какая-то девушка Аманова, кто она такая?
– Вместе с майором в доме, из которого он вышел были задержаны два гражданских лица, один пожилой, другой юноша Аманов, брат этой девушки. Я их передал в милицию, они тоже причастны в связях с задержанным майором, но я не имею права содержать у себя в комендатуре гражданских лиц. Аманова же работает в бакинском госпитале 5030 медсестрой. – сказал Сосницкий. Выслушав его, Исмаилов тут же схватил трубку телефона и набрав номер попросил к телефону начальника управления милиции города.
– У Вас задержанные комендатурой два гражданина Аманов и Махмудов, подготовьте акт для передачи их особому отделу бакинской армии ПВО, я сейчас заеду за ними! – сказал Исмаилов. Он бросил трубку на рычаги аппарата и с укоризной посмотрел на Сосницкого.
– Что-нибудь не так, Юсуф Гусейнович? – спросил Сосницкий.
– Все так, Федор Михайлович, по уставу Вы правы, а вообще Вы поступили опрометчиво. Раз уж создалась такая обстановка, когда требуется мое вмешательство, надо было никого никуда не передавать и ждать меня, а теперь подготовке крытую машину с двумя автоматчиками для транспортировки задержанных в штаб армии ПВО, и ждите приезда капитана Иванова. Затем он, попрощавшись с Сосницким, поехал на крытом фургоне-студебеккера в городское управление милиции.
Допрос диверсанта, доставленного из Сиазами не состоялся. Когда Исмаилов привез в отдел задержанных из комендатуры, был уже вечер. Как опытный чекист он чувствовал, что в лице майора он предполагал кого-нибудь из руководства террористической и диверсионной организации «Апшерон». Спешить с этим было
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
301
нельзя, обстановка требовала детального и кропотливого разбирательства и хорошей подготовки для допроса. Он приказал капитану Иванову вызвать к девяти утра из Сумгаита капитана Брагина и младшего сержанта Григорьева. Брагин и Григорьев прибыли в точно назначенное время. Теперь Исмаилов уже твердо знал, что задержанный при помощи Аркадия и Брагина неизвестный в форме майора Красной Армии есть никто иной, как заместитель руководителя диверсионно-террористической организации «Апшерон» Вейтлинга, тот самый которому Аркадий из автомата прострелил ноги и который лежал на излечении в Мардакянском госпитале под именем подполковника Терещенко, и так таинственно исчезнувший из госпиталя из-под носа Исмаилова. Долгое время о нем ничего не было слышно и вдруг неожиданно появившемся в доме хирурга Аманова, для того, чтоб организовать в этом доме еще одну базу и явочную квартиру для диверсионной организации «Апшерон». Случайно опознанный Аркадием, которому лицо Бюнкера надолго врезалось в память. И теперь этот известный разведчик в руках особого отдела бакинской армии ПВО.
Исмаилов в душе торжествовал. Он подробно донес о случившемся в Москву генералу Григорьеву и теперь был уверен в уничтожении диверсионно-террористической организации. Однако в ходе следствия выяснилось, что причин для торжества не было. Арестованный разведчик оказался крепким орешком. Он упорно молчал. Мамед Аманов и Керим Махмудов вообще в организации не были ни одного дня и ничего не знали. Бюнкер нагло смотрел в глаза Исмаилову и цедил сквозь зубы, что победа немецкой армии неумолимо приближается и что «очень скоро Вы, господин майор, будете в руках гестапо давать показания о том, как Вы расправились с Фрицем Бюнкером».
Обстановка усложнялась еще и тем, что из Москвы генерал Григорьев на ликвидацию диверсионной организации определил срок не более шести дней. Через два дня, после ареста Бюнкера произошел случай, который морально потряс Исмаилова. Среди бела дня, на глазах у всех к часовому стоящему с автоматом у контрольно-пропускного пункта штаба армии ПВО подошел неизвестный в форме майора Красной Армии и выхватив из бокового кармана пистолет дважды выстрелил в часового, оставив на его груди пакет, а сам скрылся за углем. К счастью часовой был только тяжело ранен. В адресованном Исмаилову пакете на азербайджанском языке были написаны три слова: «Кара аллаха – смерть!» Прочитав это послание, Исмаилов горько усмехнулся, такого позора он еще не испытывал за всю свою службу в органах НКВД. А еще через два дня организация «Апшерон», активизировав свои диверсионные действия, в десяти
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
302
пунктах от Яшмы до Хачмаса взорвала железнодорожные пути, в том числе три небольших железнодорожных моста. Бдительность караулов позволила предотвратить взрыв нескольких бензохранилищ. За эти два дня были случаи нападения на часовых, охраняющих склады с продовольствием и боеприпасами, при этом семь диверсантов было убито, три захвачено живыми. У диверсантов изъяты взрывные устройства и стрелковое оружие. Охраняемые объекты не пострадали, один из захваченных диверсантов в поселке Насосный, доставленный в отдел при допросе сначала молчал, но капитан Иванов, допрашивая его, заметил в глазах смертельный страх. Не добившись от него никаких показаний, он поделился своим наблюдением с майором Исмаиловым.
– А может он проинструктирован Вейтлингом в случае ареста вести себя именно таким образом, чтоб затем как бы расколоться в чистосердечном признании и навести нас на ложный путь. Ты должен бы уже заметить, что все, более-менее важные особы задержанных с организации «Апшерон» при допросе играют какую-то запрограммированную роль. Сколько нам приходилось уже обжигаться об их «искреннее» признание и идти по ложному пути. – сказал Исмаилов.
– Да это верно, но этого субъекта надо хорошо прощупать, в нем что-то есть неподдельно трусливое. Я предлагаю устроить встречу диверсанта с Бюнкером в коридоре. Главное, чтоб он увидел Бюнкера. Чувствуется, что этот диверсант не из пешек. – сказал Иванов.
– Ты, Алексей Петрович, полагаешь, что после его встречи с Бюнкером путем шантажа, мол даже Бюнкер раскололся, заставить его давать правдивые показания? – спросил Исмаилов.
– Да, именно так!
– А что, Алексей Петрович, твое предложение надо сказать дельное. Нам уже ничего не остается, как испробовать и эту уловку.
Вечером того же дня, когда Бюнкера вели по коридору после допроса, навстречу ему вывели на допрос арестованного диверсанта, который все еще не назвал себя. Напротив окна во двор они встретились, диверсант вздрогнул, и в глазах его снова на мгновение мелькнул неподдельный ужас, что не ускользнуло от внимания капитана Иванова. Бюнкер тоже заметил арестованного у окна, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Он прошел мимо диверсанта, как мимо незнакомого ему человека, а между тем Бюнкер не только знал этого диверсанта, но и многому был обязан ему при внедрении его Бюнкера в больницу, затем в санитарный вагон эвакогоспиталя под именем подполковника Терещенко. Это был помощник Вейтлинга по хозяйственной части, Рафик Ибрагимов по кличке
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
303
Саат. Его то и заставил Вейтлинг возглавить группу по захвату продовольственного склада в поселке Насосный, а он не только не сумел захватить продовольствие на складе, но и сам попался в руки особистов. Ибрагимов прекрасно понимал, что за провал хорошо организованной операции, Вейтлинг, несмотря на приятельские отношения, не пощадит его. Понимал он и то, что, если он не поможет следствию НКВД, трибунал так же его щадить не будет. Пока Ибрагимов не решил, что ему предпринять, так как о побеге из этих хорошо охраняемых казематов, надеяться бессмысленно. Работая в организации, он безусловно не ожидал такого исхода, по крайней мере для себя, и ужас сковал его волю. Неожиданно увидев в коридоре арестованного Бюнкера, он еще больше уверовал в безнадежность своего положения, да и всей организации «Апшерон». Ибрагимов хорошо знал Бюнкера, как волевого и стойкого разведчика, крайне жестокого ко всем членам организации. Боялись его все, даже сам Вейтлинг. Но кто знает, как он будет вести себя в застенках НКВД? Ибрагимов еще до войны где-то читал, что все жестокие руководители, попавшие в плен к врагу, без угрызения совести предавали не только своих единомышленников и подчиненных, но и чтоб сохранить себя, могли даже предать родную мать! Когда Ибрагимов вошел в знакомый уже кабинет к капитану Иванову, он был настолько потрясен арестом Бюнкера, что сел не на стул где раньше всегда занимал место, а на табуретку возле дверей кабинета.
– Вы, арестованный, садитесь вот сюда поближе! – как можно вежливее сказал Иванов, только тогда Ибрагимов уселся на свое обычное место для допроса. Капитан Иванов сразу заметил перемену в поведении арестованного. Если раньше его выдавали только испуганные глаза, то сегодня обыкновенная человеческая трусость.
– Вы напрасно запираетесь. Я даже не знаю, как Вас называть! Ваш руководитель Бюнкер оказался покладистее Вас, в обмен за свою собственную шкуру он нам рассказал буквально все, что знал! Уже идут аресты среди членов вашей организации, и Вы, конечно, не можете не понимать, что если будете и дальше запираться, навредите только себе! Ну так устраивать Вам очную ставку с вашим Бюнкером? – спросил Иванов.
– Не надо, пишите, гражданин начальник! Я расскажу Вам все, что знаю. Моя фамилия Ибрагимов Рафик, я – помощник руководителя диверсионно-террористической организации «Апшерон» Арнольда Вейтлинга по кличке «Саат». Капитан Иванов не успевал записывать показания Ибрагимова, который буквально диктовал точные координаты баз, пунктов управления и где, более вероятно, сейчас должен находиться сам Арнольд Вейтлинг, график
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
304
прибытия и причала катера из Ирана, который привозил все необходимое для деятельности групп «Апшерон», фамилии, точные адреса в городе Баку и в других населенных пунктах, где скрываются диверсанты-террористы и их базы.
Получив важные сведения, Исмаилов доложил обо всем командующему армии. Сейчас для него было очень быстро и оперативно задействовать в операции
по обезвреживанию диверсионно-террористической организации «Апшерон» подразделения стрелковой бригады, дислоцировавшейся в окрестностях города, пехотного, артиллерийского, частично военно-морского училища и некоторые части ПВО.
Операция длилась одни сутки, и прошла исключительно успешно. Все члены диверсионно-террористической организации сдались без сопротивления. Лишь Арнольд Вейтлинг и его радист Начмутдинов Джафар не были арестованы. Их просто нигде не оказалось.
С арестованными сотрудники НКВД, почти сутки занимались допросами, к следствию были подключены следователи из особых отделов Каспийской флотилии, стрелковой бригады и даже из Тбилиси. Изучая протоколы допросов, Исмаилов составил список всех баз. В ходе этой работы ему вдруг в голову пришла мысль показать этот список все еще находившемуся в камере Нариманову. Когда дежурный привел Нариманова из камеры заключения, он увидел человека с печальным взглядом и опущенной головой.
– Что за грустил, Азим Асланович?
– Как не за грустишь, товарищ майор, в одиночной камере!
– Значит диверсанта от тебя убрали?
– Так точно вчера увели, а я ничего не успел из него выудить.
– Необходимость в этом сейчас отпала, диверсионно-террористическая организация «Апшерон» уже не существует, все члены ее арестованы, скорей всего, почти все! – сказал Исмаилов.
– Вот так новость сообщили Вы мне, товарищ майор! Если так, то поздравляю Вас с победой! Но как же теперь поступите со мной? Я надеялся хоть чем-нибудь помочь в уничтожении бандитской организации, а теперь выходит, я обыкновенный предатель Родины и меня привлекут к ответственности наравне с бандитами? – с горечью ответил Нариманов.
– Нет, Азим Асланович, твоя лепта в разоблачении этой бандитской организации есть и немалая, поэтому ты не будешь привлечен к ответственности за предательство Родины, и даже у тебя имеется возможность еще раз доказать свою непричастность к бандитской организации.
– Как же я теперь смогу доказать, когда все уже без меня
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
305
сделано. Наверное, теперь все, что я смогу, так это плюнуть в лицо Арапетьянсу, надеюсь он тоже арестован?
– Нет, не арестован. Арапетьянса Бюнкер расстрелял за то, что он не смог убить тебя.
– Кто такой Бюнкер и откуда он мог узнать, что Арапетьянс не смог убить меня? Ведь об этом знали я и он!
– Да, верно, Азим Асланович, ты действительно не мог знать Бюнкера. Он являлся заместителем у Вейтлинга, может приходилось слышать у них кличку «Акар»? Когда ты был у Вейтлинга, этот «Акар» под видом подполковника Красной Армии Терещенко находился на излечении в Мардакянском госпитале, а вернувшись в организацию после излечения, он вычислил, что ты жив, а это значило, что Арапетьянс не выполнил приказа Вейтлинга убрать тебя. Тогда он, видимо, добившись признания Арапетьянса, расстрелял его у той, самой ямы, которую ты выкопал для себя.
– Да, как-то жутковато стало, товарищ майор, я знаю, что Арапетьянс – предатель и трус, но честно говоря, после всего того, что я сейчас узнал о его поступке и печальной судьбе, мне жаль его!
– Не жалей, Азим Асланович, Арапетьянс просто получил то, что ему причиталось за трусость и подлость.
– Я знаю, товарищ майор, но все равно мне его жаль. Мне теперь жаль и того, что я не смогу ничем доказать верность своей Родине, я не смогу смыть свой позор. Вообщем я сейчас готов на все, даже отдать свою жизнь, только бы меня не считали изменником Родины.
– Тебя, Азим Асланович, изменником Родины уже никто не считает, а помощь твоя не требует никаких жертв с твоей стороны. Вот список всех полевых баз и радиостанций, прочитай и возможно вспомнишь, чего здесь не хватает. Ты же бывал с Вейтлингом на некоторых из них? Нариманов взял список и внимательно прочел его.
– Те базы, в которых мне приходилось бывать, здесь помечены. Много значится и тех, которые мне неизвестны, но нет здесь заброшенного мыловаренного завода, что на горе за хутором Али-Баба на северо-западных окрестностях Баку. Если помните, это первое место моей явки, после прибытия из разведшколы. На этом заводе меня встречал сам Вейтлинг и с ним еще три человека. После этой встречи, где видимо меня проверяли, мы верхом на лошадях поехали в горы, или конкретно в Ильмили.
К своему стыду Исмаилов совершенно забыл про этот завод и сразу же вспомнил, как он лично направлял Нариманова на эту явку, данную ему в разведшколе полковником фон Ульманом. Он уже набирал номер телефона комендантской роты.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
306
– Поедешь, Азим Асланович, с капитаном Ивановым на студобекере со взводом бойцов на этот мыловаренный завод, ты знаешь подъезды и подходы, мне думается, Вейтлинг со своим радистом находится там, они хотят выждать время, а потом, когда утихнет кутерьма с арестами, скрыться в направлении иранской границы, а может быть попытаться вызвать по радио скоростной катер и исчезнуть! Во всяком случае им больше негде быть. Запомни, Вейтлинг будет отстреливаться до последнего патрона, возможно последний патрон пустит в себя. Он может воспользоваться для этой цели разного рода ампулами с ядом и тому подобное, но сам понимаешь, он нам нужен живым. Вот это и есть твоя помощь своей Родине и твоя полная реабилитация! После выполнения задачи, независимо от того, захватят Вейтлинга или нет, тебе дадим отпуск суток на пять и как все честные советские люди поедешь на передовую сражаться с фашистами! – сказал Исмаилов.
– Спасибо, товарищ майор! Если все будет так, как сказали Вы – я счастлив! – воскликнул Нариманов.
– Ладно, пока благодари судьбу, но под пули Вейтлинга не лезь! Это теперь не твое дело! – сказал Исмаилов и протянул Нариманову руку, которую тот с радостью пожал.
Когда студобекер со взводом автоматчиков выехал за ворота, Исмаилов приказал привести к нему в кабинет Ибрагимова.
– Вот список названных Вами и вашими коллегами баз организации «Апшерон». Прочтите его еще раз. Может Вы что-то пропустили? – подавая лист бумага Ибрагимову, сказал Исмаилов. Ибрагимов, прочитав строчки четкого каллиграфического подчерка и уверенно сказал:
– Здесь ничего не пропущено.
– Вы в этом твердо убеждены?
– Да убежден, гражданин начальник! – возвращая лист бумаги, сказал Ибрагимов.
– А заброшенный мыловаренный завод в северо-западных окрестностях Баку? Это разве не база?
– Ах да, этот заброшенный завод за хутором Али-Баба! Сказочное название хутора, но только этот завод у нас никогда не был базой, слишком близко от дороги и от парка имени Кирова. Правда в начале года мы пользовались этим заводом, как перевалочным пунктом завезенного сена в тюках для лошадей и, по-моему, туда один раз приезжал Вейтлинг верхом на лошадях, кого-то они там встречали. Поэтому я и не назвал заброшенный завод базой. – сказал Ибрагимов.
Между тем студобекер со взводом автоматчиков подъезжал по дороге со стороны парка Кирова. Дорога проходила в складке
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
307
местности и из окон мыловаренного завода просматриваться не могла.
Но когда студобекер выехал на ровнее место перед въездом на завод и впереди показались ворота, машину обстреляли из пулемета. Иванов приказал остановиться и автоматчикам перекрыть пути выходе из завода. Используя складки местности, бойцы просочились к северной стороне заводе, а затем перекрыли дорогу, ведущую в горы. Когда завод был полностью блокирован, капитан Иванов приказал командиру взвода короткими перебежками продвинуть взвод, как можно ближе к стекам завода, чтоб затем преодолев кирпичную стену, стремительно броском через окно проникнуть в здание, туда где засел пулеметчик. Но короткие перебежки не спасли бойцов от меткого пулеметного огня, три красноармейца получили ранения. Тогда капитан Иванов решил пробраться в здание с восточной стороны из лощины. Он уже подобрал группу смельчаков для этой цели, но к нему подполз Нариманов и, узнав о намерении капитана Иванова, сказал:
– Товарищ капитан! Лучше прикажите это сделать мне. Я помню, когда мы с Вейтлингом выезжали верхом на лошадях в горы, мы выходили через пролом в кирпичном заборе с северо-западной стороны завода, там стена обрушилась и по куче битого кирпича можно через этот пролом незаметно проникнуть в цех, а из цеха по коридору в конторку, где засел пулеметчик.
– Но ты же не знаешь, сколько их там, один ты не справишься. К тому же приказано брать их живьем. В общем Азим, пойдем вместе. – приказал Иванов. Он забрал у автоматчика автомат и отдал его Нариманову. Вместе они скрытно подползли с северо-западной стороны завода, а там, используя овраги, небольшие валуны, торчащие из грунта, скоро оказались у пролома в стене, о котором говорил Нариманов.
Действительно, по куче обвалившегося кирпича, помогая друг другу, они преодолели пролом в стене и очутились в цехе. Затем по коридору, на полу которого валялись битые кирпичи, осторожно ступая, Иванов и Нариманов приблизились к конторке. У ее дверей, как назло, капитан Иванов запнулся за валявшийся на полу кирпич, который гулко застучал. В этот миг в дверях конторки с пистолетом в руке показался рослый, атлетического сложения человек, в котором Нариманов без труда узнал Вейтлинга. В одно мгновение он выстрелил из пистолета в капитана Иванова, но этого же мгновения хватило Нариманову заслонить Иванова своим телом. Второго выстрела Вейтлинг сделать не успел. Ударом ноги Иванов вышиб из его рук пистолет и, схватив его правую руку, вывернул ее за спину, ударив Вейтлинга коленом между ног. Охнув, он сполз по двери на
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
308
пол. В этот момент со стороны коридора прозвучала короткая очередь из автомата одного из подоспевших к конторке бойцов и прошитый пулями, рядом с Вейтлингом упал Начмутдинов, по-собачьи верный Вейтлингу. Он намеревался из своего пулемета уничтожить капитана Иванова и подоспевших к нему автоматчиков.
Подойдя к окну, из которого Начмутдинов вел огонь из пулемета, Иванов подал сигнал рукой командиру взвода и крикнул, чтоб все шли в конторку. Затем он связал в запястьях руки Вейтлинга и подошел к раненому Начмутдинову, изо рта которого на пол стекала струйка крови. Нариманов с трудом дышал. Увидев склонившегося к нему Иванова, он чуть слышно прошептал:
– Товарищ капитан! Расскажите все как было жене и помогите сынишке вырасти настоящим джигитом, а я чувствую свой конец. И еще простите меня за все!
– Не надо, Азим, не надо хоронить себя прежде времени. Ты свою вину смыл своей кровью и теперь, дорогой, тебе надо жить! Давай-ка я тебя перевяжу. – сказал Иванов. Он достал из своей полевой сумки индпакет, который припас для себя и, разорвав гимнастерку, по всем правилам медицины забинтовал Нариманову грудь. В конторку прибыл командир взвода автоматчиков.
– Сколько всего раненых? – спросил его Иванов.
– С ним, – он показал на лежавшего Нариманова, – четыре.
– Раненых срочно в госпиталь, взвод пешим порядком вести в штаб армии. Передайте Исмаилову, чтоб за мной и за этим мерзавцем пусть пришлет виллис! Я остаюсь здесь!
После начала операции прошли сутки, Исмаилов уже доложил в Москву генералу Григорьеву, что операция закончилась успешно, за шесть суток раньше назначенного генералом Григорьевым срока. Одновременно шифровка была направлена в особые отделы штабов Закавказского и Северо-кавказского фронтов. От генерала Григорьева из Москвы пришла телеграмма о представлении к правительственным наградам наиболее отличившихся в проведении операции. В числе представленных первыми в списке были внесены фамилии капитана Брагина и младшего сержанта Григорьева. Нариманову после восстановления его в правах советского гражданина и воина, было присвоено воинское звание младший сержант и он был определен в Мардакянский госпиталь для прохождения курса лечения после ранения в грудь. Кроме награждения Исмаилова орденом Боевого Красного знамени, ему было присвоено воинское звание подполковника НКВД.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
309
Глава двадцатая
Грузин, бывших военнослужащих Георгиен-легиона, добровольно перешедших на сторону Красной Армии, из-за сложной боевой обстановки командующий фронтом приказал срочно эвакуировать в город Грозный, а оберлейтенантом Габаладзе заинтересовалось разведывательное управление наркомата внутренних дел СССР. Было приказано с полевого аэродрома в окрестностях Беслана с первым попутным самолетом направить его в Москву.
На полевой аэродром Хумлатова привезли на грузовой полуторке под конвоем двух автоматчиков и одного офицера. Во время загрузки самолета ЛИ-2 и размещения Хумлатова и конвойных в нем, небо вдруг огласилось ревом немецких бомбардировщиков. Зенитчики открыли по самолетам заградительный огонь. Белые облачка разрывов их снарядов покрыли все пространство над аэродромом. Четыре Юнкерса один за другим, оставляя полосу черного дыма, с воем рухнули в горах. Но пятачок полевого аэродрома все же подвергся бомбовому удару. Были уничтожены все подразделения аэродромной службы и три самолета, стоявшие на аэродроме.
ЛИ-2, в котором уже находился Хумлатов, объятый пламенем горел на взлетной полосе его конвоиры вместе с офицером, убитыми лежали, разбросанные по полю взрывом бомбы. И лишь Хумлатов, успевший выскочить из горящего самолета на траву аэродрома, остался невредимым. Увидев убитых конвоиров, маскируясь в дыму он уходил по расселине в горы, благодаря свою счастливую звезду. Забравшись в чащу кустарника, густо покрывающего южные склоны Сунженского хребта, Хумлатов решил передохнуть. Подумав и оценив создавшуюся обстановку, он уяснил, что пройти передний край и попасть к немцам в форме немецкого оберлейтенанта сейчас практически невозможно. Но даже если бы это и удалось он не видел для себя никакого смысла. Устанавливая его личность офицеры Абвера обязательно проверят данные по документам «Вилли-П», а там, установив его личность, спросят, при каких обстоятельствах попал к русским в плен. И тогда придется все рассказать, как у него под носом в Георгиен-легионе успешно работала большевистская группа, как весь личный состав легиона сделал попытку с боем перейти на сторону большевиков. И лишь немецкие боевые части предотвратили это предательство, а главное, как его, оберлейтенанта Абвера, его же солдаты, приглушив, утащили через линию фронта и сдали советской контрразведке. А что же против этого всего предпринял он? Да почти ничего. Такого в Абвере не прощают. Но
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
310
если представить ценные сведения о расположении частей Красной Армии, или совершить солидную диверсию, это, пожалуй, единственный выход из создавшейся обстановки. И Хумлатов решил пока что скрыться в горах Сунженского хребта, а это были его родные места.
Прежде всего ему необходимо было достать документы, а самое главное приобрести какую-нибудь одежду и сбросить с себя немецкий мундир. Он шел по южным склонам гор, заросшими дикими фруктами и темно-зелеными густыми кустами бузины. К вечеру Хумлатов настолько выбился из сил, что идти дальше уже не смог. Голод терзал его желудок и, кроме диких кислых плодов фруктовых деревьев, утолить его было нечем.
Хумлатов решил соорудить бивуак для ночлега. Облюбовав одну из многочисленных расселин, он забросал это место ветками бузины и соорудил под ним нечто похожее на шалаш, затем улегся на мягкие листья, собранные вокруг, и прижав к животу ноги, всю ночь только тем и занимался, чтоб как-то согреться.
Утром, утолив голод кислыми грушами, двинулся в путь. К вечеру, изнемогая от усталости, взобрался ка скалу и вдруг впереди увидел домики какого-то поселка. Присмотревшись, узнал небольшой городишко Назрань. В этом городе на окраине, в своем домике проживала мамина сестра – его тетка. Звали ее Патимат, женщина преклонного возраста, но Хумлатов не решился заявиться к ней в форме немецкого офицера. Дождавшись темноты он садами пробрался к ее дому. Хорошо ориентируясь в знакомом дворе, через дверь вошел в хлев, осторожно, пройдя между овцами, проник в чулан, там довольно быстро нащупал завернутую в тряпку головку сыра и, ломая его, торопливо запихивал большими кусками в рот. Давясь и почти не жуя, глотал, стараясь скорей насытиться. Затем забрав остатки сыра и не обнаружив больше ничего из продуктов, он тем же путем, вышел во двор. Снова ночевал в горах. Часа в три ночи начался мелкий изнуряющий дождь. Отдыхать в расселине, по дну которой зажурчала вода, не было смысла, и Хумлатов, скользя избитыми о камни сапогами, в кромешной тьме, пошел на восток, подальше от линии фронта и от ищеек контрразведки.
К обеду он спустился в долину реки Сунжи. Скоро на пути появился Карбулак. Выходить из укрытия он не собирался, но он знал, что, кроме укатанного шоссе, на Грозный от Карбулака шла грунтовая проселочная дорога до Слепцова его родного аула и далее на Грозный. В Слепцове в настоящее время осталась одна сестра Илита, которая была единственной из близких родственников и которую он очень любил. Ей сейчас семнадцать. Наверное, все еще живет в родительском доме, а может вышла замуж, а возможно и
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
311
эвакуировалась. Конечно она не знает, что ее брат Саид с сорокового года без вести пропавший на финской войне, служит в немецкой армии и даже в Абвере, да и вряд ли когда узнает об этом.
Проселочная дорога интересовала Хумлатова тем, что интенсивность движения по ней, конечно не такая, как по шоссе, и есть возможность подстеречь кого-нибудь, ликвидировать и решить свои неотложные проблемы продовольствия и одежды. С горечью на душе обходил аул Карабулакский. Мог ли он когда-нибудь предположить, что у себя на родине при советской власти, прячась в горах от людей, будет обходить стороной знакомый аул, как загнанный зверь. Эта последняя мысль понравилась ему. Он действительно в настоящий момент был загнанным зверем, на своей родине в прифронтовом советском тылу, но он был на чужой территории. Красная Армия, в которой он совсем недавно служил и воевал, теперь была вражеской армией, и он Хумлатов, скрывался от советской контрразведки как немецкий офицер разведки. Теперь скорей всего как военнопленный, бежавший из плена.
Обойдя Карбулакский аул, Хумлатов приблизился к проселочной дороге вдоль реки. По ней, как и по шоссе, непрерывными потоками в сторону фронта двигались повозки, вьючные ослы и изредка шли грузовые автомашины. Значительно реже поток транспорта двигался в сторону Грозного, но это не облегчало положения Хумлатова. Глазами хищника наблюдал он за движением по дороге, слегка раздвигая густые зеленые ветки бузины. Случая захвата командира или хотя бы рядового красноармейца не предоставлялось. С нетерпением Хумлатов ждал ночи. Но и с наступлением темноты интенсивность движения по дороге уменьшилась не на много.
Превозмогая усталость и слабость от голода, он зашагал в сторону своего родного аула Слепцова, не зная еще, как он поступит, когда достигает его. Идти ночью по бездорожью было вдвойне изнурительно. Хумлатов часто отдыхал и в его сознании все больше и больше утверждалась мысль о безнадежности его положения, что правильнее всего надо решиться на то, чтоб просто сдаться властям. Но более двухлетняя служба в Абвере научила его в безнадежной обстановке не спешить с выводами и не принимать скоропалительных решений.
Где-то рядом шумела Сунжа. Хумлатов привык к монотонному бурлению реки. Этот шум успокаивал его, будил чувства далекого прошлого – детства и отрочества. Вдруг, он насторожился. Заглушаемое шумом воды, он четко услышал фырканье лошади, прозвучавшее с берега реки. Осторожно ступая, он свернул в сторону и стал пробираться в направлении услышанных
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
312
звуков. Скоро появилась гладь водной поверхности родной реки, которая отражала слабые светлые полосы все еще не потухшего за горой заката.
На фоне блестевшей воды Хумлатов увидел на берегу кубанскую бричку и две стоящие распряженные лошади, которые, не обращая внимания на Хумлатова, мирно паслись на травянистой полянке. Рядом с бричкой, разостлав на земле шинель, похрапывая спал ездовой. Обойдя всю небольшую поляночку на берегу и не найдя больше ни души, Хумлатов решил, что сам аллах послал ему этого ездового красноармейца с его бричкой.
Цепкими пальцами он обхватил горло несчастного ездового и сжал их так, что захрустели хрящи. И когда жертва затихла, Хумлатов снял с ездового обмундирование, после чего тело сбросил в Сунжу. Затем он переоделся, спрятав свой мундир под камнями. Нащупав в левом кармане гимнастерки документы, он достал их, но вспомнив, что у него нет привычного для него электрического фонаря, вложил документы на место. Затем в карманах брюк обнаружил кисет с махоркой и аккуратно сложенную газету в маленький прямоугольник. «Это для самокрутки!» – сообразил Хумлатов, надеясь найти и спички, но вместо них он обнаружил кусок кремня, пустую гильзу с ватой и небольшой осколок напильника. «Кресало» – усмехнувшись, подумал Хумлатов. Он знал, как в Красной Армии курильщики добывали огонь. Несколькими ударами осколком напильника о кремень он высек на обугленный кусочек ваты тлеющий огонек. Поднося его к раскрытой красноармейской книжке и, раздувая струей воздуха, он в темноте все же сумел прочесть на титульном листе книжки слова: «Хоштавия Тимур» и год рождения. Значит я теперь снова грузин – Тимур Хоштавия, возраст приблизительно сходится с моим, надо все это запомнить!» – подумал Хумлатов и подобрав лежавшую на земле винтовку, одел ее на правое плечо.
Осматривая бричку Хумлатов, кроме мешков с зерном ничего в ней не обнаружил. Он решил проткнуть один из мешков и достать горсть зерна подкрепиться им. Выбирая один из мешков он вдруг нащупал вещевой солдатский мешок, в котором, кроме всего нехитрого имущества солдата, обнаружил два с половиной больших ржаных сухаря и раскрытую консервную банку свиной тушенки. Для Хумлатова это был бесценный подарок обстоятельства, в котором он очутился.
Поддевая сухарем мясную массу свиной тушенки, он лихорадочно откусывал непомерно большие куски сухаря и хрустя, торопливо пережевывал вкусную, ароматную, как ему казалось, пишу богов. После сытной еды, Хумлатов напился воды прямо из
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
313
реки и почувствовав себя вполне превосходно, решил действовать, не теряя времени. Теперь он понимал, что необходимо использовать только темное время суток и проехать по аулу Слепцово на лошадях, будучи не узнанным из знакомых или родственников, а затем следовать дальше на Грозный.
Хумлатов подвел лошадей к дышлу и стал запрягать их в бричку. Он вдруг обнаружил, что спицы правого переднего колеса торчали в стороны от обода и колесо было не пригодное для езды.
«Вот почему этот Хоштавия решил переночевать у реки, а утром решить проблему со сломанным колесом?» – подумал Хумлатов и решил идти на восток пешком, если не найдутся добрые люди и не подвезут его до Грозного. Он еще не знал, что будет делать в Грозном, но он представлял себе, что на железнодорожной станции этого большого города всегда проходят воинские эшелоны и на запад, и на восток. А там можно свободно смешаться в солдатской массе и уехать куда угодно, пристав к какому-нибудь эшелону. «Ничего, все должно быть хорошо!» – думал Хумлатов выходя на дорогу из надоевших ему кустов бузины и бездорожью.
В темноте со стороны Слепцова послышался шум мотора. К нему на большой скорости приближался грузовик. Хумлатов поднял руку, но шофер видимо в темноте, не увидев его, проехал мимо. Пропустив еще один грузовик Хумлатов в шинели, с винтовкой на ремне и с вещевым мешком за спиной зашагал по дороге, не теряя надежды на удачу. На западе над вершинами гор начало белеть, вот в это время Хумлатова догнал виллис, который сам остановился возле него. Молодой светловолосый майор, сидевший на командирском кресле спросил:
– А Вы, товарищ красноармеец, куда следуете в одиночестве?
– В Грозный, товарищ майор! – без тени волнения ответил Хумлатов.
– А ну-ка покажите Ваши документы? – потребовал майор. Хумлатов без замедления достал красноармейскую книжку и подал ее майору, который просветил титульный лист электрическим фонарем, и тщательно прочитав записи в ней, возвратил книжку Хумлатову.
– Товарищ майор, разрешите доехать с Вами до Грозного? – спросил Хумлатов. Он не забывал элементарные правила разведчика, как учили его в берлинской разведывательной школе: «Разведчик в тылу врага бывает тогда вне подозрения, когда действует не только осторожно, но и смело, решительно, проявляя настойчивость, находчивость и даже нагловатую самоуверенность!»
– Скажите, товарищ Хоштавия, где Вы служите? – спросил майор.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
314
– Я, товарищ майор в настоящее время прикомандирован к городской военной комендатуре города Грозный, так как отстал от эшелона, а комендант разрешил мне съездить в Назрань к тетке, к утру должен доложить о прибытии дежурному по комендатуре.
– Почему же он Вас отпустил к тетке с оружием?
– Кругом бандиты, товарищ майор, поэтому все военнослужащие должны быть при оружии, таков приказ коменданта. Хумлатов не знал обстановки на Северном Кавказе, но мысль о коменданте и бандитах созрела в его голове в ходе разговоров с майором, так как замешкаться в ответе майору – равносильно разоблачению.
– Так и быть, товарищ Хоштавия, до Грозного подбросим, только винтовку Вашу дайте мне, а сами садитесь на заднее сидение. Хумлатов без колебания отдал винтовку майору, сам, ступив одной ногой на заднее колесо, легко запрыгнул в кузов. Когда виллис рванул с места и водитель, не обращая внимания на ухабы, развил скорость, майор, повернувшись к Хумлатову сказал:
– Я Вас, товарищ Хоштавия, довезу до самой комендатуры и сдам коменданту, не возражаете?
– Никак нет, товарищ майор, не возражаю! Как я могу возражать за такую любезность с Вашей стороны! – спокойно сказал Хумлатов, решив, что еще есть время, что-либо предпринять. Но время шло, город Грозный был уже рядом, а Хумлатов все еще лихорадочно, прокручивал в своей голове различные варианты побега от майора, который решил сдать его коменданту, явно не поверив рассказу Хумлатова о посещении тетки в Назрани с разрешения коменданта. Майор решил, что перед ним обыкновенный дезертир. Хумлатов сообразил, что его майор принял за дезертира, он знал еще с сорокового года, что за дезертирство с передовой по законам военного времени расстрел. Что-то надломилось в душе у Хумлатова после всего перенесенного кошмара, он был согласен на все. «Будь, что будет!» – думал он, почему-то вспомнив зиму сорокового года, когда на льду финского залива он струсил и поднял руки вверх. Он сейчас завидовал своим водителям, которые схватились за карабины и погибли в честном бою. «Рано или поздно придется сполна платить за эту трусость и измену!» – думал Хумлатов.
Он не заметил, как машина въехала в город и вскоре, скрипнув тормозами, виллис остановился у ворот военной комендатуры. Майор, взяв в правую руку винтовку Хумлатова, кивнул ему головой, и они через калитку, где стоял часовой вошли во двор комендатуры.
Во дворе Хумлатов увидел около двух десятков сержантов и
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
315
красноармейцев, которые сидели, бесцельно бродили по двору, курили махорку и рассказывали друг другу о том, как попали в комендатуру. Все они оказались задержанными, или отставшие от своих эшелонов или прибывшие в комендатуру по другим причинам.
Прежде чем войти в здание комендатуры, майор приказал часовому присмотреть за Хумлатовым и не выпускать его со двора.
– Я и так никого не пропускаю, товарищ майор! – обиделся часовой. Майор вскоре вышел без винтовки и, посмотрев на улыбающегося Хумлатова, опустив голову быстро вышел со двора. Хумлатов понял, что заявление майора о его дезертирстве там восприняли не всерьез. Он осмотрелся вокруг. Двор комендатуры, обнесенный невысокой каменной стеной не представлял собой препятствия для задержанных дезертиров и преступников. Такую стену можно было свободно преодолеть даже не тренированному не слишком пожилому человеку. Но люди, находившиеся во дворе и, ожидавшие своей участи, не собирались преодолевать это небольшое препятствие и тем более бежать куда-либо.
Через полчаса, когда многие из находящихся во дворе военнослужащих, получив свои документы были выпущены, дежурный сержант позвал и Хумлатова, который вошел в указанную сержантом дверь. В небольшой комнате за столом сидел, с утомленным лицом пожилой капитан. Он пододвинул к себе красноармейскую книжку Хумлатова и спросил:
– Красноармеец Хоштавия! Как мне сообщили по телефону Ваше хозяйственное подразделение из пятнадцати подвод выделенное тылом девятой армии расположено в городе Назрань с задачей перевозить из сунженских аулов зерно на назранскую мельницу. А теперь доложите мне, как Вы один без своей подводы попали в Грозный?
– Товарищ капитан! Я не доехал до Слепцова, наверное, километров шесть или семь, нагруженной зерном подводе вдруг рассыпалось правое переднее колесо. Я свернул с дороги к реке, напоил коней, но ничего не получилось, исправить колесо не удалось. Я распряг лошадей, привязал их вожжами к бричке, а сам пошел пешком в Слепцово за помощью. Тут навстречу мне подкатил виллис, майор, сидевший в нем, не поверил моему рассказу и, отобрав винтовку, красноармейскую книжку привез сюда к вам. Вот и все, товарищ капитан. – заключил Хумлатов, почувствовав, что его счастливая звезда снова выручает его и он про себя благодарил ее за это. И Хумлатов не ошибся. Усталым движением капитан закрыл корочки его красноармейской книжки и подал ее Хумлатову.
– Возьми и на попутных машинах или на товарняке доедешь до Слепцова. Там в сельском Совете находится твоя подвода с
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
316
зерном и с новым колесом. У дежурного получишь пропуск до Назрани, свободен, товарищ боец!
– А как же винтовку, товарищ капитан?
– Винтовка твоя тоже у дежурного, он отдаст тебе ее, иди, не задерживай меня.
– Есть идти! – сказал Хумлатов, все еще не веря такому благополучному для себя исходу и быстро вышел из кабинета. Получив винтовку, Хумлатов закинул за плечи вещевой мешок, взял на ремень винтовку и прямо направился на железнодорожный вокзал.
Выйдя на перрон, Хумлатов увидел товарный состав, в проемах раздвинутых дверей теплушек сидели красноармейцы, а на открытых платформах закрепленные тросами стояли автомобили и пушки. Состав отправлялся на запад, а значит на фронт. «Зачем мне туда?» – подумал Хумлатов, но другая мысль, более благоразумная уже утверждалась в его голове: «Надо только туда на передовую, чтоб внедриться в какое-нибудь армейское подразделение и ...»
Состав залязгал буферами вагонов и двинулся вперед. Хумлатов хотел было уже догнать какой-нибудь вагон, как чья-то рука легла на его плечо. Повернув голову, Хумлатов к своему удивлению увидел своего агента по Георгиен-Легиону унтер-офицера Челашвили, одетого в форму сержанта Красной Армии.
– Челашвили? Запомни, моя фамилия Хоштавия, тебя я пока буду называть по званию, как ты здесь очутился? – спросил Хумлатов. Он посмотрел по сторонам, эшелон набирал скорость и уже был виден его последний вагон.
– Возьмите меня с собой, господин оберлейтенант! – успел сказать Челашвили.
– Пошли со мной! – скомандовал Хумлатов, и они побежали к вагонам уходящего эшелона. Бойцы предпоследнего вагона за руки втянули в теплушку Хумлатова и Челашвили, усадив их на деревянные нары.
Эшелон без остановки проследовал до станции Долаково. Прошел слух, что Беслан немцы разбомбили и пока не будет восстановлен путь, эшелон не сдвинется с места. Хумлатов махнул Челашвили головой, и они, спрыгнув на землю, пошли вдоль вагонов. Там впереди где-то далеко попыхивал паровоз, выпуская белые струйки пара.
– Расскажи-ка, Челашвили, только покороче и поконкретней, как ты попал в Грозный? – тихо спросил Хумлатов.
– После расстрела нашего легиона, не участвовавших в переходе через линию фронта, пропустили через специальную комиссию контрразведки. Гауптман Бруммер тоже был в этой
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
317
комиссии. Кое-кому они предложили вступить в Кавказский национальный батальон «Горец», который занимал оборону на Ищерской высоте.
– Короче, Челашвили, конкретнее! – прервал его Хумлатов.
– Хорошо. Меня записали в диверсанты по подрыву мостов и эшелонов на участке железной дороги Дербент-Махачкала. Выбросили нас с самолета в горы в районе реки Халагорк. Ветер разбросал нас так, что из семи диверсантов к месту сбора пришел я и еще один диверсант. Взрывчатку и продукты мы вообще не нашли. Все мы были одеты в форму военнослужащих Красной Армии, как нам сказали перед выброской, что документы нам выдали подлинные. У меня в красноармейской книжке значится, что я прохожу службу в махачкалинской комендатуре, как потом я узнал, нам нужны были еще пропуска с тайной отметкой, которая ежедневно меняется. Об этой в нашей разведке ничего не знают. Поэтому меня с напарником сразу застукали на станции Уллубиево. Мне удалось бежать, и я решил пробираться через линию фронта к своим. Вот почему я очутился в Грозном, – давай-ка мне свою красноармейскую книжку! – сказал Хумлатов. Челашвили, достав из кармана гимнастерки документ, быстро подал его Хумлатову. «Чаидзе Вахтанг Георгиевич» – прочитал Хумлатов и перелистав всю книжку, подал ее Челашвили.
– Вот что, товарищ сержант, в моем пропуске, который выдали мне в грозненской комендатуре можно дописать и твою фамилию. Такие случаи у них бывают, когда с сержантом направляют рядового, то пропуск выдают сержанту. Ты сейчас пойдешь к начальнику эшелона и скажешь, что мы выполнили задание по вывозу зерна с аулов в Назрань и теперь должны возвращаться в Грозный, но обстановка такова, что нам лучше остаться у вас на передовой. В бою мол мы не подведем. Меня рекомендуешь, как шофера высшего класса, который потерял водительские права, а ты пехотный сержант. Как сумеешь?
– Страшно, господин оберлейтенант! – сказал Челашвили и тут же осекся. Простите, я оговорился, Ваша фамилия Хоштавия, красноармеец Хоштавия.
– Учти, сержант Чаидзе. Такая ошибка будет стоить нам головы. Самое главное постараться четко и открыто смотреть начальнику в глаза, не моргать. Я бы сам пошел, но судьба выдала мне петлички рядового бойца, а ты сержант. Вот тебе мои документы, ручка у тебя есть?
– Никак нет гос.… виноват...! – ответил Челашвили и опустил голову.
– Эх ты «виноват» ..., у нас нет другого выхода, иди на вокзал
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
318
там найдешь ручку, допиши свою фамилию выше моей и обрати внимание на подчерк, в пропуске. И смелей сержант Чаидзе. Челашвили побежал на вокзал, а Хумлатов медленно пошел в голову эшелона.
У штабного пассажирского вагона стоял у входа в тамбур часовой. В вагон заходили и вскоре выходили из него офицеры. Хумлатов заметил на крыше вагона довольно мощную антенну радиостанции. Это подсказало ему, что в эшелоне следует солидное армейское соединение. Наконец, пришел Челашвили. Он испуганно посмотрел на Хумлатова, который кивком головы подбодрил Челашвили. Последний подошел к часовому и что-то начал говорить ему. Скоро в тамбуре показался лейтенант в новеньком желтом снаряжении. Он осмотрел Челашвили с ног до головы, что-то спросил и скрылся в дверях вагона. Наконец часовой получив указание лейтенанта пропустил Челашвили в вагон. От волнения у Хумлатова застучало в висках «этот мямля Челашвили может провалить все дело!» – подумал он с нетерпением ожидая последствий. Шли минуты, но все было спокойно. Наконец тот же лейтенант, выйдя из вагона и посмотрев на Хумлатова, сказал:
– Вы красноармеец Хоштавия?
– Так точно, товарищ лейтенант!
– Зайдите в вагон, Вас вызывает заместитель командира корпуса. – сказал он. «Так значит это корпус!» – подумал Хумлатов, подходя к тамбуру.
– Вашу винтовку оставьте в тамбуре никуда она там не денется! – сказал лейтенант.
– Хумлатов прислонив к стене тамбура винтовку, вошел в вагон. В центре вагона, в довольно вместительной оборудованной для работы штаба комнате за столом сидел подполковник. Худощавое лицо, усталый взгляд умных карих глаз из-под нависших бровей, высокий сократовский лоб, который кончался зачесанными назад черными волосами, все это говорило о проницательности этого командира и пугало Хумлатова. Он не знал, что здесь говорил Челашвили, стоявший слева с испуганным видом и ждал разоблачения. Но Хумлатов, решив стоять до конца, приложил руку к пилотке и четко доложил о прибытии.
– Как же Вы, товарищ боец, такой стройный и подтянутый, потеряли водительское удостоверение? – обращаясь к Хумлатову, сказал подполковник.
– Это еще до войны, товарищ подполковник, работал в автобусном парке в Тбилиси. По вине грузовой машины попал в аварию. Милиция забрала у меня права, а через несколько дней началась война. Мобилизовали меня, и я остался без водительских
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
319
прав.
– Ну, а машину водить не разучились?
– На автобус сажают с правами не менее водителя второго класса, а у меня первый. Если дадите машину, то в грязь лицом не ударю, товарищ подполковник!
– Однако уверенности у Вас через край! Сами родом откуда?
– Я, товарищ подполковник, родился в Авчалах, жили с родителями в Тбилиси.
– Женат?
– Никак нет, не успел, война помешала, товарищ подполковник!
– Ну что ж просьбу сержанта Чаидзе и Вашу удовлетворяю. Будете служить при штабе десятого стрелкового корпуса. Вы, товарищ сержант, пойдете в комендантскую роту, а Вы товарищ Хоштавия пойдете в автороту пока слесарем, а там посмотрим.
– Спасибо, товарищ подполковник! – сказал Хумлатов.
– Не за что, товарищ боец и Вы товарищ сержант, не в тыл просились, а на передний край. Нас вскоре ожидают ожесточенные бои с врагом. Так что желаю успеха. Лейтенант Авилов, проводите товарищей по подразделениям и представьте их там командирам.
Через два часа эшелон двинулся в путь, а на станции Эльхотово первый эшелон корпуса выгрузился и занял оборону по восточному берегу реки Урух. В автопарке штаба корпуса Хумлатов среди водителей стал большим авторитетом. Он умел разрешать все технические проблемы, с которыми как-то сразу стали обращаться именно к нему, и даже командир автороты старший лейтенант Васюховский часто обращался за профессиональной помощью к Хумлатову. Задумываясь над своим положением и над положением Челашвили, Хумлатов иногда задавал себе вопрос: «А что дальше?» У него нет никакой связи с разведкой тех немецких соединений, которые действуют на Нальчикском направлении. В какой-то степени он рассчитывал заиметь эту связь при помощи спасенного от ареста Челашвили, но пока Челашвили постоянно должен быть на глазах в этой комендантской роте и даже поговорить с ним сейчас стало проблемой, и к тому же он не надеялся на Челашвили как на разведчика. «Доносчик он был неплохой, а в настоящем деле просто скис, что же делать?» – часто задавал Хумлатов себе такой вопрос. Просто служить в Красной Армии было бы небезопасно по двум причинам: во-первых, рано или поздно особисты вычислят его или разоблачат Челашвили, который с перепугу расскажет все, а, во-вторых, на передовой взрываются бомбы, снаряды, свистят пули и потом не важно советские или немецкие искалечат, или хуже того лишат жизни.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
320
Удостоверение на право вождения автотранспорта прислали со штаба армии очень быстро, вручили изрядно потрепанный ЗИС-5. Отремонтировав его, Хумлатов возил на грузовой машине боеприпасы, продовольствие и даже раненых в медсанбат. Он терпеливо ждал того момента, который изменил бы круто его обязанности, когда можно бы было, что-либо предпринять для организации связи с Абвером, и к концу октября такой момент настал. После очередной поездки в тыл его вызвали в штаб корпуса. Подозревая худшее, он по дороге в штаб заглянул в комендантскую роту и спросил сержанта Чаидзе. Челашвили явился очень быстро.
– Ну как у тебя служба? – спросил Хумлатов.
– У меня все нормально, а у Вас?
– Вот вызывают в штаб корпуса, в случае чего уходи в горы и пробирайся к немцам. – тихо сказал Хумлатов.
– Как же я узнаю, если что с Вами случится? – испуганно спросил Челашвили.
– Никак ты не узнаешь, просто будь готов, но не вздумай натворить глупостей, надо еще иметь выдержку сержант Чаидзе! – посмотрев вокруг сказал Хумлатов и, погрозив пальцем Челашвили пошел в штаб.
У блиндажа, где располагался штаб корпуса стоял старший лейтенант Васюховский.
– Зачем вызывают? – тревожно спросил Хумлатов своего командира, но тот пожал плечами. Оперативный дежурный, узнав о прибытии Хумлатова и Васюховского, направил их к подполковнику Ингушеву.
– Так как же зарекомендовал себя наш грузин? – спросил Ингушев Васюховского.
– Отличный водитель, товарищ подполковник.
– Значит отдаешь его мне, у нас Сапожникова ранили и кажется серьезно, вообщем посадим его за руль нашего виллиса, как вы, Хоштавия не будете возражать?
– Мне, товарищ подполковник, возражать не положено, я водитель и где прикажут, туда и сяду за руль.
– А кто же, товарищ подполковник, сядет за руль ЗИСа? – угрюмо спросил Васюховский.
– Надо, Васюховский, готовить кадры самому. С водителями прямо беда! – сказал Ингушев.
– Есть, товарищ подполковник, готовить водителей самому! Только у меня всего лишь авторота, а не автошкола! – сказал Васюховский и, обидевшись на свое начальство, лихо повернулся и вышел из блиндажа.
– Пойдемте, товарищ Хоштавия, – сказал Ингушев и они
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
321
выйдя из блиндажа подошли к виллису замаскированному в балке.
– Да, вот это машинка! – произнес Хумлатов.
– Нравится?
– Я думаю, освоим! – сказал Хумлатов, хотя душа его ликовала.
На следующий день с утра его вызвал к себе Ингушев и приказал готовить виллис к выезду. Шел моросящий ситный дождь. Дороги были раскисшими, и Хумлатов предупредил, что поездка, даже на таком юрком вездеходе будет нелегкой.
– У нас теперь ничего легкого нет, так что поедем в район Змейска на правый фланг.
– Есть, товарищ подполковник! – ответил Хумлатов и выехал на виллисе из укрытия. Вдруг от оперативного дежурного к нему подбежал помощник дежурного по штабу и сказал:
– Вас, Хоштавия, к семнадцати часам приглашает к себе начальник особого отдела корпуса. Что-то больно екнуло у сердца: «Неужели напали на след?» – подумал Хумлатов, а сам, стараясь быть равнодушным спросил:
– Зачем я ему понадобился?
– Про это уж особиста не спрашивают! – ответил с улыбкой помощник дежурного и скрылся в блиндаже. Настроение упало. Какая-то постоянно ноющая боль в груди не давала покоя. В это время, застегивая на ходу полевую сумку, в шинели и в плащ-накидке из блиндажа вышел Ингушев и с ним из комендантской роты автоматчик. Ехали молча. Лишь мотор надсадно ревел, да виллис, переваливаясь с боку на бок, упорно полз по раскисшей дороге. Минут через сорок дождь перестал, набежавший ветер разорвал тучи, и они расползлись по сторонам. С трудом доехали до реки Урух. Здесь район обороны занимала стрелковая бригада. Несмотря на непогоду, личный состав бригады продолжал окапываться. Повернули направо вдоль реки. Вдруг со стороны реки Урух появились юнкерсы. Группы по тридцать самолетов приступили к обработке переднего края бригады. На левом фланге участка обороны корпуса сплошной стеной стали разрываться тяжелые снаряды.
– Кажется немцы атаковали в районе поселка Чикола? – не обращаясь ни к кому сказал Ингушев.
– Что будем делать? – спросил Хумлатов.
– Поворачивай машину назад, поедем на командный пункт корпуса! – взволнованно сказал Ингушев.
– Есть поворачивать назад! – четко ответил Хумлатов и остановил виллис. В это время поблизости взорвалась бомба, взрывной волной опрокинуло машину на левый бок.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
322
– Все целы? – выскочив из машины крикнул Ингушев и услышал предсмертный хрип автоматчика. К Ингушеву подошел Хумлатов, они вдвоем вытащили с заднего сидения молодого красноармейца, и положили его на землю. Осколок бомбы пробил ему грудь. Вся шинель спереди была залита кровью. Он попытался что-то сказать, но вдруг обмяк, откинув голову назад. Ингушев взял его документы, а автомат приказал забрать Хумлатову.
– Прощай, товарищ боец! – сказал Ингушев и обошел виллис кругом. Осколком пробило радиатор и капот. Из выходной пробоины торчали провода зажигания.
– Отъездились! – сказал Хумлатов.
– Ничего нельзя сделать? – спросил Ингушев.
– При наличии запасного радиатора и коробки распределения зажигания через час машина могла бы быть в строю.
– Тогда давай похороним бойца! – сказал Ингушев, вынимая из кузова саперную лопату. Хумлатов взял лопату, вырыл яму глубиной в два штыка, дальше наткнулся на камень и дело не пошло.
– Что ж для него хватит и этого. – сказал Хумлатов, и они осторожно положили автоматчика в яму. Затем засыпав могилу пошли по направлению района обороны стрелковой бригады.
Подойдя к передней траншее, к удивлению Ингушева, она оказалась покинутой.
– Это невозможно! Куда же делась бригада? – с волнением воскликнул Ингушев, рассматривая брошенные винтовки и трупы красноармейцев. На бруствере одного из окопов с пистолетом в руке навзничь лежал командир второго батальона майор Степанов, которого Ингушев хорошо знал. Повернув его на спину, он увидел голубые глаза неподвижно смотревшие перед собой.
– Видать сражались до последнего! – сказал Хумлатов.
– Да, здесь видимо было побоище! – сказал Ингушев. Хумлатов замолчал. Он шел сзади Ингушева и, хотя догадывался, что они находятся уже в тылу у немцев, все еще не решался обезоружить подполковника Ингушева и сдать его немцам. Он думал о том, с какой теплотой его и Челашвили еще в эшелоне встретил этот строгий на первый взгляд командир, и как на свою голову приблизил его к себе. Что-то человеческое большое чувство овладело его душой и, если бы особисты не копались в его прошлом, если бы сейчас он был уверен, что его простят за все грехи, Хумлатов постарался бы тогда забыть свое прошлое и снова встать в ряды Красной Армии.
Но он знал, что чудес на свете не бывает, что за предательство придется отвечать сполна.
К вечеру голодные, промокшие до мозга костей, они
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
323
добрались до командного пункта корпуса и увидели ту же картину, что и в районе обороны бригады. Кругом лежали трупы штабных командиров и красноармейцев. Сожженные автомашины, раздавленные гусеницами танков ящики с боеприпасами, со снаряжением. В одном из убитых командиров Хумлатов узнал старшего лейтенанта Васюховского, а у ствола большого дерева изрешеченные пулями лежали тела сотрудников особого отдела корпуса со своим начальником.
– Вот я и явился к семнадцати часам к Вам, товарищ подполковник, а что Вы хотели мне сказать, я, наверное, не узнаю никогда.
– Штаб корпуса в буквальном смысле раздавлен танками, но командира корпуса полковника Севастьянова, среди убитых нет. Хорошо если успел уйти! – сказал Ингушев.
Осмотрев разбросанное и раздавленное имущество штаба, они нашли кое-что из продуктов и забравшись подальше в лес, решили переночевать, чтоб завтра со свежими силами, по горным склонам заросших лесом двинуться на Дигару.
Хумлатов погрузился в свои мысли. Он заглядывал в недалекое будущее своей судьбы и представлял встречу с офицерами Абвера. Он все еще не решался открыться подполковнику Ингушеву и обезоружить его. Выбрав местечко под скалой, укрывшись плащ-накидками, они легли спать. А под утро их захватили спящих немецкая трофейная команда. Затем их раздельно привезли на автомашинах в только что занятый немцами районный центр Алагир. Хумлатов настойчиво потребовал немедленной встречи его с офицерами Абвера. Свободное владение немецким языком видимо послужило тому, что Хумлатова привели в отдел разведки танковой дивизии для допроса. Увидев перед собой лейтенанта Абвера, Хумлатов потребовал встречи с начальником отдела. «Так как я оберлейтенант Абвера!» – сказал он ему.
– Чем вы докажете свою принадлежность к Абверу? – спросил лейтенант.
– Если есть возможность, господин лейтенант, соединить меня по телефону с начальником Валли-П подполковником Шмальшлягером, я прошу это сделать немедленно, так как Шмальшлягер знает меня лично.
– В данный момент это невозможно, но мы со временем постараемся навести справки о Вас. – ответил лейтенант.
– Это Ваше «со временем» для меня неприемлемо, господин лейтенант, я требую встречи с начальником отдела! – уверенно произнес Хумлатов.
– Что ж, я доложу о Вас моему шефу только завтра, сегодня
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
324
его нет в дивизии. – холодно заключил лейтенант и приказал увести задержанного.
В каком-то сарае, куда был помещен Хумлатов мучительно долго тянулось время. От нервного потрясения ему не спалось, но дождавшись утра он был приятно удивлен отличным, явно несолдатским завтраком. «Значит кто-то узнал обо мне» – подумал Хумлатов и не ошибся. К восьми утра его привели к зданию, где когда-то располагалось лесничество. Здесь был разведотдел дивизии. Войдя в кабинет, Хумлатов не поверил своим глазам, когда за столом увидел вставшего к нему навстречу майора Бруммера.
– Густав ! – воскликнул Хумлатов.
– Здравствуй, Саид!
– Мы как прежде на «ты» или официально на «вы»? Должность и звание у Вас теперь высокие? – осторожно спросил Хумлатов.
– О чем ты говоришь, Саид! Разве можно забыть наш совместный поход почти пешком от Варшавы до станции Котляровская здесь на Кавказе! – подойдя к Хумлатову сказал Бруммер. Они обнялись.
– Значит гибель нашего Георгиен-легиона пришлась тебе на пользу? – сказал Хумлатов.
– Если бы тебя не захватили эти вшивые грузины к большевикам, ты тоже бы заимел такую же пользу. По крайней мере было распоряжение самого Гелена снова откомандировать тебя в Абвер. Ну, а теперь рассказывай, как ты служил русским в качестве шофера?
– Откуда ты знаешь?
– Вот перед самым нашим наступлением к нам перебежал советский сержант Чаидзе.
– Но ведь это же унтер-офицер Челашвили, ты же должен помнить его?
– Знаю и помню, конечно. Он рассказал, что тебя раскрыли и вызвали в штаб для ареста, ты предупредил его об этом, а он ушел от русских и без приключений перешел линию фронта.
– Не выдержал значит Челашвили, струсил, а меня вызвали в штаб для того, чтоб принять машину самого командира корпуса. «Вот значит для чего меня вызывал к семнадцати часам начальник особого отдела корпуса?» – подумал Хумлатов.
– Не сердись на него, он очень много рассказал о твоем рыцарском поведении по отношению к нему. Ты, оказывается, спас ему жизнь в Грозном, забрав с собой?
– Так уж и случилось, Густав, раздумывать было некогда, пришлось забрать его с собой, а то он был на грани разоблачения, да
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
325
бог с ним с Челашвили! Скажи лучше, что предстоит делать мне?
– Я вчера был в штабе армии у самого шефа – подполковника Гелена, прибывшего к нам из Ростова. Он провел небольшое совещание с начальниками разведотделов дивизий и корпусов. Дал указания использовать любую возможность для внедрения наших разведчиков и диверсантов в штабы Красной Армии.
– Не хочешь ли ты послать меня снова за линию фронта?
– Ты должен понять, Саид, что такого случая, который произошел с тобой, может больше не представиться.
– Но ведь после бегства Челашвили, можно сказать, я уже заочно разоблачен! – сказал Хумлатов.
– Ты забываешь о подполковнике Ингушеве, который пока считает тебя храбрым и умелым водителем виллиса, а если ты вырвешься из плена вместе с ним, он наверняка не даст тебя в обиду советской контрразведке.
– Ну, а если самому Ингушеву не поверят и разжаловав его в рядовые направят в штрафное подразделение? У них там это практикуется, тогда как?
– Жизнь разведчика ему не принадлежит, если погибнешь, значит на благо Великой Германии, которой ты и присягал, ну, а если останешься жив, значит будешь внедряться по своей инициативе.
– Хорошо, а после внедрения, что я буду делать? У меня же не будет с вами никакой связи.
– Дадим тебе позывные, шифр, выделим специальную рацию, на которой дежурный радист будет тебя ждать на нескольких частотах круглые сутки, а работая в штабе нетрудно использовать для связи любую советскую радиостанцию.
– Когда прикажете исполнять задание?
– Ну вот уже и обиделся! Мы, разведчики, получая задание должны благодарить судьбу, так как это наша работа. А подготовку к побегу начнем прямо сейчас. – сказал Бруммер и, встав из-за стола предложил Хумлатову следовать за ним. Он повел его в один из трех небольших пристроек к конторе лесхоза, которая служила когда-то кладовой, стены этой кладовой были выложены кирпичом, окна забраны в стальные решетки, помещение кладовой разделено на две части также кирпичной стеной толщиной в полкирпича. Пол земляной. У окна с наружной стороны здания до сих пор висел пожарный щит, на котором держались на железных скобках лопата, кирка-мотыга, топор и ведро.
– Вот мой нехитрый план вашего побега из этих помещений: всех допрашиваемых мы содержим в этих комнатах, завтра приведем на допрос двух советских командиров, один из которых будет подполковник Ингушев, и трех красноармейцев, третьим будешь ты.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
326
Я думаю не будет подозрительно, если мы их поместим в разных комнатах. Во всяком случае красноармейцы будут в левой комнате, откуда, если выставить бесшумно стекло из нижней шипки, можно рукой с пожарного щита достать лопату. Втроем вы до двух часов ночи отрываете ход под фундаментом. Фундамент толщиной всего тридцать сантиметров. Фундамент покоится на земле, мы проверяли стальными щупами. Когда ход под фундаментом будет готов, разобрать в перегородке толщиной в полкирпича небольшое отверстие будет нетрудно и тогда два командира перейдут к вам. Уходите в горы вдоль реки Ардон и в лес. Остальное это твои проблемы! – заключил Бруммер.
– Заманчиво, Густав, я кажется воспрял духом! – сказал Хумлатов.
– Ну вот и хорошо, а план-то мой годится? – спросил Бруммер.
– План вполне приличный, только нельзя ли прихлопнуть лопатой часового и забрать у него автомат? – спросил Хумлатов.
– Шуму не наделаешь? Тогда ведь провалишь всю операцию!
– Обижаешь, Густав, я ведь прошел подготовку как диверсант, так что шуму не будет.
– Ну что ж, валяй! Для пользы дела, да простит меня бог!
– Скажи, Густав, когда тебе в голову пришла мысль об этой операции и когда ты приступил готовиться к ней?
– Эх, Саид, тут без тебя сверху непомерно, строгие требования навалились на нас, так что операцию эту я готовлю вот уже двое суток. Подобрал несколько исполнителей, а тут ты не мое счастье свалился как с неба, так, что извини, лучше тебя я никого, все равно, не отыскал бы! – сказал Бруммер.
В два часа ночи, операция, задуманная Бруммером, прошла так, как ее он запланировал. Правда на допросе лейтенант Вагнер, который не был посвящен в план операции, ударил кулаком подполковника Ингушева по голове, да так, что тот потерял сознание, а очнувшись уже в кладовой, почувствовал себя плохо: сильное головокружение и тошнота мучали его. Но вот наконец, через лаз, проделанный под фундаментом, все узники кладовой выбрались на улицу. Хумлатов, взяв в руки лопату, дождался, когда часовой повернется спиной к углу, за которым он стоял, мгновенно выскочил из-за угла, ребром лопаты ударил часового по шее и тут же для верности задушил его. Забрав автомат и сумку с рожками магазинов к нему, побежал догонять своих беглецов.
Через полчаса ходьбы появилась река. Вдоль шумной реки вверх по течению группа все дальше уходила в горы, склоны которых были покрыты хвойными деревьями. Окончательно
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
327
выбившись из сил, страдая от голода, запинаясь о камни и коренья они поочередно под руки тащили подполковника Ингушева. Наконец, на третий день пути, группа вышла к горному аулу. Хумлатов решил разведать селение и через сад пробрался в глинобитный покосившийся от времени домик с большим двором. Увидев в саду старика-осетина, заговорил с ним по-осетински. Сначала испугавшись заросшего бородой человека с гор, но увидев, что он без оружия, старик успокоился и сказал, что аул называется Верхний Фиаг-Дон и что в ауле есть немцы, но немного.
– Отец, дай что-нибудь поесть на пятерых бойцов Красной Армии, бежавших из немецкого плена. – сказал Хумлатов.
– Вы бойцы Красной Армии?
– Да, а почему так удивляешься?
– Да, ходят тут дезертиры и бандиты, всех разве прокормишь. Правда те не просят, как ты, а берут силой. Ладно, бойцам Красной Армии, бежавшим из плена, поесть можно дать. – сказал старик и пошел в дом. Он вынес три кукурузные лепешки и полголовки сыра.
– Вот все что у меня есть! – сказал старик и отдал лепешки Хумлатову.
С жадностью уплетали беглецы, принесенные Хумлатовым лепешки, и сыр, все это было разделено по-братски. Надо было продолжать путь, но сил больше не было. Да и Ингушеву надо было дать отдых и покой. Беглецы, наломав хвойных веток и выслав из них нечто вроде постели, легли отдыхать. Решив поочередно дежурить и охранять самих себя, но вскоре заснули все. Они не слышали артиллерийскую канонаду и бой за аул Фиаг-Дон, невдалеке которого в лесу они расположились на отдых.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
328
Глава двадцать первая
Ведущий хирург Сталинградского госпиталя, военврач второго ранга Балашов в конце мая сорок второго года, наконец-то, внял настоятельным просьбам Стрельцовой, выписать ее из госпиталя, но при этом он поставил ей два условия: во-первых, она должна была согласится продолжить службу в госпитале на должности медицинской сестры приемно-сортировочного отделения и, во-вторых, она должна была пройти курс обучения при госпитале, по программе медицинских сестер в свободное от службы время. Медицинская сестра хирургического отделения Захарчук согласилась помогать Валентине в самостоятельной учебе, а Балашов кроме того, что он дал согласие консультировать Стрельцову по анатомии, обещал при содействии начальника госпиталя Павловского, договориться с руководством местного фельдшерского техникума о приеме от Стрельцовой государственных экзаменов экстерном с вручением ей диплома фельдшера.
Все это Балашов сделал, по его суждению, для того, чтоб дать возможность Стрельцовой поправиться, набрать сил и окончательно реабилитировать свой молодой организм.
Валентина согласилась на эти два условия только потому, что считала выписку из госпиталя первым шагом в исполнении ее желания попасть на передовую. Она рассчитывала, что сможет окончательно поправиться и стать прежней сильной и ловкой санитаркой в восьмой бригаде морской пехоты в Севастополе. Она наивно полагала, что только тогда, когда там, на передовой среди фронтовых друзей – братишек, в трудной, но полюбившейся ей работе, она будет оказывать первую помощь раненым бойцам и командирам, вытаскивая их с поля боя на себе, именно там она найдет свое боевое призвание. Валентина понимая, что для этого ей необходимо было богатырское здоровье и сила, а она ни того ни другого в данный момент не имела, она надеялась, что фронтовая обстановка вернет ей и силу, и здоровье. Но пока в боку она временами ощущала тупую ноющую боль, особенно при физической нагрузке.
Она чувствовала, как будто там внутри живота что-то напрягалось, натягивалось и казалось вот-вот лопнет!
Она посвящала в эти ощущения только Балашова, который успокаивал ее и советовал ей больше двигаться, гулять в садике, расположенном перед зданием госпиталя, а также, не обращая внимания на боль в животе, выполнить несложные физические упражнения, которые он показал ей еще тогда, когда она только что начала ходить.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
329
Сначала Валентина с трудом и большой неохотой выполняла предписания Балашова, но постепенно, она втянулась и в прогулки, и в комплекс упражнений, а теперь уже не могла без них.
Через полмесяца, к радости Валентины неприятное ощущения и боли в животе стали постепенно исчезать. В садике, в котором она гуляла и занималась своеобразной гимнастикой, давно уже отцвели яблони, жаркая погода изнуряющее влияла на всех, поэтому почти весь июль Валентина гуляла по садику вечерами. Вот и сегодня она как обычно вышла в садик и направилась по центральной алее полюбившемуся месту в беседке у огромного розового куста. Здесь она уединилась и даже тайком от посторонних глаз потихоньку выполнила сложные физические упражнения для развития мышц живота, от которых пока остерегал ее Балашов.
Солнцу еще было далеко до заката, но жара уже утратила свою ярость. Тени деревьев настолько удлинились, что почти полностью закрыли и беседку, и розовый куст, и площадку, на которой находилась Валентина. Приятной прохладой веяло со стороны Волги. В такие минуты Валентина думала о чем-нибудь сокровенном и приятном. Но вот уже более десяти дней, оставаясь наедине с собой, она только и делала, что горько вздыхала и даже плакала.
Дело в том, что четвертого июля пал Севастополь. Это сообщения потрясло ее! Она приняла его как утрату родного города и как потерю близкого ей человека, Григорьева Филиппа.
Фактически так оно и было. За четыре месяца в боях за Севастополь она породнилась с этим прекрасным приморским городом с фронтовыми товарищами – друзьями. Но больше всего ее волновала судьба Филиппа. «Что с ним теперь?» – думала Валентина и в глубине души все же надеялась, что он жив, он не мог умереть иначе и ее жизнь была бы бессмысленной.
Валентина понимала, что защитники Севастополя не смогли оставить город не потому, что не хотели этого, нет все было гораздо проще, она знала, как в тылу защитников было море. Она так же знала, что корабли, при всем своем желании эвакуировать из Севастополя всю армию за короткий срок были просто не в состоянии. Значит севастопольцы дрались до последнего патрона, до последней капли крови.
Валентина не могла даже предположить, чтоб кто-то из севастопольцев мог сдаться в плен, значит все они геройски погибли, значит погиб и Филипп?
При этой мысли горло сдавливал комок, а слезы обильно капали из глаз.
Эти переживания для Валентины не проходили бесследно. Возобновилась тупая боль в левом боку, лицо осунулось, взгляд
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
330
красивых глаз потух.
Сначала это заметили ее подруги, а затем и Балашов.
– Что с тобой происходит, Стрельцова? – спросил он у Валентины.
– Мне очень больно на душе, Борис Дмитриевич, за Севастополь! — ответила она.
– Там, в Севастополе кто-нибудь остался из близких? – спросил Балашов.
– Да, остался там мой муж!
– Понимаю, сочувствую, но не более того. У нас в госпитале не найти ни одного медработника, у кого бы кто-то не погиб на фронте, остался на оккупированной территории, или не пропал без вести, но все они личное горе переносят молча, стиснув зубы от ненависти и только еще злее бывают в работе, а ты совсем раскисла, а еще называешься отважной севастополькой.
– Я же просила вас, Борис Дмитриевич, направить меня на передовую, но Вы сказали, что я не годна к военной службе?
– Конечно, Стрельцова, ты не годна к военной службе не только на фронте, но и в тылу. У тебя еще кровоточат рубцы, а как же ты на передовой будешь вытаскивать раненых бойцов с поля боя, когда ты не можешь как следует работать у нас в приемном отделении? Запомни, Стрельцова, если не бросишь хандрить, снова уложу на госпитальную кровать! – сказал Балашов и пошел в хирургическое отделение.
Ему нравилась эта бойкая трудолюбивая девушка с карими глазами, которая по простоте своей, наверное, не знала, что она очень красива. После этого разговора Валентина почти не выходила из приемного отделения и, если у нее появлялось свободное время, она старалась прочесть все, что рекомендовал ей Балашов по программе медицинской сестры. Она поняла, что чем больше она загружена работой и учебой, тем меньше она переживает про Севастополь и про Филиппа.
Но война скоро пришла и в тыловой Сталинград. С захватом Ростова немецкие войска, форсировав Дон, заняли его большую излучину и двинулись на Сталинград. На юге, оккупировав значительную часть территории северного Кавказа и кубанских степей, к августу немцы подошли к Краснодару и к Майкопу. Каждое утро Валентина подходила к черной тарелке репродуктора и с жадностью слушала сообщение от советского информбюро. Когда диктор сообщал о том, что наши войска оставили какой-нибудь город, ненависть к фашистам захватывала ее с новой силой, она до скрипоты стискивала зубы и плакала от отчаяния и бессилия.
Наступил август. Забываясь в работе, Валентина не замечала, как стремительно проходили дни, похожие один на другой. Только
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
331
обстановка стала тревожней, да раненых прибывало значительно больше. В госпитале заговорили об эвакуации, но вдруг стало известно, что эвакуация госпиталя стала уже невозможной. Севернее Сталинграда немцы вышли к Волге, отрезав тем самым защитников города от железнодорожных и водных коммуникаций, связывающих Сталинград с тылом страны. Правда, можно было еще надеяться на помощь осажденным с левого берега Волги, но там были степи и пустота.
Все-таки приказ об эвакуации госпиталя на левый берег Волги поступил. Балашов уже отдавал кое-какие распоряжения о подготовке имущества и ранбольных к эвакуации. Начали упаковывать имущество и в приемном отделении, но через четыре дня рев авиационных моторов и взрывы бомб охватили весь город. Бомбежка началась во второй половине дня. От мощных взрывов содрогалась земля, в здании госпиталя сыпалась штукатурка, со звоном из окон вылетали осколки стекол, сквозь рев моторов и сплошной вой от взрывов слышались стоны и крики раненых. В этом кромешном аду в госпитале сразу определился человек, взявший все руководство медицинским персоналам на себя. Он отдавал четкие распоряжения и команды как будто не был врачом-хирургом, а всю жизнь служил в армии на командных должностях. Этим человеком был военврач второго ранга Балашов. По его приказу раненых разносили, разводили по подвалам соседних многоэтажных домов, а когда сил медперсонала стало не хватать, он собрал команду легко раненых, назначил среди них старшего и поставил конкретную задачу. Эта команда решила успех рассредоточения раненых и медперсонала по подвалам и цокольным помещениям зданий.
Но когда раненые были вне опасности, медперсонал приступил к спасению кое-какого имущества и медикаментов. В здание госпиталя попала бомба большой мощности. От взрыва средняя часть здания рухнула, похоронив под обломками медперсонал, который пытался спасти ценности. Уцелевшее помещение загорелось. Валентина в момент взрыва находилась в левом крыле здания на первом этаже. Она тащила на спине фанерный ящик с медикаментами. На улице у выхода она увидела сидевшего у стены в белом халате Балашова. Он, навалившись спиной на дверь, склонил голову на грудь, как будто после бессонной ночи заснул, сидя, опершись руками о землю. Она вдруг заметила возле Балашова изрядное пятно крови. Осмотрев его, она обнаружила рану в левом боку. Балашов находился без чувств. Валентина стала рвать его халат на полоски и бинтовать обширную рану. Кое-как приостановив кровотечение, она привычным приемом, как это было на передовой, взвалила Балашова себе на спину и, согнувшись от тяжелой ноши, потащила его зачем-то в садик к розовому кусту. Затем она побежала в перевязочную, нашла там шприц, ампулы
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
332
препарата от столбняка, пузырек йода, коробку с бинтами. Ничего не забыв, она схватила ножницы, валявшиеся на полу и побежала в сад. Размотав обрывки халата и обнажив рану, она залила ее йодом и, наложив тугую повязку, закрепила концы на животе Балашова. Затем, наладив шприц, и оголив руку, она сделала укол от столбняка и только после этого пошла искать кого-нибудь из врачей, чтоб прооперировали Балашова и спасли ему жизнь. Клубы черного дыма клубились над зданием госпиталя, пламя распространилось по его левому крылу. Горели хирургическое и приемное отделения, кругом валялись разбитые ящики, обрывки марли, куски ваты и даже одеяло. Когда Валентина зашла за угол здания госпиталя, в вечернем мареве заката она увидела сплошное море огня и дыма. От Сталинграда остались горящие и дымящие руины, «Гады! Что сделали с городом! Как в Севастополе!» – подумала Валентина и вдруг среди груды обломков кирпичей увидела лежащую женщину лицом вниз. Подбежав ближе и повернув тело женщины на спину, она с трудом узнала в лежащей на кирпичах женщине свою подругу медсестру Захарчук.
– Соня! – крикнула Валентина и, схватив запястье ее руки, указательным пальцем прощупала пульс, почувствовав еле уловимое его слабое наполнение. «Значит жива!» – подумала она, приступив к осмотру ее тела. Никакой раны на девушке она не нашла, конечности тоже были целы, но приподняв голову Валентина рукой обнаружила в волосах сгустки крови. Это был ушиб, вероятно осколком кирпича, чуть выше височной кости. «Еще бы немного пониже, Сонечки не было бы в живых». – размышляла Валентина и хотела снова бежать в перевязочную, но там уже хозяйничал огонь. Вспомнив, что возле раненого Балашова она оставила коробку с бинтами и флакон йода. Валентина побежала в садик к розовому кусту. Подбежав по аллее до беседки, она увидела коробку с бинтами и йод, но раненого Балашова нигде не было. Осмотрев все вокруг, она ужасно испугалась, Балашова не было нигде! Собрав в коробку оставшиеся бинты, йод, она в слезах побежала к Соне.
Обработка, раны и наложение сложной повязки на голову Сони не заняло и трех минут, после чего Валентина, взвалив на спину бесчувственное тело подруги потащила его в ближайший подвал разбитого взрывом дома. К радости она нашла там медсестер госпиталя и десятки тяжело раненых из хирургического отделения, лежали прямо на полу. Увидев Валентину, девушки окружили ее и забросали вопросами, но Валентина молча положила на пол Соню и в свою очередь спросила Майю Сапожникову, есть ли в подвале врачи? Врачей в подвале не оказалось, и тогда Валентина послала Майю в ближайшие подвалы домов прибрежного квартала, чтоб отыскала и привела кого-нибудь из врачей. Когда Майя ушла, Валентина рассказала девчатам о
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
333
невероятном исчезновении раненого Балашова, но и здесь в темном подвале о Балашове никто ничего не знал.
Около двадцати двух часов в подвал пришел военврач третьего ранга Яшков. По специальности он был терапевт, а без медикаментов оказать какую-либо помощь раненым не мог, лишь дал кое-какие рекомендации, особенно по отношению к Соне, чтоб уложили ее на одеяло, а под голову подложили что-нибудь вроде подушки, у нее сотрясение мозга и ей необходим покой. «На какой черт нужны такие врачи, когда мы медсестры это знаем лучше их!» – подумала Валентина, осторожно укладывая Соню поудобней.
Вся ночь прошла без сна. Раненые стонали, просили пить, некоторым нужна была медицинская помощь, но водопровод не работал, а воду для раненых пришлось таскать в ведрах из Волги с радужными кругами на поверхности, от которой за версту пахло нефтью. Врачи же были бессильны что-либо сделать для раненых из-за отсутствия медикаментов и даже медицинских инструментов.
Когда рассвело, неожиданно пришла помощь. Прибыли четыре грузовика из шестьдесят второй армии. Командиру, который прибыл с грузовиками, было приказано госпиталь эвакуировать на левый берег Волги. Но грузовики смогли забрать только раненых и персонал. Из имущества госпиталя ничего не осталось. Пока грузовики возили раненых к берегу Волги. Валентина обыскала все подвалы, из которых выносили раненых в надежде найти Балашова, но его среди раненых не оказалось. Валентина еще раз сбегала в садик бывшего госпиталя к розовому кусту, осмотрев все закоулки в радиусе двести метров, Балашова она там не нашла. Валентина в слезах вернулась к берегу и с последней группой раненых и медсестер на катере переправилась на левый берег. Здесь раненых и медперсонал присоединили к эвакогоспиталю, на грузовиках вывезли всех севернее двадцати километров населенного пункта Ерзовки, погрузили на баржу, и небольшой буксир потянул эту баржу вверх по течению в направлении Камышина. По прибытию в Камышин к причалу баржа пришвартовалась ночью. На нее загрузили продукты, медикаменты, и к утру баржа была уже в пути, а поздним вечером этого же дня баржу пришвартовали к пассажирской пристани города Саратова.
Для сталинградского госпиталя, прибывшего из разгромленного бомбами Сталинграда, прибывшего без имущества и средств, было выделено помещение школы, снова, как и в Сталинграде, на набережной Волги. Из фронтовых баз снабжения прибыло оборудование, мебель, кровати, спальные принадлежности, медикаменты и обмундирование. По сути на базе администрации и медперсонала госпиталя в течение десяти дней был сформирован и оснащен оборудованием новый госпиталь, все это время медицинский персонал госпиталя посменно
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
334
работал круглые сутки, наконец, госпиталь возродился и был готов для приема и лечения раненых. Ведущим хирургом вместо Балашова был назначен военврач второго ранга Королев Семен Михайлович, прибывший из Свердловска. Вскоре стали поступать раненые, прибывшие с фронта и те, которые ранее находились в госпитале еще в Сталинграде, так-как по прибытию в Саратов их пришлось развозить по различным лечебным учреждениям города.
Валентина Стрельцова, как и в Сталинграде, приступила к своим обязанностям. Каждый день в приемное отделение поступали раненые. Она старалась как можно быстрее обрабатывать каждого из них, а к концу смены с трудом могла добраться до своей кровати, и, раздевшись спала без сновидений, как убитая. После пятичасового сна ее будили, она как заведенный механизм вскакивала, умывалась холодной водой, и, проглотив скудный завтрак, снова шла в приемное отделение. Так, заполненные до предела нелегким трудом, проходили эти кошмарные часы, дни, недели. Поток раненых из Сталинграда с каждым днем увеличивался. Палаты были переполнены, хирурги работали с огромным напряжением сил. Кроме работы и короткого отдыха, Валентина не занималась ничем, но как всегда она не пропускала ни одного сообщения по радио от советского информбюро и последних известий, а эти сообщения были неутешительными. Защитники Сталинграда дрались с фашистами уже в самом городе за каждую улицу, за каждый дом. А на юге война с кубанских равнин переместилась в горы Большого Кавказа. Как-то, услышав в сообщении, что в боях под Новороссийском сражаются моряки – морские пехотинцы. Валентина, разволновавшись, сразу представила себе, что среди них обязательно находится лейтенант Григорьев, ее родной и любимый Филипп. Как загорелись ее глаза, учащенно забилось сердце и ей неудержимо захотелось попасть к своим родненьким братишкам! А вечером ее чувства были напряжены до предела, в передаче по заявкам фронтовиков она услышала стихотворение поэта-фронтового корреспондента Симонова, с поэзией которого она была знакома еще до войны. Валентина слушая стихотворение, старалась не пропустить ни одного слова и эти веские слова сразу запоминались наизусть, как будто она штудировала их десятки раз:
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским, выросшим был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты в люльке качаясь плыл,
«Как точно и образно писал поэт!» – думала она, а стихотворение звучало как набат, звало в бой!
Если мать тебе дорога –
Тебя выкормившая грудь,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
335
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав,
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель...
Валентина представила свою мать, труженицу, которая изо всех сил тянулась, чтоб я была более-менее прилично одета, обута, сыта и училась в школе. Оставшуюся в Батайске под оккупацией, которая может вот так же, как пишет Симонов, стирает гаду белье, или хуже того, чтоб ее избивали какой-нибудь сытый громила в каске и кованных сапогах. А диктор продолжал декламировать:
Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь на век отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем,
Знай, никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви.
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Рядом кто-то зарыдал. Валентина сжав зубы со слезами на глазах оглянулась. За ней стояла Майя Сапожникова и плакала навзрыд, а декламатор из черного большого диска, как молотом стучал по сердцу:
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,
Это брат и сосед твои мстят,
А тебе оправдания нет.
«Какое же мне оправдание, если я седьмой месяц в тылу! Мои подруги под огнем выносят из боя раненых бойцов, спасают их от смерти, а я здесь работаю в приемной, где может справиться любая пожилая женщина!» – думала Валентина, продолжая слушать декламатора:
Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
336
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина,
Пусть горит его дом, а не твой
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Майя снова громко зарыдала и на нее со всех сторон зашикали. Последние четыре строки прозвучали как призыв «В атаку! Вперед!»
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз и убей!
Из репродуктора зазвучала мелодия известной песни: «Вставай страна огромная!» С затуманенными от слез глазами Валентина вошла в ординаторскую, где в углу стоял стол начальника госпиталя Павловского Игоря Игоревича, который что-то писал, не обращая внимания на вошедших и выходивших из ординаторской.
– Товарищ военврач второго ранга! – обратилась к нему Валентина.
– Слушаю Вас, Стрельцова! – подняв голову, сказал Павловский, не переставая писать.
– Я прошу назначить мне военно-врачебную комиссию и направить меня на фронт! – срывающимся голосом сказала она.
Павловский перестал писать, он встал и, поправив очки, начал шагать по комнате:
– Вы что, Стрельцова, в своем уме? Какой Вам фронт, когда Вы вся искромсанная хирургами вдоль и поперек с трудом переносите труд медсестры приемного отделения. Какая военно-врачебная комиссия даст Вам добро о годности к службе в действующей армии? Там нужны здоровые крепкие санитары и медсестры, кто за Вас будет выносить с поля боя раненых?
– Товарищ военврач второго ранга! Я четыре месяца была в Севастополе санинструктором батальона, я оказывала первую медицинскую помощь и выносила раненых с поля боя и сейчас я это делать смогу, да смогу! А вот Вы, где Вы были двадцать третьего августа там в Сталинграде, когда в госпиталь попала бомба, кто руководил эвакуацией раненых из здания? Там всем руководил Балашов, когда это должны были делать Вы, а Борис Дмитриевич, наверное, погиб, это я его перевязала, оттащила подальше от горящего здания, в парк к розовому кусту, и он исчез оттуда, когда я вернулась к нему, затем это я перенесла в подвал Захарчук, которая была ранена в голову! Неужели это не является доказательством, что я смогу на фронте выполнять обязанности санинструктора или даже санитарки!
– Перестаньте, Стрельцова! – сказал побледневший Павловский.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
337
– Мне известны Ваши подвиги и, если Вы так настаивайте на военно-врачебной комиссии, то я против всякой врачебной логики направлю Вас на очередное ее заседание чтоб еще раз доказать Вам, что Вы негодны к военной службе в Красной Армии и тем более в военно-морском флоте! Что касается руководства эвакуацией раненых из здания госпиталя в Сталинграде, то Вам давно бы пора знать, что в это время я был на командном пункте шестьдесят второй армии, а Балашов оставался за меня, кто же как не он должен был заменить меня? Идите, Стрельцова, и не мешайте мне работать! – сказал Павловский и снова, сев за стол, углубился в работу.
Валентина пристыженная и удрученная, пошла в шестую палату, где лежала Соня Захарчук, которая лежала на кровати у самого окна. Ей все еще не разрешалось подниматься с постели, хотя она чувствовала себя вполне нормально. Соня обрадовалась приходу Валентины.
– Валечка! Как долго ты не заходила ко мне! – сказала она, пытаясь принять сидячее положение.
– Здравствуй, Соня! Ты, пожалуй, лежи и не поднимай голову, тебе нельзя напрягаться!
– Не обижайся на меня, Валя, я ведь знаю, как тебе не хватает времени и как достается в работе, а я лежу и валяю дурака, дай-ка я на тебя посмотрю!
– Фу! Было бы на что смотреть, сейчас даже как следует причесаться некогда. – сказала Валентина, махнув рукой.
– Как это не на что? Несмотря на твою усталость, ты очень красива, зря только твоя красота пропадает в этой повседневной кутерьме. Мне все кажется, что Борис Дмитриевич там в Сталинграде, любил тебя.
– Не надо, Соня, об этом! Ты же знаешь, что я люблю своего мужа и больше никого на свете! Но Балашова я люблю, как хорошего врача, человека и как настоящего мужчину.
– Вот, вот, Валечка! С настоящего мужчины начинается любовь, так что покопайся в своих чувствах.
– Соня, давай оставим этот разговор, мой муж настоящий мужчина, а где он? Не говоря уже о Балашове, его тоже нет. Я уже успела заметить, что настоящие порядочные люди погибают быстрей. Да, я переживаю за Балашова, мне все кажется, что он погиб по моей вине, если бы я...
– Если бы, если бы! Если бы ты притащила в подвал Балашова и без операции до утра, он все равно скончался бы от сепсиса, а вдруг его забрали военные санитары и он попал в медсанбат, а там его наверняка прооперировали, и он лежит сейчас в какой-нибудь клинике или в госпитале и думает о тебе.
– Пусть бы было по-твоему, – сказала Валентина и печально
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
338
посмотрела в окно.
– Ну, а как у тебя с учебой?
– Забросила я учебу, Сонечка. Просто некогда даже на небо взглянуть. Перед глазами раненые с измученными от боли лицами, гнойные раны, перевязки, потом небольшой отдых и все повторяется. Уж лучше бы на передовую попасть, там хоть и опасно, но как-то легко на душе от выполненного долга. Ты знаешь, я сейчас Павловскому нагрубила.
– Павловскому? Да он же тебе не простит этого. Как это случилось?
– По радио передавали стихотворение Симонова «Убей его!» Там такие слова, за душу берут, некоторые даже плакали. Вот и я расчувствовалась, думаю мне на фронте надо быть, мстить фашистам за маму, которая в Батайске жила, наконец за мужа и за Балашова, чего они меня не пускают на фронт? Пошла к Павловскому и потребовала военно-врачебной комиссии, а он с иронией: «Куда тебя на фронт, когда ты здесь еле-еле справляешься». Я разозлилась и сказала ему про Балашова, как он руководил эвакуацией раненых из разрушенного здания госпиталя в Сталинграде вместо него. А он сначала побледнел, потом взял себя в руки и сказал, что был на КП шестьдесят второй армии, а Балашова за себя оставил. Ушла от него как побитая.
– Зачем ты так, Валя? Он же неплохой руководитель и хороший врач. Они с Балашовым друзья, он знает о том, что ты заочно учишься на медсестру.
– Что теперь уже, дело сделано. Только он обещал направить меня на первую же военно-врачебную комиссию, как он сказал «против всякой врачебной логики», а я уж там сумею доказать, что я совсем здорова.
– Слушай, Валя! Зря все это ты затеяла. На данном этапе тебе надо учиться и сдать экзамены на медицинскую сестру. Я слышала от раненых, что здесь в Саратове хорошая библиотека, только книги на руки не дают, выбери время сходи туда и прочитай книги вот по этому списку. – сказала Соня, достав из тумбочки небольшой лист бумаги, видимо заготовленный заранее для Стрельцовой.
– Нет, Соня, не зря. Я должна быть на фронте, а сдавать экзамены мне ни к чему. Я не собираюсь работать в госпитале или даже в медсанбате, но в библиотеку схожу завтра же, попробую прочитать все, что ты мне предлагаешь, на фронте эти знания пригодятся, а сейчас, Сонечка прости, я пойду хоть немного до смены посплю. Соня утвердительно моргнула ей обоими глазами в знак согласия.
Валентина, выйдя из палаты, пошла в жилой корпус, раздевшись, бросилась на свою кровать и тут же заснула. На следующий день, освободившись от смены, она пошла к начальнику хирургического
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
339
отделения и попросила увольнительную в город. Королев достал из сейфа бланк увольнительной, ничего не спросив, тут же подписал. Затем он как будто случайно посмотрел на ее огромные кирзовые сапоги и сказал:
– Вы, Стрельцова, приведите себя в порядок, сходите к начхозу и передайте ему мое распоряжение, чтобы выдал Вам хромовые сапоги, которые Вам будут как раз в пору.
– Чьи это сапоги, товарищ военврач второго ранга! – спросила Валентина.
– Какая Вам разница, берите и носите их!
– Но все-таки чьи они?
– Это сапоги доктора Саниной, погибшей тогда при бомбежке в Сталинграде, они были найдены в ее личных вещах.
– Извините, товарищ военврач второго ранга, но я сапоги доктора Саниной не надену! – сказала Валентина.
– Предрассудки, товарищ Стрельцова! Не пойдете же Вы в город в этих Ваших бахилах, идите и обувайте хромовые сапоги, они почти новые. Вам все ясно? – строго спросил он.
– Есть одевать сапоги! – ответила Валентина и взяв увольнительную, вышла из ординаторской. Она не пошла к начхозу за хромовыми сапогами, а взяла у девчат такие же кирзачи, как у нее, только намного поменьше размером. Затем выгладила «паровым» утюгом гимнастерку и юбку, привинтив орден Красной звезды, через КПП вышла в город.
Библиотеку долго искать не пришлось. Первая же попавшая навстречу старушка, подробно рассказала, как к ней пройти. Войдя под свод корпуса старинного здания, Валентина очутилась в большом вестибюле, где на одной из больших дубовых дверей висела табличка, на которой было написано: «Читальный зал». Открыв эту дверь, Валентина с удивлением обнаружила, что зал был пуст. А, впрочем, чему было удивляться, кому сейчас в военное лихолетье сидеть в читальном зале и читать, разве буди той старушке, которая так вежливо и участливо рассказала, как отыскать городскую библиотеку.
Валентина, не теряя времени, попросила библиотекаршу найти для нее несколько медицинских книг по предъявленному ею списку. Затем усевшись за первый стол, углубилась в чтение. Она не прочла еще и половины рекомендованного материала, сделав кое-какие выписки как вдруг почувствовала, что к ее столу мягко ступая, кто-то подошел. Подняв голову, она узнала в подошедшей худенькую, с бледным лицом библиотекаршу.
