Наследство Пророка Глава 13. Тюремные беседы

- Да, многое изменилось за эти годы, - произнес Андрей Глаголев, вспоминая далекий 2007-й год, когда после «джентельменской договоренности» с одиозной фигурой господина Сергея Викторовича, представителя властвующих на данной территории, но юридически правильно не оформленных, потомков аборигенов земли, названной в честь одного из братьев – прародителей города – матери городов Русских.
В небе, разбитом на крохотные квадратные ячейки «благодаря» «уникальной» металлической решетке, уверено красовавшейся на окне – единственном месте, через которое он мог видеть и радоваться внешнему миру.
Комната, точнее сказать камера, «любезно предоставленная» для прохождения всех тягот и лишений Глаголеву напоминала, скорее всего, двойное четырехместное купе скорого поезда, отправленного в дальнее, забытое всеми место - «отстойник поездов», прибывших в депо после тяжелого дальнего рейса.
«Товарищ» Сергей Викторович «выполнил» все просьбы Андрея:
1. «Открыл» на него два уголовных дела, согласно статьям которого следственные действия и само судебное разбирательство оставляли радужные надежды любого, попавшего в такие «процессуальные» клещи о быстром выходе на чистый, пьянящий воздух свободы.
2. Рекомендовал заключенного Глаголева руководству СИЗО как примерного и «в будущем» свободного гражданина, готового своим ратным трудом «на благо» Лукьяновской тюрьмы прорыть все необходимые траншеи и ямы, в которые «разместить телекоммуникационный кабель, опутающий все пенициарное заведение и даже соединить его с Департаментом по приведению наказаний, расположенного относительно не далеко, - на улице Мельникова, - территории бывшего училища связи.
3. «Помог» сформировать бригаду тружеников – «великолепной» тройки мушкетеров, с которыми «Д’Артаньян» Глаголев просто обязан был «докопаться» до истины.
В состав гвардии вошел Валентин Иванович Шмидт, на которого так же сшили дело по бродяжничеству. В ответ господин старик был абсолютно не против: «В тюрьме значительно теплее, чем под открытым небом», - промолвил он, «погружаясь» в радужно открытую для него камеру.
Следующей «персоной» стал огромнейшего телосложения «богослов», пять лет понаторевший в церкви возле южного вокзала столицы. Причинами такого «преданного» отношения были:
- укрытие своего тела от органов правопорядка за, мягко говоря, проведение практических занятий по изучению внутренних органов должников-бизнесменов, вовремя не отдавших «долю» для братии (братвы) со своей деятельности;
- реальное религиозное созревание личности молодого человека, очень визуально напоминающего младшего брата Николая Валуева – известного всему миру своим кинконговским сходством.
Имя у столь колоритной основной рабочей силы было также подстать возложенным на него функциональным обязанностям – Иван, а фамилия Шпигель.
Причиной такого колоритного отличия фамилии и физических данных являлось наличие у чудо-богатыря с ограничением по интеллекту отчима – пожилого полного еврея, умеющего напрягать свои мышцы разве только при игре в шахматы во время передвижения фигур по доске, размеченной на клетки, так напоминающие Глаголеву решетчатое окно, через которое по ночам доносился собачий «приветливый» лай местного живого уголка, состоящего из полуголодных овчарок, стремящихся в любой момент разорвать любого бесконтрольно передвигающимся по территории изолятора зека.
Замыкал великолепную четверку герой, легенда последних десяти лет, «прозвеневшая» во всех сводках чрезвычайных происшествий в лагерях Украины, племянник раввина и православного отца – двух братьев евреев, очень любящих «свое чадо», но расходящихся в «религиозных» взглядах на пути поступления благ для «Господа нашего» - через синагогу или через храм соответственно. Звали данного молодца Семен. Этот чудо-персонаж в свое время прославился неординарным мышлением и изматыванием офицеров-режимников более пяти лагерей, которые он удосужился «посетить» в связи со своими постоянно возникающими проблемами с органами правопорядка.
