Грасия, Деро и Сирано

Каждый мало-мальски считающий себя писателем сочинитель должен поделиться историей первой любви. Пора и мне. Только я не о своей расскажу, а открою неизвестную страницу детства одного из моих одноклассников, ныне... впрочем, придержим интригу.

Дело было в седьмом классе. Согласен, по нынешним меркам это уже поздновато для первой любви, да и не могу ручаться, что у него не было влюблённостей раньше. Но давайте считать, что у него это было первое пробуждение подобных чувств.

Он был мальчиком чувствительным, потому как происходил из театральной династии, его отец и дед были признанными в республике режиссёрами и народными артистами. Ну и сам герой этого рассказа к седьмому классу имел в своём багаже несколько детских ролей в театральных постановках, причём не в каком-нибудь районном ТЮЗе, а на взрослой драматической сцене. А ещё наш одноклассник появлялся в кадрах настоящего фильма, который показывали по телевизору.

Такому мальчику, чьи тонкие черты лица обрамляли длинные волнистые локоны, а артистическую худобу ещё больше стройнили рубашки с длинными рукавами и широкими манжетами, непременно надо было влюбиться в самую необычную девочку среди наших сверстниц. То есть в старосту нашего же класса. Она была новенькой. Но за одну четверть настолько поразила всех учителей отличными знаниями по всем предметам, прилежным поведением и, чего таить, своей величавой осанкой, что классрук быстренько предложил её выбрать новой старостой. Прежняя нехотя выполняла свои обязанности и давно была готова с радостью их передать кому-то. Но когда это произошло, ей стало обидно, что она уступила нарукавную повязку ученице, которая по всем статьям превосходила её (да и всех остальных).

Кстати, был шанс, что меня бы выдвинули в старосты, но, на своё счастье, я провинился, и вопрос был снят с повестки. А разжаловали меня после какого-то юбилея, то ли пионерии, то ли комсомола. Тогда всем поручили явиться в парадной форме. Все мальчики пришли в школу в белых праздничных сорочках, а девочки – в белых кружевных фартуках. Один только я забыл. Меня не хотели допускать к торжественной линейке, но я не послушался и даже умудрился попасть на общешкольную фотографию, испортив нарядную линейку ярким пятном своей синей рубашки.

Давайте придумаем имена героям, потому что их настоящие имена я бы не хотел раскрывать.

Начнём с представителя творческой семьи. Ребята его прозвали «Деро», кратко от «дерасан», то есть «актёр» по-армянски. Почему не считать, воспользовавшись удачным совпадением, что это сокращение от имени Дереник?

Куда сложнее с героиней. Как я уже сказал, она пришла в нашу школу посреди этого учебного года. Её родители работали в МИД-е, они разъезжали по испаноязычной Латинской Америке. Дочку, которая у них родилась на далёком от родины континенте, они решили назвать популярным там именем. Признаюсь, мне пришлось изрядно полистать списки испанских женских имён, чтобы найти сравнительно равную замену тому чудному для нас имени, которое они выбрали. Итак, они её назвали Грасия, что бедным армянам было невозможно выговорить. Грация, Грачья, Граца, Гарсия – это только при мне так ошибались. Но, что удивительно, никто не позволял себе насмешек, даже младшеклассники её не дразнили. Перед ней все робели.

Не по годам высокая и статная, с горделиво поднятой головой она внушала некое благоговение. Вспоминая сейчас, я смутно вижу, какие у неё были глаза и волосы, но отчётливо воспроизводится тот трепет, который возникал при общении с ней. А мне приходилось чаще других в классе говорить с Грасией. Если классу надо было что-то сделать, учителя поручали ей, мне и ещё паре учеников. Все остальные ходили в школу поскольку-постольку и перебивались с двоек на тройки. У некоторых родители налаживали отношения с учителями, завучем или даже директором, чтобы их отпрыскам «рисовали» хорошие отметки. Такой была аванская русскоязычная школа на молодой окраине бурно растущего в восьмидесятые годы Еревана.