– Извините! – сказала она, у нас закончился рабочий день, мне нужно закрывать библиотеку. – сказала она.
– Не ведь еще совсем рано? – возразила Валентина.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
340
– Вы правы, еще действительно рано, но мы работаем всего по пять часов в день. – сказала старушка и с любопытством посмотрела на книги, лежащие на столе. – Вы я вижу занимаетесь медициной, наверное, учитесь на врача?
– Нет, не на врача. Я учусь на медсестру. – ответила Валентина.
– Неужели надо так много знать медсестре?
– Да, медсестре надо знать, наверное, не меньше врача, медсестра — это ведь фельдшер.
– А я думала присматривать за ранеными, много ли надо знать, врачи ведь есть.
– Простите, как Вас зовут?
– Елизавета Пахомовна, фамилия моя Макарова.
– Очень приятно, меня зовут Валентиной, да, Валентина, а можно называть просто Валей. Так вот, Елизавета Пахомовна, присмотреть за раненым может всякий и без медицинских знаний, а мы медсестры не только присматриваем за ними, но вся лечебная часть возложена на нас. Врач приписывает, а мы лечим. – сказала Валентина, собирая книжки для сдачи.
– А Вам, Валечка, много еще осталось сегодня поработать с книжками?
– Да, я рассчитывала еще часа на полтора!
– Ну, тогда Вы оставайтесь здесь, работайте, а я схожу в магазин, отоварю сегодняшние карточки и через полтора часа приду закрывать библиотеку!
– Спасибо Вам, Елизавета Пахомовна, я действительно очень нуждаюсь в этих полутора часах. – сказала Валентина, и они расстались. Валентина, углубившись в работу и не заметила, как прошло два часа. Она собрала книги, положила в полевую сумку свои записи и посмотрела на свои трофейные часы, чудом уцелевшие после ранения в Севастополе. Она подождала библиотекаршу еще полчаса, но Елизаветы Пахомовны не было. Почувствовав, что-то неладное, она вышла из библиотеки и направилась в горисполком. В отделе культуры ее встретил старичок с седой калининской бородой. Он выслушал Валентину, затем позвонил кому-то по телефону, попросив сходить к Макаровой на квартиру.
– Это мой знакомый, он проживает по соседству с Макаровой, я попросил его узнать, что случилось с Елизаветой Пахомовной, а если Вы спешите, то не волнуйтесь, мы все устроим лучшим образом, так, что можете идти. – пояснил он Валентине. Но Валентина отрицательно помотала головой.
– С Вашего позволения, дождусь результата, и потом городская библиотека осталась незапертой на ключ. – сказала Валентина.
– Не беспокойтесь, у нас в Саратове из библиотеки ничего не
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
341
унесут, но закрыть дверь все-таки действительно надо, и мы сделаем это без Вашего участия. – сказал старичок. Валентина все же не уходила. Она хотела узнать, что случилось с Елизаветой Пахомовной и решила дождаться звонка от ее соседа. Через несколько минут телефон зазвонил. Старичок взял трубку. Лицо его сделалось испуганным. Окончив разговор он, наконец, положил трубку и тихо сказал:
– Елизавета Пахомовна в больнице, ее подобрали у продовольственного магазина, кажется с диагнозом голодный обморок.
– Скажите, в какой больнице она находится? Я смогу ей чем-нибудь помочь? – спросила Валентина.
– У нее дома на воспитании внучка двенадцати лет, помочь Вы ей ничем не сможете. Нуждается она в продуктах, работая в библиотеке, она получает продовольственную карточку, которая ничем не отличается от иждивенческой, а это совсем мало.
– Адрес больницы скажите, я выкрою время и навещу ее. – сказала Валентина.
– Она родственница Вам или как?
– Причем тут это! Она просто хороший человек!
– Вон даже как? Это мы и без вас знаем. – сказал старичок и назвал больницу, куда поместили Елизавету Пахомовну.
Валентина посмотрела на часы и поспешила в свой госпиталь, ей скоро надо было заступать на смену в приемное отделение. На следующий день, собрав кое-что из продуктов, она пошла в больницу, но там сказали, что Макарову направили домой, у нее был глубокий голодный обморок, сейчас она чувствует себя удовлетворительно. Валентина уточнила адрес Елизаветы Пахомовны и поехала разыскивать ее квартиру. Через час, к своему удивлению она входила в роскошную квартиру Макаровой недалеко от центра города. На звонок дверь открыла симпатичная девочка с худым бледным лицом.
– Вам кого? —спросила она.
– Елизавету Пахомовну. – ответила Валентина, и из глубины квартиры услышала знакомый голос:
– Вика! Кто там пришел к нам?
– Бабушка! Пришла какая-то тетя, которая хочет видеть тебя. – ответила Вика, приглашая Валентину пройти в прихожую.
– Раздевайтесь, я сейчас помогу бабушке выйти в зал, она не здорова, – и убежала.
Шаркая тапками, в стареньком потертом халате вышла Елизавета Пахомовна и, узнав Валентину, улыбнулась.
– Это вы? Вот видите, как меня придавило! – посетовала она и с трудом села на диван, приглашая жестом руки садиться и Валентине.
– Я узнала, что вы попали в больницу и хотела Вас посетить там, но мне в больнице сказали, что у Вас случился голодный обморок, и что
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
342
Вас направили домой, поэтому я здесь. – сказала Валентина.
– Стоило вам обращать на это внимание. Мы все работники культуры города получаем продовольственные карточки значительно меньше, чем рабочие, так что это в порядке вещей в военное время. Если кто из нас стариков упадет на улице в голодный обморок, это небольшая беда. – сказала Елизавета Пахомовна.
– Вы меня простите, Елизавета Пахомовна, но я служу в военном госпитале и вот принесла Вам и вашей внучке консервы и хлеб.
– Что ж, спасибо! Пожалуй, мы с Викой от продуктов не откажемся.
– Я еще ничего, голод могу переносить, а вот ее жалко, – она кивнула в сторону Вики, – сердце разрывается, когда вижу, как она с каждым днем бледнеет и худеет!
– Я теперь, Елизавета Пахомовна, буду навещать вас с Викой и буду поддерживать продуктами, – сказала Валентина.
– Но Вы же, Валечка, будете отрывать от себя? – спросила Елизавета Пахомовна.
– Пусть это вас не волнует, мы пока снабжаемся продуктами по фронтовой норме. – сказала Валентина и ей стало стыдно за сказанные слова перед голодными старушкой и ее двенадцатилетней Викой. Дальше разговор не клеился, и Валентина засобиралась уходить.
– Извините, Валечка, мы с Викой не можем даже Вам предложить чайку чаю.
– Что Вы, Елизавета Пахомовна, какой чай? Я просто хотела вас поддержать, я буду еще у Вас и еще мне потребуется ваша библиотека, так что до встречи!
– Спасибо Вам, Валечка! Спасибо за поддержку особенно от имени моей внучки. Она у меня без мамы, в папа на фронте где-то пропал без вести, вот так и живем.
– Ничего, Елизавета Пахомовна, вот разобьем фашистов под Сталинградом и будет полегче, до свидания! Она подошла к Вике и присев на колени, обняла ее, затем быстро встала и, не оглядываясь, вышла из квартиры.
Теперь в свободное от дежурства время она заходила в библиотеку, а иногда и на квартиру Елизаветы Пахомовны. Через две недели Валентину вызвали на военно-врачебную комиссию госпиталя. Павловский не забывал своего обещания, данного Валентине, чтоб еще раз доказать ей свою правоту. Но председатель военно-врачебной комиссии госпиталя военврач второго ранга Сазонов внимательно изучив историю болезни Стрельцовой обратил внимание на результаты ее анализов.
– У нее, прекрасные анализы! – воскликнул он и, осмотрев Валентину задумался. Он ждал заключения хирурга и терапевта. После
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
343
того как они дали положительный результат, Сазонов решил уже, что годность Стрельцовой к военной службе не вызывает сомнений, но посоветовавшись с членами комиссии все-таки сделал ограничение и записал рекомендовать ее на службу в тыловых медицинских учреждениях. Когда Валентине объявили об этом, она бурно протестовала, но заключение военно-медицинской комиссии осталось в силе. Тогда Валентина решила обратиться к начальнику гарнизона города к полковнику Турову. Войдя в его кабинет, Валентина четко доложила о прибытии и попросила разрешения обратиться к нему по личному вопросу. Полковник Туров пригласив Валентину занять место на стуле, сказал:
– Ну, выкладывай, что у тебя за проблема?
– Я прошу, товарищ полковник, направить меня на гарнизонную военно-врачебную комиссию, так как в нашем госпитале предвзято вынесли заключение о моей годности к военной службе!
– Ты, девочка, хочешь на фронт, а тебя заставляют служить в тылу, я правильно тебя понимаю?
– Так точно, товарищ полковник!
– Ну тогда, Стрельцова, мы с тобой по своим желаниям родственники! Меня, правда, задерживают в тылу не врачи, а мое начальство, но это не меняет дела. – усмехнувшись, сказал Туров.
Благодушное настроение полковника Турова передалось и Валентине. Она уже смотрела на него, как на доброго волшебника, и ей казалось, что он вот сейчас поднимет трубку наберет номер Павловского и прикажет все проблемы Стрельцовой немедленно разрешить!
Но полковник Туров не стал никуда звонить, он встал из-за стола, прошелся по кабинету и вдруг, повернувшись к Валентине сказал:
– Вот что, Стрельцова, на гарнизонной комиссии соберутся те же врачи, в том числе и из вашего госпиталя, они вынесут тебе тот же приговор и ничего не изменится. А тебе, девочка, советую поработать в госпитале, набраться здоровья и сил и, если врачи найдут нужным признать тебя годной к военной службе без ограничения, тогда и поедешь на фронт. Судя по боевым действиям, на фронтах войны на твою долы хватит, вон я вижу, и орден сверкает на твоей груди, где ты его получила?
– В Севастополе, товарищ, полковник!
– Ну вот видишь, даже в Севастополе воевала, а я вот только в сорок первом на границе хлебнул войны и больше не пускают, говорят и в тылу кому-то надо служить. А ты молодая, красивая девушка, работай себе в госпитале, может замуж выйдешь, ребенка родишь, ведь жизнь с войной не должна прекращаться? – заключил Туров.
Он подошел к своему стулу, по-отцовски посмотрел на Валентину, и, усевшись за стол сказал:
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
344
– Ну так как Стрельцова, по рукам?
– Нет, товарищ полковник, я не согласна! Если Вы мне не поможете, я оставлю за собой право обратиться к начальнику медицинской службы округа или к самому командующему. Она встала со стула, приняла строевую стойку и уставилась своими красивыми глазами на Гурова.
– Вон ты какая? Ну, хорошо, я переговорю с Павловским, если есть хотя бы небольшой шанс исправить решение военно-врачебной комиссии госпиталя относительно тебя, я тут же отправлю тебя в Сталинград!
– Спасибо, товарищ полковник! – звонким голосом воскликнула Валентина, а глаза ее засверкали радостными огоньками.
Как не противился Павловский убеждениям Турова, но в конце концов сдался.
– Еще не хватало мне нелицеприятной переписки с санитарным управлением округа из-за Стрельцовой. – сказал он Турову и бросил трубку на рычаги. Он тут же приказал вызвать к нему Стрельцову и когда Валентина доложила о прибытии, он ей сказал:
– Решение военно-врачебной комиссии госпиталя останется неизменным. Вам, Стрельцова, предлагаю сдать экстерном экзамены при Саратовском медицинском техникуме, о времени я Вам сообщу, получить свидетельство фельдшера, и я вас тотчас же направлю в распоряжение начмеда двадцать четвертой армии под Сталинград! Может у Вас будут вопросы ко мне?
– Никак нет, все ясно, товарищ военврач второго ранга!
– Тогда идите и работайте по расписанию. – сказал Павловский.
Валентина вышла из ординаторской и как на крыльях побежала в приемное отделение. А через неделю ей пришел официальный вызов для сдачи экзаменов из Саратовского медицинского техникума. Экзамены на фельдшера она сдала успешно, получив свидетельство, через несколько дней убыла пароходом с предписанием на руках в Сталинград. Радость переполняла ее грудь, но она немного грустила о том, что перед отъездом не повидалась с Елизаветой Пахомовной и ее внучкой Викой.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
345
Глава двадцать вторая
Беглецов из немецкого плена, отдыхающих в лесу вблизи аула Фиаг-Дон, обнаружили разведчики второй гвардейской стрелковой дивизии. Командир разведгруппы лейтенант Миалашвили, который хорошо знал подполковника Ингушева в лицо, сообщил, что войска дивизии форсировали реку Фиаг-Дон и скоро будут здесь. Он расспросил Ингушева о силах противника в ауле Холст, но к сожалению, Ингушев, и вся его группа ничего не знали о противнике. Не получив нужной информации, Миалашвили увел разведчиков по склону горы в направлении реки Ардон. А в Фиаг-Дон тем временем завязался бой. Были слышны автоматные очереди, взрывы гранат и крики «Ура!».
– Хаштавия! – сказал Ингушев. – Тебе придется еще раз разведать обстановку в Фиаг-Дон.
– Слушаюсь, разведать обстановку в ауле! – четко ответил Хумлатов и ползком по расселине скрылся в зарослях кустарника. Вскоре он вернулся со старшим лейтенантом и двумя бойцами с санитарными носилками. Старший лейтенант приказал положить на носилки подполковника Ингушева, а всем остальным следовать за ним. Командир полка, встретивший их на командно-наблюдательном пункте, был не знаком Ингушеву, и когда Ингушев потребовал, чтоб его направили в штаб дивизии, спокойно ответил:
– Я пока вас считаю задержанным, и поэтому требовать от меня каких-либо действий с Вашей стороны нет оснований. Ингушев замолчал, он понял, что уже не является заместителем командира корпуса и стал спокойно ждать своей участи.
К вечеру всю группу вырвавшихся из немецкого плена при сопровождении двух автоматчиков на грузовой машине повезли в штаб дивизии. Начальник особого отдела лично допрашивал подполковника Ингушева.
– Я что арестован? – спросил Ингушев у старшего лейтенанта-особиста.
– Вы находились в немецком плену и должны пройти госпроверку, и, если после этого выяснится факты, компрометирующие Вас, вот тогда Вы будете арестованы.
– Но какие факты? Из нашей группы бежавших из немецкого плена все показывают одно и тоже, разве это не факт?
– Да это факт, но факты должны быть проверены и подтверждены или документами, или свидетелями-немцами, попавшим и к нам в плен.
– Значит Вы, старший лейтенант, доверяете больше немцам, чем своим советским людям?
– Насчет своих людей, пока нам еще не ясно, давайте лучше приступим к делу! – сказал старший лейтенант-особист и приступил к
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
346
допросу. Вопросы для подполковника Ингушева были до крайности оскорбительными, но он понимал, что своим протестом против такого рода ведения госпроверки он ничего не добьется и может даже усугубить свое положение. Превозмогая свои эмоции, он стал детально отвечать на все поставленные ему вопросы.
Как бывшего заместителя командира корпуса после окончания допроса, Ингушев был направлен в штаб армии, где после беседы с ним командующего армии, он был выведен за штат и под домашним арестом в одной из казачьих хат под охраной часового ожидал своей участи.
Хумлатов же, как классный водитель автомобиля, снова попал в автороту в качестве слесаря, так как после плена документов на право управления автомобилем у него не оказалось, но ходатайство командира автороты и начальника автотракторной службы дивизии ему вскоре оформили права водителя, и посадили за руль студебеккера. Эти места, где проходили боевые действия, Хумлатову были хорошо известны, и он всегда на самых глухих горных дорогах, выходил из всякой трудной обстановки, в какую ему частенько приходилось попадать со своим грузовиком.
Однажды, когда Хумлатов привез боеприпасы на пункт боевого питания стрелкового полка, немецкие танки, прорвав оборону передовых подразделений, угрожали смять командный пункт полка вместе со службой боепитания. Студебеккер Хумлатова к этому времени был разгружен, и он мог уехать, завернув за выступ большой скалы в безопасное место от огня противника, но он не сделал этого, а схватив две противотанковые гранаты прыгнул в траншею, ожидая приближения вражеских танков. Сейчас Хумлатов не смог бы ответить себе на вопрос, что его побудило на такой опрометчивый для него поступок. Понадежнее внедриться в штабе дивизии, или что-то другое, связанное с его национальными чувствами, защиты от врага своей родины, пусть маленькой Чеченской республики, но все-таки родины! Он на миг забыл, что он немецкий офицер Абвера, он сейчас не осознавал, что эти фашистские танки той армии, которой он служит, что эти красноармейцы и вся советская дивизия его враги! Несмотря на все эти обстоятельства он метко метнул противотанковую гранату и немецкий танк вспыхнул ярким пламенем, затем зачадил черным едким дымом. Такая же участь постигла и второй танк, который с перебитой гусеницей от гранаты Хумлатова, подставил свой правый борт и был тут же подожжен бронебойщиком из противотанкового ружья. В это время с левого фланга участка обороны полка подоспели «тридцатьчетверки», которые и решили исход боя.
Как ни в чем не бывало Хумлатов вскочил за руль своего студебеккера, включив передачу, рванул с места и скрылся за скалой. До самого вечера он возил боеприпасы на передовую, а когда совсем
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
347
стемнело, его вызвали в штаб, и командир дивизии поблагодарив за два подбитых немецких танка, вручил Хумлатову медаль «За Отвагу».
Ночью оперативный дежурный по штабу дивизии принял телефонограмму из штаба армии, чтоб рядового Хаштавия с утра в рейс не направлять. На следующий день в штаб дивизии прибыл майор особого отдела армии Филатов, который пригласил Хумлатова в одну из казацких хат, принадлежащих штабу дивизии и приступил к допросу. Хумлатов прекрасно понимал советских контрразведчиков, желающих узнать, как можно больше о бывших военнопленных, бежавших из плена, и это ему казалось в порядке вещей. Но в то же время, как разведчик, он интуитивно чувствовал, что советские контрразведчики что-то подозревают. Наверное, их смущает то, что побег из плена пятерых военнослужащих, один из которых подполковник, да еще заместитель командира корпуса, так легко и успешно завершился. Этого ни Хумлатов, ни гауптман Бруммер тогда предусмотреть не удосужились, вот теперь из-за такой спешки придется или приостановить внедрение и бежать в советский тыл, а может быть пробираться через линию фронта к немцам.
Между тем Филатов усадил Хумлатова перед собой и прямо, глядя в глаза спросил:
– Вы писали в объяснении о пожарном щите, на котором висела лопата и кирка-мотыга, скажите, как Вы могли узнать о пожарном щите, висевшем с внешней стороны здания, если вас всех заводили в него с обратной стороны?
– Я видел этот щит с лопатой и киркой, багром и ведрами тогда, когда нас выводили из фургона автомобиля со стороны дороги, он был хорошо виден, – ответил Хумлатов, подозревая какой-то подвох.
– Тогда как Вы смогли бесшумно вынуть стекло из проема шипки оконной рамы, если стекло вставлялось снаружи?
Хумлатов понял, что именно в этом и заключался подвох майора Филатова, когда обдумывали плен с Бруммером эту, казалось бы, мелочь, тоже не учли, а в разведке все мелочи важны.
– Дело в том, что стекло одной из шипок, расположенных внизу окна было разбито, мне удалось бесшумно достать осколки стекла, а затем действуя рукой из этого проема я сумел отколупать замазку стекла у соседней шипки, – придумывая экспромтом легенду, не растерялся Хумлатов.
– А завладев лопатой, почему вы стали копать внутри здания под фундамент? Вдруг бы фундамент покоился на скале, так часто бывает в горах.
– А что нам оставалось делать, товарищ майор, копали, конечно, на авось, другого выхода не было.
– Хорошо Хаштавия! Я вижу у Вас на груди новенькая медаль
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
348
«За Отвагу». Вам вручили ее за вчерашний бой?
– Так получилось, товарищ майор, привез боеприпасы на пункт боепитания, а тут фашистские танки прут, так что, вроде как нечаянно, пришлось обороняться. – как бы оправдываясь сказал Хумлатов. Такая скромность с его стороны понравилась Филатову, но одновременно и насторожила. Много раз проводя следствие с разоблаченными шпионами и диверсантами, он встречался с такого рода «скромными» врагами.
– Вы же из старших возрастов, всегда работали водителем, откуда у Вас такая сноровка по метанию гранат?
– Я с детства, товарищ майор, отличался бросанием на дальность снежков, камней, да мало ли чего приходилось бросать в детских играх и всегда это у меня получалось лучше других. – сказал Хумлатов, вспомнив как в диверсионной школе под Берлином его долго и мучительно тренировали метанию на дальность и на точность любых гранат.
Закончив допрос и отпустив Хумлатова, Филатов вызвал к себе начальника особого отдела дивизии старшего лейтенанта Макаренко.
– Дмитрий Петрович, скажи-ка мне, какое у тебя сложилось впечатление о красноармейце Хаштавия?
– По-моему, товарищ майор, он хороший боец, отличный шофер и замечательный человек. – ответил Макаренко.
– Да, ты, пожалуй, прав, все у него получается отлично, даже, сверх того.
– А Вы что-нибудь, товарищ майор, выяснили у него?
– Выяснил только одно, Дмитрий Петрович, по-моему, для рядового шофера он слишком образован. Его обороты речи на уровне эрудита, им позавидует любой из нас, контрразведчиков с высшим образованием.
К тому же по документам он грузин, а куда он девал свой грузинский акцент, от которого не в состоянии избавиться даже обрусевшие грузины.
– Но я слышал, как он говорит с земляками на чистом грузинском! – ответил Макаренко.
– А ты, Дмитрий Петрович, побеседуй с теми грузинами, с кем Хаштавия говорил и попробуй выяснить у них, похож Хаштавия на грузина?
– Понял, товарищ майор, постараюсь выяснить! – сказал Макаренко.
– Ты не спеши, Дмитрий Петрович, надо сделать это очень деликатно и чтоб об этом не узнал сам Хаштавия. Ведь если это враг, скрывающийся под личиной Хаштавия, то он быстро разгадает твой замысел и примет соответствующие меры.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
349
– Понял, товарищ майор!
– Ну раз понял, то я отбываю, а ты следи за Хаштавия, да помни, о чем я тебя предупредил. – сказал Филатов и, пожав руку Макаренко, убыл в штаб армии.
После допроса командир автороты, поджидавший Хумлатова у его студебеккера, сразу же направил его в рейс. Если у контрразведчиков Филатова и Макаренко появились кое-какие подозрения к Хумлатову, то у последнего в мыслях бушевала буря. Он прекрасно понимал почему майор-особист задавал именно те вопросы, которые Хумлатов считал проколами в этой операции по внедрению его в войска Красной Армии, его разведчика-офицера Абвера. Он также понимал и то, что контрразведчики взяли его под наблюдение и безусловно пресекут любую попытку связаться с Бруммером и передать ему какие-либо добытые сведения о дивизии, в которой он сейчас служил в автороте при штабе соединения. Мозг его лихорадочно работал для принятия смелого и результативного решения. Но ответа на свой вопрос он пока не находил. Теперь он думал, как говорят моряки-подводники, лечь на дно, и отличной ревностной службой усыпить бдительность советских контрразведчиков, и Хумлатов изо всех сил старался быть в числе лучших водителей автороты, не ведая, что это и легло в основу подозрений его, как человека, прибывшего из фашистского плена и способного предать свою Родину, так как предателей, изменников на Северо-Кавказском фронте хватало.
К концу ноября войска армии возобновили наступательные действия и от врага были освобождены населенные пункты Алагир и Дигора. Майор Филатов с нетерпением ждал этого момента, и как только наши войска вошли в Алагир, он сразу же поехал туда разыскивать лесничество и кирпичный склад с пожарным щитом на стене. Разыскав это место он к своему огорчению увидел развалины этого здания и этого злополучного кирпичного склада. Единственно, что он мог уяснить, это то, что с дороги действительно были видны та часть стены с окном, где когда-то был подвешен пожарный щит. А это значило, что Хаштавия сказал правду.
На следующий день часть уцелевших помещений здания конторы лесничества приспособили для штаба полка. Разбирая кирпичи, красноармейцы обнаружили на полу рядом с сейфом папку с немецкими документами. Папку передали войсковым разведчикам, а те увидев там протоколы допроса наших военнопленных передали папку в особый отдел армии. Филатов, просматривая протоколы, наткнулся там, на протокол допроса подполковника Ингушева и майора Варламова. Из протоколов было видно, что вели они себя на допросе достойно, как и полагается советским командирами в протоколе допроса Хаштавия Филатов прочел о том, как его склоняли для службы в национальном
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
350
легионе «Горец», на что Хаштавия ответил: «Против своих воевать не собираюсь!» Когда офицер Абвера сказал, что его начальник подполковник Ингушев дал согласие служить в легионе «Горец», Хаштавия ответил: «Я этому никогда не поверю!» И, хотя эти документы в большей степени изменили мнение Филатова о подполковнике Ингушеве и его водителе Хаштавия, как организаторе побега из плена, подозрение о том, что папка с документами могла быть подброшена немцами, все-таки не исчезло. Изучив протоколы, и сделав кое-какие выписки из них он забрал документы с собой, а старшему лейтенанту Макарову приказал наблюдение за водителем Хаштавия продолжать.
В результате ноябрьского наступления дивизия имела значительные потери в личном составе, в вооружении и в материальных средствах. В связи с этим командующий армией приказал в процессе передышки пополнить вооружение, боеприпасы и принять в соединения вновь прибывшее пополнение в личном составе. В этот период весь автотранспорт дивизии был до предела занят подвозом различных грузов. Однажды в штаб дивизии пришло указание начальнику связи капитану Яковлеву получить на армейской базе в Орджоникидзе пять войсковых радиостанций РЖ. Начальник штаба дивизии приказал старшему лейтенанту Прозорову выделить студебеккер с лучшим водителем в распоряжение капитана Яковлева. Прозоров выделил самого опытного водителя Хаштавия с его вполне исправным студебеккером. Яковлев и Хаштавия выехали в Орджоникидзе в одиннадцатом часу. Хаштавия мастерски вел машину по серпантину горных дорог. Наконец преодолев около девяносто километров, они достигли окраин города Орджоникидзе. Несколько дней тому назад немцы неоднократно бомбили город, и в большинстве своем по улицам дымились развалины домов. На армейской базе их не задержали. Капитану Яковлеву тут же выдали пять радиостанций и несколько ящиков с блоками питания батарей БАС. Яковлев в кузове студебеккера развернул одну из радиостанций и попробовал связаться с дивизией, но успеха не имел.
– Наверное, слишком большое расстояние? – спросил Хумлатов, по-дилетантски посмотрев на Яковлева.
– На прямую здесь не более сорока километров, связаться с дивизией не проблема, если бы не горы. Вот поднимемся повыше обязательно свяжемся. – ответил Яковлев. Он прикрепил антенну к уголку кузова студебеккера, бросил в кабину конец шнура антенны, и разместив радиостанцию в кабине между ног, сказал:
– Все, вперед Хаштавия!
Обратно ехали медленнее. Яковлев боялся тряски.
– Радиостанции все же везем! – сказал он.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
351
– Понимаю! – значительно ответил Хаштавия, включая третью скорость, так как дорога резко стала подниматься вверх. Когда взобрались на вершину подъема небольшого горного хребта, Яковлев снова включил радиостанцию и тут же связался со своим радистом в узле связи штаба дивизии. «Эх, и мне бы радиограммку послать!» – подумал Хумлатов, но возможности в этом не видел никакой.
– Теперь, Хаштавия, езжай побыстрей, но не забывай, что, везем в кузове. Нам надо прибыть в дивизию засветло, ночевать в пути смерти подобно! – сказал Яковлев, выключая радиостанцию. «Хорошая мысль, если мы заночуем, в ночи можно попробовать и самому включиться в радиосеть капитана Бруммера!» – подумал Хумлатов, но тотчас же отогнал эту мысль. Передать Бруммеру было в общем-то нечего, а ночевка еще больше усилит подозрение моих недремлющих противников!» – подумал Хумлатов, но он не мог себе даже представить, что, подъезжая к населенному пункту Ардон его желание сбудется без каких-либо эксцессов. Их остановила дорожная служба. Молодой лейтенант, выйдя из крайнего дома, проверил у Яковлева документы, но обнаружив что-то подозрительное в условном обозначении в попутном листе, он предложил ему пройти в помещение. Хумлатов быстро включил радиостанцию, достав из кармана шифр составил небольшую шифрограмму, затем, поставив частоту и, взяв в руки микрофон, стал вызывать корреспондента. К его удивлению и радости корреспондент незамедлительно ответил. Осталось только прочитать цифры. Передав шифрограмму и включившись на прием, он услышал ответную шифрограмму. Записав цифры и успев сказать в микрофон «СК», он выключил радиостанцию, поставив частоту на прежнюю отметку. В этот момент дверь дома открылась и на пороге появился Яковлев с лейтенантом дорожной службы.
Они прибыли в штаб дивизии еще засветло. Разгрузив радиостанции, Хумлатов поехал в распоряжение автороты, где доложил старшему лейтенанту Прозорову о выполнении приказа. Поставив машину на стоянку и слив с радиатора воду, Хумлатов открыл кабину. Усевшись на командирское место и захлопнув дверцу, он включил смотровую лампочку. При ее ярком свете, Хумлатов расшифровал полученную шифрограмму, в которой ему предлагалось разведданные сообщать в любое время суток, в тот же адрес. «Значит Бруммер на своем месте, ждет от меня разведданных, а у меня ничего не выходит.» – думал Хумлатов и, смяв полоску бумаги с шифрограммой, засунул ее в рот, затем разжевал и проглотил.
Старший лейтенант Макаренко был посвящен в содержание найденных в лесничестве документов в Алагире. И хотя его шеф – майор Филатов, не снял наблюдения с Хаштавия, теперь он это делал, как говорят, спустя рукава. Мало того, ему нравился Хаштавия своей
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
352
скромностью и мастерством водителя. И, когда ему принесли перехваченный и запеленгованный радиообмен шифрограммами в Ардоне. Он для очистки совести вызвал к себе капитана Яковлева.
– Петр Селиверстович! Вы вчера ездили в Орджоникидзе за радиостанциями?
– Совершенно точно и привез для дивизии пять РБМ.
– В пути Вы развертывали радиостанции и вели с кем-либо радиообмен?
– Зачем такой вопрос, Дмитрий Петрович? Вы это знаете по регистрации в журнале старшего радиста штаба дивизии.
– С какого же пункта?
– С самого высокого места на дороге вблизи города Гизель.
– Вы следовали через Аргон?
– Иначе сюда не проедешь.
– Помните ли Вы точное время, когда достигли Аргона?
– Конечно, помню, нас там задержали на несколько минут дорожная служба, что-то было напутано в условном знаке в попутном листе, это было в шестнадцать часов сорок минут.
– Вы оставили Хаштавия одного на какое-то время?
– Да, минут на пять или шесть, когда заходил к дежурному дорожной службы. – сказал Яковлев, вспомнив, что радиостанция в кабине была готова к работе. Это было грубым нарушением инструкции по режиму скрытой связи. Он понимал, что видимо произошло ЧП, скорей всего перехват шифрограмм, но он был уверен в Хаштавии, который не мог кого-либо допустить к рации.
– Петр Селиверстович! Я знаю Вас, как классного специалиста связи, скажите, мог ли за это время вашего отсутствия кто-нибудь из опытных радистов обменяться с корреспондентом шифрограммами?
– Мог, конечно, если радиостанция развернута и готова к работе, но развернуть РБМ и подготовить к работе за это время невозможно! – сказал Яковлев, решив скрыть факт грубого нарушения режима скрытой связи, так как знал, чем это ему грозит.
– Вы хотите сказать, что после обмена радиограммами со штабом дивизии из района Гизеля, Вы радиостанцию снова свернули и упаковали? – спросил Макаренко.
– Безусловно так, иначе при наших дорогах ее можно повредить. – стараясь быть спокойным, ответил Яковлев.
– Но все-таки, Петр Селиверстович, Вы возможно дольше были в дежурке у дорожников?
– Нет не дольше. Вы можете зайти на коммутатор и связаться с дорожной службой в Аргоне, у них там все фиксируется в журнале. Макаренко знал, что в Аргоне располагается штаб танковой бригады, кода он связался с ее начальником особого отдела и спросил, не
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
353
работала ли какая-нибудь радиостанция в шестнадцать сорок пять с непонятным корреспондентом, его коллега, хмыкнув в трубку сказал:
– Мы и сами никак не разберемся с этим радиообменом, все окрестности Аргона прочесали и никаких следов!
Об этом случае Макаренко доложил майору Филатову, который вскоре прибыл в штаб дивизии. Расследование этого случая положительных результатов не дало. Капитан Яковлев, узнав о случившемся, понимал, рассказывать о том, что у него в кабине студебеккера была развернута готовая к работе радиостанция и что он оставлял ее на пять-шесть минут водителю Хаштавия, ни в коем случае нельзя, поднимут шум на всю дивизию или даже на армию. Увидев Хаштавия, он и его предупредил чтоб не болтал о развернутой радиостанции в кабине студебеккера и очень кстати, через час после этого разговора с Хаштавия, Филатов вызвал его к себе и допросил. Хотя Хумлатов выполнил предупреждение Яковлева, глядя на Филатова своим открытым «честным» взглядом, но про себя критически оценил свой опрометчивый поступок. Ему было не совсем понятно, как за короткий промежуток времени, радиоконтроль мог запеленговать его и перехватить радиограммы. «Неужели частота данная Бруммером у них на контроле? Наверное, это провал, видимо у них есть какие-то дополнительные сведения обо мне, и теперь за мной установлена жесткая слежка! Мне остается бежать через линию фронта и объясняться с Бруммером.» – думал Хумлатов. Он уже наметил время ухода как вдруг вспомнил Челашвили, который струсив убежал прежде времени. Он не хотел оказаться в роли труса Челашвили и решил остаться, на кое-то время со дня на день ждал ареста, но в его голове две мысли спорили между собой: одна требовала остаться и пусть даже разоблачат, лучше умереть у своих, а другая успокаивала в том, все может обойтись. Была еще и третья мысль – пойти к Макаренко и во всем признаться самому, но эту мысль Хумлатов не принимал всерьез.
Прошло несколько дней. Все как будто успокоилось. Хотя Хумлатов понимал, что это совсем не так, но он по-прежнему крутил баранку своего студебеккера по маршруту база армии – база дивизии. Иногда приходилось бывать и в полках на переднем крае. Он продолжал заслуживать себе авторитет не только у командования автороты, но и у командиров штаба дивизии. По всем вопросам неполадок в автомобильной технике он был признанным авторитетом в дивизии, и никто лучше его не водил машину по горным дорогам. Командир дивизии полковник Буев дважды намеревался забрать Хаштавия к себе на виллис, но оба раза вмешивался начальник особого отдела дивизии старший лейтенант Макаренко, и такое решении откладывалось.
– Дмитрий Петрович! – обращаясь к Макаренко, говорил Буев. – По-вашему, если человек побывал в плену у немцев, значит он уже
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
354
шпион?
– Конечно, нет, товарищ полковник! Мы так не думаем, но мы призваны оградить нашу армию от шпионов и диверсантов, поэтому многократно проверяем человека, побывавшего в немецком плену. – ответил Макаренко.
– Но ведь Хаштавия совершил подвиг! Неужели немецкий шпион мог бы рисковать своей жизнью, уничтожая свой же танк?
– Чтоб приобрести авторитет и отвести от себя подозрения при внедрении к нам, враг может решиться на все! – ответил Макаренко. Разговор командира дивизии с начальником особого отдела заканчивался тем, что последний ссылался на своего шефа майора Филатова.
Сидя за рулем, Хумлатов постоянно думал о положении, в каком он оказался. «Возобновлять связь с Бруммером при помощи радиостанции подразделений дивизии — это безумие! Как Бруммеру пришла такая мысль в голову? Ему там легко рассуждать о том, как передавать ему разведданные, используя советские радиостанции. Он что думает, тут у русских все дураки? Потом какие сведения? Что может быть известно рядовому водителю грузовика: сколько машин с боеприпасами привез на передовую? Я ведь не могу заглянуть в карту командира дивизии и узнать замысел операции, сосредоточение сил и средств, оснащенность боеприпасами. Если бы в штабе дивизии у меня был агент? – размышлял Хумлатов и вдруг вспомнил, как капитан Яковлев, заговорщицки подозвал его к себе и сказал, назвав его по имени: «Тимур! Если тебя спросят о нашей поездке в Орджоникидзе, скажи, что радиостанцию мы развертывали только у Гизели и потом вложили ее в ящик и больше ящик не вскрывали.» «Значит он боялся ответственности? А нельзя ли попробовать шантажировать его? Да это очень опасно, вдруг он не клюнет на шантаж, а арестует меня? Но я же разведчик и вся моя жизнь – это риск!» – думал Хумлатов.
После рейса он ставил машину на свое место и, поужинав консервами и сухарями, ложился спать. В декабре месяце выпавшие обильные снега приостановили движение на дорогах. Машины автороты Прозорова, припорошенные снегом стояли в бездействии в два ряда на отведенном месте для автопарка. Водители работали саперными лопатами, освобождали от снега подъездные пути, некоторые занимались профилактикой и ремонтом техники.
После обеда Прозорову позвонил начальник артвооружения дивизии подполковник Гаранин. Он от имени начальника тыла приказал подготовить четыре грузовика для доставки в танковую бригаду боеприпасов.
– Дорога. – сказал он, – от бригады до штаба корпуса очищена от снега средствами танкистов, так что готовь машины.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
355
Прозоров тут же назвал номера машин и фамилии водителей.
– Значит направляй их к складу боепитания на погрузку! – сказал Гаранин.
Загрузившись боеприпасами колонна машин двинулась по узкому снежному коридору. При выезде из расположения штаба корпуса, водители увидели капитана Яковлева, стоящего на дороге. Он, пропустив две машины перед студебеккером, поднял руку. Хумлатов притормозил и открыл дверцу кабины.
– Садитесь, товарищ капитан!
– Ваши машины направляются в танковую бригаду? – спросил он.
– Так точно, товарищ капитан! – весело ответил Хумлатов.
– Я с Вами доеду до бригады, там необходимо проверить ведение документации по связи. – сказал Яковлев, протягивая руку Хумлатову. После поездки в Орджоникидзе он проникся уважением к этому немолодому, толковому водителю.
– Очень рад, товарищ капитан, ехать будет веселей! – ответил Хумлатов.
– Ну как воюется, Хаштавия? – спросил дежурной фразой Яковлев.
– Какая это война, сидим на месте, присыпанные снегом! – ответил Хумлатов, думая о том, что сам аллах послал ему такого пассажира.
Несколько минут ехали молча. Хумлатов колебался, какое-то жуткое предчувствие охватило его. «Но я же разведчик, моя жизнь принадлежит не мне, значит я обязан рисковать!» – размышлял он. Наконец, все-таки решившись, сказал:
– Вы, товарищ капитан, хорошо помните нашу поездку в Орджоникидзе?
– Конечно, помню Хаштавия, а что? – ответил Яковлев, тревожно посмотрев на Хумлатова.
– А то ноябрьское ЧП, когда кто-то обменялся с корреспондентом шифрограммами по рации, применив неизвестный шифр на окраине Аргона, тоже помните?
– Помню, конечно и это, тогда нас чуть не обвинили в том, к чему мы непричастны. Слава богу обошлось.
– А эти шифрограммы так и не расшифровали? – спросил Хумлатов, нагловато взглянув на Яковлева.
– Нет, не смогли, что-то уж очень мудреный шифр оказался, да здесь, наверное, ошиблись с радиоконтроля. Просто немцы переговаривались между собой, а у нас подняли тревогу. – ответил Яковлев, видимо успокаивая себя.
– А ведь это я тогда направил шифрограмму своему
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
356
корреспонденту офицеру Абвера – моему шефу, при помощи той самой радиостанции, которая была в кабине студебеккера, готовая к работе. – сказал Хумлатов.
– До первого апреля еще далеко товарищ Хаштавия, а такими вещами не шутят – побледнев, ответил Яковлев. Бледность его лица и испуганный взгляд не ускользнул от Хумлатова. «Значит клюнул!» – подумал он и продолжал:
– Я не Хаштавия. Я – немецкий офицер Абвера господин капитан, а Вы в моих руках! – изменившимся голосом, холодно сказал Хумлатов. Он увидел еще большую бледность и растерянность на лице Яковлева, это его радовало. «Значит эксперимент удался!» – думал он.
– Если Вы шпион и офицер Абвера, почему же Вы решили, что я в Ваших руках? – оправившись от потрясения, сказал Яковлев.
– А потому, господин капитан, что Вы умолчали перед органами особого отдела о том, что радиостанция была развернута и готовая к работе. Вы оставили меня наедине с этой радиостанцией на семь минут, и я за это время успел обменяться шифрограммами с моим шефом. Надо отдать должное вашему радиоконтролю, они видимо, как раз контролировали эту мою частоту, на которой я работал.
– Что же Вы хотите от меня сейчас? – спросил Яковлев.
– Мне, господин капитан, необходимо от Вас сведения: решение командира дивизии на наступление, исполненное на топографической карте, сроки наступления, силы и средства дивизии, переговорные шифры: действующий и который будет введен накануне наступления! – сказал Хумлатов.
– Не многого ли требуете от меня, я ведь не начальник штаба дивизии, а всего лишь начальник связи. – сказал Яковлев.
– Это Ваши проблемы, господин капитан, завтра к четырнадцати часам эти сведения должны быть у меня. Затем я исчезаю и оставлю Вас в покое.
– А если нет? – спросил Яковлев.
– Тогда особый отдел будет знать о том, что Вы утаили от него в ноябре в населенном пункте Аргон. Я же все равно исчезну, а Вы попадете в штрафной батальон.
– Хорошо, договорились, господин шпион, я сделаю то, что Вы просите, только у меня к Вам один вопрос: Вы же все-таки не немец, по всей видимости грузин, что Вас привлекло работать на немцев, как Вы стали предателем своей Родины?
– Это к делу не относится, я окончил офицерскую школу разведчиков в Германии и для меня, как Вы говорите, родиной является Германия. Кстати и Вы, когда передадите мне секретные сведения, тоже окажетесь в числе предателей и советую не опоздать сменить свою Родину на Дойч Фатер-ланд! Несмотря на ваш временный успех –
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
357
победа великой Германии неизбежна! – сказал Хумлатов, войдя в роль прежнего Хумлатова, оберлейтенанта Абвера.
Возвратившись из танковой бригады поздно вечером, Яковлев пошел к начальнику штаба дивизии подполковнику Криштову, с которым они дружили с сорок первого года.
– Евгений! Я кажется попал в пренеприятнейшую историю! – сказал Яковлев прямо с порога домика, где размещался штаб дивизии.
– Что случилось Петр? Я тебя не узнаю, в чем дело? – спросил Криштов. И Яковлев во всех подробностях рассказал о разговоре Хаштавия в кабине студебеккера.
– Да, это не вероятно! Надо срочно подключить Макаренко и арестовать Хаштавия или кто он там есть! – сказал Криштов.
– Да, пожалуй, ты прав! Но мне грозит военный трибунал, Евгений.
– Подожди, сейчас я приглашу Макаренко, будем думать вместе! – сказал Криштов и взяв трубку телефона, нажал на зуммер. – Коммутатор, мне девятого, – и когда в трубке зазвучал голос Макаренко, Криштов пригласил его к себе.
Через несколько минут часовой у штаба остановил кого-то:
– Да, это я Макаренко, что не узнаешь, что ли? – гремел голос особиста.
– Пароль! – потребовал часовой. Макаренко произнес пароль, и часовой пропустил его в штаб. Когда Макаренко вошел в дом, в это время что-то стукнуло о крыльцо, еле уловимый хрип послышался за дверью. Не успели три командира схватиться за пистолеты, как в дверях с автоматом ППШ появился Хумлатов.
– Получайте сволочи! – сквозь зубы процедил он и длинной очередью изрешетил тела трех командиров. Затем он быстро обшарил карманы Криштова, найдя там ключи, открыл сейф, выгреб из него все в вещмешок, выскочил из дома и скрылся в сторону реки Черех.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
358
Глава двадцать третья
Только утром, когда на востоке забрезжил рассвет, Сергеев смог прибыть на командный пункт полка. С вечера он обошел подразделения, побеседовал с командирами рот, взводов, командирами отделений и с красноармейцами. Он проверил экипировку бойцов, оружие, наличие боевого комплекта, шансового инструмента и даже содержимое вещевых мешков. Он отметил про себя, что все как будто бы готово к бою, бойцы и командиры рвутся в бой, хотя все эти слагаемые вполне удовлетворили его, все равно на душе было неспокойно. Он приказал дать людям как можно больше времени для отдыха, а сам ходил по исходной позиции полка, не находя себе места.
Заняв место у амбразуры своего наблюдательного пункта, он еще раз осмотрел впереди лежащие холмы, изрытые траншеями, перепаханные взрывами. Здесь между высотами 133.4 и большого оврага у поселка Котлубань изготовился к наступлению его полк. Рассматривая в бинокль слабо освещенные, покрытые серой жухлой травой занятые противником господствующие высоты, Сергеев думал, что почти ничего не знает о системе огня на этих высотах. Упрекнуть себя в том, что он ничего не предпринял за истекшую ночь, он не мог. Его разведчики в полночь притащили даже языка, но к сожалению, им оказался пехотный ефрейтор, который мало что знал. Боевое охранение, которое по его приказу обстреляло немецкие позиции с целью вызвать огонь на себя, засекло всего четыре огневые точки, открывшие ответный огонь. Эти сведения были крайне недостаточными, для полной ясности системы огня. Через час наша артиллерия начнет свою артиллерийскую подготовку. Удастся ли ее огнем хотя бы частично подавить огневые средства противника, ведь артиллеристы знают о его системе огня ничуть не больше моего.
Из боевых порядков батальонов на командный пункт вернулись комиссар Фомичев и начальник штаба капитан Усов. Последний доложил Сергееву о проведенной им работе в батальоне старшего лейтенанта Ефимова и сказал, что батальон к бою готов. Сергеев усмехнулся:
– Говоришь, батальон к бою готов? А я должен видимо доложить полковнику Гуртьеву, что полк к бою готов, а я в этом не уверен.
– Товарищ майор, я понимаю Ваш скептицизм, на подготовку дали всего одну ночь, но мы с Вами здесь не причем. – сказал Усов.
– Напрасно Вы, майор Сергеев, драматизируете ситуацию. Мы за ночь многое успели. Например, во всех подразделениях провели партийные и комсомольские собрания, организовали с личным составом проведение бесед, и я уверен, настроение у людей боевое, успех в наступлении будет обеспечен! – сказал Фомичев.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
359
– Дай бы бог, Яков Филимонович, эту Вашу уверенность, да нашим артиллеристам, а то они тоже будут стрелять, как и мы после них наступать! – сказал Сергеев, поставив локти рук на ферму наблюдательного пункта и снова поднял свой бинокль к глазам. «Вулкан энергии, но блажен, как дитя!» – подумал он о Фомичеве.
Ровно в назначенное время загрохотали залпы артиллерии, и, хотя до атаки оставался одни час, нервы Сергеева напряглись до предела. Вздыбленная земля на склонах высоты 133.4 и слева по склонам холмов, занятых противником, вся эта сплошная стена взрывов в расположении немецкой обороны вселяла какую-то надежду на успех, но он понимал и то, что это может оказаться всего лишь иллюзорным эффектом! Внимательно наблюдая за ходом артиллерийской подготовки, Сергеев постоянно поглядывал на циферблат своих ручных часов. За десять минут до конца артиллерийской подготовки над ним в сторону противника пронеслись огненные стрелы «Катюши», и тут же батальоны Белана и Асланова открыли огонь из стрелкового оружия. Еще в расположении обороны немцев продолжали рваться снаряды, еще стена пыли и дыма стояла над высотами, а Сергеев уже приказал дать сигнал на атаку. С наблюдательного пункта ему были хорошо видны поднявшиеся цепи атакующих. «Под моим командованием это ведь первое наступление, в реальной боевой обстановке» – думал Сергеев, наблюдая как атакующие цепи его полка, словно на учениях пошли на врага.
– Вот видите, майор Сергеев, дух наступающих высок, а это почти успех! – сказал Фомичев.
– Согласен, комиссар, только высокий дух появляется там, где есть боевое мастерство. – ответил Сергеев. Он увидел, как прекратилась, артподготовка, и батальоны с криком «Ура!» бросились на врага. Сейчас Сергеев завидовал атакующим батальонам, он очень хотел бы находиться в боевых порядках и вместе со всеми, стреляя на ходу, бежать вперед с криком «Ура!».
Только несколько минут молчали немецкие огневые точки, эти несколько минут вселяли в Сергеева уверенность в удачной атаке господствующих высот, но вдруг застрочили пулеметы, ритмично и отрывисто забухали автоматические пушки, серыми бутонами в цепях атакующих расцвели взрывы немецких мин. С каждой последующей секундой оживали все новые и новые огневые точки. Теперь было видно, как цепи батальона Белана, подойдя к юго-восточным скатам высоты 133.4, залегли, а на левом фланге залегли цепи и батальона Асланова. Сергеев понял, чего он так боялся, случилось.
Он знал, что поднять людей в атаку под ураганным огнем невозможно, да теперь и не нужно. «На кой черт нужна такая «эффективная» и безрезультатная артподготовка!» – думал Сергеев.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
360
Зазуммерил телефон. На проводе был комдив.
– Сергеев! Почему цепи залегли? – спросил он.
– Товарищ первый! Огонь противника не дает даже поднять головы.
– Головы говоришь? А в твоей голове есть еще твердая мысль о выполнении приказа?
– Если сейчас атаковать – значит погубить полк! – сказал Сергеев.
– Прежде всего ты обязан губить врага, немедленно поднимай людей, атакуй и очисти от немцев восточные скаты высоты 133.4, во что бы то ни стало надо выбить немцев с этой высоты!
– Товарищ первый! Под таким огнем поднять людей в атаку невозможно! – крикнул в трубку Сергеев.
– А Фомичев тоже так думает?
– Да, товарищ первый, он тоже такого мнения! – не зная, что думает его комиссар, в сердцах ответил Сергеев. Трубка замолкла. Сергеев еще пробовал, что-то сказать комдиву, но в трубке послышался голос телефониста!
– Первый занят, будьте на проводе. Через несколько минут в трубке снова раздался голос Гуртьева:
– Сергеев! Ты огневые точки немцев засек?
– Так точно, товарищ первый!
– Тогда передаю трубку пятому, сообщи ему координаты особо беспокоящих тебя огневых точек, похоже, что артиллеристы не причинили особого вреда немцам своим огнем.
– Есть, товарищ первый, передавайте, я диктую! – сказал Сергеев. Он продиктовал в микрофон координаты целей, затем эти же координаты передал командиру минометного полка и командиру сто двадцатимиллиметровых минометов.
– Эти цели надо уничтожить, или хотя бы подавить! – заключил он. К Сергееву подошел Фомичев.
– Что случилось, майор Сергеев, почему цепи залегли? – спросил он.
– Я полагаю, что ты, комиссар Фомичев, был в батальонах и принес свежую информацию, а ты задаешь такие вопросы! – сказал Сергеев.
– Я, майор Сергеев, предупреждал, что атака в лоб никогда успеха не приносит, погубишь ты полк, Сергеев!
– Замолчи, Фомичев! Ты ведь только, что говорил о высоком духе личного состава полка, и гарантировал успех! Спустись-ка лучше на грешную землю и осмотрись! Я дал команду минометчикам накрыть особо беспокоящие нас цели, артиллеристы тоже бьют по амбразурам дзотов, давай-ка лучше, комиссар, пойдем в боевые порядки батальонов,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
361
ты к Асланову на левый фланг, а я к Белану. По моему сигналу три красных ракеты, выпущенные залпом поднимаем людей и захватываем высоту 133.4 – это приказ Гуртьева. – сказал Сергеев.
– Хорошо! – угрюмо ответил Фомичев, и пошел на левый фланг.
Добравшись на восточные скаты высоты 133.4, Сергеев еще больше ощутил силу непрекращающегося огня немцев. Он быстро отыскал комбата, который лежал в воронке от снаряда и скатился к нему по откосу, вместе со своим связным.
– Потери уже подсчитали?
– Никак нет, товарищ майор, пока не успел.
– Ну, тогда прикажи передать по цепи батальона, чтоб готовились к возобновлению атаки, а мы немного уймем немцев. Сигнал атаки три красных ракеты, выпущенных залпом. – сказал Сергеев и высунулся из воронки, приставив к глазам свой восьмикратный бинокль.
– Товарищ майор! Вы не высовывайтесь, тут пули летают, словно рой пчел! – предупредил Белан.
– Ничего, Игорь, тогда ты примешь командование полком. – сказал Сергеев.
Вскоре по переднему краю противника открыли огонь минометчики. Взрывы мин накрыли немецкий ДЗОТ, особенно беспокоящий своим огнем первый батальон. Замолк и второй ДЗОТ. Огонь со стороны немцев заметно ослаб. Сергеев знал, что минометчики не в состоянии уничтожить ДЗОТы, но на нужное время подавить их огонь они могли, и они сделали это. «Терять сейчас драгоценное время нельзя, надо поднимать людей на этот роковой бросок!» – подумал Сергеев и хотел было приказать связному дать сигнал из трех ракетниц, но в это время в небе показалось около двадцати юнкерсов. С диким воем они пикировали на боевые порядки, не успевших окопаться бойцов батальонов Асланова и Белана. Разрывы бомб накрыли цепи первого и второго батальонов. Отбомбив боевые порядки полка, юнкерсы не успев еще скрыться за горизонтом, как на их место прилетела вторая группа бомбардировщиков. Сквозь пыль и дым разрывов немецких бомб Сергеев успел заметить поднявшиеся цепи батальона Асланова на левом фланге. Они пошли в атаку, но тут же вынуждены были залечь. «Без сигнала, под разрывы немецких бомб, как можно додуматься до этого!» – подумал Сергеев о Фомичеве, который был ответственный за батальон Асланова. Сергеев хлопнул Белана по плечу:
– Пока, Игорь, батальон в атаку не поднимай, я сейчас ухожу на свой командный пункт и свяжусь с Гуртьевым. – сказал Сергеев и, махнув рукой своему связному, вылез из воронки.
Во второй половине дня Гуртьев сам позвонил Сергееву. Он предупредил его, что в четырнадцать часов по выявленным целям в
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
362
системе огня противника будет произведен артиллерийский налет, после которого стремительной атакой необходимо немцев выбить с высот! Сергеев довел эти сведения до командиров батальонов и приказал готовиться к атаке. Но в четырнадцать часов артиллерийский налет по противнику был настолько слаб, что после его окончания, поднявшись в атаку, батальоны были встречены губительным огнем. Очередная атака, поредевших батальонов Белана и Асланова, захлебнулась.
Сергеев принял упрек Фомичева близко к сердцу. Он и сам понимал, что укрепленные районы обороны в лоб брать немыслимо, да еще при недостаточной разведке переднего края противника. Но местность до самых высот была открытая, любой маневр был бы виден противнику как на ладони, следовательно, обороняющийся всегда сможет упредить наступающего и принять контрмеры на любой маневр.
Из второго батальона вернулся Фомичев. Он был без фуражки, на голове как чалма белела грязная повязка.
– Вы ранены, комиссар? – спросил Сергеев.
– Хорошо, что Вы целы, майор Сергеев, а то осиротел бы наш полк. – съязвил Фомичев.
– Ну и зануда же Вы, комиссар! – рассердился Сергеев.
– А Вы, мальчишка, принимаете заведомо порочные решения и губите людей! – ответил Фомичев.
– Как там у Асланова, зачем без сигнала людей подняли в атаку? – спросил Сергеев.
– У Асланова половина батальона как не бывало, не примите ли Вы, майор Сергеев эти потери на свой счет? – снова съязвил Фомичев.
– Нет, товарищ батальонный комиссар, на свой счет потери батальона Асланова я принимать не стану, скорей всего Вы, Фомичев, повинны в этом! Разве может быть два командира в одном полку? – сказал Сергеев.
– Ваши оправдания мне известны, Сергеев, открытая местность, слабая разведка, или что еще у Вас там заготовлено про запас? Привыкли в сорок первом плохо обороняться, теперь привыкаете плохо наступать!
– Перестаньте, Фомичев! Неужели Вы не поняли всего, что произошло? Вы же видите в данной обстановке не все зависит от командира полка. Вы видели в Ефимова незрелого комбата, а не видели или не хотели видеть посредственную подготовку красноармейцев и командиров среднего звена. Комбаты Белан и Асланов тоже ведь в масштабе своих подразделений должны принимать решение на бой и соответственно маневрировать, а не идти в лоб на рожон!
– Тогда почему же ваш Ефимов, обстрелянный и обученный командир со своим батальоном оказался во втором эшелоне наступления полка. Могли бы Вы его как опытного боевого командира задействовать
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
363
на правом фланге вместо капитана Белана, тогда, наверное, высота 133.4 была бы сейчас в наших руках?
– Может быть и так, но боевая задача еще не выполнена, в ближайшее время хватит работы и третьему батальону, а пока все атаки прекращаю! – ответил Сергеев.
– Что же теперь делать? – спросил Фомичев.
– А вот что, думаю организовать и подготовить наступление на высоты 143.8 и 134.2 ночью. Я правда еще не продумал детали этой операции, но хочу предложить ее полковнику Гуртьеву сейчас же! – сказал Сергеев, и стал вращать ручку дивизионного аппарата.
Когда Сергеев доложил Гуртьеву о возникшей идее по боевой задаче, последний приказал немедленно явиться Сергееву на командный пункт.
– Что у Вас, товарищ майор? – спросил он прибывшего Сергеева.
– Я товарищ полковник, убежден, что с нашими силами и средствами немцев с высот 143.8 и 134.2, а также 133.4 не выбить. Я предлагаю сформировать два или три штурмовых отряда, хорошо вооруженных, укомплектованных лучшими людьми, каждый отряд до усиленного батальона. Ночью эти штурмовые отряды скрытно выдвинуть к северным скатам высоты 133.4 и высот 143.8 и 154.2. Внезапной атакой ошеломить противника и выбить его с этих высот, после чего ввести в бой резервы второго эшелона, которые овладевают хутором Бродкин и выходят к разъезду Конный. Вот и все. – закончил Сергеев.
– Начальник штаба, а ну-ка иди сюда с картой! Идея черт возьми, стоит свеч! – крикнул Гуртьев.
– Предложение Сергеева надо просчитать. В настоящее время после нескольких неудач, мы продвинулись вперед вообщем не более одного километра, но за то теперь мы имеем представление об обороне немцев. Нам уже известно, что в полосе наступления дивизии действует около двух пехотных полков, усиленных артиллерией и танками. За время наступательных действии дивизии мы потеряли треть живей силы. В дальнейшем атаковать мощную оборону немцев мы не в состоянии, поэтому предложение майора Сергеева как нельзя кстати! – доложил подполковник Тарасов.
– Хорошо, Иван Петрович! Через час жду ваших конкретных расчетов, думаю, что этой ночью мы попробуем осуществить дерзкий, но простой план. А Вы, товарищ майор Сергеев, на базе какого батальона будете формировать свой штурмовой отряд? – спросил Гуртьев.
– На базе третьего батальона старшего лейтенанта Ефимова.
– Командира батальона будете менять?
– Никак нет! Батальоном или штурмовым отрядом будет
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
364
командовать старший лейтенант Ефимов.
– Не молод он еще этот ваш Ефимов? – спросил комиссар дивизии Свирин.
– Да, он молод, но к этой операции он вполне подходит, товарищ старший батальонный комиссар!
– Все же согласуйте это назначение с Фомичевым, что-то он не очень хвалит вашего Ефимова. – сказал Свирин.
– Фомичев еще видимо, не изучил Ефимова, но я уверен, что после ночной операции у него изменится мнение об Ефимове, как о командире батальона, так же, как и обо мне. – с горечью произнес Сергеев. Свирин, зная всю подноготную в отношениях Сергеева и Фомичева, деликатно промолчал. В душе он недолюбливал Фомичева, хотя об этом никогда никому не признавался.
Через полчаса на командный пункт дивизии прибыли, вызванные Тарасовым командиры полков, а также командиры приданных и поддерживающих средств. Не дожидаясь расчетов начальника штаба, Гуртьев посвятил вызванных командиров в идею ночной атаки на высоты: 143.8, 154.2 и 145.5 с захватом хутора Бродкин, в последующем выхода к разъезду Конный, и предложил каждому командиру высказать свои соображения на этот счет.
– Я поддерживаю идею ночной атаки, но мой полк в предыдущих боях понес большие потери и вряд ли мне удастся сформировать такой отряд? – сказал подполковник Михеев.
– Я тоже за ночную атаку, поскольку потери моего полка незначительны, я прошу формирование отрядов произвести на базе моего полка. – сказал майор Барковский.
– Майор Сергеев уже высказал свое мнение, а что молчат артиллеристы и минометчики? – спросил Гуртьев.
– Я готов выполнить любую задачу в пределах возможностей моего полка, но маловато боеприпасов, – сказал майор Кращенко.
– Я такого же мнения. – сказал командир артиллерийского полка.
– Тогда, товарищи командиры, выслушайте мое решение: на высоте 143.8 у немцев около батальона пехоты, усиленного дивизионом 105-ти миллиметровых пушек и минометов, а высоту 154.2, превращенную немцами в мощный оперный пункт, по неполным данным обороняет до батальона пехоты, также усиленного артиллерией, минометами и танками. Считаю, что отряд под номером первый в составе первого стрелкового батальона во главе с командиром капитаном Зарембой Иваном Макаровичем, это с вашего полка, майор Барковский. Отряд усилить первым дивизионом пушечного артиллерийского полка с задачей атаковать высоту 143.8, очистив ее от врага в дальнейшем наступать на северо-западные скаты высоты 143.3. Отряд под номером второй в составе третьего стрелкового батальона
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
365
вашего полка, майор Сергеев, во главе старшего лейтенанта Ефимова Геннадия Юрьевича, усиленного двумя дивизионами пушечно-артиллерийского полка с задачей захватить высоту 154.2 в последующем наступать на хутор Бродкин с выходом к разъезду Конный. Командирам действующих полков майором Барковским и майором Сергеевым в течение оставшегося светлого времени совместно с командирами отрядов, изучить объекты и направления атаки, исходные рубежи, пути движения к ним вообщем провести рекогносцировку местности, а также проконтролировать подготовку личного состава к ночной атаке. Командирам минометного и пушечно-артиллерийского полков подготовить данные на открытие огня по рубежам, по заранее намеченным целям, по первому требованию командиров отрядов. Из-за недостатка времени организация взаимодействия и сигналы для связи будут даны дополнительно, а сейчас, не теряя времени, идите в свои полки и приступайте к намеченным мероприятиям.
– Товарищ полковник, разрешите вопрос? – спросил Сергеев.
– Задавайте!
– Товарищ полковник, светлого времени осталось четыре часа, ясно уже теперь, что закончить намеченные мероприятия мы не успеем, может перенести атаку на следующие сутки?
– У нас, майор Сергеев, просто нет этих следующих суток, мы должны атаковать противника беспрерывно, иначе те силы, которые немцы сосредоточили против нас, будут брошены ими на Сталинград. Вопросов больше нет! – сказал за всех Барковский и командный пункт дивизии опустел.
После наспех проведенных подготовительных мероприятий батальон старшего лейтенанта Ефимова скрытно занял исходное положение. Пока все шло хорошо. Ефимов ждал сигнала атаки, и когда до ее начала оставалось пять минут, на правом фланге над высотой 143.8 взвились в темноту ракеты, ярко осветив передний край. Тишину вспороли многочисленные пулеметные очереди. Было ясно, что там атакующие раньше времени обнаружили себя. Ефимов не стал ждать общего сигнала и поднял батальон в атаку, но было уже поздно. Немцы, осветив подступы к высоте 154.2 встретили атакующих плотным огнем из всех видов оружия. Ефимов с горечью понял, что внезапность, на которую рассчитана атака была утрачена. Он приказал вызвать огонь артиллерии и минометов, но после артиллерийского и минометного огня положение батальона не улучшилось, бойцы несколько раз бросались в атаку с целью, как можно ближе подступить к первой траншее противника, забросать его гранатами и завязать рукопашный бой, но каждый раз ураганный огонь прижимал их к земле.
На рассвете Ефимов получил от Сергеева приказ отойти на исходные позиции, пополнить батальон личным составом,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
366
вооружением, боеприпасами и распорядился Ефимову в предстоящую ночь снова готовиться к атаке высоты, но на этот раз командование усиленным батальоном он взял на себя.
Увязав взаимодействие с майором Барковским и артиллеристами, Сергеев вызвал к себе командира автоматной роты лейтенанта Карабадзе.
– Сколько в роте автоматчиков? – спросил Сергеев.
– Двадцать семь, товарищ майор, из них пять сержантов.
– Что ж, для нашей работы вполне подходяще!
– Так точно! Есть роты и поменьше моей!
– Хорошо! Сегодня ночью со своими автоматчиками скрытно сосредоточиться четыреста метров северо-восточнее высоты 154.2. По сигналу атаки внезапно наносишь удар на правый фланг обороны немцев на высоте, там у них расположены 105-ти миллиметровые пушки, так вот надо уничтожить эти пушки и расчеты. На подготовку автоматчиков даю тебе весь день. К 18:00 доложить о готовности! – сказал Сергеев.
Весь день личный состав, задействованный в подразделениях штурмового отряда, готовился к ночному бою, вечером Сергеев проверил готовность батальона Ефимова, и остался доволен им. При проверке автоматчиков Карабадзе, он вдруг обнаружил, что личного состава у него в роте оказалось не двадцать семь, а тридцать шесть. Как доложил Карабадзе, пять автоматчиков прибыло из роты старшего лейтенанта Зарубина и один из хозяйственной части полка. В строю Сергеев увидел у одного из автоматчиков расстегнутый ворот гимнастерки.
– Это что у Вас, Карабадзе, за расхлябанность? – спросил Сергеев, подойдя к бойцу.
– Это я разрешил, товарищ майор, в виде исключения. – сказал Карабадзе.
– Никаких исключений, лейтенант Карабадзе! – строго произнес Сергеев и прямо перед собой увидел Сивоконя, из-под гимнастерки которого чернели полосы морской тельняшки. Сивоконь, словно проглотив аршин, вытянулся перед Сергеевым, пожирая начальство глазами.
– Кому же Вы, Николай Семенович сдали свой черпак? – улыбаясь спросил Сергеев.
– На время боевой операции вручил черпак своему второму номеру! – не опуская подбородка, выпалил Сивоконь.
– Значит, Вы сбежали от капитана Лазарева?
– Никак нет, товарищ майор, все законно, капитан Лазарев на время боевой операции выдал мне увольнительную! Автоматчики засмеялись.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
367
– И как же Вы думаете проводить эту ночь в увольнении? – в тон ему спросил, улыбаясь Сергеев.
– Товарищ майор! Сам не напьюсь, а фрицев обещаю напоить до смерти!
– Ну что ж, Севастополец, я привык верить обещаниям своих бойцов, а ворот гимнастерки до боя все же застегните. – сказал Сергеев.
Когда стемнело, лейтенант Карабадзе первый увел своих автоматчиков в ночь. Он еще засветло, наметив пути движения слева от высоты 154.2, нащупал у границы полосы наступления дивизии немецкий ДЗОТ, слева от которого, видимо, был оборудован наблюдательный пункт, так как там было замечено движение людей и блеск стекол от оптических линз. Когда автоматчики, миновав линию колючей проволоки в два ряда, скрытно приблизились к ДЗОТу, здесь они услышали слева от ДЗОТа еле уловимую на слух немецкую речь. Карабадзе шепотом передал по цепи, чтоб за ним полз к окопу слева от ДЗОТа сержант Жигалов. Последний, получив приказ лейтенанта, последовал за ним, а за сержантом без всякого приказа пополз Сивоконь. Втроем они без лишнего шума закололи двух немецких наблюдателей, а затем также без шума захватили ДЗОТ, уничтожив в нем его гарнизон, из трех немецких пулеметчиков.
Группа лейтенанта Карабадзе вплотную приблизилась к позициям немецких автоматических пушек и затаилась, в ожидании общего сигнала атаки. Сергеев также сумел скрытно занять исходное положение для атаки у подножия высоты 154.2 и проделав проходы в проволочном заграждении приказал ждать общего сигнала атаки. Сигнал, четыре красных ракеты, был дан только в ноль часов двадцать пять минут. В тот же миг десятки ракет, брошенных немцами перед высотой осветили весь ее северный склон. Бойцы батальона бросились в атаку, но в это же время с трех сторон ударили пулеметы. Сергеев дал сигнал вызова артиллерийского огня. Взрывы снарядов и мин покрыли высоту, пулеметный огонь со стороны немцев ослаб, но в боевых порядках стали рваться немецкие мины.
Автоматчики лейтенанта Карабадзе стремительно атаковали артиллерийские позиции немецких автоматических пушек. Сержант Жигалов с красноармейцем Сивоконем, овладели крайним слева орудием, пытаясь развернуть его и открыть из него огонь по южным склонам высоты 154.2, но в это время справа их атаковали до роты немецких автоматчиков. Завязался бой. Вскоре Карабадзе понял, что его автоматчики окружены. Он знал, что боеприпасы на исходе, и что атака батальона Сергеева успеха не имела. Оценив обстановку, он приказал отходить в направлении немецкого ДЗОТа, захваченного ими еще с вечера, а сержанту Жигалову и рядовому Сивоконю поручил взорвать захваченные три немецких пушки.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
368
– Как же мы их взорвем, Сивоконь? – спросил Жигалов.
– Я знаю, как, товарищ сержант, дайте мне ваши ручные гранаты. – ответил Сивоконь. Еще не совсем ясно представляя, как Сивоконь будет ручными гранатами взрывать пушки, Жигалов отдал ему свои гранаты, а Сивоконь, одну вернул ему назад со словами:
– Бросай в ствол вон той крайней, а я взорву вот эти две.
Лейтенант Карабадзе стремительной контратакой своих автоматчиков вырвался из окружения и привел своих бойцов к немецкому ДЗОТу. Его автоматчики вытащили из ДЗОТа пулемет, коробки с лентами и, заняв вокруг ДЗОТа окопы встретили преследующих немцев ураганным огнем.
На рассвете Сергеев получил приказ Гуртьева закрепиться на достигнутых рубежах. Ночная атака высот 143.8 и 154.2 в очередной раз успеха не имела. К восьми часам Сергеева вызвал Гуртьев. При разборе ночной атаки на укрепленные высоты он указал на то, что командиры полков не способны совершать обходные маневры и упрямо, безуспешно пытаются пробить оборону противника в лоб в результате понесли неоправданные потери.
– Что вы скажете на этот счет, товарищи командиры? – спросил Гуртьев.
– Я не согласен с таким выводом. – возразил Сергеев.
– Интересно, а ну-ка послушаем Ваш вывод, товарищ майор! – сказал Гуртьев.
– Как можно совершать обходный маневр на хорошо укрепленную сплошную оборону противника, где каждая складка местности у него простреливается, к тому же мы атакуем эти укрепленные районы меньшими силами при крайне слабой огневой поддержке нашей артиллерией. Я считаю только от этого зависят наши неудачные атаки! – сказал Сергеев.
– Ну, а что Вы скажете, майор Барковский?
– Я согласен с выводом майора Сергеева. – зачем-то опустив голову, сказал Барковский.
– Да, товарищи командиры, не ожидал я от вас таких капитулянтских выводов, которые мне ведь тоже хорошо известны. Но вы же хотите того, чего пока у нас нет. Нам пока негде взять достаточно снарядов, у нас нет танков, и, хуже всего, наша дивизия обескровлена. Но вы забываете о нашей боевой задаче, мы должны упорно атаковать и атаковать, отвлекая силы противника от главного направления. Впрочем, в ближайшие два дня нам атаковать противника больше не придется. Наша дивизия переподчинена штабу первой гвардейской армии. Командующий этой армии генерал майор Москаленко приказал наступательные действия дивизии прекратить и прочно удерживать занимаемые рубежи. У Вас, майор Сергеев, в ночной атаке на левом
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
369
фланге все-таки успех определился. Ни в коем случае не отдавайте немцам занятые позиции, особенно позиции, захваченные автоматчиками лейтенанта Карабадзе на восточных скатах высоты 154.2. Группе Карабадзе надо подбросить подкрепление, кстати, представьте его и тех смельчаков, кто уничтожил огневую позицию немецких пушек, как их фамилии?
– Сержант Жигалов и красноармеец Сивоконь. – ответил Сергеев.
– Да, Жигалова и Сивоконя, а сейчас все свободные мобилизуйте в своих полках все резервы и готовьтесь к предстоящему наступлению, для чего в полную силу должны работать разведчики. Боевую задачу, поставленную дивизии надо выполнять.
Прибыв на наблюдательный пункт полка Сергеев нашел там только капитана Усова.
– А где же комиссар Фомичев? – спросил он у него.
– Фомичев плохо себя почувствовал и ушел в санчасть, Иван Михайлович. – ответил Усов.
– К тринадцати часам собери мне на НП разведчиков полка, сам займись комплектованием стрелковых батальонов, включай туда всех хозяйственников, в АХЧ оставишь минимальное количество личного состава. В ближайшее время надо пополнить подразделения оружием, боеприпасами, а я пойду в санчасть, надо поговорить с Фомичевым. – сказал Сергеев.
– Хорошо, Иван Михайлович! – ответил Усов и направился в блиндаж к телефонному аппарату.
Сергееву совсем не хотелось видеть Фомичева, он шел в санчасть узнать о здоровье Сивоконя, так-как ему доложили, что в ночном бою Сивоконь тяжело ранен в грудь, и он решил повидать отважного севастопольца, а может быть и попрощаться с ним. В палатке санчасти на разостланном на земле брезенте лежали раненые бойцы и командиры полка, подготовленные к эвакуации в медсанбат. Сивоконя Сергеев увидел лежащего на носилках у входа, он хрипел, у губ пузырилась розовая слюна. Увидев Сергеева, он еле заметно улыбнулся.
– Здравствуй, Николай Семенович! – сказал Сергеев.
– Здравствуйте, товарищ майор! Напоили меня проклятые фрицы в ночном увольнении, вот теперь даже черпака мне не поручат. – криво улыбнувшись, сказал Сивоконь.
– Не жалей об этом, Николай Семенович, ты ведь тоже в долгу у них не остался. – сказал Сергеев.
– Жалей не жалей, а все-таки очень жалко, товарищ майор, что больше уже не придется бить гадов! – обреченно сказал Сивоконь.
– Брось, Николай Семенович, выдюжишь, я буду ждать твоего возвращения в полк, еще немцев из автомата поколотишь, каши для
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
370
бойцов сваришь! – сказал Сергеев и наклонившись к Сивоконю, похлопал его по плечу. Сивоконь хотел что-то ответить, но в это время подошли два санитара.
– Там лошади ждут, товарищ майор, разрешите, его забрать. – сказал один из них.
– Да, забирайте. – сказал Сергеев и взяв безжизненную руку Сивоконя, крепко сжал ее в своей ладони.
– Крепись, Николай Семенович!
– Прощайте, товарищ майор!
Подошел полковой врач Отроков:
– Наверное не выживет наш Сивоконь, кровь заполняет грудную полость, жалко парня! – сказал он.
– Неужели нельзя ничего сделать?
– Нужна срочная операциям в медсанбате, ведущий хирург вчера был ранен осколком бомбы, увы, до госпиталя вряд ли довезут! – сказал Строков.
– А Фомичев где? – спросил Сергеев.
– У него касательное осколочное ранение в затылочную часть черепа, вчера чувствовал себя вполне удовлетворительно, а сегодня сильные рвоты, головокружение, нуждается в госпитальном лечении. Кстати перед отправкой в медсанбат он оставил Вам записку, вот она.
Отроков достал из нагрудного кармана вчетверо сложенный листок, вырванный из блокнота. Развернув его, Сергеев стал читать: «Вот мы с вами и расстались, майор Сергеев, я кажется, надолго убываю в госпиталь, за себя временно оставляю комиссара третьего батальона старшего политрука Бокалова, хотя я его и не уважаю, но он лучший из всех комиссаров батальонов. Вам желаю подходящего комиссара, чем был я. Так и не удалось нам поработать в полку на «ты», прощай! Фомичев.»
Прочитав записку, Сергеев задумался: «Действительно, почему мы были с Фомичевым на «Вы»? Кто из нас двоих был виноват в этом? Как бы мне хотелось разобраться в этих наших сложных отношениях с ним. Хорошо бы кто-то со стороны рассудил бы нас!» К Сергееву в белом халате подошла очень красивая стройная девушка.
– Медсестра Стрельцова, разрешите к Вам обратиться, товарищ майор! – сказала она.
– Слушаю Вас, товарищ Стрельцова.
– Я извиняюсь, вопрос мой к Вам покажется странным, но скажите, откуда Вы так хорошо знаете краснофлотца, то есть красноармейца Сивоконя?
– Я, как командир полка, наверное, обязан знать людей своего полка, товарищ медсестра Стрельцова. Кстати Вас я вижу впервые, Вы недавно в полку?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
371
– Так точно я прибыла в полк три дня тому назад. С красноармейцем же Сивоконем мы воевали в 8-ой бригаде морской пехоты в Севастополе. И хотя я не знала его в лицо, но, увидев тельняшку, я спросила его, где он служил раньше. Когда я увидела, как Вы, товарищ майор, тепло провожали его в медсанбат, я подумала, что Вы тоже Севастополец.
– Нет, товарищ Стрельцова, я не Севастополец, но перед Вами склоняю голову также, как и перед Сивоконем. Все, кто там побывал – это герои! – сказал Сергеев, протянув руку Стрельцовой и по-товарищески пожал нежную ладонь девушки, затем он, резко повернувшись, вышел из палатки.
Во второй половине дня Сергеев был вызван на командный пункт дивизии, где получил от Гуртьева боевую задачу. Вызвав к себе командиров батальонов, он отдал им боевой приказ на наступление. В приказе он указал, что по высоте 134.2 будут наносить налет два артиллерийских полка, а в боевых порядках батальонов будет действовать артиллерийский дивизион противотанковых пушек майора Папулова и рота танков, танковой бригады приданной дивизии. Планом наступления предусматривалось теперь уже полуторачасовая артиллерийская подготовка. Когда батальоны Сергеева изготовились к атаке, неожиданно немецкая артиллерия нанесла по боевым порядкам мощный удар. Полк Сергеева еще до атаки понес ощутимые потери, о чем Сергеев тотчас же донес в штаб дивизии, Гуртьев же атаку не отменил.
Но вот артиллерийские полки открыли по высотам 154.2 и 143.8 огонь. Наблюдая из бинокля Сергеев увидел на скатах этих высот сплошную стену из дыма и пыли. Вверх летели бревна, колеса, ящики и другие непонятные предметы. Это было похоже на сущий ад, в котором вряд ли могла уцелеть хотя бы одна живая душа.
В ожидании сигнала на атаку мучительно медленно тянулось время, но наконец вверх взлетели ракеты. По заранее проделанному проходу прошли танки и за ними батальоны Сергеева, поднявшись устремились вперед. Сергеев следуя за батальоном Ефимова увидел, как правофланговый танк остановился, окутавшись черным дымом, через несколько минут на правом фланге задымил второй танк, но на этот раз Сергеев заметил вспышку выстрела немецкой противотанковой пушки с восточных скатов высоты. Он подозвал к себе связного с ручным пулеметом, диски которого были снаряжены трассирующими пулями и, указав на замаскированную немецкую пушку, приказал обстрелять ее из пулемета. Как только трассы пуль впились в окоп с немецкой пушкой весь огонь орудий дивизиона майора Папулова был сосредоточен по цели и немецкое орудие замолчало.
А старший лейтенант Ефимов со своим батальоном штурмовал
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
372
высоту справа. Хуже сложилась обстановка на левом фланге батальона капитана Белана. Там у противника одна за другой оживали огневые точки, и наступающие цепи, прижатые огнем к земле, залегли. Тогда с пистолетом в руке поднялся во весь рост старший политрук Бокалов:
– Коммунисты за мной! Крикнул он, и весь батальон Белана стремительной атакой ворвался на вершину высоты. Вскоре высота 154.2 была взята, но Сергееву донесли о гибели комиссара полка старшего политрука Бокалова.
С высоты Сергееву было хорошо виден успех продвижения полка майора Барковского. Он не знал, что в этот момент его товарищ, сосед справа погиб при овладении высотой 143.8. После взятия высоты 154.2 батальоны Сергеева встретили ожесточенное сопротивление. Во фланг наступающему батальону капитана Белана с высоты 145.5 противник контратаковал силою до усиленного пехотного батальона, а навстречу батальону Ефимова с хутора Бродкин появились танки с пехотой. Поредевшие батальоны Сергеева залегли.
Пока майор Папулов со своими пушками преодолевал высоту 154.2 в бой вступили бронебойщики батальона Ефимова. Наступление полка приостановилось. Сергеев связался по радио с Гуртьевым, доложил обстановку и сообщил о потерях. Гуртьев для отражения атак противника пообещал нанести по контратакующим немцам артиллерийский налет. Кроме того, из своего резерва он направил в распоряжение Сергеева роту автоматчиков и пулеметный взвод станковых пулеметов.
Поняв, что дальнейшее продвижение полка вперед невозможно, Сергеев приказал командирам батальонов все внимание сосредоточить на отражении немецких контратак. Бронебойщики перед фронтом полка сумели подбить пять танков и их огонь с каждой минутой слабел. На правом фланге Ефимова в ход пошли уже противотанковые и ручные гранаты в связке. Почувствовав слабость противотанкового огня, немецкие танки лезли напролом. Через двадцать минут среди атакующих немецких танков, наконец, стали разрываться тяжелые артиллерийские снаряды, к ним вскоре подключились и минометчики подполковника Шина, мины которого заставили немецких автоматчиков повернуть вспять. Бой принял ожесточенный характер и начал затихать лишь с заходом солнца.
С наступлением темноты Сергеев приказал батальонам закрепиться на достигнутых рубежах. Подоспели и артиллеристы майора Папулова. Они выбрали для себя огневые позиции на северных скатах высоты 154.2 и приступили к их инженерному оборудованию.
С батальонов стали поступать донесения о потерях. Они оказались большими. В батальонах Ефимова и Белана осталось всего сто сорок три человека. Наступать с такими силами было немыслимо, о
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
373
чем Сергеев и доложил полковнику Гуртьеву.
– Утро вечера мудренее! – ответил Гуртьев избитой старой пословицей.
Немцы не смирились с потерей высоты 154.2. С рассветом следующего дня после мощной артиллерийской подготовки с хутора Бродкин и с высоты 145.5 их контратаки возобновились. Батальоны Ефимова и Белана вступили в неравный бой с танками и пехотой противника. Бронебойщики Ефимова на правом фланге сумели поджечь три немецких танка. Белан отбивал контратаки автоматчиков с высоты 145.5. На стыке между двумя батальонами немецкие танки смяли боевые порядки, развивая наступление на северные скаты высоты 154.2. Бойцы бросали под гусеницы танков связки ручных гранат и еще два немецких танка ими были подбиты. Но положение полка Сергеева было критическим. Схватив в правую руку противотанковую гранату, Сергеев, пригнувшись, перебежками направился на левый фланг батальона Ефимова. За ним безотлучно следовал связной Васин. Не пробежав и половины расстояния, они увидели, как один за другим загорелись еще два танка. Посмотрев на северные скаты высоты 154.2, Сергеев с удовлетворением заметил, как с этих скатов по немецким танкам бьют противотанковые пушки Папулова. «Молодец Данилка!» – подумал Сергеев, радуясь во время пришедшей помощи. Очередная атака немецких танков была отбита.
Над головой взвизгнули пули. Левее двухсот метров взорвалась мина, за ней другая. «Немцы, наверное, готовятся на штурм отнятой у них высоты 154.2» – подумал Сергеев и в стороне заметил большую воронку от снаряда. Он скатился на дно ее, за ним последовал и Васин. Осмотревшись, Сергеев увидел позиции своих обоих батальонов или то, что осталось от них. «Да, здесь прекрасный наблюдательный пункт полка!»– подумал он и послал Васина за капитаном Усовым. Когда прибыл Усов и связисты, Сергеев приказал глубокую воронку приспособить к НП, а сам еще раз посмотрел на южные скаты высоты 154.2 где занял огневые позиции дивизион майора Папулова. Обстановка не позволяла связаться с дивизионом ни вызвать Папулова к себе. В любой момент немцы могли атаковать передний край полка.
Действительность подтвердила мысли Сергеева. Вскоре артиллерийский огонь немцев усилился и после двадцатиминутной артподготовки танки с пехотой во второй раз пошли в контратаку. Бой принял ожесточенный характер. Взвод станковых пулеметов заняв огневые позиции на левом фланге батальона Белана пропустив танки открыл фланкирующий кинжальный огонь по немецкой пехоте и отсек ее от танков. Дивизион майора Папулова, придерживаясь указаниям своего командира: «каждый снаряд в дело!», бил без промаха. Бронебойщики в батальонах на этот раз почти огня не вели – не было
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
374
боеприпасов. Бойцы поджигали танки связками гранат, подчас жертвуя собой. Так погиб помощник командира пулеметного взвода старший сержант Воробьев. Когда третий расчет был выведен из строя, он сам лег за пулемет, израсходовав все патроны он взял в руку связку гранат и бросился под гусеницы прорвавшегося к высоте немецкого танка. Когда об этом узнал Сергеев, он приказал Усову представить старшего сержанта Воробьева к награде посмертно.
Бой у высоты 154.2 продолжался до вечера. С наступлением темноты немцы вынуждены были отойти на исходное положение. Сергеев связался с Гуртьевым и доложил, что, если завтра в направлении наступления его полк не получит подкрепления в живой силе и не будет артиллерийской поддержки, полк наступать не сможет.
Гуртьев и сам понимал серьезность обстановки за высотой 154.2, сняв батальон у Мехелева, он направил его к юго-западным склонам этой высоты.
За ночь батальоны Сергеева пополнились личным составом, боеприпасами, люди подкрепились горячей пищей и даже отдохнули несколько часов. И когда наступил рассвет, осколок первой немецкой мины, разорвавшейся вблизи наблюдательного пункта полка, пробил Сергееву левое плечо не задев кости. Обливаясь кровью Сергеев скатился на дно воронки. Шурочка – санинструктор, разорвав гимнастерку наложила на плечо тугую повязку, но от большой потери крови в глазах у Сергеева периодически появлялись черные круги, язык шуршал от сухости во рту и заплетался при разговоре.
– Иван Михайлович! Вы не в состоянии больше руководить боем, Вам необходимо убыть в санитарную роту. – сказал Усов. Сергеев и сам понимал, что на НП полка он будет только отвлекать людей к своей персоне и согласился на эвакуацию в санроту.
Перед тем, как унести его с НП, он подозвал Усова и сказал:
– Командование полком передай старшему лейтенанту Ефимову, а сам оставайся у него начальником штаба. С кадровыми вопросами разберутся после выполнения полком боевой задачи.
– Не тревожьтесь, Иван Михайлович, все будет так, как ты приказал! – ответил Усов. Сергеева унесли.
В санчасти Отроков осмотрел рану Сергеева и распорядился эвакуировать его в медсанбат. Сергеев услышав об этом попросил Отрокова оставить его в санроте. Он пообещал выполнять все, что он предпишет ему. Поколебавшись Отроков согласился и Сергеева положили в углу палаты на брезент. Кроме медикаментозного лечения он приказал Валентине Стрельцовой поить командира сладким чаем и давать ему в таблетках гематоген.
Весь день провалявшись с температурой в кошмарном полусне под вечер Сергеев почувствовал себя вполне здоровым. Он спросил у
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
375
Строкова о боевой обстановке, но Отроков мог сказать только то, что полк вплотную приблизился к хутору Бродкин.
– Прикажи, Вавил Борисович, отдать мне гимнастерку и я, пожалуй, пойду в полк. – сказал Сергеев.
– Нет, товарищ майор, Вы еще очень слабы и, во-первых, до полка самим вам не добраться, а во-вторых, все равно командовать Вы не в состоянии. – ответил Строков.
– Не вынуждай меня, Вавил Борисович, уйти из санроты без гимнастерки! – рассердился Сергеев.
– Если вы, товарищ майор, так ставите вопрос, я тотчас же прикажу отправить Вас в медсанбат. Извините, но сейчас Вы в моей власти и извольте подчиняться как ранбольной! – сказал Строков. Застонав, Сергеев в бессилии откинулся на брезенте и в его глазах снова появились черные круги, как и при ранении. «Прав Отроков все-таки я действительно еще слаб» – подумал Сергеев и закрыв глаза стал перебирать в памяти подробности наступления полка за последние дни. «Ефимов не обманул моих надежд, этот смелый и умный командир далеко пойдет!» – подумал Сергеев.
К нему подошла Валентина Стрельцова. В большой жестяной кружке она принесла сладкий чай.
– Выпейте это, товарищ майор, и съешьте эти таблетки гематогена, потом Вам надо заснуть. – сказала она.
– Я уже выспался, Валечка, и теперь вполне здоров.
– Не говорите так, товарищ майор, Вы много потеряли крови, на восстановление необходимо время, лучше спите.
– Как же я могу спать, когда мои товарищи в бою. Разве под Севастополем с таким ранением отлеживались на постели?
– Севастополь – это совсем другое, там сама обстановка вынуждала драться до последней капли крови!
– Здесь, Валечка, тоже обстановка не менее сложная и пойми, мне надо быть там в полку на передовой. Принеси мне, пожалуйста, гимнастерку, снаряжение и мои сапоги!
– Нет, товарищ майор, я не могу это сделать, зная, что Вы просто погубите себя!
– Ну хорошо, я понимаю тебя, это тебе не позволяет сделать твой долг, тогда покажи, где здесь у вас гардероб?
– Гардероба у нас нет, товарищ майор, это не медсанбат, Ваша гимнастерка, снаряжение и оружие у военврача второго ранга Отрокова, возьмите все это у него. – сказала Валентина и ушла.
В это время в санчасть поступила очередная партия раненых с батальонных медицинских пунктов. Их необходимо было рассортировать, некоторым оказать медицинскую помощь, сменить повязку, очистить рану, всех с тяжелыми ранениями подготовить к
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
376
отправке в медсанбат. И весь персонал санчасти полка был занят по горло делами. Сергеев поднялся с брезента, слегка пошатываясь он вышел на улицу и направился к палатке Отрокова. Действительно в углу на топчане лежало его обмундирование и снаряжение. Как мог Сергеев постарался быстро одеться. Правда гимнастерка была вся в крови, но он все-таки надел ее на себя и, затянув снаряжение, вышел из палатки. До переднего края было не близко, надо было преодолеть высоту 154.2 и отыскать наблюдательный пункт полка, но он тут же вспомнил слова Строкова, что батальоны теперь ведут бой у хутора Бродкин, а может уже и дальше? Дай бы бог, чтоб у Ефимова все было в норме. Ему, как молодому командиру, нужен успех, да успех на должности командира полка.
Было уже совсем темно, когда Сергеев услышал позади себя надсадный вой мотора. С потушенными фарами его догнал виллис. Поравнявшись с Сергеевым, виллис остановился, из машины молодцевато кто-то выскочил и быстро подошел к Сергееву. Направив на него автомат, человек спросил:
– Стой, кто вы?
– Я – майор Сергеев.
– Майор Сергеев? Вы же ранены и должны быть в медсанбате, что Вы делаете здесь? – послышался из машины голос Гуртьева.
– Товарищ полковник! Я отказался от медсанбата, сейчас, почувствовал себя лучше, иду в свой полк.
– Садитесь, Иван Михайлович, подвезу! – сказал Гуртьев. Сергеев с большим трудом влез на заднее сидение машины.
– Да, Иван Михайлович, с Вашим самочувствием Вам, как это говорят, на печи лежать и сухари грызть, а Вы на войну собрались. Что, наверное, за Ефимова душа болит?
– За все болит душа, товарищ полковник.
– А вот Ефимов Ваш, скажу Вам по секрету хоть и зелен, но уже и отваги ему не занимать, должно быть Ваша школа?
– Если толку нет с рождения, то никакая школа его не прибавит, а я лишь заметил его.
– Хочу поставить его на должность начальника штаба полка к Михалеву, как Вы смотрите на это?
– Очень рад за Ефимова, товарищ полковник!
– Нет, а Вам вот все же требуется хороший отдых, больно уж ты плох, Иван Михайлович! Вдруг неожиданно для Сергеева Гуртьев обратился к нему на «Ты».
– Не надо меня никуда направлять на отдых, у меня в санчасти хороший врач и, думаю, завтра я уже буду здоров, как и всегда! Виллис обогнул высоту 154.2 и прибавил скорость.
– Здесь через окопы проделали проезд. – сказал Гуртьев.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
377
– Немцы ретировались из этих окопов и траншей. – сказал Сергеев. – Да, Иван Михайлович, немцы сломали себе шею о стойкость твоих батальонов, Иван Михайлович. Ваш полк завтра штурмует хутор Бродкин. И может пусть Ефимов и продолжит наступление полка?
– Конечно, пусть командует, наверное, мне действительно дня три погрызть сухари на печи? – сказал Сергеев.
– Так и порешим, Иван Михайлович. – сказал Гуртьев, слезая с остановившегося виллиса.
Пока Сергеев набирался сил в медсанбате его полк в ходе боев овладел хутором Бродкин, и, отражая яростные контратаки немцев вышел к разъезду Конный и выполнил боевую задачу.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
378
Глава двадцать четвертая
Подполковник Исмаилов сидел за письменным столом в своем кабинете и писал доклад об операции по ликвидации вражеской диверсионно-террористической организации «Апшерон». С этим докладом он должен был выступить на расширенном совещании руководителей особых отделов фронтов, армий и зон ПВО страны. Работа по составлению доклада спорилась, так как документы следствия были под рукой, да и в памяти вся оперативная работа по разгрому организации руководимой матерым резидентом-разведчиком Арнольдом Вейтлингом была свежа.
Вдруг зазвонил телефон. Исмаилов снял трубку и узнал голос начальника связи армии майора Пестова, который приглашал его в аппаратную на переговоры с Москвой по скрытой электронной связи. Исмаилов, не спеша собрал со стола документы, положил их в сейф и одевшись, направился через двор в здание штаба, где размешалась аппаратная. Взяв трубку, он узнал голос адъютанта генерала Григорьева – майора Сиратова, которого хорошо знал еще до войны по совместной службе в Одесском военном округе.
– Товарищ подполковник! Я к Вам звоню по просьбе генерала Григорьева. От нас в Баку и в Тбилиси выезжает полковник Сидоренко, ему генерал Григорьев поручил проинспектировать все особые отделы бакинского гарнизона, в том числе, и вашей армии ПВО. Генерал Григорьев просил Вас, чтобы Вы подготовили сведения по следствию арестованных Вами членов вражеской организации «Апшерон», с которыми должен обстоятельно ознакомиться полковник Сидоренко. Допуск на него оформлен категории «Особой важности», так что он имеет право пользоваться всеми документами. – сказал Саратов.
– Хорошо, я готов предъявить полковнику Сидоренко весь материал следствия по «Апшерону», такие сведения у меня уже обобщены, а, впрочем, как будет угодно полковнику Сидоренко в изучении данного материала, только зачем Вам эти подробные сведения сейчас, я ведь все равно через неделю буду в Москве с обстоятельным докладом по этой самой теме? – заметил Исмаилов.
