Картина маслом

 У каждого из нас  своя история, как и судьба. И  сейчас, вспоминая  годы учебы в военном вузе, я все больше и больше склоняюсь к мысли,  что  это были счастливые и незабываемые минуты курсантской юности, с которой связаны имена друзей, любимых преподавателей, волнующие дни экзаменационных сессий, дорогие сердцу уголки Львова.

                БЕНГАЛЬСКИЕ  ОГНИ


 Уже точно и не припомню, кто явился инициатором покупки бенгальских огней  к  Новому году. По-моему, Витька Литовкин - наш эстет и моряк дальнего плавания. /До службы в армии ходил в загранку матросом на торговом судне.

         -Застолье в Новый год без бенгальских огней - обыкновенный ужин, убеждал он нас. У всех народов мира присутствует этот атрибут. За границей наблюдал.

В справедливости слов товарища никто не сомневался. Ведь даже останкинские новогодние голубые огоньки не обходились без этого искрящегося фейерверка.
 Сказано – сделано. Вместе с елочными игрушками мы купили  и коробку  бенгальских огней. Выходило по несколько стержней  на каждого человека.
Как положено, 31 декабря нарядили елку, пригласили знакомых девушек, накрыли стол. Оставалось дождаться  боя новогодних курантов, зажечь бенгальские огни и, когда стрелки часов сойдутся на цифре 12, поднять бокалы. Каждый  ждал  торжественного момента с нетерпением.
По радио заиграл гимн. Время «ч» наступило.  Когда в наших бокалах запенилось  шампанское, Литовкин выключил свет. Мы тут же зажгли бенгальские огни. Комната наполнилась фосфорицирующим светом. Тамада произнес короткий тост. Мы трижды прокричали «Ура!» и  с последним  ударом  московских курантов  стоя осушили бакалы.
Погасла последняя искрящаяся свечка. Витька щелкнул выключателем. О, Боже! Наш праздничный стол являл жалкое зрелище. Слой жирной сажи покрывал наши бутерброды, «мясное ассорти», «оливье», заливную рыбу. Черной выглядела посуда и салфетки. Мы  были в шоке.

-Кто же держит зажженные бенгальские огни над столом?- пытался оправдаться Литовкин.

-Так ты сам  так держал,- возмутился Петя Венгрис.

-Вовсе не так.

-А как?

-В стороне!

-В стороне, в стороне, - передразнил  Витьку Литовкина  Борис Анушкевич.- Наливайте лучше.

-Наливай! - поддержал товарища Костя Песоцкий.

В перебранке мы и не заметили, как наш признанный кулинар Петя Венгрис, быстро заменил  не только салаты, но и обновил  салфетки, посуду.
Курьез с бенгальскими огнями не омрачил праздничного настроения. Мы произносили красивые тосты, желали в Новом году друг другу счастья, красивых невест, пели под гитару патриотические песни.
К утру наши ряды поредели. Первым не выдержал праздничного возлияния Толя Ладин. Он погруснел, глаза его стали медленно закрываться, голова склонилась на грудь. Тут же крепкие руки друзей уложили его на раскладушку.
Выпив на посошок, стали расходиться по домам гости. Самые стойкие, а в их числе оказался и я, вышли на улицу. Было тепло. На землю падал липкий снег.  Были первые часы Нового  года.



ВТОРОЕ  ДЫХАНИЕ


На курсе  не было человека, который бы не нуждался в деньгах. Даже сверхсрочник Гена Острейко, у  которого денежное содержание в несколько раз превышало нашу стипендию, и тот нередко перехватывал у нас десятку, другую.

– Не учел городских соблазнов, –  оправдывался он. – А тут еще с девушкой познакомился. Всем бы такую…

Но остальные тоже, как говорится, не лыком были шиты. Многих в городе ждали культурные мероприятия, подруги. А идти на свидание с пустым кошельком, было ниже своего достоинства. Так что в воскресные дни, взяв увольнение в город, активно искали  работу.
В нашей курсантской компании сложилась устойчивая рабочая бригада. Мы брались за любое дело. Перебирали на овощных базах капусту, складировали ящики с фруктами, копали бурты под картошку, один раз даже в рыбном магазине из бассейна ловили живых карпов. К сожалению, платили мало. Другое дело разгрузка из вагонов сыпучих удобрений. Здесь можно за день заработать рублей 18. Но эта была грязная и тяжелая работа, не каждому под силу.
…Наряд на разгрузку двух вагонов фосфорной муки мы получили без проволочек. Но пока добрались, до товарной станции, был уже полдень. И надо было сильно постараться, чтобы успеть завершить работу засветло. Выгрузить на площадку 120 тонн сыпучего и пыльного вещества – дело не простое. Физической закалкой и терпением здесь не обойтись - нужен еще и характер.
Кладовщик принесла огромные совковые лопаты, почему-то на местном диалекте именуемые шуфлями, проинструктировала. Все поняли: незавершенная работа не засчитывается.

– Давайте один  вагон возьмем? – предложил Костя Песоцкий, – можем не успеть на вечернюю электричку.

– А ты работай без перекуров, –  Коля Панюков первым переоделся и ловко забрался в вагон. За ним последовали я и Саша Голда. Второй пульман достался остальным ребятам.
Сначала они выбрасывали удобрение через проем двери. Но это было не совсем удобно. Мешали друг другу, случалось, удобрение сыпалось под колеса. Пыль стояла такая, что невозможно было дышать. Пришлось  обмотать лица нательными рубашками. Через час произвели перегруппировку. Дело пошло быстрее, да и пылить стали меньше.
Сделали первый перекур. Я сходил к соседям. Они очистили от удобрения только проход вагона. Яковлев с Песоцким  сидели на теплой куче фосфорной муки и ныли, что им и за сутки не справиться с вагоном. Петька Венгрис был оптимистичнее, но заметил, что и он не уверен в своих силах, заболела поясница.
Посовещавшись, на подмогу откомандировали Колю Панюкова. В полночь он вернулся к нам обратно.

– Работа остановилась, – сказал он.

- Почему?


– Костя Песоцкий сбежал. Сказал, что пошел по нужде, но обманул.  По-моему, уехал в город на последней электричке. Яковлев после перекура не поднимается. Заснул мертвецки. Венгрис – только изображает работника.  Пришлось отправить на станцию, чтобы узнал, когда утром будет первая электричка. 

– Сколько осталось удобрения  выгрузить?

– Почти половину.

– А мы уже заканчиваем.

– Вижу.

– Что будем делать с вагоном соседей?

– Согласен. Но делиться деньгами не будем.

– Не бросать же, – я посмотрел на Сашку Голду.

