Орхидея цвета смерти. 2

Подполковник Шульга задремал в служебной машине, но проснулся от того, что услышал ругань водителя.
— Ты чего разошёлся, Андрей?
— Ночью попасть в дорожно-транспортное, это чересчур, Виталий Павлович. Идиот на тридцать первой Волге с левого ряда перестроился в правый, меня подрезал, Ауди, проехал на перекрёстке на красный свет, зацепил Газель, но не остановился. Идиот!
— Мир сошёл с ума, соответственно, люди сошли с ума. К этому нужно просто привыкнуть, Андрей. Ты номер Волги запомнил? – спросил подполковник, доставая из кармана куртки мобильный телефон.
— Номер грязью заляпан, товарищ подполковник, – извиняющимся тоном произнёс водитель. – Только сейчас я понял, что на номер как будто специально грязи набросали. Дождей нет две недели, откуда грязь?
— Это тебе, городскому жителю, непонятно. У людей есть охота, рыбалка, дача, в конце-концов. Возможно, где-то и есть лужи, мало ли?

Часы на телефоне показывали час тридцать. Спать хотелось ужасно и Шульга закрыл глаза. Подъем в шесть утра, отбой в два-три ночи. В таком режиме спецподразделение ФСБ «Сигма» находилось уже неделю. Дело о похищении одиннадцати молодых женщин не сдвинулось ни на шаг, и подполковник не знал, что завтра на совещании докладывать вышестоящему руководству. Генерала Захарова тоже можно понять – он лицо подотчётное. На генерала давят из Москвы, генерал давит на подчинённых. Всё как всегда, и это нормально. Даже через закрытые веки пробивался свет неоновой вывески ночного заведения: Фольксваген Туарег остановился на пешеходном переходе напротив ночного клуба «Малибу». Шульга посмотрел на завсегдатаев заведения, расходящихся по домам. Время основной выручки таксистов. Шульга усмехнулся:
— И чего людям не спится? Скоро на работу, а они..
— Так сегодня же суббота, товарищ подполковник, – улыбнулся Андрей, – отдыхают люди, оттягиваются по полной.
— Как суббота? – удивился Шульга. – Только неделя началась.
— Ну, вот так, – пожал плечами водитель. – Вы в таком режиме, мало спать и много работать, долго не протянете, товарищ подполковник.
— А что поделать? Служба… Погоди, Андрей, не эта ли Волга, о которой ты рассказывал, припаркована на обочине? – спросил Шульга. – А ну-ка, сбрось скорость. Или нет, лучше протяни чуть вперёд и остановись. Фольксваген медленно проехал мимо старой Волги, подполковник увидел на заднем левом крыле белой машины глубокую царапину
— Да, вот здесь будет нормально. Жди в машине, я сейчас, – сказал Шульга, открывая дверь Туарега. Он расстегнул ремешок на плечевой кобуре, прикоснулся к холодящей ладонь рукояти «Грача», пистолета Ярыгина. Когда до Волги оставалось пройти десять-двенадцать метров, Шульга увидел, как лицо водителя белой машины осветил огонь зажигалки. Копна волос непонятного цвета, нос с большой горбинкой и глубоко посаженные глаза. Это всё, что подполковник успел увидеть: Волга, рыкнув фирменным звуком глушителя, включив дальний свет, отъехала от обочины, на большой скорости направилась по Старокубанской в сторону кольца. Подполковник поднял с земли женскую сумочку розового цвета, вернулся к Туарегу:
— Езжай за Волгой, Андрей. Только смотри, осторожно, не спугни.
— Осторожно не получится, Виталий Андреевич. Водитель в любом случае нас заметит. Движения почти нет, город как вымер.
Женская сумочка – извечная тема мужских шуток. Косметика, упаковка презервативов, расчёска, билеты в театр и одна единственная визитка. Чёрного цвета с красивым тиснением золотистых цифр. Нет фамилии, нет названия организации. В общем, без звонка не определить кто девушке вручил свою визитку.
— Уходит, товарищ подполковник. Позвоните в единую координационную службу, пусть этого идиота где-нибудь встретят.
Волга заняла среднюю полосу движения, Туарег начал её догонять. За белой машиной начали гаснуть фонари освещения, яркие огни реклам и вывесок.
— Что за чертовщина! – Андрей увеличил скорость Фольксвагена.

