Красное платье

               
        Надев новое (в селе такого не было ни у кого), красное кримпленовое платье, Зина, раскрутив бигуди, расчесала локоны светлых, до плеч волос, нанесла на губы слой алой помады, подвела глаза, подрумянила щёки, и напоследок ещё раз полюбовавшись на себя в большое зеркало и, оставшись, довольная своим внешним видам, подумала: «Не устоит передо мной зоотехник. Не зря же он спрашивал: “А вы придёте в субботу на танцы, Зинаида Васильевна?”  Смотри, девка, не упусти; парень видный и при должности, такой шанс редко выпадает». Потрогав переливающиеся перламутром пуговицы, девушка, зная, как подчеркнуть стройность красивых ног, надела босоножки на высоких каблуках, затем следуя наставлениям мамы, проверила выключила ли утюг, и вышла во двор. Была суббота, и в Доме культуры показывали только что вышедшую на экраны страны кинокомедию «Иван Васильевич меняет профессию», а после кино, как всегда, были танцы.
        Зине шёл двадцать третий год, и пора было уже выходить замуж, но так получилось, что сразу после окончания школы она попыталась поступить в медицинский институт, но по конкурсу не прошла. И после этого в надежде, что на следующий раз, ей повезёт больше, девушка устроилась работать санитаркой в больницу. Однако за год, натаскавшись горшков и «уток», насмотревшись крови, боли и горя, намыкавшись по общежитиям и чужим углам, не единожды обманутая городскими прощелыгами, учиться в институте расхотела, и вспомнив любимую поговорку отца: «Где родился – там и пригодился», возвратилась в родное село. И вот уже три года работала дояркой на молочной ферме.
        Жизнь в селе ей нравилась, огорчало только одно – девчонок было много, и поэтому парней на всех не хватало; кто-то уехал учиться в город, кого-то забрали в армию, а те, кто остался, в большинстве своём были выпивохи и драчуны. Поэтому молодой, симпатичный холостой зоотехник, приехавший в их колхоз месяц назад, после окончания института, сразу привлёк к себе внимание засидевшихся в девках сельских красавиц,
      Выйдя во двор, Зина посмотрела на свои маленькие наручные часики, и отметив, что до начала сеанса осталось всего пятнадцать минут, подумала: «Если пойду по улице, то могу опоздать, да к тому же там, на каждой лавочке старухи сидят, пока до клуба дойдёшь все кости перемоют. Вдоль речки намного ближе, да и никто пялится на тебя не будет».  Приняв такое решение, она пройдя по огороду, открыла калитку и вышла на луг. Луг был небольшой – метров двести из конца в конец. По краям его росли кусты, а за ним протекала речка. На её берегах свесившись до самой воды, стояли плакучие ивы. Тропинка, по которой шла девушка, извиваясь пересекала луг, ныряла под кроны ив, и попетляв по берегу речки, выходила в переулок, другим концом упирающийся в Дом культуры.
      Настроение у Зины было замечательное, и она напевая привязавшуюся к ней с утра популярную песенку: «Сегодня праздник у девчат, сегодня будут танцы…» – осторожно, боясь сломать каблуки босоножек, двигалась по тропинке. Когда девушка преодолела четверть пути до речки, то почувствовала, на себе чей-то пристальный взгляд. Остановившись, она оглянулась, и увидела, что на дальнем конце лужка у самых кустов пасётся соседский бычок Федька.  Подняв голову, он смотрел в сторону Зины. Девушка хоть и работала уже не один год на молочной ферме, но к быкам с детства испытывала не проходящий с годами панический страх.  «Что это он на меня уставился. Наверное, платье моё не нравится. Вдруг погонится… Сниму-ка я босоножки на всякий случай, а то ведь точно сломаю ноги. Да и идти будет легче, а перед клубом – надену. Разувшись, Зина посмотрела на Федьку ещё раз, и увидев, что он мирно щиплет травку, успокоившись, беспечно продолжила путь.