На том и порешили. Работать пришлось с утроенной энергией, хотя силы были на исходе. Нас шатало, когда с лопатой наперевес устремлялись к дверному проему, иногда на минуту останавливались, чтобы перевести дух. Нередко и  полновесная шуфля, вместо вентиляционного окошка глухо стукалась о стенку вагона. Тогда  всех   окатывал мощный фонтан летучего вещества.

– Скоро каждый из нас засветится от этого удобрения, – вымученно пошутил Коля Панюков.

– Конечно, если во время не появимся на занятиях, – давайте поднажмем. Финиш приближается.

Под утро ушли на станцию Яковлев с Венгрисом. Ребята поняли, что своим бездействием только раздражают остальных.
Сереть стало ночное небо. Посвежело. Было четыре утра. До первой электрички оставалось совсем немного времени.

– Успеем?

– Должны! – заявил Панюков. – У меня открылось второе дыхание.
– И у меня тоже, – сказал я в тон товарищу, хотя  уже с трудом держал в руках лопату.

Через полчаса  мы сдали работу дежурной по станции. А еще через два дня  честно разделили на троих  деньги, полученные за разгрузку.






ЗА КОРДОН, ЗА КОРДОН!


Чувство коллективизма в каждом из нас, курсантов военного вуза, жило еще несколько лет после его окончания. Мы старались встречаться во время отпусков, ездили друг к другу в гости, охотно делились  своими жизненными успехами по службе. Но шли годы, менялись и однокурсники, менялись их жизненные ориентиры, уходила в прошлое общность взглядов. Встречи с друзьями стали деловыми, короткими и необязательными.
Лет через десять со дня выпуска из училища, мне предстояла командировка в Москву. С волнением ждал встречи с друзьями. Многие из них прочно обосновались в столице. Для каждого заготовил приветствие, теплые слова, мысленно планировал предстоящий досуг. Ну, как в курсантские годы... К сожалению, это не сбылось. Первые же минуты встречи с однокурсниками в редакции «Красной Звезды» вернули  в реальность бытия. Поговорив со мной минут пятнадцать, ребята заторопились по своим делам, пообещав встретиться после работы. Обещание сдержали только двое. Дела.
В тот вечер мы пили вино, вспоминали  курсантские годы, рассказывали о семьях, себе, планах на будущее. Все было вроде бы хорошо, только как-то обыденно и вяло. Но здорово я не переживал. Главное – в суждениях друзей чувствовался оптимизм, вера себя в то дело, которому  мы себя посвятили. Это радовало.
Долгое время не удавалось встретиться с Костей Песоцким, с которым на всем протяжении учебы его связывала тесная дружба. Рано уволившись со службы, он с семьей осел в Киеве, работал в одной из молодежных газет Украины. Мы коротенько обменивались с ним поздравительными открытками, иногда звонили друг другу – и все. Но вот в конце восьмидесятых годов у  меня появилась возможность побывать в Киеве. Московское руководство организовало там сборы заместителей редакторов окружных пограничных газет. В первый же день позвонил товарищу. Костя вроде бы обрадовался звонку, но встретиться не спешил, ссылаясь на занятость. Да и к себе в гости не звал.
Через день я позвонил ему снова. Трубку взяла жена. Ее знал еще с курсантских времен. Поэтому без обиняков спросил, почему Костя под разными предлогами уклоняется от встречи?

– Да денег у нас нет, чтобы, как полагается, встретить гостя, – сказала Дана. – Костя уже несколько месяцев не работает.

– Почему? Ведь у него была такая хорошая  работа.

– Была. Но теперь нет, – вздохнула она. Сейчас  перебивается случайными заработками. Из-за этого у нас постоянные размолвки.
Помолчав, минуту сказала:

– Не узнаешь сейчас Константина. Другим совсем стал.

– Неужели  сильно изменился?

– Изменился не то слово... В квадрате переродился. По телефону всего  не расскажешь.

С Костей Песоцким мы все-таки встретились. В последний день. Он появился у меня в номере гостиницы. Взъерошенный, возбужденный. С бутылкой водки.
После приветствий  первым делом спросил:

– Водку пьешь?

– Пью.

– Давай тогда стаканы.

– Подожди. Я сбегаю в буфет за закуской.

– Валяй. А то ничего не захватил с собой.

Как положено, выпили за встречу, курсантские годы. Но разговор не клеился. Я задавал Косте вопросы, он односложно на них отвечал, ни о чем  его не спрашивая.

– Давай выпьем за лучшие времена, – предложил  я.

– В нашей стране  лучших времен быть не может, – вспыхнул Песоцкий. – За кордон надо подаваться, за кордон.

– Куда?– не понял  я.

– В Америку. Можно и в Канаду… Я вот  несколько лет назад по турпутевке в Финляндии был. Вот там жизнь! Одни только супермаркеты  могут свести с ума. А их гостиницы, аквапарки, спортивны дворцы – сказка!

Слушая Костю, я невольно вспомнил Толю Ладина – коммунистическую совесть нашего курса. Он бы уж точно не смог спокойно выслушать товарища. Я – другое дело. Терпимо отношусь к проявлениям людской слабости. Поэтому внимал речь однокурсника спокойно. По его словам выходило, что у нас в стране все плохо и  омерзительно. Когда же он  стал охаивать социальные гарантии советских людей,  не выдержал, возразил:

– Костя, Советская власть, например, для нашей большой семьи дала возможность всем получить среднее и высшее образование, состояться, как  личности. У всех хорошая работа, достаток. Да и тебя страна не обидела. Получил прекрасное образование, квартиру. Работу. Чем недоволен?

– Свободы нет.

– Какой свободы?

– Свободы слова, например.

– Но мы ведь сейчас говорим обо всем. И никто нам ничего не запрещает.

– Я хочу критиковать правительство в средствах массовой информации, с трибуны.

– Критикуй.

– Могут посадить в психушку.

– Таких говорунов во всех странах садят.

– Не во всех.

– Пусть не во всех. Но если человек не работает, а только критикует все и вся, ни у кого уважения не вызывает. Что касается нашей страны, да, есть вопросы, однако у нас нет голодных и безработных. Даже бомжи гордые. Не каждый сбегает за пивом. Это, считаю, великим достижением.

– Нет, за кордон надо, за кордон. Там – жизнь!

