Первым делом самолёты

В старики мы душой не годимся.
В нас курсантская удаль бурлит.
Славным прошлым по праву гордимся
Но много дел у нас впереди.
К пятидесятилетнему юбилею
окончания училища лётчиков балашовцев выпуска 1963года.
Рассказ.
Вячеслав  Шуленин.
Предисловие.

            Рассказ посвящён 50 летию окончания училища лётчиков Балашовского Высшего военно-авиационного училища выпуска 1963 года. Из 134 выпускников двое стали космонавтами: Дважды Герой Советского Союза генерал-полковник Владимир Васильевич Ковалёнок и Герой Советского Союза полковник Вячеслав Дмитриевич Зудов. Доросли до заместителя командующего военно-транспортной авиации генерал-лейтенант Виктор Трапезников и до начальника штаба ВВС Приволжского военного округа генерал-лейтенант Константин Власинкевич. Четыре выпускника  стали генералами командирами авиационных дивизий, 18 полковников стали командирами авиационных полков, 40 выпускникам присвоено звание полковник на различных должностях. После увольнения из армии два выпускника стали членами Союза писателей, ещё двое получили звание Заслуженного пилота России, продолжая летать в гражданской авиации.
            Из сравнительно небольшого количества выпускников добрая половина вошла в когорту заслуженных людей, которые в совокупности могли бы стать не только гордостью Военно-воздушных сил и Вооружённых сил Российской Федерации, но и национальной гордостью Страны. Своими ратными  подвигами  и славными делами  они внесли ещё одну жемчужную крупицу в корону Величия нашей  Великой и прекрасной Родины.
            Персонажи рассказа носят имена и фамилии выпускников 1963 года. Автор заранее просит  извинения перед взыскательным читателем за несовпадение имён и событий,  это же не строгий бухгалтерский отчёт, автор воспользовался некоторой вольностью, допустимой в художественном произведении. Смягчающим вину обстоятельством может послужить то, что  содержание рассказа основано исключительно на реальных событиях, имевших место как в личной жизни персонажей, так и в романтике лётных будней. Это может подтвердить огромная армия уважаемых ветеранов и их замечательных боевых подруг, жизнь  которых, самым тесным образом была связана с описываемым периодом в истории прославленной Военно-транспортной авиации после 1963 года. 


Первым делом самолёты.

             В военной авиации по давней традиции два раза в месяц проводились, так называемые, парковые дни. Тогда лётчики вместе с инженерно-техническим составом выезжали на аэродром  и занимались техническим обслуживанием самолётов, а заодно и углублением знаний авиационной техники, что в наши дни, к глубокому сожалению, превратилось в нудное, чисто формальное, а нередко просто игнорируемое, мероприятие.  В один из таких парковых дней командир эскадрильи подполковник Корнев Юрий Павлович спланировал проверить у подчинённых и освежить в памяти знание противопожарной системы двигателя.
            Старший лейтенант Алексей Мамзелькин, считавший, что главное в лётном деле отличная техника пилотирования и безупречное знание задания на данный конкретный полёт, сосредоточенно смотрел на блестящий золотник с отходящими во все стороны многочисленными штуцерами. Самоуверенный лётчик, любивший говорить перед  ежегодными зачётами по знанию авиационной техники: «пять минут позора, и год спокойной жизни», на сей раз чувствовал себя явно, как не в своей тарелке. Он словно пытался проникнуть взглядом во внутренние лабиринты металлического корпуса, чтобы правильно ответить на «каверзную вводную», заданную командиром эскадрильи. От обычной самоуверенности не осталось и следа, на лице появилось выражение растерянности. Требовательный, но справедливый Корнев вполне мог отстранить и от полётов. Худшего наказания для  самозабвенно любящего летать пилота трудно придумать. Однако, «судьба Мамзелькина хранила», бесшабашному, весёлому пилоту опять крупно повезло, в самый критический момент, когда, казалось, что вот-вот должен  прозвучать неизбежный, суровый приговор, неожиданно подошёл дежурный по стоянке и громко сообщил:
            - Товарищ подполковник, вас командир полка вызывает!
            Отходя от самолёта, подполковник Корнев слышал, как пилоты наперебой обсуждали варианты ответов на заданную вводную, он пока ещё не знал, что не так давно подчинённые за глаза его окрестили «буквоедом». Услышал он облегчённый вздох Мамзелькина и негромко сказанную им фразу: «Ну и вопросики командир подкидывает».
               
            Мамзелькина в полку любили за весёлый, общительный характер. Летал он превосходно, можно даже сказать мастерски, однако широкую популярность среди личного состава он завоевал не столько высоким профессиональным мастерством, сколько уморительной притчей. Все от рядового механика до офицеров полкового звена знали, что он родом из подмосковной Шатуры. при каждом удобном случае он любил расхваливать свой любимый город на все лады, при этом почему-то всегда нелестно отзывался о Москве. Казалось, что наша прекрасная столица чем-то провинилась перед ним и перед мало кому известным, крошечным по сравнению с Белокаменной, его родным уютным городком. Расположенная в Мещерской низине, Шатура была окружена многочисленными красивыми озёрами и пышными подмосковными лесами. С высоты полёта она чем-то напоминала живописную Карелию, про которую поэты и композиторы сложили чудесную, незабываемую песню.
          Однажды в курилке, когда завязался разговор на излюбленную тему, зловредный, наземный технарь Шурик Лосев с оттенком ехидства спросил:
          - А где находится эта твоя Шатура?
           Лосева за его скользкий и вредный характер в полку недолюбливали и называли просто Шуриком. Уловив недобрую интонацию в адрес своего города, Мамзелькин к удовольствию и под громкий хохот собравшихся в курилке, отбрил технаря  по полной.  Лёшка сногсшибательной интонацией Крамарова с простодушным возмущением и с неописуемым восторгом собственного превосходства, точь в точь, как в кинофильме Джентльмены удачи, воскликнул :
          -Во, даёт! Деревня!... Да под ней Москва стоит!.
          Эта весёлая байка мгновенно разнеслась среди всего личного состава авиационного полка и далеко за его пределами
          На старшего лейтенанта ушло представление в штаб на присвоение очередного воинского звания капитан. Если бы «буквоеда» ни вызвал командир полка, то неизвестно чем закончился бы неприятный эпизод. Представление на очередное воинское звание въедливые штабники могли бы и попридержать. Когда строгий Корнев сел в Уазик и захлопнул дверцу, у будущего капитана на лице выражение уныния сменилось весёлой, жизнерадостной улыбкой. Поникшие было плечи, снова расправились, грудь стала колесом, неугомонная душа пустилась в пляс. Волей счастливого случая острый момент, грозивший обернуться серьёзными неприятностями, благополучно миновал, гроза прошла стороной. Казалось, что неунывающего лётчика с чистой и светлой душой  оберегал сам Всевышний.
            Из аэропортов и военных аэродромов Московского аэроузла воздушная трасса на восток проходила над Шатурским районом. Взору пилотов, которым доводилось хоть однажды пролететь по этому маршруту в яркий солнечный день при видимости «миллион на миллион», открывалась изумительная панорама с разбросанными на обширной территории чашами голубых озёр, живописно окаймлённых густой сочной зеленью кустарников. Удивительное, чарующее глаз великолепие неповторимой земной красоты, широко и привольно раскинувшееся  на  просторах шатурской мещеры, можно увидеть и по-настоящему оценить только с высоты полёта.  Маленькие деревеньки, разбросанные среди обширных, лесных массивов, были едва различимы. Они напоминали картинки в книжках с детскими сказками и выглядели очень уютными, почти игрушечными. Мамзелькину при безоблачной погоде среди множества крошечных деревень удалось  рассмотреть и сфотографировать свою Малую Родину, небольшой посёлок  Северная Грива, расположенный на территории Шатурского района.  Русский писатель и философ Иван Александрович Ильин в своё время говорил: «Природный пейзаж России формирует характер и культуру  русского человека». Наш пилот был прямым доказательством мудрого, философского изречения, ему действительно было чем гордиться. Сердце Родины, большая, Белокаменная, всеми любимая Москва не могла бы сравниться с душевной теплотой, навеваемой ласковой Подмосковной  природой его Малой Родины.