Семен был бывалым заключенным этих мест и за время своего проживания завел множество полезных связей и знакомств как среди криминального мира страны, так и в обществе хранителей правопорядка. Он сам формировал активы «стукачей» и создавал бунтарей-отрицаловиков, подстрекал работяг к бунту и усмирял недовольных режимом и не соблюдающих правопорядок. Семен был необходим всем! Благодаря своему таланту находить «общий язык» с любым, даже не говорящим существом, передвигающимся на двух ногах и употребляющему любые напитки, этот «Труффальдино из Бергамо», умел служить сразу нескольким своим хозяевам. Но, прежде всего, он служил и подчинялся только одному, точнее трем его господам: «Доллару, евро и старому, доброму фунту стерлингов» …

Заканчивалась очередная рабочая неделя специальной бригады телекоммуникационщиков, принесшая уже ставши традиционным отрицательный результат в поисках входа в начальную часть лабиринта подземного города…
В тюрьме время превращает человека из полноценного члена общества фай-фудов с его скоростями и мелкими передышками между забегами, в достаточно прилуненного отшельника, проводящего свою активную часть именно вовремя, когда звезды волчьими голодными глазами смотрят на тебя через маленькую квадратную пробоину в толстых, повидавших бесконечное количество горя, унижений и лишений стенах.
- В тюрьме все живут ночной жизнью, - учил своих новых посидельцев Семен, - и нет такого события, которое следовало бы утаить в этих четырех стенах друг от друга.  Данные слова «смотрящий» за порядком повторял постоянно перед своими однокамерниками, преследуя несколько целей: - научить абсолютно не подготовленных граждан к устоям зарешеточного общества, а также быть в полном ведении всех действий и решений, касающихся добыче того, о чем Семену знать было «не велено» со стороны местного руководства.
Но была и основная причина такого радушного, даже лучше сказать «отческого» отношения Семена к достойным гражданам арестантам: он сам хотел разобраться в том, что так искусно излагал господин Шмидт – истории земли, по которой Семен истоптал не одну пару хороших дорогих заморских штиблет. Нравились ему дискуссии, проходящие между Андреем, Иваном (в основном слушающим и читающим молитвослов на старославянском) и Валентином Ивановичем – выступающим, как обычно, в качестве декларанта информации о Киевских загадках, так и не раскрытых на протяжении прошедших тысячелетий.
- Так вот, господа, - начал очередное свое повествование товарищ Шмидт, - знаете ли Вы откуда и с какой стати в нашем городе образовались названия территорий, которые мы так часто употребляем в обиходе?
- Их достаточно много, - включился в разговор Семен.
- Вот Вы из какого района? – обратился к Шмидту Иван, - про него и расскажите нам, для начала, потому что про Лукьяновку мы уже все по несколько раз отобедали из Ваших уст.
- Я с Оболони, - начал старик, - эта местность до данного названия называлась Рыбалки.
- Почему? – нетерпеливо в разговор вмешался Семен, стараясь показать свою заинтересованность.
- Просто здесь был рыбацкий базар. Да и селились в основном рыбаки. Но в связи с постоянными наводнениями люди постепенно переселились на Куреневку и Лукьяновку, а Рыбалки обезлюдели, плавно вместе с прибывающей водой.
- Хорошо, - а почему Куреневка? – заинтересовался Иван, - я с этих мест буду.
- А Куреневка получила свое название с XVII века, когда казаки, засевшие в своих куренях, начали развивать садоводство и огородничество на этих территориях, - улыбнулся старик.
- Хорошо, - а Соломенка, - теперь моя очередь, - радостно закричал Семен, - что и почему, и когда?
- Ну раз - что, почему и когда, - улыбнулся старик, - то выглядело это так: Сын Владимира, Ярослав, прозванный "мудрый", построил "святую Софию» и при ней основал первую библиотеку и посадил в ней много ученых, чтобы переписывали и переводили на славянский язык книги всего мира. Так выросла первая на Украине Академия. И на содержание этой Академии отпустил Ярослав Мудрый много сел, рек и лесов и также всю ту большую площадь, протянувшуюся от Софии до Лыбеди и далее до рощи, где позже возник Владимирский кадетский корпус, то есть к современному Воздухофлотскому проспекту. Была на той площади зверская охота, ходили лошадиные табуны и коровьи стада, а затем монахи повели сенокосы, сады и огороды.
Все это пространство земли... в XVI веке принадлежало Софийскому кафедральному собору Киевских митрополитов; а поскольку эти первосвященники сами в Киеве тогда не жили, то для подчинения землями, угодьями и вообще доходными статьями [они] имели своих наместников, которые были в основном светские лица, которые считались на службе у митрополитов.