Да, я же забыл упомянуть, что до прихода Грасии новеньким и «необычным» был я. Мои родители четыре года учились в аспирантуре в Москве. Мы уехали из Еревана, когда я был во втором классе, а вернулись, когда я был уже в шестом. По возвращении я приобрёл прозвище «Москваци» («Москвич»).

После московских школ аванская школа казалась фантасмагорией. Начиная от внешнего вида здания с разбитыми и забитыми фанерой окнами, хорошо хоть, что не с фасадной стороны, и заканчивая внутренним запустением, к примеру, стена, отделявшая туалеты от большого коридора, шаталась, потому что на переменах мальчишки разгонялись и со всего маха ногой и плечом били в неё, пугая тех, кто решил воспользоваться... я даже удобствами это назвать не возьмусь.

А ещё меня поразил размер классов. Десять классов на каждый год, и по сорок учеников в каждом классе. Таково было желание у советских людей привить своим детям русский язык для будущей карьеры, и они всеми правдами и неправдами добивались приёма своих чад в русскую школу. А она была одна на весь наш большой район высотных новостроек, потому что никто в госпланах не ожидал такого наплыва «русскоязычных» детей. Которые на самом деле и после десяти лет учёбы не могли и двух слов связать на русском языке. Не все, конечно, утрирую, но таковых было немало.

Ладно ученики, но попадались учителя, которые говорили на русском с диким акцентом и с ужасающими ошибками.

Чего стоил наш классный руководитель?! Маленький лысый кривоногий мужичок, большой любитель выпить. Преподавал нам математику, которую в какой-то степени знал, но объяснять не умел, он не мог свои мысли до класса донести. Бывало, черкнёт что-то на доске, что-то буркнет, а его никто не слушает. Он часто носился между рядами парт и требовал повторить какую-то формулу. Всё заканчивалось тем, что он раздавал подзатыльники особо активным оболтусам, а девочкам что-то невнятное цедил сквозь прокуренные до желтизны зубы.

Я как-то повторил его слова дома за столом, так мама ложку выронила, а папа аж привстал. Оказалось, это было крепкое выражение на уличном армянском, а я после возвращения из Москвы умел фильтровать только русский мат.

Вот этому алкоголику невероятно повезло, что в его худший класс попали два таких новичка с чистым русским языком, отличными отметками и желанием учиться.

На этой почве мы с Грасией и ещё двумя-тремя «хорошистами» и общались. Например, у нас была хорошая учительница по языку и литературе. Мы с увлечением делились с ней своими впечатлениями от прочитанных книг, не важно, входящих в школьный курс или нет. Мы обменивались книгами, из своих домашних библиотек или теми, которыми с нами делилась учительница.

При этом в отличие от Грасии, которая вела себя уединённо и отстранённо от всех остальных, я неплохо ладил со всеми, мог заодно с классом прогулять урок-другой или никогда и никому не отказывал дать списать домашнюю или контрольную работу. Больше всего я обожал футбол, потому я сдружился с игроками нашей команды. Мы таскали в ранцах полукеды (кеды не поместились бы), чтобы при любой возможности погонять мяч. В дни, когда нам разрешали после уроков занимать школьное поле с воротами, на которых болтались остатки сеток, мы не ленились приносить даже кеды или бутсы, связав их шнурками и перекинув через плечо.

Если Грасия могла позволить себе быть воображалой и задавакой при своих безупречных способностях и яркой внешности, то Дереник ничем не выделялся и не старался выделиться. По части учёбы он был не просто заурядным, а даже отстающим. Его спасала вроде как уважительная отговорка, что он ездил на съёмки или пропадал на репетициях, поэтому учителя тихо-молча ставили ему тройки. Кроме той самой учительницы по литературе, которая требовала с него на равных, и могла вкатить «неуд» в дневник. Деро всё это спокойно воспринимал. Он неохотно участвовал в развлечениях, футболом не интересовался даже как зритель, а после уроков чаще всего спешил домой.

В один день этот Деро подошёл ко мне и спросил:

– Арт, ты же мне друг?