            Философы утверждают, что просто так, само по себе в жизни ничего не возникает. Каждому яркому явлению, привлекающему  общественное внимание даже небольшой группы людей, обязательно должны предшествовать причинно-следственные связи. Для появления на свет мамзелькинской забавной притчи имелись более, чем глубокие обоснования.   
            Однополчане долгое время ломали голову, для них оставалось загадкой, почему, когда речь заходила о Москве, особенно, когда раздавались восторженные дифирамбы о Столице,  Лёшка   заводился  с полуоборота: «Подумаешь Москва, это не город, а сплошная автомобильная пробка, и народу там не протолкнуться. Вот Шатура, это да!».  У многих лётчиков полка старшего возраста, не один раз пролетавших над Шатурой, складывалось твёрдое, ошибочное мнение, что великолепные, поистине сказочные, природные пейзажи были  главной причиной, по которой Мамзелькин ревновал Шатуру к Москве. Однако бывшие однокурсники, хорошо знавшие его ещё с курсантской поры, ставили под сомнение это, лишь на первый взгляд казавшееся логически незыблемым предположение. Было совершенно очевидно,  что оно никак не вязалось с  весёлым, общительным   характером и неунывающей душой пилота. Зацикливаться на статическом созерцании земной красоты даже при всём её великолепии, по определению, он никак не мог, для него это было бы слишком прозаично.  Более прозорливые друзья  подозревали, что истинная причина кроется  в чём-то другом, однако,  по-настоящему понять, в чём тут дело, никто не мог. Пролить свет на загадочное состояние души однополчанина мог бы его лучший друг курсантской поры Валера Чепраков, но по окончании училища,  по распределению неразлучные друзья попали служить в гарнизоны, расположенные друг от друга за тысячи километров, в разных концах нашей необъятной страны. 
            Волей счастливого случая, назревающие служебные неприятности, как грозовые облака на небе, в очередной раз  обошли стороной благополучного Мамзелькина. В такие радужные,  моменты он любил предаваться лирическим воспоминаниям из всё дальше отдаляющейся ветреной молодости. Не прошло и нескольких месяцев, после окончания училища, как волей судьбы оба друга, два красавца  лейтенанта снова оказались вместе. Они одновременно получили отпуск и приехали домой,  Валера Чепраков в Москву к родителям, которые жили в Матвеевском, а Лёшка Мамзелькин в свою Шатуру. Расстояние в два часа езды на электричке не мешало им большую часть отпуска проводить вместе. Судьба есть судьба, говорят, её не обойдёшь и не объедешь. Возможно, кто-то из читателей уже догадался, что впереди пойдёт речь о прекрасной представительнице слабого пола. О том, что Москва отобрала у Лёшки любимую девушку, знал лишь только он, да ещё, наверное, только Бог. Обиду от неразделённой любви, влюбившийся с первого взгляда, как простой мальчуган, он таил глубоко в себе. Даже сама виновница появления на свет мамзелькинской весёлой притчи красавица, москвичка, студентка московского экономико-статистического института Даша Кочкарёва ни слухом, ни духом ничего не ведала о переживаниях безответно, бес памяти влюблённого в неё  пилота.   Без романтического очарования  красотой юной девчонки, военный лётчик, посвятивший свою жизнь железным самолётам и перед каждым вылетом руливший по грубым, шершавым плитам бетонной рулёжки, вряд ли мог придумать крылатое выражение, неизменно вызывающее улыбку у каждого, кому доводилось его  услышать.   
            Впервые он увидел Дашу, будучи в отпуске в Москве на дне рождения у своего друга  Валеры Чепракова. Она  была не одна, с каким-то приятной внешности парнем, парочка о чём-то непринуждённо болтала и заливалась весёлым смехом. Нетрудно было догадаться, что девчонка влюблена, счастливая улыбка  сияла у неё на лице как у себя дома. В компании гуляющей молодёжи не заметить её было просто невозможно, могло даже показаться, что не у Валерки, а это у неё день рождения. Девчонка была счастлива, и было больше всего удивительно то, что те, кто находился  рядом с ней, чувствовали себя не мене счастливыми. Её душа словно материализовала окружающим слова замечательной популярной песни «люди, я желаю счастья вам», «если счастлив сам, счастьем поделись с другим». В тот же вечер он узнал, что на день рождения её пригласила Оля, Валеркина девчонка, ставшая впоследствии его женой. Лёшке, как ему тогда казалось, посчастливилось встретиться с весёлой жизнерадостной студенткой коротким взглядом, в котором он успел прочесть целую гамму самых разных оттенков. Один из них, самый первый, запал ему  до самой глубины души. Короткий, длившийся какую-то долю секунду промелькнувший, почти детский испуг расшалившейся школьницы запомнился ему на долгие, долгие годы. Было ясно, как божий день, что непроизвольно вырвавшийся наружу светлый, искренний порыв сердечка юной девушки предназначался именно ему, а не тому парню, который находился с ней рядом. У Лёшки от радости голова пошла кругом,  он не умом, а сердцем понял, что такое, редкой красоты, изумительное явление это подарок судьбы. Интуиция подсказывала, что такой счастливый миг может больше никогда не повторится в его жизни, но об этом даже не хотелось думать. Шальные мысли подхватили его и понесли как на крыльях: если бы она выбрала его, то он сразу бы стал счастливей и богаче «всех принцев и всех королей». Столь прекрасных и жизнерадостных глаз  ему ещё не приходилось встречать. Он сразу почувствовал, что безнадёжно тонет в них, как в колдовском озере, и тут же со всей прямотой русского офицера  решил, что намерен бороться за своё счастье, чего бы это ему ни стоило. «Я буду её на руках носить и оберегать, как зеницу ока» - поспешил он дать самому себе опрометчивую клятву. Огорчение несчастного пилота никакими словами невозможно  было описать, к концу вечера, когда его охватило глубокое разочарование, и он впал в депрессию. В несчастную хмельную головушку пришло трезвое прозрение, у таких, как он, запрограммированного счастья не бывает,
            Даша быстро взяла себя в руки, она тоже решила, во что бы тони стало беречь своё счастье, «от добра добро ищут только жадные и глупые». Она заметила, что мимолётно понравившийся красивый парень пытается  пригласить её на танец, и была начеку. Едва он приближался, как она увлекала своего кавалера в толпу танцующих, а Лёшку, как холодным душем окатывала насмешливой улыбкой. «За что, - недоумевал он,- я же ничего плохого ей не сделал». Один раз ему показалось, что она даже показала ему язык. Но это уже было слишком, такого женского коварства он от неё никак не ожидал, она бессовестно насмехалась над возвышенным, глубоко искренним полётом его души. Вконец раздосадованный лейтенант понял, что терпит сокрушительное поражение. Попранная мужская гордость, наконец, забурлила и побудила к необдуманным, решительным действиям. У него хватило сил и остатков  трезвого ума бросить ей подчёркнуто безразличный взгляд, хотелось состроить ей какую-нибудь оскорбительную рожицу, но это было бы ниже его достоинства. Он подошёл к столу, хлопнул подряд две рюмки водки, потом ещё и ещё. Ему ничего не оставалось делать, как утопить своё горе в вине. В тот вечер он, как никогда, сильно напился.
            Наутро голова так сильно болела, что, казалось, вот-вот она расколется на части. Пребывать долгое время в подавленном состоянии в силу своего характера он никак не мог и принялся спасать положение далеко не самым лучшим образом:  «Пацанка, детский сад, сопля московская, ей бы ещё в куклы играть, а она уже в институте учится». Но внутренний голос  тут же, не скрывая недовольства,  возразил: «Что тут плохого, умная, красивая девчонка», «Добавь ещё спортсменка, комсомолка, и ещё какую-нибудь фигню. И что я в ней  хорошего нашёл, пигалица какая-то». На сей раз возмущённый  внутренний голос нанёс ему крепкий, довольно ощутимый удар по пьяной голове: «Балбес, прекрати немедленно, ты, случаем, перед отпуском, когда спускался из кабины самолёта по стремянке, ни грохнулся башкой о бетонку. Ты же положил на неё глаз, потомучто она очень красива». Сдаваться не хотелось: «Подумаешь москвичка, тонкая, как спичка». Внутренний голос ещё сильнее возмутился: «Как тебе не стыдно врать, у неё хорошая, стройная фигура,  немедленно перед ней извинись». «Ещё чего не хватало».   «Ну, смотри, тебя сам  Бог накажет, если будешь впускать в  свою гнилую голову плохие мысли про хорошую, красивую девушку только за то, что она влюблена в другого парня. Ещё называется, русский офицер. Ты должен ей сказать спасибо только за то, что она живёт на земле». «Да отстань ты от меня». Отделаться от внутреннего голоса можно было,  но убежать от самого себя ещё никому не удавалось. Он бесцеремонно разбудил безмятежно спящего друга.
