Принцесса и жонглёр продолжение1

       ...Третью весну своей любви встретили Ланфранк и Эйна в труппе странствующих жонглёров, что бродили по городским ярмаркам и сельским праздникам. Их пёстрые повозки въезжали в окованные железом ворота грозных замков и ночевали у полуразвалившихся стен придорожных трактиров. Жонглёры ублажали не взыскательный вкус сельских и городских жителей сальными анекдотами и песнями лёгкого содержания, а суровость замковых стен накладывала запрет на грязные шутки простолюдинов, и уста певцов, перестроившись на иной лад, услаждали высокородных господ куртуазной лирикой трубадуров. Они воспевали высоким слогом образы прекрасных дам и их благородных кавалеров, льстя их самолюбию и призывая к щедрости.   
      Эйна благодаря божественному дару и придворному воспитанию  виртуозно  играла на всех имеющихся музыкальных инструментах, и до слёз растревоживала на праздничных пирах душу слушателей певучими струнами виелы в созвучии со своим голосом. Репертуар её песен был многообразен и постоянно пополнялся в следствии частых переходов из одной местности в другую. Любовно-восторженные кансоны, что пели жонглёры высокородным сеньорам, в её исполнении звучали более изысканно и проникновенно. До самозабвения восторгалась она не только  любовью рыцарей к куртуазным дамам, но и в соответствии своего душевного настроя воспевала пробуждающуюся по весне природу, славя земную красоту окружающего мира.
       Ланфранк же развлекал зрителей гимнастическими и силовыми упражнениями, вызывая на площадях у представительниц прекрасного пола вздохи восхищения и тайного поклонения красоте его изящного тела. Высокородные дамы весьма благоволили к нему и открыто осыпая щедростью из своих кошельков всю труппу, глазами полными амурного одиночества тайно вопрошали сердечных услад. Он же, любезно приняв льющуюся из кошелей милость скромно с поклоном удалялся, не отвечая на призывные взгляды.
      Вот так они и скитались, сея вокруг себя улыбки и веселье, подставляя бронзовые от загара лица вольному ветру долгих дорог, не гнушаясь ни грубой пиши, ни тяжкого труда, тем самым обретя для себя простое земное счастье, пусть даже облачённое в сермяжное платье. Ни ухабы сельских дорог, ни временная распутица, не могли разлучить молодых людей выбравших свой нелёгкий путь. Они были вместе и воспевали в своих песнях истинные чувства, щедро дарованные им сердцем, при этом, не теряя вежества и чести.   
       Да вот только недолга была удача, что водила за руку наших героев по ярмарочным балаганам, щедро осыпая медяками их  босые ноги: продажная алчность вплелась в цепь событий и вволю напоила желчью и полынью их сердца.   
 
          Привела  витиеватая тропинка судьбы их труппу в замок  грозного сеньора, барона Роллана де Борн. И хотя тот удостоен был знатностью и облачал телеса в богатые доспехи рыцаря, душою был низок и коварен. Во всём искал выгоду с бесстыдством деляги. Грозную славу снискал себе не только в турнирных  боях и охоте, а так же в частых набегах на соседей, опустошая их владения. Для чего содержал немалый отряд из наёмных солдат и мелких рыцарей, что шли к нему на службу, будучи ввергнутые разорением в нищету.  Коварным путём завладел он и этим замком: будучи в гостях у хозяина, приютившего барона на ночь, безжалостно ограбил того и выставил за ворота, а после выслал следом своих людей с целью лишить жизни последнего, что наёмники и сделали.  Нагнали несчастного в ближайшем лесу и повесили, придав делу, вид будто расправились с ним  местные крестьяне изнывающие под непосильным гнётом своего феодала.
       Любил барон де Борн праздничную пестроту шумных ватажных игрищ с барабанным боем и звуками рогов вперемежку, где собирались толпы гулящего люда. Шум баталий ласкал его душу пусть даже и были они устроены ради потехи. От этого часто посещал воскресные ярмарки, эти царства песни, танца и вина. А там, где подгулявший люд там неизбежен спор за первенство, который нередко заканчивался вескими доказательствами в виде кулаков и других различных инструментов крестьянского быта. Вот ради таких развлечений скучающий барон и посещал народные гуляния, а нередко сам принимал участия в кулачных боях или просто в драках. Местные знали его тяжелую руку и ратное мастерство поэтому старались не вмешиваться в подобные потасовки видя там барона. Только заезжие задавалы-драчуны не ведая о щедрости рыцарского кулака раззадорив себя вином вступали в общую свару: о чём в последствии весьма сожалели.
