Силы непознанные. Отслужу, как надо

Рисунок взят случайным образом из интернета

            Ночной туман к утру полностью развеялся, и взорам десантников, направлявшихся на завтрак в столовую, ранняя осень явила себя во всей своей невообразимо-сказочной красе.
            Неожиданно выпавший накануне вечером первый лёгкий снежок лишь слегка прикрыл землю, повсеместно из-под снега торчали высохшие стебли и виднелась пожухлая трава, но в лучах восходящего солнца этот тонкий белый пуховый ковёр сиял-искрился до невозможности смотреть на него.
            Образовавшиеся на ветках деревьев небольшие снежные шапки дополнительно подчёркивали самые разнообразные расцветки листьев – тёмно-зелёную хвою елей и сосен, ещё зелёные у тополей, золотисто-жёлтые у берёз, ярко-оранжевые у клёнов, багряно-красные у осин и рябины и уже светло-коричневые у дубов.
            А воздух был, ну, просто не надышишься! При полном безветрии лёгкий морозец усилил пьянящие ароматы увядающей травы и листвы, ещё от себя добавил он озоновой свежести, так что и лёгких не хватало вдохнуть как можно больше всего этого лакомства.
            Праздничное настроение не оставляло десантников и в столовой, хоть ни убранство зала, ни рацион нисколько не изменились. Причиной тому послужил многократно умноженный отражением от снега яркий солнечный свет, осязаемым тёплым потоком льющийся сквозь окна столовой.
            Не повлиял на настроение бойцов и неизбежный мандраж накануне десантирования. Прыжки планировались учебно-тренировочные, десантироваться предстояло с любимой многими труженицы-долгожительницы «аннушки» (биплан Ан-2) и в безветренную ясную погоду, а приземляться - на запасную полосу своего же аэродрома.  При таких-то условиях парашютные прыжки – одно сплошное удовольствие, и ложки в столовой звенели бойко и безостановочно!

            С несказанным удовольствием разведчики первого разведвзвода, которым согласно плановой таблице прыжков предстояло открывать осенне-зимний сезон, облачились в дожидавшиеся их в каптёрке с прошедшей зимы бушлаты, тёплые штаны и десантные шлёмы. Переодевание сопровождалось какими-то даже излишними возбуждением и весельем, шутки-смех-дружеская возня не утихали ни на минуту.
            Дидух, самый низкорослый боец во взводе (но при этом любитель ухватить себе предметы армейского гардероба обязательно на размер-другой больше), запахнулся бушлатом чуть ли не в полный оборот вокруг себя, подпоясался и стал похож на сноп сена, из-за чего тут же удостоился града насмешек. Пропустив их мимо ушей, пошарил он в карманах бушлата, со счастливой улыбкой извлёк из одного из них превратившийся в сухарь кусок белого хлеба и даже запел от избытка чувств:
   - Какой чудесный день! Какой чудесный пень! Какой чудесный я, и песенка моя! – И, в силу врождённой потребности сразу же делиться своими даже глубоко личными переживаниями с первым подвернувшимся слушателем, по простоте душевной радостно поведал окружающим:
   - Мне и ночью дядька-покойничек приснился. Приглашал зайти да забрать бухту пеньковой верёвки, которую я у него когда-то во дворе оставил. А я уже и думать о ней забыл… Надо будет матери написать, чтоб сходила до тётки Янины и забрала.
            Посмеялись над свойственной ему хохлацкой прижимистостью, а тут и команда на построение последовала, так что особого внимания на этот эпизод никто не обратил, и сам Дидух продолжал сохранять безмятежное состояние духа.

            Выезд на парашютные прыжки проходил штатно. То есть в полном соответствии с присказкой: «Десантник пять минут – орёл, всё остальное время – вьючная лошадь».
            «Шишига» (бортовой Газ-66 с тентованным кузовом) доставила разведвзвод в воздушно-десантную службу. Там десантники получили основные и запасные парашюты, собственноручно ими уложенные накануне, загрузили в грузовик всё необходимое для подготовки площадки приземления и разбивки старта, кое-как сами угнездились и в тесноте да не в обиде отбыли на лётное поле.
            По приезде разгрузили привезённое имущество и приступили к разбивке старта. «Шишига» убыла за следующей партией прыгунов.
            На запасной полосе и окрест неё уже вовсю шла подготовка к таинству обращения лошадей в орлов.
            Возле «аннушки» неторопливо сновали члены экипажа, готовя её к полётам. После нескольких пробных и разогревающих пусков добились устойчивой работы двигателя и заглушили его.
            Прибыли на самолётную стоянку топливозаправщик, пожарная машина и санитарный УАЗик.
            Из УАЗа шустро выскочил начальник медицинской службы полка легендарный Адамыч и заторопился к месту разбивки старта. Чтобы своими непререкаемыми командами внести весомую лепту в суету и беспорядок, неизбежные в любом коллективном деле со многими исполнителями.
            Мастерство не пропьёшь, и, несмотря на ценные указания Адамыча, оперативно были подготовлены и рабочее место руководителя прыжков, и место старта и площадка приземления в виде креста из брезентовых полос с неизменной перевернутой вверх дном шапкой-ушанкой в центре.
            История умалчивает, с каких дремучих времён она там появилась, и кто первый придумал заполнять головной убор деньгами в качестве приза за самое точное приземление, но традиция эта негласно поддерживалась всеми участниками парашютных прыжков с давних пор. Вот и на этот раз группа десантников, которым предстояло совершить затяжные прыжки, по пути к месту старта как бы ненароком сделала крюк и прошлась возле места приземления, с поклоном и до касания шапки рукой отдавая дань традиции.