– Прошу прошения, товарищ подполковник, что я сразу не сказал Вам, о том, что совещания начальников особых отделов соединений и частей ПВО страны не будет! – сказал Сиратов.
– Вот даже как! Что же произошло там у Вас? – удивился Исмаилов.
– Не знаю точно, но кажется совещание запретил проводить верховный! – буркнул Сиратов и попрощавшись, положил трубку. Поразмыслив, Исмаилов решил доложить о разговоре с Москвой командующему и направился в конец коридора к дверям, где висела
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
379
табличка «Генерал Азов». Войдя в кабинет, он увидел усталое, видимо, от бессонной ночи, лицо командующего, который работал над картой региона, входящей в подчинение штаба армии. Карта лежала на столе, Азов недовольно посмотрел на вошедшего Исмаилова и бросил на карту красный карандаш.
– Что-то важное Юсуф Гусейнович? – спросил он.
– Так точно, товарищ командующий, но я вижу помешал Вам, мог бы доложить и позднее? – сказал Исмаилов, досадуя на себя за то, что не спросил у адъютанта о занятости командующего.
– Ладно уж, раз вошел в кабинет, то все равно оторвал от работы, давай выкладывай что там за важные дела! – сказал Азов, протянув Исмаилову руку, затем он кивнул ему на кресло, стоящее напротив письменного стола и, закурив папиросу, протянул раскрытый портсигар. Исмаилов взял из портсигара папироску, обратив внимание на ее мундштук, где серебром блеснула надпись: «Казбек». Исмаилов не любил эти папиросы, так как курил свою любимую марку «Наркиз», но все-таки смял мундштук и сунул папиросу в рот. Азов нажал на рычажок самодельной настольной зажигалки, предлагая Исмаилову огонька. Азов сделал глубокую затяжку, затем посмотрел на Исмаилова и сказал:
– Я слушаю тебя!
– Товарищ командующий! Вы, конечно, помните о шифровке, которой меня вызывали в конце марта в Москву на совещание начальников особых отделов соединений и частей ПВО, так вот мне сейчас сообщили из наркомата, что это совещание отменяется. – сказал Исмаилов,
– Да, помню, конечно, эту шифровку. Так что же произошло?
– Причины не говорят, только к нам с инспекцией направляют полковника Сидоренко из наркомата, который вылетает завтра.
– Тебя это волнует?
– Нет, товарищ командующий, меня это скорей удивляет. Когда в прошлом году здесь был фронт и даже существовала угроза захвата немцами Кавказа, когда здесь у нас свирепствовали банды небезызвестных нам Арнольда Вейтлинга, когда неудачи преследовали наш отдел, никто из наркомата не соизволил приехать, чтоб на месте разобраться, оказать помощь и т. д., лишь строгие директивы, приказы и сроки получали мы из центра, а вот сейчас, когда фронт отодвинулся к Тамани и к Ростову, и вражеские банды уничтожены, вдруг генерал Григорьев направляет к нам инспекцию в лице полковника Сидоренко! – недовольно произнес Исмаилов. Азов улыбнулся и еще раз глубоко затянувшись дымком, сказал:
– Ты не горячись, Юсуф Гусейнович, начальство не критикуют, можешь напороться на неприятности, но если серьезно, то тебе надо
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
380
набраться терпения, и ты узнаешь цель прибытия высокого гостя, я почему-то уверен, Григорьева меньше всего интересует инспекция особых отделов Закавказии. Здесь видимо какая-то иная цель. Ну, а попутно, надо и посмотреть на работу подчиненных, чтобы не дремали. Конечно, ликвидация диверсионно-террористической организации с одной стороны возвышает тебя и твой отдел в глазах центра, но в то же время надо смотреть в оба, в случаях особого внимания всегда попадаются подводные камни, о которые можно набить шишки. – сказал с улыбкой Азов.
– Я, товарищ командующий, никаких шишек не боюсь, ну, могут направить в стрелковую часть на фронт, да я хоть сегодня принял бы батальон на каком-нибудь решающем направлении и первым бы бросился в атаку на врага! – сказал Исмаилов.
– Спокойно, Юсуф Гусейнович! Еще ничего неприятного не произошло, а насчет того, чтоб первым броситься в атаку, тут ты оказался в военном деле первоклассником. Командир батальона обязан в атаке управлять боем своего батальона и находиться со штабом за боевыми порядками, а ты хочешь по-чапаевски «Вперед!» Нет, брат, не те времена, тебе надо еще учиться командовать стрелковым батальоном, а то можно дров наломать, так что служи уж лучше чекистом, тут у тебя получается хорошо! – сказал Азов.
– Да, Вы, пожалуй, товарищ командующий, правы. Только ведь Медведев, Сабуров, Ваупшасов и Прокопюк – чекисты, а командуют партизанскими соединениями, делают стоящее дело, и это у них получается тоже хорошо. А мне неужели суждено служить в благоустроенном столичном городе и, не рискуя ничем заниматься, можно сказать, милицейским делом, арестовывать шпионов и диверсантов, как уголовных преступников арестовывает милиция в мирное время. – с сарказмом ответил Исмаилов.
– Ладно, Юсуф Гусейнович, спасибо за информацию, но к сожалению, у меня сейчас для полемики нет времени. Полковника Сидоренко встретишь на виллисе и определишь в нашей комнате для приезжих, милицию же не обижай, они тоже делают свое нужное дело, а теперь разреши мне поработать над картой! – сказал Азов.
Придя в отдел, Исмаилов вызвал к себе сотрудников по направлениям и сообщил им о предстоящей проверке отдела. Одновременно он предупредил, чтобы каждый сотрудник еще раз посмотрел документы, касающиеся их служебной деятельности, а также документы следствия арестованных диверсантов организации Арнольда Вейтлинга.
Вечером Исмаилову принесли шифрограмму, которая гласила, что полковник Сидоренко вылетает на следующий день и ориентировочно прибудет в Баку после полудня. Исмаилов для встречи
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
381
начальства на аэродром направил майора Иванова, который только в четырнадцать часов привез полковника Сидоренко в штаб армии.
Сидоренко вошел в кабинет командующего и представился, затем он посетил особый отдел Исмаилова, и сообщил о цели своего визита в Закавказию:
– У меня, Юсуф Гусейнович, к тебе и к твоему отделу никаких претензий не будет, но задам лишь несколько вопросов. По твоему донесению в наркомат известно, что операция по ликвидации террористической организации Вейтлинга по настоящему и серьезно началась с того момента, когда к вам в отдел добровольно явился с повинной выпускник сулеювекской немецкой диверсионной школы некий Нариманов Азим Асланович, мы по вашему ходатайству его реабилитировали, хотя по материалам следствия он сделал не так уж много. Как ты оцениваешь его как советского человека? – спросил Сидоренко.
– Я, товарищ полковник, уже дал оценку Нариманову, Вы ее знаете, менять свое мнение о нем, я не собираюсь, так как за время операции и следствия полностью разобрался в поведении Нариманова и даже в его характере! – уверенно ответил Исмаилов.
– Но ведь все-таки элемент трусости этот твой Нариманов проявил и Родину предал? Ты ведь знаешь, как нас учили: «Кто проявил трусость однажды, может струсить и второй раз!» А предательство вообще не укладывается ни в какие рамки! – возразил Сидоренко.
– Как Вам сказать, товарищ полковник, чтобы Вы правильно поняли меня. Психика человека – это инструмент очень тонкий и сложный, в обращении с этим инструментом нужны знания, умение и осторожность, заскорузлыми формулировками его можно просто поломать! – с еле уловимым сарказмом сказал Исмаилов. Сидоренко уловил нотки сарказма и с иронией заметил:
– А Вы, я вижу, психологию ставите впереди нашего дела, я думаю, человека надо оценивать по его поступкам, не зарываясь в научные термины! Он достал из кармана портсигар, открыв его торопливо сунул папиросу себе в рот.
– Нет, товарищ полковник, Нариманов не изменит Родине, если с ним и случилось такое в сорок первом в плену, так это от его наивности. Они тогда втроем таким образом хотели выбраться из плена и вернуться к своим. В порядочности и в мужестве Нариманова я убедился, глядя на его последующие поступки. А, что касается психологии, которая якобы поставлена впереди нашего дела, то это так должно и быть! – сказал Исмаилов и тоже достал свой портсигар.
– Что это у Вас, Юсуф Гусейнович, за папиросы? – более миролюбиво спросил Сидоренко.
– Попробуйте, наши кавказские папиросы «Наркиз», которые мне
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
382
нравятся лучше любых других! – сказал Исмаилов, подавая свой портсигар гостю. Последний положил свою не прикуренную папиросу обратно в свой портсигар и взял одну из портсигара Исмаилова, они закурили.
– Да, действительно хороший ароматный табак, где их можно приобрести?
– В магазинах нет, но я могу Вам достать пачек десять, достаточно будет на первый раз? – спросил Исмаилов.
– Да, спасибо, пожалуй, достаточно, но на обратном пути купи еще с десяток. – сказал Сидоренко.
– Хорошо, товарищ полковник, заказ будет исполнен.
– Да, еще о Нариманове, ты уж извини, Юсуф Гусейнович, моей дотошности, а как ты считаешь: его сдала в плен не измена Родине? – совсем невпопад спросил Сидоренко. Но Исмаилов знал этот прием, неожиданный вопрос, рассчитывая на оплошность собеседника, он улыбнулся и стряхивая пепел с папиросы спокойно ответил:
– А что должен был делать Нариманов, если они были окружены, кончились боеприпасы и не было ни малейшего шанса прорваться штыком и гранатой, как поется в песне про Железняка, кстати у них и гранат тоже не оказалось, что бы делали Вы в такой ситуации?
– Ну, хорошо, понятно, а может быть все было не так? – не сдавался Сидоренко.
– Может и не так, но здесь снова используем психологический фактор. Нариманов не из трусливого десятка, это смелый, порядочный и совестливый человек, он не мог соврать в этом я уверен! – ответил Исмаилов.
– Ну, хорошо, допустим убедил, так где же он сейчас? – спросил Сидоренко.
– Товарищ полковник! К чему это Вы обратили внимание на Нариманова? Если Вы утверждаете, что он при разоблачении и захвате членов диверсионно-террористической организации «Апшерон» сделал не так уж много, то Вы ошибаетесь, Нариманов, внедрившись в организацию и, рискуя жизнью, по рации сообщил нам точные координаты места нахождения Вейтлинга и его челяди на одной из бандитских баз, и лишь отсутствие оперативности с нашей стороны из-за слабой технической оснащенности особого отдела армии, мы опоздали тогда с захватом бандитской верхушки ровно на полчаса. – сказал Исмаилов.
– Ну, ладно, ладно! Где же он сейчас? – повторил свой вопрос Сидоренко.
– При аресте самого Вейтлинга Нариманов был ранен в грудь и, хотя пулей задето правое легкое, но рана не опасная. Он выписан из госпиталя в удовлетворительном состоянии и, по-моему, уже более семи
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
383
дней находится в отпуске в поселке Маштага. Там у него жена, сын, мать. После отпуска он будет направлен в действующую армию, – заключил Исмаилов.
– Зачем говоришь я интересуюсь Наримановым? Ну так слушай, сейчас вражеская разведка серьезное внимание обращает на внедрение своих агентов в партизанские формирования. Очень уж досаждают партизаны немцам на коммуникациях. На одном из совещаний Верховный обратил внимание Берия, что он слабо противопоставляет вражеской разведке в партизанских отрядах и соединениях, советскую контрразведку, не укрепляет там особые отделы профессиональными разведчиками. Вот генерал Григорьев поставил задачу найти таких людей даже из числа окончивших немецкие школы разведки, добровольно перешедшие к нам при первой же их заброске в наш тыл и уже оказавшие нашей контрразведке определенные услуги или успевшие совершить подвиг рискуя собой. Такие люди как Нариманов, если они действительно преданы советской власти, своей Родине, более эффективно будут разоблачать внедрившихся к партизанам вражеских агентов, ведь некоторых они могут просто знать в лицо.
– Значит Вы хотите Нариманова забрать с собой в Москву?
– Да, если он подходит для этой цели? Направим его к партизанам, и он там будет более полезен, чем на фронте в стрелковом полку. Ну, а сейчас не пойдешь на попятную в оценке преданности Нариманова?
– Нет, товарищ полковник, в Нариманове, я не ошибся и в его преданности Родине уверен! – твердо произнес Исмаилов.
– Вот что, Юсуф Гусейнович! Завтра вечером я отбываю в штаб Закавказского фронта, попутно заверну в Тбилиси, в Баку, вернусь через неделю так как необходимо побывать в особых отделах каспийский флотилии, да и в десятой стрелковой бригаде. Затем вылетаю в Москву. В связи с чем завтра к восьми часам вызови-ка мне на беседу этого Нариманова. Хочу с ним познакомиться и поговорить. Посмотрю сам, что это за личность твой Нариманов. – сказал Сидоренко.
– Слушаюсь, товарищ полковник! Все будет исполнено. – ответил Исмаилов. В разговоре друг с другом они еще выкурили не по одной папиросе и Сидоренко вдруг попросил машину съездить в штаб флотилии. Исмаилов позвонил оперативному дежурному штаба армии и приказал виллис поставить у дверей своего отдела. Когда за окном взвизгнули тормоза виллиса он достал из стола одну пачку папирос «Наркиз» и отдал их Сидоренко.
– Машина в вашем распоряжении, товарищ полковник, комната для отдыха готова и ждет вашего приезда. Всего хорошего Вам! – сказал Исмаилов и встал из-за стола. Сидоренко, пожав руку своему коллеге, вышел из кабинета, и виллис, газанув мотором, выехал из ворот штаба.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
384
Исмаилов вызвал к себе майора Иванова и приказал разыскать Нариманова и доставить его в отдел.
Нариманов выписался из госпиталя в конце января. Из-за секретности его положения и предотвращения мести от оставшихся на свободе пока еще не разоблаченных террористов по приказу Исмаилова, он проходил лечение в госпитале под вымышленным именем и даже его семья, проживающая в Маштаге, ничего о нем не знала. Медицинская комиссия определила ему месячный отпуск с переосвидетельствованием в гарнизонной медицинской комиссии. Нариманов прибыл в Маштагу к семье, как снег на голову. Гулли, увидев мужа, с радостным криком бросилась ему на шею, запыхавшись, прибежал сын Джафар, всплеснув руками, вышла из соседней комнаты дорогая сердцу Нариманова мать. Когда улеглись страсти встречи, Нариманов осмотрев внутренности дома, увидел все близкое и родное. Слезы счастья вдруг застлали его глаза. «Все-таки судьба и аллах позволили мне увидеть своих близких и свой родной дом!» – подумал он, а Гулли забросала его вопросами, самым важным из которых был вопрос: «Где он был и почему от него так долго не было писем?». «Если бы они знали, что около года он был рядом и не мог, не имел права сообщить о себе даже ничего не значащими намеками!» – думал он и на все вопросы отвечал односложно: «Выполнял боевую задачу и писать было нельзя!» Это была святая правда, добавлять что-либо к этому ему было запрещено.
Ровно восемь дней Нариманов находился в родном доме в кругу своей семьи, на восьмой день вечером его вдруг вызвали в Кировский райвоенкомат города Баку, здесь его ждал майор Иванов на виллисе. Нариманов был доставлен в штаб бакинской армии ПВО и докладывал Исмаилову о своем прибытии.
– Думаю, Азим Асланович, отпуск твой по болезни окончен, как ты себя чувствуешь? – спросил Исмаилов.
– Чувствую себя хорошо, товарищ подполковник, и готов выполнять любую поставленную передо мной задачу! – четко ответил Нариманов, мысленно похвалив себя за то, что, предчувствуя долгую разлуку с семьей, успел попрощаться со своими дорогими домочадцами,
– Добро! Переночуешь в штабе, а завтра у тебя будет много дел и забот. С семьей-то успел попрощаться? – спросил Исмаилов.
– Так точно, успел, товарищ подполковник! – ответил Нариманов, чувствуя на душе горький осадок при расставании с красавицей Гулли, когда она, увидев посыльного с повесткой, как и при встрече бросилась к нему на грудь и судорожно зарыдала. В тот момент Нариманову самому захотелось заплакать, но он, сдерживая слезы, оторвал жену от себя, терпеливо поцеловал сына, мать и поклонившись родному дому, быстро, не оглядываясь, у шел к дороге, чтоб на попутной машине добраться до города. Он тогда еще понял, что не будет ему никакого
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
385
переосвидетельствования, и что он уже безвозвратно, может даже навсегда, уходит из дома или на фронт, или еще на какое-нибудь задание подполковника Исмаилова.
На следующий день после встречи полковника Сидоренко с Наримановым, командующий армии генерал Азов вдруг вызвал к себе всех заместителей и начальников отделов на служебное совещание, на которое был приглашен и полковник Сидоренко. На совещании командующий объявил о том, что его срочно вызывает командующий ПВО страны, и что он в Москву улетает немедленно. Он назвал фамилию заместителя, который должен остаться за него и закончил совещание. Когда все начальники отделов вышли из кабинета, полковник Сидоренко подошел к Азову, представился и попросил разрешения взять на самолет командующего младшего сержанта Нариманова, который откомандирован в распоряжение центрального штаба партизанского движения. Азов утвердительно кивнул головой. Ровно в полдень Нариманов с предписанием полковника Сидоренко вылетел на самолете в Москву.
При распределении по республиканским партизанским штабам, Нариманова направили в Украинский штаб к генералу Строкачу. На Тверском бульваре, где размещался его штаб, Нариманова принял полковник Стариков. Он долго беседовал с ним и на прощание сказал:
– Вас как разведчика, участвующего в ликвидации диверсионной группы «Апшерон» направим к подполковнику Прокопюку в бригаду «Охотники», не возражаете? – улыбнувшись, сказал Стариков.
– Никак нет, товарищ полковник, я согласен куда угодно, лишь бы были возможности сражаться с фашистами и бить их! – ответил Нариманов.
– Хорошо сказано, солдат! А теперь иди в восьмую комнату и готовься к выброске в тыл к врагу. С прибытием самолета ты будешь первым его пассажиром! – пошутил Стариков. Нариманов вышел из его кабинета, чтоб отыскать восьмую комнату.
Ждать самолета пришлось больше недели. Так как над территорией Ровенской области погода была не летная из-за густых снежных облаков. Однажды полковник Стариков приказал дежурному по штабу собрать всех кандидатов на выброску в тыл врага. Полковник Стариков на этом инструктаже обратил их внимание на серьезность отношения к предстоящей службе в партизанских соединениях в тылу врага.
– Запомните, – говорил он, – современные партизанские соединения – это не анархические формирования времен гражданской войны, а вполне нормальные воинские части со строгой воинской дисциплиной. Вот эту аксиому вы должны понять и запомнить еще здесь в Москве и поддерживать порядок там в партизанских отрядах, где
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
386
должна быть организация и дисциплина ничуть не хуже, чем в регулярной армии. Затем Стариков, продолжая инструктаж, рассказывал им прописные истины, как нужно вести себя на оккупированной врагом территории, если по ошибке их выбросят далеко от партизанских баз, что бывает нередко.
– Плохая погода, а, следовательно, посадка на партизанские аэродромы сейчас практически невозможна, поэтому мы приняли решение выбросить вас и имущество на парашютах. – заключил он.
В конце инструктажа кто-то положил Нариманову на плечо ладонь. Обернувшись, он к своему удивлению и радости увидел лицо своего друга по сулеювекской немецкой школе диверсантов Гоголадзе.
– Георгий! – крикнул Нариманов, и они обнялись.
– Как же ты попал сюда на Тверской бульвар? – спросил Нариманов.
– Также, как и ты, Азим. Я в последнее время служил в особом отделе Закавказского фронта, совсем недавно прибыл к нам какой-то представитель наркомата внутренних дел полковник Сидоренко, узнал о том, что я окончил немецкую школу диверсантов, долго беседовал со мной, вопросы каверзные задавал, а потом забрал с собой в Баку, затем привез вот сюда в Москву.
– Куда же тебя предназначили?
– В особый отдел партизанского соединения Медведева, а тебя?
– Меня к подполковнику Прокопюку, который командует партизанской бригадой «Охотники», да ладно об этом, как ты очутился у наших? – спросил Нариманов.
– Фон Ульман дал мне направление к резиденту, руководившему шпионской группой в Грузии: Хашури, Ахалцих и Ахалкалаки. Эта группа обязана была наблюдать за горными магистралями и сообщать по радио о продвижении войск. Я сразу же явился в особый отдел Закавказского фронта, мне приказали внедриться в эту шпионскую группу, что я и сделал. А затем сдал ее вместе с резидентом советским чекистам, вот и все. – сказал Гоголадзе.
– А помнишь ли, как мы поклялись отомстить предателю и провокатору Арапетьянсу, который погубил нашего друга Галустьяна, да и мы с тобой тогда были на волоске от смерти? – спросил Нариманов.
– Как же не помнить, все тебя спросить хочу, ты не встречался с ним?
– Еще как встречался, вместе работали в диверсионно-террористической организации «Апшерон» под руководством Арнольда Вейтлинга. К сожалению, они меня очень быстро вычислили и приговорили к смерти, Арапетьянса заставили пристрелить меня в песках на берегу моря. Предоставляешь, Арапетьянс меня отпустил.
– Не может этого быть, Азим! Ты конечно шутишь? – воскликнул
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
387
Гоголадзе.
– Не шучу, Георгий, так было!
– Как же он тебя отпустил?
– А вот так, вырыл я яму в песке, а он выстрелил из пистолета вверх, подошел ко мне сзади и говорит: «Не могу я тебя убить, беги Азим!»
– Не похоже это на Арапетьянса, человека, сделанного из лжи, подлости и трусости! – сказал Гоголадзе.
– Вот именно из трусости, по-моему, он просто струсил, человека убить, для этого надо еще быть или садистом, или смелым человеком. Ни тем, ни другим Арапетьянс не был. – сказал Нариманов.
– Где же он сейчас, жив еще?
– Нет, Георгий, хозяева, которым он по-собачьи служил, вычислили его в этой трусости и расстреляли на том же месте, где он должен был пристрелить меня. – сказал Нариманов и голос его дрогнул.
– Ты что, Азим, жалеешь прихвостня? Он получил свое, жаль, что не мы с тобой сделали это. За Галустьяна я бы его дважды расстрелял – сказал Гоголадзе.
– То же самое мне говорил мой шеф, подполковник Исмаилов, а у меня какая-то жалость к нему появилось, вроде Арапетьянс погиб, спасая меня. – грустно произнес Нариманов.
– Правильно сказал твой шеф, а сейчас мы с тобой еще в партизанах будем мстить фашистам за наше унижение в плену и за ненавистную шкоду диверсантов! – сказал Гоголадзе.
– А мне еще этот мерзавец Хумлатов попался бы, я уж за всех отомстил бы ему! – с негодованием воскликнул Нариманов.
В этот момент раздалась команда с вещами садиться в кузов прибывшей полуторки. Когда все семь человек уселись, их повезли к складам, а затем в полной экипировке, с парашютами, оружием, привезли на подмосковный аэродром. Поздно вечером группа разместилась в салоне самолета, и вскоре после трех часов полета по сигналу летчика все семеро бросились в темноту раскрытой двери салона тихоходного Дугласа, вслед им штурман выбросил тюки с грузом, туда, где еле заметные в тумане, горели сигнальные партизанские костры.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
388
Глава двадцать пятая
Весь период ожесточенных боев у совхоза Котлубань Валентина Стрельцова работала в санитарной роте полка Сергеева. Раненые бойцы и командиры поступали непрерывно. Медсестры и санитары работали без отдыха уже несколько суток. Валентина, еще не окрепшая от старых ран, была настолько утомлена, что при каждой свободной минуте, мгновенно засыпала.
Командир санитарной роты военврач третьего ранга Отроков то и дело поторапливал медсестер, хотя сам тоже от усталости валился с ног. К вечеру с помощью санитарок, погрузив на четыре подводы тяжело раненых, Валентина подошла к Отрокову и спросила, кто поедет в медсанбат для их сопровождения. Но Отроков, зная армейское правило, «кто предлагает тот и исполняет», поручил сопровождать подводы с тяжелоранеными ей. Валентина возражать не стала и, быстро сняв халат, начала привязывать вожжи лошадей к задней части повозок. Закончив эту работу, она хотела уже тронуться в путь, но вспомнив разговор с раненым командиром полка о том, что он пытался найти свое обмундирование и уйти в боевые порядки полка, она решила доложить об этом Отрокову.
– Вы все еще здесь? – рассердился Отроков, но, узнав причину задержки Валентины, уже мягче сказал: – Езжайте! Я тут разберусь сам.
В медсанбате Валентина помогла занести раненых в сортировку и, сдав документы, она вдруг увидела Балашова. Все еще не веря, своим глазам, она подошла к нему и сказала:
– Товарищ военврач второго ранга! Балашов повернул в ее сторону голову и не менее чем она, удивившись, подошел к ней.
– Стрельцова? Здравствуй! Откуда ты свалилась?
– Я ниоткуда не свалилась, Борис, Дмитриевич, а просто служу в хозяйстве Сергеева в санроте медсестрой. – ответила она.
– Значит ты выучилась на медицинскую сестру?
– Да, в Саратове. Павловский заставил меня сдать экзамены в медицинском техникуме.
– Игорь Игоревич, ну, а как он там?
– Все хорошо, выделили для госпиталя помещение, имущество и оборудование получили с фронтовых баз, условия там идеальные!
– Что ж ты, Валентина, не осталась в тех идеальных условиях и прибыла в это пекло?
– Это не пекло, Борис Дмитриевич, здесь каждый честный человек Отечество свое защищает от врага! – сказала Валентина и заметила снисходительную улыбку на лице Балашова.
– Узнаю свою непослушную пациентку. Значит добилась у Павловского отправки на фронт?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
389
– Добилась, Борис Дмитриевич. Здесь легче дышится в этом пекле. – улыбнувшись ответила Валентина.
– Не лови на слове. Ты ведь, как я понимаю, еще не оправилась от ран. Тебе нельзя перетаскивать раненых, поднимать тяжелый груз. Если твой кишечник и рубцы на животе не выдержат, и ты снова попадешь ко мне на стол, то это надолго.
– Борис Дмитриевич! А я ведь считала Вас погибшим 23-го августа!
– Как видишь выкарабкался.
– А я рада, что мои труды не пропали даром.
– Какие труды?
– Вы ничего не помните? Тогда у здания госпиталя Вам осколком бомбы вырвало довольно большой лоскут левого бока. Я заткнула кровоточащую рану своим халатом. Затем утащила Вас от горящего здания в садик, принесла из перевязочной йод, бинты, перевязала и сделала укол от столбняка, а потом побежала за носилками и за девчатами, чтоб Вас перенести в подвал. Но когда вернулась, Вас уже в садике не было.
– Вот значит, как? Очнулся я в одном из санбатов, мне потом рассказали, что меня обнаружили в садике проходившие мимо бойцы комендантской роты штаба генерала Чуйкова и отнесли в медсанбат. Я подумал, что меня при бомбежке в суматохе просто забыли в этом садике.
– А как же Ваша рана? Она была очень обширна, и Вы много потеряли крови?
– Благодарю тебя Валентина! Мне сказали, что рана была обработана квалифицировано.
– Ну, а после излечения куда Вас направили?
– Лечился в армейском госпитале на левом берегу Волги. Там же потом работал хирургом, совсем недавно назначили главным хирургом в вашу армию. А сюда прибыл организовать вам в медсанбате хирургию. У вас тут хирурга ранило, вот привез вам нового.
– Вы вчера кого-нибудь здесь оперировали?
– Да, целый день.
– Вчера, Борис Дмитриевич, в медсанбат привезли бойца севастопольца. Он ранен осколком в грудь, у него обширное кровоизлияние в грудную полость. Вы не оперировали его?
– Операций на грудной клетке вчера было три. Помню у одного бойца было большое кровотечение в полость груди, мы его спасли. Забавно было то, что, когда срезали с него морскую тельняшку, он очень ругался, но фамилии его я не помню.
– Да это похоже на Сивоконя! – сказала Валентина.
– А что ты так беспокоишься за этого Сивоконя?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
390
– Он – Севастополец, вместе воевали в одной бригаде.
– А муж Ваш – севастополец, отыскался?
– Нет, Борис Дмитриевич, никаких сведений, наверное, погиб, там ведь почти вся армия осталась, а моряки в плен не сдаются. – печально ответила Валентина. Балашова позвали в операционную палату.
– Прости, Валентина, вызывают, но мы еще увидимся, я разыщу тебя! – сказал Балашов и взяв маленькую ладонь девушки, слегка пожал ее, затем повернулся и ушел.
Всю обратную дорогу Валентина думала о неожиданной встрече с Балашовым. «Как хорошо, что он остался жив, хороший он человек, счастливая женщина, которую он полюбит!» – она вспомнила, как он сказал на прощание: «Я разыщу тебя!» «А зачем? Все равно в армейский госпиталь я не пойду, мне привычней и лучше здесь на передовой. Вот бы Филипп узнал, что я воюю под Сталинградом! Но где же он теперь, мой хороший и любимый муж-командир? Все бы отдала за то, чтоб он был бы жив! Пусть израненный, пусть любой, только бы был жив!» – размышляла Валентина.
Через несколько дней в полк поступило распоряжение начсанармии, откомандировать медицинскую сестру Стрельцову в распоряжение начальника армейского госпиталя для пользы службы! Валентина поняла, что Балашов действует. Она возмутилась и попросила Строкова обратиться к майору Сергееву, но Строков пожал плечами.
– Все это бесполезно, Валентина Семеновна, начсанармии от своего распоряжения никогда не откажется. Жаль мне Вас, но ничего не поделаешь, надо ехать в армейский госпиталь. Желаю удачи!
Госпитальная жизнь медицинской сестры угнетала Валентину. Ей казалось, что она в чем-то виновата перед бойцами и командирами полка Сергеева, которые постоянно находятся под огнем противника, а она вдали от них, в спокойной обстановке работает в госпитале. Правда, армейский госпиталь – полевой, и здесь тоже иногда взрываются вражеские снаряды и бомбы, но все-таки это не передний край.
С Балашовым за все эти дни, прохождения службы в госпитале она не встречалась. Вся ее душа протестовала против его несправедливого, на ее взгляд, решения, убрать ее с передовой. В работе незаметно проходило время. Наконец пришла и зима. От выпавшего снега слепило глаза, по черной глади Волги плыла шуга, на реке изредка появлялись лодки или катера, и тогда начинали взрываться немецкие снаряды и мины, поднимая вверх серебряные султаны воды и льда. По ночам к берегу приставали баржи с различными грузами или с личным составом – пополнение для войск защитников Сталинграда.
Кроме обычной работы медицинских сестер, в обязанность
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
391
которых входило и то, что называли работой санитарок, в госпитале периодически объявлялись авралы по отправке тяжело раненых в тыловые госпитали. Однажды после такого аврала у Валентины появилось несколько часов для отдыха, и она рассчитывала поспать как вдруг ее вызвал главный хирург военврач второго ранга Балашов. Сначала она рассердилась на то, что и поспать не дают. Потом даже обрадовалась и, решила высказать Балашову всю накопившуюся обиду на то, что он против ее воли перевел ее с передовой сюда.
Когда она вошла в небольшой домик, служивший врачам ординаторской и одновременно комнатой для отдыха, Валентина приготовилась к крупному разговору. А Балашов, усадив ее за стол, из большого медного чайника налил ей кружку крепкого горячего чая.
– Давай пить чай! – сказал он, высыпая на стол из кожаной полевой сумки несколько шоколадных плиток. Валентина не притронулась ни к чаю, ни к шоколаду, она молча наблюдала за Балашовым, в ней вдруг появилась неприязнь к этому, совсем еще недавно, уважаемому человеку. Балашов почувствовал эту неприязнь, он встал со стула, отошел к окну.
– Ты что, думаешь я перевел тебя в госпиталь по знакомству? Пойми, я как хирург, оперирующий тебя, должен был это сделать по долгу врачебной этики. Тяжелые физические нагрузки тебе противопоказаны и, если ты не перестанешь игнорировать мои требования, я вынужден буду, согласно заключения военно-врачебной комиссии небезызвестного нам с тобой госпиталя, отправить тебя для прохождения службы в тыловые медицинские учреждения.
– А Вы думаете, Борис Дмитриевич, здесь в армейском полевом госпитале меньше физических нагрузок, чем в санроте? – сказала Валентина.
– Я это тоже предусмотрел. Я тебя вызвал для того, чтобы предложить работать со мной в операционной.
– Вы хотите сказать, что я должна занять должность дезинфектора операционного отделения? Спасибо, посуду мыть может и санитарка!
– Во-первых, я не стал бы с тобой беседовать, если бы хотел назначить сестрой дезинфектором. Во-вторых, я хочу из тебя сделать хирургическую сестру, не с разу, конечно, присмотришься к работе Истриной Зинаиды Ивановны, а затем займешь ее место, ну и в-третьих, мне не нравится твой тон, если бы не прежняя наша с тобой служба, за такой тон я давно выставил бы тебя за дверь.
– Простите, Борис Дмитриевич, я погорячилась. Только мне не понятно, а куда же денется Истрина?
– Не волнуйся, Зинаиду Ивановку, я не собираюсь обижать, просто она сама решила уйти из хирургического отделения, говорит
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
392
возраст, зрение, не та сноровка – все это мешает ей в работе.
– А она знает, что Вы хотите ее заменить мной?
– Да знает, это ее выбор. Она иногда наблюдала за тобой на перевязках и вообще ты почему-то нравишься ей.
– Я, Борис Дмитриевич, не против перейти в хирургию, больше того мне интересна эта работа, но я хотела бы поговорить с Зинаидой Ивановной и услышать то, что бы мне сказали от нее самой.
– Да, да, конечно, поговорите с ней сегодня же, но что же ты не притронулась к чаю?
– Извините, Борис Дмитриевич, но мне сейчас не хочется ни чаю ни Вашего шоколаду и, если у вас больше нет ко мне вопросов, разрешите мне идти!
– А я думал, мы так с тобой мало встречаемся, и нам есть о чем поговорить, а разговор вижу не получился. Ты же сейчас свободна от дежурства, может посидишь еще со мной и все-таки испробуешь этого прекрасного ароматного чаю?
Гнев на Балашова у Валентины давно прошел. Она снова увидела спокойного, обаятельного Бориса Дмитриевича и ей хотелось посидеть с ним, попить чаю, но раз уж она сказала, что ей не хочется пить чай, она не могла изменить своему упертому принципу.
– Нет, Борис Дмитриевич, лучше в следующий раз, а сейчас разрешите мне идти!
– Ну что ж, давай дерзай. После дежурства завтра уже приходи на службу в хирургическое отделение.
На следующий день приказом по госпиталю Валентина была переведена в хирургическое отделение. Работы здесь не убавилось, но интерес к хирургии, святая святых госпиталя был настолько велик, что любая работа, которую она выполняла под руководством Истриной, казалась ей совсем легкой и даже приятной. Валентина очень быстро усваивала свои обязанности. При операции она четко и безошибочно выполняла негромкие команды хирургов и даже иногда по взгляду каждого из них могла догадаться, что необходимо сделать.
Когда поток оперируемых увеличивался Балашов привлекал всех хирургов и операции проходили одновременно на четырех столах. Старшая медсестра Истрина успевала подавать каждому из хирургов инструменты, зажимы, шприцы, тампоны, но чувствовалось, что эта работа утомляла ее и тогда подключалась Валентина.
– Вот видишь, Валентина, из тебя получилась хорошая операционная сестра! – сказала Истрина как-то после рабочего дня. Заметил это и Балашов. Каждый раз в разговоре с начальником госпиталя военврачом первого ранга Гридневым он не упускал случая рассказать о преуспевающей операционной сестре Стрельцовой. Гриднев слушал Балашова и понимающе кивал головой. Как и все
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
393
пожилые люди он желал молодому энергичному врачу Балашову не только успехов в работе, но и счастья в его личной холостяцкой жизни.
Как-то во время операции Истрина уронила на пол подаваемые хирургу ножницы. Балашов только глянул в ее сторону и ничего не сказал, продолжая держать руку, протянутую им за инструментом. И хотя Истрина мгновенно исправила свою оплошность и подала Балашову запасные ножницы, но в ее глазах сверкнули искорки досады и на себя, и на укоряющий взгляд Балашова. «Нет, дальше так нельзя» – решила Истрина и освободившись от работы вошла в домик – ординаторскую, где находился Балашов.
– Что Вы, Зинаида Ивановна, хотели узнать? – спросил ее Балашов.
– Я, Борис Дмитриевич, больше так не могу! Прошу Вас переведите меня в перевязку, неужели Вы не оценили Стрельцову, которая в совершенстве освоилась в хирургии и работает без ошибок?
– Но ведь и Вашего опыта, Зинаида Ивановна, не оценить нельзя! Мне расставаться с Вами невозможно!
– Я сегодня уронила ножницы, завтра несвоевременно подам тампон, или зажим, при операции дороги доли секунд, а я не смогу крутиться, как юная Стрельцова, зачем я Вам в хирургии?
– Уронить ножницы на пол может любая операционная сестра, это, Зинаида Ивановна, не такая уж оплошность как Вы расцениваете. Я еще раз повторю, что мне без Вас будет трудно.
– Но зачем же, Борис Дмитриевич, Вы обучаете Стрельцову? В хирургии не может быть две операционные сестры.
– А если Вы вдруг заболели или еще что, тогда прикажете первую попавшуюся медсестру поставить на Ваше место и ждать, когда она подаст требуемый инструмент или материал? А кто окажет непосредственную помощь хирургу в анестезии, в остановке кровотечения, в переливании крови, в поддержании работы сердца, да мало ли при операции возникает неожиданных ситуаций и приходится принимать мгновенные неординарные решения, а операционная сестра должна понимать хирурга с полуслова или вообще без слов, а тут такая оказия: уронила ножницы! Ну и что ж! Пойми, Зинаида Ивановна, ошибки бывают у каждого, но у нас хирургов они не должны быть слишком существенными. А то, что Вы свои ошибки считаете роковыми, это даже смешно! Вам что не нравится работать вместе со Стрельцовой?
– Нет, наоборот, она замечательная девушка и мне с ней хорошо!
– Тогда идите и больше не обращайтесь ко мне с подобными просьбами.
Когда Зинаида Ивановна рассказала Валентине об этом случае и о разговоре с Балашовым, Валентина обняла и расцеловала ее.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
394
– Значит теперь мы будем вместе, моя дорогая Зинаида Ивановна! – радостно воскликнула Валентина. Вскоре стало известно о большом наступлении Красной Армии под Сталинградом и окружение целой немецкой армии, пытавшейся захватать город на Волге. Все эти дни и ночи раненые в госпиталь поступали непрерывным потоком и не только из своих медсанбатов. Операции проводили по сменам, отдыхали три часа и снова в операционную. Балашов видел, что хирурги выбивались из сил, естественно при такой работе страдало качество, а за этим стояло здоровье и даже жизнь людей. Тогда он организовал две смены бригад хирургов и вот тогда две операционные сестры, не уступающие друг другу по квалификации, оказались кстати. Узнав об этом, Гриднев пожимая руку Балашову сказал:
– Я, Борис Дмитриевич, совсем по-иному оценил в начале твой замысел с этой Стрельцовой!
Однажды в приемное отделение поступила партия тяжело раненых немецких солдат и офицеров. Узнав об этом, Валентина, находясь на отдыхе, пришла посмотреть на них. Обмотанные тряпьем, с искаженными от боли лицами они скорей всего походили на сказочных оборванцев-дервишей, чем на военнослужащих. Кто-то из медсестер сказал, что эти люди достойны сожаления. «Неужели этих зверей с человеческим обличием можно еще жалеть?» – спросила она мысленно сама себя. Она встретилась с изможденным взглядом одного рослого офицера. Ей показалось, что его глаза молили о пощаде, но в то же время в глубине этого взгляда она вдруг уловила блеснувшую ненависть к себе: «Не исключено, что он всевал под Севастополем и ранил меня в живот, а может он убил моего мужа Филиппа?» – думала она, но посмотрев еще раз в его глаза, поняла, что перед ней страдающий от холода, голода и внутреннего опустошения просто человек по воле авантюризма получивший свой печальный рок.
– Пойдем, Валя, в операционную, на эту мразь успеешь еще насмотреться на столе! – сказала подошедшая к ней Истрина. Они пошли выполнять свою обычную мирную работу, в которой на данный момент нуждались очень многие.
Прошла неделя. В госпитале был зачитан приказ о передислокации. Комиссар Стройнов собрал личный состав госпиталя для очередной беседы. Он рассказал о боевых действиях армии, которая получила приказ наступать в южном направлении вдоль реки Дона. В период наступления дивизии полки понесли определенные потери, так как враг еще силен и наступательный успех дивизии не значителен, значит для нас с вами снова предстоит огромная работа.
Вечером эвакуировали тяжело раненых на левый берег Волги. Погрузив имущество на грузовики и на сани, запряженные мохноногими лошадками, армейский госпиталь по следам наступающей
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
395
армии впервые двинулся на юго-запад. Место для дислокации госпиталя выбрал Гриднев. Это был небольшой хутор, половина домов которого оказались без окон, а некоторые без крыш. Необходимо было не более чем за сутки приспособить эти дома для размещения раненых и служебных помещений. Сразу же после разгрузки транспорта, Гриднев приказал приступить к обживанию хутора.
Балашов осмотрев все дома, не нашел подходящего помещения для операционной. Тогда Гриднев разрешил развернуть утепленную палатку, для чего в палатку вложили еще две таких и получилась операционная в палатке с тройными стенами. Внутри установили железную печку «буржуйку» с дымоходом под землей, наполовину отгородив импровизированную печку от операционных столов фанерными листами, а пол покрыли брезентом. Помещение получилось вполне отвечающее требованиям операционном в полевых условиях в зимнее время.
Валентина и Зинаида Ивановна обтянули потолок палатки белоснежными простынями, за фанерной перегородкой заготовили запас наколотых чурок и, когда затопили печку, в палатке стало тепло и уютно. Осталось смонтировать электрическое освещение от небольшого генератора с движком и занести оборудование.
К вечеру из медсанбатов стали поступать раненые. Проверить готовность операционной к работе в палатку вошел Гриднев. Еще в тамбуре его встретила Валентина и подала стерильный халат, заставив протереть руки лизолом.
– Молодцы, девочки! У вас тут, как в избе: тепло и само главное порядок! – сказал он.
– Что не сотворишь для наших раненых бойцов и командиров! – ответила Валентина.
– А Вы, Зинаида Ивановна, что загрустили? – спросил Гриднев.
– Смущаете Вы меня, Михаил Никифорович. Валентину Вы верно назвали девочкой, а я, ох как давно, уже старушка! – улыбнувшись, сказала Истрина.
– Не смущайтесь, Зинаида Ивановна. Балашов о Вас высокого мнения, что в работе Вы не уступите и молодым!
– Спасибо, Михаил Никифорович, на добром слове!
– А где же ваши хирурги? – вдруг спросил Гриднев.
– Они в сортировке, отбирают раненых на операции. – сказала Валентина.
– А у Вас Стрельцова, как дела?
– О себе судить не могу, но обязанности свои стараюсь выполнять. – ответила Валентина.
– Ну что ж, успешных вам операций! – сказал Гриднев, и сняв в тамбуре халат, подал его подошедшей Валентине, а затем вышел из
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
396
палатки.
Вскоре пришли хирурги. Сняв в тамбуре шинели, они переоделись в халаты, протерли руки лизолом и Балашов, отправив Северцева и Валентину отдыхать, приказал занять всем рабочие места.
Валентина в сестринской, не разбирая кровати легла спать прямо в обмундировании, укрывшись своей шинелью и сразу заснула. Проснулась она с тревожным чувством. Ей показалось, что спала она довольно долго. «Видимо проспала смену?» – подумала она и засветила электрическим фонариком свои трофейные ручные часы. «Так и есть проспала» – часы показывали четверть пятого и она, негодуя на дежурного за то, что ее не разбудили! Быстро вскочив на ноги и одев шинель, нащупала свою шапку. Случайно луч фонаря скользнул по кровати Истриной и к удивлению Валентины, она увидела на ней крепко спящую Зинаиду Ивановну.
– Что случилось, Зинаида Ивановна? – трясла она за руку свою напарницу, но та что-то бормотала и никак не могла проснуться. Наконец проснувшись, она полуоткрыла глаза и сенным голосом сказала:
– Валечка, спи, все в порядке, мы только что закончили операции. Балашов решил тебя и Северцева не будить. Истрина повернулась на другой бок и снова крепко заснула.
Валентина села на кровати. Чувство тревоги покинуло ее, но спать больше не хотелось. В сестринской было жарко натоплено, и она решила проветриться. Надев шапку, вышла на улицу, лицо обдало холодом и колючими снежинками, сыпавшимися сверху. Ветер гнал поземку, мороз забирался под шинель и даже под шапку. Валентина подняла ворот и пошла по безлюдной улице хутора. У изб, где располагались раненые, ее окликнул часовой. Валентина назвала пароль и часовой, узнав ее по голосу успокоился. Она пошла дальше к переулку, где белым валуном возвышалась палатка хирургического отделения. Вдруг в одном из окон палатки она увидела свет. Движок освещения не работал, значит в палатке кто-то зажег керосиновую лампу. Валентина направилась к входу палатки, откинув брезент тамбура, она вошла во внутрь. В палатке было светло, печка еле теплилась. На одном из столов горела керосиновая лампа-молния, за столом в шинели сидел Балашов и что-то читал. Он повернул голову к выходу и увидел Валентину.
– Стрельцова, ты почему не спишь? – спросил он.
– Я уже выспалась, Борис Дмитриевич. Почему Вы нас с Северцевым не разбудили?
– Значит справились без вас.
– Борис Дмитриевич, а Вы почему не спите? Вы ведь всю ночь напролет работали?
– Не спится, Валентина Семеновна, на передовой затишье,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
397
раненых на операцию больше нет, вот думы разные одолевают. Он снова посмотрел на нее и тут же смущенно отвел в сторону взгляд. Она с интересом смотрела на профиль его худощавого лица с высоким лбом и большими умными глазами. «Он умен и красив, редкое сочетание – думала она и только тут почувствовала, как гулко стучит ее сердце. «Что это, уж не влюбилась ли я в Балашова?» – подумала она, но тут же отогнала эту абсурдную для себя мысль.
Балашов снова уткнулся в раскрытую книгу, сделав на странице ногтем заметку, захлопнул ее и всем телом повернулся к Валентине.
– Присядь, Валентина Семеновна! – сказал он и пододвинул к ней рядом стоящую табуретку. Она села, обратив внимание на книгу, которую только что захлопнул Балашов. Заметив ее интерес к книге, он сказал:
– Я вот просматриваю инструкцию Бурденко по неотложной хирургии. Ищу ответа на такой, например, вопрос: почему иногда под скальпелем хирурга пациент умирает?
– Но Вы же, Борис Дмитриевич, сами инструктируете хирургов, а эту инструкцию Бурденко даже я знаю почти наизусть? Какой же ответ Вы ищете в ней?
– Знать наизусть мало, надо уметь читать инструкцию между строк. А вообще ты права, ничего нового я там для себя не нашел, только еще раз убедился, что наша с вами главная задача – это прием, сортировка, хирургическая обработка ран и эвакуация раненых, тогда зачем же мой шестилетний опыт хирурга? – грустно заметил Балашов.
– Вы устали, Борис Дмитриевич, Вам надо срочно выспаться, ведь в любую минуту могут поступить раненые на операцию! – назидательно произнесла Валентина.
– Да, пожалуй, ты права, надо поспать, только мне надо зайти в седьмую палату, где лежит прооперированный вчера мною сержант Савин. Да я никогда не забуду этой фамилии, Валентина Семеновна.
– Что-то с ним, плохо? – спросила она.
– Да, плохо. Я его оперировал, но не как раненого. Он поступил в госпиталь с острым животом с подозрением на прободную язву желудка. Вскрыв живот, мы удалили из полости изрядное количество крови. Язва с трехкопеечную монету зияла на желудке и я, не обследовав желудок с обратной стороны, удалил две его третьи. А когда стал накладывать швы, увидел еще одну язву с торчащим кровеносным сосудом. Не знаю, как я смог позволить себе нарушить элементарную методику любой операции и сразу же был за это наказан. Резать было уже нечего, пришлось ушить эту дыру, а результат пока не ясен.
– И что же теперь будет?
– Не знаю, но хорошего мало. Если б я обследовал желудок полностью, разрез был бы иным и как видишь после шести лет
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
398
хирургической практики я допустил промах достойный новичка. Как ты думаешь, стоит ли дальше практиковаться на живых людях? – с печальной усмешкой сказал Балашов.
Таким Валентина его еще не видела. Последние слова особенно насторожили ее. «Что это, неужели мужество оставило его, и он скис, а может все-таки это переживание за сержанта Савина?»– думала она, но увидев в его взгляде горькое сожаление Валентина отбросила свое обвинение в его адрес. «Несмотря на свою суровость, он просто по натуре чувствительный человек и казнит себя за то, что навредил здоровью этого Савина. Как он всегда учил нас: «Каждая жизнь уникальна, и надо до последнего шанса бороться за нее!» – размышляла Валентина.
– Но Вы же, Борис Дмитриевич, замечательный хирург! Вас знают в каждой дивизии нашей армии, кто же Вас заменит?
– Кто меня заменит? Я, Валентина Семеновна, не собираюсь дезертировать из хирургии, ну, а насчет того, кто заменит, то незаменимых нет. Тот же Северцев – прекрасный хирург, хотя и молод еще. А главное то, что сейчас в армии хирургов нахватает, особенно в полевых госпиталях и в медсанбатах. Хотя мне и очень трудно пережить эту досадную промашку, которую я не допускал даже на заре моей хирургической практики, все же, Валентина Семеновна, работать надо, и мы еще с тобой поработаем!
– Этот сержант Савин, он обречен?
– Не знаю! Но сделаю все, чтоб вытащить его из лап косой! Да ладно уж все о плохом, да с плохом, давай сменим тему разговора! – более бодрее сказал Балашов.
– О чем же нам еще раз говаривать, как не о наших делах? – сказала Валентина. Балашов встал, подошел к фанерной перегородке и заглянул за нее, в печке уже совсем потухло. Он хотел подбросить туда несколько чурбаков, но передумал. В его голове молниеносно промелькнули мысли прошлогодней давности, когда он служил в Сталинградском госпитале главным хирургом, и как однажды к нему на операционный стол поступила черноволосая девушка с преддверием рокового воспаления в полости живота. Глянув в смертельно бледное лицо пациентки, он почему-то тогда решил, что вырвет ее из лап смерти. Операция прошла хорошо, молодой организм девушки выдержал. Ему много пришлось повозиться с ней, пока она не почувствовала резкое улучшение состояния здоровья. Он часто вызывал ее в перевязочную, чтоб осмотреть рубцы, обследовать состояние кишечника, при этом смотрел в ее прекрасные черные глаза, любовался ее радостной, сияющей улыбкой. И вдруг однажды признался сам себе, что он влюбился в эту Валентину Стрельцову так, как никогда не любил. В медицинском институте он общался с Олей Прохоровой – студенткой
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
399
его же курса и, даже надеялся, что она станет его женой, но она перед выпуском изменила ему и уехала по распределению на дальний восток с молодым мужем. После такого, как он считал, подлого предательства, Балашову расхотелось знакомиться с девушками. И тут его увлекла хирургия, которая поглощала все его время без остатка, а потом война, работа в госпитале. И вот на его пути появилась Стрельцова. В тайне души он надеялся на взаимность в отношениях с ней, хотя знал, что у этой девушки есть муж, который вместе с ней сражался в Севастополе. Эта информация о муже сдерживала его в признании в любви, но он все-таки рано или поздно страстно мечтал об этом. Бомбежка Сталинграда, ранение разлучило его с Валентиной, но вот здесь в армейском госпитале судьба снова свела его с ней. Кроме того, теперь, он узнал от самой Валентины, что именно она тогда, двадцать третьего августа, под взрывы бомб спасла ему жизнь. А сейчас вот настал удобный момент в признании в любви, она сама пришла к нему в палатку, хотя должна была спать, но как признаваться или объясняться в любви он не знал.
Балашов отошел от фанерной перегородки и, волнуясь, как мальчишка, вдруг заговорил:
– Вот, что Валентина, я давно собирался тебе сказать… он запнулся, не зная, как сформулировать свою мысль и под ее вопросительным взглядом, еще больше растерялся... то есть я собирался тебя просить. – он опустил голову и вдруг залпом выпалил: – Знаешь, Валентина, не выйдешь ли ты за меня замуж?
От неожиданности Валентина полуоткрыла рот, оголив ряд ровных, белых зубов и часто заморгала глазами. Да, Балашов ей нравился как симпатичным мужчина, как талантливый хирург и даже как строгий начальник. Она никогда не забывала, что он в сорок первом году поставил ее на ноги и даже спас ее от смерти. Она любила его как старшего товарища или даже старшего брата, которого у нее не было. Но ей и в голову не приходило, чтоб любить его как своего возлюбленного, или так как она любила Филиппа.
Да, ее руки просил тот человек, которому она была обязана всем, и она ни в чем ему никогда не отказывала, но согласиться выйти замуж за Балашова, значит предать Филиппа, которого она не могла забыть даже через столько времени их разлуки и даже тогда, когда Валентина не знала о его судьбе после оккупации Севастополя врагом. Она опустила глаза, словно провинившись в чем-нибудь перед Балашовым и сказала:
– Борис Дмитриевич! Я обязана Вам своей жизнью, я люблю Вас, как старшего товарища, я не могу Вам ни в чем отказать, но Вы же знаете, что я замужем, я очень люблю своего мужа и не в состоянии изменить ему, даже не зная жив ли он. Простите меня, я не могу дать
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
400
Вам положительный ответ!
– Это я должен просить у тебя прощения, Валентина Семеновна, за мою бестактность! Я прошу, давайте забудем о моем предложении, я тебе ничего не предлагал. Извини, мне пора идти, посмотреть сержанта Савина. – сказал он и, отыскав папку, вышел из палатки.
С рассветом вдали послышалась мощная канонада, над госпиталем в сторону Сталинграда на бреющем полете с грохотом пролетели Илы. Где-то юго-восточнее в морозном мареве засверкали в небе огненные стрелы «Катюш». Войска двух фронтов снова пошли в наступление. И опять из медсанбатов армии начали поступать раненые. Хирурги работали в четыре потока. Валентина и Зинаида Ивановна еле успевали обслуживать их. Раненые уже не вмещались в домики хутора, и Гриднев распорядился ставить утепленные палатки, ежедневно полуторки, увозили тяжелораненых в тыл, в населенные пункты севернее Сталинграда, где размещались, эвакогоспиталя, но раненых не убывало.
Начался морозный декабрь, но немцы в кольце окружения складывать оружие не с обирались. Предстояли тяжелые бои по уничтожению вражеской группировки. Войска армии продолжали вгрызаться в немецкую оборону, ежедневно продвигаясь вперед на каких-нибудь сотни метров. Гриднев только тем и занимался, чтоб эвакуировать тяжелораненых. Но машин не хватало и в войсках для снабжения наступающих.
В эти дни нагрузка на врачей и медсестер госпиталя была настолько велика, что люди от усталости валились с ног. Но даже в такой тяжелой обстановке Гриднев с комиссаром под новый год организовали для раненых праздничный ужин и концерт художественной самодеятельности силами женщин госпиталя, а для свободных от дежурства и работ в отремонтированном казацком доме устроили новогодний вечер или как сказал комиссар Стройнов – банкет. Все было сделано по возможности на высоком уровне. На вечер пришли врачи, сестры, работники хозяйственного отделения. Заглядывали и те, кто был на дежурстве.
За весельем как-то забылись трудности, горе и бушевавшая вокруг смерть. Комиссар установил в избе трофейный радиоприемник и настроил его на Москву. За пятнадцать минут до нового года помощник начальника госпиталя по хозяйственной части принес шесть бутылок настоящего трофейного коньяка. Все закричали ура, даже и те, кто не любил этот смердящий, как говорили они, напиток.
В ноль часов, когда кремлевские куранты пробили первый удар, все подняли тост за новый тысяча девятьсот сорок третий год, за новые победы, за счастье! После окончания мелодии интернационала комиссар Стройнов предложил закончить вечер и разойтись каждый по своим
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
401
местам.
Шли дни, недели нового года. Сталинградская группировка была рассечена на две части, и командующий этой группировки фельдмаршал Фридрих Паулюс был пленен нашими войсками, но немцы северной группы продолжали сопротивляться, неся бессмысленные потери. В половине января стало известно, что армию, которой принадлежал полевой госпиталь Гриднева, выводят в резерв. Узнав об этом, Валентина обратилась к полковнику медицинской службы, так теперь стали называться в воинских званиях врачи, к Гридневу с просьбой направить ее для прохождения дальнейшей службы на Кавказ. Она надеялась отыскать там Филиппа, но Гриднев удивленно посмотрел на нее и развел руками:
– Вот этого я, Стрельцова, решить не могу, если так уж Вам хочется на Кавказ, подавайте официальный рапорт по команде. – сказал он, всем своим видом, давая понять, что никто сейчас не будет заниматься ее переводом.
– Товарищ полковник! Я прошу Вашего разрешения обратиться по этому вопросу к начсанарму! – сказала Валентина.
– Начсанарму сейчас только и заниматься Вашим переводом! Да и сдался Вам этот Кавказ! Как вы там найдете своего мужа, если не знаете ни части, ни даже армии, где он воюет. Вот сделаешь запрос через штаб армии в штаб Черноморской группы и тогда уж смело можно переводиться!
– Нет, Михаил Никифорович, я все-таки прошу Вашего разрешения обратиться к начсанарму сейчас! – потребовала Валентина.
– Ну, а к Балашову-то Вы обращались?
– Балашов знает о моем желании перевестись на Кавказ, но официально я к нему по этому вопросу не обращалась.
– Вот видите, Вы и тут нарушили требования устава, а просите меня, чтоб я разрешил Вам обратиться к начсанарму. А Балашов-то хотя бы не против Вашего перевода?
– Как всегда он не приветствует мой уход из своей хирургии.
– Как Вы говорите из своей хирургии? Но ведь она, эта хирургия с некоторых пор стала и Ваша, товарищ лейтенант медицинской службы! – нахмурившись, сказал Гриднев.
– Простите, товарищ полковник! Я оговорилась, но я безропотно служила в хирургии пока шли бои, сейчас же наша армия в резерве и до начала боевых действий Балашов найдет для отделения хирургическую сестру.
– Конечно же найдет. Без хирургических сестер он работать не будет, но Балашов так много сделал для Вас, а Вы вдруг решили его покинуть.
– Простите меня, Михаил Никифорович, но меня мучит вопрос о
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
402
судьбе моего мужа. Мне хотя бы узнать, жив ли он?
– Это мне понятно, но обращаться к начсанарму по переводу я Вам не разрешаю! Обещаю, что сделаю все, чтоб подготовить такое обращение по твоему вопросу. Идите, я сообщу Вам о результатах. – сказал Гриднев. Расстроенная, но с надеждой, она вошла в палатку хирургического отделения и, как родной матери, подробно рассказала Зинаиде Ивановне о разговоре с Гридневым.
Истрина была в курсе душевных переживаний Валентины и, успокоив ее, пожелала успеха. Вскоре пришел Балашов. После прошлогоднего октябрьского разговора с Валентиной, он продолжал относиться к ней, как и прежде дружелюбно, но чаще всего их отношения можно было квалифицировать, как официальные. Балашов сел на табуретку, сделал отметку в своем журнале-дневнике где он записывал методику наиболее сложных операций, как он выражался, «до лучших времен!» Подразумевая под этим, видимо, послевоенное время, и захлопнув его, подозвал медсестер к себе.
– Вот что, мои верные соратники! Поскольку для нас наступило затишье и, как мне представляется, ненадолго, надо нам провести операцию такого рода: сегодня из штаба армии в Саратов в пятнадцать часов вылетает самолет. Кто-то из вас двоих должен полететь в Саратов. Там надо заглянуть в госпиталь к Павловскому и по этому вот письму, Балашов достал из бокового кармана конверт, получить десять коробок пенициллина, так кто из вас полетит?
– Разрешите, Борис Дмитриевич, мне! – сказала Валентина.
– Пожалуй, это верно, Стрельцова, Вы знаете, где госпиталь и самого Павловского. – сказал Балашов.
– А как возвращаться в армию? – спросила. Валентина.
– Этим же самолетом, он должен вернуться в армию завтра, да, вообщем вы договоритесь там или с экипажем, или лучше всего с начальником тыла армии Обуховым. – сказал Балашов, подавая конверт Валентине.
– Павловский знает о пенициллине? – спросила Валентина.
– Да, я разговаривал с Игорем Игоревичем по телефону, армейские связисты дали мне такую возможность, и Павловский обещал помочь. Для нас на будущее это будет очень важно! – сказал Балашов и встав с табуретки пошел к начальнику госпиталя.
– Вы, Стрельцова, пойдемте со мной, – обернувшись, произнес он, командировочное предписание получите у писаря и через пятнадцать минут туда подведет виллис, который и отвезет вас на аэродром.
Когда Валентина вошла в салон Дугласа из пассажиров там оказалось всего два человека, это начальник тыла армии полковник интендантской службы Обухов и еще один незнакомый старший
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
403
командир. Взревев моторами, подпрыгивая на ухабах, самолет оторвался от дорожки полевого аэродрома и, набрав высоту, взял курс на северо-восток.
Обухов сам подозвал Валентину к себе и из-за шума моторов, напрягая голос, спросил:
– Вы летите в Саратов по поручению Гриднева?
– Так точно, товарищ полковник!
– Тогда Вы обязаны прибыть к самолету к пятнадцати часам и без опоздания! Правда, возможны кое-какие варианты, Вы ведь к Павловскому едете?
– Так точно к Павловскому!
– Тогда безотлучно будете у него, я позвоню Вам часа за полтора до отлета за это время успеете добраться до аэродрома?
– Успею, товарищ полковник!
– Тогда будем считать, что договорились, сейчас, нас встретит виллис полковника Турова, я скажу водителю, чтоб подбросил Вас до Павловского, там Вы определитесь на ночлег. Если завтра возникнут трудности с прибытием на аэродром, обратитесь к полковнику Турову от моего имени, он Вам в помощи не откажет. Сейчас дам номер его телефона. – сказал Обухов, доставая из планшета блокнот.
– Товарищ полковник, мне известен телефон полковника Турова, я так же знаю самого Захара Сергеевича, так что не нужно писать памятку для меня.
– Вы что служили в Саратове?
– Так точно служила в госпитале у полковника Павловского еще в Сталинграде затем в Саратове.
– Как же Вы познакомились с полковником Туровым?
– Просила его содействия, чтобы попасть на передовую, вот так и познакомилась.
– Да, а вот его просьбам по таким же мотивам никто не внемлет. Измучался в тылу Захар Сергеевич. – сказал Обухов.
– Я знаю об этом, он и мне жаловался, что только в сорок первом на границе встретил немецкие полчища, а потом в Саратове безотлучно до сегодняшнего дня.
– Итак, значит у нас с Вами взаимодействие установлено, для нашего дела — это хорошо. И, кажется, мы уже снижаемся на посадку. – сказал Обухов и устремил свой взгляд в иллюминатор. Валентина тоже посмотрела через иллюминатор, там внизу уже зажглись аэродромные огни. Самолет, сделав крутой вираж, начал резко снижаться. У Валентины закололо в ушах и стало немного страшно. Но вскоре самолет, коснувшись колесами землицы, покатился, стуча амортизаторами шасси на выбоинах взлетной полосы, и наконец остановился. Обухов широкими шагами пошел к открывающейся двери
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
404
и спрыгнул на землю, за ним покинули самолет и все остальные. Валентину ждал у виллиса Обухов.
Уже поздно вечером Валентина добралась до набережной и вошла в знакомый вестибюль госпиталя, где она когда-то была среди коллектива до чертиков своей.
Девчата – медицинские сестры встретили ее как героя-сталинградца и долго тискали в дружеских объятиях, а Соня Захарчук настолько ошалела, что чуть не задушила ее, обвив шею руками. Утром Валентина, позавтракав, сразу же пошла к Павловскому, Игорь Игоревич, посвященный о прибытии фронтовички, встал из-за стола и подошел к Валентине.
– Не изменилась, однако! – пожимая руку, сказал он. Затем снова уселся в свое кресло и пригласил сесть Валентину.
– Наслышан от наших девчат о подвигах твоих! Давай рассказывай!
– Какие подвиги? Что рассказывать? Кто наговорил на меня напраслину? Служу в армейском госпитале хирургической сестрой, с Борисом Дмитриевичем. Операции, операции, постоянно хочется спать, и вот за этой кутерьмой никакой войны не видела. – сказала Валентина.
– Ну, а как там Борис Дмитриевич чувствует себя? Писал, что ты спасла ему жизнь в той бомбежке в Сталинграде?
– Это он вспоминает август прошлого года, в тот день ему осколком бомбы распороло левый бок, он истекал кровью, и я только перевязала его и побежала к девчатам за носилками, а когда возвратилась его там уже не было. Потом он рассказал, что его подобрала группа солдат из комендантской роты штаба Чуйкова и доставила в медсанбат. Так, что немного я сделала для спасения жизни Бориса Дмитриевича.
– Да, все это я уже слышал от тебя раньше, думал что-нибудь новенькое расскажешь. Ну а как же вы разыскали друг друга?
– Никто никого не искал. Я служила в санитарной роте под Самофаловкой, а он приехал в наш медсанбат оказывать помощь нашей хирургии, а я в этот момент привезла раненых, и мы случайно встретились. Он, когда узнал, что я служу в санитарной роте, против моей воли, забрал меня в армейский госпиталь.
– Значит жалеешь, что встретила Бориса Дмитриевича?
– Встречаться с сослуживцем всегда приятно, а вот, что забрал меня из полка – жалко!
– Правильно сделал! По твоему состоянию здоровья, тебе служить надо в тыловом госпитале, как вот наш. Валентина промолчала. Знала, скажи она сейчас, что хочет переводиться в войска Закавказского фронта, Павловский сделает все, чтоб воспрепятствовать этому. Она достала из кармана гимнастерки согнутый вдвое конверт и подала эго
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
405
Павловскому.
– Вот, Игорь Игоревич, от Балашова Вам письмо. Павловский достал из стола перочинный ножик, вскрыл конверт и быстро пробежал глазами по бисерным строкам Балашова подчерка и, подняв голову, спросил:
– Когда улетаешь?
– Сегодня по Вашему телефону должен позвонить наш начальник тыла армии полковник Обухов и сообщить время вылета.
– Сергей Павлович? Значит он тоже в Саратове? Как бы хотелось с ним встретиться! Ну хорошо, Стрельцова, сейчас иди в аптеку, получи десять пачек пенициллина, скажи, что я приказал, и жду звонка от Сергея Павловича!
– Я, Игорь Игоревич, хотела сходить в городскую библиотеку, кстати там есть городской телефон, если полковник Обухов позвонит я очень прошу вас, Игорь Игоревич, перезвоните в библиотеку вот по этому номеру. – сказала Валентина, подавая листок из блокнота с номером телефона.
– Все еще продолжаешь учиться, или из знакомых хочешь кого-нибудь увидеть? – спросил Павловский.
– Из знакомых, Игорь Игоревич! – сказала Валентина и, попрощавшись с Павловским, вышла из кабинета.
В читальном зале библиотеки, как и в прошлые разы было пусто. Правда в левом углу зала за столом в шинели под ремнем сидела очень симпатичная девушка лет шестнадцати. Она увлеченно читала, темные волосы ее, коротко подстриженные под мальчишку, придавали ей вид новобранца. На столе рядом с раскрытой книгой, лежала шапка ушанка со звездочкой, горевшей в лучах солнца рубиновой эмалью. На вороте шинели виднелись едва заметные зеленые полевые петлички. Глаза ее застыли в улыбке, и она не чувствовала окружающей действительности, находясь во власти событий, читаемых в книге.
Валентина подошла к окну выдачи книг и, увидев там похудевшую и состарившуюся Елизавету Пахомовну, обрадовалась. Пожилая женщина заполняла формуляр, подняв голову и увидев Валентину, ахнула:
– Валечка! Вот это сюрприз! – Она с трудом поднялась со стула и подошла к Валентине. – А мы с Викой часто вспоминали Вас и думали, что уж больше не придется свидеться! Пытались звонить по госпиталям города, но разве нам скажут? Где же Вы пропадали все это время?
– Простите, Елизавета Пахомовна, я просто не имела возможности Вас предупредить. В сентябре прошлого года я убыла не фронт, а вчера вечером по служебным делам прилетела в Саратов, возможно сегодня же улечу в свою часть, и вот видите не утерпела и заглянула к Вам. Расскажите, как вы там с Викой?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
406
– Спасибо, Валечка, за внимание к нам с Викой! У нас все хорошо, а вот за Вас мы очень переживали, не зная куда Вы делись?
– Говорите, хорошо, а сами еще больше похудели, я вот тут привезла вам с Викой фронтовых гостинцев! – развязывая мешок, сказала Валентина, и несмотря на протесты Елизаветы Пахомовны, выложила ей на стол консервы, сахар, сухари.
– Это же, Валечка, Вам выдали на паек, а Вы отдаете нам, сами-то голодать будете? Не смогу я взять от Вас такое богатство! – взволнованно говорила она, но Валентина, не обращая внимания на протесты Елизаветы Пахомовны уже завязывала свой наполовину похудевший вещевом мешок.
– Мы на фронте не пропадем, а вот Вика может пропасть. Нет уж, Елизавета Пахомовна, если сами не хотите принимать эти гостинцы с фронта, то передайте их вашей Вике и поцелуйте ее за меня! – сказала Валентина и, расстегнув пуговицы шинели она, наконец, завязала лямки вещевого мешка, забросив его на свои плечи. Кто-то сзади помог ей удобней разместить мешок за спиной. Валентина оглянулась и увидела стоящую рядом ту самую девушку, сидевшую в углу читального зала. В руках она держала томик Пушкина.
– Здравствуйте! – смущенно сказала девушка.
– Здравствуй! – ответила Валентина, на правах старшей обращаясь с ней на «ты». Елизавета Пахомовна убрала со стола продукты и в правилах такта не стала учувствовать в разговоре двух молодых девушек. Она пододвинула к себе абонентную карточку, углубившись в работу.
– Ты увлекаешься поэзией Пушкина? – спросила Валентина, смутившись из-за нелепости заданного вопроса. Но девушка всерьез приняла вопрос и ответила кивком головы. Она на долю секунды задержала взгляд на расстегнутой шинели Валентины, где за отворотом борта на гимнастерке тускло блеснул орден Красной звезды.
– А Вы были на фронте? – спросила она. Валентина обрадовалась вопросу не потому, что хотела блеснуть перед этой юной девушкой своей зрелостью, и бывалостью, а потому, что любила людей содержательных и интеллектуальных. Уже с первых же слов девушки она почувствовала и то и другое в этом юном создании.
– Да, я и сейчас на фронте, а здесь в Саратове в командировке. – ответила Валентина.
– А можно узнать, где Вы воевали и за что получили орден Красной Звезды? – спросила девушка.
– Я получила эту награду при обороне Севастополя.
– Вы воевали в Севастополе? – удивилась девушка.
– Да, в Севастополе! А почему ты так удивилась?
– О севастопольцах я много читала и теперь преклоняюсь перед
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
407
их мужеством!
– Но ты, я вижу, тоже собираешься на фронт, хотя в твои годы надо учиться в школе и слушаться мамы! Скажи, как тебя зовут?
– Меня зовут Ирой, а мамы у меня нет с самого моего рождения, папа погиб на Кавказе еще в прошлом году под Моздоком. Какое-то время жила с бабушкой в Свердловске, но и она умерла, так что я осталась одна на всем белом свете. Поэтому мне теперь необходимо попасть на фронт и отомстить за папу, а еще за одного дорогого мне человека, моего друга! А Вас как зовут?
– Меня зовут Валентина.
– А отчество ваше какое?
– Зови меня Ирочка просто Валей и будем подругами!
– Вы меня извините, но я не могу называть Вас просто Валей, Вы старше меня и фронтовичка, можно я буду называть Вас по имени и отчеству?
– Ну что ж, раз тебе неудобно звать меня, как подружку, называй так как тебе удобно! И еще скажи, если не секрет, этот твой дорогой тебе человек был твой возлюбленный? Ирина покраснела и кивнула головой.
– Ты любила его?
– Да я любила его и мне не стыдно в этом признаться! Он был очень интересным мальчиком, ему также, как и мне исполнилось бы шестнадцать лет, а он уже успел совершить подвиг, а затем в бою под Моздоком геройски погиб!
– Но почему в шестнадцать лет он участвовал в бою и что за подвиг он совершил?
– Мой папа был подполковник, в Сумгаите он занимал должность начальника склада боеприпасов там в караульную роту приняли воспитанника, который жил с братом в военном городке. Брат ушел на фронт и тоже сражался в Севастополе, а мальчик, которого звали Аркадием уже в четырнадцать лет нес караульную службу наравне со взрослыми. И вот он спас от взрыва склад с боеприпасами. Потом Аркадий в составе караула сопровождал эшелон с боеприпасами в Моздок, там они попали в боевую обстановку, и Аркадий погиб за станковым пулеметом, отражая атаки врага.
– Как же ты узнала о его гибели?
– Об этом мне написал уже в Свердловск его товарищ он даже назвал фамилию сержанта, который похоронил Аркадия! После этих слов Ирина закрыла лицо ладонями и плечи ее судорожно затряслись.
– Успокойся, девочка! Теперь уже не вернешь своего друга, теперь, ты права, остается только мстить! Как же фамилия твоего героя?
– Григорьев. – продолжая рыдать, сказала Ирина.
– Подожди, Ира! Отчество его Дмитриевич?
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
408
– Да! – удивленно ответила Ирина.
– Так вот оно что! – воскликнула Валентина.
– Значит Вы были вместе с братом Аркадия в Севастополе? – перестав рыдать, спросила Ирина.
– Да, Ирочка! Да! Да! Григорьев Филипп Дмитриевич – это мой муж! – сказала Валентина дрожащим от волнения голосом.
– Господи, какая встреча! – воскликнула Ирина, бросившись Валентине на грудь, как к самому родному человеку.
– Скажите, Валентина Семеновна, где Вы в настоящее время служите? – спросила Ирина.
– В армейском госпитале, Сталинградский фронт.
– Значит, Вы участвовали в разгроме фашистов под Сталинградом?
– Я служила в госпитале, а громят фашистов бойцы и командиры боевых частей.
– Фашистов бьют все и даже те, кто служит в госпитале! – сказала Ирина.
– Пусть будет по-твоему, а ты, Ира, где служишь? Твой годок ведь не призывной? – спросила Валентина.
— Это верно, мой годок еще не призывной, Аркадию столько же сколько и мне, а его уже нет.
– Не казни себя. Не ты виновата в его гибели и прошлое уже не вернешь.
– Да, прошлое не вернешь, только где я служу, Валентина Семеновна, я не имею права Вам сказать. Лучше дайте мне вашу полевую почту, и я напишу вам, ведь Ваша фамилия Григорьева?
– Нет, Ира, моя фамилия Стрельцова, на фронте некогда было зарегистрировать брак. Я даже не знаю, жив ли Филипп. Я получила ранение еще в сорок первом, меня успели эвакуировать, а потом, когда Севастополь был сдан врагу мало кто смог выбраться оттуда. Они стояли у окна выдачи книг, взявшись за руки, как две сестры. На глазах обоих блестели слезы, лишь Елизавета Пахомовна, слушала их разговор, добрыми и печальными глазами. Смотрела на двух красивых девушек и думала о войне, которая покалечила миллионы судеб, сделала сиротой не только эту Ирину, но и ее Вику и еще много, много детей.
Где-то в глубине книгохранилища зазвонил телефон. Елизавета Пахомовна поднялась со стула и, зашаркав облезлыми меховыми чунями, скрылась за книжными стеллажами. Вскоре оттуда послышался ее удивленный голос, она звала к телефону Валентину. Взяв трубку Валентина сразу же узнала голос Павловского:
– Слава богу нашел тебя, Стрельцова!
– А что произошло?
– Звонил Обухов, он даже не смог заехать ко мне в госпиталь,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
409
очень спешит. Ваш самолет отправляется в пятнадцать ноль-ноль сегодня! Так что, Стрельцова, счастливого пути! Привет большой Балашову!
– Спасибо, Игорь Игоревич, Вам за заботу и до свидания! – сказала Валентина и повесила трубку. Затем она подошла к Елизавете Пахомовне и сказала:
– Прощайте, привет, Вике, мне надо уезжать.
– Ну что ж, раз надо значит надо, только поговорить как следует не успели! здоровья тебе Валечка, счастья и пусть пули и снаряды минуют тебя! Спасибо за гостинцы, век не забуду Вашей доброты! – сказала Елизавета Пахомовна. Она подошла вплотную к Валентине и обняла ее, поцеловав троекратно по-русски. Подошла к Валентине и Ирина:
– Я поняла, что Вы уезжаете!
– Да, Ирочка, надо спешить, мой самолет уходит в пятнадцать ноль-ноль. Вот тебе номер моей полевой почты и фамилия главного хирурга госпиталя Балашов. Если меня в госпитале не будет, а это вполне возможно, Балашов будет единственным шансом, нашей с тобой связи.
– Вас куда-то переводят?
– Пока нет, но я добиваюсь перевода на Кавказ, хочу разыскать своего мужа или хотя бы узнать о его участи. Прощай, Ирочка! Желаю тебе только здоровья, счастья и успехов во всем! Она обняла юные плечи Ирины и крепко прижала ее к себе. Застегнув на все пуговицы свою офицерскую шинель, не оборачиваясь, она вышла из зала библиотеки.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
410
Глава двадцать шестая
Комиссар Малышев очнулся только на следующий день. С трудом повернув голову на бок, он осмотрел палату, в которой лежали на кроватях раненые. Нелепая мысль пришла ему в голову – пересчитать эти кровати, но закружилась голова, и он снова закрыл глаза. Малышев слышал разговоры каких-то людей, шаги у его кровати и чей-то шепот у самого уха справлялся о его состоянии. Малышев попытался снова открыть глаза, но веки не слушались его, а в голове шумело и давило на виски, словно в череп под давлением закачивали какую-то жидкость. Наконец он все-таки открыл глаза и увидел перед собой человека в белом халате и чепчике. «Доктор!» – подумал он, но человек вдруг спросил его:
– Вы в состоянии отвечать на вопросы? Малышев сразу вспомнил, почему он в палате и почему у него так давит в висках. Последнее что запомнилось ему в той ночи, когда они ползли по нейтральной полосе, и когда он затаскивал Саттина в траншею.
– Скажите, Саттин жив? – спросил он, но даже сам не услышал своего голоса.
– Что, что Вы сказали? – переспросил его человек в белом халате.
– Саттин, где Саттин, жив ли он? – изо всех сил крикнул Малышев, но человек в белом халате, видимо не поняв, недоуменно смотрел на него. Подошла медсестра. Она наклонилась к лицу Малышева и сказала:
– Успокоитесь, раненый, все хорошо, Ваш друг жив, он в другой палате, а Вы можете отвечать на вопросы?
– Да могу, но у меня сильно давит в голове, что с моей головой?
– У вас касательное пулевое ранение в голову, это не страшно, пройдет. – сказала медсестра.
– А мои ноги целы? Я что-то не чувствую их? – спросил Малышев и теперь его услышали все.
—У вас еще пулевое ранение в бедро, кость цела. Вы слишком много потеряли крови, вам вчера ввели большую дозу, так что все должно быть хорошо.
– Спасибо, сестричка, а это кто? – спросил он, показав глазами на человека в белом халате.
– Это майор, из особого отдела армии, он хотел задать Вам несколько вопросов, Вы в состоянии ответить? – спросила медсестра.
– Я готов ответить на любые вопросы, – слабым голосом сказал он.
– Мне о Вас рассказал командир донецкого партизанского отряда Карнаухов. Вы с военврачом Саттиным случайно оказались в составе разведгруппы этого отряда, которая доставила нам разведданные. Мне
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
411
также известно, что в составе этой разведгруппы, при нападении на немецкий аэродром вы с Саттиным лично взорвали на стоянке два Юнкерса.
– Да, все верно! – ответил Малышев.
– Но меня интересует, кто вы, какой части, и как оказались в тылу у немцев? Превозмогая общую слабость и головокружение, Малышев вынужден был подробно рассказать об июльских ожесточенных боях за Ростов и те подробности того дня, когда стрелковому батальону старшего лейтенанта Егорова было приказано прикрывать отход своего полка к Дону, и саму переправу через Дон, и по какой причине он, комиссар полка, оказался в этом батальоне, а также все последующие дни своего ранения, пребывания в районной больнице Ростова, каким образом он попал в немецкий лазарет смерти, побега из лазарета при помощи врача Саттина и капитана Беспалова Анатолия Григорьевича, пожертвовавшего собой за их с Саттиным спасение и встречу с партизанами Карнауха. Закончив рассказ Малышев откинулся на подушку и с трудом переводя дыхание сказал:
– Все остальное Вам известно, а я больше не в силах отвечать на Ваши вопросы.
– Все, что Вы сейчас рассказали, это действительно правда? Учтите, Малышев, мы проверим каждое Ваше слово! – сказал представитель особого отдела армии.
– Я прошу, назовите вашу фамилию майор? – сказал Малышев.
– Моя фамилия Семенько Сергей Борисович, я служу в особом отделе армии.
– Так вот, товарищ Семенько, в сорок первом при обороне Кременчуга я также был комиссаром полка подполковника Изъянова. Я также, как и в Ростове, остался во втором батальоне старшего лейтенанта Сергеева. Батальон оборонял подходы к мосту через Днепр, а затем прикрывал отход дивизии. Сергееву было приказано стоять у моста насмерть. Тогда мы оказались отрезанными от своих и то, что осталось от батальона, мы выходили из окружения несколькими группами с невероятными трудностями с боями, и все-таки вырвались. Тогда нас тоже опрашивал особист, который поверил нам на слово. А вот Вы не верите мне, как это обидно честному советскому политработнику! – с возмущением произнес Малышев. Тяжело дыша, было видно, что каждое слово, произнесенное им, давалось ему с большим трудом.
– Постойте, товарищ Малышев, я ведь тоже в сорок первом был под Кременчугом в 297-ой дивизии на должности редактора дивизионной газеты. Я помню, как мы на страницах нашей газеты описывали боевые действия батальона Сергеева, да и о Вас там было несколько строк. После сдачи Харькова нас со старшим лейтенантом
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
412
Глушко, он из политотдела, перевели в органы особых отделов. – сказал Семенько.
– Вот видите и не соизволили побывать на главном оборонительном рубеже, а ведь могли, и Вы тогда остаться в батальоне Сергеева! – укорил Малышев Семенько.
– Но я тогда ничего не мог успеть, я только что прибыл в армию по призыву из райкома партии вместе с Глушко. – сказал Семенько.
– Жаль, что я тогда был ранен, я выбирался из окружения в составе группы разведчиков шестой армии, и мне как политработнику не пришлось познакомиться с Вами, может Вы сейчас по-другому разговаривали бы со мной? – сказал Малышев.
– Напрасно Вы, товарищ Малышев, так думаете про наши органы! Мы ведь тоже заинтересованы в лучшем исходе своих подопечных, но не всегда бывает так, как хочется.
– Ладно уж об этом, а старшего лейтенанта Сергеева Вы не встречали где-нибудь на перекрестках воины?
– Нет, Иван Максимович, не встречал и ничего не знаю ни о Сергееве, ни об Изъянове.
– Жаль, а мне очень хотелось бы узнать особенно о Сергееве. Если он жив и служит в армии, он далеко пойдет! Это воплощение отваги, чести и ума!
– Да, мы так и писали тогда в дивизионной газете про него. – сказал Семенько.
– Ну так, Вы, майор Семенько уже провели со мной эту госпроверку? Кстати, Саттина Вы уже спрашивали?
– Саттин в тяжелом состоянии.
– Так я ведь тоже еле языком ворочаю, а Вам не терпится допросить нас, как своих жертв, и упрятать подальше! – сказал Малышев.
– Вы не правы, Иван Максимович, мы призваны оберегать нашу армию от шпионов, диверсантов, паникеров, трусов и предателей. И Вы и Ваш друг Саттин для нас не жертвы, а люди, показания которых необходимо проверить, так как вы были в плену у немцев. Вам, комиссару полка, это должно быть особенно понятным. Вот Вы, комиссар, были в немецком плену, но Вы же прекрасно знаете, что немцы комиссаров расстреливают на месте, а вот Вас не расстреляли, значит были обстоятельства, которые надо проверить. – сказал Семенько
– Ну, а если у нас с Саттиным, перенесших все ужасы фашистского застенка смерти и оставшихся в живых не найдется свидетелей, или какой-нибудь бумажки, подтверждающую нашу невиновность, значит тогда мы с ним будем нести ответственность?
– Да, Иван Максимович, это так!
– Ну, что ж проверяйте, уточняйте, но, если не сможете
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
413
подтвердить справедливость, прошу лишь одного, не лишать меня права сражаться с врагом за Отчизну! – сказал Малышев и устало закрыл глаза.
– Обещаю, Иван Максимович, принять все меры, чтоб доказать Вашу правоту и реабилитировать Вас и Саттина! – сказал Семенько и дружески пожал слабую ладонь Малышева. К его кровати подошла медицинская сестра.
– Вы не очень переживайте, товарищ комиссар! Он, этот майор с особого отдела – хороший человек, и он не даст Вас в обиду. – сказала она.
– Тебя как звать, дочка?
– Меня Майей зовут, я Майя Сапожникова.
– Сапожникова? Давно не встречал вятских фамилий, уж не с Вятки ли ты родом?
– Да с вятки, товарищ комиссар! Я из Кирова, в армию пошла добровольно. А Вы, товарищ комиссар, точно по фамилии определили, что я с Вятки?
– Да, и по фамилии, и по гласным Майечка. Все мы Вятские на гласные нажимаем.
– Значит, товарищ комиссар, Вы тоже с вятки?
– С вятки Майя, земляки мы с тобой, только я родом из Котельнича.
– Ой, как хорошо, товарищ комиссар! Я теперь буду о Вас особо заботиться.
– И не вздумай! Я не люблю, когда меня как-то выделяют. Заботься обо мне, как и обо всех, не более того, а то обижусь!
– Ой, узнаю наших вятских! Все они такие бескорыстные, но я все равно буду к Вам почаще заглядывать. Вы же, товарищ комиссар не запретите мне этого?
– Это твое дело, я тебе этого запретить не могу. – сказал Малышев.
– Вы устали, товарищ комиссар! Пойду я, а Вы отдохните! – сказала Майя и ушла.
Через неделю Малышеву стало лучше. Постепенно отступили боли в голове, исчезло головокружение и постоянный шум в ушах. Майя не забывала заглядывать к нему на досуге и всегда сообщала ему какие-нибудь госпитальные новости, которые Малышев не принимал всерьез, а вот сообщения ТАСС всегда слушал внимательно, переспрашивая некоторые непонятно высказанные Майей. Малышев задавал вопрос о здоровье его друга Саттина, глаза Майи грустнели, и она отвечала дежурной фразой:
– Да, поправляется Ваш друг, товарищ комиссар! При этом она опускала глаза, и щеки ее розовели. Малышев догадывался, что ему не
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
414
говорят правды о Саттине, он понимал, что с другом что-то неладно, но в тайне души надеялся, что все-таки кризис пройдет.
Однажды, когда Майя пришла и стала болтать о госпитальных новостях, Малышев в упор спросил ее:
– Скажи, Майя, мне как земляку правду, что с Саттиным?
Она побледнела и опустив голову сказала:
– Я не смела Вам сказать правды, да, и Борис Дмитриевич Балашов не велел говорить так как Вы, были слабы. Вашего друга Саттина больше нет, он умер еще на операционном столе.
Малышев был готов ко всему, даже к самому худшему сообщению, но только не о смерти друга. Теперь, когда ему сказали правду, он почувствовал такую утрату, как будто потерял в жизни все! Отвернувшись к стене, он закрыл глаза, слезы закапали на подушку, и Малышев ничего не мог поделать с собой. Вспомнился лазарет смерти, подготовку к побегу и его счастливый финал. Саттин, как добрый волшебник, опекал его весь период их возвращения к своим и, если б не он, не лежать бы ему сейчас в этой казацкой избе, приспособленной под палату, на чистых простынях, под наблюдением врачей армейского госпиталя.
– Спасибо, Майя, за правду, но ты, пожалуйста, оставь меня одного, мне надо собраться с мыслями и переварить то, что ты мне сказала.
– Вам, товарищ комиссар, может что нужно? – спросила Майя, но он не ответил ей, лишь помотал отрицательно головой, и она поняла, что ему сейчас не до нее.
Майя ушла. Но через час она вернулась для того, чтоб справиться с самочувствием своего земляка, которого она очень любила. Малышев продолжал лежать в том же положении, в каком она оставила его. Она почему-то вспомнила слова монолога Арбенина из драмы Лермонтова Маскарад: «Я плакал – да! А ты не знаешь, что такое значит, когда мужчина плачет? О! В этот миг к нему не подходи. Смерть у него в руках– и ад в его груди!» «Не буду ему докучать.» – подумала она и вышла из палаты.
Малышев быстро поправлялся. Его могучий организм брал верх над недугами, которые неоднократно увечили его тело. Он уже начинал ходить между кроватями и даже иногда выполнял кое-какие просьбы лежачих больных. Каждый день в избу к Малышеву заходил Заместитель начальника госпиталя по политической части майор Стройнов. Они с удовольствием беседовали о разном, но главные беседы они вели о боевых действиях Юго-западного, Сталинградского и Донского фронтов по уничтожению окруженной группировки шестой немецкой армии в Сталинграде. Успехи наших войск в Сталинграде радовали Малышева и в тоже время его огорчало то, что он,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
415
батальонный комиссар, а по-новому, наверное, был бы майором не учувствует в боях, хотя чувствовал себя уже вполне удовлетворительно.
Как-то вечером, когда к нему зашла Майя, он попросил ее принести лист чистой бумаги, ручку и чернила.
– Письмо что ли хотите написать? – спросила она.
– Нет, Майечка, хочу просить руководство о выписке меня из госпиталя и направить в действующую армию, как ты, одобряешь?
– Не одобряю, товарищ комиссар, да и не выпишут Вас, Вы еще под наблюдением нейрохирурга, ведь головные боли по ночам Вас еще мучают не правда ли?
– Это, Майечка, здесь в госпитале головные боли, но на фронте их как рукой снимет.
– Товарищ комиссар! На Вас живого места нет, Вы же весь в шрамах, швах, переломах костей, Вам дома в кругу своей семьи сидеть и писать воспоминания.
– Нет, Майя, писать мемуары мне еще рано, да и нечего. Я больше в госпиталях провалялся, а воевать-то и не пришлось. А дома у меня сейчас нет, жена и сынишка остались в Перемышлянах, я ничего о них не знаю, так что некуда мне ехать.
– А в Котельниче у Вас разве никого нет?
– Никого!
– Товарищ комиссар! Поезжайте к моей маме, она живет в Кирове на Дрылевского, она Вас примет как родного сына, Вас ведь все равно комиссуют почистой!
– Да ты что говоришь, Майя! Как тебе не стыдно списывать меня в инвалиды. Впрочем, прекрати разговорчики, землячка, и принеси мне то, что я прошу! И еще, Майя, сколько раз тебе говорил, не называй меня комиссаром, тем более, что и звания теперь такого нет, а ты все, товарищ комиссар! – сказал Малышев и, взяв ее за плечи, проводил до самых дверей избы.
Майя вернулась быстро. Положив на тумбочку бумагу, ручку и чернильницу, она, не ожидая, когда Малышев поблагодарит ее, сразу вышла из избы. «Обиделась!» – подумал Малышев, усаживаясь на табуретке возле тумбочки. Обмакнув перо в чернильницу, и памятуя, что все происшедшее с ним за последнее время он подробно изложил в объяснительной записке для особого отдела армии, он размашистым, но ровным почерком написал рапорт, адресованный начальнику госпиталя Гридневу. В рапорте он просил выписать его из госпиталя и направить в распоряжение отдела кадров армии. Подумав, он приписал еще несколько слов: «… желаю драться с фашистами в любой должности!»
Ждать пришлось пять дней. На шестой день Малышева вызвали на военно-врачебную комиссию, которая сделала заключение, что Малышев ограниченно годен к службе первой степени. Это обозначало
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
416
то, что служить он должен только в тыловых частях. И хотя такой вывод комиссии крайне огорчил его, он все же надеялся, что убедит кадровиков, направить его на передний край. При выписке Малышеву выдали поношенную красноармейскую форму, брезентовый поясной ремень и ботинки с обмотками. Это не смутило его. Какая разница в чем сейчас следовать в штаб армии, там все равно обмундируют как старшего командира, и на передовую. Он прибудет в комсоставском обмундировании. Одевшись и попрощавшись с соседями по палате и с медперсоналом, он вышел из избы, и пошел к штабу. Здесь его ждала грузовая полуторка – фургон, у задней двери которой стоял красноармеец с автоматом. Увидев приближающегося к фургону Малышева, красноармеец открыл дверь фургона. «Что это, уж не под конвоем ли меня повезут в штаб армии?» – подумал Малышев и шагнул к двери фургона, ухватившись за поручень. В это время из соседней избы в белом халате выскочила Майя. Она в валенках, неуклюже бежала по снегу и что-то кричала. Подбежав к Малышеву она в слезах бросилась к нему на грудь:
– Прощайте, Иван Максимович! Если у Вас будет время, напишите мне, хотя бы несколько строк! – сквозь слезы причитала она.
– Не волнуйся, Майечка! Мы еще с тобой по улицам Кирова погуляем и маму твою обнимем, до свидания, не поминай лихом!
Он снял с себя ее руки и, поцеловав в щеки, по стремянке залез в фургон. За ним вошел автоматчик. Он закрыл дверь и машина, рывкам и в сыпучем снегу тронулась вперед.
В штабе армии его завели в отдельно стоящий домик, который занимал особый отдел. За столом сидел все тот же Семенько.
– Садитесь, Иван Максимович! – сказал он, а Малышев краешком глаза заметил, что в дверях стоял все тот же автоматчик. «Значит точно, я все-таки арестован, но за что?» – подумал Малышев и неприятный «червячок» засосал под ложечкой.
– Ничего не поделаешь, Иван Максимович, подтверждений, как Вы вели себя в плену, разыскать не удалось, но зато из политуправления пятьдесят шестой армии прислали Ваше личное дело, учетную карточку ВКП(б) и Ваш партийный билет. Последние боевая и партийная характеристики положительные, Вас ценили там, но все-таки Вам придется реабилитировать себя в бою в составе штрафного подразделения. И хотя аттестационная комиссия армии определила Вам воинское звание капитан, в штрафное подразделение Вы направляетесь рядовым красноармейцем. Простите, Иван Максимович, я сделал все, что от меня зависело, но я ничего не смог доказать! Весь тот период плена оказался против Вас! – виновато сказал Семенько.