      Уважал барон силу и ловкость, поэтому увидав в сельском трактире выступление акробата по имени Ланфранк, пригласил всю труппу бродячих жонглёров к себе в замок для увеселения окрестного общества, что собиралось под его крышей по случаю посвящения в рыцари одного из его вассалов.
      … И вот когда сидящие за пиршественным столом под сводами рыцарского зала, благородные кавалеры и их дамы, отягощенные кулинарными изысками и разомлевшие от выпитого вина,  потребовали зрелищ — в просторный зал впустили бродячих артистов. Одномоментно зал наполнился весёлым шумом. Акробат под звуки тамбурина  ходил по кругу колесом, совершал головокружительные сальто, демонстрирую ловкость и силу.  Тренированное тело, обтянутое красным трико, заставляло трепетать женские сердца, вызывая в прекрасных головках сладострастные сцены от которых дамы, зашнурованные накрепко в своих нарядах, краснели от смущения и невозможности вздыхать полной грудью. Кавалеры напротив были равнодушны к вывертам акробата, или же по крайней мере хотели казаться таковыми, чувствуя превосходство его красоты. А как они воспряли когда из тени зала выступили жонглёры и в своих кансонах воспели хвалу рыцарским доблестям, при том, упоминая в куплетах имена присутствующих сеньоров. Нужда да дорожные ухабы научают странствующих трубадуров лукавством и лестью добиваться рыцарской щедрости, воспевая их великодушие и благородство, искусно подбирая слова для песен. А жонглёры в силу своего мастерства  услаждают слух общества своим пением.
      Но вот, как королева в пестром окружении своих приближенных, появилась юная, чуждая поз и личин дева. Голубое платье, украшенное красным пояском, туго облегало хрупкий стан. Височные пряди золотых волос, сплетённые косами вместе с цветными лентами, опускались на чуть выступающую грудь. Венок из полевых цветов вершил её убранство, подчеркивая нерасторжимое единство красоты и совершенства сотворённого природой. Рядом жонглёры, один прижал к плечу виелу, готовый в любое мгновение растворить врата своего мастерства и второй поднеся к губам флейту, замерли в ожидании. Секунду-другую помедлив, как бы сбираясь с мыслями, девушка, изящным движением поправила волосы и ударила в тамбурин. Смычок виелы, будто ожидая этого сигнала, коснулся волшебных струн. Негромкие мелодичные звуки слились с голосом неизъяснимой красоты:
                Коль не от сердца песнь идёт,
                Она не стоит ни гроша.
                А сердце песни не споёт,
                Любви не зная совершенной.
                Мои кансоны вдохновенны —
                Любовью у меня горят
                И сердце, и уста и взгляд.* … 
      Этот голос наложил на зал печать торжественной тишины: сидящие за столами гости притихли, внимая колдовскому очарованию музыки и пению. Поющую деву  природа одарила не только прелестью лица, но и изяществом голоса. Голос Эйны, щедро лаская утончённый господский слух, затрагивал тонкие сердечные струны, как очаровательных дам, так и их кавалеров, сеньоров рыцарей. Звучание радостных строк приводило их в душевное трепетание, обволакивая сердца нежной грустью любовного томления.
      Весь праздник вглядывался хозяин в лицо Эйны, пораженный не его совершенством, а чем-то неопределённым, тянущим в прошлое. Всё  выступление он сидел, не двигаясь, задумчиво сдвинув  брови, не слыша ни музыки, ни пения. Дух его томился в плену воспоминаний. Ощущение чего-то близко прошедшего рядом, коснувшегося его памяти, но неуловимого,
 забытого,  держало его. И когда Эйна проходя вдоль столов с тамбурином в который гости кидали кто серебро, кто золото, взглянула на хозяина кротким взглядом, его осенило так что он чуть было не воскликнул — Принцесса Эйна!  Его вдруг охватил восторг от внезапно нахлынувших мыслей: — Беглая принцесса у него в замке, она в его власти! Он может сделать с ней всё, что угодно. Это ведь она посмеялась над ним и другими рыцарями, что просили её руки! В честь её он не раз бился на турнирах не щадя ни себя ни соперников, хотя и радовался её красоте всего лишь один раз — в момент представления Его Величеству королю. Как она была хороша в тот день! Молода, свежа, румяна, глаза полны любовного лукавства. Вежественой речью поражала, радуя присутствующих изящным словом. 
