Сибирская бондиана. Часть III

Распрощавшись с приятелем, князь долго не знал, что ему делать. Желание отправиться в погоню за косулей, столь острое в начале этого дня, совершенно пропало. Однако отправляться домой было не ко времени и не к месту. Во-первых, сталкиваться с Мари совершенно не хотелось. Вчера она уже отчитала его за неподобающее поведение при гостях, и Серж, как всегда, оправдываться перед ней не стал. Даже ее слова: «И теперь я тебя вообще в свою гостиную пускать не стану! И ночуй где угодно, хоть в сарае, мне все равно!» не ранили его совершенно. Но видеть супругу не хотелось совсем, тем более, что-то ей объяснять, а нынче она была дома — куда ей идти? Ну и сидеть в четырех стенах — не лучший выход. Сколько себя не помнил, князь не был способен более-менее четко мыслить, неподвижно сидя за столом или в кресле и прокручивая в голове ситуации. Прогулка на свежем воздухе помогала куда лучше. Поэтому следовало отправиться в лес, хотя бы чтобы прогуляться и обдумать, что же предстоит делать далее.
Солнце еле пробивалось сквозь легкие облака. Лес уже окрасился осенней яркой листвой, трава пожухла, и воздух был наполнен столь знакомой с детства прозрачной золотистой прохладой, какая снисходит на землю лишь в это время года. Мир дарил ясность, столь необходимую Волконскому именно сейчас.
Все тропы в лесу были ему знакомы, как линии на собственных ладонях. Князь мог бы запросто пройти их с закрытыми глазами, не обращая внимания на ориентиры. Поэтому он погрузился в собственные мысли, пытаясь понять, как именно ему нужно теперь поступить.
...Тогда, после парижского приключения, все было яснее ясного — Серж собственноручно написал докладную записку, отдал на всякий случай проверенному шифровальщику, дабы тот сделал копию на всякий случай, остальное запомнил и повторил своему beau-frer'у в присутствии государя, ответил на наводящие вопросы, коих было немного — и волен был забыть о всем, что случилось. Даже не «волен», а «обязан» забыть — так и было ему сказано свысока, тем императором, который должен был пасть жертвой Дела, если бы об этом не позаботилось само Провидение. Но память и чувства никогда не подчиняются приказаниям, пусть даже и государевым.
Итак, нынче он в одиночку завершил все то, что должны были проделать Генеральный штаб, тайная полиция и кто там еще занимается контрразведкой... У князя на руках есть и вещественные доказательства, и нужно вновь поблагодарить судьбу за то, что Трубецкой согласился сотрудничать с ним. Сержу всегда везло в этом деле, в этой «охоте на человеков» - всегда находились нужные люди, языки охотно развязывались перед ним, пули пролетали мимо, кинжалы он вовремя выбивал из рук злоумышленников... Значит, везение так и осталось с ним.
Плотный и ровный строй деревьев постепенно размыкался, открывая взору знакомую поляну, на которой князь в сезон всегда находил тетеревов, беззаботно прогуливающихся в кустах, собирая алые ягоды. Он остановился, открыл охотничью сумку и на ощупь — непонятно зачем — потрогал листы документов, доставшихся ему так легко. На миг промелькнула мысль — а что если его тезка дал ему липовые документы? Хотя... Даже если тут оригиналы, что с ними делать? Выдавать коменданту? Да тот ничего и не поймет, придется все самому объяснять. Потом Лепарский отправит бумаги в губернский город, оттуда они поползут в Петербург, и поминай как звали. Более того, ежели он представит этому старательному и не очень умному служаке дело так, как видит его сам, то получит на свою голову одни проблемы... Как же, забыл, что нынче он никто и звать его никак. Что он не имеет права ни на что. Да и обязанностей, соответственно, у него тоже нет. С ними князь разделался ровно в тот час, душной летней ночью, когда снял с себя парадный сюртук, украшенный орденами и эполетами, и самолично бросил его в костер, где сгорали десятки доказательств былой доблести и почестей — чтобы за него этого не сделали другие. На то, собственно, и рассчитывал сей Гилль — что князь, не простив правительству несправедливого наказания, не связанный с ним никак, охотно согласится на все их условия... А он повел совсем иную игру. Только вот зачем ему это было нужно?