С горьким чувством досады на свою судьбу Малышев вышел из особого отдела. Здесь его снова посадили в машину и повезли на
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
417
передовую. Прибыв в штрафной батальон, Малышев в сортировочно-мобилизационном отделении попросился в пулеметчики. Понимая, что жизнь его закончилась и теперь перед ее концом надо было как можно больше уничтожить фашистов, а из пулемета эту задачу решать проще.
Малышева назначили первым номером ручного пулемета, а вторым к нему прислали совсем юного азербайджанца Мамеда Аманова, просидевшего до этого какое– то время в бакинской тюрьме. Малышев хотел было поговорить со своим помощником, но Мамед оказался молчаливым и злобным юношей, с остекленелым взглядом. Он по малейшему поводу горячился: при отрывке окопа для пулемета, или при снаряжении дисков патронами, или вообще без всякого повода истерично хлопал лопаткой по снегу приговаривая: «У, шайтан!» На Малышева он смотрел ненавистным взглядом, как будто первый номер был не его напарником, а злейшим врагом.
Малышев прощал Мамеду его излишнюю горячность и эту злобу. Не зная его прошлое, он догадывался, что этот юноша, видимо пережил ужасную несправедливость к себе и, наверное, вообразил, что все люди – его кровные враги!
Однажды при подготовке батальона к атаке. Малышев не обнаружил в окопе Аманова. «Уж не дезертировал ли он перед боем» – подумал Малышев, но выглянув из траншеи он увидел на коленках, с закрытым ладонями лицом молящегося Аманова. Он то и дело наклонялся к самой земле, видимо, просил своего аллаха о спасении.
– Аманов! Сейчас же спускайся в траншею! – приказал Малышев, но Аманов, видимо, ничего не слышал и не видел, он продолжал молиться, и, подняв руки к небу, восклицал:
– О! Аллах!
Затем он встал во весь рост и, подойдя к брустверу спрыгнул в траншею.
– Тебя же могло убить! – сказал Малышев. Аманов с искаженным злобой лицом воскликнул:
– Гяур не может понимать мусульманина!
Но красная ракета прочертила небо. По команде «В атаку вперед!» вся масса людей штрафного батальона, выскочив из траншеи двинулась вперед. Малышев, бежавший с пулеметом в руках на левом фланге взвода, вдруг не увидел рядом с собой Аманова. «Остался в траншее!» – мелькнула мысль. Впереди стали рваться немецкие мины и там, к своему удивлению, на фоне дыма и гари он увидел мелькнувшую фигуру бежавшего Аманова. «Вот стервец! Он же оставил меня без боеприпасов!» – подумал Малышев и рванул вперед, чтоб догнать своего непутевого второго номера. Он видел, как бойцы, бегущие справа отстали, но не обращая внимания, задыхаясь, он все-таки догнал Аманова.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
418
– Эй Аманов! Давай снаряженный магазин! – крикнул Малышев. Сверкнув ненавистным взглядом, Аманов, с презрением посмотрел на своего первого номера и тут же бросил ему все коробки с дисками, а сам не останавливаясь еще быстрее побежал вперед! «С ума, что ли спятил?» – подумал Малышев, на ходу заменив опустевший диск пулемета. Он расстегнул свой поясной ремень и подвесил на него коробку за ее кожаную ручку. Коробка сразу же сковала его движения, он изо всех сил бежал, стараясь не отставать от атакующих и одновременно поддерживать атаку огнем своего Дегтеря.
Батальон достиг первой немецкой траншеи с большими потерями. Во взводе, в котором числился по штату Малышев рядовым пулеметчиком, не осталось ни одного сержанта. Кто-то сказал, что взводный тоже убит. Тогда Малышев принял командование взводом на себя. Сообразив, что с такими силами дальше наступать бессмысленно, он приказал закрепиться, а сам снова перезарядил свой пулемет. Малышев знал, что сейчас последует немецкая контратака, и немцы не заставили себя ждать. Взрывы мин покрыли расположение взвода. К нему по траншее приблизился пожилой боец и стал кричать Малышеву на ухо, что он хотя и рядовой штрафник, бывший командир стрелкового батальона по званию капитан. Он спросил, почему Малышев взял командование взводом на себя?
– А почему тогда Вы, бывший командир батальона не проявили такой инициативы? – спросил Малышев.
– Хорошо, командуйте Вы, но только немцы сейчас бросят на нас пехоту с танками, а у нас даже гранат противотанковых нет! – сказал бывший командир батальона.
– Спасибо за науку, товарищ бывший капитан! – сказал Малышев и приказал передать по цепи, чтоб готовили связки ручных гранат при помощи брючных ремней.
Бывший капитан был прав. Через несколько минут справа высоты, которую занимал взвод два танка с пехотой контратаковали штрафной батальон прямо в центре. В танки полетели гранаты, но они не причиняли им серьезного вреда. Малышев первый изготовил связку из пяти гранат, связав их обмоткой, взятой у рядом лежащего убитого бойца их взвода. «Прости дружище, тебе уже эти обмотки не пригодятся, а я при помощи их уничтожу немецкий танк!» – подумал Малышев. Он передал пулемет соседу, сам пополз навстречу бронированному чудовищу. В серой шинели без маскхалата Малышев контрастно выделялся на белом снегу, не выдали штрафникам ни полушубков, ни маскхалатов, ни валенок.
Увидев ползущего русского, немецкий курсовой пулеметчик, сидевший в танке, открыл по нему огонь из курсового пулемета. Град пуль, вздыбив бурунчиками снег вокруг Малышева не остановил его
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
419
намерения. Не обращая внимания ни на что, он продолжал ползти к намеченной цели. Воронка от авиабомбы, на счастье попавшаяся на пути, спасла Малышева от пуль и гусениц танка. Юркнув в воронку, он переждал момент, когда танк минует его и бросил ему вдогонку свою неуклюжую кульбашку из связанных гранат прямо в моторное отделение. От взрыва танк вспыхнул ярким пламенем, затем зачадил черными клубами дыма. Чувство удовлетворения охватило его, он почему-то вспомнил как под Кременчугом Сергеев подарил ему противотанковую гранату, и он на левом фланге батальона бросил ее в немецкий танк, который приблизился к нему на дистанцию двадцати-пятнадцати метров и взрывом этой гранаты он чуть было не уничтожил себя.
Хотя в атаке на безымянную высоту штрафной батальон потерял более половины своего состава, первую контратаку немцев штрафники отбили. К занятому ими рубежу поднесли противотанковые ружья и боеприпасы к ним. Поступил приказ, занятую траншею на высоте безымянная во чтобы-то ни стало удерживать. Вернувшись в траншею из спасительной воронки, Малышев узнал, что взводом уже командует этот бывший капитан по фамилии Гильядов. Он не стал претендовать на власть, да и понимал, что Гильядов все равно находится на положении халифа на час. Взяв у соседа свой ручной пулемет, он подтащил коробки с дисками к себе и только попросил Гильядова назначить к нему второго номера.
До вечера штрафной батальон отбивал одну контратаку за другой. Настала ночь. Мороз усилился до двадцати пяти градусов. Шинель, гимнастерка и солдатское хлопчатобумажное белье от холода не спасало. Особенно мерзли ноги в желтых, одеревеневших английских ботинках. Из зимней одежды штрафники получили только шапки ушанки, да байковые портянки. Всю ночь никто не спал, боясь замерзнуть, грелись приседанием, окутав ботинки шинелями, снятыми с убитых. В полночь прибыло пополнение. Прибыл и новый командир взвода лейтенант Садаков. Он сразу же, осмотрев оружие, приказал смазать затворы веретенкой. До утра немцы к штрафникам не сунулись, лишь осветительные ракеты бросали через каждые десять минут.
С рассветом наша артиллерия начала обработку второй немецкой траншеи. Лейтенант отдал приказ подготовиться к атаке по сигналу серии красных ракет. Штрафной батальон должен был овладеть всей глубиной обороны немцев на этой безымянной высоте. К Малышеву назначили второго номера красноармейца Зейналова, который тут же появился и подошел к Малышеву в пулеметный окоп, до смешного съежившегося и посиневшего от холода. Он тоже оказался азербайджанцем.
– А тебя за что определили в штрафники? – спросил Малышев.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
420
– Командир сказал, что я дэзэртир, но я нэ дезертир! Я хотел кушать, курсак был пустой. Я пошел к кухне, а в это время начался бой, командир сказал: я дэзэртир, а я нэ дэзэртир! – с трудом произнес Зейналов.
– Вон оно что! – сказал Малышеву сам подумал: «Везет мне на южан!» Он вручил Зейналову коробку с дисками и проинструктировал его по обязанностям второго номера ручного пулемета.
– Вон на тот холм пойдем в атаку, а ты без моего разрешения от меня ни на шаг!
– Эст, товарищ командыр! – неожиданно для Малышева, лихо ответил Зейналов, крепко ухватившись за ручку коробки с дисками.
– Не командир я, а первый номер расчета, но меня ты должен слушаться, как командира, а в случае если меня ранят, должен взять пулемет и бить фашистов!
– Эст, товарищ командыр! – сказал Зейналов, с опаской посмотрев на султаны взрывов во второй траншее, где оборонялись немцы.
Малышев не ожидал, что перед фронтом наступления штрафного батальона будет нанесен артиллерийский налет для поддержки наступления. «Возможно это было сделано не для штрафников так, как и справа, и слева высоту атаковали гвардейские части!» – думал Малышев. Но все-таки разрывы наших снарядов в расположении обороны врага, желанной музыкой звучали в ушах Малышева и, бойцов штрафного батальона.
Серия красных ракет, словно новогодний фейерверк, рассыпались в пасмурном небе. Бойцы выскакивали из траншеи и цепью, стреляя на ходу шли в атаку. Малышев шел с пулеметом и с руки, словно пожарным брандспойтом поливал из пулемета вражеские окопы. Этот пьянящий душу миг атаки охватил и Малышева, опытного бойца-фронтовика. Он совершенно забыл, что когда-то был комиссаром полка, что теперь он всего лишь рядовой пулеметчик штрафного батальона. Он мчался вперед с пулеметом в руках с единственной целью: достичь второй траншеи и уничтожить обороняющегося в ней врага. Но, как и вчера, у него вдруг замолчал пулемет. Он быстро, оттянул защелку, снял пустой диск и подал его Зейналову. Тот, забрав диск, мгновенно подал Малышеву снаряженный. Все произошло так быстро, что бойцы отделения, в котором шел в атаку Малышев, не заметили перерыва в поддержке их пулеметным огнем. «Да, а ведь ошибся я в оценке этого Зейналова, в бою он оказался молодцом!» – думал Малышев.
К десяти часам утра все три траншеи и высота безымянная были очищены от немцев. Штрафному батальону было приказано закрепиться на обратных скатах высоты. В этой атаке батальон так же как вчера,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
421
понес большие потери. Особенно сказалось много раненых. Малышев и его второй номер Зейналов были оба легко ранены. У Малышева пуля, прошив рукав шинели, пробороздила кожу левого плеча, а Зейналову мелкие осколки ручной гранаты впились в правое бедро. Забинтовав индпакетом раны, ни Малышев, ни Зейналов к санитарам за помощью не обратились. Во второй половине дня Малышева вызвал к себе Садаков.
– Почему, товарищ боец скрываете, что Вы вчера приняли командование взводом на себя и лично уничтожили немецким танк? – спросил он.
– Мне, товарищ лейтенант, некому было докладывать об этом. – ответил Малышев.
– Вы же знаете, товарищ Малышев, что являетесь штрафником и любой ваш подвиг или ранение должны быть на учете. Это решает Вашу судьбу?
– Простите, товарищ лейтенант, но вчера я об этом как-то не подумал.
– Что у Вас с рукой?
– Небольшая рана плеча, это быстро пройдет!
– Я смотрю, товарищ Малышев, Вам нравится воевать в штрафниках, сегодня же подаю рапорт о Вашей реабилитации, кто Вы по званию?
– Был батальонным комиссаром, а после госпиталя мне сказали в особом отделе армии, что я капитан.
– Хорошо, товарищ капитан, передайте пулемет второму номеру и прибудете на НП командира роты.
– Мой второй номер – рядовой Зейналов храбро вел себя в бою, в разговоре с ним я уяснил, что видимо било ошибкой направлять его в штрафбат за трусость! Он так же легко ранен.
– Хорошо, товарищ капитан, я займусь Зейналовым позже, а Вы сдайте ему свой пулемет и делайте, то что я Вам сказал.
– Вы извините, товарищ лейтенант, но я не могу оставить Зейналова, я настаиваю, чтоб он тоже был занесен в список реабилитированных. В какой-то степени он мой подчиненный, и я обязан позаботиться о нем.
– Ну, хорошо! Передайте командиру отделения сержанту Шахворостову, чтоб он принял от Вас ручной пулемет. Прибудете на НП командира роты с Вашим Зейналовым! – усмехнувшись, сказал Садаков и пошел, качая головой.
На следующий день Малышев прибыл в политуправление Донского фронта. Ему выдали офицерское обмундирование, снаряжение и пистолет, вскоре он отбыл в распоряжение шестьдесят второй армии. В беседе с членом военного совета Малышев изъявил желание
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
422
направить его на передний край, но в связи с тем, что он был не годен к строевой службе, его направили в распоряжение политотдела триста восьмой дивизии, занимавшей оборону в самом центре города Сталинграда в районе завода «Баррикады».
– Учтите, товарищ капитан Малышев, все учетные партийные документы будут направлены в политотдел дивизии и, если коммунисты парторганизации штаба дивизии восстановят Вас в партии, и вручат Вам партийный билет, который к Вашему счастью сохранился, Вы останетесь политработником, а если нет, Вам придется начинать по меньшей мере с командира стрелковой роты. – на прощание сказал член военного Совета фронта.
– Для меня, товарищ генерал, не важно кем и чем я буду командовать, но для меня важней всего, чтоб меня восстановили в партии и чтоб дали возможность сражаться с врагом в любой должности, где я мог бы как можно больше дать пользы!
– Похвально, Иван Максимович! Желаю вам успеха! – сказал член военного совета армии и крепко пожал Малышеву руку.
В дивизии Малышев был восстановлен в членах ВКП(б) и оставлен при политотделе, временно занимая должность помощника начальника политотдела дивизии по комсомольской работе. Офицер ранее занимавший эту должность по ранению находился в армейском госпитале.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
423
Глава двадцать седьмая
Аркадий привел смену в караульное помещение в час сорок минут. Красноармейцы, сменившиеся с постов, недовольно ворчали: «... сорок минут бродили по периметру, когда некоторые сержанты-разводящие укладывались и за двадцать пять». Аркадий, не обращая внимания на ворчание караульных, приказал разрядить оружие и тут же направился на доклад к начальнику караула лейтенанту Дуванову.
– Что так задержались на периметре? – спросил Дуванов.
– Зачем мне задерживаться на периметре, у меня прием и сдача постов проходит строго по уставу и инструкции. – ответил Аркадий.
– Все правильно, но тебе, как разводящему, до следующей смены и отдохнуть некогда. – сказал Дуванов.
– Тогда как быть, товарищ лейтенант? – спросил Аркадий.
– А вот так, товарищ младший сержант, надо действовать по-суворовски, и не держаться устава, как слепой стены! – раздраженно сказал Дуванов, которому явно был не по душе педантизм пацана-сержанта.
– Это надо понимать так: пробежаться по периметру и никакой ответственности. Не лучше ли поднять смену, и сказать им, чтоб сами разбегались по своим постам и сами приходили в караульное помещение после сдачи поста. Это, пожалуй, займет не более пятнадцати минут.
– Вы, младший сержант Григорьев, не извращайте факты! Я Вам сказал, как ускорить процесс приема и сдачи постов, но не говорил, чтобы Вы игнорировали устав! – рассердившись, сказал Дуванов.
– Но я, товарищ лейтенант, так и не понял Вас, как ускорить процесс приема и сдачи поста? – сказал Аркадий.
– Идите, Григорьев, и действуйте по уставу! – строго сказал Дуванов, растерянно посмотрев на Аркадия. Он знал, что разводящие не требуют с караульных принимать и сдавать посты по инструкции, так как это занимает много времени, и караульные вместо того, чтоб прийти пораньше в тепло, находятся на улице под холодным мокрым ветром. Аркадий тоже знал, что сержанты, назначаемые разводящими, не выполняют инструкцию и не требуют с караульных полного ритуала приема и сдачи постов, но сам он никогда не отступал от требования устава. Поэтому на смену постов он тратил до сорока минут. Это не нравилось не только красноармейцам, но и сержантам подразделения. Недовольство личного состава разводящим Григорьевым как-то передавалось и офицерам, когда они назначались начальниками караула и даже кое-что дошло до сведения командира подразделения капитана Алексеева.
Однажды Алексеев вызвал к себе командира пулеметного взвода старшего сержанта Степанова и спросил его:
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
424
– Скажите, товарищ старшин сержант, почему, когда назначают в караул разводящим Григорьева, все бегут к старшине, чтобы он не назначал их на посты, которые ему подчинены?
Степанов улыбнувшись сказал:
– Это, товарищ капитан, от того, что Григорьев смену постов разводит около сорока минут, в то время, как другие на половину меньше, кому же из сменившихся с постов хочется лишних двадцать минут находиться на холодном ветру. Ну а двухсменщики на ночных постах не успевают добраться до караульного помещения, как их снова поднимают на смену.
– Почему же Григорьев медлит при смене постов? Он же расторопный, молодой, энергичный, грамотный сержант и вдруг такая медлительность? – спросил Алексеев.
– Скорей всего, товарищ капитан, не медлительность Григорьева причиной сему, а принципиальность! Он соблюдает все формальности приема и сдачи поста, как и положено по уставу, а другие сержанты этого не делают, в этом вся задержка смены.
– Вы беседовали с Григорьевым на эту тему?
– Разрешите спросить, товарищ капитан, а как прикажете проводить эту беседу с Григорьевым? Заставить его проводить смену с нарушением требований устава и инструкции?
– Зачем же так, Иван Семенович, он должен реально смотреть на вещи. Если на посту видно, что оборудование, шансовый инструмент пожарных щитов имеются в наличии, зачем же сдающему и принимающему пост все это перечислять? Вы сделайте небольшой расчет и увидите, что на это уходит много времени! Можно скорректировать и другие мелочи, которые стоит упустить в докладах караульных при приеме и сдаче постов, на что также тратится дорогое время. Вообщем подумайте, набросайте небольшой план и вечером приходите, обсудим, составим инструкцию о приеме и сдаче постов в дополнение требованиям устава.
– Слушаюсь, товарищ капитан! – сказал Степанов и хотел было уходить, но Алексеев задержал его.
– Вот еще что, Иван Семенович! Я, при всякой возможности стараюсь наблюдать за действиями Григорьева. Мне думается, Вы согласитесь, что это принципиальный и грамотный в военном отношении сержант, а вот общеобразовательной грамотности у него не хватает. Как убыл от нас подполковник Березин и капитан Шайхутдинов, мы как-то забыли, что ему необходимо учиться. Мы видим проявление его командирских качеств сейчас, то терять для армии будущего офицера в лице Григорьева по меньшей мере неблагородно. Я займусь учебниками за восьмой и девятый класс и буду искать подходящего наставника. Кажется, из управления склада таковые
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
425
есть, а Вы в свою очередь проявите искусство в составлении для Григорьева персонального расписания занятий и особого распорядка дня, да так, чтобы не страдал караул и боевая подготовка.
– Слушаюсь, товарищ капитан!
– Ну, а теперь идите, и все эти вопросы нам необходимо четко и грамотно разрешить!
Степанов вышел из кабинета командира. Два отделения его взвода были в карауле, а третье отделение, которым командовал младший сержант Григорьев должны были заниматься сейчас в физгородке, и он решил проверить ход этих занятий. Придя в физгородок, он застал там лейтенанта Дуванова со своим взводом.
– Григорьев, с третьим расчетом пулеметчиков здесь был? – спросил его Степанов.
– Да, он был, но увидев в физгородке наш взвод, повел свой расчет вон за те холмы. – сказал Дуванов. Степанов направился к небольшим холмам, поросшими зеленой зимней травой. В Сумгаите в феврале степи покрываются зеленым овсюком и при солнечной погоде иногда февральские дни похожи на весенние, и лишь холодные ветры с дождем или снегом снова напоминают о том, что еще зима.
На одной из площадок среди холмов Степанов увидел расчет во главе с Григорьевым. Аркадий показывал своим пулеметчикам приемы новой и модной в то время борьбы САМБО. Обхватив руками первого номера Саидова, он, молниеносно развернувшись, подставил ему свою спину и, резко наклонившись, бросил обучаемого через себя прямо на траву. Саидов, молодой азербайджанец, разгорячившись борьбой, вскочил на ноги и, бросился на Аркадия, желая повалить его на спину. В какой-то мере это ему удалось, и он уже был готов торжествовать победу, как вдруг непонятно от чего снова растянулся на траве, а когда поднялся, Аркадий уже был готов продолжать борьбу.
– Стойте! – скомандовал Степанов.
– Расчет, смирно! – подал команду Аркадий и, печатая шаг, пошел к командиру взвода.
– Товарищ старший сержант! – начал было он, но Степанов движением руки остановил его.
– Почему занимаетесь не в физгородке?
– Товарищ старший сержант! В физгородке занимается взвод лейтенанта Дуванова! – начал было Аркадий, но Степанов снова остановил его.
– Сколько снарядов занимает взвод Дуванова?
– Три, товарищ старший сержант.
– Сколько еще остается снарядов свободными?
– Четыре... – нерешительно ответил Аркадий.
– А вот эти приемы борьбы САМБО надо показывать на мягких
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
426
подстилках или матах. Вы же переломаете бойцам кости, товарищ младший сержант!
– Но здесь же трава, погода, как летняя, вот я и решил показать бойцам несколько основных приемов новой борьбы, товарищ старший сержант! – уныло произнес Аркадий.
– Вы сами-то откудова научились этой борьбе?
– Меня тренировал сержант Самсонов, он такой борьбой владеет в совершенстве и тренировались мы с ним вот на этой самой площадке, товарищ старший сержант.
– Ну, хорошо до конца занятий по физической подготовке осталось семь минут, пусть Саидов поборется с Гаджиевым, они уже знают кое-что?
– Так точно! Кое-что знают! – весело ответил Аркадий и махнул рукой, приглашая Саидова и Гаджиева на середину площадки. Но борьба двух бойцов скоро стала походить на уличную драку, поэтому Степанову и Аркадию пришлось их просто растащить в стороны.
– Вот видите, Григорьев, никакой классики. Я запрещаю Вам заниматься в часы физподготовки этой борьбой! А сейчас ведите расчет на огневую подготовку в огневой городок! – приказал Степанов и, повернувшись пошел в казарму.
После обеда старшина роты старший сержант Багиров объявил отбой. Аркадий проконтролировал, чтоб пулеметчики его расчета были в постели и сам готовился отдыхать, как вдруг дневальный крикнул, что Григорьева вызывает командир роты. Зайдя в канцелярию, Аркадий доложил о прибытии капитану Алексееву, который пригласил Аркадия сесть на стул.
– Вы готовитесь в наряд? – спросил его Алексеев.
– Так точно первым разводящим.
—В наряд Вы сегодня не пойдете. Мы переписали постовую ведомость, первым разводящим вместо Вас пойдет сержант Агалаков.
– Слушаюсь, товарищ капитан! – ответил Аркадий, не понимая куда клонит командир роты.
– Во-первых, Григорьев, я хотел побеседовать с Вами по несению караульной службы. Скажите, за сколько времени Вы производите смену постов?
– За тридцать семь минут, товарищ капитан.
– Но это же более половина часа, почему так медленно?
– Согласно с требованием устава и инструкции необходимо проверить наличие на посту табельного имущества, сигнализации, и потом доклад о сдаче и приеме поста, все это занимает три четыре минуты, семь постов у каждого разводящего, значит только на прием и сдачу постов уходит в среднем двадцать пять минут, остальное время на ходьбу, товарищ капитан. – заключил Аркадий.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
427
– Ну, а если, проверив имущество и сигнализацию в докладе о приеме и сдаче поста не перечислять их, ведь это формальность? На сколько сократится церемония приема и сдачи поста? – спросил Алексеев. Аркадий посмотрел в пол, потом в потолок и сказал:
– Если даже среднепотолочно, по-моему, можно выиграть более минуты, но это будет нарушение инструкции, товарищ капитан!
– Нет, видишь, даже среднепотолочное сберегает нам около десяти минут, для караульных, особенно ночников – это немало. А что касается инструкции, то люди ее делали, люди могут и изменить, не так ли Григорьев?
– Так точно, товарищ капитан, я все понял, значит из-за этого меня отстранили от наряда?
– Нет, Григорьев, не из-за этого. Просто я подумал, что Вы совсем забросили учебу. Нет полковника Березина, убыл от нас замполитрука Панков, да и Ирины твоей не стало, а учиться тебе необходимо, если хочешь стать офицером, да и вообще образование для советского человека неотделимо, не так ли, Григорьев?
– Так точно неотделимо, а кто же будет моим учителем?
– У капитана Брагина жена в свое время преподавала в школе математику, ну, а все остальное надо одолевать самому.
– А как же с учебниками?
– Учебники за восьмой и девятый класс я тебе найду. Так что дерзай с сегодняшнего вечера, я с Дарьей Александровной Брагиной уже договорился. Вы с восемнадцати до двадцати должны быть у Брагиной на квартире.
Для Аркадия снова начались трудные дни учебы. Теперь в наряд его назначали только дежурным по роте и при крайней необходимости в караул. Все остальное время он занимался в ротной библиотеке. Капитан Алексеев порекомендовал Аркадию художественную литературу для обязательного прочтения, и он читал, не зная сна, зубрил главы из Евгения Онегина, делал выписки из высказываний персонажей из произведений Толстого, Достоевского, Шолохова и Гоголя. Сержанты называли его вольноопределяющимся академиком и часто при встречах подшучивали над ним, а некоторые просто называли бездельником.
Но однажды отношение сослуживцев Аркадия к нему резко изменилось в пользу последнего. Двадцать второго февраля из штаба Бакинского округа ПВО прибыл подполковник Исмаилов. Он тщательно проверил боевую подготовку и несение караульной службы военного склада и сделал вывод, что подразделение Алексеева способно выполнять боевую задачу по охране и обороне военного объекта, а на следующий день приказал собрать личный состав военного склада в клубе, где прочитал лекцию о происках фашисткой разведки, о том, как наши контрразведчики разоблачают эти происки врага и уничтожают
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
428
шпионские-диверсионные группы.
– Не было бы разгрома немецкой группировки под Сталинградом и не наступали бы войска Закавказского и Северокавказского фронтов, если бы не отличная работа наших контрразведчиков. И на вашем складе проявили бдительность при задержании диверсантов такие как старший сержант Степанов, рядовой Григорьев, Касумов и Петренко. А осенью прошлого года капитан Брагин и снова, теперь он уже сержант Григорьев, помогли раскрыть и обезвредить хорошо организованную группу вражеских диверсантов. В связи с чем от имени Президиума Верховного Совета СССР капитан Брагин и сержант Григорьев награждены орденом Красной звезды. Прошу подняться им сюда на сцену.
Аркадий, крайне взволнованный вместе с капитаном Брагиным поднялись на сцену клуба, и Исмаилов, каждому вручил ордена и удостоверения к ним.
– Служу Советскому Союзу! – сказал Аркадий и после того, как такие же слова произнес и капитан Брагин. Он вдруг обратился к Исмаилову с уточнением:
– Товарищ подполковник! Вы, наверное, ошибочно назвали меня сержантом, я же младший сержант!
– Нет, Григорьев, я не ошибся, приказом командующего бакинского округа ПВО Вам присвоено воинское звание сержант. – сказал Исмаилов и вдруг подошел к Аркадию и крепко прижал его к себе. В зале захлопали так, что можно было бы эти хлопки смело назвать бурными аплодисментами.
Дарья Александровна всерьез взялась за обучение Аркадия и не только по математике, но и по химии, так как этот предмет она знала не хуже математики. Каждый раз, когда Аркадию необходимо было идти на квартиру к капитану Брагину, он тщательно проверял решенные им примеры и задачи по алгебре, по геометрии и по химии. Насколько Дарья Александровна была добра и гостеприимна, настолько же она была строга, принципиальна, когда дело касалось учебы ее воспитанника. Перерыв в занятиях принуждал Аркадия много времени тратить на повторение подзабытого материала, а крайне принципиальное отношение к нему Брагиной в какой-то степени ущемляло его самолюбие, и иногда он чувствовал себя беспомощным.
Однажды, запутавшись в решении уравнения с двумя неизвестными, он вдруг в отчаянии произнес:
– Не выйдет из меня ничего путного, умом я не дорос до этой алгебры, скажите капитану Алексееву об этом и прекратим бесплодную трату времени со мной!
– Да, Аркадий, я не ожидала от тебя такого упадка духа! Конечно же говорить капитану Алексееву об этом я не с обираюсь, но тебе скажу
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
429
вот что: математика дается тем, кто постоянно усидчиво занимается ею, а ты хотел решить эту проблему кавалерийским наскоком. Занимайся регулярно, больше решай примеры, задачи, учи и осмысливай теоремы, вот критерий для овладения этим предметом! Что касается твоего умственного недоросля, скажу откровенно, способности у тебя в наличии имеются, и я надеюсь, что когда-то тебе будет стыдно за произнесенные тобой эти слова отчаяния!
Через две недели Аркадий уже понял правоту Дарьи Александровны. Удачно решив несколько задач и примеров, его настрой значительно повысился, а когда Дарья Александровна напомнила ему ту минуту отчаяния, он покраснел и сказал:
– Да, я тогда был не прав, спасибо за урок!
– Хорошо, что понимаешь и признаешь свои промахи! – сказала она.
Вернувшись в подразделение, Аркадий в первую очередь шел в столовую, где на него дежурный по подразделению оставлял расход. Старший повар Грот, выдавая в миске порцию каши, как всегда накладывал Аркадию почти двойную порцию.
– Студентам, всегда труднее всех! – говорил он, сдабривая кашу вкусным желтоватым подливом.
– Спасибо, дядя Сеня! – благодарил Грота Аркадий с аппетитом принимаясь за еду. Поужинав, он направился в казарму. Дневальный, увидев Аркадия сразу же подал ему конверт. Почерк на конверте Аркадий узнал, это было письме от брата. Открывая на ходу конверт, Аркадий направился было в пулеметный взвод, но дневальный передал приказание старшины, чтобы он, Аркадий, присутствовал на собрании всего личного состава подразделения в ленкомнате.
– А что за собрание? – спросил Аркадий.
– Там капитан Барабин проводит беседу, товарищ сержант! – сказал дневальный. Аркадию, чертовски не хотелось слушать Барабина, который хотя и был политработником, даром слова не обладал. Нехотя Аркадий, спрятав письмо от брата в нагрудный карман гимнастерки, вошел в ленкомнату.
– Садитесь, товарищ сержант! – сказал Барабин, увидев вошедшего Григорьева, и продолжил свою беседу. Он сбивчиво объяснял, что после разгрома фашистов под Сталинградом Красная Армия перешла в решительное наступление почти на всех фронтах. Перешли в наступление и войска нашего Закавказского фронта. Потом он что-то говорил об усилении бдительности воинов нашего подразделения, о строгой дисциплине, о боевой готовности, приводил примеры недисциплинированности, путаясь в изложении и словах, а иногда, что-то вспоминая, делал большие паузы. В душе Аркадий негодовал. «Отнимает личное время бойцов и еще раз подтверждает
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
430
свою глупость!» Аркадий, не отводя глаз смотрел на политическую карту СССР, висевшую на стене. Барабину же показалось, что сержант Григорьев, задумавшись над чем-то, не слушает его выступление.
– Григорьев! Вы все еще думаете над своими проблемами в учебе? Пора бы уж спуститься на грешную землю! – сказал Барабин. Все засмеялись, повернув головы на Аркадия. Немного смутившись, Аркадий вскочил на ноги и с иронией ответил на неудачную шутку– замечание Барабина:
– Мои учебные и служебные проблемы мною решаются вполне удовлетворительно, а вот Вам свои служебные проблемы надо было решить задолго, до того, как стать политработником!
В ленкомнате воцарилась мертвая тишина. Никто не ожидал такой дерзости от Аркадия. Барабин растерялся, лицо его побледнело, но сдержав гневен сказал:
– Садитесь, Григорьев, потолкуем после беседы. Аркадий опустился на стул и тут только стал осознавать свой нетактичный поступок, граничащий с грубостью по отношению к замполиту. «Черт меня дернул за язык!» – думал он, теперь уже явно не слушая что-то говорившего Барабина.
После окончания беседы Аркадии ждал, что его вызовут в канцелярию, но его никто не вызывал. Наконец дежурный по роте объявил отбои, и Аркадий лег в постель. О сне нечего было и думать, он даже забыл про письмо от Филиппа и лежал в кровати, заложив ладони на затылок. Ответственности, как наказания он не боялся, заслужил, значит должен быть наказан, а вот какое-то непонятное чувство стыда за дерзость терзало его. Казалось бы, сказанное им в адрес Барабина было вполне справедливым, какой он политработник, когда двух слов не может связать, но сказанное Аркадием было преподнесено им в форме поддевки, как бы выстрелом из-за угла. «Уж не подлость ли это с моей стороны?» – думал он. Сон все-таки одолел воспаленный мозг Аркадия, и он проспал до самого подъема. После физзарядки и умывания к утреннему осмотру пришел командир подразделения и, когда строились на завтрак, Аркадий рассчитывал, что капитан Алексеев вызовет его к себе, но никто его не вызвал ни до завтрака, ни после.
Начались занятия по боевой подготовке, и лишь старший сержант Степанов с какой-то едва заметной усмешкой посмотрел в сторону Аркадия, но ничего не сказал. Перед обедом старшина Багиров сообщил Аркадию, что он заступает в караул старшим патрулем по периметру, это обрадовало его. В карауле наедине с собой будет достаточно времени обдумать свой поступок и оценить свою виновность.
После обеда, когда состав личного состава заступающих в наряд должен был отдыхать, Аркадии мельком заметил, как в канцелярию
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
431
прошел Барабин. «Какой бы он ни был политработник, но я поступил по отношению к нему подло!» – думал Аркадий и решил извиниться. Решительным шагом он подошел к двери канцелярии и открыл ее.
– Разрешите войти, товарищ капитан!
– Войдите, товарищ сержант! – ответил Барабин. В канцелярии Аркадий увидел сидящего за столом Барабина, на лице которого была заметна печать скорби.
– Товарищ капитан! Я вчера по отношению к Вам совершил подлость, я прошу вас извинить меня за этот поступок и одновременно прошу наложить на меня дисциплинарное взыскание, какое сочтете нужным. Барабин с любопытством посмотрел на Аркадия и сказал:
– Вот Вы как, сержант Григорьев? Сначала поступок, а потом обдумываете, хорош он или плох? На своем надо стоять твердо! Вчерашним заявлением вы ведь подписали мне приговор и решили мою судьбу. Да, да, именно судьбу! Я звонил вчера в Баку и мою неоднократную просьбу удовлетворили. Уезжаю в Черноморскую группу строевым командиром. А что касаемся взыскания и извинения, это Вы напрасно. Вы, хотя и в грубой форме, но сказали мне правду, подлости, в чем Вы обвиняете себя, здесь с Вашей стороны нет. Подлость – это когда тебе в глаза улыбаются, а за глаза – в хвост и в гриву! Так что я не в обиде на Вас, сержант Григорьев, скорей наоборот, а теперь идите отдыхать, Вы ведь заступаете в наряд?
Аркадий продолжал стоять перед Барабиным, не зная, что ему делать. То, что он услышал от Барабина, круто изменило его представление об этом нескладном на вид офицере, и ему снова стало перед ним нестерпимо стыдно.
– Товарищ капитан, а не можете ли Вы походатайствовать за меня?
– О чем же за Вас ходатайствовать? Вы молод, нашли в себе силу воли учиться по программе общеобразовательной школы, имеете правительственные награды, по службе принципиален, у Вас Григорьев завидное будущее!
– Я не об этом, товарищ капитан, я очень хотел бы поехать с Вами вместе в Черноморскую группу на передовую!
– Хм! Но Вам же только в августе исполнится шестнадцать, кто же даст разрешение о направлении Вас на передовую. Нет Григорьев, Вам надо служить в этой части до совершеннолетия, а там, как говорит капитан Алексеев, в военное училище. Станете офицером, вот тогда и на передовую!
– Да, но тогда и воина кончится!
– Вот и хорошо, целым останетесь, а для Вас, Григорьев, война – это вроде как развлечение что ли? Поймите Вы, юноша, что война – это боль, кровь, мучение и чаще всего смерть!
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
432
– Я вчера получил письмо от брата, он как раз воюет в составе Черноморской группы, пишет, что пока пули и осколки минуют его, а воюет он с ноября сорок первого, с Севастополя начал.
– Что ж, кому как везет, но гибнет на передовой много людей, война – это мясорубка, а Вы Григорьев еще должны подрасти для всего этого. Ну, а если для Вас войны не достанется, то скажите спасибо судьбе!
– Но Вы, же, товарищ капитан, всегда говорили о советском патриотизме, о чести, совести, о самопожертвовании, о Родине, которую защищать обязаны все от мала до велика!
– Говорил, Григорьев, и сейчас скажу, что в этом и есть истина советской действительности, но это не значит, что на фронт надо посылать детей. Существует в каждом государстве неписанный закон этики. Родину от врага обязаны защищать граждане, способные это сделать и отнюдь не старики и не дети.
– Но я же не ребенок, товарищ капитан!
– Судя по тому, что Вы одеты в военную форму, на Ваших петличках сержантские знаки различия, скоро вот погоны оденете, судя по Вашим правительственным наградам, которых нет ни у меня, ни у Алексеева, Вы Григорьев не ребенок, но если направить Вас на передовую, это позволит направлять и других таких же как Вы, а чем они хуже Вас? Тогда полетит ко всем чертям этот закон этики, и Вы считаете это в порядке вещей?
– Нет, конечно, не считаю, но для меня, товарищ капитан, можно и исключение сделать.
– Ишь ты, желаешь привилегий значит, исключительность свою, почувствовал, а еще хочешь стать офицером! – сказал Барабин, вдруг в обращении к Григорьеву перешел на «ты».
– Я же не бочку с вареньем прошу, а Родину защищать. – сказал Аркадий.
– А это все равно, раз считаешь себя исключением из правил, то и бочку варенья заберешь и другим не дашь!
– Что Вы такое говорите, товарищ капитан, да я последним куском хлеба поделюсь – начал было Аркадий, но тут же осекся, вспомнил, как он вчера с успехом поедал в столовой двойную порцию каши и, наверное, с тройной порцией подливы.
– Хватит, Григорьев, иди отдыхай, а то заснешь в карауле во время выполнения боевой задачи и обвинишь в этом меня. Иди и подумай обо всем, что мы тут обговорили, да кстати, давай простимся, я завтра уезжаю в Баку и, по всей видимости, сюда уже не вернусь.
Барабин подал Аркадию руку и крепко пожал его еще не совсем окрепшую ладонь. Подавленный от стыда, смущенный Аркадий вышел из канцелярии и, подойдя к своей кровати быстро разделся, юркнув под
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
433
одеяло. Заснуть за два с половиной часа, которые определены распорядком перед заступлением в наряд, ему не удалось. Аркадий до самого подъема думал о капитане Барабине, которого вероятно никто не знал, и никто не понимал.
В карауле всю длинную зимнюю ночь, даже во время патрулирования по периметру охраняемого объекта Аркадий был не разговорчив. К нему обращались, его что-то спрашивали, начальник караула давал какие-то указания, Аркадий в общем-то все воспринимал, автоматически отвечал на вопросы и нес службу по инерции строго по уставу, но мысль о неблаговидном поступке по отношению к Барабину, терзала его. «Нельзя судить людей по каким-то внешним признакам или по красноречию, глубину души каждого человека за короткий период познать невозможно, а познаешь – откроешь кладезь качеств, которые полностью перевернут представление об этом человеке!» – думал Аркадий.
К середине февраля Дарья Александровна ознакомила Аркадия с вопросником по математике, по геометрии и по тригонометрии, который она составила для него. Она предложила ему подготовиться к экзаменам, которые планировала принять от него в конце апреля.
– Но ведь, Дарья Александровна, я не сумею за эти полтора месяца освоить такой объем материала! – воскликнул Аркадий.
– Я считаю, что освоить этот материал за полтора месяца с твоими способностями вполне реально. Я договорилась с Николаем Захаровичем, чтоб тебя в течение этого периода не назначали в караул и как можно меньше привлекали к занятиям по боевой подготовке. Николай Захарович мой план утвердил. Теперь очередь за тобой! Я рассчитываю на твое упорство, усидчивость и конечно способность!
– Но к чему такая спешка, Дарья Александровна?
– А к тому, Аркадий, что муж через неделю убывает на фронт, а я в мае месяце уезжаю к родителям в город Киров, там буду жить и работать.
– Значит, капитан Брагин покидает нас? Как бы я хотел уехать вместе с ним, мне так хочется туда, где сражаются с врагом за Родину!
– Глупышка! Сражаются за Родину с врагом взрослые, а ты еще совсем мальчишка! – сказала Брагина и глаза ее повлажнели. Аркадий сердито надул губы и опустил голову.
– Мне, Дарья Александровна, доверяют боевое оружие, военный объект, я командую пулеметным расчетом, но почему меня даже Вы считаете мальчишкой? Когда это все кончится для меня? – сказал Аркадий.
– Эх, дорогой Аркадий! Это кончится очень скоро. Ты даже не заметишь, как вдруг однажды к тебе неожиданно, очень не кстати, придет старость.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
434
– Старость? Не надо смеяться надо мной, Дарья Александровна, это мне пока не грозит, а здесь мне чертовски надоело заступать в наряд, ходить на занятия по боевой подготовке, эту науку я давным-давно усвоил на отлично!
– Вот что я тебе с кажу, Аркадий. Пока у тебя есть возможность служить здесь и к тому же овладевать знаниями в объеме школьной программы, живи и радуйся судьбе! Очень скоро ты поймешь, что образование – это твое богатство, которое никто никогда отнять у тебя не сможет!
С этого дня Аркадий с утра до вечера занимался только математикой. Днем, отдохнув немного в тутовом садике, он снова садился за учебники, а вечером, как было условлено к восемнадцати часам он шел к Дарье Александровне на консультацию, которая к этому времени приходила с работы.
Так прошли половина марта и две декады апреля. В это время Дарья Александровна сумела преподнести Аркадию основной материал по математике за среднюю общеобразовательную школу и в какой-то степени закрепила у него эти знания.
Однажды в субботу она отложила тетради и предложила Аркадию в воскресенье устроить себе от занятий отдых. Это ее предложение Аркадий встретил с радостью. На следующий день он с сержантом Моховым договорился сходить в сумгаитский рабочий поселок, где на берегу моря в одном из шлакоблочных помещений работало фотоателье. Сфотографироваться они с Моховым давно планировали и отпросившись у старшины Багирова, они получили увольнительные записки и вот прямиком по степи сержанты направились к берегу моря.
До поселка добрались только к одиннадцати часам. Решили сначала искупаться в море, а потом уж разыскивать фотоателье. Увидев поселок, берег моря, Аркадий вспомнил, как приехал с Филипом в Сумгаит, как в первый раз пошел на море купаться с дядей Петей, это было незабываемое впечатление и теперь, наслаждаясь в теплой морской воде, он думал о своих первых днях в этом многолюдном в то время поселке. Теперь этот поселок почти без людей, лишь несколько бараков были заселены жителями в основном женщинами с детьми и старики. Отсюда была видна контора строительного управления. Все помещения пустовали и в разбитых стеклах рам свистел ветер. Закончив купание Аркадий и Мохов пошли разыскивать барак где размещалось фотоателье. Наткнувшись на вывеску и витрину с фотографиями, они открыли дверь в барак, там внутри в большой комнате они увидели несколько переносных белых экранов и два юпитера. Их встретил пожилой азербайджанец, который тут же предложил им садиться на подставленные им стулья. Наконец он выкатил огромную деревянную
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
435
съемочную камеру. Сначала друзья снялись вдвоем, затем каждый отдельно. Заполняя квитанции, фотограф спросил:
– Вы с военного склада? Мохов кивнув головой, сказал: «Да». Получив квитанции, друзья вышли из барака и пошли вдоль берега, затем повернули к шоссе.
– Зачем ты сказал, что мы с военного склада? – сказал Аркадий.
– Какая тут тайна, в поселке каждый пацан знает этот склад, да и нас знают, как облупленных. – ответил Мохов. Они, перейдя шоссе, пошли степью напрямик. Когда рабочий поселок скрылся в знойном мареве, Аркадий заметил в степи всадника, который, пустив коня крупной рысью, быстро догонял их.
– Посмотри, Юра, назад! – сказал Аркадий, и они оба почувствовали под ложечкой холодок страха. Аркадий знал, что, хотя диверсионная организация «Апшерон» была разгромлена, но случаи нападения на военнослужащих еще продолжались. Осмотревшись вокруг, они увидели в стороне не далее шестидесяти метров ломаную линию траншеи, которая заканчивалась круглым железобетонным колпаком, сооруженным еще летом прошлого года.
– Пошли туда! – крикнул Мохов, указывая рукой на бетонный колпак. Друзья изо всех сил бросились бежать к ДОТу. Всадник, пустив коня в галоп, был на расстоянии не более ста метров, когда Мохов с Аркадием спрыгнули в траншею.
– Эй, вы, аскеры! Выходите, я вам ничего дурного не сделаю! – крикнул всадник. Друзья не ответили, они по траншее, преодолев два зигзага траншеи вбежали во внутрь бетонного колпака и через входное отверстие увидели того, который был верхом не коне молодей азербайджанец с черной бородкой не скулах его лица. За спиной на ремне у него торчало двуствольное ружье. Спешившись и, сняв из-за спины ружье он по брустверу пошел вдоль траншеи в направлении бетонного колпака, в котором укрылись Мохов и Аркадий.
– Юра! Там по правую сторону колпака в траншее валяется разбитый деревянный «еж», скорей тати его сюда! – сказал Аркадий. Мохов затащил в ДОТ кучу деревянных брусков перепутанных колючей проволокой. друзья быстро отодрали проволоку от брусков и по одному увесистому бруску взяли в руки. Это все-таки было оружие, которым можно было защищаться. Они встали по обе стороны входа в колпак и приготовились к обороне.
– Бить без промаха, только по башке! – сказал Аркадий.
Очень скоро друзья услышали глухой звук спрыгнувшего с бруствера на дно траншеи чернобородого. Было слышно его шаги, которые приближались к колпаку. вскоре они увидели его фигуру в проеме входа в колпак.
– Выходи! Я вас все равно пристрелю! Мне нужен только
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
436
молодой аскер по фамилии Григорьев, он должен умереть за Ибрагимова, а ты, второй, фамилия твоя Мохов будешь жить, отпущу тебя с миром! – кричал чернобородый, но входить во внутрь колпака не решался, друзья услышали два щелчка взводимых курков ружья.
– Последний раз говорю – выходи! – в истерике закричал чернобородый. Подождав еще с минуту и не получив ответа, он выстрелил в темный проем входа, но в бетонном колпаке молчали. Тогда прозвучал второй выстрел и, когда ветерок развеял пороховой дым. Мохов увидел чернобородого, который выбросив на землю еще дымящиеся гильзы, стал доставать патроны из своего патронташа.
– Пошли! – крикнул Мохов Аркадию. Они выскочили из бетонного колпака и бросились на чернобородого. Мохов занес над его головой свой брусок, но чернобородый, отразив ружьем этот удар, сбил Мохова с ног. В тот же момент Аркадий, подскочив слева, изо всех сил саданул чернобородого по голове, но и этот удар бруска он также отразил при помощи ружья, и, зло сверкнув глазами, отбросил в сторону ставшее не нужным ружье, выхватил из-за пояса сверкнувший на солнце кинжал. Аркадий отчетливо вспомнил уроки сержанта Самсонова, приемы обезоруживания противника с ножом в руках. Этот прием он отработал до автоматизма, поэтому он смело бросился к чернобородому, который стремился ударом кинжала в грудь, поразить Аркадия. Но случилось невероятное, шестнадцатилетний подросток стремительным движением левой руки отвел руку противника, в которой был кинжал, в сторону и, захватив у локтевого сустава, резким движением вывернул ее за спину чернобородого:
– Аааа...! Шайтан, сломаешь руку! – заорал чернобородый, роняя кинжал, он упал на дно траншеи. Классический болевой прием, которому постоянно учил Аркадия сержант Самсонов удался, хотя противник был старше и сильнее Аркадия.
– Давай ремень! – крикнул Аркадий Мохову, заламывая за спину чернобородого вторую руку. Перетянув ему кисти рук в запястьях ремнем, Аркадий вместе с Моховым вытащили чернобородого из траншеи. Забрав у пленника патроны, Аркадий зарядил ружье, а Мохов попытался поймать коня, но конь ему не поддавался. Увидев это, чернобородый зацокал языком, и конь послушно подошел к нему, но стоило Мохову протянуть руку к уздечке, как конь отпрянул в сторону и, отойдя метров на двадцать, навострив уши, звонко заржал.
– Оставь его, он сам пойдет за нами. – сказал Аркадий и ткнув стволом ружья в спину чернобородому сказал:
– А ну, пошли!
– Куда вы меня думаете сдать? – процедил сквозь зубы чернобородый.
– Куда нужно, туда и сдадим. – сказал Мохов.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
437
– Запомните, я все равно убегу, а вас обоих из-под земли достану! – скрипнув зубами, сказал чернобородый.
– Давай, шагай без истерики, посмотрим еще кто кого достанет! – сказал Аркадий.
– Ух, шайтан, попадетесь ко мне, на части буду резать, глаза выкалывать, верблюжью колючку в зад вставлять!
– Еще одно слово и придется вставить в твой поганый рот кляп! – сказал Аркадий.
– Это у вас, гяуров, поганый рот, мы правоверные и все у нас освещено аллахом! – горячился чернобородый.
– Ты лучше скажи, кто это такой Ибрагимов Рафик, за которого ты меня хотел пристрелить? – спросил Аркадий.
– Ты не знаешь Ибрагимова по кличке Саат? Его из-за тебя арестовали нквдэшники? – сказал Чернобородый.
– Откуда мне знать? Понятия не имею о ваших бандитских кличках! – сказал Аркадий.
– Постой! Ты же молодой аскер с военного склада? Твоя фамилия Григорьев? – спросил чернобородый.
– Ну, я, конечно, и фамилия моя Григорьев.
– Ты же был у нас в плену?
– Ну и что, был да всплыл!
– Ты бежал из плена и из-за тебя арестовали Акара, ну и потом Рафика Ибрагимова. Рафик мой родной брат и я должен отомстить за него, а поскольку его арестовали из-за тебя, мстить я буду тебе!
– Теперь не отомстишь! – сказал Аркадий.
– Убегу, из-под земли достану, а отомщу! – снова сквозь зубы процедил чернобородый.
В подразделении Аркадий доложил о случившемся капитану Алексееву. Задержанного поместили в пустующее помещение вещевого склада. Алексеев незамедлительно доложил обо всем в штаб округа бакинского ПВО и в этот же день задержанного увезли в Баку. Его коня поймали на второй день и как ни пытался Алексеев оставить коня в своем подразделении, все же его забрали в штаб армии.
В первомайский праздник на военный склад прибыл сам подполковник Исмаилов. Он как всегда занялся проверкой караульной службы подразделения Алексеева. После завершения своей официальной части Исмаилов вызвал в канцелярию Аркадия и Мохова. Прежде всего он поблагодарил их за задержание одного из диверсантов уже не существующей диверсионной группы Арнольда Вейтлинга – Ибрагимова. Кроме всего, командующий Бакинским округом ПВО приказал поощрить вас обоих ценными подарками. Пожав им руки, Исмаилов отпустил их, но задержал у себя Аркадия.
– Ну, снова ты у меня отличился! Говорят, ты владеешь приемами
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
438
САМБО?
– Так точно, товарищ подполковник, немного обучался такой борьбе!
– Кто тебя научил?
– Мой командир и друг сержант Самсонов.
– Он сейчас здесь или в карауле?
– Он сейчас на фронте, фашистов бьет в десантных войсках.
– Мда... Ну, а ты, Аркадий, кроме ценного подарка что бы ты хотел лично от меня? – улыбнувшись, сказал Исмаилов.
– Я очень бы хотел от Вас, товарищ подполковник, чтоб Вы походатайствовали о направлении меня на передовую бить фашистов!
– Сколько тебе, говоришь стукнуло на сегодняшний день?
– В августе пойдет семнадцатый год, и я же готовый классный пулеметчик! – словно в чем-то провинившись, сказал Аркадий.
– Извини, Аркадий, но в этом я тебе помочь не смогу. Пойми наконец, что это противозаконно, а мы призваны строго соблюдать закон. Ты вон как иконостас сверкаешь: медаль, орден, скажу тебе по секрету, хотя командующий просил не говорить тебе до времени, с девятой армии мы получили запрос о тебе, ты и там отличился в прошлом году под Моздоком, из этого запроса я понял, что за бой сержант Самсонов, который учил тебя приемам борьбы САМБО и младший сержант Григорьев награждены медалями «За отвагу». Думаю, можно уже и поздравить тебя с этой наградой!
– Служу Советскому Союзу! – печально ответил Аркадий.
– Ты что недоволен наградой?
– Доволен, товарищ подполковник, спасибо, только не доволен, что меня не считают за солдата.
– Тебе, Аркадий, командующий присвоил воинское звание сержант, а ты говоришь не считают за солдата.
– Что толку с того, когда со мной обращаются как с мальчиком, маминым сыночком.
– Ну вот, что Аркадий, ты уж действительно начинаешь капризничать как мальчишка! Пойми одно, что на фронт тебе нельзя по закону и все тут! Иди и служи здесь, пока тебе не стукнет семнадцать. Все до свиданья, Аркадий!
Исмаилов пожал ему руку и уже более примирительно сказал:
– Я вот взрослый, подполковник, каждый месяц пишу командующему и в Москву рапорта, чтоб меня тоже направили на передовую, а мне говорят, служи там, где тебе приказывают, вот и служу.
Аркадий вышел из канцелярии крайне огорченный. Он держал подполковника Исмаилова про запас. Он был уверен, что Исмаилов поможет ему по направлению его в действующую армию. После сегодняшнего разговора с ним он понял, что теперь обращаться с этим
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
439
вопросом некуда!
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
440
Глава двадцать восьмая
Хумлатов беспрепятственно перешел линию фронта и снова явился в Алагир к своему давнему приятелю майору Бруммеру. За удачно проведенную операцию по внедрению в автороту штаба стрелковой дивизии русских, уничтожение офицеров штаба этой дивизии, изъятие из сейфа начальника штаба секретных документов, Хумлатов был представлен Бруммером к награде, а начальник отдела генерального штаба «Восток» подполковник Гелен, все еще находящийся к этому времени в Ростове, при беседе с Хумлатовым, вручил ему награду фюрера – Железный крест второй степени с новенькими погонами капитана Абвера. Кроме всех почестей, ему был предоставлен отпуск на двадцать суток с выездом в один из лучших курортов Германии.
После всех перенесенных трудностей пребывания на Восточном фронте и перипетий, происшедших с ним за последние месяцы, отдых на курорте в местечке Карлсбаде среди экзотической природы, лечебных источников и роскошных отелей, показались Хумлатову земным раем. Он вдруг почувствовал, что в его жизни наступил период крутого взлета, везения и удач. Оказывается, не такой уж он растяпа, как однажды назвал его начальник школы Абвера полковник, фон Ульман. Как бы он хотел именно сейчас встретиться с ним и утереть ему его длинный аристократический нос. Когда его зачислили в Грузинский легион, он посчитал тогда, что его карьера кончилась, но все-таки судьба сжалилась над ним, и вот он, в чине капитана Абвера, с орденом Железного креста находится на лучшем курорте в Судетах! «Но почему судьба? Разве я сам не проявил находчивость, умение, чутье разведчика и мужества, чтобы все свершилось со мной именно так!» – думал Хумлатов, потягивая из бокала игристое чешское вино в холле отеля.
В это же время в небольшом городишке Цоссене, в предместье Берлина встретились начальник управления разведки и контрразведки Абвера Канарис с начальником отдела генерального штаба рейхсвера по иностранным армиям и Востоку – Геленом. Поддерживаемый по службе начальником генерального штаба Рейхсвера генерал-полковником Гальдером и теперь, после отстранения Гитлером от должности последнего, Гелен вел себя с адмиралом Канарисом более покладисто, чем это было раньше, хотя в тайне души ненавидел гордого и спесивого адмирала.
Войдя в кабинет шефа Абвера, Гелен небрежно, поднятием ладони, поприветствовал его вполголоса:
– Хайль!
– Садитесь, господин полковник! – не ответив на приветствие гостя, властным голосом произнес Канарис. Гелен уютно устроился в
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
441
глубоком кожаном кресле и, глядя в глаза адмирала, сказал:
– Я противник предисловий, поэтому скажу сразу, что после февральского координированного совещания прошло несколько месяцев, а наши с вами отношения, да и дела желают быть лучше, господин адмирал!
– Что касается наших отношений, то я бы в некоторой степени не спешил с выводами, господин полковник, а дела всегда можно оценить по-разному. Но раз уж Вы так заговорили, господин полковник, то, по всей вероятности, Вы имели ввиду активизацию действий британской разведки? – сказал Канарис.
– Совсем нет, я имею ввиду, что наши разведдонесения в генеральный штаб, особенно с восточного фронта, не принимаются всерьез, а это грозит новым потрясениями! – ответил Гелен.
– И что же Вы предпринимаете против такого равнодушия к нашей работе, господин полковник? – с сарказмом спросил Канарис, прекрасно понимая цель прибытия к нему этого хитрого, но уже прославленного шпиона.
– В этом разрезе я, как начальник отдела генерального штаба, предпринять что-либо кардинального ничего не могу, а смогу лишь предложить Вам, господин адмирал, согласовывать наши донесения, особенно те, которые сразу же поступают к фюреру! – стараясь быть спокойным, сказал Гелен. Он знал, что Шеленберг, Кальтенбрунер и даже из ведомства Канариса, генерал Бентивегни уже давно с неприязнью относятся к шефу, возглавляющему Абвер, который после сокрушительных военных неудач на восточном фронте и в Африке, все более в глазах Гитлера утрачивал свое былое значение, но все еще являлся грозным конкурентом управления РСХА, возглавляемого Кальтенбрунером, куда из трех силовых отделов входила в СД зарубежная служба во главе с бригаденфюрером СС Шелленбергом.
– Я полагаю, господин полковник, что и ранее в наших с Вами донесениях, как в генеральный штаб, так и непосредственно фюреру, никаких расхождений не могло и быть, так как делаем одно дело! – возразил Канарис, явно давая понять этому талантливому выскочке Гелену, что разговор на эту тему излишен.
– Я понимаю, господин адмирал, что Вам нелицеприятен этот разговор, но после того, как вашу штаб-квартиру на Трипиц-Уфер разнесли бомбы союзников и Вы перебазировались в Цоссен, Вам стало сложнее общаться с генеральным штабом и самим фюрером, поэтому я предлагаю совместные действия при составлении разведывательных донесений, тем более, что и мой отдел я планирую перевести сюда в Цоссен. – сказал Гелен.
– Пока в Цоссене, господин полковник, для наших штаб-квартир нет условий, даже мои подразделения и службы органа «Цеппелин» не
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
442
все дислоцированы здесь, часть из них я разместил в тесных помещениях Эйхе близь Потсдама.
– Мне известно об этом, господин адмирал, но я все-таки надеюсь, что мне удастся найти помещения в Цоссене и для моего отдела, в Берлине стало небезопасно от бомбежек, да и я предпочитаю работать с Вами совместно, думаю, что такие усилия могут нам всем дать желаемый результат. – сказал Гелен, все еще надеясь вызвать Канариса на откровенность и вынудить последнего высказать свое мнение в адрес Гитлера, который за последние месяцы, одержимый фантастическими идеями и своей непогрешимостью, перестал обращать внимание на какую-либо информацию, представленную ему всеми каналами разведки.
Канарис в свою очередь прекрасно понимал цель частных посещений его ведомства Геленом, и осознавал правоту его слов в адрес Гитлера, который действительно чем дальше, тем больше терял интерес к информации и выводам разведорганов и даже довольно холодно стал относиться к нему, шефу всемогущего Абвера. Канарис вспоминал период расцвета своего предприятия, это было в начале тридцать седьмого, тогда Гитлер открыл Абверу зеленую улицу по внедрению целой цепи немецких шпионов в Англии. Ответственного за англо-американское направление Канарис назначил тогда Карла Буша, ветерана разведки, Буш создал в Великобритании две шпионские сети, первая была из мелких шпионов-девушек, которые засылались в качестве домашней прислуги в домах важных английских особ. Эти девушки были пропущены через Гамбургскую школу немецкой разведки Абвера, где они изучали кулинарию, и работу на передатчике. Шпионки должны были собирать различную информацию. Сеть эта по плану Буша являлась второстепенной и была прикрытием второй, более глубокой законспирированной. До тридцать девятого года обе эти сети работали по плану и давали, ценную информацию. Тогда еще Канарису было неизвестно, что его недремлющий враг и коллега полковник Хинчли Кук из ЭмАй-5, шеф контрразведывательной службы военного министерства Великобритании, разоблачил всю немецкую агентуру при помощи маленькой парикмахерши миссис Джесси Джордан, которая являлась центральным почтовым ящиком широкой немецкой шпионской сети в Англии. Кук не прибегнул к обвальным арестам, а просто решил использовать немецких агентов для дезинформации Абвера, подбрасывая им ложные сведения в различных отраслях английских военных ведомств.
С началом войны с Советской Россией немецкие шпионские сети в Англии были ликвидированы, именно в тот самый момент, когда Абвер в них крайне нуждался. Это было первым крупным поражением Канариса. Вторым его поражением было начало сорокового года, когда
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
443
один из агентов в Англии, работавший на секретном передатчике, сообщил, что имеет ванную информацию, которую не решается передать по радио и просил перебросить его в Германию, Канарис с большим трудом для переброски агента из Англии, выпросил у Гитлера подводную лодку, которая, прибыв в условленное место, чтобы забрать агента, всплыла на поверхность и была тут же уничтожена, поджидавшими ее английскими миноносцами. Положение Канариса тогда было крайне щекотливым, назревала опала, но его спасла удача в радиоигре.
В сороковом году осенью в Нидерландах случайно удалось арестовать английского шпиона. Ближайший помощник Канариса Шрейдер решил взять радиосеть этого агента под свой контроль. В течение нескольких месяцев он не смог реализовать свой план, но все же при помощи двух агентов Абвера, которые под видом голландских патриотов, установили с подпольем контакт. Они узнали, что в Гааге работает тайный передатчик и установили дом, в котором он располагался.
Уже в начале сорок второго года они сообщили, что очередная передача намечена на шестое марта. В этот день к указанному дому подъехал автофургон, в котором находился Шрейдер и его помощник. Когда закончилась передача, из дома вышли двое, которые были тут же арестованы Шрейдером. Вот через эту радиостанцию служба контрразведки Абвера затеяла с английскими службами радиоигру, которая выдала в руки гестапо всю подпольную организацию. За два года и пять месяцев радиоигры Абвер выманил у англичан белее пятидесяти агентов и получил огромное количество взрывчатки, оружия, боеприпасов, передатчиков, пятьсот тысяч голландских гульденов и значительные суммы в другой валюте. Это была крупная победа Канариса, которая вполне реабилитировала его от прошлых неудач.
Еще в феврале сорок второго года по инициативе Канариса был создан специальный разведывательно-диверсионный орган под условным названием «Цеппелин». Этот орган предназначался для подрывной деятельности по политическому разложению тыла противника. Канарис убедил Гитлера, что «Цеппелин» путем заброски агентуры в тыловые регионы России окажет неоценимую помощь командованию немецкой армии. Отделы «Цеппелина»: «Валли-I» «Валли-II» и «Валли-III» в сорок втором году практически работали в полную силу. Особенно «Валли–I», который занимался организацией диверсионно-террористической деятельностью в частях Красной Армии и в Советском тылу. Руководил отделом Гейнц Шмальшлягер. Он успешно внедрил несколько шпионов на важные объекты, получал от них достоверную информацию. Канарис зная, что Гелен эту
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
444
информацию в то время называл «старым тряпьем». Конечно же Канарису была неприятна такая оценка начальника отдела генерального штаба Вермахта «Иностранные армии – Восток» работы его предприятия, и он при случае платил ему той же монетой. Но однажды агент Абвера по кличке «Ивар» в феврале сорок второго года прислал важные донесения о предстоящем наступлении 33-ей армии генерала Ефремова и конного корпуса генерала Белова. Несмотря на то, что эта информация поступила от агента Абвера, Гелен использовал ее в своем докладе по обстановке ОКВ, чем привлек внимание Гитлера. Результат был ошеломляющий: армия Ефремова была окружена и в июле сорок второго разгромлена, генерал Ефремов застрелился. Затем предупредив генеральный штаб о Ржевско-Сычевской операции русских, результат также был превосходен. Русские были разгромлены на этом направлении. Гелен окончательно перехватил инициативу у Канариса, над которым в конце сорок второго года нависла опала и ему грозила отставка. Но в отставку вместо него ушел начальник генерального штаба Вермахта генерал-полковник Гальдер, который покровительствовал Гелену. Поэтому Канарис хотя в тайне души, ценил талант разведчика Гелена, но не любил этого заносчивого полковника генштаба по разведке за покровительственный тон в разговоре с ним, и при случае относился к нему сардонически. Он еще помнил Рейнгарда Гейдриха руководителя секретной службы СД, созданной им для защиты Рейха от «внутреннего врага», к которому относился с полным презрением. Гейдрих стремился сузить функции Абвера и оставить ему только военную разведку. И хотя Канарис и Гейдрих внешне казалось были друзьями, фактически их ненависть друг к другу не знала границ. Эта вражда закончилась в сорок втором году после казни Гейдриха в Словакии патриотами.
Канарис уже теперь думал о будущем Германии и о своей судьбе. Поражение немецкой армии на востоке в России вдруг вскрыло сущность прогнившего режима Гитлера. Сейчас он не хотел и не нуждался в каких-либо милостях фюрера, в голове у него созрел в разных вариантах план отстранения Гитлера от власти, а этот разведчик генерального штаба предлагает координировать разведданные.
Не услышав от Гелена ничего конкретного, кроме этой дурацкой координации, Канарис ушел в свои мысли и казалось не слушал собеседника. Гелен заметил отрешенный взгляд Канариса, замолк и спросил:
– По-моему, господин адмирал, Вы не слушаете меня?
– Почему же, я могу повторить слово в слово все то, что Вы сказали здесь, кроме того, готов кое о чем заметить Вам, господин полковник. Я знаю, что Вы без моего согласия вернули в кадры Абвера отчисленного мною за проступок несоизмеримый со званием разведчика
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
445
некоего оберлейтенанта Хумлатова, представив его к очередному воинскому званию и вручили ему железный крест II-ой степени, на что не имели ни малейшего права! Впрочем, не будем упоминать о правах, но я не узнаю Вас, господин полковник! Вы в моих глазах всегда были способным разведчиком и вдруг за пустяковые заслуги какого-то кавказского горца Вы слишком щедро осыпали его своими милостями! – ответил Канарис.
– Я полагаю, господин адмирал, что о законности и праве моих действий как представителя генерального штаба Вермахта Вам не следовало бы упоминать. В то же время за этого кавказского горца Хумлатова Вы не должны бы быть в обиде на меня. Я ведь сделал то, что должны были сделать Вы, то есть исправить свою же ошибку в отношении оберлейтенанта Хумлатова, которую Вы не хотите признать. В сороковом году Вы завербовали его в группу диверсантов, он какое-то время находился у Ромеля в Египте, проявил там себя, по Вашей же оценке, с самой лучшей стороны, сделав незначительную ошибку с арестом некоего курсанта разведшколы Галустьяна, Вы, не разобравшись в его, пусть даже ошибочном, поступке, отчислили Хумлатова из Абвера и направили в грузинский легион, где кстати под Нальчиком он вел себя в бою как настоящий немецкий офицер и даже разведчик. Занимаясь внедрением агентов к русским, я, наверное, ближе посвящен в чрезвычайную трудность этого предприятия. А Хумлатов, без какого-либо задания, без средств, находясь на вражеской территории в мундире немецкого офицера не только сам сумел внедриться к русским тонко и умело, но и внедрил нашего агента, засланного нами в тыл к русским с особым заданием, который к тому же находился на грани раскрытия и ареста. Наконец он, перейдя линию фронта привел с собой заместителя командира корпуса подполковника Ингушева и сдал его майору Бруммеру. Бруммер вторично забрасывает Хумлатова в тыл к русским, и он снова внедряется в штаб дивизии. Наконец, уничтожив офицеров штаба одной из русских дивизий, он доставляет Бруммеру секретные документы этой дивизии. Пусть эти документы в той обстановке не пригодились для нас, но, по-моему, этого Гауптмана Хумлатова надо было по ощерить и использовать на более серьезном задании! Не так уж много у нас настоящих разведчиков, господин адмирал! – заключил Гелен.
– Что ж, господин полковник, рассказ Ваш о Хумлатове тронул меня до глубины души и я отдаю Вам этого, с позволения сказать, героя в Ваше распоряжение. Поступайте с ним как Вам будет угодно! – с сарказмом сказал Канарис, удостоив Гелена скучающим взглядом.
– Думаю, господин адмирал, Вам потом придется пожалеть о преданном нам офицере-разведчике! Это же Ваш питомец, а я рассчитываю сделать Хумлатову блестящую карьеру! – сказал Гелен и,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
446
встав, снова поднял руку в нацистском приветствии.
– Удачи Вам, господин полковник! – спокойно произнес Канарис, исподлобья посмотрев на своего коллегу и на этот раз тоже поднял руку для ответного приветствия.
Прибыв в генеральный штаб, Гелен тотчас же вызвал своего адъютанта и приказал ему отозвать из отпуска Гауптмана Абвера Хумлатова, а сам углубился в изучение обработанных донесений резидентов и отдельных самостоятельных агентов в России. Ему было хорошо известно, что Гитлера сейчас беспокоит не столько сведения с восточного фронта, сколько сообщение о состоянии железнодорожных артерий по которым идет снабжение войск на восточном фронте. Знакомясь со сводками действий русских партизан, Гелен и сам прекрасно понимал, что, если так будет продолжаться и дальше, то ни о каком успехе немецкой армии на восточном фронте не может быть и речи. Он так же был осведомлен, что все карательные операции против партизан положительного результата не дали, партизаны ускользали из-под носа, а блокированные мощным кольцом полевых дивизий, снятых с фронта, сражались до последнего патрона, или как говорят русские: «до последней капли крови» – так думал Гелен.
После разгрома отборных немецких дивизий под Курском и Белгородом, а также сдача Харькове, он вдруг осознал, что Канарис и его разведывательный отдел в своей работе не уделяли должного внимания в организации шпионских и террористических групп, внедренных в эти партизанские бандитские формирования. Еще после успешных действий агента Хумлатова на Кавказе, незаслуженного обиженного Канарисом, когда Гелен приблизил к себе этого отважного горца, он вдруг понял, что его вполне возможно использовать для борьбы с партизанами, его необходимо было надежно внедрить к ним для разведывательной, диверсионной и террористической работы, в задачу Хумлатова должно было входить и информационная робота немецкого командования о составе, о месте пребывания партизанских отрядов, дезорганизация радиосвязи, ликвидация радистов, командного состава партизанских формирований.
Когда на следующий день гауптман Хумлатов докладывал о прибытии, Гелен вежливо усадил его в кресло, положил рядом с ним коробку папирос «Казбек», предложил закурить.
– Спасибо, господин полковник! Как приятно и тонко Вы напомнили мне о моем родном Кавказе! – сказал он, прикуривая папиросу от услужливо преподнесенной адъютантом зажигалки.
– Я полагаю теперь в самый раз напомнить Вам, Саид Али, что, вы на Кавказе проявили себя как профессиональный разведчик Абвера и, по-моему, настало время проявить себя ну скажем на территории Украины или Белоруссии. – сказал Гелен.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
447
– Я готов, господин полковник, на любое задание, в том числе и снова в тылу врага! – встав, сказал Хумлатов. Гелен знаком руки показал, что вставать не нужно и не обращая внимания на реакцию солдафонства со стороны собеседника, продолжал:
– На этот раз Вы будете направлены на освобожденную от большевиков территорию Украины или Белоруссии, я решил внедрить Вас к партизанам в качестве не только разведчика, но и террориста. Необходимо изнутри дестабилизировать активные боевые действия этих бандитов. – заключил Гелен и посмотрел Хумлатову в глаза. В этих черных восточных глазах он увидел решительность и готовность на любое дело. «Этот горец за похвалу или за очередной чин пойдет в огонь и в воду!» – подумал Гелен и некстати усмехнулся, что не ускользнуло от внимания Хумлатова.
– Вы, господин полковник, в чем-то во мне сомневаетесь? – спросил он, мысленно трезво оценивая предстоящее задание и что его может ожидать у партизан.
– Нет-нет, Саид Али, я в Вас никогда не сомневался, задание конечно сложное, но при профессиональном внедрении к партизанам, о чем мы позаботимся, Вы успешно его выполните, это Вы уже доказали на Кавказе. Считаю, что после выполнения этого задания рыцарский крест и чин майора Абвера Вам будет обеспечен! – сказал Гелен, стряхивая пепел с папиросы.
– Благодарю Вас, господин полковник! – ответил Хумлатов.
– Ну тогда прощайте, детали обсудим в ходе подготовки к операции. Теперь Ваша задача внутренне сосредоточиться на ее выполнение! – сказал Гелен и, встав, протянул Хумлатову руку.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
448
Глава двадцать девятая
Стремление майора Сергеева, остаться на излечении в санчасти своего полка, Отроков категорически отверг. Как врач, он понимал, что, хотя ранение командира полка в левое плечо не было серьезным, но потеря крови не могла быть скоро восполненной не только в санчасти полка, но и даже в медсанбате. Сергеев нуждался в стационарном лечении в армейском госпитале и в продолжительном отдыхе, поэтому он, направил раненого командира полка в медсанбат. Отроков был уверен, что и там он не задержится. Все так и произошло, как думал врач полка. В медсанбате Сергеев не пробыл и двух часов, его сразу же направили на левый берег Волги в армейский госпиталь, теперь уже шестьдесят второй армии.
В спокойной обстановке, при усиленном питании, под наблюдением врачей, он уже через неделю не давал покоя главному хирургу, требуя выписки из госпиталя и отправки в свой полк. Но врачи не спешили избавиться от строптивого майора и продолжали лечение.
Сергееву было уже известно, что дивизия, в которой он прослужил и провоевал более месяца после ожесточенных боев в составе двадцать четвертой армии, в настоящее время была передана в состав шестьдесят второй армии и после короткого отдыха и приведения в порядок ее частей, переправлена на правый берег реки и ведет бои в самом городе Сталинграде между заводами «Баррикады» и «Силикат».
Вынужденное бездействие удручало Сергеева, он рвался в свой полк и ежедневно напоминал о себе врачам при обходе. Но однажды главный хирург госпиталя при осмотре его плеча, тщательно прощупав затянувшуюся рану сказал:
– Вам больной Сергеев, больше у нас делать нечего. Обрадованный заключением хирурга Сергеев в тот же день успел оформить выписку из госпиталя и, выбравшись на главный колонный путь, на попутных стал добираться до переправы. У реки он был беспрепятственно переправлен на остров Зайцевский, а с острова, в одну из темных ночей, на лодке переправился к разбитому причалу в Сталинград.
В полк Сергееву удалось попасть только утром следующего дня. Его встретил начальник штаба капитан Усов, который увидев командира, вернувшегося из госпиталя, готов был без конца рассказывать о новостях, возникших за время отсутствия Сергеева, но Сергеев подняв руку сказал:
– Ты, Глеб Гордеевич, все это расскажешь потом, а сейчас проводи-ка меня по участку обороны полка, хочу сразу узнать обстановку, обозрев ее собственными глазами.
– Нет уж, Иван Михайлович, сначала отметим твое прибытие в
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
449
полк, а потом я доложу по карте общую обстановку полка, да и дивизии, так как там, на переднем крае, ты можешь многого не понять, а после уж можно и прогуляться по нашим опорным пунктам. – сказал Усов.
– Ну ладно, докладывай обстановку! – согласился Сергеев и помолчав добавил, – а насчет того, чтоб отметить мое прибытие в полк, это отложим до лучших времен.
– Будь по-твоему, Иван Михайлович, ты командир тебе и решать. – сказал Усов и, развернув карту на грубо сколоченном из досок столе, приступил к докладу. Он рассказал, как дивизия в конце сентября была сосредоточена на левом берегу Волги в поселке Красный буксир, где, пополнив боекомплект и дополучив оружие, была переправлена в Сталинград с задачей занять оборону в скульптурном парке, а четвертого октября на помощь дивизии прибыли легкие танки восемьдесят четвертой танковой бригады. Гуртьев посоветовал комбригу закопать их в землю прямо в парке и использовать как огневые точки. У нас в полку личного состава от боев под Котлубанью осталось шестьсот сорок человек, а поскольку участок обороны в скульптурном парке нам достался шириной восемьсот тридцать метров, поэтому я один из стрелковых батальонов расположил во втором эшелоне. В парке практически не осталось деревьев, местность ровная, лишь многочисленные кирпичные постаменты от скульптур торчат и мешают обстрелу впереди лежащей местности. – заключил Усов.
– А кто у тебя в первом эшелоне? – спросил Сергеев.
– Там Белан и Асланов, а во втором капитан Рогов, это вместо Ефимова прислали.
– Ну и как он, вписался в наш полк?
– Не думаю, прислали на нашу голову. – хмуро ответил Усов и с досады сплюнул.
– А что так?
– Да баламут какой-то, а не комбат!
– Ладно не отчаивайся, может он не так уж и плох? – сказал Сергеев.
– Что-то не заметил я в нем ничего хорошего.
– Пошли лучше на передний край, мне не терпится увидеть Белана и Асланова, а этого твоего Рогова кто к нам прислал?
– С дивизии направили на исправление.
– Ты что, Глеб Гордеевич, шутишь?
– Так передал кадровик Ратовский.
– Что ж пойдем знакомиться с этим фруктом, а может все-таки враки? Бывают ведь и парадоксы. – сказал Сергеев.
– Пошли, увидишь сам и решишь, что с ним делать! – сказал Усов, застегивая полевую сумку.
Они вышли из блиндажа и по ходу сообщения направились на
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
450
правый фланг в батальон Белана. Увидев Сергеева Белан четко доложил обстановку и затем долго тряс Сергееву руку.
– Хватит, чертушко, мне эту руку врачи несколько раз ломали, да сращивали, а ты, если переломишь, то сращивать наверняка не станешь, снова к врачам обращаться придется. – смеясь заметил Сергеев.
– Очень хорошо, товарищ майор, что Вы снова с нами, значит повоюем еще! – восторженно сказал Белан, отпуская наконец руку Сергеева.
– Да повоюем, но прежде надо осмотреть твой район обороны, как ты тут устроился, Игорь Игоревич. Белан повел всех на правый фланг первой роты. Сергееву понравилась организация противотанкового огня в батальоне, только он тут же спросил Белана:
– А кто у тебя обеспечивает огонь на стыке флангов?
– Третий батальон сорок второй стрелковой бригады и один закопанный в землю танк это из восемьдесят четвертой танковой бригады
– Ну ка, расскажи, какое ты установил с ним огневое взаимодействие? – спросил Сергеев.
– Взаимодействия я не устанавливал, но узнал у них их полосу огня противотанковых средств. Стрелковая бригада огнем противотанковых пушек прикрывает улицу вдоль северо-западной окраины скульптурного парка, а танк БТ-7 своей сорокапяткой должен уничтожать атакующие танки противника перед передним краем роты.
– А подразделение восемьдесят четвертой танковой бригады не придано нашему полку? – спросил Сергеев у Усова.
– Нет не придано, бригада обороняется самостоятельно. – пожав плечами, ответил Усов.
– Странно! Да ладно уж уточним. – сказал Сергеев недовольно, отчего Усову стало не по себе. Они шли по первой траншее, которая извилистыми линиями тянулась вдоль разрушенного каменного забора на юг. Сергеев то и дело спрашивал Белана о полосах огня его подразделений, секторах стрельбы его огневых точек, но замечаний по организации огня в батальоне не делал. Лишь на левом фланге района обороны, прощаясь с Беланом, заметил:
– Ты, Игорь Игоревич, обрати внимание на свой правый фланг. Только там немцы будут предпринимать атаки с танками, а у тебя там противотанковых средств кот наплакал.
– Понял, Иван Михайлович, пошлю туда еще три ПТРа, а больше у меня ничего нет. – сказал Белан и приложив руку к фуражке, проводил командира полка.
В батальоне Асланова Сергееву также бросилось в глаза грамотное построение боевого порядка и организации огня. Все опорные пункты стрелковых рот были соединены траншеями. Сергеев
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
451
тут же отметил про себя, что при таком лабиринте траншей и ходов сообщений была идеальная возможность маневрировать огневыми средствами и живой силой, а также позволяло в любой боевой обстановке занимать круговую оборону. В подвале, оборудованном под командно-наблюдательный пункт, Сергеева встретил капитан Асланов.
– Здравия желаю, товарищ майор! С возвращением Вас! – воскликнул он при свете коптящего светильника, сверкнув повлажневшими глазами.
– Здравствуй, Саид Ахмедович! – ответил Сергеев, крепко пожимая руку Асланова.
– Спасибо, товарищ майор, – дрогнувшим голосом произнес Асланов.
– За что спасибо-то? Ты здесь отважно воевал, а я валялся на госпитальной койке, это я тебе должен спасибо говорить! – усмехнувшись, сказал Сергеев.
– Спасибо, что вернулись в наш полк, Иван Михайлович, что выздоровели, что снова будем вместе бить врага, за все это спасибо! – сказал Асланов.
– Ты, Саид Ахмедович, врага уничтожать научился хорошо, а вот с чувствами своими сладить не можешь. Впрочем, ладно уж, это не порок, ну, а теперь показывай свое хозяйство! – сказал Сергеев. Они пошли по траншее вдоль северо-западных границ скульптурного парка.
– Как, ты, Саид Ахмедович, успел столько траншей и ходов сообщений отрыть, народу-то у тебя не густо? – спросил Сергеев.
– Народу не густо, Иван Михайлович, да за каждого бойца и командира в нашем полку можно десять не обстрелянных дать. Народ, что надо – звери, а не люди! – сказал Асланов. На левом фланге батальона, простившись с Аслановым, Сергеев и Усов направились в третий батальон, который занимал свой район обороны во втором эшелоне.
В третьем батальоне вместо старшего лейтенанта Ефимова Сергееву доложил худощавый кареглазый красавец, в новой шинели, затянутый широким комсоставским ремнем с двумя заплечными портупеями, который назвался капитаном Роговым. Нагловатый взгляд, правильный острый нос в рюмочку, тонкие губы и чуб черных волос, торчавший из-под шапки ушанки, все это делало комбата похожим на залихватского казака. «Ему бы шашку в золотой оправе, он был бы вылитый казачий сотник времен гражданской войны!» – подумал Сергеев и тут же сделал комбату замечание по поводу чуба. Рогов поправил шапку, убрав торчавший из-под нее чуб, но непослушные волосы все равно торчали хохолком. Рогов продолжал стоять, вытянувшись в струнку, ожидая последующих замечаний.
– Покажите Ваш район обороны – строго сказал Сергеев и Рогов,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
452
бросив сквозь зубы «Есть!», повел полковое начальство по траншее, отрытой среди редко торчащих голых деревьев парка и развалин постаментов, оставшихся от скульптур, в связи с чем оборона батальона, а скорей всего усиленной роты Рогова была построена по полевому: две роты, по численности которые равнялись взводам, занимали оборону в первой траншее и одна рота во второй. Сергеев обратил внимание на отсутствие отсечных позиций и запасных ячеек с тыльной части района обороны на случай боевых действий в окружении. И еще его поразило то, что полосы огня перед фронтом расчищены были не везде. Первое впечатление о новом комбате как о человеке, совпадало с характеристикой Усова, ну, а как о командире Сергеев делать вывод не спешил. «Поживем увидим!» – думал он хотя уже сейчас ему не нравилась его манера торопливости реакции на замечания: «виноват, исправлюсь» или «есть, будет сделано!» А вот в его глазах Сергеев читал какое-то холодное безразличие ко всему окружающему.
– Что же Вы, товарищ капитан, не приказали расчистить сектора обстрела своих огневых средств?
– Виноват, товарищ майор, сейчас же прикажу устранить все Ваши замечания! – четко ответил Рогов, прищелкнув каблуками хромовых нечищеных до блеска сапог.
– У Вас сапоги блестят как на параде, Вы бы лучше заменили их на простые, да поползали бы по переднему краю, тогда бы и замечания не пришлось устранять! – с раздражением заметил Сергееву сам подумал: «Этот Рогов далеко не Ефимов, где его такого отыскали на мою голову?»
– Я все устраню, товарищ майор! – еще раз отчеканил Рогов.
– Конечно, товарищ капитан, к исходу дня я проверю Вашу исполнительность. И еще не забывайте о постоянной боевой готовности батальона! – заметил Сергеев, и не подав руки Рогову, направился по ходу сообщения, махнув головой Усову, чтоб следовал за ним.
Они шли между развалин домов Нижнеудинской улицы к командно-наблюдательному пункту полка.
– Ты, Глеб Гордеевич, смотрел его личное дело? – спросил Сергеев, обращаясь к сзади идущему Усову.
– Смотрел, Иван Михайлович, характеризуется вроде бы неплохо, с начала июля воевал в излучине Дона командиром роты в составе шестьдесят второй армии, в начале августа утвержден командиром батальона, ранен в бедро, лежал на излечении в армейском госпитале, а после излечения находился в резерве армии. К нам прибыл в конце сентября на должность командира батальона вместо Ефимова. В последней характеристике отмечено, что, находясь в резерве армии обманом совратил шифровальщицу к сожительству, в нашем полку сблизился с санинструктором роты Ергаковой. После моей беседы с ним
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
453
обещал больше не связываться с женщинами, но капитан Отроков жалуется мне, что Рогов торчит в санроте и мешает работать.
– Ну, а ты, Глеб Гордеевич, почему не проследил за ним при организации опорного пункта батальона, ведь любой ротный додумался бы построить оборону и организовать систему огня так, как велит полевой устав, а у него траншеи осыпались, отсечных позиций нет, взаимодействие не отработано, он видимо только и знал, что ходил к бабам, да сапоги чистил!
– Извини, Иван Михайлович, руки до него не дошли, очень уж трудно было без тебя, в период ожесточенных боев в заводском районе отразили более ста вражеских атак, сам полковник Гуртьев водил наш полк в атаку.
– Понимаю, Глеб Гордеевич, тогда как же этот Рогов вел себя в бою?
– В бою он преображается, храбрости у него не занимать, но в контратаках он действует как отважный боец, а не как командир батальона.
– Ладно, теперь этот Рогов будет в поле моего зрения, у меня халтура не пройдет!
На командно-наблюдательном пункте полка Сергеева ждал подполковник Свирин.
– Здравствуйте, Иван Михайлович! Наконец-то Вы вернулись в полк, с возвращением Вас! – сказал Свирин и крепко пожал Сергееву руку.
– Здравствуйте, Александр Михайлович! – ответил Сергеев. Он всего несколько раз встречался со Свириным под Котлубанью, но успел узнать и полюбить его и оценить. Теперь Свирин уже не комиссар дивизии, а заместитель командира по политической части, но это ничуть не умаляло его достоинства политработника в глазах Сергеева. «Вообще, если человек порядочный, он всегда и везде на своем месте!» – думал Сергеев.
– Я, Иван Михайлович, решил навестить ваш полк вот по какой причине: Фомичев к вам уже не вернется, он после излечения добился перевода его в стотридцатьвосьмую, да и бог с ним, я-то знаю, что совместимости у вас с ним не было, а это всегда вредит делу, а нам надо назначить в ваш полк толкового политработника. – сказал Свирин.
– Может быть, Александр Михайлович, выдвинуть на заместителя по политчасти полка старшего политрука Падерина с третьего батальона? Он хотя и недавно назначен на батальон вместо Бокалова, но успел уже проявить себя. – сказал Сергеев и тут же пожалел о сказанном. Он вспомнил беспорядки в третьем батальоне с приходом Рогова, в чем-то здесь повинен и Падерин. А если забрать и его из батальона, тогда пропал батальон! Но к удовлетворению Сергеева
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
454
Свирин не согласился с этим предложением. Он сказал, что старший политрук Падерин – хороший политработник, кстати он теперь не старший политрук, а капитан, пора бы уж привыкнуть к новым званиям, Иван Михайлович, но его на полк рановато.
– Извините, товарищ подполковник, привыкаю, да вот не всегда получается. Как это у Пушкина: «Привычка свыше нам дана, замена счастью она!» – сказал Сергеев и смутился.
– Пушкин здесь не причем, Иван Михайловичам командиры и в боевой обстановке обязаны владеть своими чувствами и тем более привычкой! Ну, а что касается Падерина и третьего батальона, то можно было бы и согласиться с твоим предложением, но в третьем батальоне мне не по душе командир батальона капитан Рогов. Ты еще не успел познакомиться с ним? Советую присмотреться. По-моему, он не серьезен и не чистоплотен в быту, вот еще почему пока из батальона не будем трогать Падерина.
– Кого же тогда Вы имеете ввиду?
– Есть у меня одна кандидатура, но не знаю, подойдет ли этот политработник к твоему характеру? Нравится он мне, да вот в личном деле у него записано, что он только восстановлен в звании и ему возвращен партийный билет.
– Откуда он прибыл, уж не из мест ли заключения?
– Угадал, он действительно прибыл из штрафного батальона, осужден за то, что, будучи комиссаром полка, под Ростовым попал к немцам в плен. Сам знаешь, у немцев есть приказ, комиссаров расстреливать на месте, а его не расстреляли, и направили в лагерь.
– Да, это действительно незадача, но он же прошел госпроверку и штрафной батальон? Какая же у него боевая характеристика как у штрафника?
– В том-то и дело, что воевал он в штрафном батальоне ручным пулеметчиком и характеризуется умелым и храбрым бойцом, в трудную минуту принял на себя командование взводом и лично сжег один немецкий танк.
– Понимаю, куда Вы клоните, но храбростью и отвагой нас не удивишь. Фомичев тоже был не из робкого десятка, да и Рогов вроде бы не трус, а какая польза от этого полку. Мне, Александр Михайлович, везет: то Фомичев, то Рогов, а теперь вот штрафника на исправление ко мне в полк, как будто я Макаренко!
– Нет, Иван Михайлович, Вы не Макаренко, командовать полком в бою, думаю ответственнее и сложнее, чем руководить детской колонией. Чувствую, что не доверяешь опальному политработнику, а зря. Разве ты сам гарантирован от всяких ситуаций, в которые тебе может быть придется попасть и как будет тебе обидно, когда вдруг лишится главного в жизни – доверия людей. Этот человек, о котором я
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
455
тебе говорю, был бы твоим толковым заместителем. Пойми наконец, его все-таки восстановили в партии и оставили на политработе, такое позволяют не каждому возвратившемуся из плена.
– Извините, товарищ подполковник, но я думаю если можно, надо подождать с назначением ко мне этого политработника, а партийно-политическую работу в полку я пока буду организовывать сам.
– Ну как знаешь, Иван Михайлович, но я все-таки к тебе его пришлю, как представителя политотдела. Не показывай виду, что о нем тебе все известно, а сейчас разреши мне заглянуть в батальон Рогова. Да, я пойду один, ты занимайся по своему плану. – сказал Свирин и по ходу сообщения пошел в третий батальон.
Сергеев вынул из своей полевой сумки карту и подозвав к себе Усова сказал:
– Глеб Гордеевич! Разложи-ка на столе штабную карту и давай закончим с нанесением обстановки на мою карту. Усов подошел к столу, привычным движением приколол штабную карту булавками к щиту, сбитому из досок у стены подвала и стал диктовать координаты, условные знаки, линии траншей, полосы огня. Изучив по карте схему обороны полка, Сергеев сделал вывод, что на правом фланге стык с соседом справа не обеспечен противотанковыми средствами. Он был уверен, что главный удар немцы нанесут именно в стыке флангов его полка и сто сорок второй бригады.
– Глеб Гордеевич! Почему у Белана на правом фланге мало противотанковых средств? Здесь по улице, ведущей к заводу «Баррикады» немецкие танки могут прорваться в любой момент. – сказал Сергеев.
– За стык флангов отвечает стрелковая бригада – это наш сосед справа! – ответил Усов.
– А вдруг они не обеспечат стыки противотанковым огнем, что тогда?
– Там же еще закопан в землю танк БТ-7 с сорокапяткой. – уточнил Усов.
– Что значит один БТ-7 у стыка флангов, да еще без увязки с ним огневого взаимодействия! – сказал Сергеев.
– Вообще-то я приказал Белану заминировать эту улицу. – неуверенно произнес Усов.
– Приказ этот проконтролировал?
– Не успел, Иван Михайлович! – смутился Усов. Он тут же схватил трубку аппарата и стал звонить в первый батальон. После переговоров с Беланом Усов подошел к столу.
– У Белана не хватило мин, он дополнительно перебросил на правый фланг два ПТРа и еще от соседа для огневой связи приходил командир батальона стрелковой бригады, который заверил, что стык
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
456
флангов будет прикрыт сорокапятимиллиметровыми орудиями. В то же время все бойцы у Белана в достатке вооружены бутылками «КС», ящики с которыми вчера еще подвезли сразу же после боя.
– Это хорошо, но ты, Глеб Гордеевич, узнай-ка, где расположился штаб восемьдесят четвертой танковой бригады, надо немедленно связаться и установить огневое взаимодействие с ними. Теперь бутылок «КС», говоришь, у Белана есть в достатке, тогда пошли-ка к нему связного, пусть передаст на словах, чтобы стык флангов у стены скульптурного парка он заминировал вот этими самыми бутылками.
– А что это даст?
– То, что танки, раздавив бутылки загорятся, да и пехоте, наступающей с танками, достанется на орехи!
– Все понял, Иван Михайлович! – виновато ответил Усов и тут же отдал распоряжение связному для Белана.
– Как же вы тут воевали? Говоришь более ста атак отбили, а взаимодействия с танкистами не увязали, – усмехнувшись, сказал Сергеев.
– Во-первых, Иван Михайлович, мы отражали атаки немцев сами без танкистов, во-вторых, восемьдесят четвертая танковая бригада переправилась через Волгу только вчера ночью, да и то частично, в-третьих, танкистам поставил боевую задачу сам командующий армии, так, что я никак не успевал встретиться с полковником Белым и увязать с ним огневое взаимодействие, предоставляю это тебе, Иван Михайлович! – обиженно произнес Усов.
– Ладно, Глеб Гордеевич, я не хотел тебя обидеть, прости, надо конечно мне разобраться в сложившейся обстановке и войти в курс дела. – примирительно произнес Сергеев.
Они еще около сорока минут разбирались с позициями закопанных в скульптурном парке танков полковника Белого как вдруг зазвонил телефон. Сергеев взял трубку и узнал голос капитана Асланова.
– Товарищ майор! – докладывал он. – Немцы предприняли наступление на центр скульптурного парка. Атаковали они неожиданно без артиллерии, мы приступили к отражению атаки. Вскоре позвонил и капитан Белан. Он сообщил, что огонь по наступающим немецким цепям открыли в тридцати метрах от передней траншеи.