            - Валера, ты попроси, чтобы твоя Оля поподробнее узнала про эту девчонку.
            - Ты что, с ума сошёл, она меня и так к каждой курице ревнует. Я только знаю, что зовут её Даша, она и Оля, неразлучные подруги, они вместе учатся на одном курсе в МЭСИ.
            - А что за парень с ней был
            - Не знаю
            - Послушай, у нас же скоро отпуск кончается, я хотел бы увидеть её напоследок и поговорить с ней, помоги мне.
            - Отстань, дай ещё хоть немного поспать. Помнишь песню: «В любви надо действовать смело, задачи решать самому…»
            Валерка бессвязно пробормотал ещё какие-то слова, перевернулся на другой бок и  снова стал  безмятежно похрапывать, оставив Лёшку один на один с его расстроенными чувствами.
            - Тоже мне, ещё друг называется.
            Снова стали наплывать эпизоды минувшего весёлого дня рождения, одна Валеркина  Оля не разделяла общего веселья, она даже выглядела надутой. Поначалу ей уж очень хотелось похвалиться перед однокурсницами своим красивым парнем. А теперь, кажется, она в душе не раз пожалела, что пригласила много подружек, каждая из которых подчёркнуто важно поздравляла его с днём рождения. Девчонки вручали какой-нибудь пустяшный подарок, какой могли себе позволить бедные студентки, но при этом все они бессовестно целовали её Валерку. Толька одна Даша не стала его целовать, она вручила подарок, а поцеловала свою лучшую подругу со словами:
            - У тебя очень красивый парень.
            Лицо у Оли просветлело, она, наконец, заулыбалась и радостно ответила:
            - У тебя не хуже.
            С этого момента  никогда неунывающий Лёшка почувствовал, что у него окончательно испортилось настроение. Смелый, отважный пилот из-за какой-то каверзной студентки стал похож на бедного, несчастного, обиженного ребёнка. Он  остался один на один с горечью неразделённой любви, крепкие стены нерушимой крепости мужского самолюбия зашатались и рассыпались, как карточный домик. Справедливости ради следует отметить, что злиться по-настоящему Мамзелькин не умел и не научился этому до самой глубокой старости. Возможно, поэтому судьба очень часто  благоволила ему. Придумать более гневную притчу  в адрес Москвы, отобравшей у него любимую девушку, у него не получилось. Кроме того, как-то само собой, непроизвольно возвысилась его родная, любимая Шатура.  Тогда даже внутренний голос неожиданно поддержал его: «Вот это правильно, сочиняй про Москву что хочешь, ругай её сколько угодно, от этого никому не холодно, не жарко. Только мэр города Сергей Семёнович Собянин, неузнаваемо преобразивший и продолжающий преображать Столицу нашей Родины, чтобы она стала самой лучшей в мире,  может возмутиться. Но он никогда и ничего не захочет слышать и знать про какого-то там Мамзелькина из какой-то там мизерной по сравнению с Москвой Шатуры». «Ну, ты полегче,  Шатура возникла не на перепутье торговых путей, не как военная крепость, это  город тружеников, здесь на заре молодой Советской республики с нуля, на голом месте, на торфяных болотах была построена одна из первых в стране, тепловая  электростанция. В конце концов, в этом городе и я родился».
            Радуясь тому, что последнее слово в споре осталось за ним, а ещё в большей степени   от того, что грозящая неприятность обошла стороной, старший лейтенант, не хотел думать о грустном. Он влюблённо смотрел в голубое небо, в плывущие по нему белые облака, которые он точно знал, ждали его как настоящие друзья. Опьянённый радостью, бесшабашный пилот сделал неосторожный шаг и едва не свалился с высокой стремянки.               
            
            У бесконфликтного, легко прощающего мелкие обиды, Лёшки практически не было врагов. Но его популярности в полку и всеобщему уважению завидовал ядовитой чёрной завистью замполит эскадрильи Келпер, к которому за его безостановочную,  зачастую беспредметную говорильню прилипло прозвище «Говорящая голова». Выдавая желаемое за действительное, он периодически говорил, что командование  рассматривает вопрос о назначении его замполитом полка в какой-то, пока ещё неназванный гарнизон.
             За глаза люди подсмеивались над ним, но в открытую сказать не осмеливались, власть, есть власть.  Двуликие  подхалимы, глубоко пряча скрытую издевку, говорили ему, чтобы он и о них не забывал, когда станет большим начальником. Такое беспредметное, ничем не подтверждённое  пророчество  его куриными мозгами  воспринималось  за чистую монету, сладко  тешило убогое самолюбие.  Он не понимал, что напыщенной важностью походил на глупого и смешного индюка. Пока желаемого приказа о повышении  не пришло, он пустился в ещё более глупую крайность, и начал всех убеждать, что непременно станет генералом.  Пустым хвастовством мечтательный карьерист достал даже безвредного Мамзелькина, который как-то в сердцах произнёс: «Эскадрилья без замполита, что деревня без дурака».  Когда эта очередная, родившаяся не на пустом месте, притча дошла до ушей Келпера, тот пришёл в неописуемую, тихую ярость и стал мучительно размышлять о мести, чего-чего, а злопамятности ему было не занимать.
            В один из очередных парковых дней, Мамзелькин засучив рукава комбинезона по самый локоть, в ведре с керосином старательно промывал ершом  детали разобранного гидроусилителя.
            - Мамзелькин, ты так пропитаешься керосином, что потом сто лет в гробу не сгниёшь, - подковырнул замполит.
            Но убийственный ответ не заставил себя долго ждать:
             - Товарищ майор, а когда вы умрёте, у вас в гробу язык ещё три дня будет болтаться.
            Уязвлённый, явно проигрывающий, Келпер, чтобы как-то сохранить пошатнувшиеся позиции, попытался последнее слово оставить за собой:
             - Мамзелькин, что же вы так детали разбросали, неровён час, при сборке можете что-нибудь перепутать.  Разве можно на рабочем месте такой беспорядок разводить?
             - Вам легче, вы рот закрыли и рабочее место убрали.
            
              Корнев улыбнулся набежавшим мыслям, но тут же стал думать о причине внезапного вызова. В душе он немного досадовал на то, что его оторвали от проведения занятий, которые  входили в личный план учебно-боевой подготовки вверенного ему личного состава. Командир полка полковник  Матюхин Пётр Николаевич, строгий, педантичный, как правило, державший подчинённых на положенной военной субординацией дистанции, встретил командира эскадрильи с несвойственным ему оттенком лёгкой фамильярности.
         - Присаживайся Юрий Павлович и запиши вопросы, по которым  подробно доложишь мне к исходу дня. По тону командира полка, по тому, как назвал его по имени отчеству, Юрий Павлович  почувствовал, что впереди предстоит что-то очень важное и очень ответственное. Интуиция его не обманула.
            - Из штаба объединения едет комиссия во главе с генералом Трапезниковым Виктором Константиновичем, цель: проверка боевой готовности полка. Основное внимание будет акцентировано на боевой подготовке твоей молодёжной эскадрильи. Скажи своим, что всякие  отпуска и командировки для них отменяются, в оставшееся время всем составом эскадрильи в ночное время сделайте несколько тренировочных вылетов. Предупреди личный состав, чтобы не расслаблялись, чтобы до окончания проверки никаких грибов ни каких рыбалок, пусть дома с детишками играют. Я знаю Трапезникова, он наверняка поднимет нас по тревоге в самое неудобное время. Справку-доклад подготовь по установленной форме.