       Но успокоилась она преждевременно, потому что, кроме быка, на неё смотрели двое сидевших в кустах мальчишек. Один из них был её младший брат – двенадцатилетний Колька, – второй, его дружок соседский Витька, бывший на два года младше друга. Ребята находились там не просто так, они – спрятавшись от взрослых, курили. Денег на папиросы у мальчишек не было, поэтому, насыпав на клочок газеты «Известия» щепотку махорки, сворованную Витькой у своего деда, и неумело свернув самокрутку толщиной в палец, они по очереди давились едким табачным дымом. Первым увидел, идущую через луг девушку, Витька. «Смотри, Коль, ваша Зинка куда-то нарядившись почесала», – сказал он. «В кино, куда же ещё. Ты не высовывайся, она если увидит нас, родителям расскажет, что мы курили. Прошлый раз, зараза, унюхала, что от меня табаком пахнет и отцу наябедничала, тот сразу за ремень… Я еле отвертелся.  Слушай, Вить, у меня идея есть. Она быков с детства боится, давай её попугаем», – оживившись, сказал Зинин брат. «А как? Она же далеко от быка», – спросил приятель. «Надо, чтобы ты подполз к Федьке и ткнул ему под хвост зажжённой цигаркой, (лучше бы, конечно скипидаром под хвостом намазать, но скипидара у нас нет), он и побежит скорее всего в её сторону – Зинка напугается, а мы посмеёмся», – сказал Колька.  «А почему я?» – задал вопрос Витька. «Так бык-то ваш, он тебя знает и подпустит к себе, а меня нет», – ответил старший друг. «Раз он наш, так зачем мне ему больно делать?» – не желаю ползти к быку, не сдавался товарищ. «Да, что ему сделается? У него шкура толстая! Вон смотри, слепни его облепили, а ему хоть бы хны, только хвостиком помахивает», – напирал на друга Колька. Деваться было некуда, и Витька, исчерпав все аргументы, зажав в зубах самокрутку пополз к быку.
      Когда мальчик приблизился вплотную к Федору, тот поначалу недоверчиво посмотрел на него, но узнав хозяина, и не ожидаю от него никакого подвоха, успокоился, и продолжил щипать травку. Поднявшись в полный рост, Витька, сделав глубокую затяжку и выпустив дым, ткнул цигарку под хвост быку, и, тут же отпрыгнув, упал на землю. Надо сказать, что упал он вовремя, от нестерпимой боли, Фёдор, пытаясь наказать обидчика, взбрыкнул задними ногами, громко замычал и помчался в сторону речки.
      Идти босиком по тропке Зине было приятно, но не успела она сделать и десяти шагов, как услышала сзади топот и громкое мычание. Обернувшись, девушка с ужасом увидела с бешенной скоростью несущегося в её сторону быка Фёдора. Она понимала, что нужно убегать, но страх так парализовал её организм, что Зина была не в силах пошевелить ни ногой, ни рукой. Внезапно её мозг пронзила мысль: «Это всё из-за моего красного платья! Это платье так раздражает быка! Нужно срочно от него избавиться!»  Осознав это, девушка дрожащими руками стала расстёгивать переливающиеся перламутром пуговицы. Платье было новое, петли на нём растянуться не успели и протолкнуть пуговицу в петлю не получалось. А бык всё приближался. Выйдя из оцепенения, Зина, до пояса подобрала, мешающий ей бежать подол, и громко закричав: «Помогите, люди!» – помчалась к ивам.  Поняв, что расстегнуть пуговицы не получится, девушка, изо всех сил рванула за ворот платье, и красивые перламутровые штучки, горохом посыпались на землю. Бык уже давно бегал кругами по траве, но Зине казалось, что он гонится за ней, плача, она с ужасом ждала, когда острые рога животного вонзятся в её тело. Мальчишки наблюдая за тем, что происходит на лугу, держась за животы, валялись от смеха в кустах.