Когда с таким вопросом обращаются, это значит, что от тебя что-то ожидают.

– Конечно, ахпер-джан (брат), – с готовностью ответил я. Одну простую истину я понял сразу после того, как мы переехали из Москвы обратно в Ереван: все пацаны тут – друзья и братья, и все они всегда готовы прийти друг другу на помощь. Нередко даже повздорившие незнакомцы в пылу разборок находили общих знакомых и тут же становились друзьями.

Не скажу, что мы с Деро были близки. Как-то он пригласил меня и ещё трёх или четырёх одноклассников к себе на день рождения. Деро у себя дома вёл себя так же скромненько, как в школе. Зато запомнился его отец, тот самый народный артист. Я впервые в жизни видел вживую человека, который «из телевизора». Действительно, он будто сошёл с экрана в обычную аванскую квартиру. Только в фильмах он всегда грозный и строгий. Особенную сердитость ему придавали пышные усы, густая борода и массивные брови.  За столом же с нами он оказался весёлым и добродушным. Не переставал шутить, подкладывать нам добавки и подливать лимонада.

– Деро, друг, что случилось? – подбодрил я, а то он стеснялся продолжить разговор.

– Я видел, что ты с ней дружишь.

– С кем?

– Не в смысле, что дружишь. Ну, то есть... по пионерским всяким делам...

– Не понимаю. То ты спрашиваешь, не друг ли я тебе, то говоришь, что я дружу с кем-то там из пионеров.

– Я хотел сказать, что ты к ней запросто можешь подойти.

– К кому?

– К Грасии.

– А ты что, боишься к ней подойти?

– Да.

– А что такого тебе надо от неё, что ты боишься? Тебя исключают из пионеров, что ли?

Я попытался сообразить, что может понадобиться от старосты.

– Она тебе позволит себя проводить, – сказал Деро.

– Куда проводить?

– Как куда?! Домой.

– А зачем мне её провожать домой?

– Ну как «зачем»? – тут он возмутился моей недогадливости, – зачем девочек провожают домой?!

– Ах вот ты о чём! – я удивился такому обороту событий. Конечно, я видел, как после уроков некоторые старшеклассники парами удалялись от школы. Но не замечал такого среди наших сверстников. Вот тебе и киношники, научили парня шурам-мурам! А потом я подумал, а зачем мне её провожать.

– На кой ляд мне её провожать?!

– Да не тебе, а чтобы мне рядом с тобой, – такое ощущение было, что он поражался моему тугодумству, хотя с чего это вдруг я должен был сообразить, что это ему свидание подготовить надо.

– Бред, бредятина.

– Хотя бы один раз, – взмолился Деро.

– Зачем это тебе?!

– Буду провожать её домой, общаться...

– Кажется, я начинаю понимать, – я сказал так, чтобы потянуть время, но Деро принял мой ответ за согласие помочь ему.

– Ура! – вполголоса, чтобы в классе никто не услышал, воскликнул он.

– Ты что, точно в неё втюрился? – я решил удостовериться в серьёзности намерений.

– Ага, – признался он и глубоко вздохнул, вполне убедительно. А мне как раз пришла мысль, что это может быть розыгрышем. Он же актёр! Потом я вспомнил, что на завтра намечен матч с парнями из верхней аринджской школы. Теперь же вместо футбола мне придётся какой-то ерундой заниматься. Как же мне начать разговор с Грасией? Вот она удивится! Какой повод придумать?

Взяв с меня слово, счастливый влюблённый убежал по своим делам, а я весь вечер после школы ломал голову. Перебрал десятки вступительных слов. Раз за разом проигрывал сцену, как я подхожу, что я говорю, как и что она может мне ответить. Мучительно пытался вспомнить, как в книгах кавалеры приглашали дам и как герои фильмов действовали в подобных ситуациях.

На следующее утро я приплёлся в школу не выспавшимся и все уроки сидел рассеянным, продолжая искать самые выигрышные слова для своей нелёгкой миссии. Но ещё более потерянным выглядел наш влюблённый. Я то и дело ловил его вопросительные взгляды, стараясь в ответ подбодрить заговорщическим подмигиванием. И мы оба боялись смотреть в её сторону.