Мы выпили еще бутылку водки, но о политике больше не говорили. Разговор свелся к женщинам. Здесь  были едины во мнении. В СССР женщины самые красивые и самые умные.
Я  улетал  к себе домой с тяжелым чувством. Костя не позвонил, не попрощался. С тех пор ничего о нем не слышал, хотя регулярно в дни праздников посылал поздравительные открытки. Не было никакой  информации о Песоцком и у однокурсников. Видимо, все-таки подался на чужбину. А то все равно бы дал кому-нибудь весточку.
С тех пор прошло много лет. Но я по-прежнему считаю, что в полемике с товарищем был прав. Как бы нам не жилось в стране, мы должны любить свою Родину. Она у нас одна. Все остальное преходяще.


                И ТРАКТОРА ПЛАВАЮТ…


Что ни преподаватель военной дисциплины в нашем военном вузе, то – личность. У каждого интересная военная биография, богатый опыт службы. Почти все командовали во время Великой Отечественной войны взводами, даже батальонами. Им всегда было, что рассказать, поделиться жизненным опытом.  Но все грешили одной слабостью – приписывали себе те героические поступки, которых не совершали, придумывали такие фронтовые эпизоды, которых не было. Выходило: на передовой наши преподаватели-фронтовики  всегда были впереди и на белом коне. Мы, порой, заслушивались их рассказами. Костя Песоцкий по мотивам этих повествований даже новеллу пытался написать. Слава Богу, не получилась. А то немцы ни за что бы ни узнали себя – глупых, трусливых, некультурных.
Курсанты – народ дотошный, наблюдательный. Ни одна деталь в поведении, разговоре фронтовика  не оставалась без внимания. Отсюда каждый  был надолго награжден  меткими и хлесткими  эпитетами.
Полковник  Козин, преподаватель инженерной подготовки, весь и без остатка был влюблен в свой предмет. Где бы не был, о чем бы ни говорил, всегда сводил разговор о значении окопов в победе над  врагом.
– Окоп, – подчеркивал он торжественно на каждом занятии, – был и остается наиважнейшим инженерным сооружением в оборонительном бою. Он всегда сохранит жизнь солдата. Его надо отрывать глубже и в полный профиль.

          Приводил интересные примеры из жизни, истории. Именно поэтому к  нему намертво приклеился эпитет «окоп». Он знал об этом, не  обижался.
Преподавателя артиллерийской подготовки, подполковника Ковалева, мы называли партизаном. Его излюбленная тема – партизанский отряд, которым, по его словам, он командовал в немецком тылу. Ветеран писал даже книгу. Но труд так и не был опубликован. Оказалось, его партизанский отряд нигде в списках  не значился. Сколько не ходил партизан по инстанциям, так и не добился правды.
Но запомнился  он не своими рассказами о партизанских рейдах в тылу врага, а народными афоризмами. Они у него имелись на все случаи жизни. Как - то на семинаре я назвал не совсем точные тактико-технические данные ракеты «земля-земля». Зону поражения уменьшил. Всего на метр. Ковалев поправил.

– Разве можно брать в расчет  ничтожную ошибку этого грозного оружия? – возразил  я.

Как истинный командир старой закалки, Ковалев ни в какой форме не терпел возражений подчиненных.

– Как не брать? – побагровел он.

– Не брать и все!

– Ты пренебрегаешь метрами?

– Больше или  меньше на метр поразит противника ракета роли не играет.
– Войну проиграешь! – загремел подполковник. – Баба в постели за каждый миллиметр хрена борется, а ты метрами бросаешься!..

Аудитория замерла. Шутит партизан или не шутит?
 Ковалев не шутил. Он говорил о  происках врагов, недопустимости подобного рода таких высказываний, что именно из-за таких просчетов во время войны неоправданно гибли сотни советских бойцов.
Мне стало  не по себе. Я  почувствовал себя виновником в гибели солдат во время Великой Отечественной войны, врагом всей советской артиллерии, даже пособником супостата.

– Садись, «неуд», – наконец, услышал  я.
Все облегченно вздохнули.
Образностью отличалась речь полковника Янова. Он читал курс общевойсковой тактики. Рассказывая об организации боя противника,  всегда хвалил командиров  Советской Армии. О немцах отзывался так:

«На занятой  противником высоте пулеметов, как насрано. Никакого военного искусства».

Слушатели посмеивались над его сравнениями, даже записывали в блокнот «крылатые» фразы.
Был в училище и танкист. Полковник Еремин. Он преподавал танковую подготовку. Как и «окоп», до фанатизма любил свой предмет. Мог часами говорить об этом грозном оружии, нередко наделяя его человеческими качествами. Курсанты подшучивали над ним, задавали каверзные вопросы. Но он давал  всегда обстоятельные ответы.
Как-то ради прикола  я стал задавать Еремину один и тот же вопрос:

– Почему танк плавает, а трактор – нет?

Он каждый раз терпеливо отвечал на него. Наконец, не выдержал и сказал:
– Товарищ курсант, мне, конечно, приятно, что танки глубоко заинтересовали тебя – целый месяц спрашиваешь одно и то же. Однако почему мои ответы не удовлетворяют тебя?

Я промолчал. Но вот на очередном занятии я снова задал этот каверзный вопрос. Преподаватель ничего не ответил, стал перекладывать в папке свои бумаги. Наконец, в его руках оказалась газетная вырезка.
– Товарищ курсант, вы не правы. Он бережно положил на мой стол статью. В глаза бросился заголовок  «И трактора плавают».


УТРЕННИЕ  ПРОБЕЖКИ 


Утренняя физзарядка – атрибут неотъемлемый в курсантском распорядке дня. Толя Кричевцов, наш старшина курса, в 7 утра  командовал:
- Строиться всем возле общежития
.
  Через несколько минут хилую группу курсантов уводил на стадион. Почему хилую? Да потому, что треть из нас под разными предлогами старалась увильнуть от этого, в общем-то, полезного мероприятия. Под видом уборщиков, дневальных, больных. Обычно это случалось зимой, когда на львовских улицах по утрам темно, холодно и сыро.
            Выдвинувшись к спортивным снарядам, мы частенько на беговой дорожке  встречали Петю Яковлева. К нашему здесь появлению, он успевал уже проделать, несколько кругов и был, что называется, в испарине. Именно этот факт  начальник факультета нередко подчеркивал перед  нами.

– Одному  курсанту  Яковлеву не надо напоминать о необходимости каждое утро выходить на зарядку, – говорил он назидательно. – Человек четко понимает: занятие спортом – залог долголетия и бодрости на целый день.

Потом добавлял:

– Вы только плететесь на стадион, а он уже давно там. Брали бы с него пример. Факт отрадный!