Серж остановился посреди поляны, вконец уже запутавшись в собственных мыслях. Посоветоваться не с кем. Прямо как тогда. Но тогда хотя бы было начальство. Он знал, зачем ему нужна была эта игра. Зачем нужно было притворяться рьяным бонапартистом, скупать в лавках портреты «изверга и врага рода человеческого», навлекая на себя предсказуемое подозрение венской тайной службы, зачем нужно было знаться с сомнительными личностями, уверять тех, кто ждал возвращения героя-деспота, что все будет хорошо. Цепочка действий выстраивалась в его голове ровно и стройно. Нынче князь один, и некого посвятить в его дело. И не перед кем отчитываться...
Если он все правильно понимает, то нынче Гилль и его подельники имеют все шансы вернуть то, что Серж отобрал у них. И вернуть с процентами.
...Выстрел раздался сзади. Глухой и короткий, как будто кто-то разряжает оружие. Поначалу даже показалось, что ослышался, но пуля просвистела прямо за спиной, и полет ее прервался посередине.
«А вот и они, голубчики... Возвращать должок пришли», - мгновенно подумал князь, перекидывая через плечо ружье. Патроны, как назло, не под рукой... Вот, наконец-то, нашел. Теперь надо зарядить побыстрее.  Меж тем выстрел повторился снова, но звук был другим —из оружия выпустили пистолетную, тяжелую и крупную пулю.
Волконский мгновенно развернулся, поспешно вставив дробь в дуло ружья. Вдалеке, между деревьями, виднелась не самая приметная фигура. Тот возился с ружьем и не сразу даже и понял, что находится под прицелом.
-Выходи! - крикнул Серж. - Я все знаю!
-Что ты знаешь?! - чуть ли не по-бабьи взвизгнул столь узнаваемый голос.
-Вася? -  потрясенно откликнулся князь, опустив ружье.
Нет, это должна быть ошибка. Да, стрелял определенно Ивашев. Но хотел ли его убить? Может, куда мимо стрелял, в того, кого Серж не разглядел? Да, определенно это так. Серж сделал еще пару шагов навстречу Ивашеву.
В ответ товарищ поднял дуло ружья, нацелившись в грудь князю, и нажал на курок.
«Какой же я идиот», - только и успел подумать Серж, невольно закрывая глаза.
Внезапный толчок в бок пробудил его. То ли выстрел его заглушил, то ли сосредоточенность была так велика, что он не мог ни увидеть, ни услышать ничего, что творилось вокруг, но удар под ребра — уверенный, грубоватый и, надо признать, чувствительный — был весьма кстати. Серж только и понял — ударила его отнюдь не пуля. И толчок словно бы заставил его проснуться — нажав на курок, князь послал заряд в ответ тому, кто пытался его застрелить. Ответа на выстрел не последовало, лишь слабый вскрик, настойчивый шорох листьев, и беглец мигом потерлся в чаще леса.
-Догнать его, государь? - тщательно выговаривая русские слова, произнес голос над его левым ухом, и, не дожидаясь ответа, обладатель этого голоса оторвался от Сержа и помчался туда, куда скрылся Ивашев. Волконский смог разглядеть укороченный армяк, больше походивший на стеганый, украшенный красноватыми узорами, шлафрок.
-Стой! - закричал он, но его спаситель был уже далеко.
-Эй! Вернись! - повторил Серж, набрав в легкие как можно больше воздуха.
«Татарин», как определил его князь, остановился и, раздвигая ногами сухостой, вернулся к Сержу.
-Ушел, скотина! - виноватым тоном проговорил бурят, приближаясь к нему.
В том, что то был бурят, никаких сомнений не оставалось. И Серж его даже не мог признать — вроде, никогда не встречались. Впрочем, все азиаты схожи между собой, и князь легко мог обознаться.
-Слушай, - сказал князь, усаживаясь на траву. - Ты как понял, что мне нужна помощь?
Недоумение отразилось в раскосых темных глазах спасителя.