К последнему уроку я так издёргался, что, когда сообщил ребятам, что на футбол не иду, потому что чувствую себя не ахти, мне не надо было притворяться. В ту минуту мне не казалось, что пропуск игры был самой большой жертвой ради друга. Куда большей потерей был мой покой.

Грасия не вскакивала с места со звонком, как большинство из нас, не исключая и девочек. Но и не задерживалась. В тот раз она пропустила вперёд соседку по парте, затем спокойно сложила тетрадь и учебник в одну секцию ранца, а ручку и карандаши (а их было несколько цветов, она же была из тех примерных отличниц, которые раскрашивают параграфы и выделяют всякие правила) в отдельный кармашек.

Мы с Деро следили за каждым её движением. "Пора!" – решился я и перехватил её в тот момент, когда она подходила к дверям класса.

– Грасия, привет!

– Привет ещё раз, – ответила она и заметила, – мы сегодня уже здоровались.

Я и так весь трясся от волнения, а тут совсем стал пунцовым.

– Ты домой?

– Нет, на музыку.

– В музыкалку, которая на горке?

– Нет, к частному педагогу.

– У него на дому? – предположил я, не теряя надежды.

– У неё, да. Она живёт в соседнем с нашим домом.

– Отлично, – мой план не провалился, я ликовал, – а я иду к своему репетитору, который живёт в твоих краях.

Репетитора я придумал за секунду до того, как упомянул. Её слова дали мне подсказку.

– Пойдём вместе? – предложил я.

– Хорошо, пойдём, – она легко согласилась, но при этом внимательно смотрела мне в глаза, а мне было трудно выдержать этот пристальный взгляд. К тому же из-за своего высокого роста она смотрела на меня буквально сверху-вниз. "Бедный Деро, он же пониже меня", – подумал я.

Мы с Грасией вышли из опустевшего к тому времени класса, прошли по коридору, спустились со второго этажа на первый, пересекли парадный вестибюль и вышли на школьное крыльцо. Всё это длилось невыносимо долго, хотя шли мы достаточно бодрым шагом. У Грасии такая походка, словно она чётко и не теряя времени следует заранее намеченному маршруту. Она шла впереди, а я – рядом, отставая на полшага. Эти полшага, видимо, давали мне шанс отбиваться от подтруниваний, если кто заметит, что я удостоился чести провожать саму Грасию. Мне весь этот путь от дверей класса до булочной, в которую направлялась добрая половина учеников после уроков, казалось, что все наблюдают за нами. Я опасался поднять глаза, даже чтобы убедиться, что Деро следует за нами.

Тем не менее, на улице я осмелел, поравнялся со своей дамой и начал задавать вопросы:

–  А почему ты не в музыкальную школу ходишь, а к частнику?

– Мама говорит, что там уровень ниже плинтуса, зато через соседей она нашла учительницу, которая преподаёт фортепиано в школе Чайковского и в консерватории.

– Клёво! – пришлось притвориться, что впечатлён усилиями её мамы. Надо было не дать беседе затухнуть, и я спросил первое, что пришло на ум: – Ты пианисткой собираешься стать?

– Нет, это для общего развития. А так я ещё не определилась, кем я хочу стать.

– Да у нас уйма времени это сделать, ещё сто раз успеем передумать, – я говорил какими-то не своими словами, а теми штампованными фразами, которыми родители и учителя обмениваются, обсуждая нас, подростков, в нашем же присутствии, забывая, что мы уже не малые детки.

– А у тебя что за занятие? – Грасия задала встречный вопрос, которым застала меня врасплох.

– Занятие? На которое сейчас иду? – глуповато переспрашивал я, чтобы потянуть время, – математика.

– Математика?! – в свою очередь переспросила она.

– Да. И физика.

– У тебя же хорошие оценки.