            Командир эскадрильи хотел сказать: «Я тоже знаю этого буквоеда Трапезникова», но вовремя спохватился и промолчал. Несколько лет совместной службы с генералом, который в то время был ещё подполковником, не были ровными и гладкими. Корнев сразу бы не ответил на вопрос, что его больше взволновало – известие о серьёзном экзамене на боевую зрелость или предстоящая личная встреча с бывшим не очень удобным сослуживцем. После окончания училища лейтенанты, которые попали в эскадрилью под командованием  придирчивого Трапезникова, на полном серьёзе говорили, что с самого начала службы им ужасно не повезло. Многие считали, что строгий, дотошный командир перегибал палку, он требовал от пилотов досконального знания авиационной техники, на которой они летали.  Кому-то казалось, что ему доставляло удовольствие каверзными вопросами по техническим тонкостям в особых случаях полёта ставить в неловкое положение подчинённых. Зелёные, совсем юные лейтенанты считали, что он занимается самолюбованием и скоропалительно окрестили его «буквоедом». Они не сразу поняли, что Виктор Константинович ставил своей задачей добиться от подчинённых скрупулёзного знания самолётных систем и агрегатов. Ему хотелось, чтобы лётчики были высококлассными хозяевами, а не заложниками сложной авиационной техники, которая имела свойство иногда отказывать. Всякий отказ был жёстким экзаменом на проверку знаний, на умение быстро, безошибочно оценить ситуацию и принять единственно правильное решение, от которого зависела жизнь экипажа и сохранность дорогостоящего самолёта.
            Благодаря этому первоначальное мнение о Трапезникове постепенно стало приобретать оттенки уважения  и доброжелания, потомучто ещё одну, не менее важную задачу ставил перед собой целеустремлённый командир. Он хотел как можно быстрее в минимально короткий срок подготовить молодых пилотов к полётам в сложных метеоусловиях, чтобы они не рисковали при уходе на запасной аэродром с ограниченным остатком топлива. Капризная, прибалтийская погода нередко преподносила непрогнозируемые сюрпризы с низкой облачностью и плохой видимостью. Такой подход к лётной подготовке пылкие молодые сердца воспринимали с особой благодарностью. Стремление каждого лётчика добиться совершенства в технике пилотирования в сложных погодных условиях «при первом минимуме» совпадало с замыслом командира эскадрильи. По мере созревания стали пробиваться первые, осознанные ростки уважения к «буквоеду»,  в сознании происходила переоценка ценностей. Но окончательное, зрелое,  понимание, что за непримиримостью к недостаткам, за жёсткой, справедливой требовательностью командира скрывается большое человеческое сердце приходило позже. Он не терпел фальши и позёрства, не шёл на компромиссы, не давал расслабляться, не допускал благодушия и самоуспокоенности, которые были не допустимы в лётной практике, потому что являли собой невидимую и благодатную почву для «неожиданных» предпосылок к лётным происшествиям. В отличие от первоначального, поверхностного представления о нём в процессе дальнейшей, сложной, связанной с повышенным риском, лётной работы в недрах души горячо влюблённых в небо, молодых парней выкристаллизовывалось не конъюнктурное, а глубоко искреннее уважение к Виктору Константиновичу. Адекватная оценка его командирских качеств, как неизбежность, становилась твёрдым убеждением. Юрий Корнев не был исключением, как и все, к такому умозаключению он пришёл через тернии обид со значительной задержкой. Однако в силу возникших в воздухе, опасных непредвиденных обстоятельств, произошло это гораздо быстрей, чем того можно было ожидать.
            Мало кому было известно, что отец Виктора во время  Великой Отечественной войны летал в одном звене с прославленным советским лётчиком Александром Ивановичем Покрышкиным, трижды Героем Советского Союза. Старший Трапезников участвовал и в войне в Корее, где судьба свела его с другим прославленным лётчиком, ставшим легендой советской авиации Иваном Никитичем Кожедубом, также трижды Героем Советского Союза. В послевоенные годы Константин Васильевич до того, как уйти  на пенсию занимал должность начальника штаба истребительной дивизии в авиации ПВО Московского военного округа. Сам Виктор об этом умалчивал, чтобы не думали, что своими успехами обязан заслугам отца. Он предпочитал пробивать себе дорогу и завоёвывать место под солнцем исключительно самостоятельно, своим упорным трудом.
            Благодаря огромному желанию летать, благодаря настойчивости и целеустремлённости, Виктор быстрее всех однокурсников продвигался по служебной лестнице. Вскоре в полк пришла разнарядка на поступление в военно-воздушную   Академию имени Юрия Алексеевича Гагарина. Командование полка единодушно на эту вакансию выдвинуло Трапезникова. Чтобы наверняка использовать представившийся счастливый шанс, успешный лётчик, не обращая внимания на скептические приколы сослуживцев, нанял репетитора. Через три года, после окончания  Академии  он прибыл в полк на должность командира эскадрильи. Вот тогда-то судьба свела с ним молодого Юрия Корнева.
            Биография Трапезникова была бы неполной, если не упомянуть неординарный эпизод, который мог бы поставить крест на его будущей карьере в самом начале при поступлении в лётное училище. В программу прохождения медицинской комиссии входило испытание в барокамере, в которую запускали по три человека. Лицо каждого абитуриента было видно в отдельный иллюминатор. На откидных столиках  перед каждым лежала кислородная маска, но пользоваться ей разрешалось лишь в крайних случаях, при ухудшении самочувствия. Испытание сводилось к  подъёму на высоту пять тысяч метров, затем в течение десяти минут выдерживалась площадка, а потом начинался спуск. Для связи с внешней средой на шею пристёгивались ларингофоны. Снаружи с плохо скрываемым страхом на лице  за ними наблюдал капитан Шмелёв. Его трусливость  никак не вызывала к нему уважения. Он суетливо мелькал перед иллюминаторами и по СПУ (самолётному переговорному устройству) бес конца спрашивал: «Как самочувствие? Как самочувствие?...». Прежде, чем началось снижении, он настолько надоел этим вопросом и своей испуганной физиономией, что кто-то из троих не выдержал и сказал: «Не бзди, прорвёмся!». Капитан испуганно отшатнулся от иллюминатора, его оторопь взяла от неслыханной, дерзости, граничащей с хулиганством. Такой нахальной выходки  со стороны пацанов молокососов в его практике никогда не было. От негодования у него глаза полезли на лоб, на какое-то время он даже потерял дар речи и уже не спрашивал: «Как самочувствие?» А сразу, как только три шалопая вышли из барокамеры, он повёл их к начальнику приёмника майору Лёвину.
            Майор Лёвин, фронтовик, был очень строг, но справедлив, разгильдяйства он не терпел. Но тут был особый случай, он хорошо знал капитана Шмелёва и особых симпатий к нему не испытывал, если ни сказать большего. В душе он был даже немного рад, что сопливые, семнадцатилетние мальчишки сходу раскусили труса.  Однако, для порядка, тут же в присутствии капитана он  строго спросил: «Кто сказал, не бзди прорвёмся? Если не сознаетесь, все трое будете немедленно  отчислены, сегодня же получите в руки документы!». В голосе прозвучали неподдельные жёсткие нотки. Но страшная угроза, как и следовало ожидать, не возымела должного действия. Все трое словно воды в рот набрали и застыли с каменными, непроницаемыми физиономиями. Выдержав затяжную паузу, Лёвин понял, что ответа не дождаться. Предусмотрительно отведя Шмелёва в сторону, он  негромко сказал ему, что с такими характерами люди в армии нужны. Если они сказали, что прорвутся, значит, прорвутся и тут же громко во весь голос, чтобы слышали разгильдяи, отдал распоряжение капитану Абову: «Николай Васильевич, всех троих на три дня на кухню, чтобы с утра до вечера чистили картошку».
            В ожидании исполнения прозвучавшего приговора хулиганы переживали страшно. Похоже, они находились на грани отчаяния.  Выражение тоски и уныния на их лицах наглядно говорило само за себя, но «сдавать» своего опрометчивого смельчака они так и не пошли. К счастью, волею судьбы их переживания продлились недолго. Уже на  следующий день пребывающие в тяжёлом, удручающем неведении, абитуриенты воспрянули духом, получив команду готовиться к очередному экзамену. Они от бурной радости под грохот кастрюль и сковородок устроили что-то, похожее на туземный танец. Отчего дремавший дежурный по кухне прапорщик испуганно вскочил со стула. Придя в себя, он беззлобно пробурчал: «Вот паразиты! У них, что не день, то революция. Весело жить будут!»