Шульга закончил разговаривать с дежурным по недавно образованному Единому Координационному Центру края. Он дал ориентировку на автомобиль, столкнувшийся с грузопассажирской Газелью и теперь наблюдал за, как водитель сказал, «чертовщиной». С освещением улицы, действительно, происходило что-то странное: за Волгой улица погружалась во тьму и казалось, что за Туарегом по дороге передвигаются серые и размытые тени. Свернув на Ставропольскую, Волга разогналась до ста километров в час, попыталась оторваться от преследования.
— Жми, Андрюха. Плохо, что стрелять нельзя.
— Нельзя, товарищ подполковник, нельзя.
Миновав парк развлечений «Золотой берег», у ТЭЦ Волга свернула направо, на улицу Мачуги, и тут произошло что-то странное: появились два трамвая, двигающиеся навстречу друг другу. Они синхронго остановились и перегородили Фольксвагену дорогу, плотно закупорив движение двух улиц.
— Что-то я не понял, – произнёс Андрей, – трамваи без водителей, это что-то новое!
— Илону Маску такое и не снилось, – сказал Шульга. – Обидно, что упустили машину. Пойду загляну в трамваи.

Двери трамваев были открыты, внутри был жуткий холод и запах миндаля. Пустое кресло водителя, выключенная система электропитания механизмов и освещения салона. Дверь, ближняя к Шульге начала закрываться, подполковник в прыжке сумел выпрыгнуть из трамвая-призрака. Поднявшись на ноги, он долго смотрел вслед удаляющимся, в сторону Первого депо, трамваям.
— Как тебе такое, Андрей? – спросил Шульга, когда закрыл дверь автомобиля.
— Хм. Знаете, Виталий Андреевич, на водительском сидении трамваев кто-то был..
— Не было там никого, – покачал головой Шульга, – я же заглянул через стекло двери. Не было там никого.
— У меня зрение, как у орла, – произнёс Андрей. – Существа были похожи, только не смейтесь, на призраков. Какие-то бестелесные и полупрозрачные. Как тени.
— Как тени, говоришь? – спросил Шульга, прищурившись. – Давно я о таком не слышал. Лет пять, если быть точным. Ладно, Андрей, стационарные посты и патрульные машины предупреждены, поехали домой.
— С трамваями разбираться не будете, товарищ подполковник?
— Ты представь себя на моём месте, задающего вопрос дежурному по депо, Андрюха. А могут ли трамваи самостоятельно передвигаться по рельсам? А останавливаться, а двери  открывать-закрывать? На смех поднимут и генерал Захаров отправит на внеочередное медицинское обследование. Ладно, ты поезжай за трамваями, мы их должны догнать.

Водитель сбросил скорость только у Университета: трамваи, как настоящие призраки, исчезли. Туарег подъехал к закрытым воротам депо. Шульга сумел «просочился» в узкую щель ворот, подошёл к одноэтажному зданию. На двери висела табличка «Диспетчерская». Через стёкла давно немытых окон Шульга увидел спящего дежурного. Дородный мужчина, подложив под голову руки, тихо-мирно спал за столом. Постучав по стеклу и не дождавшись от дежурного никакой реакции, подполковник поднялся по ступенькам лестницы, открыл дверь. В диспетчерской был лютый холод и воняло миндалём. Диспетчер, он же дежурный, открыв глаза, долго соображал откуда в здании появился подполковник ФСБ Шульга. Они вдвоём прошлись по депо: все трамваи были на месте, только один, выведенный на плановый ремонт, находился в депо.
— Неужели кто-то из наших совершил чего пакостного, господин подполковник? – спросил диспетчер, усаживаясь во вращающееся кресло с порванной и засаленной обивкой непонятного цвета.
— Нет, ну что вы. Простая проверка, регламент у нас такой на службе, – ответил Шульга, заходя диспетчеру за спину.
Услышав слово «регламент», диспетчер понимающе кивнул.
Подполковник положил ему правую руку на голову, произнёс:
— Ты ничего не вспомнишь, когда проснёшься. Тебе приснился интересный сон. Спать. Через десять минут ты проснёшься и ничего не вспомнишь. Тебе приснился сон.
— Мне приснился сон, – повторил за Шульгой мужчина, закрывая глаза.
Подполковник посмотрел на дисплей телефона: два часа тридцать минут. Телефон завибрировал, потом раздалась мелодия. Шульга посмотрел на номер вызывающего, вздохнул.