– Мои родители думают перевести меня в физмат школу, а там вступительные экзамены, – тут я не совсем приврал; дома уже давно обсуждали это дело, но окончательного решения не приняли. Было понятно, что надо уходить из этой школы, но в физмат или в другую – предстояло выбрать.

– О-о! Это здорово! – мой ответ вызвал у неё искреннее восхищение в отличие от моей реакции на её рассказ о её учительнице из консерватории.

– После московских школ, – я принялся развивать тему, раз она встретила такой интерес, – в аванской я деградирую, говорит мама.

– Точь-в-точь слова моей мамы, – подхватила Грасия, – мы тоже планируем уйти в другую школу где-нибудь в центре, тут я до конца года дотяну и всё.

"Бедный Деро, – подумал я после этого признания, – это будет грустной новостью для него".

– Я сам не знаю, хочу ли я перебираться в физмат, – я попробовал пойти на попятную, хотя понимал тщетность усилий. Шансов уговорить её остаться в нашей "дебильной" (как модно было говорить в те годы) школе не было.

– Почему? – удивилась она, задержав на мне свой изучающий взгляд.

– Вдруг там одни очкарики и зануды окажутся, – на ходу придумал я.

– Прости, но ты же сам носишь очки, – деликатно, но не без улыбки, заметила она.

– Я только на уроках и когда...

– Неужели ты хочешь остаться в этой дыре?

– Как бы сказать, – её вопросы ставили меня в тупик, – в самом здании – нет, не хочу. Многих учителей видеть даже не могу. Но есть же литераторша. А сколько классных ребят!

Мои аргументы возымели какое-то действие, Грасия задумалась. А я решил воспользоваться произведённым эффектом и представить героя затеянного мною спектакля.

– Вот, к примеру, Дереник из нашего класса. Хоть он и известный уже актёр, но не уходит из нашей школы. А его даже по телику показывали.

– Да?! Не знала, я практически не смотрю телевизор.

– Он играл во взрослых спектаклях в настоящем театре.

– Ты же учился в московской школе? – сменила тему Грасия.

– Да, и не в одной. Мы переезжали из района в район, пока жили в Москве, поэтому я сменил там три школы.

– Расскажи, пожалуйста, про столичные школы.

– А что там рассказывать?

– Чем они отличаются от здешних.

– Там чисто, и ремонт везде свежий. Всё целое, ну или почти всё. Доски губками вытирают, а не тряпками из старой одежды типа чьих-то рванных трусов.

– Ветошью, – вместо ожидаемого мной смешка она, эта круглая отличница, поправила меня, – только давай о чём-то интересном, а не о тряпках для доски.

– Там были настоящие лаборатории по физике и химии. С колбами, приборами типа микроскопов...

И тут удачно вовремя из-за газетного киоска появляется наш герой собственной персоной.

– Дереник! – стараясь говорить как ни в чём не бывало, а оттого чересчур громко, приветствовал я его, – мы как раз о тебе говорили.

Грасия вопросительно посмотрела на меня.

– Привет, – и Деро церемонно кивнул нам обоим.

Мы остановились посреди тротуара. Я ожидал, что Деро что-то скажет. Он, возможно, полагал, что я вовлеку его в разговор.

– Я опаздываю, – вывела нас из оцепенения Грасия, – пойдём? – она обращалась ко мне.

– Пошли, – эхом отозвался я.

Мы продолжили наш путь. Деро последовал за нами, держась около меня с другой от объекта своего обожания стороны. Мы сделали всего с десяток шагов, когда Грасия демонстративно посмотрела на этого субъекта, который, на её взгляд, увязался за нами.

– А ты куда направляешься? – немного резковато, но в своей манере говорить прямолинейно, спросила она его.

– Я... ну-у... туда, – и Деро махнул рукой вперёд, в какую-то неопределённость.

То ли удовлетворившись ответом, то ли решив не терять времени, Грасия ускорила шаг.

– Дереник, – я старался держать её темп, а в таком темпе вести светскую беседу было сложновато, поэтому у меня ни с того, ни с сего получилось формальное и неестественное обращение. Я начал заново:

– Деро-джан, а расскажи нам что-то из жизни театра, что-то такое, что происходит за этими, как их, занавесами.

