Чума. Глава девятнадцатая Чумная армия

Но не это ожидали увидеть чумные врачи. Вечерний Авиньон должен быть прекрасен…. Великолепные здания и восхитительные сооружения, величественные соборы и удивительные дворцы, недостроенная зубчатая стена, мэрия с готической башней, тихая широкая Рона, длинный мост Сен-Бенезе, строящийся Папский Дворец. Но вместо людей чумная армия. Сотни. Тысячи, миллионы трупов… повсюду…. На дорогах, за углами домов, в окнах, с коих свисают мела и руки, подле стен, на крышах, пустые дома, тишина, поглощающая всё…. Ближе к центру ходят живые, но их количество просто ничтожно.
   Клювастые подошли к мосту. Рона, река столь прекрасная, тихо текла, но была мрачна и тускла, словно погрузилась в отчаяние. Теперь же её следовало бы называть осквернённой рекой. Хоть Папа Римский Климент Шестой и освятил её, но сбрасывание трупов в водоём мракобесие и безбожие. А всплески вновь и вновь раздавались на берегах реки.
   Рабочие, могильщики, безработные – все, кто хотел заработать, денег сбрасывали тела, разрушая гладь воды. Некоторые в припадке боли от чумы, коей они, не защищенные ни чем, заражались, падали вместе с грузом в воду и больше не всплывали живыми. Но на подобно никто не обращал внимания, уже давно смерть собаки и человека ничем не отличалась. Часто редкие прохожие давились кашлем и падали на колени. Одни вставали и продолжали путь, другие падали и покидали это мир, отдав богу душу.
   Подобные картин не имели и шанса удивить чумных докторов, но количество трупов не могло их не тревожить. Из-за разлагавшихся тел, воздух прекрасного города был отвратителен, будто смертелен. На каждом шагу лежало пять, шесть, а то и больше трупов. Такое количество не гибнет и на войне.
   Изредка многочисленные кашли и стоны доносились до врачей.
   Тем временем ночь пожрала мир, и Луна слабо освещала город-призрак.
   Казалось, что люди перед смертью что-то видят. Из-за дурманящего смрада создавались иллюзии, и тела будто двигались за Аделардом.
-Даже в моей стране не гибло так много, - ужаснулся Рашиди.
   Ветер пел похоронные песни на мёртвых улицах. Крысы не пировали, а скорбели вместе с тишиной.
Чума достигла своего апогея. Аделард считал утрированием слухи о ежедневной смертности в двадцать тысяч в городах более заселенных. Но, увидев эту картину, он изменил своё отношение к этому вопросу.
   По улицам, погружённым в неизбежную бездну тьмы, тоски, скорби и смерти, боязливо пробегали худые полуживые собаки.
   Рядом лежали не только бедные, но и множество богато одетых лиц. Мор косил всех без разбора, не давая времени осознать скорую гибель. Люди сгорали от повальной болезни, словно спички от огня. =
   На многих первых дверях был развешен кипарис – символтраура, но дальше он кончались. Некому было скорбеть и тосковать по умершим. Стук клюшки Аделарда глухим эхом разносился по площади, освещаемой мёртвым лунным светом и окутанной лёгкой дымкой.
   По улице пробежали маленький мальчик. Чудо – то, что они ещё живы. Но вот он упал. Затем встал и заплакал. Через секунду изо рта  него потекла кровь. В подобные тяжёлые времена дети не верят в Бога и осознают свою кончину, но не хотят её. Он всё хныкал и хныкал, не желая отправляться в вечную бездну. Пустоту, тьму.… Вскоре он упал, совершенно безжизненно. Бездыханное тельце лишь обмякло со временем.
   Врачи ушли, не рассматривая картину столь печальную и странную.
   Иногда по городу разносились голоса редких бардов, поющих прощальные песни прекрасному живому, величественному граду, что стал могилой, пустыней без жизни, обителем чумы. Его берега омывают некогда бурлящая и свежая река, а теперь она гниёт, проклятая и осквернённая усопшими, затопляет большую часть города в отместку.
-Рашиди…, - нарушил гробовую тишину Аделард. – Я не могу больше на это смотреть. Переночуем в первом доме под рукой, а утром спокойно пройдём к Папскому Дворцу
   Клювастые зашли в здание и, быстро устроившись, уснули, ожидая утра, когда спадёт проклятье ночи с Авиньона, и он просто станет пустым поселением.

           *                *                *

Но всё было хуже. Ночь, безжизненная и давящая на путников, прошла. И утром, лучи солнца, редкие в это время, дарующие жизнь, открыли глаза врачам.
   Площадь перед домом в ночь была темна и тиха, дымка и слабый свет скрывали и прятали ужасы чумы. Осколки жизни и души предстали взору докторов. Кровавые пятна и лужи, части тела детей и взрослых, извержения человеческого тела, включая гной, куски лёгких и разорванная кожа на телах. А раньше спящие, озлобленные жители, что изнемогая от боли, взглядом, переполненным ненавистью, страхом, отчаянием, в предвкушении конца, сверлили идущих по городу врачей.
   Клювастым пришлось идти по ковру смерти, сотканным из жертв чумы и тех, кто пытался убежать от Мора, ведущему к покоям главы Римской Католической Церкви.