**

На настенных часах было два ночи, когда Галина проснулась, услышав плач дочери. Света стояла на пороге спальной комнаты, глотая слёзы.
— Ну-ну, милая, не плачь. – Мать приобняла дочь, прижала к себе, погладила по длинным светлым волосам. – Опять приснился тот же сон?
— Да, – ответила Света, беря мать за руку. – Я этот сон нарисовала. Пойдём в зал, мама.
Включив свет в зале, Галина села на диван, закрыла  лицо руками. Двенадцатилетняя дочь начала рисовать рано, когда ей исполнилось три года. Но рисовала Светлана очень хорошо, не кружочки и палочки, как её сверстники, а довольно-таки умело и многие говорили, что мастерски. Талант к рисованию у девочки обнаружился рано и Светлана параллельно со школой посещала художественную мастерскую известного художника. Страшные видения у дочери начались после того, как Света испытала нервное потрясение от развода Галины со своим мужем. Бывает – не срослось, не слюбилось. Но Галина, ругая себя за глупый и никому не нужный развод, переживала за дочь: всё могло быть иначе, без видений, без страшных рисунков, которыми дочь делилась с матерью. В зал вошла Света, держа в руках целую стопку альбомных листов. Галина вздрогнула, когда увидела первый рисунок: какое-то полуразрушенное здание, заросли деревьев и на одном из них, в петле, висела она, Светлана. На земле лежал школьный ранец, одежда дочери. В правом верхнем углу было написано «сегодня».
— Света, зачем ты это нарисовала? Доченька, зачем тебе такие рисунки?
— Мама, этот рисунок сделала не я. – Дочь подняла рукав пижамы и Галина увидела на запястье правой руки чёткий след, оставленный  чьей-то рукой. – Я увидела рисунок, когда очнулась, сидя на полу. В комнате было темно и как всё это произошло, не знаю. Мне страшно, мама.
— Успокойся. Я тебе много раз говорила, что мозг человека очень плохо изучен и порой вытворяют непонятно что.
— А синяки на руке?
— Не знаю, дочь. Слово «сегодня» тоже не ты написала?
— Нет. Мама, можно я в школу не пойду?
— Хорошо. Тем более сегодня суббота и к тебе должен приехать папа. Мне обязательно нужно быть на работе, дочь, обязательно. Запрёшь за мной  дверь на замок.. – Галина запнулась, вспомнив о синяке на руке дочери, потом закончила: .. побудешь одна.

Она начала перебирать остальные рисунки, подолгу рассматривая, что на них изображено. Почти на каждом – полуразрушенное, или недостроенное трёхэтажное здание без крыши, небольшая лестница из пяти ступенек, ведущая ко входу без двери. На верхней ступеньке Света нарисовала мужчину, лет тридцати пяти - сорока, который сжимал в правой руке пистолет. За спиной у незнакомца – рюкзак, одет мужчина в комбинезон, поверх него – куртка со множеством накладных карманов на молниях. На следующем рисунке Галина увидела лицо молодого мужчины: короткие тёмные волосы, красивые и выразительные глаза, прямой нос, упрямо сжатые губы и волевой подбородок. Светла присмотрелась к рисунку: на голове мужчины она рассмотрела обруч с большим камнем в оправе. Этот же мужчина был на следующем рисунке: он спускался по ступенькам узкой лестницы в подвал. На двери – большой замок, в руках у мужчины Света нарисовала подобие монтировки. Третий рисунок заставил сердце Галины быстро забиться: помещение без света, луч фонаря, который мужчина держал в левой руке, выхватил из тьмы лицо молодой, лет двадцати, женщины. Открытый в немом крике рот, на руках – множество порезов, на лице синяки и ссадины.
— Боже мой, – произнесла Галина. – Боже милостивый! Святые угодники! Да что же это творится?
Последний рисунок «добил» Галину: просторная комната с колоннами из кирпича, к каждой колонне привязаны по четыре молодые женщины. Опять же, лет по восемнадцать-двадцать. Девушки плачут, глядя на высокого мужчину в каком-то странном наряде: длинный, до пола, тёмный плащ с капюшоном. В правой руке у мужчины – кривой изогнутый чёрный нож, в левой – какая-то книга.
— Света, что это на полу?
— Пентаграмма, мама. Видишь звезду, вписанную в окружность? Они светятся, мама. Этот обряд называется жертвоприношением тёмным богам.
— Сатанисты? Откуда ты это всё знаешь?
— Насчёт сатанистов – не знаю, мама. О пентаграмме узнала из фильмов, в какой-то книге прочитала. Не помню, – ответила дочь, забирая рисунки. – Что мне с ними делать?
— Порвать.. Нет, лучше их сжечь, – ответила Галина, беря со стола мобильный телефон. Два тридцать ночи. Звонить поздно, но..
— Мама, позвони папе! – произнесла Светлана и Галина поняла, что ещё чуть-чуть и у дочери начнётся истерика. Впрочем, как и у неё.
Ответил бывший (Галина никак не могла привыкнуть к этому слову) на удивление быстро. Или он уже проснулся, или ещё не ложился спать.
«Виталий, у нас..»
«Что-то случилось?»
«Пока нет, но..»
«Не говори загадками. Что-то со Светой?»
«И да и нет. Ты сможешь приехать?»
Виталий вздохнул и Галина услышала:
«Андрей, разворачивай машину… Скоро буду, ждите. Дверь на замок и никому не открывать».
На кухне только-только закипел чайник, когда в дверь позвонили. Галина посмотрела в глазок: перед дверью стоял осунувшийся, с тёмными кругами под глазами, сорока трёх летний Виталий Шульга.

