Татьяна Миткова. Сегодня и ежедневно

Съемки одной из первых передач прошли в святая святых; в студии информационной программы «Сегодня». НТВ в тот день исполнился ровно один год. Мы тепло поздравили Татьяну Миткову. И попросили дать начальную заставку ее передачи…
О сексуальности, объективности ;и главном жанре на телевидении
— Вы хотите снять начало программы «Сегодня»? Но оттуда «полезут уши», немедленно.
— То есть?
— Это будет не то, я Вас уверяю. Во-первых, нет куража. И быть не может. За пять минут до эфира здесь уже никого нет, я одна. Но здесь такое поле создается! Режиссер мне сейчас скажет: «Первый материал программы не готов!»
— А он говорит, что давать вместо этого?
— Это я должна решить. У меня тикают часики, мне осталось 15 секунд до начала шапки, и в этот момент я должна принять решение. Я спрашиваю: «Второй материал готов?» Не готов. «А третий?» Готов. Но с третьего мы не можем начать, потому что это черт знает что! И поверьте, если бы кто-то решал за меня, было бы легче, но не так интересно.
— Татьяна, я иногда смотрю Ваши программы и думаю: «Ну откуда у нее столько энергии? Неужели ей на самом деле интересно все, о чем она говорит?»
— Новостей, которые меня не интересуют, в моей программе просто нет. В любой новости, которая с виду выглядит довольно неинтересно, можно найти зацепочку и сделать из нее почти сенсацию.
— В одном из романов Сомерсета Моэма героиня говорила: «Только мы, актеры, и существуем, театр — это единственная реальность».
— Это было в романе «Театр».
— Если перефразировать Моэма, то можно сказать, что телевидение — это единственная реальность и существуют только те, которые здесь работают. Вы расцениваете окружающий мир только как исходную информацию для программы новостей?
— Нет. Я считаю, что мир, который меня окружает, — реальный мир. А здесь мир, который мы все-таки видоизменяем. Так или иначе. Потому что, как бы мы ни пытались, мы все равно не можем быть абсолютно объективными и;очными.
— Почему?
— Потому что я сижу здесь, потому что я — не там, потому что истина — она у каждого своя, понимаете? Я, может быть, последняя инстанция при передаче чьего-то взгляда на событие. Реальность — она где-то там. И какая она, по-моему, никто не знает.
— То есть, если я правильно понимаю, один и тот же факт два журналиста в одной редакции подадут совершенно по-разному?
— Они могут подать его по-разному, но это не значит, что этот факт у одного журналиста будет выглядеть черным, а у другого — белым. Это исключено.
— Информация — это главный жанр на телевидении?
— Я считаю, что да. Потому что информация отражает ту реальность, в которой мы живем. Другой вопрос, как она ее отражает. Она — зеркало нашего мира. Иногда — кривое, иногда — чуть более прямое.
— Татьяна, какой, на Ваш взгляд, должна быть телевизионная ведущая? Я слышал, что прежде всего она должна быть сексуальной.
— Ну-у… Когда я сажусь в кадр вести новости, я об этом не думаю. Потому что сколько зрителей, столько и пристрастий, вкусов. Ориентироваться на какую-то одну категорию зрителей — это значит заведомо кого-то обидеть.
— Соответствуете ли Вы Вашему представлению об идеальной ведущей?
— Я могу ориентироваться только на свои впечатления, когда включаю телевизор и смотрю на своих коллег. Если мне этот человек симпатичен, если я понимаю, что он говорит, если я чувствую, что от него исходит какая-то положительная энергия, — значит, у него есть данные для того, чтобы выходить на общение с людьми. Мне неважно, какой у него нос, какого у него цвета глаза, какой у него овал лица, — я на это не обращаю внимания. Я обращаю на это внимание только в том случае, если мне неприятен взгляд ведущего, если я не понимаю, что он говорит, или мне просто неинтересно его слушать. Когда мне пишут зрители или звонят, скажем, по телефону и говорят: «А;наешь, у тебя вчера была такая кофточка! Где ты ее купила?», я прихожу в бешенство. Значит, человек на меня вчера смотрел как на какой-то предмет, на который было надето что-то эффектное. Значит, он абсолютно не реагировал, не воспринимал меня адекватно в моей профессии. Значит, я не справилась вчера со своей задачей.
