Нелли Широких. Я не Кассандра!

Телевидение было бы другим без каждой из дам, о которых я снимал передачи, упоминал в этой книге и о ком словом не обмолвился. И я собирался посвятить программу каждой из них, в списке моих «клиентш» были Светлана Сорокина и Татьяна Веденеева, Светлана Моргунова и Валентина Леонтьева, Елена Ханга и Анна Шилова.
Но — увы. Иногда мы сами рубим сук, на котором сидим. Ни один телевизионный канал не поддержал проект, героинями которого могли стать звезды с других, конкурирующих, каналов. «Ничего, — подумал я, — придумаю что-нибудь еще!» Так оно и вышло. Вдогонку этому проекту я сделал еще одну «сольную» передачу про свою любимую ленинградскую дикторшу — «тетю Нелю» Широких.
Прорвав белый бумажный экран, под барабанную дробь на экране появлялся я — весь в белом. И произносил вступительный текст: «Всему свое время. И в середине 50-х наступило время телевидения. Каждый вечер каждая семья собиралась под оранжевым абажуром и ждала очередную „хозяйку голубого экрана“. Она приходила, еле различимая в маленьком окошке за мутной линзой. В Ленинграде всем сразу запомнилось лицо Нелли Широких. Сейчас затрепали слово „звезда“, но она, безусловно, была таковой. Потрясающе естественная! Даже рядом с самыми выдающимися актерами она всегда оставалась собой. Что еще добавить? Ее мама, Вера Неллина, — диктор, муж Ростислав Широких,; тоже диктор. Эфирный стаж семейной династии; почти 110 лет. Сейчас Нелли Владимиров-;на на пенсии. Как настоящий обыватель она любит смотреть „Санта-Барбару“ и ненавидит рекламу. Ну а;се остальное она скажет сама».
На экране возникает антураж телевизионного интервью 60-х годов — изящная драпировка, световой прибор, столик, уютное кресло. И в нем — всеми любимая женщина, почти что член семьи…
«Я не Кассандра», ;или Пройдет ли время телевидения
— Нелли Владимировна, Вы были моим первым впечатлением от телевидения. А какое было у Вас первое впечатление от телевидения? Что это было?
— Это было в Москве.
— Почему в Москве?
— Потому что моя мама, Вера Яковлевна Неллина, работала там на телевидении еще до войны. Я была очень маленькая, но она водила меня туда. Мама, в сущности, была первым телевизионным диктором.
— Вы опередили мой вопрос, потому что я-то считал, что именно Вы были первым диктором телевидения.
— Здравствуйте! Я такая древность, что ли? Вы что! Это же все было до войны, Мишенька!
— Я знаю, что сложно попасть на телевидение, и до сих пор сложно, тем более в дикторы. Вы тоже попали по блату?
— Здравствуйте, я ваша тетя! Я хотела быть актеркой. Моя мама всячески возражала против этого. С ее точки зрения, нормальный вуз — это юридический, и я закончила юридический институт. А после этого я снова поступала в;еатральный. Но меня не брали. А потом я приехала в Ленинград, вышла замуж за ленинградца Славу Широких. И тут же мамины бывшие сослуживцы… ну, блатом это нельзя назвать, потому что я три года работала вне штата — так, девочка… Я просто пришла, посмотрели. Придется года называть все-таки? Короче, это был январь 55-го года.
— Ой, так недавно совсем.
— Совсем недавно... А в феврале я вела первую передачу.
— Какую?
— Сергей Иванович Колобов мне доверил передачу о;ыборах, то есть политическую передачу. Как они не боялись — я не знаю.
— Может быть, они узнали, что у Вас юридическое образование?
— Ну разве что. А потом меня эпизодически приглашали.
— Нравилось?
— Очень.
— Что нравилось? Что на Вас смотрят и узнают на улице?
— Это вторично. Хотя приятно, даже до сих пор… Да черт его знает… Это ведь тоже род творчества! Я же хотела в актрисы пойти. А тут не актриса, но все равно — зритель, общение. Я с самого начала это полюбила! И до сих пор люблю! Потом коллеги у меня появились, образовалась дикторская группа — Валечка Дроздовская, Рая Байбузенко, Николай Васильич — наш мэтр. Мы очень интересно работали, совсем не так, как сейчас работают дикторы.
— А как?
— Мы были настоящими творческими единицами. Мы были актерами, чтецами, кем хотите. Нам всё доверяли. Сегодня перед записью я разговорилась с гримером… Она говорит: «А я помню, как Вы вели репортаж о полете Гагарина!» Она была тогда школьницей. Я отвечаю: «Значит, все не зря».
— Когда и какая была программа, которую Вы вели, уже будучи всем известной Нелли Широких?
— Я не помню.
— Я-то помню в основном Тяпу, Ляпу и Жаконю.
— Это не первая. Эти передачи до меня вел Николай Васильич Зименко, а потом она как-то перешла ко мне. Я;е хочу никого обижать, но, по-моему, лучше наших кукол никто так и не сделал за эти годы. Замечательные Телевичок, Жаконя, Песик, Тяпа и Ляпа. Прелестные были передачи. Они были нравоучительные, но без назидания.
В это место программы был вмонтирован чудом сохранившийся фрагмент киносъемки еще черно-белой детской программы — Нелли Владимировна в костюме Снегурочки поет новогоднюю песенку у елки. Песенка смешная, а у всех моих зрителей — слезы на глазах… Вспомнили и продолжили.
