В своем Отечестве Пророков нет Глава 28

Между Батории и русским царем Иваном начались через уполномоченных переговоры о перемирии, посредником был  Поссевин иезуит, легат Папы.

 Пассивен желая непременно втянуть в переговоры Швецию не нуждающуюся ни в мире, ни в его посредничестве.

 Кроме того у Польши и у Москвы с ней были свои счеты.

 Ему пришлось отказаться от удовлетворения этого желания, но шведские победы в Ливонии порождали другие трудности: русские справедливо замечали, что они не могут уступить в этой стране того, что им не принадлежит.

После продолжительных споров поляки оставили за собой право действий против шведов и начали перечислять одно за другим все владения, уступаемые Москвой.

 На северо-западной границе произвели разделы городов.

 Велиж, находящийся на левом берегу Двины и принадлежавший к группе городов, отходящих к Польше, был оставлен за нею.

 Себеж был возвращен прежним владельцам, так как являлся аванпостом московских владений при входе в долину реки Великой.

 Оставался вопрос о титулах.

 Иван хотел, чтобы в договоре его именовали не только царем, но и государем Ливонии.

 Поляки возражали и говорили: «Что значит этот новый титул, царь?»

 Царями назывались прежде татарские ханы в Казани и Астрахани.

 Этого мало для московского государя.

 Если же царь означает кесарь- это много для него.

 Европа звала кесарем одного лишь государя, императора германского, и он мог возразить против нового титула Ивана.

 Этот вопрос поднимался уже не раз и Замойский не придавал ему никакого значения.
 
Затем решили писать грамоты разно для каждого государства.

 Но Пассивен, не знал, что это раньше практиковалось, и устроил скандал.

Он старался исправить исторические факты, на которые опирались русские уполномоченные, и доказывал им, что императоры Аркадий и Гонорий, умершие пять веков тому назад, не могли передать великому князю Владимиру титула кесаря.

 Поссивин, не переставая твердил, что источником всякой власти является Рим, и напоминал, о том, что Карл Великий был коронован одним из предшественников Григория XIII.

 Русские и польские уполномоченные потеряли много времени, пока пришли к обычному компромиссу, после чего иезуит положил начало новому и последнему спору.
 
Легат хотел, чтобы его подпись фигурировала в договоре или, по крайней мере, чтобы было упомянуто, что мир был заключен при его посредничестве.

Русские уполномоченные категорически отказали в этом на том основании, что в их инструкциях ни чего об этом не сказано.

  Действительно, как кровь проливать, Польша и Москва, а при дележе, тут как тут, иезуит с Папой.
 
Тогда Поссивен вышел из себя.

 Он придрался к одной уловке в редакции договора.

 Отступая от принятых условий, Елецкий и Олферьев хотели включить Курляндию и Ригу в число городов и земель, уступаемых царем, что, по их мнению, прибавило бы новый титул их государю.

 Посредник стал грозить, что бросит все дело.

Он кричал на уполномоченных: «Вы пришли воровать, а не вести переговоры! Убирайтесь отсюда».

 Но московские послы были невозмутимы.

 Это усилило его гнев.

 Он вырвал у Олферьева из рук грамоту, выбросил ее за дверь, потом схватил князя Елецкого за воротник шубы, встряхнул его так, что пуговицы отлетели, и вытолкнул из избы, а за ним и его товарищей.

Тогда уполномоченным пришлось сделать то, чего он добивался.

 15 января 1582 года был совершен обмен подписями.

 С чисто дипломатической точки зрения, русские остались в выигрыше, благодаря Поссевину: они остались на позициях, занятых ими при начале конгресса, и поступились только тем, чем поступался царь три месяца тому назад.

 Конечно, жертва была громадная.

 После двадцатилетних усилий, готовых, по видимому увенчаться успехом, Московское государство было снова отрезано от Балтийского моря и Европы.

 Но в той самой Ливонии, от которой теперь отказывалась Москва, создавались два выгодных для них условия.

 Там был уничтожен Тевтонский орден, и Германия потеряла гарнизон, при помощи которого поддерживала свою власть в этой стране.

 Кроме того, там назревал конфликт между Польшей и Швецией.

 После отчаянной борьбы обе стороны дали возможность своему общему врагу отплатить той и другой.

Даже столь непрочное и кратковременное обладание Ливонией оставило прочный след в России, важный для развития страны.

 Она потопила массу чуждых ей элементов, которые слились с ней.

 В ней зародилась немецкая колония, которой суждено было сыграть в русском государстве видную роль.

 Культурное влияние ее отрицать нельзя.

Мир не был, однако заключен, ограничились десятилетним перемирием.

 Окончательному соглашению помешали некоторые вопросы, выделенные из переговоров и оставленные без разрешения.

 Таков, например, был вопрос о теоретическом праве на обладание русско-литовскими землями.

 Когда поляки заняли город Юрьев, они были поражены теми следами, которые оставило могущество побежденных, их организаторский дух и превосходное военное устройство.

 Быть может, не хватало только гения, каким был Баторий, чтобы воспользоваться им.

 «Мы все были поражены», писал аббат Пиатровский, «найдя в каждой крепости множество пушек, пороха и пуль столько, сколько мы не могли бы собрать во всей нашей стране».
 
Ливонцы видели доказательство того, что победа Батория означала главным образом победу католичества и иезуитов, шедших по следам победителей.

 А если выразиться на русском языке, на чужом горбу, въехали в рай.

 Новому польскому правительству пришлось считаться с ‘этим мнением.

Что касается конкретно Пассевина, то его во всем происшедшем интересовала лишь форма договора.

 В нем признавалась власть папы «казалось, все совершилось его именем», а где же совесть его, при этом?
               
Несмотря на свои ссоры с московскими уполномоченными, Поссевин  спешил в Кремль продолжать начатое там дело.

 Очевидно план его был таков: он хотел снова выдвинуть вопрос об анти-оттоманской лиге,  так как она подавала повод к вмешательству папы.

 Потом он намеревался поднять вопрос о воссоединении двух церквей,  речь об этом будет после заключения мира.

 Но он не возлагал больших надежд на эту часть своей программы.

 Он сохранял свою роль посредника и готов был выступить в ней снова, если возникнут какие-нибудь недоразумения по вопросу о Ям-Запольском договоре.

 Наконец он хотел еще раз сделать попытку вмешаться в шведские дела, чтобы самому быть на виду и чтобы папа казался великим посредником, к которому прибегают обе стороны.

 Некоторые обстоятельства способствовали тому, что этому плану соответствовало настроение в Москве.

 Хотя там и были разочарованы папским могуществом, но все же оно могло хоть отчасти замаскировать унизительность поражения.


ПРОДОЛЖЕНИЕ  СЛЕДУЕТ