Ряд актов показывает, что от 1516 по 1577, следовательно, в течение шестидесяти одного года жила в Киеве семья Паньковичей, которую представлял сначала Василий, а потом сын его Максим; оба они были некоторое время наместники Киевских митрополитов. Есть основания считать, что Паньковичи хозяйничали этими обширными землями, они были крепкие и крутые хозяева и весили в миру так много, что киевское население приложило их имя к местности, которой Паньковичи даже не обладали, а только руководили от имени Софийского монастыря.
И вот на месте нынешнего Соломенского района, на горе располагался хутор Паньковщина, а в долине реки Лыбедь на правом берегу, между хутором Паньковщина и деревней Паньковщина на левом берегу, находилось пару мазанок крытые соломой, жители которых вели сенокосы на Лыбеди на 300 копен.
Развитие ж района в нынешнем виде началось только во второй половине XIX века с долины реки Лыбедь.
В 1857-58 годах хутор Паньковщина вместе с окружающими землями, согласно распоряжению Сената, был отдан в подчинение города. Тогда там проживало 68 человек. В долине ж находилось всего 7 мазанок крытые соломой, которые и стали основой к 1865 году хутора Соломенка.
С конца 1860-х годов население хутора Соломенка начало быстро расти. Этому способствовало строительство в долине реки Лыбедь железной дороги. В начале жителями Соломенки стали те, у кого отобрали земли под прокладку железнодорожного полотна. Затем, когда при железной дороге были созданы вагонные и паровозные мастерские, их работники поселились на Соломенке. Так на месте хутора Соломенка возникла новая историческая местность Железнодорожная колония, а вся бывшая территория хутора Паньковщина стала называться предместьем Соломенка и вошла в Бульварный полицейский участок города. Появление железной дороги привело к разделению Соломенки на Нижнюю (вдоль реки Лыбедь и железнодорожного полотна, ныне - промзона) и Верхнюю (по обе стороны современной улицы Урицкого).
В 1895-1897 годах в селении на территории Железнодорожной колонии сооружается каменная Покровская церковь (архитектор И. Николаев), которая в настоящее время является наистарейшим храмом Соломенского района.
В январе 1901-го Сенат постановил отделить Верхнюю Соломенку от Киева, и предместье стало самостоятельным селом.
В 1902-1903 годах существовали планы выделения Соломенки в отдельный город - Александрию. Однако Городская Дума всячески противодействовала этому и согласно положению от 2 июня 1910 года Соломенка, вместе с предместьями Батыева гора, Кучминым и Протасовым ярами, вошла в городские границы как отдельный район.
Советская власть, взявшаяся переименовывать киевские улицы и целые районы, не оставила без внимания и Соломенку. Её назвали Сичнивка (Январка) - в честь восстания в Киеве в январе 1918 года. Новое название не прижилось и, спустя десятилетие, местности официально вернули её историческое название.
- Хорошо сказал, - а откуда Вы, господин Глаголев, - вопросительно произнес Семен.
- Я тоже с Соломенки, - ответил Андрей.
- А по моим данным, Вы с Печерска, - улыбнулся Семен, - не прибедняйтесь – здесь практически все свои.
- Я на Печерске совершенно не давно, - парировал Глаголев, - а Вы, господин Плахотин следите за правильностью Вашей информации. - Хорошо, - Валентин Иванович, расскажите нам о Печерске.
- Это юго-восточная часть правобережного Киева – район, название которого связано с наличием многочисленных пещер, - снисходительно поклонившись промурлыкал ВИ. - Вокруг Печерской лавры в XII веке образовалось селение Печерское. После сооружения в XVII веке Печерской крепости до 30-40-х годов XIX века Печерск был административным центром Киева. Именно здесь находилась военная администрация и комендатура Киева. А вот вокруг сомой Печерской Лавры и в предместье Зверинец жили бедные слои населения.
- У меня квартира на Липках, - улыбнулся Андрей.
- А Липки, - снова поклонился старик, - возникли в XVIII веке – в связи с тем, что здесь находилась Липовая роща. Сегодня уже никто не скажет, когда точно она возникла, но тогда липовые насаждения тянулись на большом пространстве, начиная от Кловского дворца, они близко подходили к Царскому саду, а в северном направлении оканчивались у Крещатика и вот с конца XVIII века на этой местности началось формирование аристократического поселения высшей администрации Киева.
Рядом с Вами, монсеньор, - ВИ сделал реверанс, жили генерал-губернатор Малороссии Румянцев-Задунайский, киевские военные губернаторы Тормасов, Кутузов, Милардович.