            К тому моменту, как «аннушка» вырулила на взлётную полосу и замерла в ожидании команды на взлёт для разведки погоды, первая десятка десантников уже прошла стартовый инструктаж и выстроилась для прохождения контроля-проверки парашютного снаряжения.
            Выпускающий придирчиво осмотрел парашюты, проверил подгонку подвесных систем, высоту автоматического срабатывания и контровку парашютных приборов, уточнил задание на прыжки. Первой группе из 4-х десантников предстояло выполнить прыжок с ручным раскрытием парашюта на высоте 800 метров, второй группе из 6-ти десантников – затяжной прыжок с высоты 2000 м. После того, как подрулила после разведки погоды «аннушка», выпускающий скомандовал погрузку.
            Во время погрузки разыгралось привычное уже действо – кто-нибудь из рядового или офицерского состава, особо охочий до парашютных прыжков, в нарушение всех инструкций и безо всяких инструктажей пытался тайно проникнуть в воздушное средство сверх предусмотренного плановой таблицей и грузоподъёмностью количества в 10 человек.
            Желающих нарушить дисциплину и порядок на этот раз оказалось сразу двое. Пока их подельники преступно отвлекали руководителя прыжков, они во всю прыть припустили к самолёту. Подбегая к двери, столкнулись-потолкались, после чего один из них, недолго думая, дёрнул вытяжное кольцо на запаске соперника и устремился к двери самолёта.
            Вывалившийся запасной парашют стал наполняться воздухом от лопастей самолётного двигателя, но опешивший соперник быстро пришёл в себя, проявил армейскую смекалку, из последних сил дотянулся до шпилек парашютного ранца торжествующего победу конкурента и выдернул их рукой  – основной парашют в чехле вывалился и живым оранжевым языком стал извиваться в струях воздуха от двигателя уже выруливающей на взлётную полосу «аннушки».
            Восторгу зрителей не было предела, когда узнали они в шаловливых действующих лицах этого мини-спектакля немалых полковых чинов – заместителя командира полка по парашютно-десантной подготовке и командира роты десантного обеспечения полка.
            Двигатель взревел на полную мощность, колёса всё быстрее и быстрее застучали на стыках бетонных плит взлётной полосы, стук внезапно прекратился, расстояние от земли стало увеличиваться, и самой земли стало видеться всё больше и больше в иллюминаторах - сколько бы кто прыжков ни совершал, а в момент разбега и отрыва самолёта от взлётной полосы всегда испытывает радостное волнение. К нему прибавилось чувство восторга при виде неописуемой осенней расцветки деревьев на сколько хватало взгляда.
            После виражей и набора высоты полёт выровнялся – самолёт лёг на курс захода на прыжки. По команде выпускающего: «Приготовиться», - сидевшая возле двери четвёрка первой группы встала со своих мест.  Выпускающий открыл дверь, высунулся наружу, визуально определил приближение самолёта к точке начала выброски и подал команду:
   - Первый пошёл!
            Все действия перед прыжком были отработаны на земле до автоматизма, и отделение происходило через равные промежутки времени под команды выпускающего:
   - Второй пошёл… Третий пошёл… Четвёртый пошёл…

