На пути к Голгофе

Фрагмент из книги "Калибр Победы"

...Наутро весь 517 полк построился, как на учениях: поротно, повзводно. Миномётчики располагались в составе стрелкового подразделения и в общих колоннах двинулись в направлении железнодорожной станции. С непривычки, навьюченные сидорами с боекомплектом и личными пожитками, в долгополых шинелях солдаты излишне суетились, постоянно нарушали ритм шага и сильно нервничали. У некоторых каски были прикреплены к поясу, у других откинуты на затылок, у третьих, напяленные на суконные шапки-треухи постоянно сбивались, перекрывая глаза. Из-под блестевшего свежей краской металла виднелись раскрасневшиеся глаза, распаренные лица. Безусловно, взгляд всегда выдавал человека. Налицо были физическое напряжение и всеобщая встревоженность.  А что бы вы хотели, не на прогулку же выдвигался полк. Люди шли в неизвестность.
Вслед за пехотными частями двинулись груженые фуражом повозки. ЗИСы еле сдвинулись с места.  Кузова были до краев завалены ящиками с провиантом, амуницией, боеприпасами. Тракторные тягачи из автобата тянули за собой противотанковые пушки и гаубицы на колёсном ходу. Было морозно, безветренно и ясно. Надо же, как подгадали с погодкой командиры. Великая масса людей усиленной стрелковой дивизии в 15 000 штыков не могла не оставить свой ореол присутствия во вселенной. В воздухе витали разнообразные запахи.  Амбрэ было ядрёным. Воняло людским потом, вперемешку с машинным маслом, бензином, яловой кожей, пропитанной лошадиной испариной, свежим конским навозом, дёгтем с тележных осей. Слух напрягал постоянный гул, прерываемый криком командиров, грохотом техники, лязгом металла, ржанием лошадей. Мы уходили на войну. Прощай, мирная жизнь и уральская родимая сторонка. 
Для передвижения личного состава и перемещения неисчислимого имущества стрелковой дивизии требовалось большое количество вагонов и, может быть, сотни железнодорожных составов. В случайно подслушанном разговоре офицеров штаба речь шла о баснословных цифрах товарняков. Об услышанном секрете, лучше помалкивать, стукачи особистов НКВД были внедрены в каждой части. В нашем эшелоне было три десятка утеплённых товарных двухосных вагонов для красноармейцев, несколько для обозных лошадей, открытые платформы для техники, повозок, полевых кухонь, различных тарных хозяйственных ящиков, боеприпасов, фуража. Парочка пассажирских спецпульманов зеленого цвета предназначались для командного состава, штаба и госпитального медперсонала.
После ожесточённой толкотни, каждый из воинов занял своё законное место в теплушке на двухъярусных нарах, сколоченных из толстых, не струганных досок-сороковок. Окончанием процедуры дележа пространства считался пристроенный вещмешок в своем изголовье. Оружие было подвешено на ремне возле полатей, гвоздь был вбит в вертикальную, опорную стойку лежака. В углу теплушки замерла вертикально поставленная столитровая бочка из-под растительного масла. Сбоку приварена небольшая дверца с крючком. С торца буржуйки труба выведена в отверстие на крыше вагона. Вся шаткая конструкция располагалась на трех установленных торцом кирпичах и была привязана телеграфной проволокой к торчащим из пола, загнутым гвоздям. Это чтобы пожара не случилось, когда опрокинется. Подле неё, вдоль стенки хозвзводом заранее были припасены деревянные сучья, щепки, куски тары и ящиков. Словно при истопке деревенской бани в вагоне смачно пахло сырой древесиной и смачным густым дымом. Не угореть бы до смерти ненароком.
Но вот в зимнем воздухе громогласно прозвучал гудок паровоза, затем просипел дуплетом ещё тревожный паровой вскрик, ещё. Словно салют новому веянию, разнеслось по всей округе прощальное приветствие: «Ту-ту-у-у…». Вагоны резко дёрнулись, звякнули стальные сцепы-замки. Лязгающий эстафетный перезвон громогласно прокатился вдоль состава.  Раз толчок, два, три удар металла о металл. Скрипя и взвизгивая чугунными колёсами при трении о рельсы, вагоны нехотя двинулись и, набирая ход, покатили в даль неизвестную. В застеклённое окошечко на двери мы наблюдали, как состав набирал скорость. Мимо проплывали поля, леса, полустанки. Колёса мерно постукивали на стыках. Вагоны пошатывались, доски скрипели, люди мирно беседовали. Состав, то ускоряя, то замедляя ход, стремительно летел к намеченной цели. Мы ехали к чёрту на куличики, на фронт.
На всём пути следования литерному эшелону выставляли зелёные семафоры. Однако случались и остановки, бывало довольно длительные. В некоторых случаях солдаты выбегали на полустанках в «поле» опростаться, а возвращались уже от местных жителей с водкой, вином, а то и самогоном,  прикупленным на оставшиеся с гражданки деньги. Как взводный, старший по вагону сначала я делал вид, что моё дело – сторона. Однако из ниоткуда появлялись пьяные, возникали стычки, среди плохо знакомых между собой парней доходило до мордобоя. Иногда, самые весёлые  и шебутные орёлики, могли затянуть песню. Но от тряски выпитый алкоголь быстро рассасывался в желудке и всё постепенно вставало на круги своя. Тук-тук-тук… И снова – монотонная дорога.
По ночам поезд, бывало, останавливался. Паровоз усиленно сипел паровыми патрубками, чавкал сброшенными на пути паровыми струями, вхолостую прокручивал на путях ведущими чугунными колёсами. Иногда, набравшись смелости, локомотив оглушительно и протяжно  взвывал к полнотелой луне, к иссиня-чёрному небу. Когда вагоны резко дёргались, на сцепах звенел такелаж. Потом дом на колёсах рывком трогался, и мы снова суетливо мчались вперёд к неизвестности.
Проснувшись среди ночи, можно было слышать лязг буферных тарелок, мерный перестук бегущих колёс. В прогретой теплушке тишины никогда не было, лишь слышался убийственно молодецкий храп красных воинов. Света в вагоне не полагалось. Поэтому дневальный сдвигал в сторону кусок стекла на дверном окошке и тихо курил, выпуская дым в морозную ночную синеву. Когда кто-либо из солдат просыпался, молча подходил к проёму и уже два огонька от папирос, зажатых в кулаке, (светомаскировка) напоминали, что люди задумчиво дымили и воображали свою думу. Может быть, полусонно дремали, клевали головой в такт ходу поезда. У каждого своя судьба-неразлучница.
Для переправки на фронт наша усиленная стрелковая дивизия до 15 тысяч человек личного состава задействовала 92 поездных состава. Вереницы вагонов растянулись по железной дороге на сотни километров. Как ни крути, а на войну мы перемещались со своими тремя стрелковыми полками, с артиллерией, боезапасом, обозами, санитарной частью и тылами. Скрипя, пыхтя, надсадно, с остановками, но достигли намеченного пункта назначения на глухом полустанке среди болот и начали разгружаться.
Штабисты во фронтовом журнале записали: «С 16 февраля по 15 апреля 1942 года 166 стрелковая дивизия по железной дороге через Москву и станцию Бологое была переброшена в Ярославскую область, на станцию Любим». Её позиции были закреплены за Ставкой ВГК (Верховного Главного Командования). Затем, в срочном порядке и совершенно неожиданно для нас все части дивизии перебросили в район города Осташков и Чёрный Дор. Именно там 166 стрелковая дивизия вошла в подчинение 53-й армии Северо-Западного фронта под началом генерал-лейтенанта Е.П. Журавлёва...