-Мне сказали, что ты погибнешь, государь, - проговорил он, снимая с головы шапку.
-Кто сказал?
-По воде было написано.
-Так ты шаман, что ли? - Серж жестом показал своему собеседнику усесться с ним рядом, но тот остался стоять, понурив голову, и ничего не отвечал. - Или монах ламаистский?
Он видел этих ламаистов среди туземцев, заходил как-то в их храм и дивился на изображения их богов — причудливо-прекрасные, иногда устрашающие, пытаясь вникнуть, что же они за собой скрывают. Никто не гнал его тогда из храма и даже не оглядывался на него удивленно — наверное, князь был не первым русским, посещавшим их. Всякий раз после того, как Серж во время своих вылазок натыкался или на ступы, или на причудливые строения, он давал себе обещание изучить их верования подробно, может быть, достать книги или расспросить кого-то из храмовых служек, понимающего русский, но всякий раз об этом забывал.
-Ну что ж, монах, ты весьма вовремя. Только почему ты меня государем кличешь? Я же наоборот...
Туземец взглянул на него удивленно. Затем запустил руку под полу армяка и протянул монету Сержу.Тому хватило соображения от нее не отказываться.
Год на одной стороне монеты был обозначен четко: 1706. Полустертые буквы формировались в слова, выдающие происхождение монеты. Но не это было важно, а профиль, отчеканенный на обратной стороне. Именно на него указывал бурят.
-Думаешь, похож? - усмехнулся Серж, вставая с травы. Он вновь смог вздохнуть посвободнее, и сердце забилось куда ровнее.
 Несмотря на то, что его чуть ли не убили, причем предательски, князь пребывал в необычайно умиротворенном настроении. Такое к нему иногда приходило, причем в самые непростые моменты недавних лет. Благословение небес, не иначе...
-Ну как бы то ни было, спасибо тебе. Жаль, нечем отблагодарить нынче, но что-нибудь придумаю, - сказал он, обращаясь к своему немногословному собеседнику.
-Да не надо благодарить, - отозвался гость из леса. Голос его показался Волконскому холодным, глуховатым, напоминающим осенний ветер, шелестящий остатками ржавой листвы на ветвях.
Дальнейший путь они проделали вместе и молча. Дойдя до первых домов Петровского, Серж снял с плеча охотничью сумку.
-Бери вот на хранение, - сказал он буряту. - Там бумажки... Можешь на растопку пустить.
Он сам не знал, почему так легкомысленно распоряжался документами, из-за которых его хотели убить. Бурят покачал головой.
-Нет, мне чужого не надо.
-А оно ничье, - пожал плечами Волконский. - Я даже не знаю, почему из-за него жизнью жертвовал.
-Ничего. Скоро узнаешь, для чего тебе оно, - тихо произнес его спутник. - А если бы мне отдал, жалел бы потом.
-Воля твоя, - вздохнул князь, по опыту зная, что местных переубедить невозможно. - Зашел бы со мной, что ли.
Его спутник только промолчал. Темные, без блеска, глаза его смотрели куда-то поверх деревьев и сопок, в закатную даль.  Серж шел по улице, мимо разбросанных, теснящихся на склоне невысокого холма деревянных домишек, уверенный, что гость из леса следует за ним, но лишь только он заметил очертания крыльца своего дома и повернулся, чтобы начать приветственную речь, как обнаружил, что за ним никого нет. Так и не назвавший своего имени бурят давно от него отстал, похоже. Или в воздухе растворился, чего Серж не мог исключать.
...Дома все было по-прежнему. Жена сухо поздоровалась с ним и, не глядя на него, не задавая вопросов, поставила перед ним тарелку со щами. Кухарка опять загуляла, значит, готовила сама — и как всегда, поскупилась на мясо...
-Ивашевы к тебе не заглядывали? - спросил он между делом.
Мари измерила его взглядом и произнесла:
-Камилла только что ушла.
-А Василий?
-Я думала, он с тобой, - в безразличном голосе дамы появились нотки недоумения. - Она говорила что-то об охоте...
