Случай из практики

               
    Через года полтора, после окончания интернатуры направили меня на работу в инфекционное отделение Салехардской окружной больницы, помогать врачу инфекционисту Ворониной Тамаре Ивановне. В ту пору Тамаре Ивановне было что-то около 35лет. Это была среднего роста женщина, со стройными ногами, с красивой фигурой, с двумя необыкновенно привлекательными выпуклостями на груди и очень милым нежным лицом, центральное место на котором занимали алые губки, хорошенький прямой нос и очаровательные большие влажные серые глаза. Скажу сразу, что все мои робкие попытки установить с ней тёплые отношения (в семидесятые годы среди моих друзей считалось правилом волочиться за каждой юбкой, так, на всякий случай, а вдруг?) она решительно отвергла. Она была не замужем, уж не помню отчего – то ли разведена была, то ли муж умер- речь пойдёт не об этом. Успел я поработать с ней месяца три-четыре, как она засобиралась в отпуск-  на Большую Землю пришло лето. В одно обычное рабочее утро она зашла в ординаторскую попрощаться со мной и дать кое-какие советы. Я молча слушал её и лихорадочно думал, как же я буду работать один, без наставника, без опыта на шестьдесят детских коек! Очевидно я был так расстроен и представлял из себя такое жалкое зрелище, что она совершила неосторожность и очень близко подошла ко мне и тут я своего не упустил! – решительно привлёк к себе и жадно впился в её нежные губы. И всё, через мгновение ушла моя красавица из ординаторской, а вдогонку я ей, что-то крикнул, вроде – «ТамараВановна, я буду ждать вас с нетерпением!». Забегая вперёд, чтобы закончить этот милый эпизод, добавлю, что Тамара Ивановна больше не вернулась на Север- в Ленинграде она познакомилась с сорокалетним холостым каперангом и вышла за него замуж.
   Наступили тяжёлые будни. Все мои просьбы дать мне помощника администрацией отклонялись напрочь с одной и той же формулировкой– людей нет и не проси, не вертись тут, иди работай. Работал очень много, бывало по 5-6 дней не вылезал сутками из больницы, Юрий Андреевич Кукевич может подтвердить. Пришлось мне как-то его сына лечить, вместе с ним мы ночами сидели у кроватки малыша, разговоры вели. Он должен всё помнить.
     Дело доходило порой до комических форм. Только я приду домой, а жил я в двух шагах от больницы, как уж сестра из отделения стучит в дверь: Владимир Владимирович, у нас такой-то затяжелел. Жена с криком «Не пущу, пошли прочь!»  вставала у двери и гнала сестёр вон(любила?!). Я, ласково обняв жёнушку, целовал её то в губы, то в шею, тихо отставлял её в сторону и, толком, не поев даже, топал в больницу.  Вспоминаю это время – сердце сжимается: красота то какая! ведь это и было СЧАСТЬЕ!
  Подбираюсь к сути моего рассказа. Проработал я в таком режиме года три, врача мне так и не дали, научился многому, опыт приобрёл, уверенность и кое-какие собственные наработки во врачебное ремесло ввёл. Вспомнил из истории медицины Пироговскую сортировку и в своей практике начал её широко применять. На утреннем обходе я с медсестрой осматривая детей в течение 20-25 минут делил всех моих пациентов на три неравные группы. Первая – это дети, которые требуют от меня немедленной помощи, так как они могут погибнуть в первые 12 часов (или врезать, как мы это называли на жаргонном языке).  Эта группа больных, как правило, самая малочисленная, ну два- три человека. Тем не менее именно они отнимали у меня почти всё время: друзья мои реанимации не было! Всю реанимацию осуществляли мы сами в так называемой палате интенсивной терапии. Что это была за палата – отдельная тема. Вторая группа уже более многочисленная – это дети которые могут затяжелеть в первые сутки, но у меня есть время, чтобы предотвратить развитие таких нежелательных событий. И, наконец, третья самая многочисленная группа – это детки которые не затяжелеют и не врежут ни завтра, ни после завтра, короче никогда. Этим, признаюсь, теперь, что греха таить, внимания моего практически не доставалось. Такая сортировка помогла мне в работе в тяжелейших условиях, выработала во мне необыкновенное чутьё, сверх чутьё в приметах надвигающейся катастрофы- Facies Hippocratica (лик умирающего).Смерть… Через какое то время практики я уверенно  чувствовал её незримое присутствие всегда и безошибочно. Захожу в палату, разговариваю с матерями, вроде бы всё обычно и вдруг …сердце тревожно сожмётся и кажется кожей всего своего тела на мистическом бессознательном уровне чувствую её, здесь она. Сразу зову самую опытную и любимую мою сестричку Нину Чернышеву и внимательно тщательно провожу осмотр малышей и…нахожу кандидата. Дальше дело техники, план интенсивного лечения, осмотр ребёнка каждый час, запись действий в истории болезни для прокурора, растворы, капельницы ну и прочая рутинная работа. Глядишь, недовольная чертовка и отступит, с тихим ворчанием уберётся прочь…Красота! Вот это и есть Счастье!, вернее  было. Молиться я тогда не умел, но с этой тёткой разговоры вёл, не ругался, нет, но просил её отпустить дитя, не время, мол, ещё, уйди… – считайте сами, что это такое было со мной, но это было.