                Тогдашние курсанты эту дерзкую выходку приписывали «Трапу», но он клялся и божился, что не говорил этого. И  даже через многие годы, до памятной встречи, посвящённой пятидесятилетию окончания училища, для однокурсников, поседевших дедов от майоров до генералов осталась неразгаданной тайной.
.               Об этом случае поползла молва после одного из «голубых огоньков», которые в ту пору было модно устраивать в каждом авиационном полку. Гуляли, как правило, с субботы на воскресенье шумно и весело, с песнями и танцами. Веселье длилось почти до самого утра. Несколько выпитых рюмок развязывали языки, за столиками рассказывали самые разные истории.              О курьёзном случае с Трапезниковым заговорили в кулуарах уже после убытия его к новому месту службы. Казалось бы, принципиальному, строгому командиру, доставившему подчинённым достаточно много неприятных служебных моментов, этот крайне несерьёзный эпизод не будет способствовать укреплению авторитета и может навредить в перспективе дальнейшего служебного роста, потомучто он стал достоянием широкой гласности. Разгильдяйский поступок наверняка станет известен и на новом месте службы. Однако, через призму времени, вопреки предполагаемому мстительному злословию, в душе настоящих парней появились дополнительные оттенки симпатий и уважения. За здоровье бывшего командира произносились громкие, хвалебные тосты. Происходило всё, как в стихотворении истинно русского поэта Фёдора Тютчева:
Умом Россию не понять,
           Аршином общим не измерить.
У ней особенная стать,
В Россию надо верить!
            Эта быстро распространившаяся история, как это всегда бывает, обрастала преувеличенными эмоциональными домыслами и подробностями. Она как бы приблизила, протянула тонкие, душевные нити к уже занимавшему высокую должность, командиру. Однополчане пересказывали эту быль с особым удовольствием и даже с некоторой гордостью. И,  если кто-то вдруг высказывал сомнение: «Может быть, и не он сказал эти слова», то этот скептик или пессимист сразу же получал дружный отпор.
            На огоньках часто вспоминали и капитана Алексея Михайловича Мамзелькина, судьба будто избрала его, чтобы о нём не прерывалась весёлая молва. По боевому расчёту в составе его экипажа волей случая оказались огненно рыжий бортовой техник старший лейтенант Юрий Филимошин и наземный техник одессит старший лейтенант Владимир Кардаш. Одессита хлебом не корми, только дай кого нибудь сразить прикольной шуткой, ему было достаточно нескольких минут, чтобы поставить собеседника в неловкое положение. В то время прикольная шутка называлась несколько иначе, одним словом «купить». На этом хитром слове попался тщеславный, завистливый замполит, которому не давала покоя чужая популярность. Однажды он даже поспорил с Кардашом, что за десять, пятнадцать минут, пока они идут к штабу, одессит не сумеет  блеснуть своим талантом. Пари было принято, хитрый наземный техник сумел скрыть сразу же забурлившее в нём предвкушение торжества победителя. От радости он восторженно описывал красоты родной Одессы и даже чуть не запел популярную песню о городе у Чёрного моря. Замполит напротив, чтобы не попасться на крючок,  старался хранить упорное молчание, но справедливости ради, надо отметить, что какие-то слова он всё-таки сказал о предстоящей политинформации.
            - Ну, вот мы и пришли, - предвкушая  выигрыш в споре, произнёс Келпер, - но ты меня так и не «купил».
            - А зачем мне такое дерьмо покупать.
            Если б видел кто в тот момент бедного замполита, то содрогнулся бы от ужаса. Тот в ответ не мог вымолвить ни слова, а от злости засветился, как фосфорная рыба. Мамзелькин за плохое воспитание подчинённых получил выговор. Но это было не единственное взыскание не за себя, а за подчинённых, которых у него всего-то было с гулькин нос. После этого случая командир эскадрильи Юрий Павлович Корнев про себя думал поскорее бы этот потешный экипаж отправить в отпуск, до которого по графику оставалось совсем немного времени, он словно предчувствовал, что эти ребята могут ещё преподнести какой нибудь сюрприз, и, как в воду глядел.  Перед самым отпуском невезучего  Мамзелькина снова подвели под монастырь его дорогие подчинённые. На сей раз объектом насмешки одессита стал упомянутый выше огненно рыжий бортовой техник Юра Филимошин. Володя Кардаш словно пытался насладиться впрок своим блистательным талантом, он понимал, что в его родной Одессе особенно не разгуляешься, там таких, как он, мастеров прикольных шуток пруд пруди. На их фоне он выглядел бы не так ярко, как среди однополчан.  Несмотря на солидный возраст, борттехник, как мальчишка обижался, когда его называли рыжим, видимо его в детстве много дразнили безжалостные ребятишки, и это наложило негативный отпечаток на его характер. Такого  легко уязвимого объекта для Кардаша трудно было придумать.
            - Юра, а ты откуда родом?
            - Я же тебе не один раз говорил, что я с Урала из города Кушва, что неподалёку от Нижнего Тагила, - не улавливая подвоха, простодушно объяснял Филимошин.
            - А я думал, что ты грузин.
            - Это почему?
            - Настоящий грузин должен быть рыжий.
            Не ожидавший такого коварства, борттехник замкнулся в себе и до конца дня ходил мрачнее тучи, сосредоточенно о чём-то думая, и он придумал, как проучить обидчика. На другой день как бы между прочим он спросил:
            - Володя, а ты на чём поедешь в отпуск, на поезде или полетишь на самолёте?
            - Самолёты мне надоели на работе, то ли дело на поезде, там можно и в ресторане посидеть и, если повезёт, с хорошенькой попутчицей или проводницей познакомиться…
            Самовлюблённый одессит ещё  продолжал самозабвенно, как звонкий соловей, разглагольствовать по поводу преимуществ железнодорожного транспорта, но Юра уже его не слушал, он снисходительно позволил ничего не подозревающему Кардашу наслаждаться собственной болтовнёй и только после этого нанёс  ему умопомрачительный удар:
            - Володя, знаешь, а раньше дерьмо на тачке возили.
            Это было что-то похожее на удар в солнечное сплетение, одессит на полуслове остановился  и разинутым ртом  стал ловить воздух.
            - А ты…, а ты… вождь краснокожих!!!
            Находящиеся поблизости офицеры от смеха схватились за животы. Но Юре было не до смеха, от обиды, вынашиваемой в течение целых суток, не на шутку рассвирепев, со словами: «Ах ты, паршивая одесская медуза!» он ринулся на Кардаша, намереваясь  проучить его на кулаках. Неизвестно чем закончилась бы эта стычка, если бы вдали не показались командир и инженер эскадрильи с проверкой хода проведения паркового дня. От проверяющих не ускользнуло  странное поведение техников потешного экипажа.
           - Мамзелькин, что у тебя творится в экипаже? - спросил Корнев
           Не зная, что сказать Лёшка брякнул невпопад первое, что пришло в голову: 
           - Это они делают физкультурную разминку.
           - А что они матом орут на весь аэродром? - вмешался в разговор инженер.
           На этот вопрос не нашлось ответа. Мамзелькин получил ещё один выговор за низкую дисциплину в экипаже, но он не унывал, сбылась его мечта, он в отпуск поедет в звании капитана. Если бы эти курьёзные моменты произошли чуть раньше, то кадровики представление на присвоение очередного воинского звания с двумя взысканиями ни за что, ни за какие коврижки не пропустили бы. В очередной раз «Судьба Мамзелькина хранила», надо сказать в этом плане ему везло невероятно.
            Время текло неумолимо, Алесей Мамзелькин благодаря  отличной технике пилотирования продвинулся по служебной лестнице на одну ступеньку вверх, но в личном плане никаких подвижек не было. По сложившейся традиции новое назначение он отмечал в узком кругу самых близких друзей. Во время весёлого застолья, не один раз деликатно прозвучал давно назревший, волнующий всех вопрос, когда удастся погулять на его свадьбе? Ему намекали на красивую Таню Торопцеву, у которой, казалось, был шанс растопить его холодное сердце, на него заглядывалась  и многие другие девчонки, но никто не мог догадаться, что по инерции он продолжал хранить верность своей первой любви. Казалось, что он даже не особенно радовался новой должности, открывающей ему перспективу получения очередного воинского звания. Остался он безучастным и к известию о том, что Таня Торопцева вышла замуж за другого.