 А теперь — простая босоногая уличная девка! Зарабатывающая на жизнь пением и танцами. Грязная ничтожная тварь!
      Барон де Борн резко встал и вышел из зала.
      Окунувшись в прохладу темной галереи, вспыхнувшая ярость поутихла и на её место заступил трезвый расчёт. Вызвав к себе начальника стражи, грозно распорядился закрыть ворота — никто не должен покинуть замок без его ведома. Места для всех гостей в замке достаточно.
      Ещё долго пировали рыцари, провозглашая тосты за присутствующих дам, и щедрыми словами и посулами платили за обещанные любовные услады. С каждым поднятым кубком расцветало красноречие и туманились рассудки от шутовских плясок. Только с рассветом приутихли пирующие; успокоились в приготовленных покоях, а заезжим жонглёрам и музыкантам предоставили место возле конюшни.
       Холодом повеяло, сгустились тени по углам, кровью отразилось пламя факелов по каменным стенам. Тяжесть всей громады замка ложиться на сердце, мешает дышать, давит, давит, подбираясь к горлу, пытается придавить к серым плитам, что под ногами, раздавить, выдавить стон и мольбу о пощаде. 
       Опочила радость с лица Эйны. Недоброе предчувствие вселилось в сердце девушки, печаль объяла за плечи. Поделилась своими подозрениями с Ланфранком. Объявила возлюбленному о том, что возможно узнал её грозный барон и не будет отныне у них покоя, — закончились их счастливые дни. 
      Барон, не доверяя ни кому, сам написал письмо, запечатал восковой печатью и, передав верному слуге, проводил посыльного до ворот. Гулко прозвучали в ночи звуки подкованных копыт по деревянному настилу, и тут же визг цепей подъёмного моста перекрыл конский топот удаляющегося всадника. Закрылся замок, как при осаде, ни войти, не выйти.  А гонец, пришпорив коня, распустив плащ по ветру, как огромная черная птица летит над землёй вперёд. Несёт в своей сумке письмо к королю, с вестью долгожданной, вестью радостной, о дочери — принцессе Эйне. Как возвеселится сердце королевское претерпевшее печаль великую. Возгорится в сердце надежда на встречу с дочерью в пыли дорог блуждающей. Так оно и будет. Но нестись вскачь гонцу три долгих дня,  пока не достигнет соседнего королевства, просторы которого столь широки, что ещё три дня проведёт всадник в седле, покуда  вручит тайное послание в руки самого короля.   
      Но не будем забегать вперёд, обернёмся в замок.
      На следующий день праздник был продлён. Свежие яства покрыли столы, новые бочки с изысканными винами выкатили из подвалов, для услады. Довольные бароны вновь предались веселью, — рады оказанному приёму, стараются всячески угодить хозяину, готовые на всякую рыцарскую службу. Трубадуры и жонглёры, обласканные хозяйскими дарами, своим искусством воспевают неслыханную  щедрость рыцаря де Борн.
      Угнетены только Эйна и Ланфранк.  Не могут разгадать замысел владельца замка. Не могут и покинуть этот, ставший для них враждебным, дом.

       Прошло несколько дней и вдруг барон пригласил Эйну к себе на ужин, чтобы музыкой и песней скрасила ему часы бессонницы. У дверей выставил охрану, дабы никто не мог потревожить господского покоя. Оставшись наедине, де Борн объявил о раскрытии её тайны. Взволнованно рассказал, что ищут её по всем дорогам, городам и селениям и не только родного её королевства, но и в соседних землях. Поведал, как отец сбежавшей принцессы от горя чуть было не лишился рассудка, забросил все государственные дела. Заперся в своем замке и никого к себе не допускает, забыв о чести и славе. А государство его хиреет: налоги не взимаются, деньги наёмным ратникам не выплачиваются, отчего рыцари разъезжаются в поисках какой либо добычи, бароны, бывшие верные вассалы своего короля, своевольничают и воюют друг с другом, сжигая и вытаптывая поля. От не урожая крестьяне голодают, ввергаясь в пучину бунта. Глядя на это, у него, верного друга короля, наворачиваются слёзы на глазах и кровоточит сердце.