- А также располагалась канцелярия, дворец губернатора, первая гимназия, - зевнул Андрей, - а куда делась Липовая роща?
- Ее вырубили, - ответил ВИ, - в 1833 году, а на местах, опустевших от присутствия ароматных деревьев построили свои особняки сливки общества.
- Что-то на подобие старой Обуховской трассы, - вклинился Семен, - деревья вокруг выросших, как грибы, особняков также становятся раритетом.
- В принципе да, - улыбнулся Андрей, - что-то в этом есть, однако, если учесть, что тогда это была необходимость, то сейчас это жлобская жадность.
- А знаете ли Вы о дворцах Печерска? – обратился к присутствующим ВИ.
- Мариинском… - заинтересовался Андрей, - а что еще есть дворцы в этой местности?
- Естественно, - ответил старик, есть еще и Кловский дворец, причем построенный на средства Печерской Лавры.
- Дворец на средства Лавры? – удивился Иван.
- Да, - добавил ВИ, - Лаврские монахи решив прогнутся перед представителями власть имущих и собственного величия в 1744-м году на землях, принадлежащих обители, для приема представителей императорской фамилии и знатных особ державы начали строительство Кловского дворца.
- Почему Кловского? – задал вопрос Семен.
- Тогда эта местность относилась к урочищу Клов, - успокоил его ВИ, - и через 11 лет двухэтажный дворец был воздвигнут. Внутренние отделочные работы продолжались еще два года. Первоначально хотели выстроить небольшие палаты, в которых, находясь в Киеве, могла бы гостить государыня Елизавета Петровна, а в остальное время здесь намеревались устроить резиденцию для высшего лаврского духовенства. Автором проекта стал немецкий архитектор, уроженец местечка Вандсбек, которое и доныне находится неподалеку от Гамбурга, Иоганн Готфрид Шедель, совместно с лаврским архитектором Степаном Ковниром, который окончил строительство и внес в композицию и оформление дворца элементы украинской народной архитектуры.
 

За время существования дворца в нём размещались разные заведения. С 1764 года в нём размещалась типография Киево-Печерской лавры. В 1770 году, после возвращения типографии в родные пенаты, в Кловском дворце устроили военный госпиталь для нужд Киевского гарнизона. В 1811-56 гг. - Первая мужская гимназия. С 1863 года, после пожара, последовавших за этим капитального ремонта и реконструкции, дворец вырос на целый этаж. В нем разместилось Женское духовное училище Киевской епархии.

 

Во времена гражданской войны, в частности, в 1918-1919 годах дворец был обстрелян войсками под командованием Михаила Муравьева и сильно пострадал от этого. Кроме того, в 1920 году в здании случился еще один пожар. Виновниками признали польских оккупантов. После восстановительных работ в нем разместили Институт силикатной промышленности. Кроме того, по окончании Великой Отечественной войны сюда почему-то вселилось Управление Министерства геологии республики. После "уплотнения" того самого управления и капитальной реконструкции здания, проведенной в начале 70-х годов прошлого столетия (увы, тогда были утрачены многие элементы декора, созданные по рисункам Ковнира, а здание не окрашивалось более в традиционный белый цвет), с 1975 года во дворце размещалась экспозиция Украинского государственного музея истории Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. С 1981 года - Музей истории города Киева.
А вот в наше время, после передачи этого памятника архитектуры в государственную собственность (2002) и продолжительной реконструкции для потребностей Верховного суда Украины, осуществлённой в течение 2003-2009 годов, утрачен оставшийся самобытный интерьер, характерная планировка помещений дворца, был изменён фасад.
 

- Это не тот ли Шендель, который участвовал в строительстве знаменитой Лаврской колокольни? – напрягая память, перебирая киевских архитекторов, уточнил Андрей.
- Да, он, - подтвердил старик, - строитель Меншиковских дворцов в Ораниенбауме (1711-1727), Санкт-Петербурге (1716-1726) и Кронштадте.
После опалы Меншикова Шедель в 1727-1729 годах состоял в штате Канцелярии от строений в чине «палатного мастера». В 1729 году 49-летний мастер получает звание архитектора и отправлен в Москву к 29-летнему обер-архитектору Б.Ф. Растрелли, где принял участие в строительстве дворцов для императрицы Анны Иоанновны - Анненгоф. В Москве он спроектировал и заложил Благовещенскую церковь, Никольскую церковь - в с. Домодедово, строит колокольню Донского монастыря.