Лестные отзывы о себе Петя Яковлев принимал со смирением, опустив глаза. А мы хихикали, потому что хорошо знали историю его утренних пробежек.
Несколько месяцев назад у Яковлева случился роман с одной из львовянок, девушкой породистой, статной и властной. Многие из нас были знакомы с ней. Не раз видели в компании товарища. Чувствовалось, Петя ее боготворил. Вскоре мы заметили, что после отбоя товарищ нередко стал  исчезать до утра. Свои действия  не афишировал, хотя о них  знали все. Естественно, кроме начфака.
Но как перед подъемом личного состава появиться в общежитии незамеченным от сторонних глаз младшекурсников, которые жили вместе с нами? Здесь требовался нестандартный подход. Яковлев нашел его. Зная о том, что в 7.00  наш курса выходит в район стадиона на физзарядку, появлялся там, на десять–пятнадцать минут раньше. Прятал цивильное платье в близлежащих кустах и, оставшись в спортивном костюме, начинал утреннюю разминку. В общежитие возвращался вместе со всеми. Немножко усталый, но счастливый. Не каждому удается совместить приятное с полезным.
Вскоре он женился, и необходимость в этих действиях у него отпала. Женатикам в училище разрешалось жить дома.


         ХАРЛЕ, РЕБЯТА!


  Бог талантами  курс журфака не обидел. Были у нас доморощенные художники, музыканты, поэты. Даже бывший  артист театра имелся. Петя Венгрис. До службы в армии  работал в ТЮЗе. Как он говорил, участвовал в массовках, играл  пока второстепенные роли.
Военных профессий никто не считал. Но  точно: мы представляли все рода войск наших славных Вооруженных Сил. Нередко в часы самоподготовки рассказывали о своей службе в армии. Как память о принадлежности к тем или иным войскам, многие хранили  солдатские погоны, эмблемы. Коля Панюков, небольшого роста паренек, с гордостью носил нагрудный знак военно-десантных войск. О себе рассказывал мало, но мы знали: на его счету более десятка прыжков с парашютом.
В курсантской среде Николай  слыл  человеком спокойным, рассудительным. Не любил шумных компаний, не выносил разборок. Особенно ругани. В эти минуты он становился между  соперниками  и грассировал: «Харле, ребята!». К нему прислушивались, с ним считались.
У каждой группы курсантов были свои интересы, свой миниколлектив. Николай Панюков не входил ни в один из них, хотя и не держался особняком. Всегда мог своим присутствием поддержать компанию. Держался скромно, не вступая ни в какие споры, ничем не обнаруживая  свой интеллект. По-моему, он один из курса, который полностью прочел  всех античных авторов, поэтов и писателей эпохи Возрождения. Мог предметно вести речь на любую литературную тему.
Как-то у Панюкова в руках  я увидел  небольшую книжицу.

-Что читаешь?- спросил  я.

-Экзюпери.

-Кого?

-Экзюпери.

По тем временам этот французский  писатель мало был знаком широкой аудитории советских людей. В вузовские  программы его литературное творчество не входило, книжные издательства, если и издавали его книги, то мизерными тиражами.

-Какое красивое созвучие  букв в его фамилии, «Экзюпери»- музыка,- подумал я.

 Спросить Николая, о чем  пишет автор, не решился. Марку держал.
В этот  же день  сходил в училищную библиотеку. Экзюпери там не было. Спросил у Панюкова, где тот  купил книгу.

-По блату в  книжном магазине,- ответил он.

-Живут же люди!

-Хочешь почитать?

-Конечно.

- Тогда возьми,- Николай протянул книгу. - Я уже ее прочел.

-Спасибо.

Книжка с первых страниц захватила. Прочитал ее взахлеб. На другой день я уже на равных обсуждал с Панюковым  рассказы и повесть писателя. И все потому, что именно Коля Панюков открыл  мне такого замечательного писателя.
Первооткрывателем на курсе стал Панюков и стихов Пикассо. Он регулярно читал журнал «Иностранная литература». В одном из номеров наткнулся на подборку его стихов. Показал их нам.  То, что там было напечатано, трудно было назвать стихами. Был обыкновенный набор абстрактных слов, чисел. все с интересом читали пикассовскую поэзию, старались понять его новаторство. Уж слишком оно отличалось от классической поэзии. Не могли этот феномен объяснить и на нашей кафедре литературы.
Выпускникам училища, по традиции посвящался ежегодный  журнал «Атака». Много теплых слов там сказано о ребятах нашего курса. Есть они и Николае Панюкове. Но только, как о  хорошем лыжнике. Не разглядели в то время авторы тех строчек, что Коля Панюков  еще и ходячая литературная энциклопедия, журналист от Бога.



БЛАГИЕ НАМЕРЕНИЯ


  Вопрос, где провести субботу и воскресение в эти майские праздники был решен однозначно. Только в Карпаты. Сказано – сделано. Тут же был составлен список. Петька  Венгрис, признанный на курсе кулинар. Организатор многих  тусовок,  огласил калькуляцию застолий, цену билетов на поезд, место сбора и форму одежды. На удивление легко и быстро собрали деньги.
Отдых на природе без женщин – деньги не только на ветер, но и пустое времяпрепровождение. Это молодые люди усвоили прочно. И давно. Поэтому первым делом обзвонили знакомых девчонок. Многие тут же согласились провести с нами  праздничные дни  на природе. Небольшая накладка вышла у Кости Песоцкого. Его подруга попросила разрешение захватить с собой соседку. Все были не против. Кашу маслом не испортишь. К обеду следующего дня наша компания была уже у предгорий Карпат. После полуторачасового перехода,  остановились у небольшого ручья. С одной стороны  подступал  молодой ельник, с другой – отвесная скала с небольшим гротом. Именно это естественное препятствие, случись что, могло укрыть нас от дождя и сильного ветра.
Разбили палатку. Сложили в нее  походные пожитки. Через полчаса на поляне горел костер, из «Спидолы» лилась легкая музыка, на импровизированном  столе появилась наша нехитрая снедь.

– Время ленча, – объявил Петька Венгрис. Приглашаю всех!

Уговаривать никого не пришлось. Проголодались. Поэтому дружно навалились на еду.

– В 20.00 вас опять ждет скатерть-самобранка. Но уже с небольшим количеством «Биле Мицне.». Это для творчества души. – Общественный кулинар многозначительно поднял указательный палец вверх.

– Ура!

– Для творчества души я согласен на двойную порцию, – сказал Костя Песоцкий. Строчки рифмуются лучше.

– Тебе бы только строчки рифмовать, – съязвил Николай Синицын. Лучше подруг своих займи. С двоими справиться  непросто.

– Вовка  поможет, без пары сегодня…

– Посмотрим. – Сидящая напротив блондинка мне заулыбалась.