            Раскололся старый холостяк неожиданно, на одном из ставших традиционными, голубых огоньков. Услышав в очередной раз вопрос, о том, что так бережно хранилось в его  сердце, после нескольких выпитых рюмок, он не выдержал и во всеуслышание рассказал о том, как первый раз безнадёжно влюбился и переживал из-за неразделённой любви. Наконец раскрылось то, чего однополчане долгое время не могли понять, над, чем они безуспешно  ломали голову. Для них долгое время оставалось загадкой, почему всякий раз, когда заходила речь о Москве, Лёшка с полуоборота переходил на несвойственный ему негатив. Всем сразу стало ясно, что Москва отобрала у него любимую девушку. Как говорят,  всякое тайное рано или поздно становится явным, пролился свет на загадочное состояние души всеобщего полкового любимца. Москвич Толик Орлов, услышав неоднократно повторявшуюся фамилию Кочкарёвой, неожиданно вмешался в разговор:
            -  Её случайно не Дарья Игоревна зовут?.. Мне, кажется, я про неё что-то слышал. Моя мама десять лет преподавала в МЭСИ английский. Кажется, это её она часто вспоминала, восхищалась её  необыкновенными способностями и пророчила ей блестящее будущее.  У них в МЭСИ не так давно проходила встреча студентов с  успешными выпускниками. Дарью Игоревну, как наиболее одарённую студентку, сразу после института взяли на работу в правительство Московской области, она с первых шагов стала  успешно продвигаться по служебной лестнице, помимо непосредственных обязанностей ей поручают решать организационные вопросы в областной общественной палате. Всякий раз на выборах она возглавляла в Красногорске Территориальную избирательную комиссию.
            В продолжение разговора подвыпивший Серёга Горохов воскликнул:
            - Предлагаю всем придуманную нашим парнем неординарную весёлую байку о том, что под Шатурой Москва стоит  виртуально, без всяких разных оговорок признать интеллектуальной собственностью лётчиков балашовцев.
            Серёга жил в Ярославской области, среди однокурсников был знаменит тем, что всякий раз, приезжая в отпуск на Казанский вокзал, он брал такси и по нынешним деньгам примерно за тысячу рублей ехал до Ярославского вокзала, до которого по подземному переходу пешком пройти было не более десяти минут. 
            Ловелас Володя Филипенин в хмельном азарте поддержал призыв:
            - А я предлагаю Алексея Михайловича Мамзелькина и Дарью Игоревну Кочкарёву внести в летопись Балашовского Высшего военно-авиационного училища лётчиков. Пусть это будут наши Ромео и Джульетта.   
            
            Говорят, первая любовь не ржавеет. На том памятном голубом огоньке Мамзелькин сразу встрепенулся, как от глубокого сна. Поддержка друзей вдохновила его и подтолкнула на поиски  возобновления контактов. Но внутренний голос был на чеку, он тут же остудил его пылкую голову: «Ну, что ты ерепенишься, куда ты опять лезешь, правильно она сделала, что сходу тебя отшила. Что бы она с тобой делала, скиталась  бы по гарнизонам, стирала бы тебе бельё. Не вздумай вмешиваться в её жизнь. Будь настоящим русским офицером. Благодари её за то, что она есть, за то, что она живёт на земле. И пора бы тебе тоже прибиться к берегу. Сколько красивых, хороших девчонок сохло по тебе. Одна только Аня Комлева чего стоила, её офигенной красотой многие холостяки восхищались, а она кроме тебя, балбеса, никого знать не хотела». Возразить было нечего. «Ну ты, зануда, как всегда прав». 
            Всё это происходило гораздо позже, а тогда, на заре совместной службы хохол, старший лейтенант Стёпка Жмундуляк с тоскливым оттенком в голосе говорил: «Ну, буквоед и лютует». Тогда и Юрию Корневу крепко доставалось. На контроле готовности к полётам комэск не раз заставлял краснеть его за неточности в ответах. И однажды, когда молодой лётчик, отвечая на вопрос о запуске двигателя в воздухе, перепутал последовательность действий, требовательный командир в сердцах, с неумело скрываемой досадой отстранил его от полётов. Корнев любил летать, в технике пилотирования он был одним из лучших, от этого горечь обиды усиливалась многократно. По самолюбию был нанесён болезненный удар, глубоко обиженный пилот пытался слабо возражать:
              - Товарищ подполковник, в статье авторитетного авиационного журнала говорится, что главное для лётчика, безупречно знать задание на полёт и конкретные вопросы, связанные с этим полётом…
              - Пусть так считает автор, я не сбираюсь его опровергать и вступать в полемику, но кроме того, я требую, чтобы лётчик отработал до стереотипа действия в особых случаях полёта и на основе глубоких знаний и логического анализа умел в условиях жёсткого дефицита времени принять  единственно правильное решение.
               Спорить и доказывать свою правоту, было бесполезно. После этого случая опальный пилот подолгу засиживался в классе предполётной подготовки. Всё свободное время он посвящал изучению тонкостей авиационной техники. Любовь к небу и обострённое желание, скорее вернуться в строй, были превыше всего. Ради этого, несмотря на уговоры товарищей, он даже   отказался от своего любимого увлечения - игры в теннис. Его ракетка сиротливо висела в комнате на стене. Ещё более драматичным обстоятельством стала обида любимой девчонки Алки, с которой он давно дружил и никогда не ссорился. Друзья и знакомые предвкушали в скором времени погулять на свадьбе, но между влюблёнными неожиданно произошла непредвиденная размолвка. Юра в расстроенных чувствах, стыдясь сказать об истиной причине,  вдруг отказался вместе провести выходной день. Перед обиженным девичьим воображением сразу промелькнули свойственные всем девушкам, скоропалительные,  ужасные предположения, что он разлюбил её, что у него появилась какая-то другая, коварная соперница. Заливаясь слезами, она наотрез отказалась выслушать запоздалые оправдания и убежала от него. Находиться рядом с "предателем" было выше её сил. Юра мужественно проглотил горький комок несправедливости. Он считал, что в его жизни началась «чёрная полоса». С удвоенной энергией, как провалившийся на экзамене студент, он штудировал авиационно-техническую литературу.
              Юрий скрупулёзно изучил сложную паутину электросхем, для него не осталось никаких неясных вопросов в работе самолётных систем. Особенно скрупулёзно он разобрался в  работе командно-топливного агрегата,про который  придумали поговорку: Кто незнает КТА, тот не служит в ВТА. По любому агрегату он мог дать вполне обстоятельное, исчерпывающее объяснение. Более того, он настолько совершенно стал знать свой самолёт, что у него родилась идея подать рацпредложение по совершенствованию и доработке некоторых узлов. После этого буквоед перестал к нему «придираться», но отношения между ними остались сухими, сдержанными, сугубо официальными. Однако, через некоторое время, быстрее, чем того можно было ожидать, перед самым переводом командира эскадрильи на повышение, произошло знаменательное событие не только для них двоих, но и для всей авиации. Забегая несколько вперёд, надо сказать, что оно было отмечено благодарностью и ценным подарком от Главкома ВВС. Это обстоятельство заметно сблизило их, если не сказать большего, что их стали считать чуть ли ни боевыми друзьями.
            После  чёрной полосы, как правило, начинается чреда невероятно радостных событий. В повседневных заботах большинство людей не задумываются, почему так происходит? Хотя вполне можно предположить, что в области человеческих отношений существует некая закономерность в сохранении равновесия, наподобие сохранения экологии в природе. В тот день, когда Корнева включили в плановую таблицу полётов, он в приподнятом настроении размашисто шагал по тротуару и едва сдерживал себя, чтобы не бежать вприпрыжку, как озорной мальчишка. А впереди его ждал невероятно счастливый сюрприз. Навстречу, как по воле доброго волшебника, шла его любимая Аля. В отличие от него, вид у неё был пасмурный, понурый, взор опущен в землю, она боялась поднять глаза. Юра на какие-то секунды замер, боясь, что она сейчас, как в прошлый раз упорхнёт, как испуганная птица. Преисполненный отважной решимости, он ускорил шаг и шёл прямо ей на встречу, благо, что тротуар был очень узкий (это характерная примета старинных прибалтийских городов). Бедные влюблённые остановились друг напротив друга. Аля хотела сказать, прости меня, но вместо этого расплакалась навзрыд и сквозь слёзы, промолвила:
            - Юра, без тебя я не представляю свою жизнь!