«Похоже, Вася и впрямь пошел охотиться. Но на другую дичь», - подумал князь, отодвигая от себя тарелку — все равно аппетита не было.
...Оставшись у себя, Серж вновь взглянул на бумаги. Он пролистал их внимательно. Не все было написано на английском. Текста в документе содержалось не очень много. В основном, карты, испещренные условными обозначениями, какие-то цифры рядами... Наверняка  информация полезна тем, для кого оно собрана. Но князь пребывал в полной уверенности, что ему выдали далеко не все. Что ж, спрашивать у Трубецкого остальное? Нет смысла. Тем более, этот нынешний демарш Ивашева словно бы говорил, что документы именно что подлинные. Но что теперь с ними делать? Вопрос до сих пор остался без ответа. Но его, этот ответ, словно бы подсказывал отблеск догорающих в камине углей...
Слишком много бумаг Серж уже сжег за свою жизнь. Чаще это объяснялось необходимостью, но иногда он так поступал совершенно зря. А если бы он ничего не сжег тогда, когда ожидал ареста? Может быть, было легче... У суда были бы вещественные доказательства, на которые можно опираться, и они бы увидели их истинные намерения. Но сделанное не провернешь назад... И этому трактату предстоит закончить там же, где закончили их трактаты и письма по Делу.
Серж не глядя бросил бумаги в камин. Занялось не сразу; пришлось поворошить кочергой внутри. Чтобы не предаваться воспоминаниям о таком же вечере пять лет тому назад, Волконский отвернулся и откинулся на спинку кресла. Нынче было бы весьма кстати закурить трубку... Давно он этого не делал. А что, хорошая идея... Князь встал в поисках табакерки и тут заметил, что на полу белеет какой-то конверт. Кажется, выпал из стопки искомых бумаг.
Внутри содержалось длинное письмо на английском, где его имя упоминалось несколько раз. Он вчитался в причудливо написанные неизвестной рукой строки: «He is a legitimate heir... You'll be greatly awarded... I beg you to do all possible to persuade him...» (Он законный наследник... Вы будете хорошо вознаграждены... Я умоляю вас сделать все возможное, чтобы его убедить...). Все и так ясно без перевода.
«Сколько стоит моя голова?» - задумался Серж. Курить отчего-то расхотелось. «А Ивашев читает по-английски», - внезапно осенило его. - «Конечно, читает. Навещу на ночь глядя...»
...В соседском доме вроде бы все улеглись спать. Три стука в калитку — достаточно, чтобы хрипло залаяли собаки, а потом раздались и тяжелые, нарочито медлительные шаги. Задвижка поднялась, издав металлический лязг, и Серж увидел своего друга. Нет, тогда в него не удалось попасть — цел, невредим, только бледен как привидение.
-Держи, - Волконский протянул конверт с искомым письмом. - У тебя не получилось.
Василий смотрел на него до противного ясными глазами. Только ресницами хлопал.
-Сейчас ты скажешь, что хотел меня только ранить, но не убивать. Рискованно, что могу сказать.
-Я никак не мог... - собрался со словами Ивашев.
-Конечно. Прощай, - Серж развернулся на каблуках и пошел нарочито медленно, считая каждый шаг. Он не исключал, что вослед ему снова раздастся выстрел. Но его не последовало. Вокруг было тихо. Наверное, слишком тихо... Тишина давила ему на нервы, и князь брел, не разбирая пути. Он поднял голову, вглядевшись в причудливый узор созвездий на небе. Что там сказал этот пришелец из леса, этот его ангел-хранитель, так и не назвавший своего имени или хотя бы места, из которого пришел? «Скоро узнаешь, для чего тебе оно...» «Нет, любезный, теперь уже точно не узнаю», - сказал Серж в ответ на собственные мысли.