После обеда ребята разошлись по своим делам, девчонки стали помогать Петьке Венгрису, готовить ужин. Не переставая, играла музыка, дымил костерок, воздух был напоен ароматами весенних цветов и травы. У всех было приподнятое настроение. К вечеру  высокопарность мыслей в голос заговорила в каждом из парней. Они с удовольствием пили  вино, произносили, как им казалось, замечательные тосты, читали стихи, спорили. Романтическая аура окружала поляну.
Я, что называется, был на коне в глазах дам, прочитав тургеневское «Как хороши, как свежи были розы». Барышни, хотя и не высказывали, открыто особого восхищения, не кричали «Браво!», однако многие потом просили переписать слова классика в блокнот.
Устав от  бесконечных разговоров и выпитого вина   в полночь разбрелись по поляне. Я отошел  от костра с девушкой, которая попросилась в компанию вместе с подругой Кости Песоцкого. Она казалась умной, чуткой. У нее были большие темные глаза,  в ее разговоре звучала простая, понятная правда. я изо всех сил старался понравиться, мой рот не закрывался от рифмованных строчек.
Глубоко вдыхая ночной воздух, девушка говорила:

– Как хорошо вокруг, голова кружится, – и тут же поправлялась:
– Не подумайте, что из-за выпитого вина. Природа! Давно не была на природе.

Потом предложила посидеть возле развесистого куста. Стрекотали кузнечики, вдалеке слышались гитарные переборы. Я продолжал горячо рассказывать девушке о модных в то время поэтах – Веронике Тушновой, Эдуарде Асадове. Стелла, так звали девушку, приветливо смотрела на меня. Вдруг, приглушенно вскрикнув, подруга  неожиданно опрокинулась навзничь. Это был первый обморок женщины в моем присутствии. На секунду я растерялся.

– Что делать? Что делать? – пульсировало в мозгу.

- Может, позвать на помощь ребят? Но тот час вспомнил, что делают в таких случаях благовоспитанные герои из прочитанных мной романов.
Быстро приподняв голову девушки, расстегнул кофточку. Когда увидел обнаженные груди, (она была без лифчика) до огненного удара в голову захотелось поцеловать их. Но, сломив  желание,  стремглав бросился  к ручью. Ибо – по писанию – герои всегда, в подобных случаях убегали за водой.
Когда я вернулся, Стелла, как ни в чем ни бывало, стояла у куста,поправляя кофточку. Родниковая вода была ей не нужна.

– Вот водичка…

Девушка с ухмылкой посмотрела на меня и размеренными шажками пошла к костру, Там несколько  боевых друзей под гитару исполняли песни.

– Я сделал что-то не так? – спросил я, догнав ее.

Она кратко ответила:

– Нет! – Потом добавила:

– Ты неловкий какой-то… Но все равно  спасибо за вечер.

Мне показалось, что благодарит она  не совсем искренне.

Прошли весна, лето. Стеллу  я нередко  встречал на  различных училищных тусовках, но разговора как-то  не получалось. И вот однажды при встрече после дежурных «Как живешь? Что нового в жизни?» она неожиданно сказала:

– Вот если бы тогда, в Карпатах, помнишь, ты был бы смелее, ну, поцеловал бы меня, настоящая любовь могла быть у нас. Ведь я понравилась тебе. А ты, чудак, помчался за водой.


        ЭКСКЛЮЗИВ


Толик Гара был у нас единственным суворовцем, которому армейские шутки были в диковинку. Многое он принимал на веру, старался прислушиваться советам старших.
Как-то обратили внимание на то, что его кончик носа у него нередко принимал красный оттенок. Наверное, в силу физиологических особенностей. В разговоре с Анатолием мы подчеркнули этот факт. Потом еще несколько раз напомнили ему об этом. Через неделю на нос товарища стали обращать другие ребята. Вскоре его эксклюзив стал предметом анекдотов и занимательных историй. Толя не обижался, знал: ребята развлекаются.
Правду говорят: если человеку постоянно напоминать о его недостатках, он рано или поздно, постарается от них избавиться. И в самом деле. Мы стали замечать, что наш суворовец в рабочие дни после занятий отпрашивается  в город. Зачем? Вскоре узнали, что он посещает косметический кабинет. Зачем? Ответ был прост: чтобы устранить красноту на кончике носа. Кто подвиг его на этот шаг, до сих пор осталось загадкой. Сам он додуматься до этого не мог. Тем не менее, факт оставался фактом: Гара два раза в неделю ходил к косметологу. Когда обратили внимание  на то, что кончик носа у него побледнел, исчезла краснота, приколы  прекратились. Все искренне радовались за товарища. А некоторые даже стали расспрашивать, какие возможности у известного  косметического кабинета.
Прошел месяц. Однажды после утренней зарядки  увидели, что нос у Толика в своей прежней красе. В чем дело? Неужели усилия врачей – косметологов были напрасными? Как могли, мы успокаивали Анатолия.

– Должна быть гарантия лечения, – без обиняков сказал Толя Ладин. – Обязаны взять тебя бесплатно на второй курс лечения.

– Конечно, должны, – поддержал его Григорий Соколовский. – Это все равно, что тебе подсунули недоброкачественный продукт.

– Давай, завтра же иди к косметологу, – пусть деньги возвращает или лечит по-новому, – напутствовал  щекастый  Гена Острейко.

Сказано – сделано. Для пущей важности Гриша Соколовский даже вызвался  в напарники. Но каков будет результат  визита к врачу, никто сказать не мог. Поэтому все с нетерпением стали ждать развязки этой истории. Как выкрутится из этой щекотливой истории косметолог, который гарантировал пациенту положительный результат лечения? Как поведет себя наш товарищ? Вечером все собрались в  комнате  Соколовского.

– Ну, что? – обратились  к  Анатолию. Гара стоял грустный, молчал.

– Нормально, – заулыбался Соколовский.

– Деньги вернули?

– Нет. Зато получили протрясающую консультацию,– сказал Гриша.

Ничего конкретного тогда никто так и не узнал. Однако были уверены: кинули на деньги нашего суворовца. Выразив свое возмущение,  разошлись по своим комнатам. Эта история вскоре забылась. Появились новые пристрастия.
  И вот, спустя несколько лет, я встретился на Дальнем Востоке с  Анатолием. Вспомнили друзей, курсантские годы, распили бутылку коньяку.

– А кончик носа у тебя так и не побледнел, – пошутил я.

– Это точно.

– А что за потрясающую консультацию получили вы тогда с Гришкой Соколовским от косметолога?– вспомнилась прошлая история.