            Девчонка, вся в слезах, ручьём бегущим по щекам, с каким-то  робким отчаянием   поцеловала его и доверчиво положила  голову на плечо. Он нежно обнимал её и от счастья был на седьмом небе.
            -  Ты прости меня. У меня на работе…
            - Я знаю, - перебила она, продолжая всхлипывать, - мне Рита всё рассказала, - это я сама во всём виновата и этот ваш «буквоед»…
            - Ну-ка, посмотри на меня, - с хитроватой добротой попросил он.
            Она, как провинившаяся школьница, послушно подняла своё очаровательное личико, по  которому он сходил с ума.
            - У тебя в глазах плывут облака, - с лучистой улыбкой произнёс он.
            - Да ну тебя, - радостно рассмеялась Аля, - дурачок, помешался на своих облаках. Юра, если бы ты знал, как я люблю тебя!
            Окончательно осмелев, она отважно, по-настоящему крепко поцеловала его.
            - И я тебя очень люблю! И больше никуда от меня не убежишь, я никуда тебя не отпущу!
            Оказывается, обычная повседневная жизнь на земле может быть не менее прекрасной, чем головокружительная романтика полётов в необъятном  небе!  Под впечатлением радостных событий на Юру нахлынуло вдохновение. Он даже сделал  небольшой набросок лирического рассказа, посвящённый любимой Але, который начинался так:
            «С чего для лётчика начинается полёт!? С поцелуя провожающей его любимой девушки, со двора, по которому он идёт, осторожно обходя  резвящуюся, неугомонную детвору. Полёт начинается с  шумного городского автобуса, на котором он едет до аэродрома. Полёт начинается с взгляда на ждущие его облака. Для непосвящённого облака просто облака, а для него они почти живые существа, которые тоже смотрят на него, и между ними разговор о скорой встрече, разговор понятный только им двоим».
            Но на этом чреда событий в светлой полосе далеко не закончилась. Сугубо личные радости продолжились совершенно не на лирическом, а на суровом служебном поприще.  Случилось это в первый же лётный день. После вынужденного перерыва, в строгом соответствии с плановой таблицей полётов Корнев выполнял полёт на боевое применение, он точно, в заданное время вывел самолёт на цель. С земли передали, что отработал на «отлично», отчего настроение заметно поднялось. «И чего только меня мурыжил «буквоед»? – мелькнула самодовольная, заносчивая мысль. Он ещё не знал, что буквально через несколько минут его подстерегало опасное испытание. Пребывая в радужном настроении, при подлёте к аэродрому, он отдал штурвал от себя и начал снижение. Самолёт вошёл в облака, которыми во все времена года изобилует прибалтийское небо. В кабине сразу потемнело,  стало чувствительно потряхивать от турбулентности. Загорелись лампочки, сигнализирующие о начавшемся обледенении. Выполнив маневр для захода на посадку, командир экипажа подал команду:
            - Выпустить шасси!
            И словно в наказание за минутное зазнайство, как будто «буквоед» и в воздухе доставал его, возникла нештатная ситуация. Бортовой техник перевёл кран шасси на выпуск. Пришли в движение стрелки приборов, замигали лампочки, сигнализирующие о последовательности работы системы. В однотонном гуле двигателей появился какой-то непривычный звук, который насторожил всех членов экипажа. В подтверждение тревожного предчувствия красным светом вспыхнуло табло: «Выпусти шасси!» Продолжая пилотировать самолёт по приборам, лётчик сосредоточенно смотрел на приборную доску. Автоматика отработала положенный цикл, молчаливые стрелки вернулись в исходное положение, но зелёное табло выпущенного положения шасси  так и не загорелось, оно зияло пугающей темнотой. Красное табло: «Выпусти шасси!» продолжало пламенеть, приковывая к себе  внимание.
            По сигналу дежурного инженера весь инженерный состав полка прибыл на обособленный  командный пункт инженерно-авиационной службы и по селектору держал связь с руководителем полётов.   По их просьбе самолёт, сбавив скорость, на малой высоте пролетал над аэродромом. В полувыпущенном положении шасси выглядело беспомощно и неуклюже, чем-то напоминая хромую лошадь. От руководителя полётов майора Олега Петренко, у которого совсем недавно отгуляли на весёлой свадьбе, команды следовали одна за другой. Он приказал в первую очередь выработать  топливо из подпольных баков и заполнить их нейтральным газом во избежание пожара, если случится самое худшее - придётся садиться на фюзеляж. При этом периодически, с определённым интервалом он требовал доклада о фактической центровке в процессе выработки топлива. Затем последовал приказ набрать высоту и при выводе из пикирования попытаться выпустить шасси. При этой попытке инженеры просили внимательно отследить показания приборов, сигнализирующих работу гидросистемы, и передать обстоятельный доклад на землю. Лётчик беспрекословно выполнял команды руководителя полётов.
            Олегу  Петренко, которого в полку уважительно звали Сазоныч, он доверял, как своему лучшему другу. Его молодая жена Рита и Юркина Аля были подругами, что называется, не разлей вода. Обе общительные юные красавицы обладали каким-то особым обаянием, они дружили с такими парнями, с которыми чувствовали себя самыми счастливыми на свете, и часто заливались звонким, заливистым смехом. За схожесть озорных, жизнерадостных характеров их можно было принять за родных сестёр. Пребывание в их компании всем доставляло большое удовольствие. Неутомимые, весёлые подруги заражали всех своим неистощимым задором и весельем. С их присутствием радостное, приподнятое настроение царило в компании и не угасало ни на минуту. У них было твёрдое намерение сыграть две свадьбы вместе. Однако, «буквоед», как медведь в посудной лавке, разрушил трогательные, личные планы.
            Юрий отогнал напрочь непрошено пришедшие мысли. Он не знал, что на расстоянии они были навеяны переживаниями его любимой девушки, которая сердцем почувствовала, что ему грозит беда. Никто не отрицает явление телепатии (передачи мысли на расстоянии), но учёные физики, проникшие в глубины строения материи, до сих пор не могут дать исчерпывающего объяснения тревожным предчувствиям, происходящим в сознании людей, когда их родным и близким, находящимся за сотни, за тысячи километров, угрожает смертельная опасность.
            Все члены экипажа с тревогой и надеждой следили за показаниями приборов и сигнализацией в системе выпуска. Однако стрелки отклонялись настолько, насколько им было положено, но не давали ответа на вопрос, что же всё-таки произошло? На земле, склонившись над сложной схемой гидросистемы, консилиум инженеров пытался найти объяснение столь странному отказу. Шасси легко снимались с замков убранного положения, затем, как и положено, шли на выпуск, но в самый последний момент, когда до фиксированного положения оставались считанные секунды, они замирали, как вкопанные, словно над ними довлела невидимая глазу, нечистая сила, случай был исключительный, его разгадка предотвратила бы подобное повторение. Если же придётся садиться на фюзеляж, когда  безжалостно корёжится металл, когда в первую очередь срываются створки ниши шасси и до неузнаваемости разрушаются узлы и агрегаты гидросистемы, установить причину отказа практически невозможно. Этот дефект может повториться с другим экипажем, и кто знает, скольких  лётчиков подстерегала бы непредсказуемая опасность? Но Корнев в эти минуты уже думал только о сиюминутных дальнейших действиях. На нём лежал груз ответственности за принимаемое решение, важней всего было выполнить максимально безопасную посадку. За жизнь вверенных ему людей он отвечал перед их родными, перед командованием и перед Богом. Перед этим он предусмотрительно распорядился осмотреть кабину, чтобы не оказалось не закреплённых предметов.