Идти становилось тяжело, словно к ногам привязали пудовые гири. Знакомая и противная пульсирующая боль поселилась где-то в затылке, словно напоминая о том, что ничего не закончилось, что он вовсе не победил, что все самое страшное только впереди... Пару лет назад он впервые испытал эти странные ощущения, переворачивающие его изнутри, сбивающие его с ног и напоминающие о неминуемой смерти. После того, как над ним смилостивились, вынули из этой ямы, где он стоял по колено в ледяной воде, чувствуя, что она, смерть, сидит внутри, под седьмым ребром справа, откуда давным-давно, на заре его боевой карьеры, хирург двумя ловкими движениями щипцов вытащил пулю, и что она изо дня в день растет, захватывая всю грудь, и что вскоре он захлебнется этой чернотой насовсем... Тогда эти приступы участились, и Серж не мог идти работать вместе со всеми — даже строгие надзиратели, которых строго-настрого предупредили, что жалость к узникам неуместна, а болезни эти «опытные злодеи» легко могут симулировать, позволяли ему пропускать рабочие часы и спать вволю. «Все равно ему осталось всего ничего», - слышал он разговоры у себя за спиной. И они странным образом перекликались с тем, что сказала вот эта... вот эта тварь... - Серж не мог ее более называть сестрой, не хотел верить, будто они делят одну кровь и плоть. «Не бойся, mon petite frere, это недолго и не больно», - невозмутимо проговорила она перед тем, как сбить его с ног и довершить оставшееся... И эти разговоры вызвали в Серже ни с чем не сравнимую злость. «Вы меня похоронить хотите? Так я вас всех скоро сильно разочарую...», - так он однажды и сказал недоумевающей Мари, которая как раз прибыла сюда, на каторгу, опечаленная, но не удивленная его состоянием. Сказано — сделано, и болезнь начала медленно, но верно отступать. Хоть и остались от нее следы, как вот эти приступы слабости и головокружения, настигающие его после сильной физической нагрузки или потрясения. Достаточно было прилечь — и через час-два он либо засыпал и просыпался в отличном самочувствии, либо восстанавливал ясность мыслей. Нынче прилечь было негде. Разве что домой идти. Но Сержу туда совсем не хотелось. Да и нынче, в эту темную и холодную, молчаливую ночь, он бы не мог найти свой дом. Его метнуло к первому забору на его пути, и он остановился, привалившись к доскам и пытаясь усмирить дыхание. Глаза закрывались сами собой, и он уже не слышал, как заволновались собаки, как раздался скрип открываемой двери. Очнулся, только когда женский негромкий голос спросил со здешним говором:
-Так что с вами, дяденька? Совсем худо?
-Совсем... - сорвалось у него с губ.
-Пошли сюда, дай Господь, оклемаешься, - голос говорившей стал решительным, и она уверенно взяла его за запястье. Прикосновение ее сильной, широкой ладони приободрило князя, и он без всякой задней мысли последовал за женщиной по двору, чуть согнулся, заходя в темные сени и наконец, обнаружил себя в небольшой горнице, на лавке.
-Ты ел-то давеча? - хозяйка, оказавшаяся высокой и не старой еще женщиной в синем платке и подвязанном под мышками сарафане, суетилась рядом с печью, доставая оттуда горшок.
Серж лишь отрицательно покачал головой. Говорить он был еще не в силах — хорошо хоть зрение и слух остались.
Послышалось хныканье разбуженного младенца, и женщина, поспешно поставив горшок на стол, поспешила в угол, к люльке. Затем вернулась, продолжая накрывать на стол.
-Так ты поешь, дяденька, - снова сказала она, глядя на него с интересом. - Идешь, что ль, откудова?
-Да я из местных, - ответил Серж. - Стало мне дурно, вот и решил переждать, покуда пройдет.
-Так я вижу, что ты белый... А я тебя и не помню из наших, - проговорила хозяйка дома, усаживаясь рядом. - Ты из политических будешь?
Слово «политические» женщина произнесла так, словно то было название деревни, из которой он пришел.
-Так точно, - проговорил Серж.
Собеседница его засмущалась, поняв свою ошибку — как же она посмела с барином говорить как со своим?  Увидев румянец на ее округлых щеках, князь понял — его собеседница была еще совсем молода. Лет двадцать, самое большее — двадцать пять. Не красавица — чуть рябовата, скулы широковаты, брови слишком светлые. Но глаза хороши. Синие, как цветки льна. Где-то он такие видел... Платок низко надвинут на лоб, и не разберешь, какого цвета у нее коса — но подобный типаж почти всегда относится к блондинкам.