— Что Вы можете возразить на утверждение, что профессия диктора вымирает?
— Если все будет идти так, как идет, то она, наверное, отомрет. Печально!
— А Вы не пытались побороть ситуацию? Вы не пытались делать свои передачи?
— Нет! Наверное, храбрости не хватило, а может быть, умения. Если бы я хотела быть журналистом — я бы этим занялась энное количество лет тому назад. Я — исполнитель. Почему актерам, которые играют в пьесах, не надо эти пьесы писать? Они актеры, а не драматурги. Это другая профессия.
— Последние годы, когда я уже пришел на студию, работа дикторов свелась только к новостям или к чтению программы. Скажите, Вы вдумывались в то, что читаете? Или работали как машина?
— Что Вы?! Как это можно! На меня же смотрели живые люди! Нет-нет-нет. Ведь даже при Вас — Вы стояли за камерой, а я… неужели я как машина читала? Неужели можно предъявить такое обвинение?
— Я думаю, что Вам пришлось перечитать невероятное количество официозных новостей. Вам никогда не приходилось переступать через себя?
— Вы знаете, нет. Ведь и времена были другие и мы были другие. Во многое мы искренне верили. Я могу очень трогательный рассказать эпизод: мы отмечали 50-летие Советской власти, и в 21.45 на «Авроре» был этот знаменитый выстрел… И когда прозвучал этот выстрел и какие-то слова… Мы в дикторской со слезами бросились друг другу в объятия! Вы понимаете?! Вот потом уже, после 85-го года, когда стали выясняться какие-то вещи, что-то стало меняться. А тогда я была искренна.
20 лет я отдал телевидению. Бывало всякое. Но желания уйти не возникало никогда. А после таких интервью я думаю: «Дай бог подарить ему еще хотя бы 20 лет!»
— Как-то врачи из Института труда проводили у нас исследования. И перед самым отпуском я пришла дежурить. Доктор прикрепил ко мне какие-то датчики. Я прочла программу и объявила мультфильм «Муха-Цокотуха» — работа для приготовишки. А главное — все прекрасно, у меня послезавтра отпуск. А когда я вышла, то у врача были испуганные глаза, он спросил: «Вы что, очень волновались?» Я;оворю: «Нет, с чего бы это?» — «У меня, — говорит, — вылетели предохранители». Я прекрасно себя чувствовала, я была спокойна, работа была не трудная, мне не нужно было запоминать какие-то тексты, мне не нужно было отвечать на каверзные вопросы. Я просто спокойно читала программу — а у него вылетели предохранители. Вы понимаете, что происходит с нами во время работы? Мы просто этого не ощущаем. А в результате этих исследований были сделаны выводы, что после большой телевизионной передачи каждому ее участнику надо давать два выходных дня.
— Мне кажется, что выступить по телевизору тогда, в 60-е, было то же самое, что полететь в космос. Тебя сразу все узнавали, ты становился народным героем. И;а «Голубых огоньках» сидели вперемешку диктор, космонавт, диктор, космонавт, я это помню. Сейчас, конечно, все по-другому. Мне кажется, что у каждого вида искусства есть свое время, и, может быть, время телевидения прошло?
— Телевидения? Ну что Вы! Что же так мрачно-то! Вот что касается моей профессии — печальные у меня какие-то соображения. А что касается самого телевидения — да я вообще не представляю, как без него жить-то теперь! Кто-то смотрит «Марию», кто-то смотрит «Розу». Я смотрю, например, «Санта-Барбару» и буду смотреть, пока ее показывают. Нет, я оптимистично смотрю в будущее телевидения. А чем мы его заменим?
— Сколько прошло лет с тех пор, как Вы начинали на телевидении?
— Ой, я эти цифры ненавижу! Ну сколько? Сто! Я;провела первую передачу на телевидении в феврале 1955 года.
— А каким будет телевидение еще через 40 лет, как Вы думаете?
— Понятия не имею. Я не Кассандра. 40 лет! Я тут недавно увидала ночью программу «Бумеранг». Я так расстроилась! Там физик говорил, что все мы кончимся, будет какая-то пауза, а потом появится супермен. Он будет совершенно прозрачен. И не надо языка, абсолютно. Вот я на Вас смотрю, Вы — на меня, и Вы все про меня знаете. В общем, он такого наговорил, я потом плохо спала. Мне так грустно стало, и я с удовольствием подумала, что «жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе». Ну какое телевидение, если все прозрачные? Вот Вам и ответ на Ваш вопрос.
— Вы не жалеете, что стали диктором?
— Нет-нет. Я думаю, что все правильно судьба сделала. Мне просто повезло, что так все сложилось. Ко мне до сих пор подходят люди на улице и говорят: «Нелечка, ну что же мы Вас не видим?! Мы так соскучились!» И я понимаю, что все было не зря. Вот, наверное, это — главное.
Я тут чуть не упала, когда вошла в студию, — камеры, вся эта атмосфера… Да, грустно, грустно. Перед началом нашего с Вами разговора я до того растрогалась от реакции людей, которые меня давно не видели, что просто готова была закричать: «Ну возьмите меня обратно! В любом качестве! Чтобы я дышала этим воздухом, видела эти камеры и ходила по этим коридорам!» Это — навсегда.

1994, 2005