– Ничего особенного. Врач спросил, пью ли я спиртное?  Ответил, что – да. Так вот, он посоветовал пить только водку. А если случиться вино, то большими глотками.

– Почему?

– Объяснил просто: если пить вино маленькими глотками, оно будет больше попадать на нёбо. В результате – расширять носовые капиллярные сосуды. Увеличится приток крови к кончику носа.

– Вот это консультация! Правда, потрясающая!

– С тех пор пью спиртное только большими глотками, – улыбнулся однокурсник.

– Почему тогда не рассказали  нам с Гриней об этом?

– Стыдно было. И потом: это откровение, без сомнения, стало бы на курсе очередной притчей в языцех…


ЛЕНИНА МАЛО…


Начальник кафедры военной журналистики капитан первого ранга Василий Иванович Мосин слыл человеком добрейшей души. Ни на кого никогда  не повышал голос, ни о ком не отзывался плохо, любому готов был  помочь в трудную минуту. Воспитанный комсомолом и партией, он свято верил в коммунистические догмы, светлое будущее, убежденно пропагандировал эти утопические ценности среди нас.
А что представляли его лекции? Помимо всего прочего это был кладезь цитат классиков марксизма-ленинизма, высказываний руководителей  КПСС, советского правительства. Ну, скажем, как можно увязать приказы военачальников петровской эпохи с ленинскими принципами советской печати? Василий Иванович увязывал. Он находил такие слова и мысли известных философов, революционеров, которые, казалось, полностью отвечали заданной теме. Этого требовал он и от нас.
…Тему курсовой работы по военной журналистике «Традиции советских Вооруженных Сил» я выбрал сам. Она близка была по духу. Почти три года отслужил солдатом в войсках, не понаслышке знал, что значат для подразделения, скажем, воинские ритуалы, чествования отличников, проводы домой отслуживших положенный срок воинов. А тут еще он прочитал недавно вышедшую в свет трилогию Константина Симонова «Живые и мертвые». Был под впечатлением многих эпизодов войны.
Время поджимало. Я добросовестно штудировал рекомендованную литературу, просмотрел многие каталоги, однако четких ответов на поставленные вопросы не находил. И тут повезло. На очередную просьбу порекомендовать что-нибудь для написания курсовой  о военных традициях,  одна из училищных библиотекарш сказала:
– В научном фонде на эту тему я видела автореферат соискателя на ученую степень. Не помню автора. Поищу сейчас…
Через пять минут девушка протянула серую брошюру. В.И.Мосин. «Традиции советских Вооруженных Сил в военной печати». Ура! Это было то, что надо. 
Переписывая отдельные абзацы научного труда, со страхом думал:  «Вдруг начальник обратит внимание на плагиат. Что сказать в оправдание?  Свою диссертацию он уж знает, как Отче наш!»
Тревога оказалась напрасной. Возвращая на доработку мой труд, капитан 1 ранга Мосин только и сказал: «Ленина мало… Мало Ленина…»

– Какой вопрос! Будет  больше!

Через несколько дней я повторно сдал на кафедру курсовую. Каждую  вторую страницу работы украшала ленинская цитата. Замечаний не было.


РОДНАЯ КРОВЬ


Среди десятков известных  львовских улиц  на слуху  всегда были две:  Гвардейская 32 и Пекарская 9.  Если с первой  все понятно: на ней находился наш военный вуз, то со второй, несведущий человек, обязательно  затруднится с ответом. Но только не курсанты. Там находилась городская станция переливания крови.  Накануне государственных праздников  добрая половина  курса  посещала это заведение.    За сданные  450 граммов  крови  каждому  гарантировали 30 рублей и талон на обед. А это немалые деньги по тем временам.
Но появиться в нужное время и в нужном месте  курсанту непросто. С вечера необходимо  было договориться с командиром группы, чтобы тот прикрыл, если начальник курса  вдруг обнаружит твое отсутствие на занятиях, потом – тайком переодеться в каптерке  в гражданское платье и скрытно преодолеть забор. На последнем этапе - молить Бога, чтобы  кровь взяли:  вдруг анализ не потянет  на  соответствующие параметры.
На этот раз я,  Васька Сехин и Николай Синицын, благополучно уладив все мыслимые и немыслимые  препоны, ровно к 9.00 прибыли в пункт переливания крови. Здесь уже находилась довольно большая группа молодых  и средних лет людей. Через  полчаса подошла наша очередь.
Мы сдали кровь на экспресс - анализ и стали ждать результатов. Наконец, медсестра  объявила, что можно пройти в операционную.  Аккуратно напялив на ноги стерильные бахилы, появились в процедурной.
От Кольки Синицына, который лежал  рядом со на кушетке, отделяла     низенькая перегородка. Хорошо было видно, как  медсестра  жгутом  перетянула  его руку  выше локтя  и ловким движением  ввела в вену толстенную иглу. Тотчас  в пол-литровую колбу по прозрачной трубочке  резво потекла красно - бурая жидкость.  От страха  я  зажмурил глаза.

- Вам плохо?- Услышал голос медсестры.

- Нет, просто боюсь,- признался честно.

- Волноваться не следует,- иначе  кровь не пойдет.

- Попробую.

В ту  же секунду я  ощутил  тупую боль в локтевом изгибе, а через минуту приятное тепло стало разливаться  по телу. Посмотрел на трубочку. Кровь маленькой струйкой стекала в приемник. Но вот она остановилась.

- Поработайте хорошенько кулачком,- сказала  медсестра.

Я стал добросовестно сжимать и разжимать  кисть руки.  Но все – тщетно. Кровь не поступала.  Меня  охватил ужас: денег ведь не заплатят! А как же праздник? Ведь уже намечена компания, утвержден взнос. Одолжить деньги у друзей?  Навряд ли получится. У всех  каждый рубль на счету.

- Сделайте прокол в другую руку,- взмолился  он.- Там  кровь точно потечет.

- Давайте попробуем.

Женщина  в белом  халате опять уколола. Кровь  вроде бы  весело  заструилась по трубочке. Облегченно вздохнул. Однако радость была недолгой. Через  пять минут  история повторилась.  я  снова  резво заработал кулаком.

- Вы свободны, вставайте.

Открыл глаза и увидел, что с кушетки встает Синицын. Лицо у него было розовое,  беззаботное, словно, у молодого поросеночка.  Заметил Ваську Сехина.  У него также было все «о, кэй»: он уже бодро шагал к выходу. Но как же, я?

-  Подымайтесь и вы,-  подошла ко мне медсестра. Пол дозы у вас есть. Так что не с пустыми руками уйдете.