-Так откушайте у нас, батюшка, - тихо проговорила молодая женщина, вся подобравшись, скрестив перехваченные завязками рубахи запястья.
-Спасибо тебе, не голоден, - выдавил из себя Серж. - А звать тебя как?
-Агаша я... Агафья Васильевна.
-Вот как... - протянул князь. - А муж у тебя где?
-На приисках, ваше благородие, - пролепетала Агафья, поспешно вставая из-за стола.
«Я не благородие никакое уже давно», - так и хотелось сказать Волконскому, но он промолчал. Зачем? Все равно народ никак не приемлет это насильственное уравнивание сословий. Что бы не написано было в приказе, они, «политические», всегда останутся для местных жителей «господами». И это не изменишь никак. Интересно, если бы Дело в конце концов победило, то, верно, все так бы и осталось, чтобы там не говорил и не писал в своей «Русской Правде» вот этот повешенный, о ком Серж никогда не жалеет? Скорее всего, так бы и было. Впрочем, как утверждал Поль, «если низы не хотят быть равными верхам, мы их вынудим принять это равенство. Я не допущу никакой Вандеи как сверху, так и снизу». Ну что ж, нынче Поль может кому-то что-то запрещать или разрешать только в аду, куда и провалился, лишь только его ноги коснулись помоста на эшафоте.
-Давно как муж-то у тебя в отъезде? - продолжил Серж, насильно отогнав от себя образ повешенного Пестеля.
-С полгода как.
-А ребенку сколько?
Молодая женщина снова густо покраснела.
-Да мне-то что? Я ж не поп, чтобы тебя стыдить, - нарочито грубоватым тоном заговорил Волконский.
-Да три месяца девке, - пристыженно проговорила Агафья.
-Как крестила ее?
-Да Натальей.
-Хорошее имя... - произнес Серж. - Слушай, я у тебя заночую, ладно? А то сама понимаешь, мне худо и до дома не дойду.
-Оставайтесь, конечно, батюшка, - откликнулась молодая женщина.
-И не страшно тебе меня на постой принимать? Я ж разбойник, - чуть улыбнулся Серж.
-Да по вам сразу видно, что человек вы хороший.
-Да ладно... - отмахнулся князь. - Веришь ли, нет — вчера чуть человека не убил.
-Христос с вами, - Агафья поспешно перекрестилась, повернувшись к красному углу, увешанному почерневшими образами. - Не верю.
-Ну, дело твое. Тем более, не убил же — сам чуть с жизнью не расстался.
-Так и понятно, что ж вам нехорошо. Ложитесь-ка на печку, - неожиданно расторопно распорядилась Агафья. - Я вам одеяло дам...
Серж не без труда взобрался на высокую печь, почувствовав спиной благодатное тепло. Одеяло, сшитое из крупных ситцевых лоскутов, обняло его за плечи, и, стоило ему лишь на миг прикрыть глаза, как он нырнул в блаженную страну снов...
Снилось отчего-то необычайно приятное. Некая дама, красивая и умелая, распоряжается с его телом так, как ей самой угодно, к его вящему удовольствию, но он не может признать ее. Называет имена своих любовниц — она лишь смеется и головой качает. Потом перебирает тех, в кого влюблялся без взаимности, тех, кто никогда ему не принадлежал, как бы не хотелось — тоже мимо... Дама заливисто хохочет, продолжая осыпать поцелуями его тело, постепенно разоблачая его и доводя до весьма острого и определенного желания. Лица ее не видно, - лишь очертания фигуры и ощущения чего-то теплого, несказанно приятного.