С 1731 года он активно работал в Киево-Печерской лавре при возведении Большой колокольни в 1731-1745 годах. По контракту Шедель должен был построить её за 3 года, однако строительство продлилось намного дольше, что привело к остановке строительства других объектов Лавры. При возведении колокольни было использовано около 5 миллионов кирпичей разной формы и размеров.
 Высокохудожественная керамика изготавливалась на лаврских кирпичных заводах под наблюдением самого Шеделя, также он возводит галереи на Ближних и Дальних пещерах, ключни с кельями и Браму Заборовского (1746), где очень удачно сочетает западные стилевые элементы с элементами казацкого барокко и мотивами народного орнамента.
Кроме того, ему принадлежит надстройка Киевской Академии на Подоле со строительством Конгрегационной церкви с актовым залом (1732–1740), колокольни Софийского собора (1736-1740), перестройка дома-дворца митрополитов (наибольшего памятника светской архитектуры барокко в Киеве 1744-1748, ныне музей быта митрополитов) и работа над проектом Андреевской церкви.
Многократно подавая прошения об отъезде на родину, он никогда не получал разрешения, а с 1744 года не получал и жалованья. В 1747 году Шедель вышел в отставку и жил в с. Демиевке рядом с Киевом в крайней бедности, где и умер 10 февраля 1752 г.
Так вот, - продолжил начатую тему ВИ, - когда церковники мечтали о том, чтобы представители царского двора и свита останавливались у них, имперская власть хотела, чтобы первые лица страны занимали "государственные" апартаменты, а в Лавру наведывались, когда хотели, не испрашивая на то (бывало и такое) благословения митрополита.
И в тот период, когда Печерский монастырь за свои деньги строил Кловский дворец, еще один царский дворец в 1742-1757 годах «воздвигали» за счет государственной казны.
- Мариинский, - вскрикнул Семен.
- Именно, - подтвердил старик. – только тогда его называли Елизаветинским, так как эти Палаты возвели по проекту Бартоломео Франческо Растрелли, который после обучения в Италии и Франции по рекомендации Бирона стал обер-архитектором императрицы Анны Иоанновны, а затем с 25 ноября (6 декабря) 1741 года и её преемницы Елизаветы.
В юности он, как и Шедель, привлекался к достройке дворцов А. Д. Меншикова, а свою первую работу он создал в 1721-1727 годах - каменный трёхэтажный дворец Дмитрия Кантемира вблизи Потешного поля в Петербурге.
 Став обер-архитектором императрицы Анны Иоанновны, как я уже упоминал, он для нее строит зимний (1730) и летний (1731) деревянные дворцы на берегу Яузы (Анненгоф в Лефортово), в чем принимает участие и Шедель, а также новый Зимний дворец в Петербурге (1732–1736). Свои ж первые оригинальные творения он создал в Курляндии в конце 1730-х годов для герцога Бирона -  Рундальский дворец с 1736 и дворец в Митаве с 1738.
Период расцвета архитектора начался с постройки для императрицы Елизаветы Петровны деревянного летнего дворца в Санкт-Петербурге (1741-1744). А на пике славы мастер по требованию императрицы сопровождал уже сразу несколько поистине грандиозных строительных проектов, в это время (в 1747 году) он и создал эскиз Андреевского собора в Киеве.
Сам же Растрелли при постройке Андреевской церкви и Елизаветинского дворца не присутствовал. Руководил всеми работами московский архитектор Иван Мичурин, который выучился на зодчего в Голландии, а помогал ему в этом ученик Петр Неелов, сын «гезеля архитектуры» в Царском Селе Василия Неелова, где с конца 1748 по 1756 год строительство царскосельской резиденции возглавлял обер-архитектор императорского двора Б.Ф. Растрелли. Но вернемся к Кловскому дворцу.
- Я думаю, - перебил старика Семен, - сейчас городу за этот дворец очень сложно будет тягаться со слугами Фемиды у которых та еще «подписка». Я столько раз сталкивался с господами судьями – они напоминают больше хладнокровных разделывателей мясных туш, абсолютно выполняющих окончательные действия с уже убиенными животными, превращая тело, например, коровы в заднюю часть, голяшку, ошеек, мясное ассорти. Причем при этих действиях скотину уже ни о чем не спрашивают, - просто завершают процесс уничтожения.
- Вы сравнили заключенных с животными? – удивился старик.