Я быстро прикинул в уме : вожделенные пятнадцать рублей  имелись. Этих денег как раз хватало на складчину. Спасён!
В коридоре вдруг  стало плохо: закружилась голова, перед глазами замельтешили виртуальные  мушки.

- Могу упасть в обморок.

Тут же вспомнил инструктаж доктора: если случится подобное, нужно немедленно сесть на пол и постараться опустить голову ниже колен.  Тогда кровь быстрее прильет к голове и симптом обморока пройдет. я немедленно  проделал эту процедуру.

- Пациенту плохо!- раздалось в коридоре.

С разных концов стационара ко мне побежали санитары. Подхватив под руки,  потащили   в приемный покой.
 
-Отпустите,  мне уже хорошо,- лепетал  я.- Отпустите!

Меня  не слушали.

- Не трогайте!

В  коридоре  появилось несколько пациентов. Они со страхом глядели на  сцену  борьбы с санитарами, не зная, что предпринять. Наконец, меня отпустили, и я  юркнул в раздевалку.

- Сынок, ты кушал ? - спросила  сердобольная  бабушка- санитарка.

- Конечно!

- А я, грешная, подумала, что поплохело тебе из-за голодухи.

- От страха, наверное, бабушка.

-Ну, тогда понятно…

 Через час  нам  выдали причитающиеся  деньги. Напарники были в приподнятом настроении. Их ляжку,  в отличие от моей, приятно жгли  тридцать рублей.

ВОТ  И  ПОЙМИ   ЖЕНЩИН


Стоял  теплый  весенний  день.  В  Стрыйском  парке  вовсю цвели каштаны, сирень и  черемуха. Благоухали кусты  садовой акации и  туи. Цветочный аромат и свежескошенная трава  кружили  голову всем, кто прогуливался по тенистым  аллеям. На  меня, после  однообразных  казарменных  будней, этот волшебный   мир действовал  вдвойне. Я  шел  и с наслаждением пил  не только аромат  этого разноцветья, но и любовался  ландшафтом природной зеленой зоны. Душа его пела и ликовала.
Тропинка  пошла по  глухому участку парка. Но именно  по ней  был  для него наикратчайший путь к  городской  улице, на которой  в квартире    ждали   друзья с гитарой. Пробегая  мимо вековой липы, неожиданно  в кустах  услышал женские протестные восклицания. Я замедлил шаг, прислушался. По голосу, по всей видимости, молодой  девушки,  понял: ее домогается  мужчина.

-Нет, не надо, нет! Отпусти меня! - уговаривала она неизвестного.- Буду звать  на помощь!

- Зови!

 - Не трогай, Богдан,- умолял женский голос.- Отпусти же…

Послышались  даже всхлипывания.

- Что делать? Запульсировало  у  меня в мозгу. - Не могу  же  я быть  сторонним наблюдателем человеческого насилия. И потом: каким после этого буду  курсантом прославленного  военного вуза, если не вмешаюсь в создавшуюся ситуацию?
Патриотическая патетика так и перла из  меня: я должен… должен…Через секунду  понял: мне  во что бы то ни стало  надо вырвать девушку  из похотливых лап неизвестного. Свернул с тропинки. Раздвинув ветви кустарника, увидел сидящих на траве девушку и парня. Возле них на  газете – остатки еды и недопитая бутылка. Что предпринять?
Молодой человек вновь обнял девушку.

-Не надо, Богдан. Мы же с тобой договорились…

Тут меня понесло. Он  в один прыжок  я оказался возле пары и, тронув за плечо незнакомца, строго произнес:

- Отпусти девушку, негодяй!

Парень  недобро посмотрел на  меня снизу вверх, вздохнул и поднялся. Он был выше почти на голову.

- Ти просиш  чого?- спросил он по - украински.

-Не трогай девушку!

Бугай сделал небольшой разворот и в эту секунду я почувствовал, что лечу по воздуху. Затрещал под  телом куст жасмина, жалобно звякнули струны  гитары.

- Только бы не пнул,- вяло пронеслось  в мозгу. -Убьет же,  гад! 
 
Я встал на четвереньки и, таща за собой музыкальный инструмент, пополз за ближайший куст.
Парень даже не посмотрел в мою сторону. Он  присел  и налил себе  вина.

-За тоби, кохана!

И тут  услышал голос девушки:

- Ходят тут всякие.

Она еще что-то говорила  мне вдогонку, но  я  ее не слышал. Кружилась голова, подташнивало.
В компании делать уже  было нечего, Я, наконец,  выполз на знакомую тропинку, кое-как поднялся и побрел обратно в общежитие. Часть субботы и воскресенье  пластом пролежал на койке.  Только к  утру, в понедельник, полегчало. Но на занятия не пошел. Отпросился у начальника курса.


 МУРАВЬИНАЯ КУЧА 


Полевой учебный центр  училища находился  в 30 километрах от Львова. Это был о бычный солдатский городок со всеми военными атрибутами: казармой, классами, стрельбищем, спортивной площадкой. И все же одна особенность у него была. Вокруг не было забора. То есть, конечно, он был, но совсем не такой, какой мы привыкли видеть в своей альма-матер – железный, двухметровый. Здесь он представлял собой метровой высоты столбики с проволокой. Скорее, для обозначения границ городка, нежели охраны личного состава и имущества. Так что ни для кого это сооружение не было преградой.
В конце каждого курса, во время экзаменационной сессии, курсантов, по обыкновению, на две недели  вывозили в поле. Они готовились там к экзаменам по тактике, огневой и  физической подготовке, отрабатывали нормативы по защите от оружия массового поражения. Учились добросовестно. К сожалению, в свободное от занятий время многие не знали чем себя занять. Правда, в классе самоподготовки  лежали шахматы, два раза в неделю приезжала кинопередвижка. Досуг  был обеспечен. Так, во всяком случае, считал начальник курса майор Алексей Луничкин. Ребята были иного мнения. Поэтому, разбившись на группы, занимали себя, чем хотели. Играли в карты, гоняли, мяч по футбольному полю, травили анекдоты.
В нескольких километрах от учебного пункта находилось небольшое украинское село. Первыми туда «в разведку» сбегали Костя Песоцкий с Петей Венгрисом. Результатом похода  стала бутылка бурячного самогона. Зараза, вкусного. Народная тропа, что называется, не заросла. После занятий, ближе к вечеру, туда стали наведываться по очереди другие ребята. Однако пьяных среди нас никто никогда не видел. Курс знал меру.
…Этот уникальный случай произошел в последний день  пребывания на учебном пункте. Валерка Гусев –  факультетский здоровяк, попросил одолжить три рубля у Вовки Карасева. Ему и Лешке Андрейцову уж очень захотелось отметить последний экзамен. Но денег не было. Из конфиденциальных источников они узнали о моей заначке. С  настойчивостью следователей стали уговаривали ее отдать. Много не просили – всего три рубля. Обещали, что через неделю возместят убыток вдвойне. Я не хотел им одалживать деньги. Нужны были самому. Ребята не сдавались.
Неожиданно  мне в голову пришла шальная мысль.