      Говоря всё это, барон упал на колени и, протянув к принцессе руки, молил о её милости к батюшке. А в довершение, умываясь слезами, раскрыл тайну своего сердца полного неизреченной любви, любви безответной, безнадёжной, переполнившей чашу аморных страданий. О своей любви поведал историю, распахнув свою душу долгое время томящуюся в темнице сердечных мук. Он не домогался сердечных услад, как многие другие рыцари, ему было достаточно одного только взгляда,  пусть даже невзначай брошенного возлюбленной. Одно только знание её существования делала жизнь светлее и радостней. Ни одной вольной мысли не допускал в своей голове произнося её имя. И всё то время, что не видел её пречистый лик ходил в тоске и печали.  А сейчас, увидев принцессу в своём замке, лишенную высокородного звания и благородных достоинств, жонглёрским делом прикрывая нищету свою, поражен сим превращением и опечален. Но сие не помеха сердечной усладе и готов он стать слугой ей на веки вечные. Оттого просит пойти вдвоём к святому алтарю, пророча себя в супруги.
      На это принцесса с достоинством ответила барону.
      —  Господин рыцарь, чистосердечно благодарю за вашу любовь! За то, что сумели ко мне так благоволить! Но не могу одарить той же отрадой под стать вашей и увить венком вас, как своего рыцаря. Ни раньше, когда я восседала на троне рядом с отцом, ни в оный час, когда я стою пред вами босая, вы не вызывали и не вызываете во мне никаких чувств, ибо моё сердце отдано другому и не принадлежит мне.  И если вы действительно любите меня и жаждете быть моим рыцарем, то лучшим доказательством вашей преданности и любви пусть будут не пустые обещания и вздорные заверения, а доблестное деяние, которым вы поддержите честь и славу  рыцаря. Отпустите меня с миром и не препятствуйте моему уходу. 
       Изменилось благородное выражение лица рыцаря, и вежество речи превратилось в неучтивость.
       — Скорбь за место услады навряд ли позволит отпереть запоры дверей, — молвил рыцарь. — И помните принцесса, что ключ от сих замков в вашем согласии на наш брак. Для себя не прошу жалости, но будьте милосердны к вашим друзьям и вашему возлюбленному другу, которого вы уже никогда не увидите. Но можете сохранить ему жизнь, так же как и другим. Так сжальтесь, ибо над ними навис меч. Ах, как бы не хотелось губить невинные души, и так на земле много творится зла.
      От этих слов у девушки закружилась голова. Почувствовав дурноту подошла к растворённому окну вдохнуть вольного воздуха. Стоящий за окном плотный мрак дыхнул в её лицо ночной духотой. Что-то внутри вдруг шевельнулось, кольнуло, отчего возникший страх ухватился за сердце и усиленно затряс сие средоточие аморных чувств. Принцесса охнула и повалилась на каменный пол.
      Владелец замка перенёс девушку на постель и, вызвав прислугу, повелел им служить госпоже как ему самому. Однако, строго настрого наказал, не выпускать ни на шаг за пределы отведённых для неё покоев. В мрачном и злом расположении духа покинул он строптивицу, не дожидаясь пока она придет в себя. 
      Жонглёров и всех прочих с ними тем же часом схватили и без объявления причин поволокли в подвал. Бедные актёры не первый раз сталкивающиеся с подобными проявлениями благодарности послушно плелись за стражниками, не ведая того, в чем они провинились, мысленно подыскивая слова способные растопить гнев в сердце сеньора.
      Ланфранк весьма опечаленный отсутствием Эйны, не находил себе места блуждая по тёмным галереям замка. Худшие опасения оправдались. Не видать ему больше своей возлюбленной принцессы, не услышать песен её звонких, не радоваться нежным объятиям, не славить юность поцелуями да трепетными ласками. Прошло время увеселений и безмятежной идиллии, а доказательства тому крепкий замок на дверях и решетки на окнах.
 
      Ранним утром гости были разбужены громкими звуками охотничьих рогов и барабанов. После многих увеселительных дней не радостно было утреннее пробуждение. Барон де Борн собрав всех кавалеров и дам объявил окончание торжеств и с учтивой вежливостью распрощался с ними ссылаясь на неблагоприятную обстановку в округе:  донесли будто бы в ближайших деревнях появились больные оспой. Услыхав такую новость, гостившие рыцари заторопились и в ужасе бежали из замка.  В самом же замке было объявлено осадное положение. Никто не знал и не догадывался об истинных причинах побудивших к столь экстренным мерам. А это было на руку хитроумному хозяину для выполнения его планов, поскорей бы только возвратился гонец. ...
    

                                                                                                            ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