- А с кем же еще их сравнивать, - вмешался Иван, - мы люди только с другой стороны забора, а здесь мы материал для зарабатывания ими денег, или очередной должности, или создания прецедента для общей юридической практики. За нас уже все решено еще до нашего помещения в данную систему уничтожения непокорных, - разговор перешел в другую плоскость.
- А как же законодательство? – возмутился Андрей.
- Законодательство необходимо для объяснения обществу итогов выбивания денег с готовых раскошелится преступников, смягчив или вообще освободив их от наказания или, наоборот привселюдно «разорвать» непокорных, - проречетативил Семен.
- То есть не раскошелившихся? - уточнил Андрей.
- Именно, - улыбнулся Семен и повернулся в сторону ВИ, - продолжайте, отец.
- Правосудие берет за горло, выбросив музей истории Киева, по сути на улицу. Складывается впечатление, что чиновники, ненавидящие наш город, стараются сделать все, чтобы вычеркнуть его прошлое из истории страны. Для этого делается много: разрушаются здания конца XIX - начала XX века, в исторической части города возводятся сомнительные «произведения современной архитектуры».
Хотя большинство из этих новых господ чиновников нашей столицы, если и не были «в прошлой жизни» свинопасами, то окончили всего-навсего какое-нибудь заборостроительное училище и «вышли в люди».
Уничтожая музей Киева, Киевскую архитектуру и природные зеленые зоны «эти» чучела «погребают эпоху». А ведь в мирное время живем…
- Как-то я побывал в Пекине, - продолжил мысль старика Андрей, - и посетил в этом городе, совершенно потрясающий музей истории. И увидел я, как трепетно относятся эти разношерстные китайцы к собственной истории: первый школьный урок маленькие жители города начинают здесь, знакомясь с великим прошлым великой нации. И тогда я понял, почему руками этих людей изготавливаются многие лучшие в мире автомобили, оргтехника, фотоаппараты, спортивная одежда, почему в стране, где только малая часть территории пригодна для жизни, - такая высокая культура, основанная на уважении к старикам, на любви к природе и к труду.
- Просто у жителей столицы Китая никто не собирается отнимать музей ее истории, чтобы передать каким-нибудь современным «мандаринам», многие из которых могут не знать, что такое кодекс чести, - добавил старик.
- Но я хотел бы еще раз уточнить, - продолжил Андрей, - Валентин Иванович, что нам делать дальше? Мы уже столько времени пытаемся найти вход. Мы перекопали все направления, изучив полностью подземелье Лукьяновской тюрьмы.
- Теперь Семен даже может спокойно добраться в любую женскую часть СИЗО, к своим уточкам, - рассмеялся Иван.
- Разве дело в уточках, - я налаживал необходимые контакты, один из которых и принес результат, - резко отсек Ивана Семен.
- Какой же? – удивился Глаголев.
- Семен утверждает, что мы роем не в том направлении, - ответил старик, - у нашего товарища свой взгляд на стратегию определения входа в лабиринт.
- Дело в том, что, проникнув в покои одних из новых моих знакомых…
- Женского пола, - с ехидничал Иван.
- Да, женского пола, - огрызнулся Семен, - я узнал, что змей, о котором ведется в «Сказании о Кожемяке» это не змей в прямом смысле данного слова.
- А кто? –вопросительно посмотрел на него Иван.
- А мошенники, аферисты, вышибалы, и симулянты, дурачившие местный народ, - продолжил Семен, - этих особ именно и называли «змиями».
- Ну и какое отношение к этому имеем мы? – снова удивился Иван.
- Одна прекрасная леди рассказала мне историю о симулянтке, «косившей» в психической больнице под полоумную с целью избежать наказания и переквалифицировать свои аферы в бред невменяемой.
Так вот, находясь в палате вместе с какой-то бабкой эта особа получила в свои уши легенду о Кожемяке, который жил далеко не в Подольской части города, а в Кирилловской церкви, расположенной как раз возле нашего местного дурдома. - Старик и Андрей переглянулись и с «пониманием» направили свое внимание на Семена.
А мы все пытаемся копать в направлении центра или Подола. Может быть стоит копнуть в сторону, противоположную Старокиевской горе?
- Завтра у нас тяжелый день, - улыбнулся Андрей, - Семен с меня большая бутылка виски.
- И несколько презервативов, - рассмеялся Семен.
- Зачем? – удивился ВИ.
- Для продолжения правильного получения информации от представительниц женского арестантского корпуса, - рассмеявшись разъяснил старику Иван…