— Может быть, сами виноваты? Может быть, слишком хорошая кофточка?
— Конечно, сама виновата.
— А Вы ощущаете себя популярной?
— Тут не стоит лукавить, я ведь лицо общественное. И конечно, как любой человек, который появляется достаточно часто на экране, я уже не принадлежу только себе. А;ыть популярным, узнаваемым — это, конечно, приятно. Потому что круг твоих знакомых и круг твоих друзей — он гораздо больше, чем у любого другого. И это главное. Ну, об отрицательных моментах можно и не говорить.
— Есть такой пафосный вопрос: «Кому было нужно, чтобы зажглась звезда Митковой?»
— Да, «если звезды зажигают…» Вы это имеете в виду? Да нет, просто время такое пришло. И мы, группа журналистов, которая появилась в эфире несколько лет назад, в;ачале 90-х, просто очень удачно вписались в то время. Скажем так (извините за пафосный ответ), время нас востребовало. Вот и все. Мы были профессионалами. Мы работали репортерами, специальными корреспондентами, редакторами… И пришло время, когда журналистам разрешили показывать не только ухо и быть не только «подставкой микрофона». Нам разрешили иметь свое лицо и;вой голос.
— В январе 1991 года Вы были первой журналисткой, которая позволила себе отказаться от чтения в эфире информации, оправдывающей кровопролитие в Вильнюсе. Вам было страшно это делать?
— В тот момент об этом никто не думал. Если Вам интересны чувства, которые я испытывала, то это, во-первых, чувство обиды за то, что произошло. Та вера в Горбачева и в демократию, которую мы сообща начали внедрять в общество, была в одну секунду просто разрушена. Это было очень обидно. Это могут понять люди, которые пережили цензуру, дикторы, которые были обязаны прочитать текст, несмотря на испытываемое отвращение. Я — журналист, который прошел через какие-то этапы и добился своего голоса в эфире. И когда ко мне пришел заместитель председателя и протянул написанную от руки бумажку с тем текстом… Меня оскорбили как профессионала и унизили просто как человека.
— Вас отстранили от эфира. Надолго?
— Навсегда.
— Как навсегда?
— Я была тогда не одна. Так совпало, что 13 января работала я. Мог работать кто-то из моих коллег. Они поступили бы точно так же. Следующие дни это и показали: им навязывали репортажи из Вильнюса, которые они отказывались давать в эфир, и с ними произошло то же самое, что и со мной, только неделей или двумя спустя. Нас всех отстранили от эфира, но не уволили. Это был хитрый, иезуитский ход. Нас оставили на зарплате, но работать не давали. Поэтому нам ничего не оставалось, кроме как подать через два месяца заявление об уходе.
За 20 лет на ТВ я видел тысячи женщин. Сотни из них были ведущими. И сколько несостоявшихся телезвезд ложится и встает с одной мечтой — стать знаменитыми! Тем удивительнее Татьяна Миткова. Ей удалось стать телезвездой в то время, когда это, в принципе, было уже невозможно. Телевидение перестало быть очередным чудом света, превратившись в арену политической борьбы. А из программ новостей действительно стало возможным узнать, что же происходит в мире.
— Наша программа называется «Сегодня», и говорить о том, что будет завтра или, тем более, через месяц, я не могу просто в силу названия. Если Вы обратили внимание, мы даже не говорим «завтра» или «вчера», мы стараемся называть дни недели или число, чтобы не выглядело смешно — сидя под табличкой «Сегодня», говорить «завтра».