    Вот в один из обычных таких дней, зимой, когда я собирался уже идти домой (часов 5 было после полудня) внезапно за окном раздался вой сирены «скорой» и в приёмное отделение шумно ввалились здоровенный мужик в унтах и лётной форме и фельдшера с носилками, на которых кто-то лежал. Рядом с искажённым от страха лицом стояла такая же необъятных размеров женщина. Она безостановочно повторяла одну фразу – Доктор, помогите, помогите, мой мальчик, мой мальчик, помогите. Я посмотрел на мальчика. Передо мной на носилках лежал подросток килограммов под сто (потом оказалось, что он весил 120 кг). Глаза закрыты, дыхания нет, лицо багрово-синюшного цвета. Я раскрыл подростку грудную клетку и выслушал сердце. Тишина. Роговичный рефлекс отсутствует. Мертвец, здесь я уже ничего не смогу сделать, устало подумал я, а в слух сказал: – Вы ошиблись адресом, здесь не морг, а больница.
 Вопли женщины ещё более усилились, да ещё к ним прибавились отчаянные крики отца. Через секунду они на коленях стали просить меня попытаться что-нибудь сделать. Чтобы хоть как-то облегчить их состояние и убрать их подальше я распорядился отнести «малыша» (Кекса) в интенсивку. Любимая сестрица по движениям моих глаз подавала мне требуемое- шприц с кубиком адреналина с длиннющей иглой, точный расчёт, пятое межреберье слева на 1 см кнутри от левой границы относительной тупости сердца, и я в левом желудочке. Ввожу весь кубик-чувак то здоровенный! И начинаем непрямой массаж сердца и искусственное дыхание. Делаю я это всё машинально, без особой надежды на успех. Минуты через две-три прикладываю фонендоскоп к грудной клетке и… о чудо, слышу глухие редкие удары сердца. Сестрица уже в вене и дальше всё как по накатанной. Вызываю кучу   спецов узкого профиля- потому, что не знаю отчего лечить. Со слов родителей мальчик в течение 2 дней температурил, кашлял, в а в этот злополучный день внезапно почувствовал себя плохо и пока ехала «скорая» потерял сознание и перестал дышать. Отец ребёнка в случае выздоровления обещал мне …. Ну во общем золотые горы. В Салехардском авиаотряде он был крупной шишкой. В те времена считалось плохим тоном брать подарки от пациентов, и я скромно попросил папашу купить нам краски в отделение, чтобы мы своими силами сделали у себя косметический ремонт. Авиамагнат в приступе вселенской благотворительности обещал мне не то, что краску, а построить новое отделение, только спасите. Я дал ему твёрдое слово –спасу. Я уже поймал в себе азарт охотника, поймавшего след зверя и чувствовал необоримую уверенность, что и в этот раз выйду из этой борьбы победителем. Чувствовал и всё. Заканчиваю мой рассказ. Мальчонку мы вытащили с того света и недели через две главврач, как оказалось, дружок авиатора, предложил мне отпустить Кекса на долечивание домой, что я и сделал.
    Месяца через два произошёл этот самый любопытный случай, воспоминания о котором и заставили меня сегодня взяться за перо. Иду я как-то по нашей главной улице, Республика называется, и вдруг вижу навстречу мне по заснеженному тротуару топает знакомая огромная фигура моего спасённого мальчугана. Смотрю и он меня узнал, а дальше, дальше он вдруг засуетился и, внезапно опустив голову, перешёл на другую сторону. С тех пор я ещё несколько раз встречал его и он всегда, завидев меня издалека и избегая встречи со мной, переходил на другую сторону. Ни краски, ни тем более нового отделения я, конечно же, не увидел.