– Кулисы, ты имел в виду, – подсказала Грасия.

– Да, точно, спасибо.

Я чуть сбавил ход, пропустив своих спутников вперёд. Чтобы всё выглядело не нарочно, я присел, будто бы вожусь со шнурками кед. Я был уверен, что, когда я их нагоню, Деро будет вовсю расписывать театральное закулисье. Судя по молчанию, которое я застал, нагнав их, они ни слова не проронили.

– Деро, а в каком следующем спектакле ты будешь играть? – не унимался я в попытках растормошить застенчивого воздыхателя.

– Пока нет следующего, – едва слышно ответил он. И снова замолчал.

Мы дошли до перекрёстка. Насколько я помнил, Грасия жила в квартале через дорогу. Нам оставалось перейти на светофор и всё.

– А надолго у тебя занятие? – у меня вспыхнула идея, что за время её отсутствия потерявший дар речи горе-влюблённый вновь его обретёт и сможет пообщаться со своей пассией после.

– Надолго, – холодно заявила она.

– Понятно, – я уже не знал, что ещё предпринять, на сегодня похоже, что всё: – Ну тогда мы пошли дальше.

– А вы вместе идёте? – поинтересовалась она.

– Нет, я – к репетитору, а... а ты, Деро, куда шёл?

Мой отчаявшийся друг умоляюще смотрел на меня, но не увидев надежды в ответном взгляде, выдохнул:

– Я... туда, – и вновь пальцем указал в неопределённом направлении. Хорошо хоть, что в сторону жилых зданий, а не троллейбусного парка.

Грасия не двигалась с места. Я переминался с ноги на ногу, чувствуя себя в дурацком положении. А виновник всего происходящего застыл рядом с нами в полном мандраже.

– Ну так иди туда, – тем же холодным тоном повелела она ему, махнув в сторону его «туда». И тот послушно, буркнув "Пока", побрёл дальше, оставив меня с ней наедине. Я уже тоже собирался бросить своё "пока", как Грасия заговорила:

– Я от тебя такого не ожидала, – это она меня отчитала. Я думал, что уж после этих гневных слов она точно повернётся и уйдёт, но – нет. Она продолжала требовательно смотреть мне в глаза. Возможно, ждала оправданий или извинений.

Я отвёл глаза. Её взгляд был надменным. И не только потому, что она была на полголовы выше меня (да и всех мальчишек в классе), но и потому что она в своём негодовании была права, уличив меня во лжи.

– Чего не ожидала? – надо было что-то сказать.

– Я даже не знаю, как это назвать, – от возмущения даже она могла забыть подходящее слово, но быстро вспомнила: – это называется сводничество.

– Да ну вас, – отмахнулся я и поспешил было удалиться, но меня нагнал её смех. Грасия смеялась. Во весь голос. Посреди улицы. Пожалуй, это было в первый и последний раз, когда я слышал её смех.

– Это не он артист, это ты – артист, да ещё какой! Тоже мне, Сирано де Бержерак! Кстати, и нос у тебя такой же!

Продолжая смеяться, она пошла на свою музыку. А я припустил бегом в обратном направлении в надежде, что застану ребят на футбольном поле, хотя бы на замену выйду.

Эпилог.

Актёром всё-таки стал Деро. Несколько лет тому назад, то есть лет двадцать пять спустя после окончания седьмого класса, я увидел его в главной роли одного фильма. Нашёл его страницу в интернете, там фильмография почти целиком состояла из телевизионных сериалов, где он на второстепенных или эпизодических ролях.

А про Грасию я ничего не слышал после окончания седьмого класса. Мы оба ушли из аванской школы. Я – в физмат. А куда она – не знаю. И в соцсетях не нашёл её. Да, кстати, про интернет. В наше время его не было, поэтому пришлось у учительницы литературы спрашивать, кто такой Сирано де Бержерак.


сентябрь-октябрь 2019