С тобой. Только с тобой!

Пожилая пара не спеша разгуливала по парку, такому прекрасному в эту предзимнюю пору. Хотя на клумбах оставались одни сухоцветы, аллеи выглядели празднично: золотая осень разукрасила место отдыха горожан лучше любого дизайнера.
В глубине парка, за городком аттракционов, на сцене, где по выходным дням давали концерты коллективы художественной самодеятельности, с некоторых пор вновь стал играть духовой оркестр, совсем как во времена их молодости.
Туда они и направлялись.
Звучали чарующие аккорды вальса “Осенний сон”, потом “Воспоминания”. Чуть позже стали играть такую знакомую, пробуждающую давно забытые чувственные переживания из далёкой юности “На сопках Маньчжурии”.
Какое замечательное настроение создавали тогда эти волшебные, восхитительные мелодии, под которые в ту пору жили, грустили и влюблялись.
Удивительное было время.
Женщина закрыла глаза, уверенно опираясь на руку мужчины, который бережно прижимал попутчицу, готовый поддержать её скованный, уязвимый шаг, вспоминая, как всё было тогда.
Как же они были счастливы, как любили друг друга. Тогда ниточка их судьбы только начинала раскручиваться.
Виктор был весёлым, увлечённым, уверенным в себе юношей с нагромождением планов на жизнь и массой амбиций. Его глаза светились азартом и любовью.
Возвышенные чувства, неповторимы гипнотические эмоции, эта восхитительная музыка в городском саду. Они с упоением подолгу вальсировали, плавали на лодочках, летали на качелях, смеялись и радовались жизни.
Музыка рвала душу, качели взлетали, надувая платье, сердце выпрыгивало наружу. Было страшно и радостно, приходилось бороться с желанием отпустить руки, потому, что внизу за ними наблюдала толпа зевак, наверняка им было видно трусики.
Трусики.
Да, в тот раз, когда они впервые… на ней было васильковое платье и сатиновые трусики в красный горошек. Витька их увидел. Лицо горело, стало пунцовым, она чуть не расплакалась от стыда и смущения.
Витька увидел её неожиданную и совсем нежеланную реакцию, замедлил движение лодочки качелей, остановил.
Потом они целовались.
Виктор был самым лучшим, самым любимым и дорогим человеком на свете. Его сильные руки прижимали так, что она таяла, как снежинка, исчезала, растворяясь в нём, чувствуя только его сладкие губы и волшебный вкус поцелуя, который возносил над землёй и парком.
Когда это было!
Когда. Пятьдесят с лишним лет назад.
Целая вечность прошмыгнула незаметно, оставив лишь воспоминания, искажённые временем, взамен наградив за терпение и стойкость сединой да глубокими ущельями морщин, которые невозможно спрятать даже косметикой.
Оркестр начал играть “Амурские волны”.
У родителей был патефон и много пластинок. Она помнит, с каким восторгом слушали, одновременно танцуя и целуясь, когда Вертинский исполнял популярный тогда вальс “Грусть”, который возносила над обыденностью, заставлял сердце страдать и замирать от избытка счастья одновременно.
Виктор очаровал и пленил сразу. От тех дней почти не осталось следов. Несколько лет пролетели, словно в тумане, как наваждение, как морок, слившись воедино.
Кажется, она все эти годы была не в себе, потому, что ничего не ощущала, не видела вокруг, кроме его рук, губ и глаз.
— Ты не устала, Катенька? Давай присядем.
Парочка со стороны выглядела так трогательно, так мило. Старичок нежно подносил руку женщины к губам и целовал, поглядывая на спутницу лукаво. В его глазах искрилось счастье.
— Помнишь, Витя, как сжималось сердце, когда мы слушали марш Славянки?
— Помню. Только я тогда прижимал тебя, и думать мог только о тебе.
— Знаю. Я тоже была от тебя без ума. Мы были замечательной парой. А как мы танцевали! Я специально ходила в кружок бального танца.
— А меня мама научила.
— У тебя была самая лучшая мама на свете.
— Лукавишь, Катенька. Она тебя немного недолюбливала.
— И это я тоже знала. Но справилась. Позже мы стали почти подругами. Она так помогала, когда Костя и Лада были малютками.
— Давай куда-нибудь пересядем. Эта молодая парочка напротив, они так некрасиво себя ведут. Разве можно на глазах у всех… он же откровенно лапает девочку, а та смеётся.
— Не суди строго, Витя. Мы тоже были молодые. Не за этим ли мы сюда явились, чтобы ещё раз вернуться в то время?
— Я никогда не позволял себе…
— Тогда это было не принято. Сейчас стало проще. Я разрешила тебе исследовать грудь уже после свадьбы, но и тогда испытывала неловкость. Помнишь, как я плакала, когда ты мне пытался доказать, что интим между мужем и женой, это нормально?