       Председателя колхоза звали Иван Степанович, от рождения было ему сорок пять лет, из них пятнадцать – он руководил колхозом, и надо сказать, что это получалось у него неплохо. Но была у Ивана Степановича одна маленькая слабость – любил рыбалку. И несмотря на то, что человек, он был занятой, если выпадала свободная минутка, хотелось председателю посидеть с удочками на берегу тихой речки, или как он сам образно выражался: «Окунуть поплавок в зорьку».  Жена его, Анастасия Сергеевна, к слабости мужа относилась снисходительно, думая про себя: «Чем бы дитя ни тешилась, лишь бы ни плакала», – и не препятствовала мужу окунать поплавок куда он хотел.
         Вот и сегодня, Иван Степанович, расположившись в тени ивы на прикормленном месте (водитель Володя ежедневно бросал в этот омут душистую макуху), забросив три удочки, ждал поклёвок.  Вечер был тихий, тёплый и председатель разувшись, закатал штаны, расстегнул рубаху, и закурив болгарскую сигарету, стал размышлять о том, как построить новый коровник. Внезапно до его ушей, со стороны деревни, донёсся крик: «Помогите, люди!» Кричала женщина, и Иван Степанович, как хозяин села и мужчина, не мог остаться равнодушным. Вскочив с места, он, как был босиком, побежал на помощь кричавшей. Когда председатель, из-под крон деревьев, выскочил на лужок, то почти столкнулся с молодой девушкой, бегущую ему навстречу. Её белокурые волосы были растрёпаны, смывая румяна по щекам текли слёзы, в одной руке она держала босоножки, другой, пыталась на бегу снять через голову, завёрнутое до пояса платье. Иван Степанович с трудом узнал в ней одну из лучших доярок колхоза Зину Трегубову. Увидев председателя, девушка бросилась к нему и сомкнув руки на шее Иван Степановича, прижалась всем телом. Председатель явственно ощутил, что доярку бьёт дрожь. Смущённый её поведением, он спросил: «Что случилось, Зина?» «Бы-бы-бык…» – не переставая плакать, ответила та. «Что бык?» «Го-го-гонится…»  Посмотрев по сторонам, Иван Степанович, действительно увидел на дальнем конце луга бегающего быка. «Успокойся, девочка, он далеко…» – председатель погладил доярку по голове…
     Несмотря на то, что солнце уже почти скатилось за горизонтом, вечер был тёплый, и Аграфена Петровна размотав шланг, открыла вентиль и стала поливать огурцы, нагретой на солнце водой.  Она знала, чтобы огурчики были ровненькими, а не скрюченными и пузатыми, насыщать их влагой нужно ежедневно. Урожай нынче обещал быть хорошим, и это радовало её женскую душу. Аграфена Петровна была на пенсии и поэтому её жизнь сузилась до садово-огородных забот и возможности посплетничать со своими подружками на лавочке.
      Вдруг, благостное состояние Аграфениной души нарушил чей-то истошный крик: «Помогите, люди!». Кричала женщина, а крик её доносился со стороны луга. Заинтересованная этим, пенсионерка, бросив шланг, быстрым шагом пошла к плетню, отделяющему огород от лужка. И хотя возраст у неё, давно перевалил за шестьдесят, зрение Аграфену ещё не подводило никогда. Картина, открывшаяся её глазу ошеломила пенсионерку; на самом краешке луга, почти у реки председатель колхоза Иван Степанович, босой с закатанными до колен штанами и в расстёгнутой до пупка светлой рубахе, обняв гладил по голове молодую блондинку в красном платье. Причём, платье на девушке было бесстыдно задрано до пояса, и посему открывало два этажа нижнего белья, надетого на ней: голубую комбинацию с кружевами понизу и розовые трусики. Приглядевшись, и узнав в блондинке, живущую через дом от неё, Зинку Трегубову, Аграфена Петровна ахнула: «Ну и Зинка! Недаром говорят, что в тихом омуте черти водятся!». Бросив поливать огурцы, и даже забыв закрыть вентиль на бочке, пенсионерка побежала на улицу рассказать сидевшим на лавочке подружкам об увиденном. Через час всё село гудело как встревоженный улей, почти в каждом доме обсуждали, что на берегу речки председатель колхоза изменяет жене с дояркой Зиной Трегубовой.