            Самолёт снова равнодушно уходил на второй круг. Только натруженный гул двигателей, который тяжело падал на землю, как бы давал понять, что у него тоже есть душа, и ей не спокойно. Время утратило положенный размеренный ритм, оно, то ускоряло, то замедляло свой бег, то вселяло надежду, то тут же гасило её, заставляя лётчиков замирать в тягостном разочаровании. Неоднократно повторяющиеся попытки выпустить шасси не приносили успеха. Загорелись красные лампочки критического остатка топлива, приближая неизбежность драматической развязки. Багровое табло, как властный хозяин, с жёстким, неумолимым упорством требовало: «Выпусти шасси!» Кроваво-красные блики, казалось, заполнили всю кабину и отражались на напряжённых лицах лётчиков, создавая какую-то зловещую картину. Топлива оставалось только для одного, последнего захода на посадку.
            Корнев подал команду:
            - Экипаж, проверить пристежные ремни, сгруппироваться, приготовиться к вынужденной посадке на фюзеляж.
            Хотя каждый внутренне ждал этой команды, она словно царапнула по сердцу.
            - Товарищ командир, разрешите продолжить попытки выпуска до самого четвёртого разворота, - спросил борттехник, старший лейтенант Владимир Захаров.
            - Разрешаю, - машинально ответил командир.
            Он вместе со вторым пилотом Юрием Афониным сосредоточил всё внимание на пилотажных приборах, но обострённый ум лихорадочно искал спасительный выход. И вдруг сам борттехник, и второй пилот, почти дуэтом  высказали недоумение:
            - Почему шасси так быстро идёт на уборку?
            Эта фраза сработала, как магнитный импульс, Корнева вдруг осенило. Когда его отстранили от полётов, у него созрела идея, подать рацпредложение об установке дополнительного обратного клапана в распределительном кране, соединяющем левую и правую гидросистемы. Взгляд невольно задержался на расположенном  на краю приборной доски, манометре левой гидросистемы, на котором при выпуске стрелка незначительно отклонялась. «А не должна бы! Может мне показалось?» - промелькнуло в сознании. При повторном выпуске стрелка снова показала незначительное повышение давления. Догадка вызвала предположение, которое переросло почти в уверенность, которую подтвердили борттехник  Захаров и второй пилот Афонин. Шасси выпускались только от правой гидросистемы, а левая должна оставаться безучастной. Она использовалась автономно только в аварийных ситуациях, но в данном случае и она не срабатывала должным образом, потому что в любом варианте перетекающая гидросмесь создавала противодавление. Этим же объяснялась и необычно быстрая уборка шасси, всё стало ясно, как божий день.
            Когда всё прояснилось, Корнев понял, что для надёжного выпуска есть только один выход – это отключить насосы высокого давления левой гидросистемы, но  для этого нужно поочерёдно выключить два левых двигателя. Не будь «буквоед» таким дотошным, то вряд ли так сразу созрела бы адекватная оценка ситуации. Однако на двух двигателях кроме лётчиков испытателей в строевых частях ещё никто не садился. На его запрос майор Петренко долго не отвечал.
             В нервном напряжении весь экипаж ждал разрешения с земли. «Олег, ну разреши же, ну разреши!», твердил про себя лётчик. Сейчас, когда была дорога каждая секунда, подобная нерешительность была непростительной. Осуждая в душе своего лучшего друга, Корнев не знал, что тот в это время спрашивал по селектору у командира эскадрильи подполковника Трапезникова, справится ли он, капитан  Корнев с такой сложной посадкой? И тут же получил твёрдый, уверенный ответ:
            - Справится, он лётчик от Бога!
            Непривычно, продольной осью под углом к полосе самолёт планировал в торец бетонки. И только перед посадкой лётчик выровнял самолёт, создал посадочное положение, и колёса мягко коснулись жёстких бетонных плит
            В конце пробега после мастерской посадки самолёт резко остановился. Вблизи на  рулёжной дорожке, мигая проблесковыми маячками, стояли в готовности пожарная, санитарная машина, буксировочный тягач и личный состав почти всего полка. Все замерли, когда открылся входной люк самолёта и Корнев устало спустился по стремянке на землю. Отыскав взглядом командира эскадрильи, он подошёл  к нему, и, словно отвечая на свои мысли, произнёс неожиданную фразу:
            -  Простите меня, товарищ подполковник!
            Командир эскадрильи в ответ не сказал ни единого слова. На глазах  у всех собравшихся он крепко обнял своего подчинённого, душевное состояние которого ему было понятно лучше, чем кому-либо другому.
            В скором времени подполковник Трапезников получил повышение и уехал к новому месту службы и с тех пор они больше не встречались.
            Узнав о прибытии в полк генерала Трапезникова, Алла Константиновна Корнева тут же позвонила своей лучшей подруге Маргарите Васильевне, жене майора Петренко и призвала её себе в союзницы, чтобы вдвоём как следует распетрушить «буквоеда», принёсшего ей горькие страдания в минувшей молодости. Обида, конечно, давно прошла, однако, ничем не объяснимые женские амбиции, как дуновение капризного ветерка, подталкивали упрекнуть бывшего командира за переживания пылкой юности, которые, к слову говоря, в кругу дружной семьи не раз вспоминались со всепрощающей улыбкой. Однако её воинственный настрой легко погасил муж, он со снисходительной улыбкой, как малому ребёнку, посоветовал:
            - Лучше бы в эти дни погуляла с Ирочкой в городском парке, там сейчас открылись какие-то новые аттракционы.
            Их любимой, непоседливой дочурке уже исполнилось три годика.
             - А ещё позвони Рите Петренко, их Игорьку, хоть он и постарше,   тоже будет интересно, а всем вместе будет веселей.       
             Эскадрилья Корнева тщательно готовилась к ответственному полёту на проверку боевой слаженности. Для Юрия Павловича не стало неожиданностью, что во время контроля готовности в класс предполётной подготовки вошёл генерал. Чётко отдав рапорт, командир эскадрильи задал очередной контрольный вопрос и, заранее зная, что от генерала слабаков не скроешь, громко сказал:
             -  Ответит капитан Мамзелькин.
            Лётчик обвёл  взглядом стенды, висевшие на стенах по всему классу, но ответа на вопрос не увидел. Что творилось у него на душе, было известно только одному ему, да ещё, наверное, только Богу. Внутренний голос только подливал масла в огонь: «Я тебя предупреждал, что тебя Бог накажет, если будешь даже в мыслях обижать Дашу Кокарёву. Сейчас тебя отстранят от полётов в присутствии заместителя командующего по боевой подготовке. Позору на целый год не оберёшься. Наберись мужества и признайся, что сам виноват». «Да, отвяжись ты»
            - Товарищ подполковник, - уныло прерывая затянувшуюся тягостную тишину, начал Мамзелькин, - я читал в журнале, что лётчик должен твёрдо знать только то, что от него потребуется при выполнении данного полёта…
            - Товарищ капитан, - сразу же перебил его строгим голосом командир эскадрильи, - автор поверхностно рассматривает проблему подготовки лётного состава. Лётная практика постоянно диктует необходимость глубоких знаний каждого члена экипажа и, в первую очередь, командира корабля, чтобы экипаж был хозяином, а не заложником сложной авиационной техники.
            При этих словах «буквоед» шумно, как медведь, задвигался на стуле и, не говоря ни слова,  почему-то как-то странно, то ли хмыкнул, то ли крякнул, скрывая улыбку, а подполковник Корнев неожиданно для всех, как мальчишка, сильно покраснел.
            Предвидя неизбежное отстранение от полётов, генерал решил вмешаться в ситуацию. В его планы никак не входило, что кто-то будет отстранён от полётов. Перед ним стояла задача проверить боеготовность эскадрильи в полном составе. Генерал встал, все замерли в ожидании, что сейчас Мамзелькину достанется на орехи по полной. Однако генерал сказал то, чего никто никак  не ожидал:
            - Юрий Павлович, проведите с ним дополнительный тренаж в кабине самолёта, а если он должных выводов не сделает, отстраните его от полётов в следующий раз.
            Опять «судьба Мамзелькина хранила».  Внутренний голос впервые терпел поражение, он от стыда, как таракан забился глубоко в щель, и не смел пикнуть.
                г.  Шатура                2021 год.