— Да, милая, ты долго сопротивлялась. Говорила, что это мерзко и пошло, бесцеремонно вторгаться в интимную сферу, уповала на мою комсомольскую сознательность. Интересно, откуда бы появились наши дети и внуки, если бы мне не удалось тебя уговорить.
— Это сейчас смешно, а тогда я обмирала от страха.
— Чудачка. Наверно за непосредственность и наивность я тебя и люблю.
— У тебя уже был к тому времени опыт.
— До сих пор ревнуешь? Я же тогда во всём откровенно признался. Люся была до тебя. Я же не предполагал, что встречу милую девочку Катеньку, что влюблюсь без оглядки в её колдовские  серые глада, в нежные пальчики и сладкие губки.
— И всё же. Не представляешь, как это больно, знать, что ты не первая, не единственная. Ладно, это осталось в далёком прошлом.
— Вот именно, Катенька, вот именно!
— Но это не снимает с тебя ответственность. Хоть сейчас согласись, что это тоже измена.
— Полно тебе, не о том думаешь.
— А о чём я, по-твоему, должна думать?
— О нас, конечно о нас, но хорошее, доброе. Да, наша жизнь была непростой, да мы наделали массу ошибок, допустили произойти миллиону милых и не очень приятных глупостей. Да, нам есть о чём сожалеть и грустить, но согласись, мы были счастливы.
— Не спорю. Однако сквозь вуаль романтических пейзажей пробиваются нотки горечи. Это реальность, пусть не очень приятная, но роковые ошибки тоже наша с тобой жизнь.
— Забудь о плохом. У тебя что, драматическое настроение?
— В некоторой степени. Нельзя не замечать очевидное. Ты неоднократно давал поводы для недоверия и ревности.
— Преувеличиваешь, Катенька. Меня не в чем было упрекнуть.
— А Регина. Ещё скажи, что она стала приятной неожиданностью.
— Не будем о грустном. Что ты ворчишь, как старуха.
— Я и есть старуха. Ты не заметил?
— Даже не собираюсь замечать. Ты всё так же прекрасна.
— Докажи.
— Но как!
— Обыкновенно, как тогда.
— Целоваться, на глазах у всех? Катенька, я тебя не узнаю. И потом, я женат.
— Вот именно. Регина на десять лет моложе меня. Это говорит о том, что ты тоже порочен. Связаться с малолеткой. Немыслимо!
— Не ревнуй. Я же не осуждаю твой брак с Анатолием.
— Ещё бы ты осуждал. Напомнить, кто первый начал?
— Катенька, не сердись. Это случилось целых двенадцать лет назад. Наша любовь тогда превратилась в привычку, нам нужен был повод жить дальше. Всё равно я люблю тебя больше жизни.
— А я тебя. Но это не оправдание. Мы могли остаться вместе.
— Могли. Могли портить друг другу жизнь, скандалить, предъявлять претензии. Слава богу, что этого не случилось. Мы стали друзьями. Часто встречаемся. Извини, Катенька, мне пора. Когда мы встретимся в следующий раз?
— Когда-когда! Это зависит только от тебя. Мой Толик парализован, ты же знаешь. Он после инсульта даже говорить не может, только знаки подаёт. Позвонишь, я тут же прилечу.
— Договорились. Как только Региночка соберётся к маме, я позвоню.
— Постарайся приурочить наше свидание к выходному. Я так люблю духовую музыку. Если ты будешь в форме, мы потанцуем.
— Катенька, какой из меня танцор! Уж лучше поцелуй.
— Тогда сейчас, немедленно. У тебя больное сердце, мало ли что…
— Но не здесь же.
— Скажи ещё, что нужно спрятаться в грязном подъезде или за старым сараем.
— Не скажу. Но и на людях целоваться не стану.
— Глупый. Они же не знают, что мы разведены. Такой поцелуй ни у кого не вызовет подозрений.
— А совесть?
— Вот ты как заговорил! Про совесть вспомнил. А Регинку кто целовал! Совесть!
— Ну, прости, прости! Сколько можно вспоминать об одном и том же. Представляешь, если наши дети узнают, чем мы занимаемся?
— Думаю, обрадуются. Не представляешь, как они за нас переживают.
— Представляю.
— Скажи, — спросила Катя после продолжительного поцелуя с объятиями, — ты с ней счастлив?
— Ну, зачем ты всё портишь! С тобой мне было гораздо лучше.
— Вот и мне… Ладно, иди уж! Долгие проводы — лишние слёзы.
Старик пошёл в одну сторону, старушка в другую.
Катенька шла и напевала себе под нос слова вальса “Грусть”, — “когда с тобой встречались мы, сбывались даже сказочные сны, и мы летели над землёй в простор небесный голубой! С тобой!”
— Ах, молодость-молодость, как же тогда было прекрасно жить. С тобой. Только с тобой!