      После того как Иван Степанович, с трудом успокоил Зину, она посмотрев вокруг и увидев, что бык Федька действительно не посягает на её здоровье и жизнь, вдруг поняла в какое глупое положение попала.  Оглядев себя, девушка одёрнула подол, зажала свободной рукой разъехавшееся на груди красное платье, опустила глаза и покраснев от стыда, побежала вдоль речки. Иван Степанович, же проводив её недоумённым взглядом вернулся к своему занятию. Клёв был никудышный, и он посидев около часа, смотал удочки и пошёл домой. Каково же было его удивление, когда открыв калитку, он обнаружил, что во дворе его дожидается жена. Посмотрев на мужа красными заплаканными глазами, она сказала: «Эх, Ваня, Ваня, а я тебе так верила. Спасибо, ты открыл мне глаза. Теперь я знаю какой зорьке и куда ты окунаешь свой “поплавок…”»  Сдерживая слёзы, Анастасия Сергеевна, повернувшись ушла в дом. В эту ночь Иван Степанович спал на сеновале, потому что в дом его, как нашкодившего кота, жена не пустила.
     Зина же, оправившись от шока, думала, что делать дальше. Идти в кино, тем более на танцы в таком виде, было невозможно, возвращаться домой, пока по лугу гулял бык – страшно. Наконец она вспомнила, что есть одно место, где можно пересидеть до сумерек.  Метрах в трёхстах вниз по течению реки, была песчаная коса закрытая от посторонних глаз густыми зарослями камыша. На этой косе будучи детьми, они частенько купались с подружками.
     Просидев на узкой песчаной полоске до сумерек, девушка, уже в темноте возвратилась домой. Когда она, растрёпанная, искусанная комарами, с зарёванными глазами, босая, держа рукой расходящееся на груди платья, переступила порог, в кухне, повисла тягостная тишина. Отец, мать и младший брат Колька, ужинавшие до её прихода, прекратили есть. Впрочем, брат, сделал, это лишь на мгновение, в следующую секунду, он увидев сестру, уткнувшись в тарелку с удвоенной энергией стал хлебать окрошку. Зина, хотевшая было рассказать родным о своих злоключениях не успела открыть рот, как мать, женщина строгая и бескомпромиссная, осуждающе покачав головой, сказала: «Зинка, Зинка, что ж ты делаешь? За что же ты нас так ославила?  Я сегодня от стыда, чуть сквозь землю не провалилась, когда услышала, что ты вытворяешь…». Дочь, посчитав, что мать сердится на неё за быка, начала оправдываться: «Мам, я же не виновата, что он за мной погнался? Ну одела не подумавши красное платье…»  Не дав ей договорить, мама возмущённо промолвила: «Нет, отец, ты посмотри, что она говорит: “… он погнался…” – передразнила она Зину, – А ты и рада, радёхонька небось была, когда он гнался, иначе бы ему на шею не повесилась… Это ж надо какой позор на мою голову… Всё село уже говорит, что ты с председателем на берегу милуешься…». Девушка, не придавшая никакого значения встрече с председателем, и давно забывшая про него, попыталась объяснить, как всё было на самом деле, но это у неё не получилось. Поняв, что мать ей не верит, Зина, заплакав, ушла в свою комнату и упала на кровать. 
       В понедельник, когда она пришла на ферму, все доярки смотрели на неё как-то по-новому, с интересом, а приехавший перед обедом зоотехник, уловив момент, когда они были одни, с обидой в голосе, сказал: «Не ожидал я от вас такого, Зинаида Васильевна…»  И не выслушав её объяснений, повернувшись ушёл. Придя домой Зина достала красное платье, и, заплакав, изрезала его на куски.
       Долго ещё в селе судачили по поводу любовной связи Иван Степановича и Зины, но подтверждения этому не находилось, и разговоры потихоньку стихли, хотя все сельские сплетницы сходились во мнении, что дыма без огня не бывает.  Но никто из них даже не догадывался о том, что только два мальчишки Колька и Витька знают всю правду от начала до конца, но опасаясь последствий рассказывать её боятся…
 04 ноября 2019 г.