...Князь проснулся и долго не понимал, где находится. Рядом с ним, прижавшись к его плечу, спала хозяйка, одетая лишь в просторную льняную рубаху, развязанную у ворота. Он поспешил отодвинуться, но Агафья только сильнее прижалась к нему всем своим жарким, мягким телом, пахнущим молоком и хлебом. Серж провел рукой по ее светлым шелковистым волосам, крупными прядями выбивающимся из косы, завязанной на ночь, затем скользнул ниже, по шее и широкой спине, шепча что-то успокаивающее. Молодая женщина невольно приоткрыла глаза, сладко потянулась и сама скользнула ему рукой под рубашку, прижавшись еще плотнее. Желание, возникшее еще во время сна, никуда не ушло, стало лишь сильнее, и Агафья почувствовала его, покорно поддернув подол сорочки и раздвинув округлые бедра... «C'est toujours facile» (Это всегда легко), - прошептал Серж чуть разочарованным тоном, и поспешил воспользоваться этим недвусмысленным приглашением, причем не единожды. Потом, наскоро вытеревшись, князь обнял свою невольную любовницу, поцеловал ее в щеку и закрыл глаза, хотя и знал, что сон к нему не придет — в отличие от многих, он не относился к тем, кто моментально засыпает после успешного соития. Тут завозилось и заплакало дите в люльке, и Агафья, чуть сконфузившись, пристала и слезла с печки.
...Серж никогда не злоупотреблял связями с крестьянками и дворовыми девками, в отличие от его приятелей и братьев. Сначала говорил цинично: «Зачем брать то, что тебе и так уже принадлежит?», повторяя слова старших братьев, которые, впрочем, никогда не забывали о том, что владели, помимо всего прочего, десятками молодых женских тел. Затем думал, что это злоупотребление властью господина и так нельзя, такой обычай должен остаться в анналах дикой старины... Тем более, плотской любви ему выпрашивать не приходилось — если ты молод, весьма хорош собой, знатен и богат, то каждая, хоть самая искусная девица готова разделить с тобой постель. Серж быстро преодолел юношескую влюбчивость и никогда не относился к тем, кто не мог прожить без плотских удовольствий ни дня. Поэтому он долго удивлялся — как же его коллеги по разведческому мастерству легко попадались в «медовую ловушку», открывая, пусть и невольно, все свои секреты случайной любовнице? Поэтому в Париже он был крайне осмотрителен. В Лондоне уже не так... Но англичанки были куда более раскрепощены, и все ограничивалось пятнадцатью минутами уединения где-нибудь в темном уголке Ричмондского парка... Он добивался своего, а его спутница, одергивая на себе платье и поправляя пояс, уже о чем-то болтала, как заведенная, и Серж никогда не вслушивался в эту болтовню, тем более что французский, на котором говорил тамошний beau-monde, разборчивостью не отличался. И даже соотечественницы были не лучше. Вспомнить хотя бы эту графиню Ливен... А лучше не вспоминать, зря тогда он проявил понятное любопытство и согласился на все ее авансы.  В общем, всякого в его жизни хватало и было что вспомнить, но именно сегодня нечего было вспоминать...
Мысли снова вернулись к этой молодухе. Живет одна. Прижила неизвестно от кого дочь, а, может, и от него тоже кого родит... Муж что скажет, если вернется? Не изобьет ли до смерти? Надобно спросить...
Он сам спустился с печи и начал поспешно одеваться. На улице уже потихоньку светало. Пора бы уже и до дому.
-Ну, спасибо тебе за все. Мне идти надобно, - проговорил Серж в темноту. Хозяйка дома промолчала, и он слышал только ее дыхание, тяжеловатое и натужное, словно она готова была заплакать. Он подошел вблизи, и в блеклом свете лучины вгляделся в ее слишком светлое, слишком невыразительное лицо, сильные руки и широкие плечи... Такими рисовали фламандские живописцы своих мадонн. И нынче сходство было совсем поразительным.
-Ты придешь еще? - выдохнула она.
-Не знаю, право, милая, - ответил Волконский. - Прощай пока.
Он встал и не оглядываясь, прошел к двери. Чувствовал князь себя нынче неплохо и думать о том, каковы будут последствия вчерашнего происшествия, не хотел. Равно как и сожалеть о том, где и как провел эту ночь. Лучше дышать прозрачным воздухом и снова глядеть на яркий зигзаг созвездия Кассиопея, распростершийся на западном небосклоне. Жить здесь и сейчас, а не в прошлом или будущем. Даже если это «здесь и сейчас» длится одно только мгновение...