***

Он не помнил, когда это произошло. Однажды, проснувшись среди ночи, Он понял, что в квартире не один. На стене, напротив кровати, было небольшое, размером с теннисный мяч, светящееся пятно бледно-голубого цвета. Он лежал и смотрел, как пятно становится всё больше и больше. Пошевелить руками и ногами Он не мог по непонятным причинам. Здоровый, молодой, сильный, умный, красивый. Он знал, что это рано или поздно произойдёт, но никогда не мог подумать, что Это произойдёт в его квартире. В соседней комнате, тихо постанывая, лежала больная жена. Четвёртая стадия онкологического заболевания. Врачи разводили руками, ответ был примерно один и тот же: извините, в больнице таких больных мы не держим. Пусть последние месяцы жизни ваша жена побудет среди родственников и близких, среди друзей. Он привёз жену умирать, и она это прекрасно понимала. Не плакала и не стенала, до последнего за собой ухаживала, ухаживала за ним, за своим любимым мужем. Позади походы по церквям и соборам. Сколько Он пожертвовал денег на благотворительность, сколько поставил за здравие свечей – Он не считал. Всё было бесполезно, жену спасти было невозможно. Он это понимал, но отказывался в это верить. Однажды, находясь в Соборе Святого Никодима, Он подошёл с Святому отцу и спросил:
«Скажите, как можно верить тому, кто отворачивается от твоих молитв, тому, для которого жизнь людей ничего не значит?»
«Нужно верить в то, сын мой неразумный, что когда-нибудь снизойдёт с небес благодать и ляжет на твою голову, – ответил Святой отец, грустно улыбаясь. – Верь и когда-нибудь чудо произойдёт».
«Меня не устраивает слово «когда-нибудь», Святой отец, – резко ответил Он, сжимая кулаки. – Если его нет, если он не существует, то это необходимо объявить во всеуслышание! Так будет честно, так будет правильно, Святой отец!»
Его выгнали из Собора по распоряжению Святого отца. Выгнали с позором, с проклятиями на его голову. Он затаил обиду и однажды, прячась в кустах сирени, дождался, когда Святой отец вышел из Собора и направился по асфальтированной дорожке к въездным воротам. Он ударил ножом Святого отца раз, второй и потом, почувствовав запах крови, смешанный с запахом страха, остановиться не мог. Он бил ножом до тех пор, пока не понял, что Святой отец мёртвый. Прошло несколько дней. Он, неожиданно для себя, захотел испытать чувство безнаказанности от убийства, глубоко вдохнуть в себя запах страха, крови и ненависти к себе. Жена умирала, а он, чтобы выплеснуть наружу свои чувства, накопившиеся в нём за сутки, выходил на охоту. Он убивал, в основном, женщин, потому что с мужчинами связываться было опасно. Он убивал распутных женщин и танцовщиц из стрип баров, он убивал тех, кто вёл себе чересчур вульгарно и вызывающе. Он убивал и верил, что очищает мир от всякой скверны. Тогда, пятно голубого цвета на стене стало огромным, на пол упал сильно искривлённый нож из обсидиана и прозвучал хриплый голос. Голос властного человека. Именно в ту ночь была заключена сделка на крови: он убивает теперь не просто так, из чувства мести, а во имя Его.. Взамен  Хозяин обещал исцелить жену. Так и произошло: жена пошла на поправку, но Он остановиться уже не мог и раз в неделю совершал убийства. Но так продолжалось недолго. Хозяин потребовал собрать в одном месте тринадцать женщин со светлыми волосами и зелёными глазами. Возраст женщин для Хозяина был не важен. Он начал действовать осторожно, перед каждым похищением тщательно обдумывая свои шаги. Он был у цели, почти у цели, когда поучаствовал за собой слежку.