– Валерка, дам трояк, но за определенное представление.

– Согласен, – сразу согласился Гусев.

Знаешь муравьиную кучу, что стоит  у дороги?

– Конечно.

– Так вот. Если сядешь на нее голой задницей и просидишь десять минут – деньги твои.

Наш разговор тут же стал предметом споров. Одни утверждали, что в этом проблемы нет. Надо только не шевелиться на муравейнике. Мол, тогда насекомые будут вести себя спокойно, не покусают. Другие наоборот: всячески отговаривали от не обдуманного поступка. Но тем и другим было интересно, чем закончится, образно говоря, представление. Я вытащил из кармана гимнастерки вожделенные три рубля, показал окружающим.

– Готов отдать. Начинай, Валерка!

Гусев посмотрел на муравьиную кучу, обошел ее вокруг, как бы примеряясь к предстоящему рекорду, затем озабоченно сказал:

– Только б муравьи  не полезли в глаза и уши.

– А ты их обирай, если устремятся в неположенное место. Садись!

– Садись, садись, – с хохотом стали выкрикивать сторонники шоу.

  Валерка повернулся в пол-оборота, в долю секунды ловким движением руки расстегнул  брючный ремень, и его белая задница аккуратно коснулась муравьиной кучи.
На мгновение  смех и шутки прекратились. До последней секунды никто не верил, что Гусев решится на поступок.

– Вот это, да! – только и могли вымолвить ребята. – Человек слова!

Прошла минута, другая. Все молча, наблюдали за происшедшим. Затем  наперебой возбужденно заговорили, засмеялись, засуетились. Один только наш герой сфинксом замер на куче. Однако это нисколько не озадачило насекомых. Они с завидным упорством облепляли его гимнастерку, шею, лицо. Валерка кряхтел, сопел, осторожными движениями рук смахивал их.
У Саши Голды в руках защелкал затвор фотоаппарата.

– Ставь выдержку на 60, снимок будет контрастнее – стали  советовать мальчишки.

– Нет. Надо на 120. Лучше открой  диафрагму на полную…

Александр делал снимок за снимком, меня каждый раз светосилу фотоаппарата.

– Все! Наконец-то, – сказал он, – пленка закончилась. Снимок исторический получится.

Истекала последняя минута испытаний. К этому времени он, похоже, освоился с нестандартной обстановкой, стал даже отвечать на реплики товарищей.

– Время истекло, – я показал ребятам часы.
Гусев поднялся. Но натягивать штаны не спешил. Сел в траву, зачищая  одежду от насекомых.

– Держи! – я  протянул ему деньги. – Заработал честно.

Ни на кого, не глядя, Гусев взял  смятую трешку, положил ее в карман гимнастерки. Через минуту, прихрамывая, пошагал к казарме. Следом семенил Леха Андрейцов.

– Вот гульнут теперь, – то ли с завистью, то ли с сожалением  сказал им вслед Васька Сехин, любитель горячительного.


                ПАРЕНЬ ИЗ УРАЛЬСКА

– Вы не представляете, что сейчас произошло в городе, –

захлебывался от переполнявших эмоций Толя Ладин, однокурсник.

– Убили кого?

– Нет!

– Стал свидетелем  изнасилования?

– Вы что?

– Тогда говори, что случилось?

– Видел бендеровца!

– Ну, уж прямо бендеровца?

– Конечно. Возле кинотеатра «Киев» в салон троллейбуса ввалился пьяный  мужик. Небритый. В телогрейке. Грязный. На голове облезший треух. Правая кисть руки с татуировкой трезубца. И поет, гад. Последние строчки припева каждый раз выкрикивал: «Смерть, смерть московским и жидовским Коммунам!»
– Ну и что?

– Как что? Так только бендеровцы нашу советскую власть могут хаять. Вражина.

-Как молодой коммунист, ты что сделал, чтобы прекратить эти безобразия?

– Потребовал бендеровца замолчать. 

– Замолчал?

– Нет.

– Но петь стал тише. Через остановку он вышел из троллейбуса.

– Надо было его задержать и сдать в милицию.

– Не мог.

– Пассажиры  не поддержали?

– Представляете - нет! Только одна из женщин сделала «певцу» замечание. Что за советские люди живут в Львове? Попробовал бы он у нас в Уральске такое спеть…

Вот такой он весь ефрейтор Ладин – идейный, бескомпромиссный, до последнего вздоха преданный делу Коммунистической партии.
Анатолия  на курсе любили. Но любовью отеческой. Не потому, что был моложе. Просто, своими поступками он не вписывался в коллективный стереотип мышления, рамки поведения. В курсантских глазах он был, как бы школьником, который не познал еще азы окружающего мира. Всех, например, умиляло то обстоятельство, что, он всегда, как руководство к действию, воспринимал любой постулат советской пропаганды, решение правительства. Находил в них только гениальные  мысли.
…Одним из вопросов  очередного курсового партийного собрания была проблема с  макулатурой.  Училище, поддержав инициативу областного комитета комсомола, вместе с учебными заведениями города обязалось сдать местному бумажному комбинату несколько десятков тонн макулатуры. Курсанты активно включилось в работу. Их курс не остался в стороне от этого  дела. На училищный приемный пункт они подчистую отнесли все старые конспекты, учебники, газеты. Однако до плана не дотягивали.  Нужно было изыскать дополнительные резервы. Предложения ребят были разные. Одни предлагали закупить по дешевке в киосках «Союзпечати» устаревшие газеты и журналы и сдать их в зачет недоимки, другие – отработать несколько часов на бумажном комбинате в выходные дни. Среди курсантов разгорелся нешуточный спор. Но единому мнению  тогда так и не пришли.
Оригинальным было выступление Толи Ладина. Он без обиняков предложил собирать в макулатурный мешок использованные в туалете бумажки. Сидящие в классе ребята переглянулись. Многие подумали, что Ладин шутит. Ничего подобного. Анатолий серьезно предлагал для выполнения плана использовать  и эту возможность.

– Уж, очень запачканные бумажки можно не брать, – поправился он. – А то неудобно как-то получится…

Народ больше не мог спокойно слушать своего товарища. Дружно
все хохотали.