В этот раз немцы атаковали передний край полка на всем протяжении фронта. От огня батальонов Сергеева рокадная улица перед парком была усеяна их трупами. Вскоре атака была отбита. Немцы отошли, укрывшись в развалинах домов. Но через несколько минут атаки немцев возобновились. По их диким крикам, хаотичной стрельбе из стрелкового оружия было ясно, что это была атака психическая – немцы были пьяны. Когда была отбита и эта атака, немцы открыли
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
457
интенсивный огонь из минометов. А через полчаса гул моторов сверху известил о пикирующих бомбардировщиках или как их прозвали фронтовые остряки – «музыканты!» После артиллерийской подготовки и бомбежки с воздуха, немцы пошли в атаку с танками. Особенно их танки с пехотой сосредоточились на флангах полка. На своем правом фланге Белан насчитал четырнадцать танков. Он увидел, как орудия сорок второй бригады, не успев подбить ни одного танка, были уничтожены немецкими снарядами из танковых орудий. Бронебойщики, которых Белан расположил вдоль стены парка, своим огнем подбили три танка и погибли под их гусеницами, и только огневые мины, предложенные Сергеевым, предотвратили прорыв обороны на стыке флангов батальона Белана и стрелковой бригады. Бойцы Белана увидели, как немецкий танк с десантом на броне на большой скорости наехал на бутылочное заграждение и тут же объятый пламенем остановился. Загорелись еще два танка. Десант, спешившись, попал в море огня, солдаты, охваченные пламенем, в панике отступили.
Во второй половине дня немцы еще раз попытались выбить обескровленные батальоны Сергеева из скульптурного парка, но закопанные танки восемьдесят четвертой танковой бригады, открыв огонь из пушек и пулеметов, отразили эту атаку.
С наступлением сумерек бои прекратились. Белан доложил, что сорок вторая стрелковая бригада стык флангов противотанковым огнем больше не прикрывает. В батальоне ни ПТРов ни пушек нет, остался один закопанный танк БТ-7 на правом фланге, который своим орудием еще может противостоять атакам танков врага. Сергеев позвонил Гуртьеву, доложил о потерях и об обстановке, сложившейся к концу дня. Он так же попросил для прикрытия флангов полка придать батарею семидесяти шестимиллиметровых пушек.
Поздно вечером, когда Сергеев с Усовым кроили как распределить по батальонам оставшиеся ПТРы, в их блиндаж ввалился майор Папулов.
– Здравствуй, Иван! С выздоровлением тебя! А я прибыл в твое распоряжение! – весело воскликнул он.
– Как всем дивизионом?
– Да нет, Гуртьев приказал выделить тебе одну батарею! – ответил Папулов. Они обнялись.
– Сколько орудий в батарее? – спросил Сергеев.
– В батарее как обычно четыре орудия, а для тебя я притащил шесть! Командир усиленной батареи старший лейтенант Колеватый, он сейчас стягивает орудия к скульптурному парку, где-то через час прибудет за получением задачи. – посмотрев на часы, сказал Папулов.
– Все спешишь, Данилка? – сказал Сергеев.
– Спешу, Иван. Надо еще за ночь боеприпасы принять и
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
458
доставить их на позиции. – подавая руку Сергееву, сказал Папулов. В это время в блиндаж вбежал связной Сергеева Васин.
– Товарищ майор! – обратился он к Сергееву. – там с политотдела какой-то капитан пришел, пропуск сообщил правильно! – четко доложил Васин.
– Ну так приглашай его сюда, это партийно-политическое обеспечение прибыло, Свирин не забывает о нас? – сказал Сергеев.
– Ну, будь здоров, Иван, я пошел. – повернувшись к выходу, сказал Папулов.
– Иди, Данька, спасибо за батарею!
– Это не мне, это бате спасибо скажешь! – успел произнести Папулов и от удивления открыл рот. У входа блиндажа стоял комиссар Малышев.
– Товарищ комиссар! – воскликнул Папулов.
– Здравствуйте, кременчугцы! – улыбаясь, сказал Малышев, сам не менее удивлен неожиданной встречей. Он подошел к Папулову, крепко пожал ему руку, затем шагнув к столу где стоял Сергеев, запнулся за что-то, и падая, попал в объятия удивленного Сергеева, который крепко прижал к себе бывшего комиссара полка и по-русски три раза поцеловал его в губы.
– Иван Максимович, ты ли это? Дай-ка я как следует на тебя посмотрю. Подожди, ты же носил на петличках две шпалы, почему теперь одну?
– Долго рассказывать, Иван Михайлович, так уж видно судьбе угодно сделать из меня козла отпущения, но все-таки жаловаться мне на судьбу грешно, другим она уготовила смерть, а я как видишь жив. Расскажите лучше, как вы тут бьете фашистов? – заключил Малышев.
– Как видишь, все оборонительные обводы города захватил враг, теперь вот ведем уличные бои за поселок Баррикады.
– Это мне известно, но как бы там ни было, немцам не сломить дух защитников Сталинграда, города им не взять!
– Постой, постой, Иван Максимович! Это не тебя ли определили в политотдел дивизии временно исполнять должность капитана Силина?
– Да, я временно заменяю Силина, еще не совсем окреп от ран, но думаю проситься на передовую на любую должность, хотя бы к примеру, к тебе командиром роты, доверишь? – сказал Малышев.
– Это почему же командиром роты? Тебе что служба политработника разонравилась? Ты же был комиссаром полка, а у меня как раз эта должность вакантная. Правда теперь она называется несколько по-другому, но я думаю ты, Иван Максимович, не будешь в претензии! – сказал Сергеев.
– Я не в претензии, Иван Михайлович, там вверху кое-кто в претензии ко мне. Видишь ли, я прибыл в дивизию из штрафного
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
459
батальона, хотя вины за собой никакой не чувствую, совесть моя чиста, Иван Михайлович! – дрогнувшим голосом сказал Малышев.
– В чем же вас обвинили, Иван Максимович? – спросил Папулов.
– В том, Данил Климович, что без сознания попал к немцам в плен и остался жив. – с горечью в голосе произнес Малышев. По выражению его лица было видно, что ему не хотелось об этом вспоминать.
– Все, хватит об этом! Откуда бы ты ни прибыл, Иван Максимович, хоть с преисподней, мы-то знаем тебя. Давай принимай комиссарство нашего полка, Свирин в курсе и он за твою кандидатуру! – сказал Сергеев.
– Как разве все уже согласовано со Свириным? – сказал Малышев, не веря во все происходящее.
– Да, Иван Максимович, он сам предлагал мне твою кандидатуру, но я не знал, что это ты, так что думаю и возвращаться в политотдел тебе не нужно, тем более, что Силин уже скоро вернется из госпиталя.
– Спасибо, Иван Михайлович, за такое сообщение! Хуже всего, когда тебе не доверяют, когда чувствуешь себя изгоем среди своих. Теперь все это, надеюсь, позади! – взволнованно произнес Малышев и в глазах его сверкнули слезы.
– Да, теперь уже все позади, но впереди трудные бои! – заметил Сергеев.
– Когда же прикажешь приступать к исполнению своих обязанностей?
– Давай прямо сейчас!
– Тогда разрешите, товарищ майор, побывать в батальонах, ознакомиться с обстановкой, а главное с людьми!
– Конечно, и побывай в батальонах, обследуй опорные пункты и обрати внимание на правый фланг батальона Белана! – сказал Сергеев.
Он, пожав Малышеву руку, приказал Усову проконтролировать расстановку противотанковых пушек батареи Папулова на участке обороны полка. Когда Малышев и Папулов ушли, Сергеев вдруг почувствовал нестерпимый голод. Он даже не смог вспомнить, ел ли он в своем полку после прибытия из госпиталя и пожалел, что разрешил Малышеву уйти без обеда.
– Васин! – крикнул Сергеев в открытую дверь блиндажа, в проеме которой словно из-под земли вырос его связной.
– Слушаю Вас, товарищ майор!
– Давай-ка чем-нибудь подкрепимся, а то чувствую, что живот к спине прирос!
– Давно пора, товарищ майор! Война войной, а желудок ничего не желает знать! – болтал Васин, открывая ножом банку тушенки, и нарезая ломтиками черствый хлеб.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
460
– Ты где это хлебе добыл? – спросил Сергеев.
– Подбросили с того берега, мне удалось одну буханку взять, а то сухари, да сухари, зубы можно обломать! – ворчал Васин. Пока Сергеев уплетал хлеб с тушенкой, Васин вскипятил на трофейных брикетиках сухого спирта чайник, и насыпав туда горсть заварки чая, разлил в жестяные кружки густой дымящийся ароматный напиток. Затем достал из своего вещмешка огромный кусок сахару, расколол его в своей широкой ладони немецким штыком на несколько кусков и, разложив на столе, бросил с ладони крошки себе в рот.
– Сахару, товарищ майор, кладите по вкусу, у меня еще таких кусков лежит четыре штуки. – сказал Васин.
– Ладно, Васин, мне хватит и одного кусочка, а ты не забудь про Усова и Малышева, они ведь тоже давненько не пили чай.
– Не беспокойтесь, товарищ майор, я о них не забыл! – ответил Васин, по-хозяйски собирая со стола.
В течение четырех дней, как всегда в таких случаях говорил Васин, шли бои местного значения. Лишь на правом фланге между батальоном Белана и сорок второй стрелковой бригады, как будто нащупав слабое место в обороне, немцы продолжали яростные атаки. Но батарея старшего лейтенанта Колеватого и бронебойщики Белана каждый раз заставляли атакующих с большими потерями отходить на исходное положение. Сергеев постоянно находился на опорных пунктах первого батальона и сам приказал Белану чаще маневрировать противотанковыми средствами.
Однажды возвращаясь по ходу сообщения от капитана Асланова на свой командно-наблюдательный пункт Сергеев решил зайти в батальон капитана Рогова, расположенного во втором эшелоне участка обороны полка. Его беспокоило то, что батальоном командует командир, который не внушает доверия. Сергеев знал, что, хотя Рогов и устранил замечания при первом посещении его батальона, но Сергееву так же было известно о том, что Рогов по усовершенствованию инженерных сооружений в своем районе обороны никакой инициативы не проявил. Он считал, что его батальон, находясь во втором эшелоне, может обойтись и без укрепленных траншей и хорошо оборудованных огневых точек. К тому же врач полка Отроков продолжал доносить на Рогова, который без всякой надобности приходит в санитарную роту и продолжает склонять к интимной близости санитарок и мешает работать. Сергееву доложили о вчерашнем посещении им санчасти, когда Рогов пытался склонить к интимной связи медсестру Сотуленко, и оскандалился. Девушка закатила ему очень звонкую пощечину и с позором выставила незадачливого комбата из подвала, где располагались запасные топчаны, а это уже ни в какие рамки не влезает, когда о командире батальона в полку ходит «слава», как о развратном и
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
461
хмельном «герое».
Сергеев, прежде чем явиться на командный пункт батальона начал осмотр района обороны с его правого фланга. К его удивлению он не увидел в траншее наблюдателей. Лишь во втором взводе седьмой роты он увидел пулеметчика в окопе, который наблюдал за обстановкой перед фронтом своего взвода. Подойдя ближе, к своему удивлению, Сергеев узнал в пулеметчике Сивоконя.
– Дежурный наблюдатель красноармеец Сивоконь! – четко доложил он.
– Вот это сюрприз! Значит выдюжил севастополец? – воскликнул Сергеев.
– Выдюжил, товарищ майор, и постарался к Вам в полк попасть, только прибыл на передовую и огорчился!
– Чему же огорчился? Вроде как домой попал! – улыбнувшись, заметил Сергеев.
– Я же Вам сказал, что к Вам старался, а прибыл в полк и узнал, что под Котлубанью и Вам досталось!
– Да, Николай Семенович, немного досталось и мне, только скажи-ка почему ты не с черпаком, а с пулеметом, да и шинель не распахнута, тельняшки морской не видно, и доложил о себе, что ты теперь красноармеец? Раньше, я помню всегда говорил, что краснофлотец?
– О, товарищ майор, Вы закидали меня вопросами, как из пулемета, да уж ладно, отвечу на все: почему я не с черпаком, потому, что капитана Лазарева нет в полку, теперь он, говорят, на армейских складах, а я никому не говорю, что я повар, и Вас товарищ манор по старому знакомству прошу не выдавать меня, больно уж пулемет мне нравится, во много раз лучше черпака. А тельняшку при операции сорвали с меня и говорят выбросили. Теперь без морской души я уже не краснофлотец, в обыкновенный красноармеец! – горько пошутил Сивоконь.
– Ну что ж, пусть будет так, а что касается твоей военной тайны не выдам, Николай Семенович! – улыбнулся Сергеев и в знак заключения договора с Сивоконем, крепко пожал ему руку.
В районе обороны седьмой роты на левом фланге к Сергееву подошел командир роты лейтенант Пемзов, который доложил, что в боевых порядках взводов все спокойно, рота готова отразить противника в случае прорыва его первого эшелона полка.
– Скажите, Пемзов, в случае прорыва противника переднего края Вашей роте не помешают каменные глыбы, служившие постаментами скульптур в парке? – спросил Сергеев.
– Конечно помешают, из-за них невозможно простреливать всю местность перед районом обороны роты, а как их убрать? Сорокопятка
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
462
не берет, взрывчатки нет, а ручные гранаты расходовать для этой цели жалко.
– Ну, а что же не доложили капитану Рогову?
– Да что Вы, товарищ майор, все уши ему прожужжал, а Рогов руками разводит.
– Ну ладно, а вот траншея у Вас осыпается, крутости-то надо бы одеть во что-нибудь? Вон у вас деревьев сколько валяется на земле.
– Я, товарищ майор, пробовал ставить стойки с распорками, а крутости одевали хворостом, но капитан Рогов запретил. Он сказал все равно долго на этой позиции не задержимся, слишком местность открытая, а противотанковых средств мало. – пояснил Пемзов.
– Вы же знаете, товарищ лейтенант, что подразделение в обороне не прекращает ни на минуту совершенствование своих инженерных сооружений, по сути дела окопы и блиндажи, это же жилье солдата в обороне! – сказал Сергеев.
– Так точно знаю, товарищ майор, так нас всегда учили, сейчас же прикажу возобновить инженерные работы! – сказал Пемзов.
– Хорошо, лейтенант Пемзов, оставайтесь, я пойду в район обороны восьмой роты, да не забудь расставить наблюдателей! – сказал Сергеев и по отсечной траншее направился на левый фланг района обороны третьего батальона. В восьмой роте он увидел ту же картину, что и в седьмой. Поскольку в девятую роту путь лежал через командно-наблюдательный пункт батальона, Сергеев решил зайти к командиру батальона и поговорить с Роговым.
Рогов не ожидал прибытие командира полка. Он спал на топчане без снаряжения, которое вместе с кобурой и пистолетом валялось на полу блиндажа. Сергеев приказал Васину разыскать начальника штаба батальона старшего лейтенанта Човгуна, а сам растолкал спящего Рогова, который сначала сел на топчан и, увидев Сергеева, вскочил на ноги, торопливо застегивая шинель, после чего надел снаряжение.
– Вы можете доложить обстановку в батальоне? – спросил Сергеев.
– Так точно! Батальон к бою готов, служба наблюдателей налажена! – заплетающимся языком пробурчал Рогов, и запах водочного перегара распространился по всему блиндажу.
– Вы что пьяны?
– Я ночью проверял службу охранения района обороны и вот решил отдохнуть, перед тем выпил сто грамм водки. – сказал Рогов. Заспанные с припухшими веками глаза виновато смотрели не Сергеева.
– Вчера Вы тоже не спали ночь, пытаясь соблазнить к интимной близости медсестру Сотуленко, а эту ночь Вы провели, наверное, у медсестер медсанбата? – сказал Сергеев.
– Доложили значит уже! Ну, а что особенного, товарищ майор,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
463
если на войне есть возможность насладиться женщиной, в конце концов не монахи же мы, а офицеры!
– Если Вы имеете ввиду себя, то вряд ли Вы подтверждаете звание советского офицера? Да, мы не монахи, но и не скоты, чтоб во время боевых действий, когда на переднем крае гибнут люди, нагло в ущерб боеготовности батальона услаждать себя женщинами! А за самовольную отлучку с переднего края в боевой обстановке Вас следовало бы отдать под трибунал! – заметил Сергеев.
– Но у меня в батальоне полный порядок: служба наблюдателей налажена, район обороны к бою готов и, если мало противотанковых средств, так это не моя вина. А женщины – это моя слабость, без них как без поганого ведра и плюнуть не во что! – схохотнув, буркнул Рогов.
– Замолчи, Рогов! В батальоне у Вас порядка и близко не было. Траншеи осыпались, сплошная зона огня перед вашим передним краем не организована: там каменные глыбы, мертвые пространства, как же Ваш батальон будет отражать атаки противника в случае прорыва участка обороны полка Служба наблюдателей организована плохо, в седьмой роте я нашел одного наблюдателя – пулеметчика Сивоконя, а в восьмой наблюдение не ведется.
– Но я же приказывал командирам рот, чтоб они организовали наблюдение за противником, значит с них я и спрошу за упущение! – сбивчиво пояснял Рогов.
– А Вы-то кто будете в батальоне? Вы командир батальона или посторонний наблюдатель? Вместо того чтобы контролировать исполнение своих приказов, Вы самовольно отлучаетесь из расположения района обороны к женщинам! Я отстраняю Вас от командования батальоном, сдайте батальон старшему лейтенанту Човгуну! – неожиданно для Рогова, резко сказал Сергеев. Рогов побледнел, брови его насупились:
– Я считаю, товарищ майор, что у Вас нет оснований отстранять меня от командования батальоном и мне ничего не остается, как обратиться с жалобой к командиру дивизии! – дерзко ответил Рогов.
– Я, товарищ капитан, своих решений не меняю, сдайте дела старшему лейтенанту Човгуну, а потом можете жаловаться к полковнику Гуртьеву! – сказал Сергеев.
В этот момент в блиндаж вошел капитан Падерин и старший лейтенант Човгун. Они представились Сергееву и с недоумением смотрели на рассерженное лицо командира полка и подавленное лицо командира батальона.
– Товарищ старший лейтенант Човгун! Примите у капитана Рогова батальон, я отстранил его от должности командира третьего батальона! После сдачи должности Вам, капитан Рогов, прибыть на КП полка! – сказал Сергеев и вышел из блиндажа.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
464
Когда Сергеев доложил генералу Гуртьеву о случившемся, командир дивизии приказал Сергееву донести обо всем рапортом, а капитану Рогову написать объяснительную записку. Прочитав оба документа в присутствии Сергеева, он с сожалением произнес:
– Поторопились Вы, майор Сергеев!
Но отменять решение командира полка не стал. Временно капитан Рогов был назначен помощником начальника оперативного отдела дивизии, а старшего лейтенанта Човгуна приказал утвердить на должность командира третьего батальона, в полку Сергеева.
Утром следующего дня мощные взрывы тяжелых немецких снарядов потрясли землю скульптурного парка. Артиллерийская подготовка продлилась сорок минут, затем на опорные пункты батальонов полка Сергеева обрушился шквал авиационных бомб. Самолеты группами, одна за другой непрерывно бомбили обороняющиеся подразделения полка Сергеева. Наконец бомбежка прекратилась и сразу звуки авиационных моторов сменились на рев танковых. Танки с десантом на борту атаковали участок обороны полка с обоих флангов. Сергееву было видно, как противник вклинился в передний край сорок второй бригады. Соседи успели поджечь пять танков, но не выдержав мощного натиска врага отдельными группами начали отходить в сторону завода «Баррикады». И хотя в стыке флангов с бригадой орудиями старшего лейтенанта Колеватого было подбито еще пять танков, немцы, бросив свежие силы, сломили оборону правого фланга батальона Белана и приблизились к стенам завода.
Сергеев позвонил Белану и приказал огонь всех противотанковых средств сосредоточить в первой роте и ударить по немецким танкам, прорвавшимся к заводу «Баррикады». В результате этого маневра огневыми средствами было подбито еще три танка, но пехота уже распространялась по улице, что примыкала к заводу. Бой разгорелся в развалинах домов. Здесь бойцы первого батальона дрались за каждый этаж, за каждую квартиру, за каждую комнату.
Сергеев позвонил в третий батальон Човгуну. Он приказал ему поднять батальон в контратаку в сторону стыка флангов со стрелковой бригадой. Уничтожив прорвавшуюся пехоту противника, восстановить район обороны батальона Белана.
В контратаку Човгун бросил роту лейтенанта Пемзова и восьмую роту лейтенанта Драгина. Артиллеристы Колеватого своим огнем и колесами поддержали эту контратаку и правый фланг батальона Белана был восстановлен. Но стрелковая бригада, понеся большие потери под натиском атакующих немецких групп с танками, продолжала отходить. Таким образом правый фланг полка Сергеева оказался открытым, и с минуту на минуту немцы могли смять боевые порядки батальона Белана.
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
465
Сергеев немедленно доложил обстановку Гуртьеву, одновременно приказал Белану усилить правый фланг батальона огневыми средствами, правый фланг полка загнуть вдоль северной границы парка, сделать все возможное для ликвидации прорыва немцами на стыке с сорок второй бригадой, а скульптурный парк врагу не сдавать! Белан получив приказ командира полка, одновременно попросил подбросить боеприпасы.
– Делаю все возможное, сегодня ночью боеприпасы Вам подвезем! – ответил Сергеев.
Наступила ночь. С Волги дул холодный пронизывающий до костей, ветер. Сергеев давно уже собирался сменить свой холодный продуваемый со всех сторон, блиндаж, на подвал дома, который они с Усовым еще вчера обнаружили в одном из разрушенных кирпичных домов. Он оставил Усова оборудовать новый командный пункт, а сам направился к Белану, чтобы лично убедиться в усилении огневыми средствами правого фланга полка. Здесь он увидел загнутый вправо фланг где Колеватый поставил одно противотанковое орудие и одну пушку семидесятишестимиллиметровую, лейтенанта Коваленко. Танк БТ-7 с восемьдесят четвертой бригады, закопанный в землю как огневая точка мог вращать своей башней вместе с орудием и пулеметом вкруговую, и надобность в замене ему огневой позиции отпала. Три расчета ПТРов, расположившись вдоль улицы, ведущей к заводу «Баррикады», также являлись определенной преградой для немецких танков. Бой здесь разгорелся в полную силу. Немецкие танки вклинившись на стыке флангов полка Сергеева и сорок второй стрелковой бригады, несмотря на большие потери, стремились прорваться к заводу, но огневой налет тяжелой артиллерии с острова Зайцевский предотвратил такую опасность. С окончанием этого налета Сергеев контратакой силами третьего батальона своего полка восстановил положение на стыке флангов со стрелковой бригадой, о чем тут же доложил Гуртьеву. После окончания боя к утру поступили донесения со всех подразделений. Потери в личном составе оказались огромными, в батальонах осталось по сто-сто двадцать человек, кончились боеприпасы, перевязочный материал, продукты. И хотя в прошедшую ночь боеприпасы доставлялись с левого берега Волги, но эта же ночь поглотила все их запасы.
Раненых с трудом переправляли на левый берег катерами, но некоторые катера были потоплены артиллерийским огнем немцев. Когда Сергеев прибыл на вновь оборудованный командный пункт, здесь его уже ждал врач полка Отроков, он доложил, что за ночь удалось переправить на левый берег только одну треть раненых, остальные сосредоточены у реки прямо на холодной земле. Сергеев приказал Васину срочно разыскать заместителя по политчасти, а когда Малышев
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
466
прибыл, он попросил его помочь Отрокову на берегу найти укрытие для раненых.
К рассвету из штаба дивизии на КП Сергеева прибыл старший лейтенант с четырьмя бойцами из комендантской роты, которые принесли два ящика со снайперскими винтовками.
– Товарищ майор! – обратился офицер к Сергееву.
– Слушаю Вас, товарищ старший лейтенант.
– Я, товарищ майор, прибыл из штаба дивизии с задачей организовать у вас в полку снайперское дело. – сказал офицер и как-то загадочно улыбнулся. «Где я его видел?»– вспоминал Сергеев и никак не мог вспомнить и вдруг неожиданно спросил:
– Непременно мы с Вами где-то встречались!
– Тогда вспомните, товарищ майор, саратовский запасной полк. – ответил офицер и снова ослепительная улыбка осветила его лицо.
– Четвертая рота, плац города, строевая подготовка, командир роты старший лейтенант Мишин! Так кажется? – сказал Сергеев, прикладывая палец ко лбу.
– Так точно! А память у Вас, товарищ майор, – позавидуешь! – сказал Мишин.
– Значит вырвался на фронт? А почему при штабе дивизии? Принимай боевое подразделение и воюй на славу! – сказал Сергеев.
– Да и я этого хотел, а вот временно пришлось комендантскую роту принять, где всего-то восемнадцать человек, но я как узнал о снайпере Зайцеве, сам пошел к командиру дивизии, чтоб он поручил мне из нашей дивизии подготовить снайперов. Я ведь сам был когда-то снайпером, вот теперь и делаю то, чего сам выпросил.
– Молодец! А что нужно от меня?
– От Вас мне нужно десять бойцов, хорошо владеющих винтовкой, а я берусь в течение суток обучить их азам снайперского мастерства.
– А знаешь ли, что в полку сейчас осталось в наличии бойцов? – спросил Сергеев и сам же ответил на этот вопрос. – и четырехсот не наберешь.
– Но ведь, товарищ майор, снайперская охота на фрицев – это дело выгодное для полка, все с лихвой окупится.
– Знаю, Мишин, да только извини, десять бойцов я тебе дать не смогу, обучай пока столько, сколько сумею выделить.
– Хорошо, товарищ майор, сколько сумеете дать, столько и обучу. – сказал Мишин. Сергеев поручил Усову выделить Мишину пока пять человек-курсантов, а сам направился к Човгуну, опорный пункт которого находился через улицу, в прочном четырехэтажном здании.
Малышев с Отроковым для размещения раненых тоже нашли обширный подвал одного из складских помещений и с помощью
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
467
санитарок санчасти, расчистили его от хлама, устлали пол, деревянной упаковочной стружкой, чудом не сгоревшей в большом нефтяном пожаре и старыми брезентами. Убедившись, что раненые размещены в более сносных условиях, чем на берегу Волги, Малышев возвратился на командный пункт полка. Он доложил, возвратившемуся к этому времени Сергееву о выполнении приказа и попросил разрешения убыть в батальоны.
– Куда непосредственно думаешь идти? – спросил Сергеев.
– Я буду у Човгуна.
– Подожди, Иван Максимович, я только, что был у Човгуна, там трудно, но все в порядке. А если будем все время опекать молодого комбата, у него может и инициатива в управлении боем пропадет. Будет все делать с оглядкой на начальство.
– Нет, Иван Михайлович, у меня другая цель, думаю, что инициативы у отважного комбата забирать не стану.
– Тогда добро, Иван Максимович!
Весь день полк Сергеева отбивал атаки танков и пехоты в районе улицы Казачьей. Еще с утра Сергеев послал Усова в соседний полк к Ефимову чтобы установить с ним огневое взаимодействие. Усов вернулся к полудню и доложил, что немцы большими силами танков и пехоты потеснили к югу сто девяносто третью дивизию и левый фланг Ефимова также оказался открытым. Он, как и мы загнул свой левый фланг, прикрыв его своим третьим батальоном, а это значит, что наша дивизия с обоих флангов охвачена противником и угроза окружения стала очевидной.
– Огневую связь на левом фланге уточнил? – спросил Сергеев.
– Так точно, Асланов поставил на стыке две пушки Колеватого.
– Хорошо, надо доложить обстановку в дивизию. – сказал Сергеев, но в это время дивизионный аппарат зазвонил первым. Сергеев схватил трубку и сразу узнал голос полковника Тарасова.
– Как там у тебя дела, Мениск? – спросил он, называя Сергеева по кодировке скрытой связи.
– Держимся, но, если бы не танки Белова, немцы давно смяли бы нас! – ответил Сергеев.
– Вот что, Мениск, задача твоя – держаться по-сибирски! На юге от Сельской улицы немцы вышли к Волге, надо поставить вдоль этой улицы две Папуловы штучки и помочь огнем ликвидировать эту брешь в обороне. Ты меня понял?
– Все понял, выполняю! – ответил Сергеев и тут же приказал Васину разыскать у Белана Колеватого и передать ему мое приказание, чтобы выдвинул два орудия к югу от Сельской улицы и огнем из пушек уничтожил там прорвавшиеся танки противника.
С севера вдоль трамвайной линии завязались ожесточенные бои,
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
468
с прорвавшимся к западу от завода «Баррикады» немецких автоматчиков с пятью танками. Сергеев уяснил, что если и дальше немцы такими темпами будут продвигаться по трамвайной линии вдоль западной стороны завода «Баррикады», то к концу дня окружение его полка и полка Ефимова будет завершено. Он приказал Човгуну со своим батальоном и одним сорокапятимиллиметровым орудием выдвинуться к трамвайной линии, оседлать ее и прорвавшегося там противника уничтожить. Отдавая это приказание, Сергеев понимал, что с уходом третьего батальона тылы полка останутся открытыми и, если Човгун пропустит танки по Трамвайной улице, то гибель его полка неминуема. Асланов и Белан просто не успеют занять круговую оборону. Сергеев доложил Гуртьеву о создавшейся обстановке. Командир дивизии приказал во что бы то ни стало задержать немцев на Трамвайной улице атакующих с севера. Он так же сообщил Сергееву, что с прорвавшимся противником вступил в бой отряд заводских рабочих, которые помогут третьему батальону Човгуна. К концу дня от Човгуна поступило донесение о том, что немцы не прекратили атаки, пушки разбиты, с танками бойцы ведут борьбу гранатами и бутылками с «КС», потери в личном составе более одной трети, отряд рабочих защищавших завод с его западной стороны, почти весь погиб. Сергеев вдруг осознал из этого донесения Човгуна, что третий батальон на грани, помочь Човгуну было практически не чем, он позвонил в штаб дивизии, но трубка молчала. Связь снова оборвалась. Сергеев приказал Ершову пройтись вдоль провода и восстановить связь, а сам растерянно посмотрел на капитана Усова, но Глеб Гордеевич, умевший в таких случаях находить самые оптимальные решения, только пожал плечами. Он тоже не знал, как поступить в данной обстановке.
– Вот что, Глеб Гордеевич! Собери весь личный состав тыла полка, не трогай только санчасть, возьми наше противотанковое ружье, патроны, гранаты, бутылки «КС» и веди всех на Трамвайную улицу на помощь Човгуну. – сказал Сергеев и добавил: – я буду ждать связи с дивизией. Минут через пять Усов увел остатки бойцов, которые обеспечивали подразделения необходимым для боя вооружением и боеприпасами. Сергеев остался в подвале со своим связным Васиным. Через полчаса вдруг зазвонил телефон, схватив трубку Сергеев услышал голос Тарасова:
– Мениск! Где ты там пропадал?
– Я слушаю Вас! – ответил Сергеев.
– Мениск! Ершов к тебе еще не вернулся?
– Нет не вернулся.
– Сейчас видимо он подойдет, я ему передал пакет, прочтешь, выполнишь и об исполнении доложишь. – сказал Тарасов.
– Есть доложить об исполнении! – сказал Сергеев, предвидя что-
А. Казаковцев. Мы клятву верности сдержали. Том 2
469
то невероятное, – ответил Сергеев и приказал Васину встретить Ершова. Очень скоро Ершов с Васиным прибыли в подвал. Ершов доложил об устранении повреждения на проводе и о том, как встретился с капитаном Роговым, который и привел его в штаб дивизии. Затем он достал из бокового кармана сложенный вдвое пакет и передал его Сергееву. Раскрыв пакет, Сергеев быстро прочитал приказание, подписанное Гуртьевым:
«Полку отступить на рубеж улиц Сормовская, Тупиковская железная дорога, Скульптурный парк оставить».
Сергеев не поверил своим глазам. Он еще раз прочитал скупые строки приказания, но все было именно так, как он прочитал в первый раз, а четкая категорическая подпись полковника Гуртьева не оставляла ни каких сомнений в приказании. Сергеев передал документ Усову, и когда тот прочитав вопросительно посмотрел на командира, Сергеев кивнул головой и произнес:
– Да, Глеб Гордеевич, это приказ, а теперь оформи письменное распоряжение командирам батальонов, где обязательно укажи порядок и очередность отхода.
Когда связные унесли к Белану и Асланову письменные распоряжения об отходе, Сергеев достал из полевой сумки карту, развернув ее, стал отмечать новые опорные пункты на рубеже, указанном Гуртьевым. Он знал, что эти наметки на карте не будут иметь большого значения. На местах новых опорных пунктах командиры всех степеней сами выберут себе удобные для боя позиции, оборудуют их по своему усмотрению и будут удерживать от врага с упорством советского солдата.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
470
Глава тридцатая
Ликвидировав семашскую группировку немцев, дивизия Реброва в составе восемнадцатой армии, преследуя разрозненные отступающие подразделения немецкой пехоты к двенадцатому января, достигли населенного пункта Хадыженский. Здесь полки Шайхутдинова и Маркуты, которые наступали в первом эшелоне дивизии, были встречены плотным ружейно-пулеметным и минометным огнем, и неся потери, были вынуждены остановиться.
Получив из полков боевые донесения, Ребров решил силами полка Мирзоева, наступающего во втором эшелоне дивизии, обходным маневром, используя высоты примыкающие к долине реки Пшиш, нанести удар по опорному пункту противника Хадыженский справа и сходу овладеть населенным пунктом. Но скрытного выдвижения полка Мирзоева осуществить не удалось. На склонах высот, к которым выдвинулся полк, его боевые порядки попали под сильный минометный огонь. Узнав о неудаче Мирзоева, Ребров в сердцах сплюнул от досады и сказал:
– Был бы на месте Мирзоева Шайхутдинов, тот бы с задачей справился!
– Причем тут Мирзоев, – возразил Бабаев, – скаты высот справа пристрелены противником. По-моему, лучше остановить наступление, подтянуть артиллерию и хорошо подготовиться к штурму Хадыженского.
– Ты, Мамед Рашидович, не защищай своего земляка, лучше иди-ка к нему, да уточни на месте, что можно предпринять, потом доложишь в донесении, – сказал Ребров.
– Здесь в Хадыженском мощный узел обороны, поэтому предпринять надо то, что я уже сказал, а у Мирзоева я, конечно, побываю. – ответил Бабаев и стал спускаться в долину Пшиш.
– Поскорей разберись в обстановке у Мирзоева и доложи свои соображения! – крикнул вслед Бабаеву Ребров.
Обстановка в полку Мирзоева создалась действительно неблагоприятная. Из-за сильного минометного огня наступать было бессмысленно. Одновременно и обратный путь со склонов личного состава полка Мирзоева принес бы не меньше потерь. В общем полк Мирзоева, по его мнению, попал в своеобразную мышеловку и конечно, не по вине командира полка. Мирзоев приказал подразделениям окапываться и организовывать систему огня, Бабаев подполз к командиру полка и, тронув его за плечо, сказал:
– Керим Ахмедович! Что известно о противнике? Можно ли обнаружить его минометные батареи?
– Не знаю, ничего не могу понять, Мамед Рашидович! Послал разведчиков по левому склону гор, но они пока не вернулись. – ответил Мирзоев.
– А где твои артиллеристы?
– Там на правом фланге, в горах, примыкающих к долине. У них там нашелся свой проводник, который знает вьючную дорогу, ширина которой позволяет кое-как протащить сорокапятки, поэтому я разрешил Эрастову выдвинуться с пушками по горам поближе к поселку и занять огневые позиции напротив Хадыженского узла обороны немцев. Засечь огневке точки, подавляя их своим огнем, когда начнется наша атака.
– А как ты узнаешь о готовности батареи к бою?
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
471
– Откроют огонь по огневым точкам в Хадыженском и этим самым дадут нам сигнал для атаки. – ответил Мирзоев.
– Вот видишь, Керим Ахметович, можно, оказывается, найти выход из любого трудного положения, а ты говоришь: ничего не знаю, ничего не могу понять! – сказал Бабаев.
– Не хвали, Мамед Рашидович, пока еще ничего не ясно, да и Ребров еще сто раз выругает прежде чем, что-либо прояснится.
Бабаев решил побывать на позициях первого и второго батальонов. Используя складки местности, а где и уже вырытые траншеи глубиной около сорока сантиметров, он ползком побывал во всех подразделениях полка. Под гул взрывов мин и визг осколков бойцы вместе с командирами спешно окапывались. Окончательно уяснив обстановку, Бабаев вынул из полевой сумки записную книжку и, вырвав из нее лист, написал донесение Реброву. В донесении он просил огнем дивизиона подавить минометные батареи немцев в районе Хадыженский, от огня которых полк Мирзоева несет потери. Свернув донесение в треугольник, он отдал его связному и приказал срочно доставить в штаб дивизии.
Через полтора часа в расположении узла обороны немцев начали разрываться тяжелые снаряды, но обстрел полка Мирзоева из вражеских минометов не уменьшился. И даже огонь сорокапяток Эрастова со склонов гор, который по замыслу командира полка мог быть сигналом для атаки, положение не изменил. Атаковать при сильном минометном обстреле было нельзя. К вечеру вернулись разведчики Мирзоева. Они доложили, что населенный пункт Хадыженский является мощным опорным пунктом с развитой сетью инженерных сооружений, включая и огневые точки укрытых бетонными колпаками в долине реки Пшиш. Бабаев перенес на свою карту все огневые точки, которые засекли разведчики Мирзоева с карты начальника штаба полка капитана Аралова. Языка взять разведчикам не удалось, но минометные батареи ими были засечены.
Когда стемнело, Бабаев, простившись с Мирзоевым и с понравившемуся ему капитаном Араловым, отбыл на командный пункт дивизии. Ребров, узнав координаты немецких минометных батарей, вызвал к себе командира дивизиона подполковника Мамаева и, указав на карте координаты, приказал уничтожить минометные батареи противника незамедлительно! Но Мамаев сообщил о том, что снарядов в дивизионе осталось только на пристрелку. Ребров вызвал Цаплина и спросил о наличии боеприпасов в подразделениях дивизии.
– Боеприпасов нет и в полках. Если пулеметчики и стрелки еще имеют возможность вести огонь, то у бронебойщиков и зенитчиков боеприпасы вообще отсутствуют. – сказал Цаплин.
– Вот что, Иван Сидорович, соберите сведения о наличии боеприпасов в дивизии, передайте Зябликову и Садакову, чтоб они в ночь организовали подвоз боеприпасов и продовольствия, одновременно вызовите ко мне командиров полков, приданных и поддерживающих подразделений, будем решать, как завтра будем выбивать немцев из Хадыженского. – сказал Ребров.
Цаплин и Мамаев ушли. Ребров позвал к себе Бабаева, он вывел своего заместителя по политической части на небольшую террасу, над которой сверху, как козырек нависла огромная скала. Они уселись на валуны и приступили к серьезному разговору.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
472
– Что ты думаешь, Мамед Рашидович, на счет полка Мирзоева? Будем возвращать его снова во второй эшелон или оставим на скатах гор долины Пшиш?
– Я считаю, Сергей Давыдович, полк Мирзоева пока трогать не надо. Подразделения полка закрепились на склонах гор и находятся значительно ближе к узлу обороны немцев. И еще его батарея сорокапяток расположилась на высоте «Верблюжья», как раз к востоку от поселка Хадыженский. Это удобная позиция по уничтожению огневых точек в укрепленном районе при наступлении дивизии.
– Но в таком случае у нас в резерве кроме учебного батальона никого нет?
– Учебный батальон в резерве – это немало, Сергей Давыдович. Вспомните осень сорок второго у горы «Близнецы», когда учебный батальон решил исход боя на стыке флангов Маркуты и восемнадцатой армии. – сказал Бабаев.
– Помню, конечно! Последний резерв забрал у меня под носом и меня не спросил. – улыбнувшись, ответил Ребров.
– Ну, а коли так получилось, Сергей Давыдович, будем наступать на Хадыженский тремя полками, имея в резерве учебный батальон. Это, пожалуй, даже и хорошо! Если подавить немецкие минометные батареи, Мирзоев сможет ударить по Хадыженскому во фланг и значительно облегчит атаку полков Шайхутдинова и Маркуты.
– Ладно, убедил, Мамед Рашидович! Тебе бы не замполитом, а командиром быть. – сказал Ребров и добрая улыбка появилась на его лице.
Через час собрались командиры полков и подразделений дивизии. Ребров довел до них боевую задачу на взятие опорного пункта немцев в Хадыженском. Но на следующий день дивизия в наступление не пошла. Боеприпасов за ночь подвезти не удалось и как только рассвело, плотный минометный огонь по боевым порядкам дивизии возобновился. К полудню Мамаев из своих тяжелых орудий расстрелял последние снаряды. Несколько раз Ребров докладывал об обстановке в штаб армии, но командующий никаких приказаний не отдавал. Так прошел день. К вечеру на командный пункт дивизии прибыли заместитель командующего армии генерал лейтенант Станкевич и член военного совета армии полковник Ренжин. До полуночи они побывали в полках, а к часу ночи на командном пункте дивизии состоялся разговор с офицерами штаба по вопросу снабжения дивизии боеприпасами и продовольствием.
– Склады сосредоточены вблизи железнодорожной станции Навагинская, только что отбитая у немцев, но к вам в дивизию грузы можно доставить только по вьючным тропам, в темное время по которым с грузом продвигаться невозможно, а днем немцы обстреливают тропу из минометов.
– Придется все же посылать людей и вьючных лошадей в светлое время. – сказал генерал Станкевич. Ребров хмуро посмотрел на офицеров штаба и спросил:
– Может есть какие-либо предложения по более эффективной организации этого мероприятия по снабжению дивизии?
– Других предложений нет? Мы уже имеем опыт такого хода мероприятий в долине реки Псекупс. – сказал Садаков.
– Все ясно. – сказал Цаплин.
– Если все ясно, то Вам, Иван Сидорович, остается написать приказ по дивизии и через час представить мне на подпись! – приказал Ребров.
– Есть, товарищ генерал! – ответил Цаплин.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
473
– Все офицеры свободны! – сказал Ребров и вопросительно посмотрел на Станкевича, но тот утвердительно кивнул головой и, когда офицеры ушли, обратился к Бабаеву.
– Вы, товарищ подполковник Бабаев, остались в армии единственным политработником такого ранга, не прошедшего аттестации. Я думаю, учитывая Ваше пожелание, мы решим этот кадровый вопрос прямо сейчас. Вы не возражаете, товарищ подполковник!
Бабаев полагая, что это Ребров решил избавиться от него, поднял этот кадровый вопрос перед командованием армии, вопросительно посмотрел на него. Ребров же, не желая расставаться с Бабаевым, решил, что это Бабаев ходатайствовал перед Ренжиным о переводе его в другую дивизию. Он посмотрел на Бабаева и покачал головой.
– Что же Вы замолчали, Мамед Рашидович? – спросил Станкевич.
– А что мне говорить? Я считал, что этот вопрос уже решен, но если он возник и требует моего мнения, то я ни на что не претендую, была бы возможность бить врага! – сказал Бабаев и помолчав добавил: – да сражаться с врагом на любой должности в своей родной дивизии!
– А Вы, что скажете, Сергей Давыдович? – обратился Станкевич к Реброву.
– Что я могу сказать? Я бы не желал лучшего заместителя по политчасти, чем подполковника Бабаева, если, конечно, он не определен штабом армии на более высокую должность. – ответил Ребров.
– Значит вы оба имеете желание служить вместе на своих должностях? – спросил Станкевич.
– Да, именно так, – ответил Бабаев.
– А Вы что ответите, Сергей Давыдович? – спросил Станкевич.
– Я? Я же сказал, что вполне доволен своим заместителем по политчасти, но в тоже время не могу умолчать, что подполковник Бабаев не только хороший политработник, но и хороший строевой командир. Не имея военного образования, он решает тактические задачи за дивизию не хуже ее командира и по сути дела является моим самым грамотным советником в вопросах тактики. – дрогнувшим голосом сказал Ребров. Таким Бабаев его еще не видел. Он с удивлением смотрел на Реброва и не узнавал его. «Вот еще как бывает, скоро минет год как он вернулся в дивизию из тюрьмы и все это время даже в мыслях не мог себе представить Реброва в роли своего товарища». – подумал он, а генералу Станкевичу сказал:
– Приятно слышать похвалу от своего командира, но, Сергей Давыдович, преувеличил мои командирские возможности, просто я никогда не забываю, что я не только политработник, но еще и солдат.
Утром генерал Станкевич и полковник Ренжин сели на своих оседланных лошадей и убыли из дивизии Реброва. На прощание Ренжин крепко пожал Бабаеву руку и чуть слышно сказал:
– Поговорим, Мамед Рашидович, в другой раз!
С рассветом немцы приступили к методичной обработке минометным огнем боевые порядки дивизии. Особенно от минометного огня досталось полку Мирзоева на скатах горы «Верблюжья». Ребров с наблюдательного пункта, осматривая из бинокля подступы к поселку Хадыженский с нетерпением ждал возвращения дивизионных разведчиков, направленных к немцам в тыл еще ночью. С рассветом они
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
474
должны были вернуться и отсутствие их тревожило Реброва. Чувство недоверия к начальнику разведки дивизии к подполковнику Карстову угнетало его. Ребров вспомнил, как появился этот щеголеватый подполковник в дивизию, которого прислали на должность начальника разведки из штаба армии еще в прошлом году, да еще с отличными рекомендациями. Но еще в боях у горы Семашко этот Карстов не сумел доставить в штаб ни одного «языка». И Цаплин вынужден был использовать разведданные, добытыми полковыми разведчиками. Реброву почему-то вспомнился случай, когда шли бои за гору «Близнецы» в долине реки Псекупс, когда Бабаев взял на себя инициативу и забрав последний резерв дивизии не дал возможности прорыва немцев в стыке с восемнадцатой армией. «Тогда я его выругал, но оказалось, что Бабаев был тысячу раз прав! Вот бы этому Карстову, хотя бы сотую долю командирских качеств Бабаева, разведка дивизии была бы на высоте!» – думал Ребров.
К восьми часам позвонил Шайхутдинов. Он доложил, что его разведчики притащили немца, оберлейтенанта Фогеля. Ребров приказал немедленно доставить этого языка в штаб дивизии. Он предчувствовал, что попался ценный «язык». И Ребров не ошибся. Немец оказался офицером штаба девяносто седьмой пехотной дивизии. Оберлейтенант с виду надменный, со свирепым выражением лица, при первых же вопросах скис и раскрыл всю оборону, систему огня, силы и средства обороняющихся немцев в Хадыженском. Он подтвердил сведения разведчиков Мирзоева в расположении минометных батарей.
К одиннадцати часам к Реброву явился Карстов. Несмотря на горные условия и непогоду, он был подтянут, выбрит, запах дорогого одеколона гармонично дополнял лоск его внешнего вида.
– Чем пора дуешь, Юрий Олегович? – спросил его Ребров.
– К сожалению, ничем. Группа разведчиков, направленная мною в тыл к немцам ночью, напоролась на засаду, в коротком бою разведчики погибли, лишь сержант Пастухов, весь израненный, приполз в расположение боевого охранения Маркуты.
– Чем, Вы, Юрий Олегович, объясняете эту неудачу разведчиков? – спросил Ребров.
– Дело случая, товарищ генерал!
– У Вас, Юрий Олегович, что-то слишком много случайностей, уж не закономерны ли они?
– Что Вы имеете ввиду, товарищ генерал?
– Разведчиков надо учить и тщательно готовить, товарищ подполковник, а как Вы можете учить, когда сами не знаете этой службы! – в сердцах сказал Ребров. Карстов молчал. Он думал о том благодатном времени, когда он служил порученцем у генерала Червиченко. Запутавшись в амурных делах, он по разрешению генерала Червиченко женился на молодой врачихе из Туапсинского госпиталя, скрыв, что у него есть семья, проживающая в Москве. Когда все открылось, генерал Червиченко предложил ему перевестись в дивизию Реброва. Но, увы, должность оказалась сложной и трудной, да еще при таком вечно хмуром и раздражительном генерале Реброве.
– Занятия с разведчиками я организовывал ежедневно, – ответил Карстов.
– Да, но видимо качество занятий было невысоким, товарищ подполковник. Пастухов какие-либо разведданные сообщил? – спросил Ребров.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
475
– Никак нет, товарищ генерал, разведчики разведку провести не успели, по ним внезапно из засады открыли огонь. – ответил Карстов.
– Жаль разведчиков. Что ж, Юрий Олегович, отправляй Пастухова в медсанбат!
– Уже направил, товарищ генерал!
– А он вернется к нам после излечения?
– Врач Андреев сообщил, что раны у Пастухова не опасные, но он потерял много крови, думаю, что отлежится в медсанбате, товарищ генерал!
– Ладно, идите, а разведчиков надо подбирать и готовить. Без разведки мы ничто!
– Понимаю, товарищ генерал, разрешите разведчиков подобрать из полков?
– Сам, готовь! Привыкли полки грабить! – сказал Ребров, думая сейчас о том, что пока у него разведотдел возглавляет Карстов, разведки в дивизии не будет.
– Есть, товарищ генерал! – сказал Карстов, приложив руку к шапке, четко повернулся кругом и ушел. «Строевой подготовке обучен, а больше ничему!» – подумал Ребров, решив в ближайшее время покончить с этой кадровой проблемой. Он тут же приказал связному вызвать к нему подполковника Цаплина и когда начальник штаба доложил о прибытии, спросил его о ходе снабжения дивизии боеприпасами.
– Первая партия наших людей уже вернулась со станции Навагинская с грузом. Но дорога крайне узкая, и к тому же покрыта наледью. Главное то, что очень мало отстойников, встречному потоку приходится терять время на небольших площадках, пока настает двигаться их черед. График выполняется, но темпы низкие, с поставленной задачей мы можем справиться только недели через две. – заключил Цаплин.
– Выходит, что надо предпринять дополнительные меры? – спросил Ребров.
– Да, дополнительные меры необходимы.
– Какие же, Иван Сидорович?
– Можно направить вьючных лошадей по долинам рек Пшиш и Островской, через Гойтский перевал. Но это далеко и еще вопрос, имеются ли на разъезде Гойтх склады? – сказал Цаплин.
– Все-таки пошли туда вьючных лошадей, а я свяжусь со штабом армии, чтоб к разъезду Гойтх подвезли боеприпасы, особенно для артиллерийского дивизиона. – сказал Ребров.
– Слушаюсь, товарищ генерал!
– А теперь давай подумаем над тем, как будем брать Хадыженский. Бабаев за то, чтоб полк Мирзоева остался на высоте «Верблюжья».
Он утверждает, что оттуда Мирзоеву будет удобно ударить по поселку с восточной стороны, а полк Маркуты, обойдя две горы у железнодорожной станции ударил бы с запада, и остается Шайхутдинов. – сказал Ребров.
– Как мы с Вами уже решили, товарищ генерал, Шайхутдинов атакует Хадыженский по долине, но из-за того, что долина реки Пшиш довольно узка, река извивается в этом мосте и несколько раз пересекает полосу наступления полка, он вынужден будет разрывать боевой порядок и обходить крутые скаты. Кроме того, батальону старшего лейтенанта Егорова, наступающего по правому, а потом по левому берегам реки придется неоднократно форсировать Пшиш, при этом он не должен терять огневой связи с первым и вторым батальоном. Я разговаривал с Шайхутдиновым на эту тему, он тщательно изучил местность перед фронтом и
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
476
направлением наступления полка и предлагает наступать не сразу всем полком и даже всей дивизией, а хорошо вооруженными автоматическим оружием штурмовыми группами, сформированными заранее. В составе группы должно быть пятнадцать-двадцать человек, которые ночью без артиллерийской поддержки, используя для маскировки шум горной реки, скрытно пробираются к немецкому оборонительному узлу перед Xадыженским, достигнув первой траншеи, внезапной атакой захватывают ее, уничтожив огневые точки, просачиваются ко второй траншее. Шум ночного боя и серия красных ракет от Егорова будет сигналом к наступлению полка Шайхутдинова, а в общем и всей дивизии. Справа с высот горы «Верблюжья» атакует Мирзоев, слева Маркута. – сказал Цаплин.
– Очень интересный замысел, только что это Шайхутдинов решает за дивизию, уж не хочет ли подвинуть меня? – улыбнувшись, пошутил Ребров.
– Да нет, товарищ генерал, Шайхутдинов изложил свою точку зрения за полк и за дивизию, – не поняв шутки комдива, сказал Цаплин.
– Ладно, Иван Сидорович, кто бы ни был автором верного решения, это не важно, вот только в этом решении имеется ряд изъянов: во-первых, этот план Шайхутдинова рассчитан на внезапность, но если хотя бы одна штурмовая группа, начав боевые действия по захвату первой траншеи, наделает шуму прежде времени, то все остальные группы утратят момент внезапности и естественно успеха. Возникает вопрос, как координировать разрозненные между собой штурмовые группы? Во-вторых, прежде, чем группы достигнут первой траншеи, они должны будут встретиться с боевым охранением немцев. Значит и здесь внезапность невозможна. И наконец, в-третьих, немцы через каждые три четыре минуты бросают осветительные ракеты, возникает вопрос: возможно ли в этот момент незаметно для противника приблизиться к первой траншее? Но сама идея внезапности атаки на Хадыженский узел обороны мне по душе и заслуживает внимания и обсуждения, давай вызывай командиров полков, а пока они прибудут, сам сделай расчет этого Шайхутдиновского плана. – сказал Ребров.
– Слушаюсь, товарищ генерал! На все варианты боевых планируемых операций у Цаплина всегда были готовые расчеты. Поработав с одним из них около часу, он принес Реброву проект решения по взятию Хадыженского по предложению майора Шайхутдинова. Вскоре прибыли и командиры полков. Ребров кратко доложил им сведения о противнике в основном добытые разведчиками полка Мирзоева и сказал, что поселок Хадыженский, расположенный на скатах гор долины реки Пшиш, является хорошо укрепленным опорным пунктом группировки генерала Ленца и серьезным препятствием в полосе наступления нашей дивизии, которая в боях у горы Семашко и в долине Пшиш понесла естественные потери в живой силе и в средствах, и нуждается в пополнении личным составом, боеприпасами, вооружением и снаряжением. Так что же нам теперь делать, товарищи командиры? – спросил Ребров и внимательно посмотрел на Мирзоева. Последний, думая, что вопрос относится к нему, сказал:
– Надо в кратчайший срок пополнить части боеприпасами, довести «БК» до полутора, особенно 152-миллиметровые орудия Мамаева и наступать на Хадыженский!
– А как же Вы предлагаете наступать? – спросил Ребров.
– Лично я, высказал свое предложение начальнику штаба подполковнику
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
477
Цаплину и считаю, что это оптимальный вариант! – сказал Шайхутдинов.
– Я осведомлен о Вашем предложении, Евгений Ахметович, давайте обсудим. Прошу доложите нам ваше предложение. – сказал Ребров, обращаясь к Шайхутдинову.
– Мы с подполковником Цаплиным обсудили этот план наступления на Хадыженский, и подполковник Цаплин кое-что просчитал, поэтому я бы просил его доложить этот план в деталях! – сказал Шайхутдинов.
– Хорошо, докладывайте, Иван Сидорович! – обратился Ребров к Цаплину.
Цаплин, обстоятельно подробно рассказал план действий штурмовых групп, предложенных Шайхутдиновым и вопросительно посмотрел на Реброва.
– У кого будут какие-либо замечания или кто возможно против такого плана? – спросил Ребров.
– Я считаю, что план наступления на Хадыженский с использованием штурмовых групп в ночное время вполне оправдан, только состав штурмовых групп надо увеличить до сорока-сорока пяти человек. – сказал Маркута.
– Хорошо, Иван Тихонович, ну, а Вы, Кирилл Ахметович, что думаете об этом плане? – спросил Ребров у Мирзоева.
– Согласен с Шайхутдиновым и с Маркутой, товарищ генерал, на правом фланге мне будет значительно легче рассчитывать на скрытность и внезапность операции! – сказал Мирзоев.
– А у Вас, Мамед Рашидович, – обратился Ребров к Бабаеву, – уже созрели уточнения или изменения этого плана? – спросил Ребров.
– Незначительно, Сергей Давыдович, но кое-какие дополнения имеются, – сказал Бабаев.
– Я, в свою очередь тоже согласен с планом, но считаю, его надо доработать. Штурмовые группы формировать на базе лучших батальонов в составе сорока человек. На подготовку и тренировку личного состава, который будет включен в состав штурмовых групп даю четверо суток, боевую задачу, сигналы управления и взаимодействия получите дополнительно. Все, что мы здесь обсуждали знать должны только присутствующие здесь. Личный состав включенных в штурмовые группы должен узнать свою боевую задачу накануне действий! Если у кого возникнут в чем-то сомнения или дополнительные детали операции, прошу, докладывайте полковнику Цаплину и мне. – сказал Ребров и отпустил командиров. Затем связавшись по радио со штабом армии, он получил разрешение для прибытия в штаб.
Прошло больше недели, и несмотря на то, что Ребров и Бабаев предприняли немало усилий для снабжения частей и приданных средств боеприпасами и продовольствием, но дело продвигалось медленно. Особенно трудность составила с доставкой снарядов для артиллерийского дивизиона и поэтому дивизия Реброва топталась на месте перед населенным пунктом Хадыженский, который был хорошо укреплен. Но вот, когда для наступления все было, готово, Ребров дополнительно уточнил задачу и для оказания практической помощи командирам полков и подразделений в организации операции разослал всех офицеров штаба по полкам.
Бабаев находился в полку Шайхутдинова, где штурмовая группа была сформирована на базе второго батальона, и возглавил группу сам командир батальона. Егоров уже более недели потратил на тренировку личного состава батальона, особенно сформированной группы, обращая внимание на элементы бесшумного передвижения по каменистой местности, лазания по скалам и действие бойца в
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
478
рукопашном бою. За сутки до операции он до изнеможения измучав людей, приказал нарубить хвойных веток, выслать ими дно траншеи, расселин, щелей, где размещались его люди, затем приказал старшине хорошо накормить личный состав и всем лечь спать, оставив для охраны наблюдателей и дежурных пулеметчиков.
Бабаев не вмешивался в действия командира батальона, только однажды спросил:
– Когда же вы со Стариковым будете проводить политическое обеспечение, работу с людьми?
– А мы, товарищ подполковник, в основном эту работу уже провели! – с улыбкой ответил Егоров.
– Я что-то не припомню. – сказал Бабаев.
– Вы же видели, товарищ подполковник, что боевая задача доведена до каждого бойца и командира, почти всю неделю учились практически бесшумно передвигаться по камням и лазить по скалам, весь личный состав прошел курс обучения по рукопашному бою, это и есть политическое обеспечение и работа с людьми! – улыбнувшись, сказал Егоров.
– Ну и как же называется форма этой работы? – понимая, куда клонит Егоров, спросил Бабаев.
– Вы же сами, товарищ подполковник, учили нас организовывать политическую работу по принципу – «меньше слов, больше дела и личного примера». А за все время тренировки личному составу батальона было по кому равняться: все секретари комсомольских организаций партийных групп и даже агитаторов были всегда впереди, это и есть форма нашей политической работы в батальоне! – сказал Егоров.
– А твой комиссар тоже так думает? – посмотрев на подошедшего к ним капитана Старикова, спросил Бабаев.
– Так точно, товарищ подполковник, у нас с комбатом мысли в унисон!
– Вы, капитан Стариков, разве слышали, о чем мы с комбатом вели разговор?
– Не слышал, товарищ подполковник, но догадываюсь, наверное, о формах политического обеспечения и работы с людьми?
– Но, если у вас с комбатом по этим вопросам, как Вы сказали, мысли в унисон, тогда зачем нужен замполит батальона? – спросил Бабаев.
– Это только сегодня, а иногда есть разногласия, приходится спорить, – сказал Егоров.
– Ладно уж, будем судить вас после выполнения боевой задачи, а поэтому нужна победа так как победителей не судят! – сказал Бабаев и пошел искать старшину Мартынова. Он теперь был старшиной четвертой роты. Отыскав Мартынова на пункте боепитания, Бабаев спросил его:
– Как, Степан Стратонович, твои партийные дела?
– Партийные дела в нашем полку в норме, а вот со снабжением боеприпасами и продовольствием, дело обстоит хуже. – сказал Мартынов.
– Возьмем поселок Хадыженский, эти проблемы решим. А что в полку есть случаи уныния на этот счет?
– Нытиков хватает, правда их меньшинство, но старшинам рот от этого не легче. – сказал Мартынов.
– Ну, ладно, успеха тебе, Степан Стратонович! – сказал Бабаев, пожимая руку
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
479
Мартынова. «Да строптивый, но прекрасный старшина и как секретарь партбюро полка на высоте! Хорошо, что в октябре прошлого года удалось его спасти от Далькова!» – подумал Бабаев, направляясь на командный пункт полка.
Шайхутдинова с Истоминым он нашел в небольшой расселине. Они сидели у большого плоского камня, служившего им столом.
На камне была развернута склейка топографических карт. Шайхутдинов за что-то распекал Истомина.
– Что у вас тут за проблемы? – спросил Бабаев. Шайхутдинов и Истомин увидев Бабаева, встали и оба отдали ему честь.
– Различные мелочи, товарищ подполковник! – сказал Шайхутдинов.
– Все важное, Евгений Ахметович, состоит из мелочей, доложите-ка лучше о готовности полка к ночной операции! Полагаю, что в этом более детально может доложить начальник штаба полка? Поэтому слушаю Вас, Вениамин Иванович!
Истомин смутился и, посмотрев на Шайхутдинова сказал:
– Мы еще не уточнили с командиром полка кое-какие детали, и я бы просил, чтобы о готовности полка к наступлению докладывал Вам майор Шайхутдинов.
– Мда? Значит у Вас все по-прежнему, Вениамин Иванович: «как решит командир полка, так и решит начальник штаба?» Как ты, Евгений Ахметович, терпишь такого начальника штаба! – сказал Бабаев.
– Приходится, Мамед Рашидович, все решаю сам, а его заставляю на карту обстановку нанести очень уж мой начальник штаба рисует хорошо! – с иронией произнес Шайхутдинов.
И Бабаев и Шайхутдинов прекрасно знали, что Истомин – это у генерала Реброва его человек в полку.
– Ну, а если серьезно, то батальоны готовы к боевым действиям в ночных условиях, лишь бы другие полки не подвели. – сказал Шайхутдинов.
– Готовы, говоришь? А с начальником штаба кое-какие детали не уяснили, что за детали?
– Это Истомин кое-что не уяснил. Ему не ясно, как мы будем по долине, да и на высоту «Черная» артиллерию и обозы вытаскивать?
– Вопрос немаловажный, ну и как же? – спросил Бабаев.
– Возьмем поселок, тогда все прояснится. Во всяком случае пушки в долине не оставим, на веревках вытащим на высоту «Черная»! – сказал Шайхутдинов.
– Ну, а обозы, санчасть, кухню? – спросил Бабаев.
– Обозы пойдут по южным скатам высот вдоль железной дороги по левому берету Пшиша, там есть дорога. Выедут на верх, потом догонят в Хадыженском. А артиллерию мы действительно поднимем по крутому склону горы «Черная» на веревках, которые уже достали у соседей.
– Вот видишь, принял решение, а своего начальника штаба не ознакомил с ним! – с улыбкой сказал Бабаев.
– Ознакомить-то ознакомил, да вот не убедил, впервые мой начальник штаба не согласен со мной. Невероятно, но факт, видимо наступательные действия дивизии повлияли на него, – иронизировал Шайхутдинов.
– А где же твой заместитель по политической части? – спросил Бабаев.
– Капитан, Греков в третьем батальоне. Он ознакамливается с личным составом, кажется толковый будет комиссар! – сказал Шайхутдинов.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
480
– Потолкую с ним в другой раз, ну, удачи тебе, Евгений. Ахметович! До встречи в Хадыженском! – сказал Бабаев и направился на дивизионный командный пункт.
– Может Вам охрану дать, товарищ подполковник? – крикнул вслед ему Шайхутдинов.
– Не беспокойтесь, Евгений Ахметович, здесь не далеко, дойду без охраны. Он скрылся за уступом скалы, карабкаясь вверх на террасу большого камня, где расположился штаб дивизии.
Ночь для наступления на Хадыженский дивизией Реброва выдалась хмурой, дождливой, а главнее темной. Уже давно ушли в темноту штурмовые группы Мирзоева и Шайхутдинова. Начали выдвижение на исходное положение для атаки и полки.
Штурмовая группа Егорова двигалась по скатам гряды гор по левому берегу реки Пшиш, миновали гору «Круглую» слева. Теперь надо было спуститься в долину, переправиться на правый берег реки и повернув на юго-восток незаметно для боевого охранения немцев приблизиться к горе «Черная» с обратной стороны, затем взобравшись по склону горы к траншеям боевого охранения атаковать их без единого выстрела и уничтожить в рукопашной схватке. Реку преодолели в самом узком месте между двух скал при помощи альпийской веревки, один конец которой переправил на правый берег сержант Киквидзе. Затем Егоров подозвал к себе сержантов, возглавлявших свои подгруппы, и шепотом уточнил каждому его задачу.
Очень осторожно, ползком, чтоб не стукнул ни один камень, подгруппы поползли ив свои участки траншей. Немецкие наблюдатели, ожидая нападения с фронта бросали через каждые три-четыре минуты сигнальные ракеты, ярко освещая местность перед фронтом своего боевого охранения, не обращая внимания на свой тыл. Поэтому внезапная атака штурмовой группы Егорова на немецкие траншеи была для них настолько неожиданной, что до полуроты немецких солдат растерявшись не оказали никакого сопротивления. В течение нескольких минут на высоте «Черная» слышались: отчаянная возня, стук прикладов, сдавленное хрипение и стоны десятков людей. Никто из немцев не успел произвести ни одного выстрела и когда все стихло Егоров, чтобы у немцев в Хадыженском не возникало подозрений тут же приказал одному из бойцов продолжать освещать долину осветительными ракетами, как это делали немцы из боевого охранения.
Операция по ликвидации боевого охранения на горе «Черная» закончилась успешно. В первую траншею узла обороны немцев под Хадыженским Егоров со своей группой ворвался во втором часу ночи. Немцы и здесь были застигнуты врасплох. В короткой рукопашной схватке защитники первой траншеи были истреблены.
Почувствовав неладное в центре района обороны, немцы открыли ураганный огонь из пулеметов, но было уже поздно. Бойцы штурмовой группы распространялись по траншеям и ходам сообщения уничтожая встречавшихся немцев на пути. Бой разгорелся в северо-западной окраине населенного пункта Хадыженский. Это штурмовая группа Мирзоева громила минометные батареи врага.
Рассредоточившись по сложным лабиринтам системы немецкого узла обороны перед Хадыженским штурмовая группа Егорова уже не могла создавать видимость крупного подразделения. Немцы, оправившись от внезапной атаки предприняли ответные меры. Они контратаковали участок траншеи своего узла обороны, которым овладели русские. Огнем из ручных пулеметов и автоматов эту контратаку егоровцы
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
481
отбили, но немцы по вспышкам очередей поняли, что перед ними не более чем стрелковый взвод и предприняли вторую контратаку, обрушив на егровцев шквал пулеметного огня, они контратаковали с трех сторон. В группе Егорова кончались боеприпасы, бойца из последних сил отбивались ручными гранатами. Егоров приказал передать по цепи, чтоб приготовили ножи, чтоб драться до последнего бойца! И когда у бойцов штурмовой группы не оставалось никакой надежды на спасение, справа Хадыженского на его северо-восточной окраине разгорелся ожесточенный бой. «Мерзоевцы пошли в атаку!» – сообразил Егоров и посмотрел назад. Там сзади в темноте по участку первой траншеи стреляя на ходу, бежали бойцы его батальона. Бой принял самый ожесточенный характер. И справа, и, слева слышались крики «Ура!». Это подоспел полк Шайхутдинова. Преодолев систему немецкого узла обороны, батальоны втягивались в южные окраины Хадыженского. Вскоре сзади вступил в бой и полк Маркуты.
Полагая, что против них в бой вступили свежие силы русских, немцы поспешно покидали населенный пункт. Продолжая преследование отступающих немецких подразделений, дивизия Реброва вышла на рубеж населенного пункта Кутаис. Здесь на горных хребтах перевала также разгорелись ожесточенные бои, бойцы и командиры дивизии Реброва, окрыленные наступательным порывом, действуя мелкими, но сильными в огневом отношении, группами, обходными маневрами, просачивались в глубь обороны немцев, стремительными атаками уничтожали врага. Теперь их уже ничто не могло удержать.
Наступая на северо-запад дивизия Реброва к исходу седьмого дня наступления вышли из горных хребтов Большого Кавказа. Впереди ее ждали бои за овладение переправами через реку Кубань и освобождение столицы края – Краснодара.
Двигаясь по обоим берегам реки Псекупс, дивизия с боями вышла к реке Кубань и заняла для форсирования ее левый берег вблизи поселка Пашковский. Река, покрытая ноздрястым, рыхлым льдом, постоянно находилась под минометным обстрелом и представляла собой серьезную преграду для наступающих частей. Лишь на участке полка Маркуты, лед превратился в крошево, кое-где виднелись полыньи и довольно большие пространства открытой воды.
Шайхутдинов вызвал на командный пункт командиров батальонов и командира батареи сорокапятимиллиметровых противотанковых орудий старшего лейтенанта Шишкина. Когда командиры доложили о прибытии Шайхутдинов посмотрев на Егорова сказал:
– Форсирование реки начнешь ты со своим батальоном! Но это не значит, что первый и третий батальоны должны быть наблюдателями Лед, как видите, ненадежный, и после артиллерийской обработки правого берега, обстрел поверхности реки наверняка будет мощным, огневых точек у немцев на том берегу вполне достаточно, чтоб уничтожить каждого, кто ступит на лед. На ночь не надейтесь, приказано к вечеру быть на том берегу и развивать наступление на Пашковский. Каждый из вас понимает, что главное кому-нибудь зацепиться за правый берег, а там дело пойдет. Вот и все! – заключил Шайхутдинов.
– Разрешите вопрос, товарищ майор? – спросил Егоров.
– Слушаю, Сидор Павлович!
– А артиллерия наша будет нас поддерживать на прямой наводке? – сказал Егоров.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
482
– Ишь ты, прямой наводки захотелось, а попробуй выкати на берег хотя бы одно орудие, тотчас же немцы из него груду железа сделают, а нам еще Краснодар с ними брать! – ответил Шайхутдинов.
– Но без людей Краснодара тоже не взять, товарищ майор! – сказал Егоров.
– Не умничай, товарищ старший лейтенант. Думаешь, я батарею к себе в карман спрячу? Шишкин свою задачу знает и поддержит вас своим огоньком всегда, когда это будет крайне необходимо. Ваше дело думать, как зацепиться за тот берег, на то вы и командиры. – сказал Шайхутдинов и отпустил комбатов. Мирзоев же в это время несколько раз бросал свой батальоны на рыхлый лед реки, но бойцы, встреченные пулеметным огнем, откатывались назад. Артиллерийский дивизион 152-мм орудий своим огнем дважды пытался облегчить форсирование реки, но огневые точки немцев оживали всякий раз, когда возобновлялась атака. Наконец взводу первого батальона удалось захватить небольшую полоску земли на правом берегу Кубани. Мирзоев хотел сразу же доложить об этом Реброву, но поблизости взорвавшаяся мина оборвала жизнь командира полка. Ребров узнал о гибели Мирзоева от начальника штаба полка капитана Аралова.
– Ты, Аралов, так спокойно говоришь о гибели Мирзоева, как будто он жив! Может все-таки он только ранен? – кричал в трубку Ребров.
– Мирзоев погиб, товарищ генерал! Осколок мины вошел ему в грудь, видимо в сердце, он даже не успел и слова сказать! – дополнил Аралов.
– Ну ладно, ладно, к сожалению, я тебя понял, как идет форсирование реки? – уже более спокойно сказал Ребров.
– Первый батальон захватил на том берегу полоску земли, немцы контратакуют, но бойцы на том берегу держатся, товарищ генерал! – сказал Аралов.
– Полком командуешь ты?
– Пока я, товарищ генерал!
– Как чувствуешь, справишься?
– Чувствую, что справлюсь!
– Ну хорошо, командуй, после боя решим, что и как. Форсирование реки продолжай, думаю тебе лучше всего бросить в район первого батальона все усилия и развить успех!
– Я так и делаю, товарищ генерал!
Ребров в сердцах бросил трубку на аппарат. Он нервничал. Ему приказано к вечеру быть на том берегу, а полдня уже прошло.
«На правом берегу зацепился батальон Аралова, гибель Мирзоева омрачила этот успех, но на войне бывает и не такое» – думал Ребров.
Но его беспокоило положение дел у Шайхутдинова и у Маркуты. Шайхутдинов несколько раз пытался по льду форсировать реку на своем участке, но каждый раз сильный минометный и пулеметный огонь заставляли вернуться на исходное положение. У Маркуты на левом фланге обстановка создалась еще хуже. Лед на его участке реки от взрывов превратился в крошево, и образовались огромные полыньи, а переправочных средств не было.
От Маркуты вскоре прибыл Бабаев. Ребров обрадовался его прибытию и сразу же спросил об обстановке у Маркуты.
– Обстановка не радует. Вода на участке полка Маркуты преобладает, переправочных средств нет, но есть на этот счет кое-какие соображения. – сказал
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
483
Бабаев.
– Говори скорей, какие там соображения! – торопил его Ребров.
– На правом берегу у плеса метра на полтора есть возвышение берега. Там у ракитника на песке лежат кверху днем двенадцать больших рыбацких лодок. Вот если бы переправить туда хотя бы человек пятнадцать бойцов, которые под прикрытием огня артиллерии привели бы лодки с того берега на наш, для полка Маркуты это как манна с неба! – сказал Бабаев.
– Это уже кое-что, Мамед Рашидович, но за целый день только Мирзоеву удалось зацепиться за тот берег и то ценою своей жизни. – сказал Ребров.
– Разве Мирзоев погиб?
– К сожалению, да, временно полком командует капитан Аралов.
– Как же это случилось?
– Не знаю, но у нас в дивизии все офицеры стараются первыми в пекло лезть! Недавно узнал, что при формировании штурмовых групп под Хадыженским, штурмовую группу у Шайхутдинова возглавил командир батальона Егоров, а батальоном командовал в наступлении его комиссар капитан Стариков, каково, а?
– Извини, Сергей Давыдович, я знал об этом, но как-то не было времени доложить вам об этом.
– Вот видишь, командиру дивизии даже не все докладывают и, Шайхутдинов тоже умолчал, да ладно, хорошо, когда кончается хорошо, а вот Мирзоев погиб. Так ты предлагаешь лодки увести с того берега?
– Да, Сергей Давыдович, надо поручить это Шайхутдинову, он что-нибудь придумает.
– Так и сделаем, Мамед Рашидович! – сказал Ребров и приказал телефонисту соединить его с Шайхутдиновым.
Узнав о лодках на правом берегу Кубани на участке Маркуты, Шайхутдинов приказал Егорову одеть смельчаков в маскхалаты и по одному ползком по льду перебраться скрытно на вражеский берег, сосредоточиться там у ракитника за поворотом реки, где лежат на берегу лодки. Задача этой группе: перегнать лодки по открытой воде на участке Маркуты на наш берег.
Бойцы под командованием старшего сержанта Гурьева мелкими группами, ползком переползли рыхлый лед и через два часа не только перегнали лодки на левый берег, но и закрепились у ракитника, захватив небольшой плацдарм на правом берегу Кубани.
Переправа по льду мелкими группами натолкнула командира второго батальона старшего лейтенанта Егорова на мысль, что таким образом возможно сосредоточить у ракитника всю третью роту.
Пока полк Маркуты налаживал форсирование водной поверхности на лодках, Егоров с третьей ротой, был уже у ракитников под защитой возвышающегося берега, Внезапной атакой рота захватила первую траншею немцев и, уничтожив их огневые точки, закрепилась на достигнутом рубеже. Как только Шайхутдинов принял сигнал о захвате плацдарма его третьей ротой, он приказал полку броском по льду преодолеть водную преграду к захватить плацдарм для дивизии.
Немцы контратакой попытались сбросить подразделения полка Шайхутдинова в реку, но с левого фланга ударили пулеметы мерзоевцев, и контратака немцев захлебнулась. К вечеру, когда полк Шайхутдинова углубился в немецкую оборону на
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
484
полтора километра, вся дивизии Реброва была уже на правом берегу Кубани. Саперы дивизии навели через реку понтонную переправу, через которую пошли грузы с боеприпасами, переправлялись боевая техника и тыловые подразделения. Части дивизии вплотную подошли к поселку Пашковский и сходу атаковали его.
Во взаимодействии с батальонами стрелковой бригады, действующей справа, полки Аралова и Шайхутдинова, преследуя отступающего противника, овладели центральными улицами поселка, затем с боями вошли в Краснодар. Прочесав город, дивизия вышла на рубеж юго-западной окраины города, и к утру двенадцатого февраля Краснодар был очищен от врага.
Получив передышку, Ребров решил привести полки и подразделения дивизии в порядок. Пополнить боекомплект и получить для пополнения личный состав. Прежде всего он решил назначить на полк Мирзоева нового командира. Ребров был уверен, что из-за своей нерешительности капитан Аралов не подходит на должность командира полка, ему надо было срочно решить этот кадровый вопрос, назначив своего офицера так как вполне возможно, что на такую должность могли прислать офицера сверху.
Вызвав к себе Цаплина, Бабаева и начальника оперативного отдела дивизии подполковника Падерина он сказал:
– Я решил посоветоваться с вами, товарищи офицеры, по кандидатуре на должность командира полка вместо погибшего подполковника Мирзоева, мне кажется капитан Аралов не сможет командовать полком.
– Товарищ генерал, разве капитан Аралов не доказал, что он вполне может командовать полком? – сказал Падерин.
– Нет, я не могу положиться на нерешительного Аралова, я предлагаю на обсуждение майора Истомина, он с сорок первого года возглавляет штаб полка. – сказал Ребров.
– Сергей Давыдович! Майор Истомин – это же второй Бурменко, от которого еле-еле избавились! – сказал Бабаев.
– Не личное ли заговорило в Вас против Истомина? – сказал Ребров, обращаясь к Бабаеву.
– Нет, не личное, а сугубо служебное, товарищ генерал. Истомин в характере с натурой исполнителя, поговорите-ка насчет него с Шайхутдиновым, – сказал Бабаев.
– Ну и кто же по-вашему, может быть командиром полка вместо Мирзоева? – спросил Ребров, обращаясь ко всем присутствующим.
– Вот капитан Аралов – самая подходящая кандидатура. Он доказал это при форсировании Кубани и отлично командовал полком в боях за Краснодар, – сказал Падерин.
– Что же Вы, Иван Сидорович, молчите? – обратился Ребров к Цаплину, – уж Вам-то как никому должны быть известны командирские качества Аралова!
– Я за капитана Аралова, товарищ генерал, это самый подходящий офицер вместо погибшего подполковника Мирзоева. – ответил Цаплин.
– Но я помню, Иван Сидорович, Вы всегда отзывались об Истомине, как о самом исполнительном офицере? – сказал Ребров.
– Да, он действительно исполнителен, но штаб полка там раньше держался на подполковнике Мелентьеве, а сейчас на Шайхутдинове. Этот Истомин делает так, как ему прикажут ни больше и не меньше. Остряки полка даже прозвище ему дали:
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
485
«манекен». – сказал Цаплин.
– Вон как, значит? Все против меня! Ну ладно, убедили! Ну, а кого к Аралову назначим начальником штаба? – спросил Ребров.
– Товарищ генерал! Командир второго батальона у Шайхутдинова старший лейтенант Егоров – самый подходящий офицер! – сказал Цаплин.
– Это который для Маркуты лодки добыл? Да, он храбрый, грамотный командир, но будет ли он хорошим штабистом? Это ведь не каждому дано. – сказал Ребров.
– Вы же, товарищ генерал, сами сказали, что Егоров грамотный офицер, я считаю этим многое сказано в его характеристике. – сказал Падерин.
– Ну, а Вы, Мамед Рашидович, не против?
– Нет, не против, Сергей Давыдович! – сказал Бабаев, понимая, что вопрос задан Ребровым из-за неловкого положения, в какое он попал.
– Утерли нос своему командиру, да ладно пусть будет по-вашему! Вы, Иван Сидорович, тотчас же согласуйте наше решение о выдвижении капитана Аралова на полк со штабом армии, да и, кстати, направьте наградной материал. Все свободны, а Вы, Мамед Рашидович, останьтесь. – сказал Ребров.
Когда все разошлись, Ребров, помолчав немного тихо сказал:
– Я разговаривал с Ренжиным, его переводят в сорок шестую, а нашу дивизию возвращают в родную армию. Командующий там теперь генерал-лейтенант Гречко. Рыжов согласился направить в штаб фронта представления на очередные звания офицерам дивизии. Согласовал вопрос и с Ренжиным, чтоб направили представление к очередному званию и тебя, пора тебе третью звезду на погоны.
– Спасибо, Сергей Давыдович, на меня представление можно было бы и повременить, а вот, на остальных надо бы и со мной посоветоваться, все-таки я Ваш заместитель. – обиделся Бабаев.
– Извини, срочно потребовали, а ты был в полку у Маркуты, но я учел твое мнение, надеюсь не будешь протестовать на таких офицеров, как: Шайхутдинова, Аралова, Цаплина, Падерина, Садакова и ряд других офицеров представленных командирами полков. – сказал Ребров.
– Надеюсь командира второго батальона старшего лейтенанта Егорова с Шайхутдиновского полка не пропустили? – спросил Бабаев.
– Не пропустили, Мамед Рашидович! – улыбнувшись, сказал Ребров.
– Жаль, что с Ренжиным снова расстаемся. – сказал Бабаев.
– На этот раз о полковнике Ренжине жалею и я, большую помощь оказывал он дивизии да что уж теперь, будем воевать при новом начальстве! – сказал Ребров.
– Да, Сергей Давыдович, начальство не выбирают.
– А теперь вот что, Мамед Рашидович! Съезди-ка к Аралову, помогать надо молодому командиру полка!
– Что ж, это наша обязанность – помогать и направлять! – сказал Бабаев и пошел по траншее к виллису, который стоял в укрытии за командным пунктом.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
486
Глава тридцать первая
По приказу полковника Гуртьева майор Папулов, распределил батареи своего артиллерийского дивизиона по полкам и невольно оказался в роли проверяющего своих подразделений. Он побывал на всех опорных пунктах дивизии, где стояли на позициях его пушки, и был вполне доволен выучкой своих пушкарей, как в сложных и четких действиях в бою, так и в выборе позиций для орудий. В меткости стрельбы по вражеским танкам он в своих пушкарях не сомневался.
Папулов понимал и то, что его дивизион в полосе обороны дивизии являлся бы грозным заслоном для вражеских танков, если бы дивизион использовался сосредоточенно на каком-то одном направлении под его непосредственным руководством, как это было под Котлубанью, а не по принципу ладони с растопыренными пальцами. Но здесь в руинах большого города артиллерийский противотанковый дивизион на одном направлении сосредоточить было невозможно, так как танки врага могли появиться где угодно и в любое время, маневрировать же батареями, взводами, даже, отдельными орудиями, в условиях завалов и разрушений было чрезвычайно трудно. Так, что решение командира дивизии по отношению к его артиллерийскому дивизиону было вполне правомерно.
По использованию противотанковой артиллерии сверху присылали различного рода инструкции, памятки, правила, все они нередко являлись противоречием требованиям довоенных уставов, руководств и наставлений, которые, конечно, давно уже устарели и это было правильно, но иногда бывало и так, что новые инструкции устаревали на глазах. Его пушкари от рядового до командира батареи здесь в сталинградских руинах были своего рода изобретателями правил по использованию противотанковой артиллерии. Как говаривал командир первой батареи старший лейтенант Колеватый в таких случаях: «Нужда заставит калачики есть!» И Папулов почти всегда полагался больше на боевой опыт своих пушкарей н на самого себя, чем на указания сверху.
Однажды, когда он прибыл в район обороны батальона Белана, где на правом фланге были расположены позиции первого взвода батареи Колеватого, он не увидел на позиции пушек. После доклада командира взвода лейтенанта Коваленко о состоянии взвода, в котором у него значилось два орудия, Папулов спросил:
– А где-же твои пушки?
– В укрытии, товарищ майор! – не моргнув глазом, ответил Коваленко.
– Но ведь идет бой, надо уничтожать огневые точки противника, а у вас орудия в укрытии? – удивился Папулов.
– Разрешите доложить мне, товарищ майор! – вмешался старший лейтенант Колеватый, только что вернувшийся с позиции второго взвода, расположенного в районе обороны батальона капитана Асланова.
– Ну что ж, докладывай, Игорь Ефимович! – согласился Папулов.
– Дело в том, что после каждого выстрела орудия немцы засекают его и сосредотачивают массу огня, гибнут люди, выходит из строя материальная часть. А бывает и так, что последующие выстрелы по врагу делать некому, или орудие нуждается в ремонте, вот поэтому лейтенант Коваленко предложил своеобразный метод ведения огня из пушек: «в течение десяти-пятнадцати минут наблюдатели засекают огневые точки немцев, затем расчеты выдвигают орудия из укрытий и
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
487
уничтожают своим огнем две три огневые течки, прежде, чем немцы откроют по орудию огонь, мы убираем их в укрытие. Для каждого орудия у нас оборудовано по две или три огневых позиции, соответственно подготавливаем подходы к ним, так вот и воюем!»
– Ну и каков же результат? – обращаясь к Коваленко, спросил Папулов.
– Результат превзошел все ожидания, товарищ майор, мы уничтожаем огневые точки противника, сами остаемся неуязвимыми! – бойко ответил Коваленко.
– Значит ваша батарея ведет огонь по врагу по методике Коваленко? – обращаясь к Колеватому, спросил Папулов.
– Выходит так, товарищ майор!
– Хорошо, но это видимо до того момента, пока не атакуют немецкие танки, тогда, вы не успеете маневрировать орудиями таким методом, танки могут смять вас?
– Мы это учитываем, товарищ майор. При отражении танковой атаки приходится, только быстрее менять огневые позиции! – ответил Коваленко.
– Может и так, Михаил Сидорович, только маневрировать в бою надо всегда умело, а главное оперативно, танк не пехота, если его прозеваешь на прямом выстреле, он приблизившись поразит тебя иди огнем своей пушки или гусеницами.
– Это нам понятно! На своей шкуре испытали, товарищ майор! – сказал Колеватый.
– Вам-то понятно, а вот в других батареях возможно еще не знают метода Коваленко, а метод еще хорош тем, что дает возможность поражать цель при меньшем расходе боеприпасов, которых у нас всегда дефицит. – заключил Папулов и, попрощавшись с пушкарями, направился во вторую батарею. Таким образом, побывав во всех батареях, он вернулся на свой командный пункт.
Скоро седьмое ноября. Он вспомнил, как в сороковом году они с Тамарой после митинга и парада, отпраздновали этот день на квартире у Сергеева. Тогда допоздна веселились, пели песни под гитару и, это был последний праздник, проведенный за столом в семье Сергеева. Под новый год Папулов был дежурным по полку, в день Красной Армии на стрельбах, первомайские праздники был в командировке.
Война застала Папулова на полигоне. Тогда все-таки удалось соединиться с основными силами дивизии далеко за пределами зимних квартир. При встрече с Сергеевым, они с горечью поведали друг другу о том, что оба ничего не знали о своих семьях. Папулов всегда думал о семье и, даже, в самые жаркие часы боя не забывал о Тамаре и о детишках. Иной раз сердце обливалось кровью, когда слышал о зверствах фашистов на оккупированной территории. Он даже не мог себе представить, что его семья в лапах этих извергов. Теперь он был безмерно благодарен генералу Гуртьеву, который еще на формировании дивизии в Томске посоветовал обратиться в Москву в наркомат обороны по розыску его семьи, и сколько радости было, когда ему пришел ответ с точным адресом ее проживания. Написав письмо Тамаре, он уже в поселке Красный буксир, где стояла на переформировании триста восьмая дивизия после боев под Котлубанью, получил от нее ответ, из которого узнал, что семья в городе Кирове на Вятке, Тамара работает инженером на крупном заводе, а самое главное, что у них там все хорошо! Как бы ему хотелось сейчас хотя бы издалека, одним глазком посмотреть на свою жену, на ребятишек!
В подвале на его НП появился связной. Он доложил, что немцы начали атаку с севера по трамвайной улице.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
488
– Идите на командный пункт майора Сергеева и передайте ему, что мною от Колеватого переданы Човгуну два орудия, для отражения атак танков противника со стороны Трамвайной улицы. Я убываю в третий батальон к Човгуну! – сказал Папулов и по ходу сообщения направился к юго-западной окраине завода «Баррикады».
К Човгуну Папулову сразу добраться не удалось. Немцы силою до двадцати танков с пехотой вклинились в стык флангов Белана и стрелковой бригады, занимавшей оборону правее полка Сергеева. Немцы быстро продвигались в сторону Волги. Орудия первой батареи, сменив огневые позиции и развернувшись фронтом на север, с дистанции не более трехсот метров открыли по наступающим танкам огонь, пять танков, подбитые этими орудиями, зачадили клубами черного дыма. Папулов следуя в третий батальон добрался до огневых позиций орудий взвода Коваленко. Здесь своим присутствием подбодрил пушкарей первого взвода, придирчиво осмотрел позиции взвода, не обнаружив недостатков, подозвал к себе командира батареи старшего лейтенанта Колеватого и приказал ему третий нештатный взвод лейтенанта Субботина придать третьему стрелковому батальону в распоряжение старшего лейтенанта Човгуна, который готовит контратаку на вклинившегося противника на правом фланге полка.
Через полчаса, после контрподготовки тяжелой артиллерии с острова Зайцевский контратакой Човгун со своим батальоном восстановил положение на правом фланге полка, но с севера по улице Трамвайной немцы крупными силами снова атаковали фланг полка. Нештатный взвод Субботина состоящий из двух орудий вместе с батальоном Човгуна получил новую задачу, оседлать улицу Трамвайную и не пропустить атакующие танки с севера. Папулов прибыл в батальон к Човгуну первым.
– Где Ваши обещанные орудия, товарищ майор? – спросил его Човгун.
– Минут через двадцать взвод лейтенанта Субботина будет здесь. – ответил Папулов. И когда немецкие танки приблизились к переднему краю обороны Човгуна, а в ход пошли ручные гранаты и бутылки «КС», Колеватый доложил Папулову о прибытии орудий Субботина.
Слаженно и быстро орудия заняли огневые позиции, но огня не открывали.
– Почему орудия молчат? – закричал Папулов, но в это время пушки Субботина своими первыми выстрелами подожгли два танка, а через минуту еще два.
– Ну так как? – спросил у Папулова Колеватый.
– Теперь молодцы! Бьют без промаха! Ты знаешь, Игорь Ефимович, что в дивизионе снарядов все-ничего! Поэтому с Субботиным стреляйте здесь так, чтобы ни одного снаряда мимо! Понял меня?
– Так точно, товарищ майор, понял! – четко ответил Колеватый.
– Тогда я пошел на КП нашей дивизии, как никак, а снаряды надо выколачивать. – сказал Папулов и пожав руку командиру батареи, покинул позиции взвода.
В штабе дивизии полковник Тарасов, увидев Папулова, сразу пригласил его к себе.
– Вы, товарищ майор с обстановкой в дивизии знакомы? – спросил он.
– Что касается моего дивизиона, знаю!
– Тогда почему же на Трамвайной улице северо-восточная окраина поселка Баррикады, там немцы бросили на правый фланг полка Сергеева тридцать танков с пехотой, у Вас на позициях всего две пушки?
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
489
– Я, товарищ полковник, по приказу командира дивизии раздал батарею по полкам, извините, но резерва у меня нет!
– Плохо, товарищ майор, что нет резерва. Сами Вы со своим штабом превратились в проверяющих, Вы же, товарищ Папулов, все-таки командир отдельного истребительного противотанкового дивизиона.
– Товарищ полковник! Первую и третью батареи в соответствии с приказом комдива я передал на правый фланг дивизии майору Сергееву и капитану Ефимову, вторая батарея передана в полк подполковника Михелева. Тогда разрешите забрать у Михелева один взвод и направить его в распоряжение старшего лейтенанта Човгуна, он как раз на Трамвайной улице со своим батальоном отражает наступление немцев с севера.
– Да, видимо так и сделайте, но переброской орудий на Трамвайную займетесь лично сами!
– Есть заняться переброской орудий лично, но у меня есть такой вопрос, товарищ полковник, снаряды кончаются!
– Там на берегу у пристани с парома выгрузили твои снаряды, думаю по два ящика на орудие там будет, так что организуйте доставку их на позиции.
– Есть организовать доставку снарядов на позиции! – радостно произнес Папулов и хотел было уже уходить, но его задержал вошедший в подвал полковник Свирин.
– Вы, Данил Климович, куда путь держите? – спросил он.
– В полк подполковника Михелева, товарищ полковник!
– Значит пойдете мимо КП Сергеева, передайте капитану Малышеву, чтобы он нашел время и позвонил мне. – сказал Свирин.
– Понял вас, товарищ полковник, передам. – ответил Папулов. Он разыскал свою вторую батарею, доложив подполковнику Михелеву о переброске двух орудий на правый фланг дивизии и, наметив путь движения командиру взвода лейтенанту Задирову, приказал вручную перекатить орудия на северо-восточную окраину поселка Баррикады на улицу Трамвайная, а сам направился на КП к Сергееву. Здесь в подвале он застал друга стоявшим у ящика с телефонной трубкой в руках.
– Здравствуй, Иван! – крикнул он с порога. Сергеев махнул ему рукой, давая понять, чтоб подождал. Наконец он бросил трубку на аппарат и протянул Папулову руку.
– Плохи дела, Ваня? – спросил Папулов.
– Плохи, говоришь? Это мягко сказано, немцы под корень режут, а противотанковых средств не хватает. У Човгуна всего две твои пушки, а надо бы там иметь весь твой дивизион!
– Через сорок минут к Човгуну прибудет взвод лейтенанта Задирова, они уже в пути!
– Это ты сам решил?
– Нет, Иван, сам я ничего решить не могу, полковник Тарасов приказал, так что скоро положение у Човгуна будет полегче, тем более я сам туда направляюсь. Думаю, что не дадим немцам подрезать дивизию под корень!
– Спасибо, Данилка! Да вот еще что, – Сергеев щелкнул замком полевой сумки, достал из него красивый конверт и протянул его другу. Папулов быстро схватил письмо и тут же, разрезав конверт ножом, вытащил из него вчетверо сложенный лист
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
490
бумаги, исписанный ровным убористым, до чертиков знакомым, почерком жены.
