Праксис Азий 2 - Жуткое

В следующее утро Праксис Азис проснулся с мутной головой, будто облепленной мокрой ватой, и сначала решил, что оглох за ночь. Но затем расслышал привычную какофонию за окном – шум листьев, птичью возню, далекий лай, скрип повозки на дороге внизу и другие звуки, витающие над деревней. Сами Азисы давно уже не держали пса – незачем, да и кормить особенно нечем. Терпия хотела купить осла, но как-то все обходились.

Вспомнил вчерашний день – тоже смутно, словно сквозь трепещущую листву. Пальцы правой руки сами собой собрались в щепоть, сжимая воображаемый карандаш. Перед мысленным взором начали скакать линии, сплетаться между собой, складываться в картины. Странный какой был день…

Все-таки чего-то не хватало, что-то было не так, как должно. Праксис сосредоточился, пытаясь уловить конец скользкой нити.

Кур во дворе не слышно.

Тут же всплыл разговор, который он пропустил мимо ушей вчера – про птичью чуму и про мешок с битой птицей, который, видно, так и стоит в сарае. Вот оно что! Принесла нелегкая какую-то заразу – откуда только? Надо предупредить соседей. Хотя Терпия, уж наверно, всем рассказала. Дело для деревни не шуточное. Лишь бы на скотину не перекинулось. Поди, скоро понаедут из города, будут все проверять, сеять страхи…

Лежа, Праксис протер глаза черствыми как хлебные корки ладонями, пахнущими деревом и землей. Затем спустил ноги с низкой кровати, перенес вес на них, уперся руками в колени и поднялся, ожидая привычного хруста старых костей.

Вся жизнь в какой-то момент становится чредой вольных и невольных привычек. Часть их дарит сознание, перестающее рыскать в поисках нового, часть – тело, перестающее подчиняться. Но хруста не было, и боли не было. Это удивило его больше, чем могла бы удивить летающая ослица с домрой. Все суставы словно кто-то смазал хорошим маслом, а из тела вылили свинец, заменив его чистым воздухом. Только легкое головокружение от подъема и переполненный мочевой пузырь.

Парксис вышел во двор, наслаждаясь нежданной легкостью, справил нужду за домом и неторопливо вернулся в спальню. И только тогда заметил, что вторая половина кровати не пуста, как обычно. Под одеялом из стеганой ватолы проступали очертания тела, знакомые ему как собственное лицо.

Мертвая жена лежала, положив голову на подушку, и смотрела невидящими глазами на кованый сундук у стены. На нем, сложенные в стопку, лежали его рисунки, придавленные окатышем, чтобы не разлетались.

Праксис хрипло вскрикнул.

Позже он понял, что не тело испугало его – видел он их достаточно за долгую жизнь, да и не в пансионе для благородных вырос; и не жалость к другому человеку, которого он любил до окаменения, даже не жалость к себе, а то как в одно мгновение вся жизнь его вывалилась из рук, словно оброненный кувшин. Только что была она, эта жизнь, и вот ее больше нет. Крик этот был прощаньем с самим собой – он начался, когда Праксис Азис существовал – и стих, когда того уже не было.

Обойдя кровать, он прикрыл ладонью лицо жены и так сидел прочти до полудня, чувствуя, как ее кожа вновь стала теплой под его рукой. Затем оделся получше и ушел, чтобы все устроить, вернувшись лишь другим утром, предоставив соседкам заботу о старинной подруге – каждая из них, глядя на другую, думала, кто из них станет следующей.