            Вдруг произошла заминка – Дидух, замыкавший четвёрку, замер перед открытым самолётным люком, как вкопанный.
   - Пошёл! – ещё раз проорал ему выпускающий, но того словно заклинило, и он стоял, крепко ухватившись руками за выступающие части внутренней обшивки самолёта и упираясь обеими ногами в простенок рядом с люком.
            Редко, но бывает, что даже десантники с солидным числом парашютных прыжков деревенеют без каких бы то ни было причин перед отделением от самолёта. По инструкции в таких случаях прыжки прекращаются, и самолёт с оставшимися парашютистами, донельзя «обрадованными» тем, что «по усам бежало, а в рот не попало», возвращается на землю.
            На практике же пытаются не совсем нежными действиями (для ласковых уговоров времени просто нет) вынудить строптивца покинуть воздушное средство. Самое доходчивое, хоть и не самое гуманное средство – удар ногой сзади в промежность. После этого руки строптивца опускаются, и достаточно лёгкого пинка в зад для того, чтобы одеревеневшее тело покинуло воздушное судно. К моменту приземления обычно одеревенение уступает место чувству радости и даже счастья.
            В случае с Дидухом (кандидатом в мастера спорта по вольной борьбе) никаких действий совершить не удалось – он извивался ужом, успешно блокировал удары и пресекал попытки оторвать его руки от обшивки самолёта всей остающейся без прыжков шестёрки второй группы. Время допустимой выброски вышло, выпускающий потянулся за болтающимися за бортом вытяжными фалами, чтобы закрыть дверь, и тут кто-то прокричал Дидуху в самое ухо:
   - Не служить тебе в десанте!
            Никто и представить себе не мог дальнейшего развития событий после этих слов. Дидух, не блещущий ни интеллектом, ни красноречием, вдруг завопил:
   - Эх, жизнь, раз ты так, то и мне тебя не жалко! - и сиганул в дверной проём.
            Все оставшиеся в самолёте высунулись в люк, сами чуть не вываливаясь, провожали глазами его падение и по привычке, кто вслух, кто про себя, вели за него счёт времени:
   - 501, 502, 503, кольцо, 504, 505, купол,.. - Но вместо купола увидели наполовину сползший со строп оранжевый чехол, извивающийся точь в точь, как при попытке проникновения в «аннушку» сверхштатных пасажиров.
   - Запаска!... Кольцо!... – продолжали орать, словно Дидух мог их слышать, и замерли в ожидании точки невозврата – высоты в 150 метров, на которой должен был сработать прибор автоматического раскрытия запасного парашюта (единственное, что могло Дидуха ещё спасти).

            Наблюдать с земли за падающим с небес парашютистом с нераскрывшимся или не до конца раскрытым парашютом - зрелище не из самых приятных. Прежде всего, по той причине, что ровным счётом ничем помочь не можешь.
            Но когда после каких-то непонятных действий Дидуха и до высоты срабатывания парашютного прибора вдруг взлетел над ним белым комом и заполнился воздухом купол запасного парашюта, многие из наблюдавших это сорвались с места и помчались к месту предполагаемого приземления на дальнем краю лётного поля. Туда же понёсся и санитарный УАЗик с Адамычем на переднем сидении и забитым до отказа добровольными помощниками салоном.
            Дидух, грязный с ног до головы (снег к тому времени уже весь растаял и хорошо сдобрил влагой почву), полусидел-полулежал весь опутанный стропами сразу двух парашютов, аки муха в паутине какого-то гигантского паука. На его лице сквозь грязные разводы на щеках проступало занятное выражение – сочетание сильнейшего страха с не менее сильной радостью.
            Когда же присутствующие обратили внимание на ранец запасного парашюта, то не поверили своим глазам - клапаны ранца из толстенного прочного брезента были разодраны в клочья, а не открыты вытяжным кольцом! О том же свидетельствовали обломанные ногти с сочащейся из-под них кровью на пальцах обеих рук Дидуха.
            Адамыч своей властью отстранил всех от потерпевшего, принялся на месте, не давая ему пошевелиться, осматривать-выстукивать-выспрашивать. Прибывшие к месту приземления разведчики вместе со взводным занялись изучением отказавшего основного парашюта.
            Причина отказа оказалась до безобразия простой – после укладки строп парашюта в соты чехла и предъявления их для проверки инструктору ПДС, в самой верхней из сот Дидух второпях оставил крючок для укладки строп, который надёжно заблокировал стягивание чехла со строп и раскрытие купола.
            Адамыч в результате медицинского осмотра установил целостность конечностей (за исключением ногтей) и всех внутренних органов потерпевшего и объявил о необходимости пройти более тщательное его обследование в условиях стационара гарнизонной больнички – после этих слов Дидух прямо-таки расплылся в счастливой улыбке.
            Разведчики помогли ему выпутаться из паутины строп и для интереса попробовали разорвать брезент клапанов, но как ни тужились с целой толпой помощников, упираясь друг в друга ногами, так и не смогли хоть на миллиметр надорвать брезент в месте разрыва. Надолго заняла общество беседа о силищах непомерных, таящихся даже в неприметных на первый взгляд человечьих организмах.
            Взводный же, раздосадованный тем, что нарушитель инструкции по укладке парашюта, чуть не лишивший этим самого себя жизни, осчастливлен за это деяние перспективой избежать тягот и лишений воинской службы в больничке и улыбается во все свои тридцать два зуба, не сдержавшись, от всей души врезал ему в ухо. Заодно за порчу казённого имущества, ну, и чтобы пригасить силы непознанные.
            После чего, не сдержав собственных эмоций, вдруг обнял его, чуть не прослезившись, и долгое время так они и стояли, обнявшись, и никто из присутствовавших не посмел их побеспокоить.