– От Тамары! – удовлетворенно буркнул он себе под нос, и стал быстро читать. Закончив чтение, Папулов вздохнул, вопросительно посмотрел на друга и протянув ему письмо, сказал:
– Как-то уж очень прохладно написано, кажется что-то терзает ее, прочти, Ваня. Сергеев знал Тамару, еще в Перемышлянах. До него тогда доходили бабские сплетни, что не верна она Данилу, но он не любил шушуканье баб и не очень-то доверял им. А Тамара была необычайной красоты, в тайне души Сергеев даже завидовал другу, но каждый раз, когда приходила в голову такая мысль, он решительно отбрасывал ее. Его жена – Степанида, которую Сергеев страстно любил, хотя и уступала Тамаре в красоте, была не только женственной женщиной, но и самым близким ему другом. Прочитав письмо Тамары, он понял, что она с казенным равнодушием ответила мужу на все его заданные вопросы, но в содержании письма отсутствовала человеческая женская эмоция, взаимное ликование по поводу того, что наконец-то нашелся муж – отец семейства! Она писала так, как будто бы никогда не было эвакуации, разлуки и этой гнетущей неизвестности. Сергеев сейчас понимал состояние друга, но сказать что-либо предосудительного в адрес Тамары он не мог, да и не имел права, и чтобы подбодрить друга, улыбнулся:
– Ничего необычного, Данил, я не вижу. Может быть в этот момент у нее были какие-то проблемы по работе, может еще что-нибудь, но в целом письмо нормальное. Мне иногда Степанида такие же письма писала, когда меня перевели по службе в Перемышляны, а я ее оставил на какое-то время в Пирятине. Папулов кисло улыбнулся, взял из рук Сергеева письмо и, засунув его в боковой карман шинели сказал:
– Ладно уж, утешитель, сам понимаю, а врать-то ты, Иван, не умеешь, глаза выдают!
Он пожал Сергееву руку и побежал догонять лейтенанта Задирова с его пушками. Пушки взвода лейтенанта Задирова прибыли в район обороны третьего стрелкового батальона как раз кстати, у лейтенанта Субботина, отражавшего атаки танков из двух орудий, осталось одно, вторая пушка была выведена из строя прямым попаданием снаряда, при этом погибли два пушкаря, погиб так же командир первой батареи старший лейтенант Колеватый. Гибель командира батареи потрясла Папулова, он высоко ценил этого грамотного и требовательного командира и прекрасного человека, но раздумывать над происшедшим было некогда, атаки немецких танков не прекращались и надо было продолжать бой.
Папулов, оценив обстановку, определил огневые позиции для пушек Задирова и приказал их занять. Расчеты слаженно и быстро выдвинули свои орудия и, установив их на огневых позициях, открыли по атакующим танкам меткий огонь. Уже через несколько минут расчеты Задирова подбили четыре танка. Немцы, обнаружив вновь появившиеся пушки, открыли по ним огонь из пулеметов и танковых пушек. По щитам зацокали пули и осколки от снарядов. Меняя огневые позиции, Папулов маневрировал орудиями среди разваленных стен домов и завалов кирпича. Но уже через полтора часа боя Субботин и Задиров доложили, что снаряды на исходе. Бойцы из хозяйственного отделения дивизиона, оставленные Папуловым на берегу Волги для приема боеприпасов с левого берега и доставки их на огневые позиции, пока о себе не заявляли. Короткий октябрьский день заканчивался, но бой с атакующими немецкими
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
491
танками с севера не прекращался, Папулов знал, что днем снаряды для его дивизиона с левого берега вряд ли прибудут, бронекатера и лодки в основном переправлялись через реку только ночью, но он все-таки направил к берегу Волги трех бойцов, оставшихся из расчета разбитого орудия лейтенанта Субботина и, был приятно удивлен, что через час они притащили на волокушах четыре ящика со снарядами. Теперь Папулов не сомневался в том, что этих снарядов ему хватит до заката солнца, а там будет видно. Но, будто испугавшись этих доставленных на позиции снарядов, атаки немецких танков вдруг прекратились.
Папулов решил лично проконтролировать прибытие боеприпасов с левого берега реки для своего дивизиона и, оставив за себя лейтенанта Субботина, отправился на берег Волги. Проходя мимо КП Сергеева, он вдруг вспомнил, что забыл передать просьбу Свирина капитану Малышеву о том, чтобы он позвонил в штаб дивизии и решил тут же это сделать. Но в подвале, где размещался КП Сергеева он нашел только одного Ершова.
– А где же начальство? – спросил он у него.
– Начальство сейчас на опорных пунктах полка, майор Сергеев звонил по телефону с левого фланга с батальона Асланова, обещался скоро прибыть сюда, капитан Малышев у Белана, а капитан Усов где-то тут, если подождете должен сейчас прийти. – доложил Ершов.
– Ладно Ершов, ждать мне некогда, я пошел на берег к причалу, на обратном пути зайду, если появится капитан Малышев, передай ему, чтоб позвонил полковнику Свирину! – сказал Папулов и вышел из подвала.
На берегу Волги у причала, сколоченного саперами из бревен и досок, разгружали первый катер, прибывший с левого берега, но к большому огорчению Папулова, снарядов к его пушкам на них не оказалось. Где-то к двадцати трем часам к берегу причалили три лодки, груженные боеприпасами к стрелковому оружию, теплой одеждой и продуктами питания. Только в первом часу ночи, под интенсивным обстрелом немецкой артиллерии, к причалу подошел бронекатер, который наконец-то доставил снаряды к противотанковым орудиям. Пока Папулов со своими пушкарями занимались разгрузкой и доставкой боеприпасов непосредственно на позиции, прошло еще два часа и лишь около трех часов он, уставший, голодный, продрогший от холода, покинул берег Волги. Он направился к своему блиндажу с надеждой поспать хотя бы часа полтора, но проходя мимо КП полка Сергеева, не удержался и решил заглянуть к другу. В подвале, при тусклом свете коптилок, он увидел на ящиках спавшего капитана Усова, а у большого тарного ящика, где размещались телефонные аппараты, стоял Сергеев. В руках он держал снятую с плеча свою полевую сумку и видимо тоже собирался отдохнуть.
– Здравствую, Иван! – с порога сказал Папулов.
– О, Данилка, здравствуй! – устало ответил Сергеев, бросив к телефонным аппаратам полевую сумку.
– Извини, я, наверное, не вовремя, ты я вижу собирался отдыхать? – сказал Папулов.
– Брось, Данилка, чудить! Ко мне ты всегда приходишь вовремя! Я только, что от Асланова, на левом фланге немцы атакуют, не жалея сил, так и стремятся сбросить нас в Волгу! Хотел еще побывать на Трамвайной у Човгуна, но сил не хватило, решил хотя бы с часик поспать. А ты ведь кажется целый день был у Човгуна?
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
492
– Да был и сегодня буду. Тарасов приказал перебросить на Трамвайную еще один мой взвод и поддерживать твоего Човгуна огоньком моих «дунек», как их ласково называет у меня в дивизионе лейтенант Коваленко.
– Ну и какие результаты вчерашнего боя на Трамвайной? – спросил Сергеев, до подробностей знавший обстановку у Човгуна.
– Целый день бомбежка, атаки пехоты и танков, немцы, как и на левом фланге, не жалеют сил и не унимаются. Твой Човгун с батальоном, или то, что осталось от него, держится стойко, на своих пушкарей тоже пожаловаться не могу. Правда есть и ощутимые потери: разбило снарядом пушку, погибли два бойца и командир первой батареи старший лейтенант Колеватый.
– Теряем, Данилка, лучших людей, у меня от полка осталось личного состава на один стрелковый батальон, а сейчас на опорных пунктах стоят насмерть и позиции не сдают.
– Я, Ваня, заходил сюда с вечера, приказал Ершову чтобы он разыскал Ивана Максимовича, Свирин с ним хотел переговорить, как ты думаешь по какому делу? Уж не заберет ли он его от тебя? – с тревогой спросил Папулов.
– Не волнуйся, Свирин звонил сюда еще раз, я объяснил ему, что Малышев у Белана, когда появится здесь, сразу же свяжется с ним. А если и заберет, то Свирин – душа-человек, он не обидит Ивана Максимовича.
– Да, я тоже так думаю, Иван. – сказал Папулов.
– Знаешь, что, Данилка! Раз уж мы с тобой не смогли поспать, то давай хоть перекусим что-нибудь! Я сейчас чувствую, что если не поем, то до утра на доживу! – пошутил Сергеев.
– Признаться, и я тоже самое чувствую, доставай свои припасы, что у тебя есть?
– Сам знаешь, кроме тушенки и сухарей угостить чем-нибудь особенным не смогу, чай вот сейчас поставлю на спиртовку. – сказал Сергеев, вытащил из угла подвала солдатский мешок, достал банку тушенки, сухари, сахар и, ножом принялся раскрывать банку. Усевшись возле ящика с телефонными аппаратами, друзья приступили к еде.
– А кроме чая погорячее у тебя ничего не найдется? – спросил Папулов.
– Извини, Данилка, как-то не думал об этом, сейчас спрошу у Ершова, – сказал Сергеев и вышел в смежное подвальное помещение. Вскоре он вернулся с унылым выражением лица.
– Извини и у связистов нет. А, впрочем, постой! – Сергеев приложил свой палец ко лбу и подошел к темному углу подвала, вытащил из кучи вещевых мешков командирский чемоданчик, открыв его, какое-то время перебрал в нем белье и вытащил бутылку коньяку, – вот он миленький, сохранился до лучшего времени! – воскликнул он и откупорив горлышко бутылки, подошел к Папулову.
– Где ты, Ваня, добыл такое богатство? – удивился Папулов.
– Понимаешь, совсем забыл. В начале сентября в Саратове командир местной дивизии, он же начальник гарнизона города полковник Туров очень тепло провожал меня на фронт, он хотел, чтобы мы с ним распили этот коньяк, а я категорически отказался, тогда Туров, обидевшись на меня, силой запихнул эту бутылку в мой чемоданчик. Под Котлубанью я был ранен, пока валялся в госпитале Васин сберег этот мой чемоданчик и вот настал момент, когда это, как ты выразился, богатство,
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
493
пригодилось! – сказал Сергеев, разливая коньяк в солдатские кружки.
– За такой подвиг, я бы Васину орден вручил! —засмеялся Папулов.
– Ладно успеем еще и вручим, теперь давай выпьем за то, чтобы нам с тобой отпраздновать победу в кругу наших жен! – сказал Сергеев. Они выпили и с аппетитом набросились на консервы.
– Ты, Данилка, написал Тамаре ответ?
– Какой там ответ, положил письмо в карман и за все сутки некогда было и вспомнить о нем. А вчера еще до боя думал обо всем этом и знаешь, что пришло мне в голову?
– Ну и что же?
– Я подумал, что война все спишет. Вся беда в том, что я погнался за красотой. Тамара красива и, вероятно, мужики там вьются около нее, а какая женщина устоит перед тщеславием, когда она одна, а муж далеко на фронте. Конечно, все это мне больно сознавать, но у меня ведь еще дети, они-то в чем виноваты? А потом ты, Иван, пожалуй, прав, по одному или двум письмам рано делать вывод. Может действительно какие-нибудь проблемы у нее по работе или еще что? В общем я пока подожду следующих писем.
– Правильно, Данилка, молодец! Давай все сомнения перенесем на конец войны, не будем разжигать страсти ревности, а там все встанет на свои места.
– Согласен, Ваня, пусть будет по-твоему!
– Тогда давай еще по одной, за наших милых жен и детишек тоже! – предложил Сергеев.
– Давай, только по маленькой толике, оставь нашему дорогому Ивану Максимовичу и твоему начальнику штаба Усову! – сказал Папулов. Сергеев плеснул в кружки еще по глотку янтарной жидкости, и они, чокнувшись, выпили.
– Так и быть, оставим собратьям по оружию, пусть допивают, а мы с тобой прекрасно подзаправились, может больше не придется еще раз, а? – сказал Сергеев.
– Не надо об этом, я думаю, Ваня, мы с тобой непотопляемые и еще не раз будем вспоминать эту октябрьскую ночь в подвале разбитого дома в Сталинграде!
– Хорошо сказано, Данилка, спасибо судьбе, что свела нас с тобой здесь! А там черт его знает, по какой дорожке пойдет каждый из нас?
– Спасибо и тебе, Иван, за трапезу, за отменный коньяк, за моральную поддержку, спасибо за все и я, пожалуй, пойду теперь уже прямехонько к Човгуну и к своим пушкарям. Бой сегодня обещает быть жарким, давай не будем прощаться, говорят, плохая примета перед боем. До встречи!
– Будь здоров, Данилка! До встречи! – сказал Сергеев и крепко пожал руку другу.
Как только забрезжил рассвет на участке обороны полка Сергеева начали взрываться снаряды. На этот раз немцы обрабатывали опорные пункты полка тяжелой артиллерией. После сорокаминутной артиллерийской подготовки, вой танковых моторов известил о начале очередной атаки. Бой продолжался весь день. С особой стойкостью отражали атаки немцев разрозненные группы батальона Човгуна. Они знали, что отступать некуда.
У Папулова осталось два орудия и шесть бойцов по три на каждую пушку и еще лейтенант Субботин, который в составе расчета орудия своего взвода, действовал в качестве наводчика, а лейтенант Задиров еще с утра был тяжело ранен и направлен в
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
494
санчасть. Папулов расставил пушки по флангам обороны батальона Човгуна, это ему давало преимущество в маскировке в развалинах домов поражать танки противника в их бортовую броню.
Когда осколком от снаряда был ранен наводчик орудия из взвода лейтенанта Задирова, Папулов сам встал за панораму. В стрельбе из противотанковой пушки он был непревзойденным мастером. Каждый снаряд, выпущенный им из орудия, поражал цель. Вот уже четыре танка чадили клубами черного дыма, подбитые Папуловым. Он прицелился в бортовую броню пятого ганка, но не успев нажать на спусковой механизм, Папулов почувствовал резкую боль в левом бедре. Оперевшись о щит орудия, он хотел было сказать заряжающему чтобы он встал у панорамы, но в глазах вдруг потемнело, а голос хрипло вырвался из груди. Со всего размаху он упал на станину лафета и свет потух в его глазах. Подносчик положил Папулова на спину рядом с орудием и хотел перевязать бедро, но в этот момент Папулов открыл глаза и приподнявшись на локтях, хрипло, но четко произнес:
– К орудию! Не прекращать огня! Затем голова его упада на кирпичи, и он потерял сознание.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
495
Глава тридцать вторая
Давно закончились бои по освобождению кубанской столицы – Краснодара. Дивизия Реброва теперь наступала вдоль реки южнее станицы Львовская и четвертого апреля к исходу дня вышла на рубеж северо-западнее Абинской с задачей занять железнодорожное полотно севернее станицы Крымская, но, встретив сильное сопротивление противника, вынуждена была прекратить наступление.
Противник, при поддержке артиллерии и авиации предпринял мощные контратаки в направлении полка Маркуты и Шайхутдинова. Во избежание окружения, Ребров принял решение отвести полки Маркуты и Шайхутдинова на исходные рубежи. Через два дня дивизия Реброва снова получила приказ на наступление. На этот раз задача была последней: полки Маркуты и Шайхутдинова должны были охватом станицы Крымская с севера дать возможность Аралову атаковать железнодорожный узел с юго-востока и освободить станицу. Но и на этот раз успех не сопутствовал дивизии Реброва. Встретив упорное сопротивление, части дивизии были скованы в ожесточенных боях и закрепились северо-восточнее Крымской, не достигнув железнодорожного полотна. В период наступательных боев, последние два дня непрерывно шли проливные дожди, дороги, колонные пути настолько раскисли, что с трудом по ним продвигались только люди. Тяжелая техника, артиллерия утопали в грязи и повсеместно торчали на обочинах дорог.
Ребров совсем приуныл. Страдая от бездорожья в горах, он с нетерпением ждал, когда войска выйдут из гор на равнины Кубани, но как видно сам бог был против наступающих. Случались иногда ясные дни, а в основном дожди, не переставая, лили и днем и ночью.
– Что будем делать, Мамед Рашидович? – спрашивал Ребров у Бабаева, но тот отмалчивался или отвечал, что не знает и сам. Как-то вечером он позвонил в штаб армии полковнику Мальцеву, но и тот утешительного ничего сказать не мог, лишь сообщил, что командующий ночью будет собирать в штаб комдивов, а это значит, что и замполиты дивизий тоже должны прибыть в штаб. Бабаев разыскал Реброва и рассказал ему о разговоре с Мальцевым.
– Значит командующий будет что-то менять в своем решении! – сказал Ребров.
В небольшом хуторе, где размещался штаб дивизии, Ребров приказал адъютанту вызвать к себе Цаплина, а Бабаеву сказал:
– Вот что, Мамед Рашидович! Наверное, нам поставят новые задачи, а наш дивизион тяжелых орудий застрял где-то у Абинской. Мамаев доложил, что его тягачи требуют ремонта, съезди к Мамаеву и помоги ему, я знаю, что у тебя все я получится, короче говоря, дивизион тяжелых пушек должен прибыть на указанные позиции не позднее двадцати двух часов.
– Постараюсь, Сергей Давидович, не только подтянуть дивизион Мамаева, но и наши тыловые подразделения. Сам знаешь, без хлеба и без боеприпасов не воюют, – ответил Бабаев и направился к командиру батареи семидесяти шестимиллиметровых самоходок, только вчера приданных дивизии, чтобы на одной из них добраться до дивизиона Мамаева.
Ехали долго. Самоходка, переваливаясь с боку на бок, уверенно шла по раскисшей дороге. В четырнадцати километрах от командного пункта дивизии вблизи станицы Абинская Бабаев разыскал застрявший дивизион Мамаева, который и
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
496
доложил, что тягачи один за другим вышли из строя, а запасных частей для ремонта нет.
– Ты, Вениамин Иванович, составь-ка список этих недостающих запчастей и давай съездим на самоходке в станицу, может там что добудем для твоих тракторов? – спросил Бабаев
– Зачем составлять список, я товарищ полковник, и так знаю, только вряд ли там мы найдем что-нибудь, станицу только позавчера освободили от немцев. – сказал Мамаев и взобрался на броню самоходки.
В Абинской они разыскали бывшую МТС, где стояли несколько разобранных тракторов, но, к сожалению, запчастей к своим ЧТЗ-65 они не обнаружили. В станице над зданием райкома партии развевался красный флаг. Там они нашли женщину Марию Петриченко, замещавшую должность председателя райисполкома. Когда Бабаев обратился к ней по существу вопроса, она тут же разыскала девочку лет четырнадцати и назвав ее Аннушкой, послала куда-то с поручением. Через полчаса в райком пришел седой старик, но, как показалось Бабаеву, с моложавым лицом и озорным взглядом серых с голубизной глаз.
– Петр Семенович Корниенко, бывший механик Абинской МТС, но на немцев я не работал! – представился он.
– Товарищ, Корниенко, нам необходимо отремонтировать несколько артиллерийских тягачей... – начал было Мамаев, а старик, посмотрев из окна на стоящую у входа самоходку, кивнул на нее головой и спросил:
– Такие, что ли?
– Нет, Петр Семенович, не такие, а обыкновенные трактора ЧТЗ-65, стоят они на дороге вблизи вашей станицы. – ответил Бабаев.
– Сами-то разве не разберетесь в тракторах? – улыбнувшись, сказал Корниенко.
– Собственно мы приехали просить у вас запчасти, вот список. – сказал Мамаев.
– Ставить новые запчасти на ЧТЗ в такое время? Это уж просто роскошь, товарищи командиры, а отремонтировать можно попробовать! Поехали ко мне в хату, там у меня есть кое-какой инструмент, да и из запчастей может что найдется, перед тем как немцы захватили станицу, мы, старики, многое чего по домам растащили. – сказал Корниенко.
– Молодцы, значит! – сказал Мамаев, он уже в серьез поверил, что тягачи можно оживить и дотянуть пушки до указанного ему Ребровым рубежа.
– А как же, весна пришла, пахать надо земельку, вот мы глядишь и соберем три-четыре тракторе на район. – скачал Корниенко. Самоходка подъехала к хате, на которую указал Корниенко, он пригласил в хату экипаж самоходки, и они из подвала вытащили две ящика, погрузили их спереди на броню, затем Корниенко попросил подъехать еще к нескольким хатам, где жили, как он сказал, его друзья, в прошлом механизаторы МТС, они тоже что-то грузили на самоходку и облепив ее броню со всех сторон, поехали к застрявшему дивизиону Мамаева.
В стороне на обочине дороги в колонне показались двенадцать тракторов с прицепленными к ним 152-мм орудиями. В ста метрах в хвосте колонны стояли застрявшие в грязи студебеккеры, груженные ящиками в которых находились 48-ми килограммовые снаряды.
– Да, невеселая картинка! – сказал Корниенко и, первый, спрыгнув с брони
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
497
самоходки, увязая в грязи, направился к последнему трактору, за ним последовали и его друзья-механизаторы.
Опросив водителя и осмотрев трактора, они, вооружившись инструментами, приступили к работе: меняли траки гусениц, ремонтировали топливные насосы, регулировали газораспределительные узлы, нескольким тракторам пришлось заменить изношенные приводные ремни, у двух тракторов пришлось заменить фрикционы, и к восемнадцати часам все трактора были на ходу. Бабаев был настолько растроган, что обнял каждого механизатора и крепко пожал им руки:
– Вы же истратили на наши тягачи запасные части, как же теперь сами будете готовить свои трактора к весенней посевной? – спросил он их.
– Для Красной Армии все в первую очередь. Бейте фашистов крепче, а мы уж тут как-нибудь обойдемся, но посевную все же проведем! – твердо выразил мнение всех стариков Корниенко, блеснув своими озорными глазами.
– Спасибо вам, дорогие наши отцы! Мы тоже постараемся оправдать ваше доверие к нам и вышибем фашистов с Кубани! – сказал Бабаев. Он приказал Мамаеву начать дивизиону движение, а сам предложив старикам-механизаторам занять места на броне самоходки, повез их в Абинскую.
В центре станицы у здания райкома он неожиданно увидел полковника Мальцева.
– Ты зачем здесь, Мамед Рашидович? – спросил Мальцев.
– Тяжелый дивизион Мамаева вытаскивал из грязи, тягачи ломаются, а дороги сами видите какие! – ответил Бабаев.
– Ну и как, вытащил?
– Так точно, дивизион уже в пути, а Вы здесь зачем, Евгений Егорович? – в свою очередь спросил Бабаев.
– Командующий приказал штаб армии перебазировать в Абинскую, вот подыскиваю помещение для политотдела, редакции, да и для своих апартаментов. Что у тебя нового в дивизии?
– Морально-политическое состояние личного состава вполне отвечает современной обстановке, люди воспряли духом в связи с наступлением дивизии, вот свежих центральных газет давно не получали, читаем наши армейские, дивизионные, слушаем радио, держим в курсе военно-политической обстановки в стране наш личный состав. Только вот после наступления на Крымскую и больших потерь в дивизии большой некомплект личного состава. Не хватает артиллерии, дороги раскисли, снабжение стало плохим? – ответил Бабаев.
– Хватит тебе жаловаться, Мамед Рашидович, центральные газеты давно не получаем и мы, но вот новость я тебе расскажу: к нам в штаб Северо-кавказского фронта из ставки прибывает маршал Жуков, твой давнишний знакомый. – улыбнувшись, сказал Мальцев.
– Вот это здорово! Значит скоро будем кончать немцев на «Голубой линии»?
– Будем, Мамед Рашидович, давно пора!
К двадцати часам дивизион Мамаева вместе с тылами соединения прибыли в расположение дивизии. Бабаев приехал немного позднее и доложил о встрече с членом военного Совета армии Мальцевым.
– Спасибо, Мамед Рашидович, а насчет прибытия маршала Жукова в штаб Северо-кавказского фронта нам уже известно. Нас вскоре вызывают в Абинскую на
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
498
беседу с командующим. Сейчас не страшно получить боевую задачу, полки хотя и значительно поредели в прошлых боях, но дивизия готова к наступательным действиям! – заключил Ребров.
Боевую задачу на продолжение наступления штаб дивизии получил ночью. Как только рассвело, после артиллерийской подготовки части дивизии Реброва перешли в наступление, но во второй половине дня немцы большими силами пехоты и танков предприняли мощную контратаку на наступающие боевые порядки дивизии. Этот встречный бой был явно не в пользу дивизии Реброва. Главный удар немцев пришелся по полку Шайхутдинова, который вынужден был отступить и перейти к обороне.
Ясный день, безоблачное небо не радовали Реброва. Он ждал налета вражеской авиации, и юнкерсы не заставили себя ждать. Их армады появились с южной стороны и вскоре взрывы кассетных бомб покрыли боевые порядки дивизии. К вечеру бои стихли. Всю ночь Ребров и Бабаев находились в полках. После полка Маркуты, Ребров прибыл в боевые порядки полка Аралова. С удовлетворением выслушал четкие и грамотные доклады командира полка об обстановке и капитана Егорова о состоянии и боеготовности полка. Затем они с Араловым обошли боевые порядки батальонов, и Ребров еще раз убедился в том, что назначение на должность командира полка Аралова и начальника штаба полка Егорова было удачным и правильным. «Увы, заслуга, в этом не моя. Бабаев оказался и тут не только прекрасным политработником и грамотным командиром, но и проницательным психологом.» – думал Ребров. Ему стало стыдно за себя. За все время совместной службы с Бабаевым, он постоянно конфликтовал с ним и даже в ноябре сорок первого упек его в тюрьму. «Я ведь действительно тогда испугался ответственности за сдачу Ростова, и мне хотелось иметь хотя бы косвенную зацепку – причину создавшихся обстоятельств. Случай гибели Мелентьева и невыполнение моего приказа Бабаевым по случайному обстоятельству принявшего полк, показался мне прекрасным выходом из создавшейся обстановки! Но ведь получается я совершил подлость? Значила ли эта подлость что-нибудь тогда, по сравнению с тем, что одна треть дивизии практически погибла. Может просто я был жертвой обстоятельств? Но ведь из-за меня был отдан под трибунал невинный конкретный человек, спасая себя, я погубил товарища? Да, совсем «по-суворовски!» – усмехнулся Ребров, проклиная себя за эту трусость! «Но вообще-то какой же я трус, когда я не боюсь смерти, не прячусь от пуль осколков, всегда нахожусь на переднем крае?» – Но тут же вспомнил, как в академии профессор Бекетов, преподававший военную историю, всегда говорил, что честь дороже жизни! В памяти вдруг проявились высказывания великих теоретиков: генерал Драгомиров рассуждал: «... упорство, инициатива, готовность к взаимной выручке, боевое товарищество, чувство чести, порядочности – вот вехи, которые предопределяют непобедимость российского воина!» «Выходит я не соответствую такому критерию? Помнится, что российский офицер, утратив честь обязан был уйти из полка в отставку или застрелиться, а как же это происходило в военное время? Естественно, разжалование в рядовые и искупление вины кровью. Значит, мне надо решиться на такой поступок, который в конечном итоге мог бы реабилитировать мою честь, но вряд ли это возможно? Сталинский приказ о штрафных подразделениях отменен. Если гласно признать этот мерзкий поступок под Ростовым мне не миновать всеобщего презрения соратников, да и СМЕРШ наверняка займется моим делом. Но ведь Бабаев сейчас молчит и не настаивает на мщении? Вот у кого надо учиться порядочности и
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
499
чести!» – размышлял Ребров. Он видел, как в дивизии вертелся, заведенный Бабаевым механизм живой целеустремленной партийно-политической работы, которая являлась тем фундаментом воли, веры людей в победу! Ребров ясно осознавал свою вину перед своим заместителем по политической части, но в данный момент был беспредельно далек от ее признания перед Бабаевым. Он видел, как в каждой роте политработники проводили с личным составом беседы, почти повсеместно активно работали агитаторы, читая в своих подразделениях газеты только что полученные из политотдела дивизии. Он показал Аралову на группу красноармейцев, расположившихся на обратном скате не большого холмика. С ними проводил беседу худощавый ефрейтор с глубоко посаженными глазами и высоким, с залысинами лбом. Он чем-то напоминал Николая Островского. Ребров, кивнув головой Аралову, сказал:
– Пойдем послушаем, о чем он беседует с бойцами!
– Это у нас ручной пулеметчик с первого батальона, лучший агитатор, да и пулеметчик – высший класс! – ответил Аралов.
– Образован, видимо, смотри, как эрудированно объясняет о важности освобождения от немцев железнодорожного узла Крымский.
– Да, действительно он закончил десять классов вечерней школы, работал на заводе токарем, был там группкомсоргом бригады токарей, имел бронь, но добился призыва в армии и попал к нам, фамилия его Овсянников.
– Ты, Николай Евдокимович, в полку всех что ли так знаешь, как этого Овсянникова?
– Нет, конечно, не всех, товарищ генерал, но активистов обстановка заставляет знать, приходится заниматься и воспитанием личного состава, особенно пополнения, на кого же опираться, как не на актив.
– А на замполита своего не жалуешься?
– Нет, не жалуюсь. Капитан Бернов не только мой заместитель по политической части, но и боевой помощник. А самое главное он хороший товарищ! – искренне ответил Аралов.
– Это хорошо, Николай Евдокимович, такое сочетание командира с замполитом не часто встретишь.
– А у Вас, товарищ генерал, заместитель по политчасти полковник Бабаев, по-моему, служит примером для всего личного состава дивизии, да и в военном отношении образован не хуже Вас! – сказал Аралов и тут же покраснел, он знал, что генерал Ребров самолюбив, тщеславен и ожидал от него замечания на этот счет, но неожиданно для Аралова Ребров вдруг улыбнулся и сказал:
– Ты, Николай Евдокимович, точно подметил качества Бабаева, это человек с большой буквы и не раз в горных условиях грамотно вносил поправки в принятом штабом дивизии решения на бой.
Ребров так и сказал, что решение на бой принимал не он один, а именно штаб дивизии. Аралов помнил и знал, что раньше Ребров при принятии решения на бой никогда не ссылался на свой штаб. «Что это с ним, уж не повлиял ли на эту гордыню Бабаев?» – подумал Аралов, а сам сказал:
– Ветераны дивизии всегда помнят об этом, и для меня было приятной неожиданностью услышать сейчас и от Вас, товарищ генерал, такую оценку Бабаеву. Простите, товарищ генерал, но я впервые от Вас слышу такие слова! – взволнованно произнес Аралов, теперь уж наверняка ожидал какой-нибудь едкой реплики в свой
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
500
адрес. Но Ребров, загадочно улыбнувшись, промолчал. Непонятное доселе чувство охватило его. «Что это со мной сегодня?» – думал он и, нахмурив брови, ответил:
– Ты, Аралов, без году неделя, как командир полка, а уже разговариваешь со мной как Бабаев. Оценку ему я всегда держал при себе и если сейчас высказал ее вслух так это не значит, что ты во мне открыл Америку!
– Я Вас понял, Сергей Давыдович! – неожиданно для себя, назвав Реброва по имени и отчеству, сказал Аралов.
– Да... а этого своего агитатора, как его? – прищурив глаза, спросил Ребров.
– Овсянников! – вставил Аралов.
– Да, да, Овсянникова, готовь на курсы младших лейтенантов, из него получится отличный офицер! – заключил Ребров и, пожав руку Аралову, не заходя на командно-наблюдательный пункт полка, по ходу сообщения, направился в штаб дивизии.
В штаб армии командиры дивизий и их начальники штабов с замполитами были вызваны не в полночь, а на следующий день. Командующий в конференц-зале, окинув взглядом всех прибывших, вдруг сказал:
– Товарищи генералы и офицеры. Сейчас к нам сюда в Абинскую едет командующий фронтом генерал армии Петров с представителем ставки. Все вы должны быть готовы четко доложить обстановку в полосе наступления ваших соединений!
– Товарищ командующий, разрешите вопрос? – спросил полковник Ковалев.
– Слушаю Вас, товарищ полковник!
– А кто прибывает к нам из ставки?
– Сейчас уже можно сказать, к нам на Кубань прибыл маршал Жуков Георгий Константинович! – сказал Гречко и почему-то улыбнулся. Среди присутствующих в зале прокатился гул одобрения.
– Учтите, товарищи генералы и офицеры, маршал Жуков не любит лишних слов, поэтому докладывать обстановку четко, кратко, в главное конкретно! – сказал Гречко. В это время внизу послышался шум подъезжающих машин. Гречко, глянув в окно, сказал:
– Пойду встречу, и тут же вышел из зала, стуча по ступенькам каблуками своих крепких юфтевых сапог. Вскоре все услышали его спокойный, четкий доклад о том, что командный состав армии собран. Когда открылась дверь в конференц-зал в ней в полевой форме, в таких же как у Гречко юфтевых сапогах, показался маршал Жуков.
За ним вошли генералы Петров, Штеменко, командующий армии Гречко и другие офицеры, которых Бабаев не знал. Бабаеву сразу же бросилось в глаза знакомое суровое волевое лицо Жукова. Оно почти не изменилось с той последней встречи на Халхин-Голе, лишь на лбу и под глазами появилось больше морщин, да в центре подбородка резче обозначилась ямка, которая как-то сразу бросалась в глаза. Вот взгляд его умных глаз показался Бабаеву чем-то озабоченным, но по прежнему уверенным в себе.
Гречко в ожидании указаний маршала предложил прибывшим из Москвы и штаба фронта сесть на приготовленные стулья. Жуков сел первым и жестом руки предложил садиться всем. Затем он осмотрел присутствующих в зале и сказал:
– Товарищи генералы и офицеры! Я думаю обстановка на вашем участке фронта позволила нам посоветоваться в связи с предстоящим решительным
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
501
наступлением и изгнанием немцев с Таманского полуострова. Докладывать за армию будете Вы, Андрей Антонович! – обратился он к Гречко.
– Слушаюсь, товарищ маршал, разрешите начинать?
– Начинайте! – сказал Жуков и повернул голову в сторону боевых карт с нанесенной обстановкой развешанных на стене. Гречко, взяв в руку указку, подошел к картам и глубоко вздохнув, начал:
– Перед фронтом армии обороняется 44-ый армейский корпус противника, который имеет в своем составе 101-ю и 97-ю легкопехотные дивизии, 19-ю легкопехотную и 3-ю горнострелковую дивизии, расположенные севернее Крымской. – Гречко показал на карте полосы обороны противника и продолжил: – Южнее Крымской сосредоточение противника в составе двух пехотных дивизий. Это 9-я и 19-я. – Он снова провел указкой по трем полосам обороны перечисленных дивизий и сказал: – Преимущества в направлении железнодорожного узла Крымская в личном составе, в артиллерии и в танках мы не имеем, а если говорить об авиации, то пока противник в воздухе господствует. Оборона противника включает в себя хорошо развитую сеть траншей, ходов сообщения, отсечных позиций, блиндажей, укрытий, дзотов и дотов. Широкая сеть огневых точек, которая позволяет противнику плотно простреливать ружейно-пулеметным, минометным и артиллерийским огнем всю местность в полосе предстоящего наступления армии, не говоря уже о минных полях и действий его авиации. – Гречко показал указкой районы сосредоточения огня противника, его минные поля и продолжил доклад: – Наша армия в составе пяти стрелковых дивизий, двух танковых бригад вышла на рубеж северо-западнее Абинской и Троицкой двумя группами и после перегруппировки сил и средств получила задачу: при поддержке пятнадцати артиллерийских полков, второго бомбардировочного авиакорпуса, второго смешанного авиакорпуса, третьего истребительного авиакорпуса не полного состава двадцатого апреля должна нанести удар южнее Крымской в направлении Нижне-Греческой, Горно-веселой и Молдаванской. – Гречко хотел было продолжать, но Жуков, подняв ладонь от стола вдруг перебил командующего:
– Достаточно, Андрей Антонович! Давайте послушаем командиров дивизий, да и авиаторы скажут свое слово!
Он посмотрел в зал и продолжил:
– Товарищи комдивы! Ваша задача коротко доложить о состоянии своих соединений по трем вопросам: наличие личного состава, наличие боеприпасов, состояние вооружения и вещевого имущества, продовольствия. Давайте начнем слева направо, с вас! – сказал Жуков обратившись к командиру тридцать второй гвардейской дивизии.
Сначала скованно, но потом все более смелее комдивы докладывали о боеготовности своих соединений и все более мрачнее становилось лицо Жукова. Когда очередь дошла до Реброва, и он встал со стула, взгляд Жукова невольно скользнул по лицу Бабаева, сидевшего рядом с Ребровым, и ресницы его глаз вдруг дрогнули, но лицо по-прежнему оставалось суровым и спокойным. Бабаев понял, что Жуков узнал его, но за неимением времени, конечно, маршал не станет приглашать его для разговора или воспоминания о прошлом, да и ни к чему это в данной обстановке.
Выслушав последнего командира дивизии, Жуков вдруг повернул голову к Гречко и спросил:
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
502
– Ваш вывод из всего этого?
– Товарищ маршал! Мой вывод таков, армия к наступлению не готова, необходимо несколько дней, чтобы подтянуть тылы, пополнить армию всем необходимым, главное ликвидировать некомплект в личном составе! – ответил Гречко, и виновато посмотрел на Петрова.
– Думаю, что Вы, правы, товарищ генерал, и, хотя времени у нас нет, наступление надо перенести на более позднее время, пусть штабы посчитают, но не более пяти дней! – сказал Жуков. После этих слов Жуков закрыл совещание.
Бабаев ошибался, когда и подумал, что Жуков не станет говорить с ним. Выйдя вместе со всеми в вестибюль, он услышал за собой голос адъютанта командующего армией, который догнав Бабаева, сказал:
– Товарищ полковник! Вас просит к себе маршал Жуков!
«Значит все-таки не забыл в такой обстановке и про меня!» – подумал Бабаев и быстрым шагом направился по ступенькам на второй этаж. Наверху адъютант рукой указал Бабаеву на дверь кабинета, куда вошли Жуков с Петровым. Он резко открыл эту дверь и спросил разрешения войти.
– Одну минуту, Мамед Рашидович, я сейчас закончу здесь с товарищами... – сказал Жуков. Бабаев закрыл дверь, к его удивлению именно через минуту из кабинета вышел генерал Петров, поправляя пенсне, он, как показалось Бабаеву, с укором посмотрел на него и, направляясь в конференц-зал, где видимо находились генералы из свиты Жукова, буркнул в его сторону:
– Входите, Бабаев, Вас ждет маршал!
Бабаев вошел в кабинет и четко доложил о прибытии, но Жуков не дал ему закончить доклад, встал и подошел к Бабаеву, затем он, подав ему руку указал на стул рядом е собой и сказал:
– Не будем, Мамед Рашидович, вспоминать самый дорогой для меня период в Монголии, просто нет времени, но у меня все же есть к тебе один вопрос, как у тебя идут дела после освобождения из заключения и вообще не обижают?
– Все идет, как и у всех, товарищ маршал, обид не ощущаю, только я, пользуясь случаем, хотел поблагодарить Вас за то, что вызволили халхингольца из беды! – ответил Бабаев.
– Это не я, Мамед Рашидович. Письмо твое случайно попало в приемную Верховного, а он лишь спросил меня о характеристике его автора, то бишь тебя, ну, а вообщем все получилось хорошо, да вот узнал у Вашего Мальцева, что воюешь ты неплохо, не роняешь наше халхингольское достоинство, рад за тебя! Помнишь своего командира полка Федюнинского, он теперь командует армией, думаю если бы и ты остался тогда в кадрах, тоже был бы генералом! – улыбнувшись, сказал Жуков.
– Не только помню, но и пытаюсь следить за карьерой Федюнинского.
Замечательный человек, рад за него! А что касается моей карьеры, то после ареста и шестимесячного отбывания в одиночной камере, считаю себя счастливым и в звании полковника! – ответил Бабаев.
– Да, конечно, но может помочь в выдвижении? – спросил Жуков и тень стыдливости мелькнула в его глазах.
– Нет, нет, товарищ маршал! Этого мне не нужно, если сочтут возможным выдвинут, я согласен служить там, где больше всего от меня будет пользы! – ответил Бабаев.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
503
– Ну что ж, халхинголец, другого я от тебя и не ждал. Если будут затруднения в жизни, обращайся, всегда помогу, я не забываю своих соратников, особенно халхингольцев. Давай попрощаемся, ждут дела, скоро будем гнать немцев с Тамани, вообщем сам увидишь! – сказал Жуков и протянул Бабаеву руку.
Когда Бабаев подошел к дивизионному вездеходу, Ребров вдруг заискивающе спросил:
– Поздравить может тебя, Мамед Рашидович, с повышением?
– Нет, Сергей Давыдович, будем гнать немцев в составе родной дивизии на прежних должностях. – ответил Бабаев, и занял свое место в вездеходе, водитель, спросив разрешения у Реброва, завел двигатель и включив передачу, с места рванул вездеход вперед.
Пять суток дивизия Реброва готовилась к наступлению. Получали боеприпасы, вооружение, продовольствие и вещевое имущество. Подразделения укомплектовывались личным составом. Пять суток Реброву, Бабаеву и всему штабу дивизии приходилось работать без отдыха. Полки готовились к решающим боям. Командиры и политработники среди личного состава вели воспитательную работу, занимались боевой подготовкой.
Ребров и Бабаев, памятуя замечания Жукова о пяти днях подготовки к наступлению, торопили командиров и политработников всех степеней к приведению соединения в полную боевую готовность.
Вся работа в этом плане проходила в ночное время, а днем, кому позволяла обстановка, проводили занятия по боевой и политической подготовке. В первые дни после неудачных атак на Крымскую, активизировала свои действия вражеская авиация, но все больше и больше ей противостояли советские истребители. Бабаев, находясь в подразделениях полков, иногда с удовлетворением наблюдал ожесточенные воздушные бои немецких и советских истребителей. Он стал замечать, что немцы в этих схватках, потеряв несколько своих самолетов, ретировались с поля боя. «Такое зрелище для бойцов и командиров является лучше самой высококвалифицированной политбеседы. Каждый сбитый немецкий самолет высоко поднимал у личного состава боевой дух и стремление поскорее разделаться с фашистами на Тамани!» – размышлял Бабаев.
Боевая задача по предстоящему освобождению станицы Крымская была доведена до каждого бойца, но приказа на наступление после прошедших пяти суток не последовало. Этот приказ дивизия получила лишь в конце апреля. В ночь на двадцать девятое Ребров вызвал на КП командиров полков, приданных и поддерживающих средств, заместителей по политчасти и отдал приказ на наступление. В это время гул моторов наших бомбардировщиков, раздавшийся с ночного неба, заглушил слова Реброва, и он, подняв голову, сказал:
– Наши бомбовозы пошли на обработку обороны противника. Я уже доводил до вашего сведения, что саперы подготовили проходы в минных полях, в проволочных заграждениях, одновременно с штурмовыми батальонами в атаку пойдут подразделения саперов, так что, товарищи командиры, мы с вами не должны терпеть неудачи, как это было раньше. Освобождение станицы Крымская – на нашей с вами совести. Мамед Рашидович, теперь Ваше слово. – сказал Ребров.
– Задача политического обеспечения наступления всем политработникам и командирам известна. Я скажу лишь несколько слов. Удачи вам, товарищи командиры
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
504
и политработники! – заключил Бабаев. А когда они с Ребровым остались одни, Бабаев подошел к комдиву и добавил:
– Я, Сергей Давыдович, буду находиться у Аралова, Вы не возражаете?
– Нет, не возражаю. Успеха и тебе, Мамед Рашидович, береги себя, не лезь вперед наступающих цепей! – нахмурив брови, сказал Ребров.
– Что не весел, неприятность какая-то?
– Нет, вроде бы все хорошо, только душа болит, на части разрывается и сам не знаю от чего. Говорят, когда перед боем хандрит душа – худая примета!
– Ты, Сергей Давыдович, успокойся, в приметы верят только те, кто в бой идет на авось, а у нас все продумано, все учтено, успех должен быть! Помнишь под Хадыженским, обстановка была посложней, тогда душа у тебя не болела, а успех был. Давай простимся, в бою все может быть. – сказал Бабаев и протянул Реброву руку, Ребров взял руку Бабаева и вдруг обнял его:
– Прости меня за все, Мамед Рашидович! – дрогнувшим голосом сказал он.
– Все, что было, все ушло! Жду сигнала на атаку, до встречи! – ответил Бабаев и вышел из штабного блиндажа.
На следующий день утром в 6 часов 40 минут гром артиллерийских орудий возвестил о начале наступательной операции по освобождению станицы Крымская. Через полтора часа, когда огонь артиллерии был перенесен в глубину обороны противника, дивизия Реброва пошла в наступление. Бабаев вначале двигался в боевых порядках полка Аралова в составе штаба. Передовые цепи, наступая за танками, вплотную приблизились к переднему краю противника. Огонь немцев по атакующим боевым порядкам к этому времени нарастал. Оживали пулеметные огневые гнезда, к ним присоединялись противотанковые пушки. Через несколько минут загорелись два танка, батальоны стали нести потери и залегли. Бабаев предложил Аралову для возобновления атаки в правофланговый батальон направить Егорова, а во второй себя.
– Нет, товарищ полковник, Вы останетесь при штабе, а во второй батальон пойду я! – возразил Аралов, но Бабаев, не дав ему закончить сказал:
– Товарищ майор! Полком надо командовать и управлять боем, вообщем, я и Егоров пошли в батальоны, атаку прерывать нельзя, так наступление полка может захлебнуться! Ты вот что, дай целеуказание по огневым точкам противника и запроси у Реброва артиллерийской поддержки атаки полка.
Через несколько минут по ожившим огневым точкам противника ударили пушки дивизиона подполковника Мамаева, после чего огонь противника значительно ослаб и батальоны Аралова снова поднялись в атаку. Вскоре первая траншея немцев была захвачена и бой переместился в глубину обороны.
Бабаев, с автоматом в руках продвигался вперед по ходу сообщения, как вдруг внезапно перед собой увидел немецкого солдата, который вскинул винтовку к плечу, готов был выстрелить Бабаеву в грудь, но из-за спины длинная автоматная очередь изрешетила немца, который уткнулся головой на дно окопа.
– Ловко ты его! – обернувшись назад, сказал Бабаев и вдруг узнал в своем спасителе капитана Спудова – адъютанта Реброва, которого все в штабе дивизии называли Сеней. Бабаев не любил Спудова, он был исполнителен, всегда весел и никогда ни на кого не обижался. Бабаеву же казалось, что Сеня был не столько исполнителен, сколько чрезмерно услужлив Реброву, поэтому появление Спудова в боевых порядках штурмовых батальонов было не типичным. Правда Бабаев подумал,
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
505
что Ребров прислал Спудова с каким-нибудь поручением и спросил его:
– Что там, Сеня, произошло?
– Ничего не произошло, товарищ полковник, а я прибыл к Вам на помощь и как видите кстати! – весело ответил Спудов.
– Без шуток, Спудов, что приказал генерал? – строго произнес Бабаев.
– Я, товарищ полковник, отпросился у комдива на передний край сам, а то все в штабе на КП, другие воюют, а я что хуже их что ли? У меня даже ни одного боевого ордена нет, а за спасение Вас, батя мне может орден отвалить. Вы, товарищ полковник, например, тоже на КП дивизии должны быть, а Вы в штурмовом батальоне с автоматом с бойцами в атаку идете, вот я, решил попробовать себя на фрицах!
– Давно надо было, Сеня, думать об этом, а теперь вперед мой друг, атака продолжается! – сказал Бабаев, и они пошли по ходу сообщения догонять атакующие цепи.
К вечеру дивизия Реброва в результате наступления продвинулась вперед всего лишь на два с половиной километра. Ребров вызвал на КП командиров полков, приданных и поддерживающих средств и поставил дополнительную задачу. Он упрекнул подполковника Мамаева в недостаточной поддержке наступающих штурмовых групп артиллерийским огнем и посетовал на недостаточное снабжение боеприпасами, указал на слабую работу тыла, сделав внушение инженер-полковнику Зябликову и подполковнику Садакову.
– Что скажете, товарищи офицеры? – спросил он, уставившись суровым взглядом на Зябликова и Садакова.
– Вы же знаете, товарищ генерал, что представляют из себя колонные пути, сплошная грязь, а подвозить боеприпасы практически нечем! – сказал Садаков.
– А Вы, Зябликов, согласны с таким выводом Садакова?
– Безусловно согласен, но к утру боеприпасы подвезем, товарищ генерал, используем тягачи и сколоченные саперами сани-волокуши. – сказал Зябликов.
– Ну хоть в этом есть какая-то доля оптимизма. Завтра, после артиллерийской подготовки наступление продолжим! – сказал Ребров и закончил постановку дополнительных задач.
Но на следующие двое суток наступать обескровленной в предыдущих боях дивизии Реброва не пришлось. В эти дни началась перегруппировка сил армии, и Реброву приказано было перебросить соединение южнее станицы Крымской. Получив пополнение, боеприпасы, вооружение и технику и лишь третьего мая, дивизия, прорвав немецкую оборону, стала развивать наступление южнее Крымской в обход станицы с юго-востока, угрожая, таким образом отрезать ее гарнизон от главных сил. На утро следующего дня наступление на Крымскую возобновилось. В это время Бабаев, находясь в полку Шайхутдинова непосредственно в батальоне Пырьева, куда его направил Ребров с пулеметным взводом станковых пулеметов для оказания помощи командиру батальона огневыми средствами. Там при изменении направления наступления полка в ходе боя открылся левый фланг, необходимо было его прикрыть огневыми средствами на случай атаки противника слева. Когда проблема с прикрытием левого фланга батальона Пырьева была решена, Бабаев направился было на КП дивизии, но внезапно вблизи взорвалась вражеская мина, взрывной волной Бабаева отбросило на несколько метров, а осколки впились в его грудь. Санитары санчасти перевязали Бабаеву раны и немедленно эвакуировали в медсанбат.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
506
Ребров узнал о ранении своего заместителя по политчасти, и немедленно приехал на своем вездеходе. Хирург медсанбата Заволока тихо сказал, что ранение тяжелое, время не ждет, его надо срочно в госпиталь!
– Возьмите мой вездеход, я как-нибудь обойдусь, свяжитесь с госпиталем по радио и сообщайте мне о состоянии Бабаева через каждый час.
– Хорошо, сообщим, товарищ генерал! Спасибо за вездеход, дороги нынче отвратительные. – сказал Заволока и кивнув санитарам, что бы унесли Бабаева к вездеходу, но в это время Бабаев открыл глаза и, увидев Реброва, попытался улыбнуться.
– Потерпи, Мамед Рашидович, все будет хорошо, мы еще с тобой повоюем! И прости меня за все! – дрожащим голосом сказал Ребров. Бабаев хотел что-то сказать, но на губах появилась кровавая пена, слова были хриплыми и невнятными, из сказанного можно было разобрать одно лишь слово «сыну», затем, видимо утомившись, он закрыл глаза.
– Срочно в госпиталь! – приказал Ребров Заволоке, догадавшись из слов Бабаева чтоб сообщили о ранении его сыну Исе, который воевал в соседней армии.
К исходу дня станица Крымская была очищена от врага!
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
507
Главе тридцать третья
Ранним ноябрьским утром, когда ничто еще не напоминало о рассвете, Сергеев сидел на ящике у телефонных аппаратов в своем новом командном пункте в подвале хозяйственного магазина и принимал доклады от командиров батальонов, которые занимали оборону на северо-восточной окраине поселка «Баррикады».
Подвал был не уютен, в нем не было, как в предыдущих командных пунктах, ни стола, ни стульев, ни кроватей, на которых иногда можно было при благоприятных условиях и отдохнуть. Но в настоящее время он рад был и этому затерянному в развалинах города подвальчику, который находился всего в четырехстах метрах от Волги. Столом и стульями Сергееву и Усову служили тарные ящики многообразных по размеру.
За период октябрьских боев полк понес большие потери и по количеству личного состава был немногим больше стрелкового батальона. Небольшие группы бойцов занимали отдельные опорные пункты в подвалах, в грудах железобетонных конструкций и стойко обороняли свои позиции.
Когда доклады по телефонной связи закончились, в подвал вошел капитан Малышев. Он доложил, что побывал во всех опорных пунктах полка и что если бы боеприпасов у бойцов было столько же сколько мужества и присутствия духа, то за участок обороны полка беспокоиться было бы нечего!
– У нас в полку люди надежные, а вот с боеприпасами беда, Иван Максимович! – сказал Сергеев.
– У нас в полку, Иван Михайлович, шестьсот сорок активных штыков, исключая пять снайперов во главе с младшим сержантом Сивоконем, которые в настоящее время охотятся за фрицами и приносят им немало беспокойств. – сказал Малышев.
– Да, Иван Максимович, наши потери велики, но надеюсь наш полк в накладе у немцев не останется, как ты думаешь?
– Думаю, они на нашем участке обороны потеряли раз в десять больше нашего, один только Сивоконь со своими снайперами за четырнадцать суток уничтожили около четырехсот гитлеровцев. – сказал Малышев.
– Севастополец – молодец! Таких бойцов на тройке не обведешь, помню он все пулеметчиком хотел стать, а когда объявился старший лейтенант Мишин, этот Сивоконь мне проходу не давал, чтобы я его снайпером определил к Мишину и видишь, отличный снайпер получился из него, не хуже Зайцева с тридцатой! Я думаю, когда чуть будет потише, надо представить к наградам его группу.
– Полностью согласен, таких, как Сивоконь, надо не только представлять к наградам, но и на его примере учить весь личный состав полка!
– Ты же, Иван Максимович, только что говорил, что присутствия духа у бойцов значительно больше, чем боеприпасов? – усмехнувшись, спросил Сергеев.
– Видишь ли, Иван Михайлович, в нашем деле ни в коем случае нельзя останавливаться. Это как в атаке, остановился, а потом не поднимешь людей для продолжения атаки. – сказал Малышев.
– И то верно, а как там наши пушкари?
– Пушкари-то что, да вот снарядов у них примерно по два на орудие. В эту ночь опять не удалось пополнить, на реке уже не шуга, а льдинки плывут, даже бронекатер
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
508
с трудом проходит протоку Волги.
– Папулова переправили на тот берег?
– Да, конечно, он так и не пришел в себя. Отроков говорит ранение тяжелое в бедро, большая потеря крови, хоть бы выжил!
– Данилка должен выжить, никогда не поверю, что он после всего пережитого, может умереть!
– Будем надеяться, Иван Михайлович, на лучший исход. Я, пожалуй, пойду на берег. Пока еще темно, может бронекатер с боеприпасами причалит?
– Хорошо, Иван Максимович, иди, а я пойду к Човгуну, он за ночь отбил у немцев дом на Трамвайной, надо посмотреть, как они там обустроились. – сказал Сергеев.
Малышев ушел к берегу Волги, Сергеев приказал Ершову дежурить у телефонов, а сам пошел на опорный пункт к Човгуну. На берегу реки ни лодок, ни катеров не было видно, лишь немецкие сигнальные ракеты постоянно висели в небе, которые немцы бросали со стороны поселка «Красный октябрь», и ярко освещали поверхность реки, где сплошной массой медленно проплывала перед глазами шуга – ледяное крошево.
Малышев продолжал всматриваться вдаль и вдруг в серой мгле он увидел черное, увеличивающееся в размерах пятно. Вскоре можно было точно определить силуэт небольшого суденышка, вокруг которого стали появляться султаны воды и льда. Это немецкая артиллерия пристреливалась к появившемуся на реке катеру. Словно заколдованный, катер, маневрируя, наконец, невредимым причалил к деревянному мостику, наспех сколоченному из досок, настланных на старые сваи причала и люди встречающие его, принялись быстро разгружать судно, складывая ящики, тюки, связки валенок, ватных телогреек оружие и боеприпасы. Малышев приблизился к причалу и спросил у экипажа катера о снарядах для пушек, а когда получил положительный ответ, на радостях сам подключился к разгрузке, хотя остро ощущал боли в своих многочисленных ранах. Вскоре подоспели артиллеристы Папулова, они на специально подготовленных волокушах тащили снаряды к орудиям. Узнав о том, что замполит полка сам разгружал из катера снаряды, Коваленко, разыскав Малышева сказал:
– Спасибо Вам, батя, и низкий поклон от наших пушкарей!
– Брось-ка ты, Коваленко, сентиментальничать, спасибо скажешь себе после отражения сегодняшних предстоящих атак. – ответил Малышев и, повернувшись, направился на командный пункт полка. Он разделял радость Коваленко, получившего снаряды к своим пушкам, он мог бы и принять его благодарность, но к чему она в такой обстановке, все ведь делаем одно дело!
Уже рассвело. Вблизи подвала Сергеева разорвался снаряд, за ним второй. Малышев успел завалиться в большую воронку от авиабомбы, как сплошной гул взрывов потряс землю и руины домов. Серая пыль от взрывов поднялась вверх, и стало снова темно. Чтобы не оглохнуть, Малышев зажал уши руками, но это помогало мало. Взрывы давили воздушной массой на все тело и этот кошмарный гул лишал его возможности не только двигаться, но и мыслить. Такого ада он не испытывал ни в боях под Кременчугом, ни под Ростовым. Артиллерийский налет немцев продолжался около часу, а когда внезапно взрывы прекратились, и Малышев хотел было наконец вылезти из воронки, как с запада появились самолеты, которые, пикируя, с диким воем
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
509
бросали бомбы в кассетах, смертельный кошмар повторился.
Только через полчаса Малышеву пришлось вылезти из холодной, но спасительной воронки. Он уже знал, что после окончания бомбежки, последуют атаки немецких танков и пехоты противника. Теперь Малышев под сплошные автоматные и пулеметные очереди по развалинам домов и ходам сообщения выдвинулся на правый фланг к Белану. Комбата он разыскал на втором опорном пункте, где подразделение – двадцать бойцов вели бой с атакующими танками и пехотой Белан с привязанной бинтом к груди правой рукой подполз к Малышеву и доложил обстановку.
– Как у тебя с боеприпасами? – спросил его Малышев.
– Боеприпасы пока есть, но людей осталось не более ста человек.
– А где пушки Коваленко?
– В первом опорном пункте, там позиции взвода Коваленко, во взводе у него осталось одно орудие, а одно орудие, приданное Човгуну на Трамвайной, вчера было уничтожено, там же и погиб старший лейтенант Колеватый, батареей сейчас командует лейтенант Коваленко.
– Да, Игорь Игоревич, крепко нас потрепали фрицы! Я, пожалуй, пойду на твой правый фланг, а ты оставайся здесь. Малышев по ходу сообщения подошел к руинам жилого дома, который еще дымился от только что взорвавшейся здесь бомбы. В одной из комнат дома, в проеме окна Малышев увидел лежавшего на груде кирпичей бойца, который короткими очередями, вел огонь по улице вдоль кирпичной стены завода «Баррикады». Приблизившись вплотную, он узнал в бойце лейтенанта Субботина, командира третьего взвода с батареи Коваленко. Малышев подполз к лейтенанту и, потрогав его за плечо спросил:
– Вы здесь один?
Лейтенант резко повернул голову в сторону Малышева и, сердито крикнул:
– Ну что тебе еще нужно? – но узнав Малышева, как бы оправдываясь сказал: – лезут гады к заводу, товарищ капитан, вот стараюсь побольше их наколотить.
– Пушки-то твои где?
– Какие там пушки, товарищ капитан, два расчета и две пушки уничтожены, старший лейтенант Колеватый убит, а майор Папулов ранен. Я вот пришел в батальон капитана Белана, воюю как рядовой боец. – сказал Субботин и повернувшись к проему окна открыл огонь из своего автомата.
– Товарищ лейтенант, тут для меня автомата не найдется? – спросил Малышев.
– За этой стеной, там наши ребята погибли, пока лежат незахороненные, у них и найдете автомат. – не оборачиваясь, ответил Субботин.
Малышев ползком добрался в смежную комнату и увидел печальную картину: на полу в разных позах лежали бойцы опорного пункта первого батальона. Всех убитых Малышев знал, это были бойцы из роты автоматчиков, а с одним из них, командиром роты лейтенантом Карабадзе только ночью беседовал о том, чтобы он написал заявление о приеме его в члены ВКП(б). «Эти ребята под командованием лейтенанта Карабадзе приказ «стоять на смерть» выполнили и, как герои, полегли на своем огневом рубеже, но не отступили!» – подумал Малышев, поднимая чей-то автомат и несколько снаряженных дисков к нему. Затем он выбрал удобную позицию, и увидев фигуры атакующих немецких солдат, открыл по ним огонь.
Он даже видел, как от его метких очередей падали эти, похожие на муравьев, фигурки, от чего на душе становилось спокойней, уверенней и легче. Но враг, не
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
510
обращая внимания на потери, продолжал упорно атаковать его подразделение одно за другим через проломы в стенах завода «Баррикады», проникали на территорию, откуда были слышны сплошные пулеметные очереди. Малышев понял, что за овладение завода шел ожесточенный бой, а он заместитель командира полка, как рядовой боец, ведет огонь из автомата. «Надо принимать какое-то смелое решение!» – подумал Малышев. В настоящее время он смутно представлял участок обороны полка, а самое печальное было то, что от полка остались отдельные опорные пункты, как островки в бушующем море боевых действий. Но завод «Баррикады» отдавать врагу было нельзя, тогда немцы прорвутся к Волге, и кто его знает, как это отразится на судьбе Сталинграда.
Малышев вспомнил, что на территории завода «Баррикады» должны обороняться подразделения полковника Горишного и один батальон триста сорок седьмого полка нашей дивизии. Он встал на ноги и перебежками вдоль кирпичной стены приблизился к большому пролому в стене, где встретил остатки батальона Човгуна, которые занимали оборону в разрушенном доме.
– Вы, товарищ старший лейтенант, знаете обстановку на территории завода «Баррикады»? – спросил он у Човгуна.
– Никак нет, товарищ капитан.
– Тогда пошли за мной! – скомандовал Малышев.
– Товарищ Капитан! У меня есть телефонная связь с «КП» полка, я прошу вас, позвоните майору Сергееву! – сказал Човгун.
– Связь, говоришь? – удивился Малышев и подошел к телефонному аппарату, стоявшему на ящике в углу помещения. Он подошел к аппарату и позвонил, Сергеева на месте не оказалось, он убыл в район обороны батальона Асланова, юго-восточные окраины поселка Баррикады. Но капитан Усов, узнав от Малышева обстановку на территории завода, согласился с его решением оказать помощь батальону триста сорок седьмого полка. Малышев повел группу бойцов Човгуна через пролом стены на юго-восточную сторону территории завода. Группа Човгуна прибыла на территорию как раз вовремя. Их встретил капитан Ефимов, который незадолго до прибытия Малышева привел сюда один из своих батальонов. Малышев, не узнав Ефимова, представился ему по всей форме. Ефимов, увидев бывшего комиссара полка под Кременчугом радостно воскликнул:
– Товарищ комиссар! Иван Максимович!
И теперь, Малышев не мог вспомнить Ефимова, который за этот год повзрослел, на петличках у него виднелась одна «шпала», и весь он бал воплощением красоты и мужества, лишь взгляд улыбчивых глаз напоминал что-то далекое прошлое.
– Уж не лейтенант ли Ефимов передо мной? – сказал Малышев.
– Он самый из-под Кременчуга! – добавил Ефимов.
– Вот теперь окончательно вспомнил, звать тебя, по-моему, Геннадий?
– Конечно так, завидная у вас память, товарищ комиссар полка, а вот я, наверное, что-то забыл... у Вас же, по-моему, тогда было две «шпалы»? – спросил Ефимов.
– Память, Геннадий, – он запнулся, вспоминая отчество и, вдруг с улыбкой произнес, – Юрьевич! Не подвела тебя, у меня действительно бы до две «шпалы», но это когда-нибудь потом на досуге расскажу, а теперь, что прикажешь нам здесь делать?
– Прекрасно! Я как раз готовлю контратаку на механический цех, с занятием
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
511
которого мы должны выбить немцев с юго-западной территории завода, ваши бойцы пусть размещаются на левом фланге! – сказал Ефимов.
После занятия бойцами Човгуна исходного положения для контратаки, две синих ракеты взвились в небо. Стремительным броском подразделения Ефимова и Малышева ворвались в механический цех, здесь в ход пошли гранаты, штыки и приклады, бой продолжился около часу, немцы не выдержали натиск советских бойцов и покинули цех. К проломам западной стены завода подкатили две семидесятишестимиллиметровые пушки, заняли огневые позиции бронебойщики, все было готово для отражения атак немцев, и они не заставили себя долго ждать, очередная лавина танков с северо-запада обрушилась на защитников завода, и вновь разгорелся ожесточенный бои, который продолжался до вечера. К ночи немцы атаки прекратили. Оставив наблюдателей, Малышев приказал Човгуну эвакуировать раненых, а остальным отдыхать.
К Малышеву подошел капитан Ефимов, который сказал:
– Иван Максимович! В моем третьем батальоне, который я привел на территорию завода по приказу полковника Гуртьева, семьдесят четыре активных штыка, а у вашего Човгуна, наверное, наберется полста, я думаю нет необходимости оставаться здесь двум капитанам, я, пожалуй, пойду на левый фланг полосы обороны дивизии, у меня там два батальона, а вы здесь, надеюсь не пропустите немцев на территорию завода. Об этом моем решении я доложу полковнику Гуртьеву.
– Согласен, Геннадий Юрьевич, мы с Човгуном и вашим комбатом Яценко, с задачей справимся. – ответил Малышев.
– Добро! – сказал Ефимов и, пожав руку Малышеву, ушел. Малышев решил обойти позиции, занятые бойцами Човгуна и Яценко. Пробираясь в темноте между грудами битого кирпича и бетона, он вдруг услышал разговор группы бойцов. Прислушавшись, понял, что это были бойцы из батальона Човгуна. Они по-солдатски обсуждали создавшуюся обстановку после того, как полк оставил скульптурный парк, а их батальон отступил с позиции Трамвайной улицы. Первый голос утверждал, что можно было бы не отступать, а держаться до последнего патрона, но второй голос, возражал первому, убеждал его, что приказ командира полка был единственно правильным решением.
– Разве это правильно, когда после отхода нашего полка до Волги осталось всего четыреста или пятьсот метров? – сказал первый, – дурак ты, Вася! Немцы прорвали нашу оборону на флангах и, если бы не было приказа отступить, нас просто бы окружили и уничтожили! – сказал второй голос.
– Ну так бы уж и уничтожили! Надо было драться в окружении, но позиций не оставлять! – не унимался первый голос.
– Ты, Власов, молчал бы уж! Твое дело приказы командиров не обсуждать, а выполнять, а то видишь какой стратег оказался у нас! – сказал второй голос.
– Я и не обсуждаю приказ командира, а только есть еще один приказ: «Ни шагу назад» – обиженно произнес Власов. В разговор вмешался третий голос.
– А чего вы спорите? Какая круговая оборона, когда от полка остались рожки да ножки? А ты, Власов, все еще от котлубаньских боев не очухался? В окружении говоришь драться, а где взять боеприпасы? А куда раненых девать? В окружении немцы нас голыми руками заберут, так что правильно майор Сергеев отвел полк, иначе хана бы нам была, да и пользы никакой!
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
512
Но Власов не унимался.
– Если так будем отходить, то немцы нас скоро в Волгу сбросят, вон они каждый раз орут: «рус буль-буль!»
– Третий голос хотел было возразить, но его перебил второй голос:
– Значит, что, Власов, ты просто дурак, если все так будут рассуждать как ты, что тогда за армия будет у нас! Раз командир решил и приказал тебе, болвану, то ты обязан выполнить этот приказ беспрекословно, точно и в срок, а за обсуждение приказа командира тебя следует послать в штрафную!
Малышев вспомнил недавний разговор с Сергеевым о дисциплине и улыбнулся. «Вот бы Ивану Михайловичу послушать, как его бойцы рассуждают о приказах командира!» – подумал он.
– Это верно! – произнес третий голос. – Только вот, – продолжал он, – не обсуждая приказ, мне думается его надо выполнять еще и с инициативой, а это, братишки, есть солдатская смекалка. Тебе, к примеру, прикажут уничтожить огневую точку, а ты попутно ликвидируй две, если бы каждый выполнял приказ вот таким образом, давно бы война кончилась! И еще, братишки, командиру полка, нашему бате, я верю, как самому себе. Уж он зря не будет отводить полк с позиции!
– А я, ребята, слышал, что новый замполит полка, капитан Малышев, прибыл к нам из штрафников. – прозвучал голос четвертого бойца. Все повернули к нему головы, а третий голос сказал:
– Не бреши, Герасимов! Замполит не мог быть штрафником, иначе он не был бы замполитом полка.
– Я не брешу, от ординарца майора Сергеева слышал. – обиженно буркнул четвертый голос.
– Да ты же сам видишь, капитан Малышев весь передний край полка на животе излазил, почти с каждым бойцом побеседовал и видно по нему, он пулям и осколкам не кланялся! – сказал третий голос.
– А ты что же думаешь, в штрафбат направляют только за трусость? Вон нашего комбата Рогова сняли с батальона из-за баб. Хорошо, что штрафником не сделали, а то вполне бы могли! Так что туда за всякое можно за греметь! – сказал кто-то из-за остова станка.
Малышеву стало невмоготу подслушивать солдатские секреты о себе, и он, выйдя из-за бетонной глыбы, подошел к этой группе.
– Здравствуйте, товарищи бойцы! – сказал он. Узнав голос замполита полка, все как один встали на ноги.
– Здравия желаем, товарищ капитан! – за всех ответил третий голос, в котором Малышев узнал Герасимова.
– Вы, по-моему, с седьмой роты? – спросил Малышев.
– Так точно, товарищ капитан, это все, что осталось от нашей роты. – ответил Герасимов.
– Да, товарищи бойцы! В последних боях мы потеряли много наших соратников, но надеюсь и фрицам досталось? У вас, я смотрю, затишье, немцы спят что ли?
– Может и спят, но мы слышали, что они уже к Волге прорвались? – сказал боец, которого называли Власовым.
– Вы садитесь, товарищи! – сказал Малышев, присаживаясь на подсунутый
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
513
кем-то ящик. Все уселись прямо на пол кто как, ожидая ответа на заданный Власовым вопрос.
– К сожалению, это так. Мало нас осталось, к тому же по Волге плывет большая шуга, на лодках к нам не пробраться, снабжение боеприпасами, да и всем остальным ухудшилось, но я вижу вы не унываете? Где же ваш командир роты?
– Старший лейтенант Пемзов тяжело ранен, ротой или то, что осталось от нее, сейчас командует старший сержант Жигачев, который находится у старшего лейтенанта Човгуна.
– Я невольно стал свидетелем вашего разговора обо мне, и что бы у вас не сложилось превратное представление о заместителе командира полка, откровенно довожу до вашего сведения, что я действительно прибыл в полк из штрафного батальона. Наказан я был за то, что находился в немецком плену. С помощью моих товарищей – узников лазарета смерти, мне удалось бежать из плена. При прохождении госпроверки я ничем не мог подтвердить весь этот кошмар и поэтому меня отправили в штрафной батальон, где я в боях был ранен, тем самым искупил свою вину, которой за собой не чувствую. Сейчас мне восстановили воинское звание, правда на одну ступень ниже, а поскольку мой партбилет сохранился, я был постановлен и в членах партии. – сказал Малышев.
– Товарищ капитан! Может быть расскажете о пребывании в этом лазарете смерти, о побеге, о пребывании в штрафном батальоне? – попросил Герасимов.
– Нет, товарищи бойцы, прокручивать второй раз или уже третий все эти ужасы просто не хватает сил. Одно лишь могу вам сказать, что бежать из плена мне помогли товарищи, которые при этом сами погибли: это врач хирург Саттин Степан Степанович, и командир батальона капитан Беспалов Анатолий Григорьевич, перед которыми я до конца моих дней останусь в неоплатном долгу! – опустив голову, печально заключил Малышев. К группе кто-то подошел и спросил замполита полка. Но голосу Малышев узнал капитана Падерина, который, еле переводя дух сказал:
– Товарищ капитан! К нам прибыл рядовой Яшин и передал, что Вас вызывают на командный пункт полка!
– Где же Яшин? – спросил Малышев, а сам подумал, что здесь на заводе «Баррикады» объединить командование двух батальонов, да еще с разных полков некому. Он вызвал к себе капитана Яценко ефимовского батальона и старшего лейтенанта Човгуна. Когда они прибыли сказал:
– Товарищи командиры! Меня вызывают на командный пункт полка, командование двумя группами будет осуществлять капитан Яценко, с задачей занятых позиций врагу не сдавать! Вопросы есть?
– Вопросов нет, товарищ капитан, только не забывайте подбрасывать нам боеприпасы. – сказал угрюмо Човгун, которому явно не понравилось переподчинение его батальона капитану Яценко.
Вместе с Падериным через пролом в стене, Малышев вышел с территории завода.
– Григорий Иванович! Помогай Човгуну и вообще политическим обеспечением в обоих батальонах будешь заниматься ты, а я, если представится возможность, вернусь к вам. – сказал Малышев.
– Я надеюсь, все будет в норме! – сказал Падерин.
– Скажи-ка, Григорий Иванович, когда был ранен старший лейтенант Пемзов?
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
514
– спросил Малышев.
– Тогда, когда отбивали у немцев дом на Трамвайной, тогда осколок мины раздробил ему бедро. – ответил Падерин.
– Где же он сейчас?
– Отроков сказал, что от медсанбата мы отрезаны, поэтому ему наложили на ногу шину и лежит наш ротный на берегу, ждет, когда эвакуируют.
– Да, это так, переправить на левый берег сейчас сложно, будем надеяться, что бронекатер пробьется к нам! Слушал я разговор бойцов седьмой роты, хорошие ребята, особенно мне понравились суждения Власова, ты хорошо знаешь его?
– Этот Власов храбрый, конечно, но со странностями. Когда рота заняла оборону во втором эшелоне в Скульптурном парке, многие бойцы написали заявления секретарю партбюро батальона такого содержания; «если в боях за Сталинград я погибну, прошу считать меня коммунистом!» А Власов в отличии от всех написал о немедленном приеме его в ВКП(б). Вечером, когда закончились бои, парторг собрал ячейку для обсуждения заявлений, пригласили и Власова. Кто-то из коммунистов спросил его, почему он, нарушитель воинской дисциплины желает вступить в члены ВКП(б)? Власов стал отрицать свою недисциплинированность. Тогда ветераны роты напомнили, как он еще в селе Кумалачи подрался с Герасимовым из-за девушки, а Власов тут же свалил вину на последнего, но ему еще раз напомнили все подробности драки, и доказали его вину, Власов вынужден был признать свой грех и, опустив голову, сказал, что, когда станет коммунистом, он больше такого не повторит. Но кто-то напомнил, что Власов проявил недисциплинированность и здесь, в Сталинграде.
– В чем же выразилась его недисциплинированность здесь? – спросил Малышев,
– Власов очень самоуверен в себе, не любит, когда ему делают замечания, пререкается с командиром, доказывая, что все не правы, а он один прав. Например, засыпало землей пулеметчика после взрыва снаряда, его откопали, отправили в санчасть, а пулемет командир передал Власову, приказав разобрать его, почистить и смазать. Власов почистил и смазал пулемет не разбирая, в результате в бою пулемет отказал, за что командир взвода на первый раз объявил Власову выговор.
– И это все? – полюбопытствовал Малышев.
– Какой там все! Вот еще при отражении атаки немцев на правом фланге батальона он поспорил с Суздальским о том, что пройдет под обстрелом во весь рост медленным шагом по брустверу траншеи десять метров.
– Ну и прошел? – удивился Малышев.
– Прошел метра два, пока старший сержант Жигалев, который сейчас вместо Пемзова, не стащил его в траншею за ногу. Командир взвода хотел написать рапорт о привлечении Власова к трибуналу, да Пемзов не разрешил.
– Мда... ну и что же решили коммунисты партячейки по поводу его заявления?
– Отказали, конечно, до искоренения нарушений воинской дисциплины.
– А тем остальным бойцам, написавшим в заявлениях, чтоб их считали коммунистами после гибели?
– Из тех двух приняли, только предложили исправить формулировку в заявлении, в числе их мне очень понравился Сивоконь – севастополец. Это смелый и умный боец, был в морской пехоте, а главное шутник и балагур, сменил поварской черпак на пулемет, а сейчас снайпер не хуже Зайцева!
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
515
– Ну что ж, Падерин, твою служебную деятельность замполита батальона я одобряю, только теперь какой это батальон из сорока восьми активных штыка. Надо вселить уверенность среди бойцов, что несмотря на сложность обстановки мы Сталинград сдавать врагу не собираемся и не сдадим!
– Товарищ капитан! Я и все мы с уважением вспоминаем комиссара второго батальона старшего политрука Бокалова, погибшего под Котлубанью. Про него говорят, что он был политработник с большой буквы и прекрасный человек! Знал я его лично и стараюсь быть похожим на него! – сказал Падерин и смутился. «Не скромно получилось» – подумал он.
– Слышал я от Сергеева об этом отважном комиссаре и, если ты считаешь его подвиг как пример для подражания только для себя, то это будет не совсем верно. Ты, Григорий Иванович, обязан на таких примерах воспитывать личный состав батальона! – пожимая руку Падерина, сказал Малышев и направился на командный пункт полка.
В подвале, где разместился «КП» Сергеева, горели две гильзовые коптилки, тускло освещая серые бетонные стены, да тарные ящики на одном из которых стояли телефонные аппараты. «Странно, вызвали на командный пункт, а здесь никого нет», – подумал Малышев, направляясь в один из углов, где были сложены вещевые мешки Васина и Ершова. Он надеялся отыскать какие-нибудь продукты и немного утолить, терзавший его голод, но сон настолько одолевал, что Малышев прежде чем раскрыть вещмешок решил поспать хотя бы несколько минут. Усевшись за тарный ящик, на котором стояли телефонные аппараты, он уронил голову на свои руки и мгновенно заснул. Но как бы Малышев не был утомлен от бессонных ночей, спал он всегда чутко и тревожно. Когда стукнула дверь и в подвал кто-то вошел, он открыл глаза и увидел связного капитана Усова красноармейца Яшина, а рядом с ним стоял мальчишка лет двенадцати, в старенькой потертой солдатской фуфайке, с кирзовой полевой сумкой через плечо.
– Товарищ капитан, вот к вам явился этот герой, больше никому не говорит, зачем пришел. Майор Сергеев приказали найти Вас, и чтобы вы, по возможности, прибыли на «КП» полка. – сказал Яшин. «Тьфу ты черт! Из-за какого-то мальчишки вызвали с передовой!» – с досадой подумал Малышев и первый раз с обидой на Сергеева, решил вернуться к Човгуну. Но не подав виду, что разражен и окончательно отогнав от себя сонливость сказал:
– Вы, Яшин, монете быть свободным.
– Но мне, товарищ капитан, приказано дежурить у телефона! – возразил Яшин.
– Почему же Вы не дежурили? – улыбнувшись, сказал Малышев.
– Меня, товарищ капитан, вызывали в хозяйственный взвод, чтобы я забрал мальчишку, который желает видеть только комиссара и разговаривать только с комиссаром по важному делу. – оправдывался Яшин.
– Хорошо, Яшин, вы пока идите в помещение для связистов, а я потолкую тут с мальчишкой об этом важном деде и заодно подежурю!
– Есть, товарищ капитан! – радостно выпалил Яшин и скрылся за дверью смежного с «КП» подвальчика.
– Как тебя зовут? – обратился Малышев к мальчику.
– Вы меня называете мальчиком, я не мальчик, а уже подросток, зовут меня Николаем, а фамилия Моисеев.
– Что же ты, Коля, хотел от меня?
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
516
– А вы точно комиссар?
– Да, я комиссар, только теперь комиссаров так не называют, к ним теперь обращаются по воинскому званию, а ты зови меня дядей Ваней, – сказал Малышев.
– У Вас на петличках одна шпала, значит Вы капитан, я Вас буду называть по званию: «товарищ капитан» – сбивчиво заговорил Коля.
– Ну, хорошо, зови меня как тебе будет удобно, так что же ты хотел от меня?
– Я, товарищ капитан, принес вам из редакции газеты «За Родину», с призывами нашей партии, по случаю праздника Октябрьской революции! – на этот раз без запинки выпалил Коля и, подтянув полевую сумку вперед, вытащил из нее пачку газет. Малышев взял газеты и на первой странице прочитал: «Будешь сражаться так, чтобы наша родина и наши семьи с гордостью смогли сказать о нас: это они отстояли родной Сталинград и нашу красавицу Волгу! Это они на рубежах волжской твердыни положили начало разгрома врага!» Прочитав такое название, Малышев как-то по-особому посмотрел на мальчика и увидел в худеньком истощенном пареньке, сильного, не сломленного духом советского человека, гордого и храброго солдата!
– Молодец, Коля! Большое тебе спасибо от всего нашего полка! Ты, наверное, голоден?
– Та нет, мы, товарищ капитан, привыкшие! – застенчиво сказал Коля и, повернувшись, хотел было выйти из подвала. Малышеву стало стыдно за глупый вопрос к пареньку, которого по всему было видно, что он не меньше голоден, чем сам Малышев.
– Отставить! A ну-ка садись сюда ближе к ящику! – скомандовал он, затем вытащил из вещмешка, лежавшего в углу, банку тушенки, открыв ее ножом, поставил перед Колей, затем он, не найдя ложки, положил рядом с банкой нож и сказал:
– Ножом есть умеешь?
– Умею, дядя Ваня! – ответил Коля, назвав Малышева по имени, затем он жадно ел из банки, ловко поддевая кусочки тушеного мяса. Хлеба у Малышева не оказалось, и он пошел к связистам и растолкав спящего Яшина, приказал ему найти кусок хлеба или хотя бы сухаря. Вскоре Яшин прибыл с сухарем в руке, и Малышев с отцовской нежностью положил рядом с Колей этот завалявшийся в вещмешке, скрученный, отдохнувший во влажной атмосфере черный сухарь.
Когда юный разносчик газет ушел. Малышев приказал Яшину вызвать всех связных. Через несколько минут четыре красноармейца стояли перед Малышевым. Раздав им газеты, он приказал немедленно разнести их по опорным пунктам полка, не забыв и про группу бойцов Човгуна к Яценко на территории завода «Баррикады».
«Скоро 25-ая годовщина Октября!» – подумал Малышев и, отправив связных с газетами, стал читать одну из них, оставленную для штаба полка, закончив чтение он представил себе, как замполиты батальонов между боями будут проводить беседы или чтение газет, которых давненько не было на переднем крае, а к празднику это большое подспорье в партийно-политической работе. Вот это мальчишка, какой молодец! Малышев вспомнил, как и он двенадцатилетним пареньком, так же как вот этот Коля, расклеивал листовки по улицам Котельнича с воззванием комитета РСДРП(б) города Вятки к рабочим, солдатам и крестьянам. Как после Октябрьской революции пошел добровольно в Красную Армию воевать против Колчака, как его не хотели брать не фронт из-за несовершеннолетия. Комиссар полка тогда сжалился над беспризорным мальчишкой и решил взять, всячески потом оберегая его от белогвардейской пули.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
517
Карьера началась с рядового политбойца, затем курсы политработников, после окончания которых его направили комиссаром отдельного отряда, действовавшего под Иркутском. После гражданской войны остался в Красной Армии кадровым комиссаром батальона. Служба в армии не баловала Малышева. Из-за прямоты характера, а может и от того, что грамоте учился сам. По служебной лесенке шагнул всего не одну ступень и стал комиссаром полка. В этой должности, в звании батальонного комиссара его застала война. И вот уже полтора года идет война, а он весь израненный, почти инвалид не заслужил даже медали, кроме всего, попал в штрафники. «Невеселая у меня судьба!» – думал Малышев и, позвав Яшина к телефонам, решил до выяснения цели его вызова на «КП» завалиться спать. В шинели и в снаряжении он растянулся в углу подвала на тарных ящиках и мгновенно заснул.
Около пяти часов утра на «КП» пришел майор Сергеев и его связной Васин. Осмотревшись в тускло освещенном подвале, Сергеев не стал принимать рапорт Яшина, так как заметил спящего Малышева и приложив указательный палец к своим губам, погрозил им Яшину. Но несмотря на предпринятые меры тишины, Малышев все же проснулся. Он поднялся со своей жесткой постели, быстро привел себя в порядок и подошел к ящику где стояли телефоны.
– Ну раз проснулся, Иван Максимович, расскажи-ка, как там у Човгуна на заводе «Баррикады»? Малышев протер ладонью заспанные глаза, и они уселись друг против друге у телефонов.
– Там, Иван Михайлович, на территории завода занял позицию батальон капитана Яценко от Ефимова. Всех обороняющихся на заводе более ста тридцати человек, одно семидесятишестимиллиметровое орудие и три ПТРа. Ночь прошла спокойно, думаю, что на рассвете немцы возобновят атаки. Если Човгуну и Яценко не подбросить боеприпасы, то они не продержатся и двух часов. – сказал Малышев.
– Пока ты, Иван Максимович, здесь отдыхал, боеприпасы Човгуну и Ефимову доставили. Как бы там ни было, но завод немцам отдавать нельзя! – сказал Сергеев.
– Все так, только зачем ты, Иван Михайлович, распорядился вызвать меня на командный пункт?
– Зачем говоришь? Во-первых, там два боевых командира Човгун и Яценко, во-вторых, тебе надо было немножко отдохнуть, а, в-третьих, тут мальчишка прибыл с газетами и никому их не отдает, кроме комиссара, вот я и сказал Яшину, чтобы сбегал на завод за тобой, так что все правильно, Иван Максимович!
– Тогда мне можно возвращаться на завод? – спросил Малышев.
– Нет, Иван Максимович, туда тебе уже идти не надо, а вот во второй батальон сходи, там капитана Асланова убило, жаль, погиб наш, душа, Саид Ахмедович!
– Хорошо, Иван Михайлович, я пошел во второй батальон! – сказал Малышев и, забыв, что он со вчерашнего дня ничего не ел, вышел из подвала и минуя руины домов, переходя улицы по ходам сообщения добрался да южной окраины поселка Баррикады, и, надеясь встретить бойцов батальона Асланова, повернул по ходу сообщения в южном направлении, но его вдруг позвали в один из разваленных домов, которые в темноте казались все одинаковыми. Голос, как показалось Малышеву, был ему знаком, и он смело повернул к бывшему вестибюлю. Шагнув в темноту проема главного входа в дом, Малышев почувствовал, что перед ним стояли два или три человека. В этот момент осветительная ракета, поднявшаяся в небо, на несколько секунд осветила весь вестибюль, и Малышев ясно увидел перед собой трех немцев.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
518
Немцы тоже увидели, что перед ними русский офицер и схватившись было за автоматы, висевшие у них на ремнях через плечо, но Малышев упредил их. Он мгновенно выхватил из кобуры свой «ТТ» и двумя выстрелами в упор свалил двух из них, а третий, сообразив, что и его ждет та же участь, поднял руки вверх. Малышев снял с плеча пленника автомат, обыскав его и, забрав два автомата убитых, повел немца в направлении опорного пункта четвертой роты. Встретив старшего лейтенанта Стасова, он приказал ему доставить немца на «КП» полка и сдать капитану Усову.
На рассвете из группы Стасова поднялись пять бойцов, вооруженных винтовками с оптическими прицелами и направились к соседнему дому. Малышев догадался, что перед ним группа снайперов младшего сержанта Сивоконя, с этими бойцами он собирался побеседовать, но никак не удавалось. И вот случай предоставил такую возможность.
– Это Вы, товарищ Сивоконь? – спросил он.
– Так точно, товарищ капитан! – услышал он в ответ задорный и веселый голос севастопольца.
– На охоту собрались? – желая хотя бы на несколько минут задержать группу на беседу, спросил Малышев.
– На охоту, товарищ капитан! – ответил тот же голос, затем Сивоконь махнул головой своей группе и повел их через улицу по ходу сообщения.
– Это наши снайперы-охотники, товарищ капитан. За каждым из них записано по сто и более уничтоженных фрицев! – сказал подошедший Стасов.
– Знаю, Стасов, молодцы ребята, наслышан о них, а вот побеседовать с ними не удалось.
– Видели у Сивоконя шинель на груди расстегнута?
– Видел конечно, а что?
– Моряком он был в Севастополе, потом свою тельняшку потерял в госпитале, а тут от Желудева моряки-дальневосточники приходили знакомиться, Сивоконь к ним первый подошел, даже обнялся со старшим. А они, узнав, что он моряк, да еще воевал в Севастополе, подарили ему тельняшку, просто старший сбросил бушлат, разделся, снял с себя тельняшку и отдал Сивоконю. Вы бы видели, как он был рад, даже расцеловался со всей группой моряков, а мне сказал, что лучшей награды, чем эта тельняшка, он за всю свою жизнь не получал.
– Да, Радик Петрович, символ для советского бойца имеет огромное значение, но только если этот символ через сердце его проходит – сказал Малышев.
Полковник Гуртьев пришел на «КП» к Сергееву с двумя автоматчиками. Осмотрев подвал, он глянул на Сергеева и заметил:
– Подвальчик не плохо было бы переоборудовать на командный пункт дивизии.
– Возражений не имею, товарищ полковник! – сказал Сергеев, понимая, что этот подвал давно уже перестал быть местом обитания штаба полка. Тем более, что людей в полку осталось меньше, чем в стрелковом батальоне, и он сам с Усовым и Малышевым почти все время проводят в боевых порядках.
Дверь соседнего помещения открылась, а в ее проеме появился связной Васин.
– Товарищ полковник, разрешите обратиться к майору Сергееву?
– Обращайся, Васин! – сказал Гуртьев.
– Товарищ майор! Этого фрица Вы приказали доставить в штаб дивизии, а конвоировать его некому, кроме меня, разрешите мне убыть в штаб дивизии?
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
519
– Что за фриц? – спросил Гуртьев.
– Это ночью Малышев во втором батальоне напоролся на трех немецких разведчиков, двух убил, а этого, – Сергеев показал на дверь, – доставил в штаб полка.
– Ну-ка, давай его сюда! – сказал Гуртьев.
– Есть, товарищ полковник! – крикнул Васин и тут же привел в штаб немецкого фельдфебеля, который не знал русского языка, и допрос не состоялся.
– Веди его, Васин, в штаб дивизии и сдай капитану Рогову. – приказал Гуртьев.
– Есть, товарищ полковник! – сказал Васин и скрылся в проеме двери.
– Я к тебе, Сергеев, пришел за тем, чтобы предупредить о готовящемся крупном наступлении немцев между флангами нашей дивизии и дивизии Горишного. Есть предположения, что это наступление начнется сегодня днем, поэтому я тебе передаю весь дивизион Папулова. Надо во чтобы то ни стало удержать занимаемый полком участок, иначе немцы спихнут нас в Волгу.
– Наше дело привычное, отступать мы не намерены, сдадим врагу свой участок обороны только после гибели последнего солдата. – сказал Сергеев.
– Это ты брось, Сергеев! Погибать все мы тут научились, а вот выстоять надо и врага не пустить к Волге, эта задача посложнее, чем погибнуть! – сказал Гуртьев.
– Согласен, товарищ полковник, считаю, что должны выстоять.
– Должны, или выстоите?
– Выстоим, товарищ полковник!
– Ну, тогда я пошел к Ефимову. – сказал Гуртьев и вышел из подвала. Сергеев, вспомнив что-то, догнал Гуртьева и обратился к нему с просьбой:
– Товарищ полковник! Капитану Малышеву надо восстановить его прежнее воинское звание майора и ордена Красного Знамени, по-моему, он достоин!
– Ну тогда что же ты не представляешь аттестационный материал, да и наградного листа я почему-то от тебя не получал на Малышева?
– Представлял, товарищ полковник, и к воинскому званию, и к ордену, вот уж неделя прошла, а сегодня направлял наградной материал на второй орден за этого фельдфебеля. – сказал Сергеев.
– Ладно, Сергеев, разберусь, сейчас видишь пока не до этого, но я все сделаю, чтобы направить материал Чуйкову. – сказал Гуртьев и пожав руку Сергееву, направился в полк Ефимова.
Захваченный в плен фельдфебель при допросе подтвердил концентрацию мощного кулака в районе завода «Баррикады», Гуртьев тут же доложил об этом генералу Чуйкову, а командующий армии приказал генералу Пожарскому прикрыть оборону дивизии Горишного и Гуртьева огнем тяжелой артиллерии. Но прошел день, а за ним и ночь. Немцы серьезных боевых действий не предпринимали, а в полдень Сергеев с Усовым и Малышевым были вызваны на командный пункт полковника Гуртьева. Там уже прибыли офицеры из соседнего полка майор Ефимов и его начальник штаба. Полковник Гуртьев зачитал прибывшим офицерам дивизии приказ командующего шестьдесят второй армии о переподчинении личного состава дивизии Гуртьева штабу девяносто пятой стрелковой дивизии полковника Горишного. Штабу триста восьмой дивизии приказано переправиться на левый берег Волги в распоряжение командующего фронта.
Сергееву, Усову, Малышеву и Ефимову был зачитан приказ о присвоении им очередных воинских званий, одновременно им были вручены правительственные
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
520
награды, а затем Гуртьев объявил им, что они зачислены в состав штаба триста восьмой дивизии, а это значит, что эти офицеры также должны вместе со штабом переправиться на левый берег Волги.
Просьба Сергеева, Малышева, Усова и Ефимова оставить их на правом берегу в любом качестве Гуртьевым была категорически отклонена.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
521
Глава тридцать четвертая
Вторые сутки с материка в сторону моря дул холодный, пронизывающий до мозга костей ветер. Низкие темносерые облака, словно дымовой завесой окутывали лесистые склоны гор, а мокрый снег вперемешку с каплями дождя, снежницей покрывал палатки, машины, пушки, расположенные в балке у речки, где на северо-западной окраине Туапсе после ожесточенных боев на Гойтском перевале, дислоцировалась обескровленная бригада морской пехоты, штаб которой располагался в кирпичном домике на северной окраине города. В одной из комнат этого домика, приспособленной под кабинет, сидели два морских офицера. Один из них был командиром морской бригады подполковник Красников, другой, прибывший по служебным вопросам из Геленджика начальник обороны морского побережья полковник Горпищенко. Они обсуждали предстоящие боевые действия по освобождению Новороссийска, так как в начале этой операции в ближайшее время они не сомневались.
– В боях под Туапсе моя бригада понесла большие потери и, хотя в настоящее время поступает пополнение, но для того чтобы довести боевую готовность бригады до удовлетворительной оценки, надо еще много поработать. – сказал Красников.
– Я понимаю тебя, Дмитрий Васильевич, сам в Севастополе на себе прочувствовал эти проблемы, но должен тебе заметить, новички быстро вливаются в морской коллектив и, получив полосатую тельняшку, уже начинают мыслить по-морскому. – сказал Горпищенко.
– Да это так, а вот как быть с командным составом? Этому контингенту тельняшка ума не прибавит, а командир ведь отвечает за жизнь людей, за обстановку и за исход боя. У меня хороший комбат вышел из строя, тяжело ранен и не знаю кем заменить! – посетовал Красников.
– Это майор Саркисьян что ли? Да, знаю его, жаль такого командира, но война есть воина. Ты смелей выдвигай толковых командиров рот и не бойся, не подведут! – сказал Горпищенко.
– Есть у меня один такой, кстати севастополец, но у него нет военного образования, не знаю, как и быть? – сказал Красников.
– Бывает, Дмитрий Васильевич, и с образованием попадается растяпа не только батальон, роту ему страшно давать, погубит людей, а кто этот севастополец, может я знаю? – спросил Горпищенко.
– В общем командир хороший, а на Гойтском перевале, и находчивость и храбрость свою как знамя развернул перед моряками роты, повел роту в атаку, не имея боеприпасов, и представь себе, отбросил немцев на полтора километра!
– Фамилию-то назови!
– Старший лейтенант Григорьев Филипп Дмитриевич, знаешь такого?