— А какое сегодня число?
— Сегодня? 11 октября. Тут меня сбить очень трудно. Я знаю, что любое слово материально. Оно становится вдвойне материально, если вложить в него, скажем, чуть своей энергии. Я знаю, что любая информация касается какого-то конкретного человека. Я даже не знаю его имени, но я представляю, где он может в этот момент находиться, что он подумает или что он предпримет, услышав это.
— А какие у Вас отношения с ведущими новостей других каналов?
— Самые добрые. Вы тут упомянули «Театр» Моэма. Если продолжать аналогии, то того театрального закулисья, на которое Вы намекаете, у нас нет. Все-таки журналистская солидарность, журналистская корпоративность существует.
— Татьяна, как Вы считаете, может ли Ваша профессия так же оказаться не у дел, как профессия диктора, по прошествии пары десятилетий?
— Я это допускаю. Может быть, придумают машины, которые будут показывать и рассказывать электронным голосом новости. Может быть, все будет за кадром. Я, кстати, считаю, что это было бы здорово, потому что появление ведущего в кадре означает отсутствие изобразительного материала. Вы представляете, как здорово, когда любую новость можно проиллюстрировать! Поэтому, Миша, это прекрасно! Это гениальная идея!
— Ну что, принесут такую машину, скажут: «Спасибо, Таня, Вы можете заниматься работой редактора». Вы эту машину пустите на свое место?
— Конечно, пущу!
— Я не поверю никогда в жизни!
— Ну и зря! У меня профессия в руках — я журналист! Я;огу написать, могу взять интервью, могу сделать комментарий, могу поехать в «горячую» точку и так далее. И то, что я сниму, я принесу в этот аппарат, и он покажет. Честное слово! Вы знаете, как мы переживаем?! Как мы сидим с режиссером и ломаем голову: «Господи, я тут в кадре целую минуту! Зачем? Давайте что-нибудь придумаем». А когда мы не можем ничего придумать, то считаем это своим проколом.
— Ну, одно дело, когда Вы торчите в кадре дольше, чем нужно в репортаже, и другое дело, когда Вы сидите здесь. Зрителям-то нужна Миткова, а не машина!
— Им нужна Миткова, потому что так сложилось, потому что зритель консервативен… Новости сейчас выглядят таким образом: человек в кадре, потом сюжет, потом еще одна информация, устная. А мы можем сделать информационную программу, которая шла бы целый день: останутся те же новости, останутся те же журналисты. Просто они будут работать на месте событий, а не здесь, в;тудии.
— Подождите, а почему Вы думаете, что тот, кто сидит в студии, — исчезнет, а журналисты останутся? Может быть, там тоже будут машины?
— Нет, никогда. Ни одна машина не сможет осмыслить реальность.
— Татьяна, а Вам никогда не хотелось сделать что-нибудь большое и неинформационное? Я не знаю, о чем и в каком жанре, но большую программу, которая потом не устареет. Как говорят, «нетленку»?
— Боюсь, что тогда мне пришлось бы очень сильно меняться внутри профессии. Я думаю, что в том жанре и в той сфере, в которой я работаю, очень трудно создать «нетленку». Я бы, конечно, хотела как можно дольше быть зеркалом, которое отражает действительность. Мне бы очень хотелось иногда в этой действительности покопаться, потрогать ее руками. Все-таки моя работа ограничена возрастом и многими факторами, в том числе запасом энергии и нервных клеток. Я бы хотела, может быть, работать в жанре какого-то специального большого репортажа. То, что я безумно люблю и по чему я скучаю. Я — репортер, который должен быть на месте событий. Может быть, я когда-нибудь создам новый жанр — придумаю, как можно показать этот процесс так, чтобы он выглядел как произведение искусства. А здесь все очень компактно и спрессованно. Но и работать приходится, естественно, больше. Расслабляться некогда, абсолютно.
Дама, приятная во всех отношениях

1994, 2005