– Знаю и очень хорошо! Значит все еще воюет моряк? Прибыл он в Севастополь седьмого ноября в сорок первом. Служил командиром отделения у подполковника Вильшанского, а в декабре его бригада понесла большие потери и было решено в условиях Севастополя Петровым бригаду расформировать. Этот Григорьев попал ко мне в полк, но скоро на базе полка создали моровою бригаду, которой я и командовал до самого последнего дня. Григорьев тогда уже был командиром роты, Петров за отвагу присвоил ему офицерское звание лейтенанта.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
522
Помню в разведку он ходил и принес немецкий план второго штурма района обороны. В общем мужик был непростой, про него анекдоты остряки сочиняли, как ни странно он один на весь севастопольский оборонительный район в рот не брал спиртного. – улыбнувшись, заключил Горпищенко.
– Мужик говоришь, а он ведь холостяк, в послужном списке в разделе семейное положение стоит одно слово: «холост», – заметил Красников.
– Подожди! По-моему, у него в Севастополе была жена и мне говорили, что не просто полевая, а серьезно это было между ними, у нее даже фамилия какая-то боевая, по-моему, Стрельцова, да, да Стрельцова Валентина – санинструктор роты, сам вручал ей награду и вот что, еще мне запомнилось: ранило ее в живот, говорили рана опасная, а у нас тогда в Севастополе с медикаментами было трудновато, я ходатайствовал перед Петровым, чтобы жену Григорьева отправить на самолете в Новороссийск. Отправили ее, только не знаю выжила ли она? – сказал Горпищенко.
– Да ладно, Дмитрий Федорович, эти детали меня сейчас не волнуют, а как ты считаешь, батальон-то он потянет?
– Сколько он командовал ротой?
– Один год и три месяца.
– И все время в боях?
– В госпитале на излечении месяца два находился, не участвовал только под Шапшугской, а так все время в боях.
– Ну и ты еще сомневаешься? Я бы смело доверил ему батальон. Конечно, сначала нужна определенная помощь и из Григорьева будет командир батальона нисколько не хуже Саркисьяна. – сказал Горпищенко. Затем он посмотрел на свои ручные часы и встал со стула.
– Ты уже уходишь, Дмитрий Федорович?
– Прости, заболтался я с тобой, надо еще на Лазаревской побывать, а потом в Геленджик. – сказал Горпищенко и, пожав Красникову руку, ушел.
По разбитой машинами и повозками, грязной дороге из города в балку у речки нестройными рядами шли люди в кирзовых сапогах, одетые в серые пехотные шинели, заправленные под солдатские брезентовые ремни. С их мокрых солдатских шапок на юные лица капала вода, струйками стекающая на без того уже мокрые воротники. Но хотя было мокро и зябко, борта шинели на груди у каждого бойца были слегка распахнуты и в образовавшемся треугольнике рябила полосатая тельняшка. Это в морскую бригаду прибывало пополнение. Шли грузы с боеприпасами, с оружием, продовольствием и со снаряжением.
В одной из палаток пятой роты за столом, наскоро сколоченным из досок, сидели, командир роты старший лейтенант Григорьев и его заместитель по политической части старший лейтенант Бабаев. Они принимали прибывших новобранцев и распределяли их по взводам.
– Черт возьми, мне сказали, что все матросы из батумского учебного экипажа, где и я в сорок первом проходил пехотную подготовку, а тут смотрю все прибывающие какие-то пришибленные, неужели погода влияет на них? – сетовал Филипп.
– Первое впечатление, Филипп Дмитриевич, обманчиво. Я уверен, что под этими мокрыми пехотными шинелями стучат отважные сердца морских пехотинцев! – сказал Бабаев.
– Отважные сердца, говоришь? Может и так, только глянь-ка на них, уж очень
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
523
не по-морскому сгорбились, как молоденькие старички, неужто дождика со снегом испугались? – с сарказмом сказал Филипп.
– Это ничего, Филипп Дмитриевич, пополним взводы личным составом, проведем беседы, ободрим их, много ведь зависит от настроения и привычки, – сказал Бабаев.
– Пожалуй, ты прав, Иса, будем надеяться на лучшее, конечно, привычка и настроение много значат! – сказал Филипп, осматривая с ног до головы прибывших краснофлотцев с очередной группой. «Да, действительно промокли, озябли, и, наверное, сникли в душе, но скоро это пройдет, в восемнадцать для нашей роты должна быть баня. Помоются, разогреются, обсушатся, сменится и настроение». – подумал Филипп.
Познакомившись с последним матросом из прибывшей группы, он записал его данные и хотел было направить группу в большие палатки где находился пункт сбора, как к нему подошел связной из штаба батальона.
– Товарищ старший лейтенант, Вас вызывает командир бригады! – доложил он. Филипп недоуменно посмотрел на связного и переспросил его:
– Может ты перепутал, наверное, вызывает капитан Николаев?
– Никак нет, товарищ старший лейтенант, Вас вызывает командир бригады подполковник Красников! – четко ответил связной и, попросив разрешения, ушел. Филипп попытался вспомнить, что он за последние дни мог такое совершить, из-за чего его вызывает Красников, но определенно вспомнить ничего не смог, решил, что вызов в штаб бригады связан с каким-нибудь уточнением его личного дела. Досадуя, что его оторвали от приема пополнения, он поручил Бабаеву продолжить этот прием без него, а сам направился на северную окраину города, где располагался штаб бригады.
Разыскав кирпичный домик, Филипп увидел у входа краснофлотца с автоматом на груди и направился к нему.
– Вы в штаб, товарищ старший лейтенант? – спросил его часовой.
– Да, в штаб.
– Одну минутку! – сказал часовой, и отворив дверь в домик крикнул: – товарищ главстаршина, на выход! Из домика знакомой походкой вышел высокий моряк с нашивками главстаршины.
– Вы по вызову, товарищ старший лейтенант? – спросил он. Филипп вдруг узнал в этом высоком моряке главстаршину Кирюхина.
– Тихон! Ты ли это? – крикнул он, распахнув объятия.
– Григорьев, Филипп Дмитриевич! – сказал Кирюхин, и они обнялись.
– Ну, где ты, Тихон, пропадал, как твое здоровье? Ведь мы с тобой не виделись более года? – спросил Филипп.
– Да, Филипп Дмитриевич, вот после ранения признан годным к нестроевой службе, сейчас при штабе, все ближе к переднему краю! – смущенно сказал Кирюхин.
– А мы брат без тебя в Севастополе стояли до конца, только погибла наша бригада, единицы выбрались из пекла. – сказал Филипп.
– А лейтенант Рычков, капитан Загребин, политрук Федин, живы?
– Нет, Тихон, все они скорей всего погибли, и вообще после твоего ранения бригаду расформировали, потом сформировали вновь на базе полка полковника Горпищенко.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
524
– А Вы, Филипп Дмитриевич, как стали средним командиром?
– Да так вот, Тихон, начал с отделения и дошагал до ротного, не все ли равно, кем воевать лишь бы не прятаться за спины других, да побольше фрицев на тот свет отправлять! – сказал Филипп, с укором, посмотрев на Кирюхина за то «Вы», с которым он обратился к нему с вопросом. Он хотел уже пожурить друга за это, но в этот момент из домика вышел начальник штаба бригады майор Улебич:
– Григорьев! Вас уже давно поджидает командир бригады, а Вы здесь языки чешете! Прошу к командиру! – строго сказал он.
– Мы еще увидимся, Тихон! – сказал Филипп Кирюхину и вошел в дверь. Пройдя ряд коридоров, он открыл указанную Улебичем дверь в небольшую комнату-кабинет, где за столом сидел подполковник Красников. Филипп доложил о прибытии, Красников протянул ему руку для пожатия и кивнул головой на стоящий у стола стул. Филипп сел, положив свои руки ка колени и посмотрел на командира.
– Ну, здравствуйте, Григорьев!
– Здравия желаю, товарищ подполковник! – ответил Филипп, все еще не догадываясь о цели вызова.
– Сколько Вы уже командуете ротой?
– Более одного года, товарищ подполковник.
– Когда присвоили вам воинское звание старший лейтенант?
– В октябре прошлого года.
– Не надоело?
– В звании старшего лейтенанта?
– Нет, ротой командовать!
– Да что Вы, товарищ подполковник! Бить фашистов не надоедает в любой должности.
– Вы, Григорьев, у нас уже ветеран бригады, тем более командовали ротой в Севастополе и в Новороссийске. Не пора ли Вам на повышение? – спросил Красников, кивком, головы пригласив Улебича сесть напротив.
– Это, товарищ подполковник, Вам решать, только я без проблем командую ротой! – сказав Филипп,
– Анатолий Алексеевич! – обратился Красников к Улебичу, – вот тебе и командир батальона!
– Да, Григорьев вполне подойдет! – ответил Улебич.
– Я полагаю, товарищ Григорьев, Вам пора проявить себя на должности командира батальона! – сказал Красников.
– Товарищ подполковник! Майор Саркисьян ранен и за время его отсутствия мог бы покомандовать батальоном капитан Николаев, а у меня нет военного образования. – сказал Филипп.
– Чтобы окончательно убедить Вас, Григорьев, в правильности, нашего выбора, сообщаю Вам, что майор Саркисьян получил серьезное ранение и в морскую пехоту ему путь заказан по состоянию здоровья, капитан Николаев, как командир вообще несостоятелен, но как штабист на должность начальника штаба батальона вполне подходит. Что касается военного образования, то не каждый командир, имея его, сравнится с Вами! – сказал Красников.
– Я Вас понял, товарищ подполковник! – сказал Филипп.
– Да, Вы сказали, что воинское звание вы получили в октябре прошлого года?
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
525
—сказал Красников.
– Так точно, товарищ подполковник.
– Анатолий Алексеевич! Распорядитесь от моего имени представить старшего лейтенанта Григорьева к очередному воинскому званию, по-моему, с октября прошлого года прошло три месяца и по положению в действующей армии мы вправе это сделать сегодня. – сказал Красников.
– Есть, товарищ подполковник! – ответил Улебич.
– У Вас, товарищ Григорьев, вопросы будут?
– Что ж, раз мне оказывают честь быть командиром второго батальона, я постараюсь приложить все усилия, чтобы со временем оправдать Ваше доверие! – сказал Филипп.
– Вот как раз времени у нас Филипп Дмитриевич и не будет. Бригада получила приказ в течение нескольких дней быть готовой к боевым действиям. – сказал Улебич.
– Этим, товарищ майор, меня не удивить. Традиция морских пехотинцев всегда быть готовыми к бою! – сказал Филипп. Эти слова, сказанные Филиппом с бравадой, не понравились Красникову, и он, слегка поморщившись ничего на этот счет не сказал, лишь тень сомнения легла на его лицо, но тут же спросил у Григорьева:
– Кого же Вы, Григорьев будете рекомендовать на пятую роту?
– Я предлагаю назначить на должность командира пятой роты лейтенанта Корнева Ивана Гавриловича. – ответил Филипп,
– Прекрасно, мы будем учитывать Ваше предложение при наречении командира роты. – сказал Красников и отпустил Филиппа,
Приказ по бригаде о назначении старшего лейтенанта Григорьева на должность командира второго батальона, а лейтенанта Корнева командиром пятой роты последовал на следующий день. Сдав роту Филипп вместе с майором Улебичем приступил к знакомству с подразделениями второго батальона. В пулеметной роте Филипп встретился со своим заместителем по политической части капитаном Конаревым, который сдержанно представился Филиппу и поздравил его с назначением на должность командира батальона.
Через четыре дня командиры батальонов были вызваны в штаб бригады. Красников представил прибывшим командирам батальонов лейтенанта Григорьева, затем он сообщил, что бригада вошла в состав восемнадцатой армии и получила задачу готовить личный состав к высадке десантом с кораблей на берег.
– Прежде всего, товарищи командиры, боевая подготовка должна быть нацелена этой теме: десант, захват плацдарма, удержание его до подхода вторых эшелонов и развитие наступления на вражеском берегу. Занятия начать с завтрашнего дня, плавсредства для занятий с утра будут в нашем распоряжении. Затем он распределил подразделения по плавсредствам и уточнил время начало занятий.
– Есть у кого вопросы, то задавайте сейчас, завтра спросить будет не у кого. – заключил Красников.
– Командир первого батальона капитан Тарасов.
– Да, пожалуйста. Максим Григорьевич!
– Вы сказали, что завтра начать практические занятия по высадке десанта с корабля на берег, а у нас подразделения еще полностью личным составом не укомплектованы, не лучше ли подождать?
– Максим Григорьевич! А если личный состав для укомплектования бригады
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
526
прибудет к нам через неделю, тогда значит нам и не заниматься боевой подготовкой?
– Я понял, товарищ подполковник! – смущенно произнес Тарасов.
– Разрешите мне, товарищ подполковник, вопрос? – сказал Филипп.
– Слушаю Вас, Григорьев! – неохотно разрешил Красников, думая, что от молодого комбата снова зазвучат заверения, но Филипп сказал совсем другое:
– Я понимаю, что в бою – это ничто иное, как мелочи, но бригада находится на формировании, а завтра люди окажутся в холодной морской воде, обсушиться и обогреться фактически негде.
– Вопрос хорош, и что же Вы предлагаете? – спросил Красников.
– Надо, товарищ подполковник, на ночь бойцов бригады развести по домам, для чего кварталы юго-западной части города распределить по батальонам, а мы решим с распределением жилья и способ оповещения на случай тревоги. – сказал Филипп.
– Дельно, Филипп Дмитриевич, а Вы майор Улебич вместе с заместителем по тылу организуйте распределение кварталов уже сегодня, а также охрану вооружения и техники! – приказал Красников.
На следующий день батальоны несколько раз высаживались с плавсредств на берег и штурмовали прибрежные постройки города. На разборе занятий Красников сказал, что подполковник Гордеев, как представитель штаба флота, остался доволен действиями подразделениями бригады.
– Но нам, товарищи командиры надо сосредоточиться на наших недостатках: вот станковые пулеметы, противотанковые ружья и пушки мы десантируем крайне медленно, а это ведь наша основная огневая мощь. Надеюсь, нам еще дадут возможность для этих тренировок, так что обмозговывайте, на каких подручных плавсредствах будем десантировать тяжелое вооружение!
На следующий день после учений, на построении бригады Красников вручал правительственные награды бойцам и командирам, проявившим смелость и отвагу в боях по уничтожению Семашской группировки генерала Ланца, а председатель городского Совета от имени трудящихся Туапсинского района вручил бригаде шелковое красное знамя.
Филиппу был вручен орден Боевого Красного знамени. Получил второй орден Красной звезды и старший лейтенант Бабаев. После построения Красников вызвал к себе командиров подразделений бригады и отдал боевой приказ на высадку десанта, а заместитель по политчасти подполковник Монастырский поставил задачу политработникам о проведении с личным составом своих подразделений бесед, а также рекомендовал и партийным организациям провести партийные собрания.
– Кажется началось! – сказал Филиппу Тарасов, когда они вышли из штаба бригады.
– Я думаю, Максим Григорьевич, нас должны высадить где-то под Новороссийском, а может прямо на причалы порта. – ответил Филипп.
– Твое мнение, Филипп Дмитриевич, освободим Новороссийск? – спросил Тарасов.
– Освободим ли, спрашиваешь? Думаю, что эта задача чрезвычайно сложна, у меня в батальоне более половины личного состава необстрелянных, а вообще, конечно, освободим Новороссийск, это точно!
Вечером бригада была поднята по тревоге, началась посадка личного состава
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
527
на корабли, грузили противотанковую артиллерию, боеприпасы. Как только корабли вышли в море, Красников уточнил боевую задачу и стало известно, что бригада будет высаживаться десантом юго-западнее Новороссийска у поселка Южная Озерейка. Море штормило, многие бойцы и командиры чувствовали себя скверно. Морская болезнь не пощадила даже подполковника Красникова. Филипп сидел на канатах в носовой части корабля и ему захотелось что-нибудь перекусить, но он вспомнил, что при подготовке к десантированию советовал своим бойцам и командирам побольше брать с собой боеприпасов и минимум продуктов. Естественно и его вещевой мешок был до отказа набит патронами и гранатами. Невольно вспомнился рейс на корабле из Батуми в Новороссийск в ноябре сорок первого. Тогда их старенькая посудина напоролась на мину и затонула. Хорошо, что их сопровождал «Лидер», и потери были не велики. Это случилось чуть побольше года тому назад, и как много было пережито с тех пор.
Кто-то сел рядом с ним и тронул его за плечо. Филипп повернул голову и увидел своего заместителя по политической части, капитана Канарева. Филипп неприязненно относился к этому заносчивому политработнику, который довольно холодно встретил его назначение на должность комбата, да вот и теперь не очень-то любезен к нему.
– Я смотрю, Филипп Дмитриевич, Вы морскую качку не признаете? – сказал он.
– Вы правы, Виктор Петрович, не признаю, – в тон его полуофициального обращения, ответил Филипп.
– Вы прежде, видимо, служили на флоте? – уже более дружелюбно спросил Канарев.
– Служил на Балтике на корабле, но это было так давно, что я уже и не помню. – ответил Филипп.
– А я вот из пехоты пришел в морскую бригаду. Нас политработников, не спрашивают, в каких родах войск служить. Направляют и баста!
– А Вы, я смотрю, тоже морской болезнью не страдаете, это у Вас от природы, наверное? – спросил Филипп.
– Да нет, подвержен, вот и сейчас чувствую себя неважно, но стараюсь не подавать вида, если не выдержу, то что скажут бойцы.
– Бойцы поймут и не скажут ничего предосудительного, а вот держаться действительно нужно. У нас на корабле был помполит Дроздов от Кронштадта до Ленинграда на катере в крупную зыбь выдержать не мог, скисал и зеленел, а в походе хоть и бледнел, но виду не показывал, всегда у всех на глазах держался, как морской волк! – сказал Филипп.
– А Вы, Филипп Дмитриевич, тоже держитесь?
– Нет, Виктор Петрович, от природы я, наверное, такой. Мама рожала меня в поле, баб вокруг не оказалось, то мужики роды принимали и сказали, что богатырем я должен был бы стать, поэтому, когда на море качка, мне ужасно есть хочется. – ответил Филипп.
– Так в чем же дело, возьми, да подкрепись! – сказал Канарев.
– Подкрепись, говоришь, а я ординарцу приказал вещмешок набить патронами да гранатами, а о харчах как-то не вспомнил. – улыбнувшись сказал Филипп.
– Раз такое дело, давай, перекуси моими харчами! – сказал Канарев и достал из
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
528
кармана четыре галеты.
– Нет, Вы, пожалуй, себе оставьте половину, а то прибудем в Южную Озерейку, на берегу есть захочется всем! – сказал Филипп и взяв две галеты, а остальные две вернул Канареву.
– Ешь все, Филипп Дмитриевич, у меня в вещмешке целая пачка галет, как-то незаметно для себя, он перешел в разговоре со своим командиром на «ты».
– Спасибо, Виктор Петрович! Пожалуй, я с аппетитом сжую все четыре галеты. – сказал Филипп, почувствовав, что все-таки с замполитом он кажется стал находить общий язык.
– Как думаешь, Филипп Дмитриевич, когда придем к месту высадки?
– Думаю, что за полночь должны быть на месте, только шторм изрядно испортит наше десантирование.
– Все-таки будем надеяться на успех?
– На наших старослужащих – ветеранов бригады надеюсь, а за новичков необстрелянных немного страшновато.
– На учениях-то они действовали, хотя и не совсем умело, но с душой. Все-таки это советские люди и люто ненавидят врага!
– М-да, это так! – многозначительно произнес Филипп и замолчал.
– Многие бойцы, да и командиры сегодня писали письма, а ты, Филипп Дмитриевич, написал письмо к своим?
– Надо бы написать, тем более давно не писал маме в Вятку, да и братишка здесь на Кавказе, тоже, наверное, ждет от меня вестей, а у меня все как-то не хватает времени, неорганизованный я человек!
– Я все это время, когда ты принял батальон, наблюдал за тобой, извини, но я сделал вывод, что ты, Филипп Дмитриевич, очень организованный и как человек, и как командир!
– Не надо комплиментов, Виктор Петрович, лучше критикуй, это полезней для меня.
– Хорошо, учту. А братишка твой на Кавказе, говоришь, он что тоже в армии?
– Да, в армии, хотя молод еще. Когда я уходил на фронт, оставил его на попечение одного командира части некоего подполковника Березина. Взяли его в часть воспитанником, недавно получил письмо, пишет, что уже сержант, рвется на передовую сюда ко мне, а его по несовершеннолетию не пускают.
– Сколько же ему лет?
– Шестнадцатый идет.
– Шустрый видать, за здорово живешь сержанта не присвоят?
– Да, вроде не глуп, очень хотелось бы, чтоб хотя бы он остался живым.
– А ты, Филипп Дмитриевич, что уже в покойники записался?
– Да вот, разные мысли одолевают. Начал воевать с ноября сорок первого, с боями пришлось сдавать Севастополь, Новороссийск, под Туапсе тоже было жарковато, видел много смертей товарищей, в вот меня один раз только ранило в Новороссийске, и то ранение нетяжелое. Фронтовики про таких говорят, счастливчики, а я думаю для таких, как я, пуля еще не отлита, и снаряд не сделан. Но ведь когда-то отольют и сделают, вот тогда уж, наверняка…
– Э.…, Филипп Дмитриевич! Невеселые твои думы! Выбрось-ка их из головы! Да и давай-ка переменим пластинку! Я вот не давно с пятой роты с замполитом
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
529
Бабаевым разговаривал, он мне очень славным показался. Под носом еле усики заметны и губы видать девчатами не целованы, а рассуждает довольно серьезно. Ты, Филипп Дмитриевич, у него кумир! Чем ты завладел его юную душу?
– Как чем, воевали вместе под Крымской, здесь под Туапсе, а теперь вот на Новороссийск идем вместе, а фронтовики, сам понимаешь, сближаются напрочь! Самая крепкая дружба – это дружба фронтовиков. Отец у него хороший человек, еще под Ростовым в пятьдесят шестой армии был в должности комиссара дивизии, да и теперь где-нибудь под Краснодаром воюет.
– Ты его знал, что ли?
– Случалось встречаться еще до войны на сумгаитской стройке. Он там секретарем парткома был.
– Смотри, Филипп Дмитриевич, с берега семафорят что-то? – сказал Канарев, показывая рукой в темноту ночи. Филипп посмотрел в ту сторону, куда показывал Канарев, и увидел где-то очень далеко действительно семафорили.
Раньше, когда служил действительную, нас учили азбуке семафора, а вот сейчас многое забыл, хотя что-то понимаю, передают цифровой код – сказал Филипп и зевнул, за ним зевнул и Канарев.
– Знаешь что, командир, перед боем самое лучшее – это выспаться, давай хоть часок соснем! – сказал Канарев, засовывая кисти рук в рукава бушлата. Филипп тоже почувствовал усталость и, навалившись на канаты, осыпаемый мириадами соленых брызг, закрыл глаза.
Проснулся Филипп от артиллерийской канонады. Он вскочил на ноги. Десантники смотрели в темноту на вспышки выстрелов, на разрывы снарядов. Стреляли по берегу из орудий корабли, снаряды с грохотом рвались далеко в темноте, но сквозь этот грохот были слышны выстрелы из береговой артиллерии по кораблям. Все это походило на гигантскую ночную дуэль великанов.
Филипп увидел, как загорелись десантные суда, их становилось все больше и на фоне штормового кошмара горело шесть кораблей. «А это значит, там снова гибнут братишки!» – подумал Филипп. Время тянулось медленно. Берег прыгал то вверх, то вниз, а это означало, что штормить стало сильней. Вдруг к удивлению Филиппа, десантные корабли начали разворачиваться курсом на Туапсе. «Что это, неужели струсили?» – подумал Филипп, еще не совсем поверив в цель маневра, но, когда огни берега удалились на значительное расстояние, и все сомнения отпали, Филипп понял, что высадка десанта в Южной Озерейке сорвалась.
Корабли вернулись в Туапсе, когда совсем рассвело. Подавленные, удрученные бойцы и командиры покинули десантные корабли. Знали все, что высадка десанта в Южной Озерейке не состоялась из-за штормовой погоды, но среди моряков были и другие мнения. Красников вызвал командиров подразделений и приказал использовать каждую минуту для боевой подготовки.
Филипп не стал интересоваться, по какой причине в ночь на четвертое февраля сорвалась высадка десанта на Южной Озерейке. Он понимал, что не только шторм был тому виной, а чья-то оплошность, если не головотяпство. «На войне неточное исполнение приказа всегда проводит к провалу операции и к неоправданным жертвам» – думал он.
На следующий день Филипп ревностно организовал в батальоне занятия по боевой подготовке. Он ждал, что не сегодня так завтра бригаду обязательно поднимут
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
530
по тревоге и направят где-то под Новороссийск, который в прошлом году в ожесточенных уличных боях ему с пятой ротой пришлось оставить. Сколько тогда полегло братишек, которых даже не успели передать земле! «За израненный город, за погибших товарищей, за все, что надо жестко отомстить фашистским гадам!» – думал Филипп.
Боевая тревога на этот раз была объявлена ночью и снова повторилось то, что произошло в прошлый раз, только более организовано прошла посадка на корабли.
На этот раз плацдарм намеченного десанта был уже захвачен группировкой моряков майора Куникова. При постановке задачи батальонам 83-ей бригады подполковник Красников уточнил, что группа майора Куникова при поддержке артиллерийского огня и штурмовой авиации высадилась на мыс Хаки, выбив немцев из станции, и, неся огромные потери, невероятными усилиями и героизма удерживали этот захваченный ими плацдарм.
Батальон 83-ей бригады сходу десантировались на участке «Станички». Второй батальон Филиппа оказался на левом фланге бригады, и после занятия позиции Филипп приступил к организации огня. Соседом слева его батальона было подразделение группы майора Куникова и этим подразделением командовал старший лейтенант Жерновой. При встрече с ним Филипп узнал от него рассказ о боевых действиях их группы и героической гибели майора Куникова.
После организации огня и увязки взаимодействия Филипп вызвал на КП командиров рот и поставил задачу батальона об освобождении от врага нашей Земли.
– Мы будем продолжать боевые действия отважной группы моряков майора Куникова – сказал он.
На свой контрольный пункт Филиппа вызвал подполковник Красников. Подходя к штабу бригады, он повстречался с санинструктором роты сержантом Саликовой. Каким-то чудом узнав Филиппа в темноте, она остановилась:
– Филипп Дмитриевич, это вы? – вполголоса сказала она.
– Нина? Здравствуйте! Давненько тебя не видел – тоже вполголоса ответил он.
– Вы меня простите, товарищ старший лейтенант, что я обратилась к Вам не по-уставному!
– Ты что, Нина! К чему эти официальности, мы же все-таки с тобой севастопольцы и друзья, тем более сейчас ты не в строю – сказал Филипп.
– Но Вы же не забыли прошлый год, в уличных боях в Новороссийске, Вы сказали, что вы тогда были в горячке боя, отступали, теряли бойцов, не хватало боеприпасов, а тут я возникла со своими ранеными – сказала Нина.
– Конечно, не забыл! – ответил Филипп.
– Между прочим эти раненые не мои, а наши общие братишки, кажется у недостроенного театра в контратаке, и Вы оказались в их числе. – сказала Нина.
– Прости, я кажется оговорился, действительно морской закон гласит, раненому первое внимание! А театр я не забыл и то, что спасла тогда меня возле театра ты, Нина!
– Спасибо за то, что хоть помните это! У Вас нашлась жена?
– Нет, Нина, да я и не знаю, как ее искать. Постоянные бои, командирские заботы, просто некогда!
– Да, Вы теперь командир батальона, с Вашего позволения, поздравляю Вас с выдвижением. Смешно! Я просилась в пятую роту, чтоб быть поближе к Вам, а Вы как
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
531
нарочно ушли от меня и приняли батальон. А что касается того, что у Вас нет времени на поиски жены, то позвольте усомнится. Вы столько времени пролежали в госпитале, за это время можно было написать сотни запросов, а Вы не написали ни одного.
– Но куда писать эти запросы, да и время ли сейчас отрывать людей для розыска моей жены, с которой мы даже не зарегистрированы. А, впрочем, ладно, все обо мне, а как у тебя дела, Нина?
– Видите, воюю. Все время на виду у Вас. Как воюю, судить Вам?
– Отлично воюешь, Ниночка! Это видно по твоим наградам на груди! Но я вот о чем спросить хотел: как у тебя дела в личном плане?
– А Вы спросите ребят, наших ротных братишек, какие мои дела в личном плане? Все они у меня родные и любимые, только люблю я одного, и Вы это знаете! – в сердцах сказала Нина, сверкнув глазами, при свете взлетевшей ракеты.
– Значит, ты еще продолжаешь надеяться на меня?
– Я уже сейчас ни на что не надеюсь, если не считать мою надежду и желание погибнуть в бою, да, да погибнуть, а не быть искалеченной. По крайней мере, это легче, чем слышать от Вас такие вопросы как, например: «Какие мои дела в личном плане?» Такого вопроса я от Вас не ожидала!
– Потерять тебя, Нина, это все равно, что погибнуть самому, но о любви давай не будем даже говорить, на фронте это вредное занятие, будем пока бить фашистов, а там посмотрим!
– Это правда? Значит Вы, Филипп Дмитриевич, не исключаете меня из своего сердца? Спасибо и за это! А теперь разрешите идти?
– Иди, Нина, и береги себя!
На командный пункт батальона, Филипп прибыл в приподнятом настроении, но начальник штаба капитан Николаев с тревогой в голосе сообщил, что его вот уж более часу требует к телефону командир бригады. Он приказал, как только Вы прибудете из пятой роты, срочно позвоните в штаб бригады. Связавшись по телефону с командным пунктом бригады, Филипп услышал недовольный голос подполковника Красникова:
– Где ты, Григорьев, пропадаешь? Слушай меня внимательно, готовь свой батальон для захвата высоты «Гребень», что перед тобой! Надо к исходу дня выбить немцев с этой высоты и закрепиться на ее обратных скатах!
– Понял Вас, приступаю к выполнению приказа! А артиллерийская поддержка будет? – спросил Филипп.
– Какая тебе артиллерийская поддержка, мы же только десантировались! Даю Вам взвод сорокапяток и взвод противотанковых ружей! Действуй самостоятельно, сигналов от меня никаких не будет. К исходу дня жду от тебя доклада о взятии высоты «Гребень»! – заключил Красников.
Такой скоротечности обстановки Филипп не ожидал, но приказ есть приказ и надо было срочно готовить атаку на высоту «Гребень», пока еще не прибыли обещанные Красниковым взвод сорокопяток и ПТРов, Филипп собрал командиров рот и поставил им боевую задачу по подготовке к атаке на высоту «Гребень».
– Мы уже почти откопали траншею, а тут все бросить и атаковать высоту? – сетовал лейтенант Хряев.
– Ты, Хряев, в своей траншее до весны хотел отсидеться? – упрекнул его лейтенант Корнев.
– Хватит языками чесать, лучше приступайте к изучению местности, скоро
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
532
рассвет, а на подготовку нам командир бригады отпустил время до вечера. Сейчас должны прибыть четыре сорокапятки и столько же ПТРов, получите того и другого по одной штуке. В течение светлого времени старайтесь как можно больше выявить огневых точек противника и перед атакой подавить или уничтожить их. – сказал Филипп.
К полудню, организовав огневую связь между ротами, командиры рот ставили боевые задачи взводам. За десять минут до атаки артиллеристы и расчеты ПТРов открыли огонь по выявленным огневым точкам на высоте «Гребень», затем по сигналу – «две красных ракеты» подразделения батальона поднялись в атаку. Несколько минут цепи морских пехотинцев без потерь двигались к высоте Гребень, пулеметы противника молчали. Но вдруг ожила сначала одна, затем другая огневые точки, вскоре шквальный пулеметный и минометный огонь встретил наступающие цепи и прижал морских пехотинцев к земле. Филипп приказал подразделениям отойти на исходные позиции. Оказалось, что обнаружить, подавить и уничтожить огневые точки противника не так-то просто. Филипп думал, какое принять верное решение, но он понимал, что без тяжелой артиллерии высоту Гребень к исходу дня взять он не успеет. К нему подошел капитан Николаев, который сказал, что с пятой роты лейтенант Корнев прислал записку, вот она, и он подал Филиппу клочок бумаги. Корнев писал, что у него есть кое-какие дельные предложения, по взятию высоты, может вызвать его сюда? – спросил Николаев.
– Не надо вызывать, я сам пойду в пятую роту и заодно договорюсь по некоторым вопросам с соседом слева. – сказал Филипп.
Прибыв в пятую роту, Филиппа встретил лейтенант Корнев, который доложил, что после безуспешной атаки на высоту, потери роты составили пять человек, лейтенант Гиреев ранен в руку, но в санчасть идти отказался и продолжает командовать взводом.
– Хорошо, выкладывай свое дельное предложение! – потребовал Филипп.
– Не мое, товарищ старший лейтенант, а краснофлотца Салабая.
– Салабая, говоришь? Это похоже на него, всегда что-нибудь дельное придумает, что же на этот раз он изобрел?
– Я его и Обухова ночью послал в разведку к тому заросшему мелким кустарником оврагу, я думал можно ли было бы через него пробраться к немцам в тыл, а оказалось, что немцы конечно не дураки, установили по обе стороны оврага броневые колпаки и из пулеметов простреливают всю местность перед фронтом роты, что не пройти ни проехать. Вот Салабай и Обухов засекли эти колпаки.
– Ну если засекли, то у тебя же пушка есть, разбей их и дело с концом.
– Сорокопятка эти колпаки не берет, одни рикошеты и никакого результата, надо пушку калибром побольше.
– Где я тебе возьму побольше калибр, их в бригаде пока еще нет, а ну покажи-ка эти колпаки?
Корнев сделал точнее целеуказание, но Филипп даже в бинокль не смог их заметить.
– Ишь ты! Замаскировали, что и не отыщешь! – сказал он, продолжая рассматривать заросший овраг, почти до половины врезавшийся в высоту, – а ну ка позови сюда Салабая, что у него созрело в голое? – сказал Филипп, укладывая в футляр свой бинокль. Он думал сейчас о своем бывшем ординарце: «Отличный
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
533
краснофлотец, любой намек поймет с полуслова, всякое дело сделает так, как никто другой, а вот переходить в штаб батальона категорически отказался, кажется он сказал тогда так: «В строю, если и наградят, то награду на груди носить не стыдно, а ординарцем служить с моим характером не пристало!»
Вскоре прибыл Салабай. Он подошел четким шагом и доложил:
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!
– Здравствуй, Игнат Сидорович! – сказал Филипп, пожав руку своему бывшему ординарцу.
– Нашли себе подходящего ординарца? – опросил Салабай.
– Нет, не нашел. Вот как ты отказался от меня, с тех пор живу без ординарца.
– Ничего найдете, такому как Вы, любой согласится служить верой и правдой! – хитро улыбаясь, сказал Салабай.
– После тебя, Игнат Сидорович, трудно отыскать, может вернешься?
– Нет, товарищ старший лейтенант, я не вернусь, я больше пользы принесу рядовым краснофлотцем в строю!
– Ну ладно, как тебе воюется в строю, Игнат Сидорович?
– Наше дело рядовое, взял в руки винтовку и слушай, что тебе прикажут, а за последнее время стыд одолевает, товарищ старший лейтенант.
– Это что же ты такое натворил, что даже засовестился? – улыбнувшись, сказал Филипп.
– Мы высадились на Новороссийскую землю чтоб Новороссийск от фашистов освободить, и что же, получается, топчемся на месте!
– Ишь ты! Как тонко критикуешь начальство! Сам, наверно, видишь, что пока силенок-то маловато, чтоб гнать немцев из Новороссийска, а вот ты лучше расскажи, как ты ночью в разведку ходил и огневые точки в овраге засек? – сказал Филипп.
– Мое дело обнаружить цель, а ваше дело уничтожить ее. А Вы, я вижу не можете, значит и уничтожать цель мне придется! – с язвительной улыбкой сказал Салабай. Филипп знал, раз у Салабая появилась этакая язвительная улыбочка, значит у него есть план уничтожения огневых точек в овраге.
– Не криви, Игнат Сидорович, выкладывай, что там придумал, а мы уже посмотрим насколько оно подходит для принятия решения.
– Все очень просто, товарищ старший лейтенант, я и Обухов с гранатами по-пластунски преодолеем пространство до самого оврага, это, конечно, очень трудно, но у меня есть два летних маскировочных халата, и я надеюсь, что немцы нас в них не обнаружат. Когда мы вползаем в овраг, по всему его дну пулеметы с этих бронеколпаков дно оврага не простреливают, оно остается в зоне мертвого пространства, это я определил еще ночью. Затем мы обходим бронеколпаки и, поднявшись по склону до их уровня, подползаем к ним с тылу и бросаем противотанковые гранаты в их амбразуры, вот и все, а остальное додумывайте сами. – заключил Салабай.
– Ловко у тебя получается! А как же вы с Обуховым днем скрытно сможете доползти до высоты? Подстрелят вас, как куропаток! – сказал Филипп.
– Вы, товарищ старший лейтенант, под Туапсе нас повели в атаку на немцев без боеприпасов и небезуспешно, а тут задаете такие вопросы лучшим разведчикам роты! – сказал Салабай.
– Ну ладно, Игнат Сидорович, дерзайте, все равно ведь другого выхода из такой
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
534
обстановки у нас нет, до темноты высоту надо взять! Возьмете с собой кроме гранат еще и ракетницу и, если подорвете эти бронеколпаки, дайте две зеленые ракеты. – сказал Филипп. Он тут же позвал к себе Корнева, который отчитывал пулеметчиков второго взвода.
– Слушаю вас, товарищ старший лейтенант! – подойдя к командиру батальона, сказал он.
– Вот что, Иван Гаврилович! Пока Салабай с Обуховым добираются до высоты и уничтожают броневые колпаки, подготовь-ка человек двадцать крепких ребят и по сигналу Салабая – «две зеленых ракеты», группу этих смельчаков броском направишь в овраг, по которому они должны действовать по обстановке, а задача такая: уничтожить минометную батарею, атаковать гитлеровцев с тыла и попытаться уничтожить огневые точки в их первой траншее перед фронтом твоей роты. Если у них получится все удачно, они дают нам сигнал «две красных ракеты». Вот по этому сигналу в атаку на высоту пойдет весь батальон. Считаю, что успех должен быть! Я сейчас пойду к левофланговым соседям, чтоб они поддержали нашу атаку своим огнем. – сказал Филипп и пожав руку Корневу, на правился к соседу слева.
После окончания организационных мероприятий на левом фланге батальона, Филипп прибыл на свой командный пункт. Здесь на него очень тревожно посмотрел Николаев.
– Что-нибудь случилось?
– Что может случиться за Ваше отсутствие, если не считать разноса от Красникова.
– Разнос? По какому поводу? – спросил Филипп.
– Командир бригады спрашивает, почему до сего времени не атакуете высоту «Гребень». Он приказал позвонить ему сразу же как Вы вернетесь с левого фланга.
– Ладно, Игорь Иванович, если еще раз позвонит, скажи, что я еще не вернулся и еще скажи, что у нас все идет по плану, в назначенное время высота «Гребень» будет взята, Филипп понимал, что затеянная им операция по взятию высоты может быть не удачной, но он твердо верил в своего бывшего ординарцы Салабая, поэтому доклад о взятии высоты он запланировал сделать из немецкого блиндажа на высоте «Гребень»! Он приказал штабным связным внимательно наблюдать за левым флангом батальона, где из района оврага должны появиться две зеленых ракеты, а сам, вызвав командира четвертой роты и в присутствии его, ввел в обстановку весь свой штаб. Затем он приказал через связных передать в роты распоряжение: «приготовиться к атаке», атаку начать по сигналу «две красных ракеты», запущенных с высоты «Гребень». Ждать сигнала пришлось неизмеримо долго, два раза зуммерил телефон, звонил Красников, но отвечал на эти звонки, как было условлено, Николаев.
Нервы Филиппа были напряжены до предела. «Черт возьми! Неужели у Салабая с Обуховым на этот раз ничего не вышло?» – думал он, но какое-то шестое чувство подсказывало ему, что этого не может быть, что у Салабая всегда все получалось, как ни у кого! Прошло уже более часа, а сигнала от Салабая не было. И когда сомнения стали заглушать надежду, две зеленых ракеты праздничным фейерверком загорелись в небе. Одновременно с ракетами снова настойчиво зазуммерил телефон, Николаев хотел было взять трубку, но Филипп не выдержал и, выхватив трубку у начальника штаба громко произнес:
– Слушаю, у аппарата третий!
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
535
– Третий! Черт тебя побрал бы, где ты пропадал? – гремел в трубке голос Красникова.
– Увязывал огневое взаимодействие с соседом слева! – спокойно ответил Филипп. Красников, почувствовав уверенность в голосе молодого комбата, смягчившись спросил:
– Ну, и увязал? Высоту почему не атакуешь?
– У меня, товарищ первый, есть еще время, высота «Гребень» будет взята в срок. Следующий доклад Вам будет с высоты «Гребень»! – сказал Филипп.
– Слушай, третий, взятие высоты «Гребень» это для всей малой земли весьма важный рубеж, запомни это, товарищ третий! И еще, кроме устного доклада, пришлешь донесение письменно вместе с представлениями на правительственные награды! – сказал Красников и положил трубку.
Через полчаса две красные ракеты взвились с обратных скатов высоты «Гребень».
– Игорь Иванович! Продублируй сигнал в атаку! – сказал Филипп, и взяв свой автомат, добавил: ну что ж, братишки, пошли что ли! И, когда весь штаб батальона с автоматами в руках вышел из окопа, громкое «Ура!» раздалось вокруг. Огневые точки врага, открывшие было огонь по атакующим, одна за другой замолкали, моряки, несмотря на ледяной ветер, заменив шапки ушанки на бескозырки, с распахнутыми на груди бортами серых пехотных шинелей, где рябили полосатые тельняшки, стремительно преодолели пространство, отделяющее их до высоты, и вскоре ожесточенный бой разгорелся на самой высоте. Не выдержав рукопашной схватки с моряками, немцы поспешно оставили высоту «Гребень» и отошли в направлении высоты 307.2.
Когда высота «Гребень» была очищена от врага, Филипп тотчас же приказал закрепиться на ее северо-западных скатах. Моряки, не успев еще остыть от рукопашного боя, используя немецкие окопы и блиндажи, приступили к инженерным работам. Связисты батальона подтянули на командный пункт связь и Филипп тут же позвонил Красникову и доложил о выполнении приказа.
– Молодец, Филипп Дмитриевич! – забыв о скрытой связи, сказал ему Красников. – Признаюсь, сомневался я в тебе на этот раз, ты ведь впервые командовал батальоном в бою, а теперь представляю тебя к правительственной награде!
– Спасибо! Только для меня сейчас самая лучшая награда– это противотанковые пушки, да покрупнее калибром, чем мои сорокапятки. – ответил Филипп.
– Это само собой, а высоту держи! Немцы не смирятся с потерей господствующей высоты, поэтому дам тебе и пушек самых лучших, которые только что поступили в бригаду и ПТРов еще подброшу! – сказал Красников и положил трубку.
Наступили сумерки. Но никто не думал об отдыхе. Из бригады доставили саперные лопаты, кирки-мотыги, подвезли боеприпасы, батальон Филиппа основательно закрепился на высоте. Отрывали не только траншеи и хода сообщения, но и щели укрытия, даже норы, в которых можно было укрыть и личный состав, и боеприпасы. Ночь прошла относительно спокойно. С рассветом мощные взрывы тяжелых снарядов и мин накрыли северо-западные скаты высоты «Гребень». После артиллерийской подготовки прилетели юнкерсы и с отвратительным воем сирен и
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
536
моторов приступили к бомбежке высоты. Немцы словно хотели сровнять высоту с землей. И вот после этого хаоса смерти перед фронтом батальона показались немецкие танки с пехотой.
Взяв трубку телефонного аппарата, Филипп хотел, позвонить в пятую роту, но телефон молчал. Он тут же вызвал старшего сержанта Евграфова и приказал срочно восстановить связь. Вскоре без всякой команды, открыли огонь противотанковые пушки, за ними послышались выстрелы бронебойщиков, значительно позднее застрочили пулеметы. Район обороны батальона встретил атаку вражеских танков и пехоты плотным огнем.
Несколько раз немцы атаковали высоту, но всякий раз их атаки успеха не имели, с большими потерями они откатывались на исходные рубеж, а моряки готовились к отражению очередных атак. Несли потери и моряки. После нескольких артиллерийских и бомбовых ударов по высоте, вышли из строя две сорокапятки и одна семидесятишестимиллиметровая пушка. К концу дня Филипп докладывал Красникову о боевой обстановке и потерях. За ночь надо было довести до полного профиля траншеи, отрыть дополнительно три щели для укрытия, пополнить роты личным составом и боеприпасами. Филипп вдруг вспомнил о Салабае и Обухове: сколько жизней они спасли при штурме высоты «Гребень», весь личный состав батальона обязан был им своим успехом и этого нельзя было забывать!
Филипп позвонил в пятую роту. Телефонист доложил, что Корнев находится в третьем взводе, а рядом старший лейтенант Бабаев.
– Дайте трубку Бабаеву! – сказал Филипп.
– Слушаю вас, товарищ третий! – раздался знакомый голос Бабаева.
– Здравствуй, Иса! Обстановкой в роте владеешь?
– Владею, конечно: у нас в роте за весь день подбито пять немецких танков, немцы потеряли от нашего огня семьдесят четыре солдат и офицеров, пушки целы, правда, прямым попаданием мины погиб расчет бронебойщиков, ружье тоже разбито. Потери в личном составе – одиннадцать человек. Моральный дух морских пехотинцев роты на высоком уровне. Завтра готовы драться с таким же успехом, как и сегодня! В настоящее время приводим в порядок район обороны, пополняем боеприпасы.
– Ладно, Иса, это я уже знаю, а вот почему от вас нет списка отличившихся в бою и представлений к правительственным наградам? И потом я до сих пор не знаю о судьбе Салабая и Обухова!
– Товарищ третий! На Салабая и Обухова, как и на всех остальных, представления на правительственные награды в батальон высланы, только у нас с Корневым разногласия: он говорит не более Боевого Красного знамения этим отважным разведчикам, а меня занесло на то, чтоб представить их к ордену Ленина!
– Это хорошо, что разногласия, но учитывая, что они спасли при штурме высоты, по моим расчетам, около двухсот наших братишек, у меня есть непреодолимое желание представить их к Золотой медали героя, как Вы не против?
– Отлично! Я очень рад! А для них это большой сюрприз! – радостно произнес Бабаев.
– Попробуем доказать это Красникову, он довольно прижимист на награды. – сказал Филипп,
На следующий день к удивлению Филиппа, со стороны немцев атак на район обороны батальона не было, лишь артиллерия и авиация непрерывно обрабатывали
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
537
северо-западные скаты высоты «Гребень», да вдоль фронта обороны постоянно висели в небе немецкие разведчики, которых краснофлотцы окрестили рамами.
Шли дни. В штаб бригады однажды был вызван капитан Конарев. Несмотря на дружелюбный жест на десантном корабле со стороны капитана Конарева, отношения с ним у Филиппа были натянутыми. Узнав о вызове в штаб бригады Конарева, Филипп поручил ему доставить в штаб к рассмотрению наградные представления. Конарев вложил документы в полевую сумку и, хотя ему была известна причина вызова, он, не попрощавшись ни с кем, по ходу сообщения скрылся за холмом. Через час Филиппа Николаев позвал к телефону. Взяв трубку, он сразу узнал голос Красникова.
– Я вот рассматриваю твои представления к наградам. К оформлению документов у меня к тебе претензий нет, только один вопрос: не слишком ли высоко ты оценил подвиг Салабая и Обухова?
– Нет, товарищ первый, не слишком. Я считаю, что их подвиг материален! – ответил Филиппу
– Другие подвиги, по-твоему, ни что иное, как призрак?
– Я это сказал, товарищ первый, потому, что благодаря Салабаю и Обухову мы взяли высоту с минимальными потерями. Спасти двести бойцов и командиров, это разве звучит не материально?
– Ну хорошо, тогда может быть Салабая представим к герою, а Обухова к ордену Ленина? – сказал Красников.
– Товарищ первый, конечно же Обухов не подаст и виду, что его обидели, но Вам же известно, что больше всего моряка ранит несправедливость, и потом в какое положение мы поставим Салабая? Вместе рисковали, вместе уничтожили по одному доту и вдруг одному Героя, а другом только орден! Личный состав батальона этого не поймет!
– Все, Григорьев! Я вас понял, мое решение узнаешь завтра, а сейчас передаю трубку второму, он тебе что-то хочет сообщить. – закончил Красников. В трубке зазвучал голос подполковника Монастырского.
– Здравствуйте, Филипп Дмитриевич! Твоего Конарева переводят в северную группу войск на повышение. Выходит, что Вам временно придется командовать батальоном без замполита. Я сегодня к исходу дня буду у вас и помогу в организации и проведении мероприятий. Филипп улыбнулся. Он знал, что организацию и проведение мероприятий по партийно-политической работе в батальоне он вполне мог бы провести и сам, а Монастырский прибудет в батальон, наверняка, для очередной проверки батальона или возможно обсудит кандидатуру на заместителя командира батальона по политчасти. Когда стемнело, подполковник Монастырский действительно прибыл в район обороны с группой офицеров штаба бригады.
– Мы с редактором армейской газеты пройдемся по ротам. Вы Филипп Дмитриевич можете заниматься по своему усмотрению, а нам дайте проводника, ну хотя бы Вашего ординарца. – сказал Монастырский. Филипп не стал пояснять бригадному начальству, что у него нет ординарца, и направил с ними одного из связных штаба батальона.
До двух часов ночи Монастырский с офицерами находились в ротах. В третьем часу они направились в бригаду. Перед тем как проститься с Филиппом Монастырский положительно отозвался о старшем лейтенанте Бабаеве и прямо сказал, что кандидатура Бабаева на должность заместителя командира батальона по
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
538
политической части, более чем предпочтительна.
Филипп, закутавшись в плащнакидку устроился на топчане в своем блиндаже, чтоб поспать хотя бы часа полтора-два. Заснул он мгновенно, и ему показалось, что не прошло и несколько минут как грохот взрывов потряс стены и потолок блиндажа. Он в недоумении открыл глаза, но в проем двери блиндажа проникал дневной свет, значит он проспал более трех часов. От взрывов с потолка сыпалась земля, пахло тротиловым дымом, от грохота заложило у ши. Надо было спешить в укрытие, но он решил никуда не уходить и через проем амбразуры стал осматривать местность перед первой траншеей, а чтоб не было больно от взрывов в ушах, Филипп опустил клапана своей ушанки при этом, почувствовав значительное облегчение. Он видел, как в воздух летели камни, комья земли, проволочные заграждения. Казалось и конца не будет этому адскому смерчу, но вот все стихло. В районах обороны рот раздавались команды «к бою». Краснофлотцы четко и быстро занимали огневые позиции в первой траншее, часть людей расчищала завалы, освобождая от земли ячейки и пулеметные площадки. Командиры всех степеней восстанавливали систему огня. Вскоре перед фронтом батальона со стороны высоты 307.2, как стая хищников, появились немецкие танки, за которыми густыми цепями двигалась пехота.
Бой с танками начался с дистанции прямого выстрела противотанковых пушек. Загорелось два танка, но и немцы открыли по брустверу первой траншеи огонь из танковых пушек.
Отразив первую атаку, бойцы, пользуясь передышкой продолжали инженерные работы по восстановлению разрушенных окопов и блиндажей, но завыли моторы бомбардировщиков. Одна волна за другой, повторила весь этот только что пережитый адский кошмар. Артиллерийские налеты, бомбежки, чередующиеся с остервенелыми атаками танков и пехоты, продолжались до вечера. Батальон Филиппа с честью выдержал мощные удары по району обороны на высоте «Гребень», но, когда к исходу дня затихли бои, Филипп обошел передний край обороны батальона и, вернувшись на свой «НП», он задумался: «Потери батальона оказались значительными. Если и завтра немцы с такой же интенсивностью будут бомбить и обстреливать высоту «Гребень», то послезавтра придется ее оставить.» Филипп вызвал к себе связиста и приказал соединить его со штабом бригады. Красникова в штабе не оказалось. Улебич, приняв от Филиппа донесение об обстановке и потерях, сказал:
– Не волнуйся, Филипп Дмитриевич, за высоту «Гребень»! Пополнение с большой земли поступает, так что ждите. Кроме всего первый распорядился выделить для твоего батальона батарею семидесятишестимиллиметровых пушек, и еще старший лейтенант Бабаев утвержден твоим заместителем по политчасти, так, что не унывай! На Малую землю сейчас бесперебойно поступают техника, вооружение, боеприпасы и самое главное – люди, отличные ребята! Григорьев, твоя задача крепко держать высоту!
– Есть держать высоту, товарищ подполковник! – бодро ответил Филипп.
Ночью прибыло пополнение, Филипп приказал начальнику штаба распределить людей по ротам. К Филиппу подошел крепко слаженный человек в морской форме и доложил:
– Мичман Кирюхин прибыл в Ваше распоряжение на должность командира взвода морской пехоты!
– Здравствуй, Тихон! Поздравляю тебя с назначением на фронтовую должность
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
539
и с присвоением очередного воинского звания! – сказал Филипп.
– Да какое там звание, душа изболелась, братишки на передовой, а я в штабе. Я ведь давно уже прошусь у Красникова на передовую, да все ему некогда, говорит: «не до тебя», и вот теперь у вас в батальоне. Сам попросился к Вам, товарищ старший лейтенант! – сказал Кирюхин. Филипп поморщился от уставной официальности своего другого ничего не сказал ему по этому поводу.
– А ты же, Тихон, не годен к строевой службе, у тебя, говоришь легкие простреляны, – улыбнувшись, сказал Филипп.
– За последнее время чувствую себя вполне прилично, воевать смогу так же, как и все, не сомневайтесь, товарищ старший лейтенант!
– Я в тебе, Тихон, никогда не сомневался, а теперь давай договоримся, при неофициальном разговоре, когда мы с тобой одни, называй меня по имени, мы же с тобой друзья!
– Я думал, став средним командиром, да еще комбатом, Вы, то есть ты, Филипп, изменился, а ты все такой же! Спасибо, что дружба наша не забыта тобой!
– А я подумал, Тихон, что изменился ты, но ничего, два старых моряка нашли между собой общий язык. – сказал Филипп и положил на плечо Кирюхина свою тяжелую руку.
– Куда же ты меня направишь?
– Иди, Тихон, в пятую роту, там у них два командира взвода вышли из строя, принимай любой из двух взводов, ребята там – одно слово моряки! – пожав руку Кирюхину, сказал Филипп.
Ночь эта у Филиппа прошла без сна. Николаев несколько раз предлагал ему прилечь на топчан, но дел было невпроворот.
На рассвете, как по графику, немецкая артиллерия открыла по высоте огонь, а через сорок минут ее сменили немецкие бомбардировщики, затем атаки, атаки и атаки...
Весь день гремели бои. С наступлением темноты Бабаева вызвали в штаб бригады. Он вернулся через полтора часа. Принес газеты, листовки и обращение военного Совета армии к малоземельцам. Это обращение надо было за ночь прочитать во всех ротах. Бабаев предложил Филиппу поприсутствовать при чтении обращения в четвертой роте, Николаеву в третьей, а сам выбрал себе пятую роту. Филипп не возражал. В конце концов, он давно не бывал на правом фланге батальона и, как он выразился, сам бог ему велел тем побывать. Личный состав четвертой роты, кроме наблюдателей и караула, собрался в складке холмов, недалеко от ротного пункта боевого питания. Обращение читал секретарь партийной организации роты сержант Габлия. Его негромкий, но уверенный голос четко слышался в тишине ночи. С затаенным дыханием морские пехотинцы внимательно слушали его.
– «Малая земля» – это смертельный нож в спину подлого врага! Неслучайно с таким ожесточением он обрушился на вас, пытаясь сломить вашу волю, нарушить ваши боевые порядки! Враг просчитался. Вот уже несколько суток вы успешно сокрушаете вражеский натиск. Верные сыны нашей Родины, вы являетесь продолжателями героических традиций защитников Сталинграда. Ни грохот разрывов авиабомб, снарядов, мин, ни танки и атаки озверелых бандитов, собранных со всего Таманского полуострова, не поколебали вашу стойкость, не внесли замешательства в ваши ряды. Боевые моряки, вы твердо храните традиции героических защитников
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
540
Севастополя!
Габлия читал все громче, лицо его, освященное отражением света электрического фонарика от листа бумаги, было торжественным и суровым. Моряки, услышав в обращении именно то, что они постоянно переживали и переносили и то, что их волновало и беспокоило. Они понимали, что обращение к ним писал человек хорошо знающий обстановку на «Малой земле!» в каждом батальоне, роте, взводе и отделении. Они чувствовали в словах обращения к ним своего человека, бойца, братишку, моряка. Габлия уже в полный голос закончил обращение словами призыва:
– Боевые товарищи! На «Малой земле» решаются большие дела во имя освобождения нашей Родины от немецко-фашистских захватчиков. Военный совет выражает уверенность, что там, где сражаетесь вы – враг не пройдет. Там, где вы контратакуете – враг не устоит. Сильнее удары по врагу!
Габлия замолчал. Какое-то время молчала вся рота. Затем встал комсорг батальона младший сержант Касьянов.
– Я думаю, – сказал он, – для нас это обращение – руководство к действию. Каждый из нас внутренне должен поклясться, что без приказа он не оставит своей позиции своего окопа!
– Что значит внутренне? Я предлагаю проголосовать за эту клятву! – сказал краснофлотец Могила со второго взвода.
– Верно, Могила! Ты всегда бал могилой для врага! Я поддерживаю тебя братишка! – сказал Задоя с третьего взвода. Все засмеялись, но тут встал всегда молчавший на собраниях пулеметчик Ишимов и сказал:
– Вот, что братишки! Здесь с нами присутствует командир батальона старший лейтенант Григорьев. Он с начала и до конца защищал Севастополь, пусть он скажет нам что-нибудь! Филипп встал, посмотрел в темноту, где на скатах холма сидели моряки четвертой роты и, кашлянув, сказал:
– Вы, товарищи бойцы, прежде всего советские военные моряки. Каждый из вас, прежде чем получить боевое оружие, принял военную присягу, где вы клялись на верность Родине – военно-морскому делу, лишние клятвы только умаляют значение военной присяги. Поэтому давайте примем Обращение военного Совета армии к нам морским пехотинцам – малоземельцам к сведению и будем честно и до конца, выполнять требования военной присяги!
– А о севастопольцах расскажите что-нибудь! – попросил Ишимов.
– В Севастополе я потерял немало своих дорогих братишек, смелых и отважных морских пехотинцев. Никогда не забуду их и буду мстить за них фашистам до последнего дыхания! Призываю и вас, дорогие мои братишки и побратимы Малой земли, оказать мне в этом благородном деле посильную помощь! – сказал Филипп.
После слов Филиппа, вдруг все заговорили в полголоса, но тут Ишимов громко сказал:
– Вот что братишки! Ответ наш на благородную просьбу нашего командира батальона будет таков: не только поможем, но будем беспощадно бить фашистских гадав, пока смотрят наши глаза и пока руки владеют оружием! Согласны ли вы с таким ответом нашему командиру батальона?
– Конечно согласны! – вразнобой ответили моряки четвертой роты.
– Ну что ж, спасибо, товарищи морские пехотинцы! Иного ответа от вас я и не ожидал! – сказал Филипп и, попрощавшись с четвертой ротой, пошел на командный
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
541
пункт батальона.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
542
Глава тридцать пятая
Ирина Березина на курсах радистов оказалась самой молодой. Она боялась одного, что ее после выпуска не направят за линию фронта, к партизанам, но однажды ей кто-то из инструкторов, сказал, что в прошлом году курсы закончил шестнадцатилетний Миша Пузо, который после выпуска был направлен в соединение Ковпака, и Ирина успокоилась. Она с первых же дней очень серьезно взялась за учебу и вскоре в школе радистов стала одним из лучших курсантов.
Ежедневно на занятия отпускалось по программе десять часов занятий, но даже в такой обстановке программа была крайне уплотнена. В основе практических занятий курсанты изучали азбуку Морзе, передачу и прием, международный любительский код, давали навыки в двухсторонней связи. Но несмотря на напряженный учебный процесс, у курсантов были запланированы дни отдыха – выходные.
Узнав о том, что в Саратове продолжает функционировать городская библиотека, Ирина разыскала ее и в свободное от учебы время проводила в читальном зале, увлекаясь поэзией, она читала, учила наизусть произведения классиков, иногда перечитывала стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова и других поэтов. Иногда, задумавшись, она предавалась воспоминаниям о проведенном счастливом времени в Сумгаите. Вспоминала школу на туковом заводе, военный городок, папу, который постоянно находился где-то на службе и часы, проведенные вместе с Аркадием. Теперь она уже не плакала ни о папе, ни об Аркадии. При вспоминании о них, внутри у Ирины ощущалась тупая боль навсегда утраченного счастья. Она ловила себя на том, что образ Аркадия как живой, чаще возникал в ее мыслях, и она с этим ничего не могла поделать.
Шли дни учебы. Всю боевую подготовку по овладению мастерством в стрельбе из оружия, приемами рукопашного боя и строевая подготовка с курсантами школы проводилась в запасном полку майора Гузаирова. Однажды их привезли на машинах на стрельбище, курсанты должны были отстрелять второе упражнение из автомата и первое из пистолета. Из автомата Ирина поразила цели и упражнение выполнила на отлично, но к ее большому огорчению, из пистолета у нее ничего не получилось. Офицер из запасного полка, назначенный руководителем стрельб с курсантами школы капитан Забелин более часу учил девушек приемам стрельбы из пистолета, которые не выполнили упражнение. Все они затем стреляли повторно, и многие упражнение выполнили, но Ирина в мишень не смогла попасть ни одной пули. От обиды, она закусила нижнюю губу и попросила разрешения отстрелять упражнение в третий раз, но капитан Забелин сказал:
– Это бесполезно, Березина, тренироваться будешь в общежитии с утюгом, и когда обретешь в руках силу, тогда и легче будет освоить все остальное в секретах стрельбы из пистолета!
Чуть не плача от досады на себя, она возвратилась в расположение курсов, и теперь она ежедневно выкраивала время для удержания в руке перед собой их общий «паровой» утюг. Уже через полмесяца Ирина на очередных стрельбах выполнила упражнение из пистолета на удовлетворительно.
На местном военном аэродроме курсантов школы пропустили через тренажер по прыжкам с парашютом. Для Ирины все эти тренировки показались несложными и, тем более, как говорили инструктора, что первый раз прыгать чрезвычайно страшно.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
543
Ирина в первом прыжке страшного ничего не ощутила, более трудным оказалось укладка парашюта. Благодаря своей природной сообразительности, Ирина быстрее всех освоила укладку и уже действовала в роли инструктора, показывая подружкам, как не ошибиться в этом важном и ответственном деле.
Но вскоре группу курсантов «вывезли» на ЛИ-2 на полигон и скомандовали: «пошел». Вот здесь, подойдя к открытой двери самолета, Ирина по-настоящему ужаснулась. Высота пугала не только девчонок, но и даже мальчишек, которые, зажмурив глаза, бросались в бездну. Бросилась в бездну и Ирина, она нырнула в прозрачную лазурь с широко открытыми глазами, защищенными летными очками. Этот первый прыжок ей так понравился, что появилось желание прыгать еще и еще!
Однажды в читальном зале городской библиотеки она встретила незнакомую девушку-фронтовичку, которая к удивлению и радости Ирины, оказалась женой брата Аркадия – Филиппа. Это была невероятная встреча, все прошлое встало перед глазами, и Ирина впервые после призыва в армию прослезилась. Теперь она носила в кармане гимнастерки номер полевой почты этой девушки или женщины, которую звали Валентиной. «Валентина Стрельцова, жена брата Аркадия! Если бы все было по-мирному, и Аркадий был бы жив, я обязательно вышла бы за него замуж! Интересно как бы мы назывались по-родственному? Наверное, свояченицы!» – размышляла Ирина, собираясь написать еще одно письмо по адресу некоего Балашова для Валентины Стрельцовой.
В учебе и в служебных заботах быстро пролетел февраль.
Под весенними лучами солнца таял снег, громче обычного каркали вороны, на Волге потемнел лед, приближалась настоящая весна. «Скоро экзамены!» – думала Ирина и вздыхала от нетерпеливого ожидания той серьезной работы на должности радистки в боевой обстановке в составе партизанского отряда. Да, она уже считала, что вполне подготовлена к такой работе, даже инструктор Василюк всегда отмечал ее как преуспевающую в радиоделе.
Однажды, работая под его контролем в дуплексной связи с радистом их группы Зуевым, Ирина решила показать класс в четкости работы на скорость передаваемых сигналов на ключе и не предполагала, что за минуту до конца испытания произойдет то, от чего всегда предупреждал курсантов Василюк. Она вдруг почувствовала, что ее рука вдруг перестала слушаться. Сделав несколько грубых ошибок, Ирина уже не смогла закончить свою часть передаваемых знаков, закусив от обиды нижнюю губу, она увидела нахмуренные брови Василюка и его с огорчением сказанная фраза:
– Эх, Березина! Перед самым выпуском сорвала руку! Что ж, теперь придется лечить!
А лечение оказалось для Ирины непростым, длительным и нудным. Теперь каждый день на занятиях Василюк заставлял ее работать на ключе, медленно отбивая составленные им радиограммы, словно в первые дни, когда она впервые села за ключ. С каждым днем Василюк увеличивал темп передачи, а для Ирины, привыкшей работать на ключе со скоростью мастера, это было невыносимо! Чуть только стоило ей увеличить темп, как Василюк останавливал ее и все начиналось сначала.
Так продолжалось около двух недель и лишь после нескольких испытаний, когда Василюк убедился в восстановлении мастерства радистки, он приступил к обычным тренировкам.
В конце марта состоялся выпуск и радисты, каждый получив направление,
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
544
убывали к месту назначения, Ирина с двумя девушками-выпускницами были направлены в Москву. Здесь на Тверском бульваре их встретили, и они предстали перед заместителем начальника центрального радиоузла связи по политической части майором Карповым. Девушки доложили о прибытии, надеясь на то, что не сегодня завтра их направят за линию, фронта, но к удивлению и к огорчению молодых выпускниц, Карпов направил всех трех на центральный радиоузел в Москве. На их возмущенные фразы, что они готовились работать за линией фронта в партизанских отрядах, Карпов сказал:
– Здесь на центральном узле отличной работой будете сводить свои счеты с врагом. Знайте, что у нас все радисты приравниваются к фронтовикам и партизанам, все, работайте и никаких просьб по этим вопросам я не принимаю!
Ирина поняла, что дальше разговаривать с Карповым на эту тему бессмысленно, и она на время смирилась со своей судьбой. Так началась ее служба радистом-оператором на центральном радиоузле партизанского штаба Украины. Одновременно с дежурствами в аппаратной у приемника началась кропотливая учеба по совершенствованию навыков в приеме и передаче радиограмм.
Сначала Ирине служба на центральном радиоузле не понравилась, но после случая, когда она не смогла отыскать в эфире корреспондента, она поняла, что еще далека от совершенства и еще многому должна научиться. Ирина со своим присущим ей упорством, стала серьезно относиться к занятиям.
Весь личный состав центрального радиоузла был до предела загружен работой. Люди выполняли свои обязанности по четко отлаженному распорядку дня. Но в этой напряженной службе радистам один раз в неделю давался свободный вечер. В это время можно было позаниматься теорией, прочитать газеты, художественную литературу или написать своим близким письмо. Ирина из Москвы написала уже третье письмо в армейский госпиталь, где служила Валентина Стрельцова, и, не надеясь получить ответ, опустила его в почтовый ящик с номером полевой почты центрального радиоузла. Какова же была ее радость, когда она вдруг получила два письма, из Свердловска от соседки Фаины Алексеевны Яликовой и второе из армейского госпиталя от Бориса Дмитриевича Балашова, которое первым и прочитала. Балашов сообщал, что получил от нее все три письма, адресованные Стрельцовой, но за неимением времени решил ответить на все три только сейчас. Он также сообщил, что Стрельцова убыла в распоряжение медицинской службы Северо-кавказского фронта и от нее пока никаких известий не получено. Хотя из письма Балашова Ирина ничего не узнала конкретного о Стрельцовой, но ее все же радовало начало переписки с хирургом армейского госпиталя. Из письма Фаины Алексеевны Ирина узнала, что в дом бабушки вселили какую-то семью офицера-фронтовика, которая эвакуировалась из западных районов страны. Неясная фраза в письме обескуражила ее, Фаина Алексеевна писала: «О том человеке, о котором ты рассказывала мне, больше не думай, он просто подлец!» О каком человеке она рассказывала Фаине Алексеевне, Ирина не могла вспомнить, если об Аркадии, то он же погиб, а если о мастере цеха Обухове, то Ирина и сама знала, что он из себя представляет.
Во время дежурства Ирина внимательно слушала эфир. Радиограммы от партизанских корреспондентов приходилось принимать в любое время. До второй половины июня начался рейд соединения Ковпака. Партизаны должны были уничтожить по пути своего маршрута ряд немецких заслонов и прорваться на
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
545
Карпаты, чтобы разгромить Драгобычевские нефтепромыслы.
Начальник радиоузла Телега, собрав радистов, сказал им, что слышимость радиостанций партизан в таких условиях будет плохой, поэтому необходимо быть предельно внимательным и не пропустить ни одного сигнала от радистки Яковлевой. Ирина наравне с другими радистами также получила задачу держать на приеме Яковлеву. От нее поступали радиограммы об успешных действиях соединения, которые радовали весь личный состав центрального радиоузла, но в августе Яковлева замолчала, информацию из соединения стал передавать другой радист, а вскоре стало известно, что Клавдия Яковлева погибла в одном из боев.
Ирину потрясло известие о смерти радистки. Она обратилась к Телеге по личному вопросу.
– Товарищ начальник радиоузла! Вы говорили нам, что наша служба здесь приравнивается к боевым действиям. Я понимаю важность, нужность и ответственность нашей работы, но я понимаю и то, что здесь у нас тихо, спокойно, мирно и никакого риска для жизни. Я же поклялась отомстить фашистам за своего отца и своего близкого друга, я прошу Вас ходатайствовать о направлении меня в партизанское соединение вместо погибшей Клавы Яковлевой! Телега нахмурил брови и строго посмотрел на Ирину:
– Вы, Березина, думаете только о себе, а желаний мстить фашистам за своих близких и за поруганную Родину имеется очень у многих. Неужели Вы полагаете, что Нина Маслова, Маша Цыганкова, Василий Пацернак, Итта Нейман или наша молчаливая скромница Аня Живкова не желают того же, что и Вы? Они с удовольствием бы работали в партизанских отрядах, но здесь работа поважней этих личных желаний. И я сам хоть сегодня убыл бы к Ковпаку, но мне приказали работать здесь, и я работаю. Мой Вам совет, выбросьте все это из головы и не обращайтесь больше ни к кому по этому поводу! Все равно все Ваши доводы рассмотрены не будут!
Огорченная Ирина вышла от Телеги и снова для нее начались будни радистки центрального радиоузла УШПД. Но получая радиограммы из партизанских отрядов и соединений о дерзких налетах на гарнизоны националистических банд и о диверсионных операциях на железнодорожных магистралях, она завидовала радистам, с которыми держала связь.
Однажды отдежурив ночь у приемника, Ирина, позавтракав, направилась в общежитие к своей кровати, как в дверях вдруг встретилась с генералом Строкачем. Увидев уставшую девушку-радистку, он посторонился, чтобы пропустить ее в дверях, а она, увидев генеральский мундир, догадалась, кто пришел на радиоузел, и вдруг неожиданно для себя сказала:
– Товарищ генерал! Разрешите к Вам обратиться по личному вопросу!
– Так сразу и по личному вопросу? Ну, что ж обращайтесь, товарищ, кажется, Березина?
– Так точно, товарищ генерал, Березина!
– Тогда давайте отойдем от радиорубки вон туда! – сказал Строкач, показывая рукой в сторону пустой курилки. Они подошли к скамейкам и сели на одну из них.
– Ну так слушаю Вас, товарищ Березина?
– Товарищ генерал! Я записалась на курсы радистов, чтобы попасть в тыл врага и там отомстить за погибшего в прошлом году отца подполковника Березина и еще...
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
546
она опустила голову и покраснела.
– Ну так что же еще? – спросил Стрекач.
– А еще погиб мой лучший друг, младший сержант Григорьев Аркадий Дмитриевич! – смущено произнесла она.
– Григорьев, говорите? Так где же он погиб? – спросил Строкач. Ирина рассказала Стрекачу всю историю знакомства с Аркадием и о его трагической гибели.
– Да, славный был у Вас мальчик по фамилии Григорьев, а Вы значит Березина, решили меня просить, чтобы я отправил вас за линию фронта мстить за отца и за этого Григорьева, так я Вас понял? – спросил Строкач.
– Так точно, товарищ генерал! – ответила Ирина, радуясь, что начальник штаба партизанского движения Украины так быстро внял ее просьбе.
– Ваш порыв, Березина, вполне благороден, но не благоразумен. Кто же будет работать здесь? Ваш начальник Максим Васильевич Телега отбирает на центральный узел лучших радистов, и это вполне логично, а Вы не оцениваете его доверия. Мстить фашистам за своих близких и за Родину можно везде, даже в цехе завода, вообщем, где прикажет родина, так что, Березина, Вам остается выполнить возложенные на Вас обязанности здесь и этим самым Вы будете оказывать огромное участие в разгроме нашего общего врага! – сказал Строкач. Он встал со скамейки, по-отечески пожал Ирине руку, а она огорченная ого ответом, опустила голову и пошла в свое общежитие.
Отдохнув после дежурства, Ирина решила написать письмо Балашову для Валентины Стрельцовой. Письмо у нее не получалось, и она прежде чем отправить его адресату несколько раз рвала испорченные ею листы бумаги. Соседке Фаине Алексеевне она писать не стала, так как считала, что сообщать ей о чем-нибудь интересном было нечего. После обеда она еще хотела немного поспать, но ее вдруг позвали в аппаратную. Там из отряда Сабурова радистка за номером двадцать восьмая вызывала пятого, то есть ее Ирину Березину. У приемника она надела наушники и услышав позывной двадцать восьмой отстучала свой и сразу же стала записывать передаваемые группы знаков. Все это было для нее буднично и привычно. После радиообмена с радисткой от Сабурова, Ирина, расшифровав кодированную радиограмму, узнала о результатах нанесения ударов партизан по вражеским коммуникациям на участке железной дороги Ровно-Киверды. Закончив оформление радиограммы и подписав ее, она сдала всю документацию старшей радистке, а сама снова вернулась в общежитие. Ей немного льстило, что радистка с отряда Сабурова имела желание работать только с ней. «Значит я здесь на центральном радиоузле имею определенный авторитет, значит прав был генерал Строкач, что мстить за папу и за Аркадия можно и на центральном радиоузле!» – думала Ирина, но в глубине души она все-таки откровенно была не удовлетворена своим положением.
Через несколько дней весь личный состав центрального радиоузла получил задачу особой важности. К партизанам в Полесье убыл Коротченко, а за ним и начальник штаба партизанского движения Украины Тимофей Амвросиевич Строкач. Радистам, которые держали связь с партизанскими отрядами, необходимо было в этот период особо внимательно следить за эфиром и четко поддерживать двухстороннюю связь.
Ирина, сидела у радиоприемника и заносила в журнал принимаемые от корреспондентов группы знаков и, расшифровав их, передавала радиограммы. Она
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
547
думала о недавней беседе с генералом Строкачем, который советовал ей безропотно работать здесь на центральном радиоузле, а сам убыл за линию фронта к партизанам. Какая-то необъяснимая досада все время терзала ее душу. Она не знала, кто виноват в том, что она была поставлена на службу в центральный радиоузел и фактически досадовать было не на кого. Об этих переживаниях Ирина никому не рассказывала, да и о беседе с генералом Строкачем никто не знал.
Но вот уже в начале июля от партизан вернулись Коротченко и Строкач. На совещании со связистами центрального радиоузла строкам сказал:
– Успех войны на рельсах я в значительной степени отношу на ваш счет, товарищи связисты. Он тепло по-отечески осмотрел зал и закончил совещание такими словами:
– Спасибо вам за службу, дорогие товарищи! В этот момент его глаза встретились с дерзким, сверлящим взглядом молодых черных глаз Березиной. Узнав ее, он вдруг улыбнулся и сказал:
– А Вы, товарищ Березина, не приемлите моей благодарности к Вам за Вашу службу?
– Приемлю, товарищ генерал, только с трудом! – ответила Ирина, встав со скамейки и, покраснела от десятка взглядов своих сослуживцев, устремленных на нее.
– Значит, все-таки обиделись? Начальник штаба рекомендовал безропотно работать здесь в Москве, а сам укатил за линию фронта? Не обижайтесь, Березина, такая уж ваша судьба, кто же виноват в том, что Вы мастер своего дела, а здесь на центральном радиоузле такие и нужны! – сказал Строкач.
– Я не обижаюсь, товарищ генерал, только сердце мое там, за линией фронта, где тоже нужны классные радисты! – сказала Ирина и гул одобрения, прозвучавший в зале, подтвердил желание каждого радиста быть на переднем крае в партизанском отряде.
Строкач тепло попрощался с радистами и ушел к ожидавшему его у входа в радиоузел виллиса. Проезжая по улице Герцена, он думал о радистах центрального радиоузла: «Наверное, они правы, хотя их служба на радиоузле приравнивается к боевым действиям, они все-таки чувствуют свою необъяснимую вину перед теми, кто там на фронте умирает за Родину, а они, находясь в глубоком тылу, тоже считаются фронтовиками, в таких случаях советского человека мучает совесть!» Он смотрел на разбитую асфальтовую мостовую улицы и вдруг приказал водителю остановиться.
– Здесь недалеко до штаба, я, пожалуй, пройдусь пешком. – сказал он ему и вылез из машины. Идя по улице, он продолжал размышлять о чести и совести: «Я вот тоже сижу в Москве в руководстве штаба партизанского движения, а считается, что я наравне с фронтовиками воюю. А чем же я здесь рискую? Разве своей карьерой, но ведь каждый на моем месте послал бы эту карьеру к черту и поехал бы на фронт в любой должности!» Он вспомнил сорок первый год, как он во главе дивизии НКВД выходил из окружения. Это были опасные полные тревог дни, но он с наслаждением вспоминал о них. Перед его глазами вдруг возник образ этой молоденькой девушки Березиной. «Эта озорная, умная радистка наверняка осуждает меня за то, что, мол, сам сидит в тылу и мне не позволяет быть на передавай, чтоб отомстить за погибших папу, и, наверное, любимого мальчика!» Вдруг он услышал голос генерала Григорьева. Он оглянулся и увидел своего товарища в черном лимузине, который остановился рядом с ним.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
548
– Тимофеи Амвросиевич! Что же ты пешком, Вам же в штаб дали виллис? – улыбнувшись, спросил Григорьев.
– Да вот, решил пройтись по Москве до Тверского бульвара. – ответил Строкач.
– Садись, поговорим, заодно и подвезу до твоего штаба! – сказал Григорьев. Строкач подошел к машине и, открыв заднею дверцу, влез в салон.
– Как там воюют твои партизаны? – спросил Григорьев.
– Хорошо воюют, Анатолий Кузьмич, да и твоя бригада Прокопюка действует выше всяких похвал! – ответил Строкач.
– Ты, неверное, с центрального радиоузла следуешь?
– Оттуда, проводил совещание с личным составом после поездки за линию фронта. Молодцы они у меня! Одно плохо, все хотят в партизаны. Одна девочка, еще и семнадцати ей не исполнилось, тоже туда, говорит отец у нее погиб на фронте, да ее любимый мальчишка некий сержант Григорьев. Ваш однофамилец!
– Григорьев, говоришь, а как зовут сержанта, не спросил у нее?
– Не спрашивал, сама сказала, кажется, Аркадий, а вот отчество запамятовал.
– Постой, а где это было?
– По-моему, она сказала под Моздоком, там погиб ее отец, там же и этот сержант Григорьев, а что тебя так заинтересовал с?
– Тимофей Амвросиевич! В Кирове у меня живет жена моего дяди, старушка хочет узнать о своих детях, они у нее почти все на фронте, а этот младший Григорьев Аркадий является моим двоюродным братом, мне надо бы узнать о нем, как он погиб. У них, у твоих связистов личное время имеется?
– Конечно, есть у них личное время, Анатолий Кузьмич. Хочешь с ней поговорить?
– Да, если это возможно, кстати, как ее фамилия?
– Березина Ирина Степановна, Анатолий Кузьмич.
– Ну так пришли ее ко мне, если сможешь завтра к двенадцати, у меня как раз свободный коридор образуется. Я бы выведал у нее об ее погибшем мальчике, то бишь, мой двоюродный брат. Конечно в таких случаях мне бы надо подъехать к радиоузлу в Сокольники, но время, Тимофей Амвросиевич, пожалуй, не выкрою. Если надо я вышлю машину.
– Да не надо машины, я привезу ее своим виллисом! – сказал Строкач.
– Договорились, а теперь ты ведь был у Ковпака?
– Был и до сих пор под впечатлением боевых действий его соединения.
– А откуда знаешь обстановку у Прокопюка?
– Встречался с Сабуровым и с Медведевым. Там всем друг о друге все хорошо известно, так что не трудно узнать обстановку к в бригаде Прокопюка. Чекист он отличный!
– Он же был в Испании и долго служил в посольстве Германии, так что ты его и не представляешь, какой он теперь!
– Вы, Анатолий Кузьмич, разве не помните, когда поручили мне побеседовать с ним на воронежском фронте насчет боевой группы возмездия по уничтожении Эриха Коха?
– Нет не забыл, но думаю в одной беседе трудно судить о человеке?
– Да, но Вы, Анатолий Кузьмич, не учитываете, что мы – чекисты, и нам иногда хватает и одной беседы, чтоб узнать человека!
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
549
– Ладно, Тимофей Амвросиевич, с тобой трудно полемизировать, да, кстати, вот твой штаб, очень интересно было бы с тобой поговорить по подробней, но служба наша отнимает все время, так что до встречи, и об этой Березиной, пожалуйста, не забудь.
– Обижаешь, Анатолий Кузьмич, ведь знаешь же, что не забуду, а напоминаешь! – сказал Строкач и вылез из салона лимузина. Они пожали друг другу руки, и Григорьев поехал по бульвару, чтоб свернуть направо в первый же переулок.
На следующий день ровно к двенадцати часам виллис Строкача подъехал к наркомату внутренних дел. С переднего сидения сошла молодая девушка и направилась в отдел пропусков. Здесь ее ждали и тотчас же вручили пропуск к генералу Григорьеву. С волнением Ирина вошла в его кабинет. Из-за массивного письменного стола, заваленного документами, встал худощавый генерал. Глаза его были красны от недосыпания. Он подошел к Ирине и спросил.
– Ваша фамилия Березина, не так ли?
– Так точно, товарищ генерал! – четко ответила Ирина.
– Называйте меня Анатолий Кузьмич и садитесь вот в это кресло. – сказал он и нажал какую-то кнопку. В кабинет вошел моложавый майор.
– Слушаю Вас, товарищ генерал!
– Сергей, распорядись-ка насчет чая и возьми в буфете каких-нибудь хороших конфет. – сказал Григорьев. Ирина, сообразив, что чай и конфеты предполагаются для нее, сконфуженно сказала:
– Не надо ничего, Анатолий Кузьмич, но майор быстро вышел и через несколько минут пожилая официантка принесла на подносе чай и шоколадные конфеты, о которых Ирина, всегда обожая сладкое, могла только мечтать.
– Ну вот, обстановка у нас теперь по-домашнему, значит и разговор будет задушевный! Давай, Ирина Степановна, пить чай и беседовать! – приветливо произнес Григорьев и, дождавшись, когда Ирина выпила стакан чаю, спросил:
– Мне известно от генерала Строкача, что на Кавказе в Сумгаите у тебя, Ирина, был друг Григорьев Аркадий, это мой двоюродный брат. Мне так же известно, что ты рассказала генералу Строкачу о гибели своего отца и своего знакомого Аркадия. Расскажи, из каких источников ты получила эту информацию?
– Летом сорок второго года папа отправил меня из Сумгаита в Свердловск к бабушке, так как сам ждал приказа об отправке его в девятую армию, которая действовала на северном Кавказе. О гибели своего отца я узнала из похоронки, официально присланной мне в Свердловск из штаба армии, а об Аркадии мне сообщил сержант Галелейский – друг Аркадия. Он написал письмо, что Аркадий с группой товарищей во главе сержанта Самсонова сопровождал вагоны с боеприпасами. У железнодорожной станции Стодеревская они сдали боеприпасы по назначению и остались в той части, которая вела бои с немцами за Моздок. А девятого сентября сорок второго года в составе восьмой гвардейской бригады на глазах сержанта Самсонова Аркадия погиб. – всхлипнув, заключила Ирина.
– Твой папа подполковник Березин в Сумгаите был начальником склада?
– Да, это так.
– Значит Аркадия служил в составе этого склада?
– Да, он служил в составе караульной роты.
– А склад подчинялся Бакинской армии ПВО?
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
550
– Так точно, Анатолий Кузьмич!
Генерал Григорьев нажал кнопку и снова в кабинет вошел молодой майор.
– Сергей, попробуй соедини меня с Бакинской армией ПВО с Исмаиловым – сказал он майору и, когда тот ушел, как бы оправдываясь перед Ириной Григорьев сказал: – вот некогда было даже узнать о судьбе своего двоюродного брата!
Ирина с волнением смотрела на телефонные аппараты на столе и старалась угадать, какой из них сейчас зазвонит. Григорьев же глянул на красивое лицо девушки, подумал, что у Аркадия, однако есть вкус к женскому сословию. В это время зазвонил голубой аппарат. «Не у гадала!» – подумала Ирина, она рассчитывала, что зазвонит красный. Григорьев взял трубку, для Ирины голос в трубке был слышан, но слов она разобрать не могла. Там кто-то четко представился, затем Григорьев задавал какие-то вопросы, трубка слишком долго и детально отвечала на них, а в конце генерал Григорьев вдруг спросил:
– У вас в Сумгаите проходил службу воспитанник Григорьев Аркадий Дмитриевич, мне стало известно о его гибели в бою под Моздоком, объясните-ка пожалуйста, как это произошло?
Трубка что-то сказала, и Ирина заметила на лице генерала выражение удивления.
– Ну, ну докладывайте все обстоятельно, слушаю! – почти крикнул он в трубку, и трубка снова что-то долго объясняла, а лицо генерала светлело, и Ирина даже заметила на нем едва заметную улыбку. Наконец, генерал положил трубку на рычаги аппарата и, весело посмотрев на Ирину, сказал:
– По-моему, Ирина, тебя кто-то ввел в заблуждение, Аркадий жив и здоров, продолжает служить в той же части и, как мне доложили очень помог в ликвидации диверсионно-террористической организации на Апшероне.
– Этого на может быть! Мне же сержант Галелейский писал в письме, что сержант Самсонов лично похоронил Аркадия! – бледнея, воскликнула Ирина. Она смотрела на генерала широко раскрытыми глазами, взгляд ее выражал одновременно и радость, и недоумение.
– Видимо, произошло недоразумение в боевой обстановке это часто бывает, наверное, этот ваш сержант Самсонов похоронил вместо Аркадия другого бойца, так что твой друг, а может быть жених, жив, и ты можешь даже написать ему письмо. Надеюсь, адрес тебе известен? Ирине вдруг вспомнила фразу из письма Фаины Алексеевны: «О том человеке, о котором ты рассказывала мне больше не думай, он просто подлец!» Значит Фаина Алексеевна, наверное, получила от Аркадия письмо и, зная все подноготную наших отношений с ним, решила, что Аркадии подлец? Но он не может быть подлецом «я слишком хорошо его знаю, что там случилось, мне предстоит узнать, надо сегодня же написать Аркадию письмо. Боже мой, какое счастье, Аркадий жив, и он оказывается двоюродный брат генерала Григорьева!» – размышляла Ирина.
– Ну что же ты замолчала? Никак не придешь в себя от такой радости? Признаться, я весьма рад, спасибо тебе, что помогла разыскать моего брата! Может я мог бы тебе, девочка, чем-то помочь?
– Да, конечно, можете, товарищ генерал! – неожиданно нарушив изначальный уговор обратилась она к Григорьеву по званию.
– Ну что проси! Я, правда, не волшебник и многого не могу, но что в моих
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
551
силах, постараюсь сделать.
– Товарищ генерал! Помогите мне перевестись на новое месте службы? – сказала Ирина.
– В Бакинскую армию ПВО? – спросил он.
– Нет, товарищ генерал, я хотела бы попасть в партизанский отряд.
– А с Аркадием, значит, встретиться не хочешь?
– Это все потом, после войны, а сейчас Родина в опасности, а я дочь военного, поэтому хочу сражаться в партизанском отряде!
– Но ведь там опасно для жизни, а ты так молода? – глядя в глаза Ирины, сказал генерал.
– Мне скоро семнадцать, а в партизанских отрядах сражаются с врагом и по моложе меня, я прошу вас, товарищ генерал, сделайте мне такую услугу ради того, что Аркадий жив! Да и за папу я должна отомстить!
– Значит, твое решение окончательное?
– Так точно, окончательное! – воскликнула Ирина и решительный взгляд ее черных глаз подтвердил ее желание.
– Ну что же, в одной из партизанских бригад служит радисткой родная сестра Аркадия, Августа Григорьева, ты хотела бы к ней?
– Значит, у Аркадия сестра в партизанах? В таком случае для меня было бы двойное счастье воевать вместе с ней! – воскликнула Ирина.
– Ты не кричи, Ирина, говори спокойно, я не глухой, попробую удовлетворить твою просьбу, хотя со Строкачем насчет тебя будет договориться нелегко. – сказал генерал и подал Ирине свою сильную мужскую руку.
Вскоре Ирина с группой работников НКВД с радиостанцией и с большим грузом батарей для питания, полетела на самолете ЛИ-2 в партизанскую бригаду «Охотники».
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
552
Глава тридцать шестая
Валентина Стрельцова прибыла в управление медицинской службы северокавказского фронта в середине апреля, когда в районе Крымской шли ожесточенные бои. В отделе кадров ей предложили служить в одном из Краснодарских госпиталей операционной сестрой, но, рассказав начальнику отдела подполковнику Дроздову о том, что она разыскивает мужа бывшего севастопольца-моряка, который должен был служить в подразделениях морской пехоты, попросилась, чтобы ее направили в распоряжение санитарного отдела Черноморского флота. Увидав в глазах женщины отчаяние, Дроздов, сам по характеру романтической натуры, приказал выписать ей направление в штаб Черноморского флота.
На попутных машинах Валентина приехала в Туапсе, где размещался санитарный отдел, и добилась аудиенции к начальнику отдела генерал-майору медицинской службы Зотову. В коридоре у дверей кабинета вдоль стены стояла грубо сколоченная из толстых досок скамейка. Валентина поставила на нее свой фанерный чемодан, положила на него, ставшую лишней здесь на Черномории комсоставскую шинель и, поправив пилотку, решительно вошла в кабинет.
Генерал Зотов стоял у окна и, заложив руки за спиной, задумчиво смотрел на десантные суденышки, качавшиеся на морских волнах у причала. Услышав звук открываемой двери и шагов вошедшего, он резко повернулся лицом к Валентине и, опустив руки, подошел к своему рабочему столу, на котором, разложенные по стопкам, лежали документы. Он посмотрел на Валентину усталым взглядом карих глаз и приготовился выслушать очередного просителя, которые за последнее время почему-то все желали попасть под Новороссийск на так называемую «Малую землю».
– Лейтенант медицинской службы Стрельцова! Прибыла в Ваше распоряжение для прохождения службы! – приложив руку к пилотке, доложила Валентина.
– Что ж садитесь, товарищ Стрельцова, рассказывайте, откуда прибыли к нам? – кивнув головой в сторону стула, стоящего напротив его стола. Валентина села на стул, сняла с головы пилотку и, поправив рассыпавшиеся черные волосы правой рукой, начала рассказывать о Севастополе, о своем муже Григорьеве и о том, как судьба разлучила их еще в сорок втором году.
– Орден за Севастополь получили? – спросил Зотов.
– Так точно за Севастополь, товарищ генерал.
– Значит, Вы защищали Севастополь и сражались под Сталинградом?
– Севастополь защищала, а под Сталинградом, товарищ генерал, я служила на должности операционной сестры в армейском госпитале, так что на передовой мне там бывать не приходилось.
– Что же Вы, полагаете армейский госпиталь – это глубокий тыл?
– Армейский госпиталь не глубокий тыл, но и не передний край!
– Одно дело делаем, товарищ Стрельцова. И трудно разграничить работу медицинских пунктов на переднем крае с работой в армейском госпитале. Впрочем, давайте ближе к делу, Вы, как я понимаю, хотите попасть к своему мужу на передний край?
– Так точно, товарищ генерал, только к нему, если он не находится в госпитале на излечении!
– Давайте Ваше предписание, удостоверение личности. – сказал Зотов и тут же,
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
553
взяв трубку полевого телефонного аппарата, крутанул ручку. Валентина протянула ему свои документы и сказала:
– В моей справке о состоянии здоровья значится, что я не годна к строевой службе, но я вполне здорова, товарищ генерал!
– Хорошо, все выясним. – сказал он, забирая документы и, попросил в трубку позывной «Гарус», приказал кому-то сообщить ему войсковую часть, где проходит службу лейтенант Григорьев Филипп Дмитриевич, затем он вызвал капитана по фамилии Азов и предложил ему разместить для отдыха лейтенанта медицинской службы Стрельцову.
В маленькой, неуютной комнате для приезжих, куда ее привел капитан Азов, стояли четыре госпитальные кровати, заправленные байковыми одеялами. Валентина выбрала кровать у окна и, разложив свои пожитки, решила ознакомиться с городом. Выйдя из помещения, она пошла по набережной и не заметила, как очутилась у пристани. Валентина с восхищением смотрела на море, которое слегка штормило, и свежий ветер приятно охлаждал ее лицо. Почему-то вспомнился Сумгаит, бригада ее девушек. Они также весной сорок первого года пришли на берег моря, которое тогда сильно штормило и ветер безжалостно трепал их волосы. Сумгаитская стройка запомнилась ей навсегда, только мало пришлось поработать на этой стройке, война перепутала судьбы многих людей! «Но она для меня сделала и доброе дело, я узнала Филиппа, где же он сейчас, мой милый и ненаглядный муж?» – размышляла Валентина.
У пирса покачивались на волнах десантные судна, на них кроме вахтенных, никого не было видно. Справа из-за мыса показался транспорт, который повернул к пирсу. Валентина заинтересовалась этим судном и решила дождаться, когда оно причалит. Через пятнадцать минут транспорт, а им оказалась десантная самоходная баржа, пришвартовался к пирсу, и когда бросили трап, тут же прямо на пирс стали выносить на носилках раненых. Через несколько минут начали подходить грузовики. Забинтованных, как куклы, раненых размещали в кузовах машин и везли по направлению города. Затем на костылях или при помощи санитаров из трюмов баржи выходили раненые, способные самостоятельно передвигаться. Их сажали на скамейки в кузовах грузовиков и тоже увозили в город.
Вдруг знакомый басок одного из раненых, который шел на костылях, волоча перебинтованную ногу по бетону, назвал ее фамилию. Валентина посмотрела на раненого в подполковничих погонах и узнала в нем командира четвертого батальона восьмой бригады морской пахоты Вераса. Тогда в Севастополе он был майором, последних раз в Севастополе она подходила к нему с рапортом о переводе ее во второй батальон, где служил Филипп. Она быстро подошла к Верасу и, разволновавшись, назвала его майором.
– Видишь, Валентина Семеновна, я уже не майор, а подполковник, и ты уже не рядовая санитарка, а лейтенант медицинской службы. Очень рад за тебя, что в полном здравии. Говорили, что эвакуировали тебя из Севастополя в безнадежном состоянии, значит все обошлось? Поздравляю! – сказал он.
– Спасибо, а у вас нога цела? – спросила она из вежливости с нетерпением ожидая момента спросить о Филиппе.
– Говорят, кости срастутся, а мясо нарастет, ну да ладно о моей ноге не стоит разговора, расскажи лучше о себе, как выкарабкалось от «косой» и где это время
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
554
была?
– Да, плохо было тогда со мной, спас меня один хирург по фамилии Балашов, не забуду его никогда!
– Любишь его, наверное, да и в тебя не грех влюбиться, ты ведь у нас в батальоне красавицей слыла? – спросил Верас, хитровато глянув из-под густых бровей.
– Я ведь, товарищ подполковник, из-под Сталинграда приехала сюда, чтобы мужа своего разыскать, лейтенанта Григорьева со второго батальона. Вам случайно неизвестна его судьба?
– Как же, известна. Знаю кое-что о твоем Григорьеве. Я командовал полком в составе восточной ударной группы, это на правом берегу Цемеской бухты, ко мне назначили замполита капитана Канарева, который был замполитом у Григорьева на Малой земле. Да, Григорьев теперь старший лейтенант и командует батальоном восемьдесят третьей бригады морской пехоты. Канарев с ним что-то не сработался и попросил перевести его в нашу дивизию. – заключил Верас.
– Товарищ подполковник! А мне как к нему попасть? – спросила Валентина, умоляюще посмотрев на Вераса.
– Понимаю. Ты хочешь быть с ним, но там огненный кошмар, почище, чем в Севастополе, погибнешь за непонюх табаку!
– Да разве я боюсь погибнуть! Уж погибать так вместе с ним! – воскликнула она.
– Ну раз так, тогда просись на Малую землю, только туда нужны санитарки, а ты лейтенант, тебе подавай бригадную санчасть или батальонный медицинский пункт, сможешь ли распорядиться мужиками?
– Смогу, товарищ подполковник! Я ради Григорьева все смогу! А Вам желаю скорейшего выздоровления!
– Ну тогда прощай, Стрельцова, может еще доведется встретиться, давай обнимемся по-Севастопольски. – сказал он и, пошатнувшись, обнял ее левой рукой.
Как на крыльях Валентина побежала в санитарный отдел флота, минуя дежурного по отделу, она вбежала в кабинет к генералу Зотову, который укладывал свой походный чемоданчик, собираясь куда-то уезжать.
– В чем дело, товарищ лейтенант? – удивленно спросил он Валентину.
– Я, товарищ генерал, знаю, где находится мой муж, Григорьев! Направьте меня в восемьдесят третью бригаду морской пехоты на любую должность, я согласна даже санитаркой на передний край! – взволнованно выпалила Валентина.
– Но я уезжаю как раз в западную группу, если хотите, присоединяйтесь, до Геленджика не машине, а там на катере. – спокойно сказал Зотов. Эти его слова настолько ошеломили и обрадовали Валентину, что она, обессилев, опустилась на стул, и только со вздохом произнесла:
– Это просто чудо, товарищ генерал! Большое спасибо Вам!
К вечеру юркий виллис въезжал в живописный приморский городок. У шлагбаума два матроса с карабинами за спиной проверили у Зотова документы, и машина подвезла их к пирсу. В геленджикской бухте стояли корабли и десантные баржи. Зотов вышел из машины и направился в помещение пристани, а Валентна с секретаршей подошли к причалу и смотрели, как на кораблях матросы приводили в порядок палубы. Когда совсем стемнело, с потушенными огнями к причалу подошел
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
555
сейнер, и матросы, закрепив канаты, бросили не пирс трап. Вскоре из помещения с капитан-лейтенантом вышел Зотов и, махнув женщинам рукой, направился на сейнер.
При выходе из бухты сейнер подхватила крутая волна, и он, набирая скорость, взял курс на запад. Миновав мыс Дооб, сейнер стал пересекать Цемескую бухту. Валентина смотрела вдаль, но кроме кромешной тьмы ничего не видела. Лишь справа далеко в конце бухты, за бонами в Новороссийске взлетели вверх осветительное ракеты, да изредка слышались взрывы тяжелых снарядов.
– Кто там стреляет? – спросила Валентина стоящего рядом капитан-лейтенанта.
– Это наши орудия большой мощности обстреливают немецкие укрепления с северо-восточной стороны. – ответил капитан-лейтенант.
– А это не опасно для нас? – испуганно спросила секретарша.
– Шагать по Туапсинскому бульвару тоже опасно, можно запнуться и упасть. – с сарказмом ответил ей Зотов.
В тишине прошло еще минут сорок, капитан-лейтенант передал в рубку чтобы просигналили, и тут же сигнальщик засемафорил миганием прожектора, из темноты ответили и сейнер сбавил ход. Валентина с интересом наблюдала за действиями экипажа сейнера. Сердце ее учащенно колотилось. Она предвкушала встречу с Филиппом и прокручивала в мыслях множество вариантов долгожданного счастья. Наконец машины сейнера были застопорены, а во мраке смутно обозначилась темная масса берега.
– Товарищ генерал! Здесь сейнер к берегу подойти не сможет, придется высаживаться при помощи шлюпки! – сказал капитан-лейтенант.
– Хорошо, Василий Федорович, шлюпка так шлюпка! – ответил Зотов. Они уселись в шлюпку, в которой уже находились два матроса с веслами в руках, шлюпка опустилась на воду, гребцы веслами направили ее нос против волны, и она, качаясь на гребнях зыби, послушно пошла к темной массе берега. На берегу их встретили, повели в блиндаж, Зотов попросил провести его в медсанбат стрелкового корпуса.
– Этого лейтенанта медицинской службы доставьте в восемьдесят третью бригаду к полковнику Красникову, пусть он ее использует на должности начальника батальонного медпункта, – сказал Зотов полковнику, который сопровождал его.
Валентину повели по лабиринту ходов сообщений и траншей, в полночь она была доставлена в штаб морской бригады к полковнику Красникову и представившись, доложила, что она назначена начальником медицинского пункта в батальон старшего лейтенанта Григорьева.
– Почему именно к Григорьеву? – спросил Красников.
– Это мой муж! – с гордостью ответила Валентина.
– Где же Вы были все это время? – спросил Красников.
– Мы с Григорьевым вместе служили в восьмой бригаде морской пехоты в сорок первом в Севастополе, потом я была ранена, находилась на излечении в Сталинграде, в последнее время служила в госпитале двадцать четвертой армии. После разгрома немцев под Сталинградом, подала рапорт о переводе в состав Черноморского флота.
– За что получили орден?
– При защите Севастополя, товарищ полковник! – с гордостью ответила Валентина.
– Разрешите Ваши документы? – как бы невзначай спросил Красников,
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
556
который прекрасно знал, что комбат Григорьев не женат, так во всяком случае записано в его личном деле, но в то же время он помнил рассказ полковника Горпищенко о том, что якобы у Григорьева в Севастополе была жена, которая по ранению была эвакуирована. Не подозревая подвоха, Валентина подала Красникову предписание и удостоверение личности.
– Но Вы же не зарегистрированы официально с Григорьевым, почему Вы называете его своим мужем? – спросил Красников,
– Мы не успели зарегистрироваться в Севастополе, разве это имеет существенное значение?
– Да, конечно, имеет! Вы должны понять, что когда крайне сложная боевая обстановка, когда командир является непререкаемым примером для своих подчиненных, когда он как единоначальник ведет их в бой, возможно на смерть – этот командир должен быть чист во всем, особенно в моральном отношении! А если представить, что он будет пользоваться привилегиями, используя свое служебное положение, будет, извините, спать с начальником батальонного медицинского пункта, как с походно-полевой женой, это будет крайне отрицательно влиять на его авторитет среди подчиненных, да и среди, его прямых начальников. Так что в батальон к старшему лейтенанту Григорьеву я Вас не направлю еще по той причине, что там имеется начальник БМП, а вот в четвертом батальоне эта должность вакантная! – сказал Красников, разглядывая при свете коптилки красивое лицо девушки.
– Я согласна служить в батальоне Григорьева хотя бы на должности санинструктора роты и даже санитаркой. Что касается регистрации, то мы зарегистрируемся сразу же как позволит боевая обстановка! – сказала Валентина.
– Боевая обстановка вряд ли позволит вам это сделать на Малой земле, а потом, как прикажете лейтенанта медицинской службы назначить на должность рядового и сержантского состава? Этого я сделать не вправе, идите к начальнику штаба и передайте ему чтоб он направил Вас в четвертый батальон на должность начальника БМП. – сказал Красников, давая понять, что разговор окончен. Валентина вышла от командира бригады и уже в другом блиндаже обратилась к начальнику штаба за получением направления в четвертый батальон. Перед тем как уйти, она попросила начальника штаба соединить ее со старшим лейтенантом Григорьевым, но взяв трубку аппарата она услышала молодой голос с кавказским акцентом, который известил ее, что старший лейтенант Григорьев находится в пятой роте и прибудет на НП не скоро.
– Я прошу Вас передать старшему лейтенанту Григорьеву, что с ним хотела поговорить его жена, Стрельцова, которая только что прибыла на Малую землю на должность начальника батальонного медицинского пункта «Магнолии». – сказала Валентина.
– Что, что? – услышала она в трубке, но говорить с незнакомым человеком о самом дорогом и сокровенном ей не хотелось, и она положила трубку и попросила следовать в четвертый батальон...
– Идите, Вас проведут туда, я уже распорядился. – сказал майор Улебич.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
557
Глава тридцать седьмая
Филипп прибыл на свой командно-наблюдательный пункт на рассвете. Из-за горизонта моря и гребня Гмертотхского хребта на востоке занималась ярко-желтая заря, освещая Цемескую бухту и изрытые взрывами холмы земли Мысхако, которую моряки окрестили здесь «Малой землей».
После ночной перестрелки, пулеметных очередей и одиночных, но не менее частых хлопков осветительных ракет, сейчас не рассвете стояла гнетущая тишина. Филипп ввалился в свой блиндаж. От усталости и голода он едва держался на ногах. Всю ночь он лазил по переднему краю районов обороны четвертой и пятой рот, уточняя схему огня батальона, нанесенную на его карту. Перед самым рассветом Филипп успел еще заглянуть в третий взвод пятой роты, который нес вахту за пределами переднего края в боевом охранении. Лейтенант Корнев, командовавший этим взводом, шепотом, но четко доложил обстановку в боевом охранении. Вообщем, каких-либо недостатков в ротах и во взводах Филипп не обнаружил, впечатление от ночной проверки своих подразделений у него осталось хорошее, он верил своим братишкам и знал, что моряки никогда не подведут. Теперь он лишний раз убедился в этом, а вот прибыв на КНП батальона сам для себя не мог принять решения, как быть: или завалиться на топчан и успеть поспать до артналета немецкой артиллерии, или утолить нестерпимый голод, терзавший его пустой желудок. Колебания Филиппа в пользу последнего варианта разрешил его ординарец Огнев, вполне оправдывающий свою фамилию. Пожалуй, по находчивости и исполнительности он нисколько не уступал прежнему ординарцу Салабаю. Огнев, запыхавшись, вбежал в блиндаж, держа в руках котелок, наполненный макаронами «по-флотски» и большую жестяную кружку крепкого горячего чая. Филипп, взял у Огнева котелок, жадно поглощая любимое блюдо, запивая чаем, похваливал расторопного ординарца. Опустошив котелок и осушив кружку, Филипп бросил на топчан скатку шинели и хотел было лечь, но Огнев хитро сощурив глаза сказал:
– Товарищ старший лейтенант! Это еще не все, я же не предложил Вам ничего на десерт.
– Слушай, Огнев, если ты мне на десерт приготовил шоколад, то съешь его сам, а я лучше посплю! – зевая, ответил Филипп.
– Во-первых, товарищ старший лейтенант, звонил полковник Красников и хотел лично Вам сказать о реализации Вашего представления на награды, а во-вторых, мне старший лейтенант Бабаев приказал Вам сообщить, что из штаба бригады Вам звонила Ваша жена.
– Жена? Какая жена? Фамилию-то она свою сообщила? – удивляясь, сказал Филипп, думая, уж не Саликова ли придумала эту комедию, убыв с ранеными в санчасть бригады.
– Да, товарищ старший лейтенант, фамилию свою она назвала и даже сообщила, что является начальником БМП в четвертом батальоне. – нарочно медленно говорил Огнев.
– Ну и какая же ее фамилия? И потом ты чего тянешь, Огнев, докладывать надо сразу все, четко и внятно! – рассердился Филипп.
– Виноват, товарищ старший лейтенант, ее фамилия – Стрельцова, звание – лейтенант медицинской службы! – отчеканил Огнев.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
558
– А имя, имя ее какое? – почти крикнул Филипп. Он вдруг почувствовал, что несмотря на тишину, пол блиндажа качнулся.
– Имя, товарищ старший лейтенант, Бабаев мне не сообщил. Филипп схватил телефонную трубку и стал остервенело крутить ручку аппарата.
– Слушаю Вас, у аппарата второй! – услышал он в трубке голос майора Улебича.
– Товарищ второй, мне передали, что в «Магнолии» начальником БМП назначена лейтенант медицинской службы Стрельцова? – кричал Филипп.
– Да, так приказал первый, она просилась к вам. – спокойно ответил Улебич.
– А все-таки имя и отчество ее скажите?
– Стрельцова Валентина, назвалась Вашей женой, да ладно об этом, а сейчас, пока немцы не бомбят, приходи сюда, есть дело. – сказал Улебич.
– Есть прибыть к вам! – крикнул Филипп и, забыв о бессонной ночи, бодрым голосом добавил, обращаясь уже к Огневу. – передай Бабаеву что остается за меня, я убываю на КП бригады.
Полковник Красников встретил Филиппа нарочито официально. Пожав ему руку, он строго спросил:
– Вы что же, товарищ капитан, имеете жену, а брак с ней не зарегистрирован. Как это прикажете понимать?
– Зарегистрировать брак в огненном Севастополе было просто некогда, а затем ее смертельно ранило осколком мины в живот, и мне медицина надежды на ее спасание не оставила, я потерял с ней связь. И если в четвертом батальоне действительно начальником БМП Стрельцова Валентина, я безмерно счастлив! И еще, товарищ полковник, Вы обратились ко мне как к капитану, я же старший лейтенант. – сказал Филипп.
– Да, были старшим, а со вчерашнего дня Вам приказом командующего фронтом присвоено звание капитан, с чем я Вас и поздравляю! Вот Ваши капитанские погоны, наденьте их тотчас же! – приказал Красников.
– Служу Советскому Союзу! – произнес Филипп. Забрав у Красникова погоны, отошел в угол блиндажа и, сняв гимнастерку, сменил на ней погоны.
– Ну вот сейчас совсем другое дело! Анатолий Алексеевич, принеси-ка... подмигнул он начальнику штаба. Улебич, открыл походный сейф, достал из него лист бумаги, какие-то коробки и передал их командиру бригады.
– Указом Президиума Верховного Совета за мужество и отвагу при овладении высоты «Гребень» командир второго батальона старший лейтенант Григорьев награждается орденом Ленина! Вот твой орден, поздравляю с наградой! – заключил Красников.
– Служу Советскому Союзу! – еще раз Филиппу пришлось произнести. Привинти его к гимнастерке и носи с честью! – добавил Красников.
– Не нужно снимать гимнастерку, дай сюда, я тебе сам прикручу! – сказал Улебич.
– Надеюсь, извинишь нас за то, что в указе ты значился старшим лейтенантом, он был подписан раньше приказа о присвоении звания. А теперь в чине капитана и с орденом Ленина на груди приготовься еще к одному сюрпризу. Пойдем отсюда, Анатолий Алексеевич! – обратился Красников к Улебичу, и они вышли из блиндажа. Через минуту дверь в блиндаж отворилась и на пороге в новенькой гимнастерке в
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
559
блестящем снаряжении и в сверкающих хромовых сапогах появилась девушка – лейтенант медицинской службы, в которой Филипп узнал Валентину Стрельцову.
– Филя, милый! – воскликнула Валентина и бросилась в объятия своего утраченного и чудом вновь обретенного мужа.
– Валя! Валюша! Валечка! – повторял Филипп после каждого поцелуя, прижав руками к своей могучей груда, ее тонкое, хрупкое девичье тело...
К восходу солнца Красников передал Филиппу ордена и медали для личного состава второго батальона, извинившись, что представления на Салабая и Обухова к золотым звездам героев не было утверждено. Их наградили орденами Боевого Красного знамени. Красников так же решительно отклонил просьбу Филиппа перевести по службе Стрельцову во второй батальон.
– Не поймут нас моряки, Филипп Дмитриевич. Вот вышибем фашистов из Новороссийска, тогда видно будет. – сказал Красников на прощание Филиппу.
На свой командно-наблюдательный пункт Филипп прибыл с восходом солнца. В батальоне весь личный состав знал, что командир награжден орденом Ленина и ему присвоено воинское звание капитан. Первым его поздравил старший лейтенант Бабаев, он так же поздравил своего командира и друга со встречей с Валентиной Стрельцовой.
– Для меня, Филипп Дмитриевич, это событие, появление в бригаде Вашей жены, было просто чудом, которое настолько поразило мое воображение в философском плане, что я начинаю верить в судьбу.
– Ты же, Иса, политработник и, следовательно, безбожник. – с иронией сказал Филипп.
– Не знаю, я как обыватель невольно впал в состояние непостижимой предопределенности событий. Нет, конечно, Филипп Дмитриевич, я не верю во всю эту чертовщину и знаю, что только устремление к цели неотвратимо ведет к ее достижению, но многое в этом объяснении мне все-таки не ясно! – сказал Бабаев.
– Ты, Иса, стал философом, да только больно уж витиевато формулируешь свои мысли, а я вот, наверное, черствый и испорченный жизнью человек. В противоположность Валентине, которая обладает титанической волей в достижении цели. Я вот за время разлуки с ней и палец о палец не ударил, чтобы разыскать ее, не говоря уже о том, чтоб встретиться.
– Хоть бы показал свою любовь, Филипп Дмитриевич? Я прямо заинтригован этой историей, так и хочется оценить внешность героини!
– Ладно, Иса, увидим, что и как, а пока у нас одна судьба, бить фашистов и дай бог, чтобы гибли они, а не мы! – сказал Филипп.
– Да, Филипп Дмитриевич, это естественно.
– А теперь, Иса, надо вручить награды личному составу отличившихся в боях, пока еще немцы не начали бомбить. Я пойду в пятую, ты в четвертую, а Николаев в шестую. Разделив по спискам награды, офицеры разошлись по подразделениям, чтобы в спокойной обстановке провести это приятное для всех мероприятие.
– В пятой роте, в лощине, где была отрыта щель для укрытия, Филипп приказал собрать личный состав роты, оставив на позициях наблюдателей. Первым он назвал фамилию Салабая и вручил ему орден Боевого Красного знамени, за ним такой же орден подучил Обухов. Филипп виновато посмотрел им в глаза и сказал:
– Вы, товарищи моряки, по моей оценке, достойны более высокой награды, но
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
560
увы, над нами есть «бог», – Филипп показал пальцем вверх и добавил – он и решает, кому что определить!
– Товарищ капитан! Мы с Салабаем не претендуем ни на какие награды, самая большая награда для нас, это возможность бить фрицев! – сказал Обухов.
– Да, вы обеспечили нашу атаку на высоту «Гребень» – Филипп показал пальцем себе под ноги, – и спасли жизнь половине батальона, примите, дорогие герои, наше морское спасибо! – сказал Филипп и наклонил голову.
– Служим Советскому Союзу! – в разнобой ответили друзья.
Вручение наград продолжалось до первых взрывов вражеских снарядов. Противник начал очередную артиллерийскую контрподготовку. Раздались команды «в укрытие!» и личный состав роты скрылся в щелях. Филипп передал оставшиеся неврученными ордена и медали командиру роты и, не обращая внимание на взрывы, по траншее направился на свой командно-наблюдательный пункт. Он за последнее время при артобстреле и бомбежке отсиживался в своем блиндаже. Теперь, не обращая внимания ни на что, он решил основательно отоспаться. Свалившись на топчан, Филипп крепко заснул. За день артналеты и бомбежки повторялись несколько раз, но атак немцы не предприняли! Это обстоятельство дало возможность Филиппу проспать до шестнадцати часов. К разрывам снарядов и бомб он настолько привык, что они не помешали ему хорошо отдохнуть. Разбудил его звонок телефонного аппарата. Не вставая с топчана, он взял трубку произнес:
– Я «Лотос», слушаю вас!
– Лотос! Это ты, Филипп Дмитриевич? – услышал он басок Улебича.
– Так точно, я! – ответил Филипп.
– Придется тебе, Филипп Дмитриевич, некоторое время командовать без твоего второго. Пришли его вечером к нам, постараемся на сейнере отправить его в Геленджик, а там на попутных доберется до Туапсе.
– Вы что, забираете его от меня? – с тревогой спросил Филипп.
– Да нет, не тревожься, отец у него тяжело ранен в грудь, пока в Туапсе находится, но скоро по этапу увезут в тыл, пусть парень повидается с отцом, пока есть возможность. – сказал Улебич.
– Все понял, товарищ второй, тотчас же пришлю его к вам, – ответил Филипп и вызвал к себе ординарца. Огнев, как будто ожидал этого вызова и тотчас же появился в блиндаже.
– Что прикажет о, товарищ капитан? – выпалил он.
– Где Николаев и Бабаев? – спросил Филипп.
– Николаев в шестой, а Бабаев в блиндаже у командира пулеметной роты, товарищ капитан! – доложил Огнев. Он никак не мог запомнить фамилию командира пулеметной роты Забрыгина.
– Найди обоих и срочно ко мне! – приказал Филипп. Первым в блиндаж явился Николаев, он доложил Филиппу о прибытии и сообщил, что за весь день в батальоне потерь нет!
– А траншеи сильно повреждены?
– В четвертой роте разрушения небольшие, а в пятой гады все перепахали! – ответил Николаев.
– Уж не думают ли фрицы нанести главный удар на район обороны пятой роты? – спросил Филипп, обращаясь больше к себе, чем к начальнику штаба.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
561
– Не могу сказать, Филипп Дмитриевич. – ответил Николаев. Филипп еще что-то хотел спросить у Николаева, но в блиндаж вошел Бабаев. Небрежно приложив руку к пилотке, он доложил о прибытии, Филипп кивнул головой в сторону топчана, давая понять, чтобы офицеры садились.
– Если завтра фрицы полезут на район обороны пятой роты, надо за ночь восстановить разрушенные траншеи и окопы для огневых средств. Эта задача, Игорь Иванович, ляжет на наши с тобой плечи, – сказал Филипп, обращаясь к Николаеву. Бабаев недоуменно посмотрел на Филиппа и сказал:
– А я, что же уже не в счет?
– В счет, в счет, Иса. Только тебе придется сегодня вечером прибыть в штаб бригады к Улебичу. Он переправит тебя на Большую земле, поедешь в Туапсе. Отец твой тяжело ранен в грудь. – опустив глаза, сказал Филипп.
– Папа ранен? – почти крикнул Бабаев.
– Ранен, Иса, Улебич звонил, они решили отпустить тебя повидаться с отцом он сейчас в Туапсинском госпитале. – ответил Филипп.
– Филипп Дмитриевич, мне очень горько сейчас на душе, папа единственный мои родной человек и для меня он дороже моей жизни! Но я не принадлежу к людям с экспансивным характером, папе я, видимо, ничем уже не помогу, короче, я отказываюсь от поездки в Туапсе! – сказал младший Бабаев.
– Нет, Иса, ты не можешь отказаться от приказа командира бригады, ты должен ехать! – сказал Филипп.
– Вы же сказали, Филипп Дмитриевич, что меня командование бригады отпускает, а я имею право отказаться.
– Нет, Иса, не отпускают, а приказывают, ты все-таки должен ехать!
– А вы здесь завтра будете без меня отражать атаки немцев? Нет, я не согласен с таким приказан!
– Ты, Иса, можешь не согласиться с приказом командира бригады, но не выполнить приказа ты не можешь. Так что собирайся и марш на КП бригады, это уже приказываю тебе я! – строго произнес Филипп.
– Хорошо, раз так поставлен вопрос, и мне приходится выполнить приказ, только вы, Филипп Дмитриевич, затрагиваете мою честь офицера и человека! – взволнованно сказал Бабаев.
– Дорогой, Иса, ты хотя и очень молод, но конечно, понимаешь, что полковник Красников всегда относится к каждому из нас строго, как и полагается командиру, ты знаешь и то, что душевность его к своим подчиненным безгранична, и если он хочет, чтоб ты повстречался с тяжело раненым отцом, то это и по-человечески, и по-командирски! И еще я думаю, этой встречей он хочет помочь не столько старшему лейтенанту Бабаеву, сколько полковнику Бабаеву! Так что чести твоей здесь никто не затронул. – заключил Филипп. Бабаев не ответил Филиппу. Он сидел, опустив голову, и было видно, как в нем мучительно боролись две полярных чувства, он сейчас решал дилемму: как правильно поступить? Наконец он сказал:
– Я с Вами согласен, Филипп Дмитриевич, но если за время моего отсутствия в батальоне во время боев погибнет хотя бы один боец или командир, я себе этой поездки к раненому отцу не прощу! Разрешите идти?
– Иди, Иса, удачи тебе! – сказал Филипп и пожал ему руку. Как только из блиндажа вышел младший Бабаев, Филипп тут же достал из полевой сумки свою
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
562
карту с уточненной и кое-где измененной организацией огня в четвертой и пятой ротах, развернув ее, приказал Николаеву перенести все изменения на штабную карту. Когда Николаев вернул карту ее хозяину, Филипп сказал, что теперь он проверит организацию огня в шестой роте, занимавшей оборону во втором эшелоне батальона. В районе обороны его встретил командир шестой роты старший лейтенант Суламбек, Филипп знал его как грамотного и волевого офицера, который был родом из Грозного. Воспитывался в семье инженера-нефтяника. В сорок втором, окончив военное училище ускоренного курса, стал средним командиром. В мае его направили на должность командира роты в морскую пехоту. Вначале он стеснялся полосатой тельняшки и золотистого морского «краба» на пилотке. «Какой же я моряк, когда море видал только издалека?» – говорил он, а потом освоился и привык. Филипп любил этого чрезвычайно скромного, застенчивого, но очень гордого чеченца, и всегда по всем вопросам находил с ним общий язык. Суламбек встретил Филиппа четким и обстоятельным докладом по обстановке и боеспособности его роты. Обойдя весь район обороны второго эшелона батальона, Филипп остался вполне удовлетворенным, но решил задать командиру роты несколько вводных задач, которые Суламбек блестяще решил. Учитывая танкоопасное направление в районе обороны пятой роты или левого фланга батальона, Филипп задал Суламбеку последнюю вводную:
– Жабраил Хаджиевич! А вот если завтра немцы прорвут район обороны пятой роты, там может сложиться критическое положение, и ты не получишь от меня приказа на боевые действия по этой обстановке, какое будет твое решение?
– Я, товарищ капитан, буду действовать по плану взаимодействия с четвертой и пятой ротами. На данный вариант я использую второй взвод с двумя расчетами ПТРов, пулеметным взводом станковых пулеметов, приданных мне, я так же выдвину на отсечную позицию преданные мне два сорокапятимиллиметровых орудия для уничтожения прорвавшихся танков, стремительной атакой второго и третьего взводов восстанавливаю положение в районе обороны пятой роты и докладываю Вам!
– Все верно, Жабраил Хаджиавич, вобщем молодец, так держать! Ну ладно, ты оставайся, а я загляну в батальонный медицинский пункт. – сказал Филипп и по ходу сообщения направился на восточные скаты высоты «Гребень», где располагалось хозяйство Саликовой. Проверять медицинский пункт Филиппу необходимости не было. Он знал, что там всегда полный порядок, но в связи с прибытием в бригаду Валентины Стрельцовой, все эти дни у него порой появлялось непреодолимее желание поговорить с Ниной, любовь которой он решительно отверг. Филипп не знал, о чем у него будет с Ниной разговор, он даже не знал о том, известно ли Нине о прибытии в бригаду Валентины, но он знал одно, перед Ниной он как будто в чем-то провинился и что ему необходимо высказаться перед ней. И вот он идет к Нине на медпункт, как командир батальона с официальной миссией, на самой же деле он как будто удовлетворял свою потребность для оправдания своей вины, которой он не чувствовал.
На медпункте, подчеркнуто официально, его встретила старшина медицинской службы Саликова. Она четко доложила о состоянии вверенного ей подразделения и шагнула в сторону, давая возможность комбату пройти в добротно сделанный моряками обширный блиндаж, где должны размещаться поступающие с переднего края раненые. В настоящее время но пункте никого не было, все нуждающиеся в оперативном вмешательстве и тяжелораненые были направлены в санчасть бригады, а
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
563
легко раненые после оказания им первой медицинской помощи, убыли в свои подразделения.
– Ты, Нина, одна? – спросил Филипп, осматривая пустое помещение блиндажа.
– Да, одна, Филипп Дмитриевич, санинструктора и санитарки сейчас находятся в ротах. – с грустью ответила она. Посмотрев на Нину, Филипп заметил ее усталый вид, впалые бледные щеки, какой-то отрешенный взгляд ее красивых глаз и опущенные вниз плечи. Она была подавлена и удручена. Стараясь скрыть свое состояние, она то и дело поднимала свой подбородок и прямо в упор смотрела в глаза Филиппу. Последний, конечно, догадывался о причине ее плохого настроения, но все же спросил:
– Что с тобой, Нина?
– Ничего, все в порядке, товарищ капитан! – официально ответила она.
– Но ты чем-то взволнована, у тебя что-то произошло? – спросил Филипп, с поддельной недоуменностью на лице. Нина, уловив эту фальшь, прозвучавшую в голосе Филиппа и опустила глаза.
– Я уже докладывала Вам, что на медпункте все в порядке!
Филиппу вдруг сделалось жаль смелую, отважную девушку, своего преданного друга, которая не жалела ради него даже своей жизни, но чем ей помочь, он не знал. Филипп вдруг спросил:
– Тебе, Нина, известно о прибытии в бригаду Стрельцовой?
– Конечно, об этом знает весь батальон! – печально ответила она.
– Зачем же ты так, Нина? Мы же с тобой давние друзья, и я честно признавался тебе в любви к Валентине. Я никогда не давал тебе надежды за все это время, что мы служим и воюем с тобой вместе. Ты могла бы в конце концов сделать для себя вывод! – сказал он.
– Филипп Дмитриевич, неужели Вы не понимаете, сердце выводов не делает, оно просто любит! Теперь я Вас прошу перестаньте твердить мне одно и тоже! Вы, вероятно, прожили свою жизнь, никого не любив, и Вам никогда не понять любящего девичьего сердца! Давайте больше не касаться этой темы никогда! Лично я сейчас Вас уже не люблю и хотела бы только одного: или умереть в бою, или переведите меня в другой батальон, даже в другую бригаду! – сказала она то, о чем думала все эти дни, когда узнала о прибытии бригаду Стрельцовой, живой и невредимой.
– Переводить в другой батальон и тем более в другую бригаду своего самого лучшего друга я не буду, что касается твоего желания умереть, то буду беречь тебя как самого дорогого мне человека, а если придется, то я закрою-заслоню тебя от пули или от осколка своим телом! – сказал Филипп и, повернувшись, по ходу сообщения широким шагом пошел в направлении командно-наблюдательного пункта батальона. За спиной он услышал глухие рыдания и невольно вырвавшийся стон Нины. Огромный комок стал в его горле, и он судорожными глотками пытался подавить душившие его спазмы. У него было желание вернуться, подойти к Нине, погладить ее по голове, прижать к своей груди, успокоить, а что дальше? Филипп, не оглядываясь, продолжал удаляться от рыдавшей Нины. Он думал о том, что Нина замечательный человек, отлитая из красоты, обаяния и чести, он любил ее как соратника, близкого друга, но ее женские чары не трогали его сердца, а может он ошибается? Этого Филипп объяснить себе не мог. Теперь, когда так неожиданно в бригаде появилась Валентина, он готов был кричать всему миру о своем счастье, о любви, о жизни, в
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
564
тоже время на душе было прескверно от сознания того, что его близкому другу Нине Саликовой, приезд Валентины принес большие душевные страдания. «Что же мне делать, как разрубить этот гордиев узел, если бы Нина могла полюбить кого-нибудь из ребят нашего батальона?» – думал Филипп.
К концу мая немцы видимо решили окончательно разделаться с малоземельцами и сбросить оборонявшихся в море. Наступление они начали с утра. После мощной артиллерийской контрподготовки и интенсивней бомбежки с воздуха, из-за высоты показались танки и пехота. Отразив первую атаку, моряки не успели еще как следует восстановить разрушения в системе обороны, как немцы возобновили атаку, но снова были отбиты. К десяти часам артиллерия и самолеты вновь приступили к обработке района обороны второго батальона. В самый разгар боя на командно-наблюдательный пункт к Филиппу с левого фланга прибыл адъютант – старший, старший лейтенант Копяк. Он доложил Филиппу, что в пятой роте большие потери и что до вечера рота продержаться не в состоянии. Кроме того, Корнев просил передать Вам лично, что убит Салабай.
– Что, убит Салабай? – крикнул Филипп и, подозвав Николаева, приказал ему оставаться на КНП, а сам отправился на левый фланг батальона. Обстановка в пятой роте была действительно критической. Личного состава оставалось чуть более полутора стрелкового взвода. Противотанковых средств, кроме ручных гранат, практически уже не было. Корнев, встретивший комбата, повел его в отсечную траншею, где на дне специально уширенного хода сообщения лежали убитые бойцы и командиры пятой роты. В одном из них Филипп узнал своего бывшего ординарца и врожденного разведчика Игната Салабая. Он наклонился над его вправо повернутой головой, рукой убрал прядь волос, закрывавшей половину лица и провел ладонью по левой щеке:
– Прощайте братишки, прощай, Игнат Сидорович! Прощайте, дорогие товарищи! – вполголоса произнес он и велел накрыть убитых плащ-палатками. Затем он позвонил Николаеву и приказал часть расчетов противотанковых ружей от Сyламбека, направить в пятую роту. Пока исполнялось приказание Филиппа, немцы предприняли на левый фланг батальона мощную атаку. Огонь пятой роты значительно ослаб, а главное у бойцов кончались боеприпасы. Филипп, связавшись по телефону с Николаевым, приказал ему перебросить один взвод шестой роты в распоряжение лейтенанта Корнева, но через два часа положение на левом фланге батальона еще более ухудшилось. Немецкие танки и пехота продолжали атаковать. Филипп хотел еще раз позвонить на свой КНП к Николаеву, но телефон молчал. Тогда он из полевой сумки достал записную книжку и, вырвав лист, написал донесение командиру бригады. Он просил поддержать левый фланг батальона огнем тяжелой артиллерии. Донесение Филипп передал Огневу и приказал срочно доставить его полковнику Красникову. Вскоре в район обороны пятой роты прибыло два взвода семидесятишестимиллиметровых орудия, которые сходу развернулись в боевое положение и своим огнем отразили атаки танков, а Филипп приказал Суламбеку последний стрелковый взвод задействовать в районе обороны пятой роты. Связисты наконец восстановили телефонную связь с КНП батальона, и Филипп приказал донести Красникову обстановку в батальоне и особенно на левом фланге. К вечеру бои затихли. Перед фронтом второго батальона немцы потеряли пятнадцать танков, вся нейтральная полоса была усеяна трупами немецких солдат. Собрав командиров
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
565
рот, Филипп узнал о гибели командира пулеметной роты старшего лейтенанта Забрыгина. Он выслушал доклады командиров рот о потерях и определил задачу на предстоящую ночь. А в конце сказал: «Товарищи командиры! Несмотря на потери, вы в боях за прошедший день поработали хорошо!»
Когда стемнело, Филиппа вызвали в штаб бригады. Там его встретил начальник штаба майор Улебич. Нахмурив брови, он приказал достать карту и развернуть ее на столе.
– Будет поставлена новая задача? – спросил Филипп.
– Да и задача будет поставлена, и будут тебе нахлобучки! – вполне серьезно сказал Улебич. В блиндаж вошел полковник Красников. Он мельком глянул на Филиппа сказал:
– Прибыл значит?
– Так точно, прибыл, товарищ полковник! – еще не понимая сердитого тона бригадного начальства.
– Что же ты, комбат, в критический момент боя покинул свой командный пункт? На Николаева надеешься? Я же тебе еще в Туапсе говорил, что Николаев хороший начальник штаба батальона, но как командир несостоятелен.
– Не я же был на левом фланге, где немцы чуть было не прорвали оборону! – оправдывался Филипп, но Красников, не дав ему закончить, сказал:
– Знаю! Все знаю! Твой Николаев растерялся без тебя и такую околесицу начал плести в своем докладе, что якобы батальон гибнет и вся бригада его должна спасать. Хорошо хоть Вы прислали письменное донесение с пятой роты. Как фамилия этого краснофлотца, которого Вы прислали с донесением?
– Огнев Степан Свиридович. – ответил Филипп.
– Представьте его к медали за Отвагу. Толковый боец. Он на словах и доложил мне всю обстановку на левом фланге батальона. – сказал Красников.
– Но разве я не прав, что прибыл на левый фланг в критический момент боя? – спросил Филипп.
– Ты что с собой притащил противотанковую батарею или роту краснофлотцев? Командир роты и сам знает, что делать, были бы силы и средства. Так что Филипп Дмитриевич, командовать в бою батальоном надо с командного пункта. А вдруг в это время немцы нанесли бы мощный удар, по твоему правому флангу или в центр района обороны? Да ладно уж, надеюсь понял меня. Но я тебя вызвал не для ругани, а за получением пополнения и вооружения. Пушки пока с берега растаскивают по балкам и укрывают там, а люди сосредоточены в южней балке, там сейчас работает весь штаб бригады, иди познакомься со своими людьми, а потом оформишь все документы и проведешь их в батальон. – сказал Красников.
В южной балке кипела работа по распределению людей по батальонам. Рядом кто-то за говорил. По голосу Филипп узнал майора Феоктистова, комбата четыре, он приблизился к нему вплотную и спросил:
– Феоктистов! Тебе людей тоже дали?
– А как же, в сегодняшнем бою потери были значительные, без пополнения района обороны не удержать. – ответил Феоктистов.
– Много ли тебе отвалили? – спросил Филипп.
—На Малой земле много не дают, вот ты своих получишь и узнаешь. – ответил Феоктистов.
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
566
– Скажи, Михаил Борисович, как там у тебя служит моя Валентина?
– Служит хорошо, прекрасный начальник медицинского пункта и отважная, пулям и осколкам не кланяется. То и дело появляется на переднем крае, хотя ее дело быть на медпункте. – ответил Феоктистов.
– Ты поберег бы ее, Миша, она ведь всегда там, где пекло. В Севастополе осколок мины ей живот пропорол, чудом осталась жива, второй такой раны ей не вынести. – сказал Филипп.
– Забрал бы ты, Филипп Дмитриевич, свою жену к себе в батальон и присматривал бы за ней сам, а то мне не хочется отвечать за нее перед тобой. – сказал Феоктистов.
– Да я бы забрал, а Красников против такого решения.
– Красников, говоришь? Да он завтра уходит от нас, говорят на повышение, а пока пришлют нового, майор Улебич возражать не станет. – сказал Феоктистов.
– Да, это новость, а я о новостях в бригаде всегда последним узнаю. Жалко полковника Красникова, хороший он командир и человек душевный! А насчет того, чтоб забрать от тебя Стрельцову, то у меня вакансий нет, а мой начальник медпункта старшина Саликова мой соратник по Севастополю, и в Новороссийске вместе воевали, дважды она вытаскивала меня с того света, не могу я ее перевести в свою угоду.
– О! Да ты, Филипп Дмитриевич, всем бабам головы вскружил, смотри, на том свете архангелы не понесут твою душу в рай! – смеясь, сказал Феоктистов. Филипп хотел было возразить, что Саликова просто друг и соратник, но Феоктистова вызвали и он не простившись ушел в темноту.
К Филиппу подошел Улебич. Он осветил лицо Филиппа фонариком и сказал:
– Слишком громко говоришь, за версту тебя по голосу можно узнать. Вон у входа в балку стоят выделенные во второй батальон люди, иди получай, знакомься, список возьмешь у старшего группы, кажется младший лейтенант Самсонов, и веди их к себе. Пушек тебе выделим две, с расчетами пушкарей, через два часа пришлешь за ними Николаева и пусть он попутно зайдет ко мне. Филипп подошел к группе моряков, стоящих у входа в южную балку и спросил:
– В какой батальон приписаны?
– Во второй, к капитану Григорьеву! – сказал кто-то из них и подошел к Филиппу.
– Вы старший? – спросил у него Филипп.
– Так точно! Младший лейтенант Самсонов, а Вы, я полагаю, капитан Григорьев?
– Да, я капитан Григорьев, давайте Ваш список и, если люди все налицо, следуйте за иной! – сказал Филипп и по складкам местности вдоль траншей и ходов сообщений, он повел пополнение в район обороны второго батальона.
К утру все люди были распределены по ротам, Николаев притащил две семидесятишестимиллиметровые пушки с расчетами к ним. Пушки по складкам местности пушкари катили вручную, а потом всю ночь таскали ящики со снарядами. За ночь батальон пополнил запас боеприпасов, продовольствия, питьевой воды. В ротах бойцы восстановили разрушенные за проведший день траншеи, ходы сообщений, стрелковые ячейки, пулеметные площадки. И когда утренний рассвет утвердил начало дня, район обороны на высоте «Гребень», укрепленный и замаскированный, замер в ожидании артиллерийского обстрела со стороны высоты
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
567
307.2.
Филипп на своем КНП, раскрыв карту, наносил вновь созданные огневые точки. В блиндаж вошел его ординарец, на груди которого красовалась недавно врученная ему медаль «За Отвагу».
– Товарищ капитан! К Вам хочет обратиться младший лейтенант из вновь прибывших! – доложил он.
– Ладно, давай его сюда! – сказал Филипп, сложив карту в гармошку, он отодвинул ее на край стола. В блиндаж вошел крепыш среднего роста, с красивым и мужественным лицом, младший лейтенант.
– Товарищ капитан! Разрешите обратиться?
– Слушаю вас, товарищ младший лейтенант.
– Моя фамилия Самсонов, последнее время служил в роте охраны в Сумгаите. А Вы, товарищ капитан, в сорок первом не работали на электростанции нашего военного городка?
– Да, работал в Сумгаите по монтажу двигателей электростанции военного склада, значит получается, что мы с тобой земляки? – улыбнувшись, сказал Филипп.
– Выходит так, только я зашел к Вам не затем, чтоб объявить себя Вашим земляком, дело в том, что в сентябре сорок второго я, еще будучи сержантом, был назначен начальником караула по сопровождению вагонов с боеприпасами. Недалеко от Моздока мы разгрузились у поселка Стодеревский, а поскольку обратный путь немцами был отрезан, я решил с личным составом караула, в числе которого был Ваш братишка Аркадий, остаться на время в восьмой стрелковой бригаде, занимавшей оборону у правого берега реки Терек в десяти километрах от Моздока. Нам выделили станковой пулемет, и мы приняли участие в отражении атак противника. В том бою я был свидетелем гибели Вашего брата Аркадия. Вернувшись в Сумгаит, я добился отправки на передовую, но вместо передовой был направлен на курсы младших лейтенантов и после выпуска, как видите попал к Вам в морскую пехоту, чему бесконечно благодарен. Аркадий был моим другом, я поклялся отомстить за него! – сказал Самсонов.
– За Аркадия тебе, земляк, мстить не придется, но я думаю, что от этого, товарищ младший лейтенант, воевать хуже не будешь? – улыбнувшись сказал Филипп.
– Я Вас не понимаю, товарищ капитан!
– Что тут понимать, мой брат Аркадий жив, и вот его последнее письмо. – сказал Филипп. Доставая из кармана гимнастерки тетрадный лист, свернутый в треугольник.
– Как жив? Я же его лично похоронил! В часть доложил, сдал командиру его медаль и кусок поясного ремня!
– Похоронил ты, младший лейтенант, другого бойца, но не Аркадия, а он контуженный со сломанными ребрами попал в госпиталь и сейчас служит на прежнем месте, в Сумгаите. На, читай, здесь все написано! – сказал Филипп, отдавая письмо в конец озадаченному Самсонову, который вырвал из рук Филиппа письмо и развернув его, сразу же узнал почерк Аркадия. Прочитав письмо, Самсонов улыбнулся и счастливым взглядом посмотрел на Филиппа.
– Спасибо, товарищ капитан, за отличную новость! Признаться, я любил Аркадия, как братишку, и считал себя виновником в его гибели, а теперь Вы сняли с меня это обвинение и камень с сердца! Разрешите, товарищ капитан, пожать Вашу
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
568
руку! Филипп подал Самсонову свою руку, и они обменялись крепким рукопожатием.
– Куда тебя Николаев определил? – спросил Филипп.
– Я, товарищ капитан, в сорок первом участвовал в обороне Одессы в качестве разведчика в составе сто девяносто пятой дивизии. До войны я занимался спортом и имел первый разряд по борьбе САМБО. В армии как спортсмена самбиста меня определили в разведку, а потом, когда бои шли на улицах Одессы и было не до разведки, я стал станковым пулеметчиком. После ранения в бедро, эвакуации и излечения, меня направили в караульную роту в Сумгаите, где я командовал расчетом станкового пулемета, и одновременно исполнял обязанности помкомвзвода. Поэтому Николаев и направил меня в пулеметную роту, а так как там не было ни одного офицера, меня Николаев назначил командиром этой роты. – заключил Самсонов.
– Ну, и доволен назначением?
– Вполне, но и от разведки также не отказался бы. – прищурив глаза, сказал Самсонов.
– Ладно, служи пока пулеметчиком, а там видно будет. – сказал Филипп и посмотрел в смотровую амбразуру блиндажа, из которой в сумрак помещения уже проникал дневной свет.
– Рассвело. Думаю, что скоро немцы начнут обстрел, а за этим начнут пахать снарядами и бомбами. Ты иди к себе, пока еще тихо, но, а у себя действуй по обстановке. – сказал Филипп. Самсонов приложив руку к пилотке, вышел из блиндажа, а Филипп долго еще думал об Аркадии, который в каждом письме умолял его ходатайствовать, чтоб его направили на передний край. «Глупышка, видел бы он как мы тут живем и умираем. Да, но его такими доводами не проймешь, в сущности ребенок еще!» – думал Филипп.
Поздно вечером этого же дня из краткосрочного отпуска прибыл Бабаев. Хотя лицо его осунулось и побледнело, но глаза радостно блестели.
– Ну как там отец? – спросил Филипп, обрадовавшись возвращению Исы, которого очень любил.
– Плохо, Филипп Дмитриевич, но врачи полны оптимизма и уверенны, что кризис скоро пройдет. Узнал меня, обрадовался, даже обнял, а самое главное присматривает за отцом еще и врач Илюшина Зинаида Павловна, очень хорошая женщина, она даже поцеловала меня на прощание! – сказал Иса и глаза его блеснули радостью.
– Ничего, Иса, все образуется! – сказал Филипп и слегка похлопал Бабаева по плечу. Знаешь, мне очень хотелось бы встретиться с твоим отцом.
В напряженных боях прошел месяц. Последние двадцать дней, измотав в непрерывных атаках свои силы и понеся значительные потери, немцы атак не возобновляли, лишь артиллерийские налеты и бомбежки с воздуха постоянно в одно и то же время создавали малоземельным много хлопот по восстановлению разрушенных участков траншей и инженерных сооружений. Потерь в живой силе моряки научились избегать, они за четыре-пять минут до начала обстрела укрывались в щелях, которые была сооружены и оборудованы по всем правилам инженерной науки.
С Валентиной после их первого свидания в блиндаже командира бригады Филиппу встречаться больше не удавалось, но, когда он по вопросам службы бывал в штабе бригады, ему телефонисты предоставляли возможность поговорить с ней по телефону. Однажды после очередного разговора с Валентиной, она ему сказала, что
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
569
добилась перевода во второй батальон.
– А куда же переведут Саликову? – спросил Филипп.
– Не знаю, наверное, сюда в Магнолию, да и какое мне дело до Саликовой, если я перевожусь к мужу! – недовольно ответила Валентина.
– Но без согласия Саликовой этот вопрос решать нельзя. – твердо сказал Филипп.
– Тебе, Филипп Дмитриевич, жаль с ней расставаться? – с иронией произнесла Валентина.
– Валя! Зачем ты так? Саликова наш общий соратник по Севастополю, она два раза спасла меня от смерти и переводить ее в другой батальон без ее согласия, это непорядочно и не по-товарищески. – сказал Филипп.
– Я, Филя, ждала от Саликовой порядочного поступка, самой проявить инициативу в переводе ее по службе, она же продолжает служить рядом с тобой, значит она на что-то рассчитывает?
– Не надо так думать о Саликовой, она наш с тобой товарищ, и нельзя решать свои личные проблемы за счет Нины! – сказал Филипп.
– Я все поняла! Прости! – с дрожью в голове произнесла Валентина и связь оборвалась. Филиал попросил телефониста вызвать Магнолию еще раз, но на другом конца провода забасил голос Феоктистова:
– Ушла она, Филипп Дмитриевич, опечалил ты ей чем-то! – сказал он и тихо вздохнул.
– Ты чего, Миша, тяжело вздыхаешь? – спросил Филипп.
– Да, с этими женскими капризами – просто беда!
– Тебе-то чего, моя ведь жена-то?
– У меня ведь тоже на восточной стороне в госпитале есть зазноба, иногда бывает ух как люта!
– Как же ты удосуживаешься общаться с нею?
– Сейчас никак, а в Геленджике всякое бывало. – хохотнув, сказал он.
– Ладно, Михаил, у меня сейчас нет времени, надо идти на доклад к первому, так что пока!
– Пока, Филипп Дмитриевич. – пробубнил бас Феоктистова и телефонист, которого в штабе почему-то все звали «Пестрик», выхватил из рук Филиппа трубку и сердито сказал:
– Вы, товарищ капитан, при разговоре по телефону нарушаете приказ комбрига о скрытой связи! В следующий раз учтите это!
– Хорошо, Пестрик, учту. – улыбнулся Филипп в шутку пришлепнул телефониста ладонью по затылку.
– Все шутят, а приказ кто будет выполнять, а еще командиры! – обиженно пробурчал телефонист.
В штабе полковника Красникова не оказалось, Филиппа встретил майор Улебич.
– Ну, что там у тебя в батальоне, докладывай? – спросил он.
– Укомплектованность личном составом процентов на семьдесят, вооружение стрелковое, ручных пулеметов Дегтяревых тридцать два, станковых пулеметов в роте девять, боеприпасов ноль и восемь десятых «БК», сорокапятимиллиметровых пушек четыре, да две семидесятишестимиллиметровых пушки. Ручные гранаты на исходе, но
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
570
я заказал начальнику артвооружения чтоб подбросил, вообщем я считаю положение по боевой способности батальона вполне нормальное. В настоящее время закапываемся все глубже в землю.
– А ведь скоро предстоят большие дела. – сказал Улебич и прищурил глаза.
– Наступать будем что ли?
– А как ты думал, хватит топтаться под Новороссийском, пора его освобождать.
– Да, вот это новость, спасибо товарищ майор!
– А вот Красников от нас уходит на дивизию. – грустно сказал Улебич.
– Жаль расставаться, но в то же время как хорошему человеку и толковому командиру желаю успеха на новой должности. Кто же принимает бригаду? – спросил Филипп.
– Прибыл к нам на должность комбрига подполковник Козлов, он и принимает наше хозяйство, – ответил Улебич.
– Вот здесь мое донесение, товарищ майор! – сказал Филипп, доставая из полевой сумки несколько исписанных Николаевым листов и подал их Улебичу, который бегло прочитав ровные, каллиграфичные строки, спросил:
– Все точно?
– За точность можно поручиться, сами же говорили, что Николаев отличный штабист.
– Хорошо! Можешь идти к себе в батальон. – сказал Улебич и протянул Филиппу свою руку. Выйдя из блиндажа, Филипп сначала по траншее, затем по ходу сообщения направился на передний край. Проходя мимо позиций минометной батареи, он услышал знакомый голос:
– Филипп Дмитриевич! Ты ли это? Оглянувшись, он увидел перед собой стройного офицера в звании старшего лейтенанта, в котором не без труда узнал своего друга и соратника по Севастополю Третьяка.
– Семен! – воскликнул Филипп и раскрыл свои объятия, они обнялись.
– Мне сказали, что ты, Филипп Дмитриевич, комбат? – спросил Третьяк.
– Так получилось, Семен, а ты кто?
– Я командую ротой в первом батальоне. Прибыл на Малую землю неделю назад, вот о тебе случайно узнал и даже мне сказали, что ты разыскал Валентину Стрельцову?
– Нет, Семен, не я ее, а она меня разыскала. Служит она в четвертом батальоне у Феоктистова, иногда удается поговорить по телефону.
– Ты, Филипп Дмитриевич, говоришь таким тоном, как будто не рад Валентине.
– Да нет, рад, конечно, но сложности разные возникают в связи с ее приездом!
– А я вот Нину Саликову разыскиваю, может знаешь где она?
– Как не знать, она служит в нашем батальоне, начальником медицинского пункта в звании старшины.
– Она с тобой? Тогда мне понятны твои сложности в связи с приездом Валентины, ты любишь Нину?
– Люблю Нину как соратника, товарища, своего друга, но не больше!
– Это правда? Только честно.
– Эх, Семен, видно ты еще, но сделался моряком и не знаешь морского закона: «Моряки не могут друг другу врать!»
– Филипп Дмитриевич! А она все это время хоть раз вспомнила обо мне?
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
571
– Если откровенно, то нет Семен. Она продолжает любить меня, а после появления Валентины она как в кипятке ошпаренная. В этом и заключается сложность моего положения, о котором я тебе говорил. Я не знаю, что мне делать, как поступить, чтобы не обидеть ее?
– А ты походатайствуй перед начальством, чтобы ее перевели в наш первый батальон.
– Не могу, Семен, не в моих это правилах из своей выгоды убрать от себя друга, Ты же знаешь, как она спасла меня два раза от смерти, и потом ее любовь ко мне стала навязчивой идеей. Пока не было Валентины, я уже грешным делом, хотел было жениться на ней, правда, никто, кроме меня об этом не знает, а сейчас я в трудном положении. Нина убита горем, а Валентина ревностью. Я уже сам подумывал просить начальство о переводе меня самого куда-нибудь подальше от них! – сказал Филипп.
– Может после освобождения Новороссийска удастся разобраться в своих невестах, хотя меня это видимо не касается. – угрюмо произнес Третьяк.
– Ох, если бы касалось, я бы был очень признателен тебе!
– Извини, Филипп Дмитриевич, мне пора. Он подал своему бывшему командиру руку и ушел. Филипп стоял в раздумье, забыв, что ему тоже надо спешить. Он быстрым шагом пошел в свой батальон раздумывая о том, что несправедлива судьба, так и старается всех разъединить, а может она и права? Филиппу вдруг стало легче на душе после встречи с Третьяком. Уже в своем блиндаже он хотел пригласить Саликову и рассказать ей о Третьяке, но в последний момент передумал. В блиндаж вбежал Огнев:
– Вам, товарищ капитан, что-то нужно? – спросил он.
– Да, Огнев, ты как всегда кстати, вызови-ка ко мне Николаева, Бабаева и начальника связи лейтенанта Агатова. Когда последний из прибывших, а это был старшин лейтенант Бабаев, доложил о прибытии, Филипп приказал развернуть боевые карты.
– Вот о чем и хотел поговорить с вами, мои боевые соратники! Я сейчас прибыл из штаба бригады, докладывал о боевой готовности батальона, о сложившейся обстановке тоже доложил. Вы знаете, что личным составом батальон укомплектован по штатному расписанию, вооружение у нас до полного комплекта, правда боеприпасов маловато, но нам приказано пополнить боекомплект до двух с половиной «БК». Как вы думаете, что бы это значило?
– Все ясно, к наступлению готовимся! – сказал Николаев.
– Именно так, хотя официально нам об этом не говорят. Поэтому уже сейчас необходимо тщательно провести рекогносцировку сначала на картах, а потом разойдемся по ротам и вместе с командирами рот проведем ее также и на местности.
Квадрат за квадратом Филипп вел своих офицеров штаба по карте к высоте 307.2. Они изучали на маршруте движения к высоте каждую складку местности перед фронтом четвертой и пятой рот. Затем Филипп приказал Николаеву убыть в четвертую роту, а Бабаеву в пятую, сам же остался в блиндаже КНП батальона. Позвав Огнева за младшим лейтенантом Самсоновым, он еще раз просмотрел по карте подходы к высоте 307.2. Когда явился Самсонов, Филипп спросил его?
– Виталий Семенович! У тебя станковые пулемета приданы стрелковым ротам, а ты в прошлый раз выразил желание о том, что не прочь бы пойти в разведку?
– Так точно, товарищ капитан, я десантник-диверсантник, владею приемами
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
572
САМБО, так что разведка – моя стихия.
– Ну тогда такая возможность проявить себя в разведке имеется. Даю тебе с пятой роты краснофлотца Обухова и с четвертой роты сержанта Габлия. Это тоже разведчики и отчаянные ребята. Надо тебе в предстоящую ночь разведать систему огня противника на северо-восточных скатах высоты 307.2, обязательно взять хорошего «языка» желательно офицера, ну так как? – спросил Филипп.
– Спасибо, товарищ капитан, за доверие, а товарищи, назначенные в мое распоряжение, не подведут?
– Нет, не подведут. Они вряд ли чем-то уступят тебе, так что за них можешь не беспокоиться, – сказал Филипп.
– Где их найти? – спросил Самсонов.
– Они найдут тебя в твоем блиндаже, так что иди к себе и жди! – сказал Филипп и протянул Самсонову руку.
Как только стемнело, группа из трех разведчиков, одетых в маскхалаты, пересекла передний край и по нейтральной полосе, используя складки местности, поползла к высоте 307.2., черным валом маячившей на фоне звездного неба. Немцы беспрерывно бросали осветительные ракеты и группе приходилось чаще останавливаться, маскируясь в высохшей траве. Затем они миновали одну за другой траншеи боевого охранения и вплотную приблизились к восточным скатам высоты. У первой траншеи Обухов напоролся на часового, который, вскинув автомат, хотел было открыть огонь, но Габлия вскочил на ноги и финкой бесшумно снял часового. Они поползли дальше. Склоны высоты были покрыты мелким кустарником, который мешал продвижению, а шелестящие ветки или треск сухих сучков могли выдать разведчиков, поэтому ползти приходилось медленнее. Миновав третью траншею, разведчики наткнулись на минометную батарею. Часового на этот раз снял Обухов, Самсонов, заметив дверь, ведущую в блиндаж, быстро открыл ее и, ворвавшись во внутрь, включил свой электрический фонарик. Осветив лучом фонаря помещение, Самсонов заметил в углу радиостанцию, а рядом с ней на полу спящего солдата, видимо радиста. В блиндаж вошел Габлия, довольно сносно знавший немецкий язык. Они с Самсоновым растолкали солдата, и пригрозив ему пистолетом чтоб не закричал, они подняли его на ноги. Немец оказался понятливым, увидев с кем имеет дело, он послушно поднял руки вверх. Габлия спросил солдата, что это за блиндаж. Солдат ответил, что это блиндаж командира минометной батареи, а командир еще с вечера ушел в штаб дивизиона.
– Показывай, где штаб дивизиона? – сказал Самсонов, и когда Габлия перевел эту фразу, солдат безоговорочно повел их вдоль хода сообщения на западные скаты высоты.
У разветвления хода сообщения, навстречу им кто-то шел. Самсонов шепнул Габлию: «Спроси, кто идет!» И когда Габлия громко произнес эту фразу, подходивший ответил, что идет гауптман Кнаппе.
– Берем! – приказал Самсонов и тотчас же Обухов, обхватив немца сзади, обезоружил его и всунул ему в рот заранее подготовленную тряпку-кляп. Связав офицера, они решили двигаться дальше, но в расположении минометной батареи прозвучал сигнал тревоги, солдаты бежали в сторону разведгруппы, которой грозило окружение. Самсонов приказал Обухову и Габлия с захваченными языками скрыться в кустах и двигаться на восток в обход высоты, доставить в батальон пленных немцев, я
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
573
буду отвлекать от вас солдат, которые окружают нас. Габлия и Обухов с двумя немцами мгновенно скрылись в кустах. К Самсонову приближались три немецких солдата, когда они приблизились вплотную, он выхватил финку и в течении одной минуты отправил немцев на тот свет, а сам бросился в противоположную сторону от своей разведгруппы.
Немцы, не заметив скрывшихся в кустах Обухова и Габлия с пленниками, стали преследовать Самсонова. Пять солдат с двух сторон стали обходить то место, куда скрылся Самсонов. Он не стал углубляться в массив кустарника, а остановился у опушки. Скоро все пять немцев, вошедших в ночную тень кустарника, были поочередно классическим приемом заколоты Самсоновым десантной финкой. Освободившись от преследователей, Самсонов стал продвигаться к северо-восточным скатам высоты и вдруг неожиданно свалился в незамеченную им траншею. Вскочив на ноги и оглядевшись, он, не выходя из траншеи пошел вдоль ее. Траншея привела его к подножию высоты. По пути попадались наблюдатели, спящие расчеты пулеметов, все они нашли свой конец от острой финки Самсонова.
Достигнув немецкого переднего края, в лучах осветительных ракет, методически бросаемых немцами, он увидел офицера и с ним несколько автоматчиков, двигающихся по брустверу вдоль траншеи. «Патрули!» – подумал он и в голове созрело дерзкое решение: «Захватить офицера как языка!» Очередная осветительная ракета осветила поблизости еще несколько фигур, риск был огромен, но он подумал о Габлии и Обухове: «А вдруг они не доставят пленных к своим?» Без единого шанса на успех, Самсонов, как пантера набросился на трех автоматчиков. Молниеносными ударами финки под левую лопатку мгновенно решили исход операции. Сопротивлявшегося было офицера, ударом коленки в живот, он сбил с ног, заткнул ему рот заранее подготовленным для этого индпакетом и, сорвав с него подтяжки, поддерживающие брюки, туго связал ими кисти рук за спиной офицера. По нейтральной полосе ползком он тащил за собой мычавшего языка. На половине пути вспомнил о минном поле перед передним краем и остановился передохнуть. В это время со стороны высоты 307.2 немцы открыли ураганный огонь из пулеметов. Приподняв голову, чтобы засечь огневые точки, Самсонов вдруг почувствовал сильный удар в плечо левой руки. Рукав гимнастерки стал теплым и мокрым, по руке потекли струйки крови, Самсонов обшарил карманы, но второго индпакета у него не оказалось. Тогда он финкой отрезал от подола тельняшки полосу и крепко затянул рану. Медлить в зоне обстрела было нельзя. «Будь, что будет!» – подумал он и пополз к своей передней траншее через минное поле. Или он по счастливой случайности попал в проход, сделанный для разведчиков, или просто мин на том пути не оказалось, но трагедии не произошло. С «языком», с полевой сумкой, которую он забрал еще у гауптмана Кнаппе Самсонов свалился в свою первую траншею в объятия моряков четвертой роты. Когда Самсонов доложил о результатах разведки, Филипп подошел к нему и крепко прижал к своей груди.
– Молодчина, Виталий Семенович! Ты доказал свою причастность к разведке, хотя и состоишь у нас в батальоне командиром пулеметной роты. – сказал Филипп.
– А мои ребята вернулись? – спросил Самсонов.
– Вернулся только Габлия. Преодолевая передний край немцев, они напоролись на группу автоматчиков и в бою Обухов погиб. Пленных немцев, которых вы захватили в минометной батарее, Габлию пришлось пристрелить, так, что твой язык
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
574
единственен. – сказал Филипп.
– Да, вот кроме языка еще и полевая сумка того офицера, которого пристрелил Габлия, я сумку у него тогда забрал и вот принес, может там что-нибудь ценное есть? – спросил Самсонов. Филипп открыл полевую сумку немецкого офицера и достал из нее топографическую карту с нанесенной на нее обстановкой. Бегло осмотрев карту Филипп обнаружил помеченные там огневые точки на северо-восточных скатах высоты 307.2 и даже за ее обратными скатами.
– Вот это удача! Ну, Виталий Семенович, ордена тебе не миновать, а сейчас марш на медпункт к Саликовой! – сказал Филипп.
Самсонов вышел из блиндажа и решил в медпункт не ходить.
«Кость цела, а у меня в блиндаже есть йод, индпакеты, обойдусь и без медицины.» – подумал он. Когда он у себя в блиндаже стал перевязывать рану, у него вдруг закружилась голова и он потерял сознание.
Филипп о результатах разведки, организованной им в истекшую ночь, доложил майору Улебичу, тот приказал срочно явиться в штаб бригады с картой и языком. Филипп вызвал Николаева и приказал ему перенести с немецкой карты всю обстановку у противника на штабную карту батальона. Затем, взяв с собой двух автоматчиков и немецкого офицера, он направился в бригаду. Перед своим убытием приказал Бабаеву узнать состояние здоровья у Самсонова, который находится в медпункте батальона. Бабаев к своему удивлению на медицинском пункте Самсонова не нашел и узнал, что он даже не обращался за медицинской помощью. Предчувствуя неладное, Бабаев направился к пулеметчикам и в блиндаже командира роты обнаружил бесчувственное тело Самсонова.
На рассвете Самсонов, очнувшись от обморока, открыл глаза и увидел перед собой девушку, как ему показалось, небесной красоты.
– Я, наверное, в раю? Тогда ты кто такая? – спросил он у девушки.
– Вы, товарищ младший лейтенант, на батальонном медпункте и Вам лучше помолчать. – ответила Саликова.
– Но кто же Вы, милая девушка?
– Я, старшина медицинской службы, Саликова, но это ничего не меняет, Вы очень много потеряли крови, и я сейчас Вас направлю в санчасть бригады. – сказала Нина.
– Нет, нет! Я никуда не поеду, я здоров, на руке небольшая царапина, но мне надо знать Ваше имя? – спросил Самсонов.
– Мое имя Нина, отчество Потаповна, что еще Вам нужно знать про меня?
– О! Я хотел бы знать про Вас все, Ниночка! – воскликнул Самсонов, и улыбка украсила его, как мел, бледное лицо. Он сейчас подумал, что эта девушка Нина, рано или поздно все равно будет его женой!
Весь день Самсонов пролежал на медпункте, пил сладкий чай с шоколадом, а к вечеру как ни в чем не бывало ушел к себе в пулеметный блиндаж. С тех пор при каждом удобном случае Самсонов стал появляться на медпункте, чтобы поболтать с Ниной Саликовой, но вскоре он обнаружил, что Нина не жаловала нового поклонника своим вниманием. Филипп был осведомлен об увлечении Самсонова Ниной. Он был рад этому, так как надеялся на возможность взаимности между ними, хотя верил этому мало. После размолвки с Валентиной, ему больше поговорить с ней по телефону не удавалась, так как новый командир бригады подполковник Козлов категорически
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
575
запретил частные разговоры по связи.
В конце августа поступило радостное сообщение об освобождении нашими войсками города Орла, Белгорода и Харькова. Филипп, чувствуя, что и здесь на Кавказе назревали большее события. Наступила пора освобождения Новороссийска, прорыв «Голубой линии» немецкой обороны и изгнание врага с кубанской земли!
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
576
Глава тридцать восьмая
Рая Григорьева еще в апреле начала готовиться к сдаче переводных экзаменов за седьмой класс. Она подолгу засиживалась за учебниками, решала задачи и писала сочинения. Ее брат Юрка посмеивался над ней:
– Профессором хочешь стать! – издевался он над сестрой, но Рая, не обращая на брата внимания, все свободнее время от учебы использовала для повторения пройденного материала. Как-то еще в марте, встретив из очередного рейса свою маму, она вдруг спросила ее:
– Мам, а почему ты не закончила среднюю школу, ведь тогда могла бы и дальше учиться, ну допустим на инженера?
Лидия Дмитриевна погладила дочь по голове и сказала:
– Нам тогда учиться было просто некогда, жили мы в деревне, а всех деревенских дел не переделаешь, да и потом твой дед всегда говорил: «Зачем девкам грамота? Выйдут замуж, дети, скотина, огород, поле, к чему учиться, считать деньги научились и хватит?»
– Как смешно говорил дедушка, а сам-то он был грамотный?
– Конечно, был, он закончил церковно-приходскую школу в селе, умел читать, писать, да и в механике хорошо разбирался. А вот Филиппа, дядю твоего, учил в гимназии, только не захотел он учиться, закончил восемь классов и бросил.
– Почему же бросил? Ведь учиться так интересно! – сказала Рая.
– На гармони он хорошо играл, а тут карусель поставили в Орлове, так он на карусели был гармонистом, а там выпивки, гулящие девки, Филя был красив собой, и они гонялись за ним, вообщем испортили парня.
– А что же дедушка не мог его приструнить?
– Дедушка тогда ездил на заработки. Он мастер был на все руки, его приглашали везде, вот и проглядел сына.
– Мама, а я решила седьмой класс закончить только на отлично!
– Учись, доченька, потом пригодится. В жизни самое главное – это когда своя голова на плечах и совета никакого ни от кого не нужно!
Прошел май. В школе младшие классы отпустили на каникулы, а старшие приступили к экзаменам. Рая сдержала свое слово, данное маме, она закончила седьмой класс с отличными оценками. Когда их классный руководитель Крамаров вручал табели, он крепко пожал руку Рае и сказал, что Григорьева служит для всех примером в учебе! В конце урока в класс вошел директор школы Елисов с папкой в руке. Он поздравил седьмой «б» класс с успешной сдачей экзаменов, и пожелал всем успеха. Особое внимание он уделил отличникам учебы, сказав:
– Они своей отличной успеваемостью не подвели наших воинов-сталинградцев, которые разгромили немцев, посягнувших на нашу Родину и на Сталинград. Вот письмо с фронта от нашего общего знакомого Сивоконя Николая Семеновича, который находился на излечении в нашем госпитале и ваш класс, по-моему, шефствовал над седьмой палатой, где он лежал.
– Прочитайте, Семен Петрович, это письмо прямо сейчас! – предложила Саня Зонона.
– Я бы, ребята, с большим удовольствием это сделал, но письмо адресовано Григорьевой Наталье Дмитриевне. Сивоконь видимо не знал адреса бабушки Раи
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
577
Григорьевой и прислал его на школу. Поэтому я вручаю письмо Рае Григорьевой для передачи его Наталье Дмитриевне.
– Семен Петрович! Моя бабушка читать не умеет, все равно читаю ей письма я, и я разрешаю прочитать его всему классу, ведь и бабушка и Сивоконь нам не чужие! – сказала Рая.
– Не знаю, не знаю, вот тебе конверт, а ты уж, Григорьева, поступай с ним как знаешь. – сказал Елисов.
– Если Григорьева не возражаешь, давай я прочитаю это письмо для класса, в конце концов шефство над госпиталем мы организовали вместе. – сказал Крамаров и Рая охотно отдала конверт классному руководителю. Крамаров не спеша оторвал от конверта тонкую полоску и достал из него вчетверо сложенные тетрадные листы, развернув их, начал читать;
– Дорогая, мама Наталья! Я надеюсь на то, что имею право так называть Вас. Материнская забота и теплота, которую Вы оказали мне, да и всем нам лежащим в седьмой палате Коминтерновского госпиталя побудило назвать Вас мамой. Спасибо Вам за все, что Вы сделали для нас!
Убыл я из госпиталя внезапно, даже не простившись с Вами, о чем сожалею до сих пор, но это не по моей вине. На фронт меня направили под Сталинград где и воевал до самого конца разгрома фашисткой армии Паулюса, который пытался захватить город, но мы отстояли Сталинград. Был я стрелком, пулеметчиком, в последнее время воевал снайпером. Наша снайперская группа из пяти бойцов, уничтожила около шестисот гитлеровцев, а это без малого полтора пехотных батальона. Дорогая мама Наталья, я часто вспоминаю вас и вашего сына Григорьева Филиппа Дмитриевича, моего бывшего командира по восьмой бригаде в Севастополе. Мне о нем ничего не известно. Я прошу Вас, если имеется его адрес, сообщите мне!
Мы сейчас находимся на формировке. Скоро снова на фронт. Думаю, после войны обязательно навестить вас, дорогая наша мама. Вот и все, что я хотел сообщить Вам о себе. Передайте привет ребятам из шестого, теперь уже из седьмого «б» класса, особенно вашей внучке Раисе и ее подруге Жене, забыл фамилию. Еще передайте привет всем ребятам школы, пусть учатся также, как мы бьем фашистов! С фронтовым приветом, Николай Сивоконь.»
– Вот и все ребята, – сказал Крамаров.
– Анатолий Арнольдович! Надо сегодня Сивоконю написать ответ от имени всего класса, а то сейчас разбежимся на каникулы и не сможем до осени это сделать. – предложила Саня Зонова.
– Правильно! Надо написать прямо сейчас и никому не уходить домой, пока не отправим Сивоконю письме! – загалдели ребята.
– Ваша воля, ребята, давайте фронтовику писать сейчас. – согласился Крамаров.
– Да, вижу в седьмом «б» классе ребята серьезные, думаю, решение ваше лишний раз подтверждает это. – сказал Елисов и пошел в канцелярию за чистыми листами бумаги.
Письмо сочинили быстро. По общему решению класса поручили переписать его в чистовом варианте Рае Григорьевой. В письме ребята сообщали Сивоконю о своих делах, об окончании экзаменов, дали обещание во время летних каникул поработать всем классом на подсобном хозяйстве комбинате при посадке овощей, без
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
578
всякой оплаты. Пожелали Николаю Семеновичу, его товарищам-фронтовикам и дальше бить фашистов так же, как они били их в Сталинграде.
Когда Рая переписала письмо на чистый лист бумаги, Елисов прислал в класс уборщицу тетю Тамару, которая принесла ребятам хороший конверт с марками. Письмо еще раз прочитали вслух и, запечатав его, передали Григорьевой для отправки на почте. Рая, опустив конверт в почтовый ящик и зная о том, что дома никого нет, пошла к бабушке, которую нашла в огороде за работой. Наталья Дмитриевна копала землю для грядок овощей.
– Бабушка! А я сдала экзамены и нас отпустили на каникулы! – еще издали крикнула Рая, Наталья Дмитриевна воткнула лопату в землю и пошла навстречу внучке. У крыльца избы, она обняла Раю а поцеловала в темя.
– Ну и как же ты закончила учебу? – спросила она ее.
– Все на отлично, бабушка! – с гордостью сказала Рая.
– Умница ты моя, дитятко ненаглядное, чем же тебя угостить? Вот мне Савотина карточку отоварила фурмой, пойдем, я самовар поставлю, будем пить чай с сухарями и фурмой. – сказала Наталья Дмитриевна, и они вошли в избу. Рая нарочно умолчала о письме Сивоконя, ей хотелось преподнести бабушке сюрприз, и она, положив табель и конверт на подоконник, стала помогать бабушке щипать лучину для растопки самовара. Наталья Дмитриевна установила на самовар железную трубу, подожгла пучок лучины и опустила его в кожух самовара. Внутри загудел огонь. Затем она вынесла из-за печи жестяный бачок-угольник, подняла с самовара трубу и стала бросать из бачка-угольника в кожух самовара березовые угли. Вытерев руки о передник, она подошла к окну и вдруг увидела на подоконнике конверт.
– Ой, Раиска, письмо что ли, от кого? – взволнованно воскликнула Наталья Дмитриевна.
– Бабушка! Как же ты увидела, я же конверт табелем прикрыла, хотела тебе письмо вручить за чаем! – недовольно произнесла Рая.
– Да ладно уж тебе мучать меня, от кого письмо-то?
– Это от Сивоконя, помнишь, ты ходила к нему зимой в госпиталь? Ну который в Севастополе с дядей Филей вместе воевали! – недовольно сказала Рая, надув от досады нижнюю губу.
– Помню, конечно, помню! Как же не помнить веселого шутника. Он хоть и был с тяжелым ранением, а не унывал. Таким, Рая, легко на свете живется. Ну что ж ты, читай письмо-то, пока самовар еще не вскипел! – сказала Наталья Дмитриевна. Рая начала читать письмо, то и дело поглядывая на бабушку, которая вытирала уголком косынки слезы.
– Больно уж ласково пишет. Убереги его господь от пуль и снарядов, хороший видать человек! – сказала Наталья Дмитриевна и вздохнула, думая о Филиппе, об Аркадии, да и о Гуте.
– Бабушка, а мы всем классом послали ему ответ, ты не возражаешь?
– Что ты, Раиска, зачем же мне возражать, вы ведь, наверное, хорошо ему написали, мне так уж не сказать.
– Да, бабушка, мы его поздравили с победой над фашистами в Сталинграде и пообещали все лето бесплатно работать всем классом на подсобном хозяйстве комбината и пожелали ему и его товарищам бить фашистов так же, как они били их в Сталинграде!
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
579
– Все верно вы придумали, а еще надо помолиться за этого Сивоконя, да ты уж напиши ему письмо от меня. Адрес ему Фили сообщи, правда адрес этот старый, он давно не писал нам, может уж в другой части воюет?
– Ладно, бабушка, я напишу письмо Сивоконю под твою диктовку, хоть сейчас! – с готовностью воскликнула Раиска.
– Да нет, Раиска, сейчас не надо, подождем немного, может от Фили придет письмо, тогда уж и адрес новый узнаем. Лучше давай на стол собирать, самовар-то вон вскипел уже. – засуетившись, сказала Наталья Дмитриевна. Она открыла шкаф, поставила на стол чашки, блюдечки, сахарницу с фурмой и сухари. Затем она поставила самовар на стол, заварила чайник травой лабазника, и они с Раей стали пить чай.
– Ты вот Рая, говоришь, что закончила седьмой класс, да еще на отлично, а как же твоя подружка, с которой ты приходила ко мне. Ты сказывала, что она в прошлом году не стала учиться? – спросила Наталья Дмитриевна.
– А, Женя Владимирова? Да, она бросила школу, у них в семье есть нечего, старшая сестра ее, Анюта, с голоду умерла. Плохо они живут.
– А ты бы помогла ей, подружка ведь она тебе.
– Я и так ей всегда помогаю, а что я смогу сделать для нее?
– Чем же ты помогла?
– Хлеба ей приносила, к нам домой приводила, как могла подкармливала ее, а эту зиму мы с ней даже по выходным дням занимались по программе седьмого класса, так, что, если она и не училась в школе, а работала на комбинате, то отстала от ребят не так уж и много.
– Хорошо ты поступила, внученька, а что же дальше?
– А дальше, бабушка, мы с Женей решили поступать осенью в торговый техникум, я на бухгалтера, а Женя, ей нравится товароведение.
– Туда же в этот ваш техникум принимают с семилетним образованием, а у твоей Жени только шесть классов, как же она думает поступать?
– Анатолий Арнольдович мне сказал, что осенью можно сдать экзамены вместе с теми учениками, кого оставили на осень, и ей Елисов может выдать справку об окончании семи классов, – сказала Рая.
– А не опоздаете в техникум-то, там ведь экзамены, наверное, раньше этого срока? – сказала Наталья Дмитриевна.
– Ой, бабушка, ты очень правильно сказала, действительно можно опоздать, а мы с Женей не подумали об этом.
– Ладно, ты, Раиска, готовь свою подружку, а я поговорю с Елисовым.
– Бабушка, да разве директор школы послушает тебя? – удивившись, сказала Рая.
– Должен послушать, он из деревни Беляево, да к тому же мой дальний родственник, я уж похлопочу за Женю-то, нравится она мне, славная девочка!
– Бабушка! Почему же ты раньше не говорила, что директор школы Елисов твой родственник?
– А зачем тебе это было знать? Ты и так у меня отличница, да и не стал бы Семен Петрович выделять тебя от других, поблажки какие давать, не такой он человек! – строго произнесла Наталья.
– Да мне и не надо этого, а с Женей я обязательно поговорю и буду помогать
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
580
ей! – воскликнула Рая.
Прошло два дня. Лида приехала из дальнего рейса и уже на следующий день, наняв пахаря с лошадью и плугом, организовала посадку картошки в своем огороде. Затем она заплатила пахарю за вспашку огорода у мамы и наказала Юре и Рае помочь посадить картошку и бабушке. Сама же снова убыла в рейс.
После окончания работ на своих приусадебных участках, Юра уехал в деревню к родителям своего отца, а Рая, как и уговаривались с ребятами седьмого «б» класса, пошли работать на подсобное хозяйство комбината. На работу пришло более половины класса. Лаптев, узнав цель прибытия ребят из школы, тут же поставил их в бригаду девчат на посадку капустной рассады. Задача ребят заключалась в том, чтобы в намеченные лунки садить стебельки капустной рассады. Сначала работа ребятам показалась не трудной, но посадив несколько длинных рядков, они стали быстро утомляться. К концу рабочего дня все были так измотаны, что еле передвигали ноги. Рая с трудом добрела до дома и, наспех поужинав, легла спать. Утром, несмотря на тупую боль во всем теле, она, пересилив себя, пошла на работу и к семи часам была уже на поле. Снова изнурительный труд. Во время обеда, что всем ребятам очень нравилось, давали бесплатно по двести граммов хлеба и по кружке кипяченого молока. Так шли дни и, когда посадка овощей заканчивалась, однажды на грузовой машине привезли рабочих комбината. Это были подростки, ребята и девчата, занятые в цехах на подсобных работах. Лаптев поставил их на посадку картофеля на дальнее поле. После окончания рабочего да за ними пришла грузовая машина, и они стали размещаться в ее кузове. Вдруг среди этих подростков Рая увидела Женю. Подбежав к машине, она крикнула ей, назвав ее имя. Женя оглянулась и подала Рае руку. В поселок они, ехали вместе. Рая рассказывала Жене о приближающихся экзаменах и предложила по выходным дням усиленно заниматься.
– Я уже думала об этом, но кто же мне даст справку об окончании семилетки, а осенние экзамены, о которых говорил Анатолий Арнольдович, начинаются во второй половине августы. Нет, Рая, у меня ничего не получится, нас сейчас передали на подсобное хозяйство к Лаптеву, про него говорят, что он хуже лютого зверя. Вряд ли он отпустит меня с работы. – грустно заключила Женя.
– Ты что, Женя, сдаваться? Что-то на тебя это не похоже! Вот что, со справкой о семилетке уладим. Сдашь экзамены в июле, а вот Лаптева все равно уломаем, а нет, то уйдешь самовольно, если не отпустит, ну его к черту, тебе надо учиться, о то будешь до старости в подсобниках ходить! – сказала Рая.
– Ну раз так, я Рая согласна! Давай заниматься по входным. Только если, поступлю, трудно будет маме и сестренке, но мама говорит: «Ничего как-нибудь выдержим, только учись!»
После этой встречи двух подружек Женя, забрав все учебники за седьмой класс у Али Барановой, вечерами стала серьезна готовиться к экзаменам, а в выходные дни приходила Рая и консультировала ее. Но в первой декаде июня вдруг возникло еще одно, непредвиденное препятствие для поступления Жени в техникум. В газете «Кировская Правда» на последней странице, где печатают объявления, были помещены условия приема в политехнический и торговый техникумы. Кроме всего, в этих условиях был напечатан перечень документов, которые, поступающим на первый курс надо было сдать до двадцать пятого июня. Женя поняла, что за считанные дни справки об образовании у нее не будет. Узнав об этом Рая прибежала к бабушке и
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
581
рассказала ей о постигшей Женю беде. Наталья Дмитриевна пошла к Елисову домой, но там ей сказали, что Елисов уехал на несколько дней в деревню. Казалось вся затея Жени, да и Раи о поступлении ее в техникум повисла в воздухе. Но на этот раз судьба сказалась благосклонна к Жене, так как Лидию Дмитриевну направили в рейс в город Халтурин. Решив все дела с грузом, она заехала в деревню Беляевы, нашла там Елисова, рассказала всю историю с желанием девочек Раи и Жени поступить в техникум, и что Жене нужна срочная его помощь. Семен Петрович вспомнил ученицу Женю Владимирову, он знал, что она вынужденно ушла из школы, хотя была успевающей ученицей. Он с огласился выручать ее из создавшегося положения и решил на свой риск выдать ей справку об окончании семи классов. «Пусть сдает вступительные экзамены, а коли не сдаст, никто в этом виноват не будет, если же поступит в техникум, значит, я запишу на свой счет еще одно доброе дело!» – думал Елисов. Он приехал из деревни вместе с Лидией Дмитриевной. Разыскав завуча, классного руководителя седьмого «б» Крамарова, и еще несколько учителей, он созвал нечто вроде педсовета, все члены которого поддержали его в этом, казалось незаконном деле. Они пригласили бывшую ученицу Владимирову, в течения нескольких часов устроили ей экзамен, который она с честью выдержала и вручили ей очень важный для нее документ.
В августе Жене и Рае пришел вызов из торгового техникума. Женя тут же пошла к Лаптеву и показала ему этот вызов да сдачи экзаменов, на основании которого он обязан был отпустить Женю на время сдачи экзаменов, но Лаптев категорически запретил ей в рабочее время покидать рабочее место.
– И не вздумай жаловаться! Все равно последнее слово будет за мной, а я тотчас же вставлю тебе мозги! – с издевкой сказал он. Конечно, Женя могла бы обратиться в отдел кадров комбината, наконец, к секретарю комитета комсомола, но времени на все эти хлопоты она уже не имела, к тому же она боялась, что я там ей могут отказать, тогда конец учебе и мечте! «Будь, что будет!» – решила она и уехала вместе с Раей в Киров.
Лаптев, обнаружив отсутствие на работе Владимировой на следующий день, но шума поднимать не стал. «Пусть погуляет, а потом за все дни ответит за прогул перед судом, больше принудиловки определят!» – с ехидцей думал он, потирая ладони. Между тем и Рая и Женя в течение семи дней вступительные экзамены успешно сдали и были зачислены студентами на первый курс. Они приехали домой радостные и счастливые. Женя восторженно рассказывала маме и сестренке о строгих экзаменаторах и трудных вопросах, которые попались ей в билетах, и как она отвечала на них, не думая с том, что на следующий день ей принесут повестку в районный суд. Получив этот страшный документ, она не на шутку перепугалась и пошла к маме.
– Мам, вот завтра меня вызывают на суд! – сказала она, показав повестку.
– Да что ты, доченька, не уж-то правда?
– Правда, Мама, читай повестку. – сказала Женя. Прочитав повестку, Евдокия, охнула, схватившись рукой за грудь.
– Мама, что с тобой? – сквозь слезы, испуганно крикнула Женя.
– Ой, доченька, что-то мне плохо, дай-ка я лягу, да принеси холодной водички. – слабым голосом произнесла Евдокия. Женя побежала на кухню, зачерпнула из ведра кружку воды и принесла маме. Выпив воду, Евдокия почувствовала себя лучше.
– Неужто тебя посадят, доченька! По нынешнему военному времени за прогул-
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
582
то все могут сделать! Я ведь предупреждала тебя, надо было сходить к партийному секретарю Мясникову, он хороший человек, уж он-то отпустил бы тебя на учебу, да что уж теперь, раз дело до суда дошло! – причитала Евдокия.
– Мама, что ты говоришь! Зачем меня в тюрьму сажать, я же ничего плохого не сделала, хотела только учиться, разве это преступление? А Лаптев – это еще не вся власть! – дрожащим голосом воскликнула Женя.
– Не надо кричать, доченька, давай лучше спокойно обсудим, как мы будем вести себя на суде. Я-то ведь завтра буду на смене, подмениться не с кем, поэтому я не смогу тебе там как-нибудь помочь.
– Надо сообщить Рае Григорьевой, я, мам, сбегаю? – сказала Женя и, не дождавшись согласия матери, побежала в поселок. У Григорьевых дома были только Юра, Рая и маленький Зальчик. Когда Женя рассказала о своем горе, Рая и Юра ничего решить не могли, лишь посочувствовали ей. Не получив поддержки у Григорьевых, Женя пошла домой, готовая ко всему. Всю ночь девочки и Евдокия не спали. Женя плакала, ее близкие, Евдокия и младшая сестренка Рая, как могли, старались утешить Женю. Утром уходя на работу, Евдокия положила в старую шаль валенки, телогрейку, шерстяные вязанные носки, чулки и чистое белье.
– Этот узел возьмешь с собой. Вдруг не дадут и домой зайти. Я постараюсь тебя разыскать в тюрьме-то. А завтра пойду в партком к Мясникову, он у нас человек душевный, и сможет хоть бы адвоката нанять. Только денег-то у нас нет ни гроша! – всхлипнула Евдокия и, перекрестив дочь, ушла не комбинат.
К зданию суда Женя пришла одна. Она была одета во все старое, а в правой руке держала котомку, набитую зимней одеждой и чистой сменой белья. У входа ее ждала Рая Григорьева, она смотрела на Женю испуганными глазами, все еще не веря в происходящее. В коридоре стояли несколько женщин, тоже рабочие с подсобного хозяйства комбината. Кто-то из них имел прогул, кто-то опоздал к началу рабочего дня, а кто-то попался с ворованной семенной картошкой. Все они громко разговаривали, обсуждая каждая свою степень вины. «Куда я попала?» – с ужасом думала Женя и слезы навертывались у нее на глазах. Присутствовавших вызывали по списку, и милиционер услужливо пропускал их в зал. Через некоторое время они выходили из зала с опущенными головами, бормоча что-то себе под нос. Женя сначала не понимала всей этой процедуры и лишь через некоторое время, когда одна из вышедших из зала громко кому-то из своих подруг сказала:
– Пять месяцев принудиловки! – Женя поняла, что за прогулы в тюрьму не сажают.
Вскоре назвали и ее фамилию. Женя с волнением вошла в помещение, где как в маленьком кинотеатре стояло несколько рядов стульев, а впереди вместо сцены стоял большой стол, за которым сидели три человека. «Наверное, это и есть судьи?» – подумала Женя и вдруг узнала в пожилом мужчине, у которого правый рукав был пуст, того самого фронтовика, который защитил ее в магазине от нахальной тетки, не пускавшей ее к прилавку в очереди, чтоб отоварить фурму.
К трибуне подошла женщина и зачитала заявление Лаптева. Женя плохо расслышала содержание заявления и лишь разобрала несколько слов: «Владимирова Евгения Васильевна прогуляла шесть рабочих дней!» Безрукий судья с интересом разглядывал Женю и вдруг спросил:
– Сколько тебе лет, девочка?
Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
583
– Мне идет шестнадцатый год. – с волнением ответила Женя.
– Ты почему не учишься в школе? – снова спросил безрукий.
– Я пошла работать на комбинат, так как наша семья голодала.
– Но ведь многие живут также, как и вы, но дети школу не бросают?
– У нас почти все время болеет мама, от недостатка в питании зимой умерла моя сестра Анюта, вот мне и пришлось бросить школу.
– Тогда по какой причине ты прогуляла шесть рабочих дней?
– Я сдавала экзамены для поступления в торговый техникум.
– Ты обращалась к начальнику цеха, чтобы тебя на время сдачи экзаменов освободили от работы?
– Да, обращалась, но Лаптев не освободил меня.
– Но есть же отдел кадров, наконец, могла бы обратиться в комитет комсомола, почему же самовольно оставила работу?
– Потому, товарищ судья, что у меня уже не было времени на все это. – навзрыд произнесла Женя.
– Разрешите кое-что сказать об этой девочке? – послышался голос из зала и Женя узнала этот голос, он принадлежал директору школы Елисову.
– Ну, говорите.
– Я директор средней школы, Елисов. Эта девочка, Владимирова, окончила шесть классов в нашей школе и вынуждена была оставить учебу, чтоб пойти работать на комбинат. Но с учебой она не порвала, продолжала заниматься самостоятельно по программе седьмого класса. Педсовет на днях выдал ей справку об окончании семилетки, предварительно приняв от нее экзамены по некоторым предметам и, как видите, не напрасно. Она успешно сдала приемные экзамены в торговый техникум и зачислена на первый курс. От имени педколлектива Коминтерновской средней школы мы просим уважаемый суд снисходительно отнестись к поступку Владимировой и позволить ей учиться в техникуме. – заключил Елисов.
– Спасибо, товарищ Елисов, но у меня вопрос еще к начальнику цеха к Лаптеву, представляющего здесь администрацию комбината. Скажите, Иван Иванович, Вы знали семейное положение своей не совершеннолетней подчиненной Владимировой?
– Этого еще мне не хватало, чтобы знать семейное положение каждой своей работницы. Я итак ищу двадцать пятого часа в сутках! – визгливым голосом ответил Лаптев.
– А все-таки, почему Вы не дали ход заявлению Владимировой по освобождению ее от работы на время сдачи вступительных экзаменов?
– А кто же, товарищ судья, будет кормить рабочих комбината овощами? У меня и так процентов на двенадцать не хватает рабочей силы! – взвизгнул Лаптев.
– А наши учащиеся средней школы, работающие у вас, товарищ, Лаптев в порядке шефской помощи, не компенсировали труд одной несовершеннолетней девочки, Владимировой Жени? – послышался голос Елисова из зала.
– Так вот, товарищ Лаптев, несовершеннолетнюю девочку Вы не имели права задерживать на работе, тем более, если она обратилась к вам с просьбой отпустить ее для сдачи вступительных экзаменов, ваше заявление о ее прогуле мы во внимание не принимаем, а Владимирову от ответственности за прогул освобождаем. – сказал судья.
– A если, товарищ судья, завтра все женщины из моего цеха захотят учиться, кто же будет работать? Между прочим, комбинат выпускает обувь для Красной

Казаковцев Д.А. Мы клятву верности сдержали. Том 2
584
Армии! – визгливо возразил Лаптев.
– Эх, товарищ Лаптев! Плохо же Вы думаете о наших советских женщинах! На их женские плечи страна взвалила всю нашу экономику, и они с честью выполняют свою нелегкую задачу, да и на фронте они не уступают мужчинам! А вот Вы-то, товарищ Лаптев, почему не на фронте? – с иронией спросил судья.
– Это в Вашу компетенцию не входит, когда надо будет и меня пошлют на фронт! – еще громче взвизгнул Лаптев.
– Скажи-ка, Владимирова, что это у тебя за котомка в руках? – спросил судья.
– Я думала меня после суда посадят в тюрьму, это мама положила теплые вещи, скоро ведь зима? – сконфуженно ответила Женя. В зале раздался гул, а в первом ряду кто-то из женщин громко всхлипнул.
– Иди, Владимирова, домой, учись в торговом техникуме и будь хорошим специалистом! – сказал однорукий и, посмотрев на женщину со списком сказал:
– Вызывай следующего!