Сладость или гадость. Страшная история

— Я знаю, что ты ведьма, — сказал в ту пятницу тридцать первого октября Слава Веронин Маше Кащеевой, — так что сладость или гадость, выбирай. Иначе на костёр отправим.

Девочка заметно вздрогнула и побледнела.

— Конфет не завезли, Веронин, — ответила она чуть-чуть манерно. — Мог бы и сам подумать... Точнее — нет. Не мог. Умрёшь теперь.

— Значит, проклятие... Банально, — ухмыльнулся Слава.

Однако что-то в этой сцене выходило за рамки обычной хеллоувинской шутки. Не мог же Машу так испугать какой-то там инквизиторский костёр?.. Весь день Слава искоса наблюдал за одноклассницей. Та выглядела довольно напряжённой. Учителей не слушала, что-то на листке бумаги то простым карандашом писала, то ластиком стирала.

— Ну что, пороблено* на смерть? — натягивая улыбку, спросил её после уроков Слава.

— Слушай меня внимательно, Веронин, — серьёзно сказала Маша. — Пожалуйста, не смейся. Про смерть я не врала... Но объяснить мне сложно. Просто доверься мне, и будет всё окей. Ещё возможно чудо. Пусть это будет в твоих глазах и странным, только прошу... Ни в коем случае не размышляй о сексе по пути из школы.

— Ффф... Да ты сдурела, Машка, — фыркнул Слава и отправился домой.

Хотя в свои почти двенадцать лет Веронин и не был чересчур наивным, чушью предупреждение Маши он не посчитал. И на это имелась веская причина: он был не то чтобы влюблён в Кащееву, но как-то к ней стремился... При том, что у этой девочки была не только фамилия зловещей, но и буквально всё связанное с ней перетекало в какое-нибудь зло. Каким-то боком. Вот, например, поднял Слава ручку, скатившуюся с Машиной парты, и положил обратно. А дома вечером он ненароком столкнул сахарницу со стола, у которой отбилась тоже ручка. Мелочь?.. Сама по себе ­— да, только подобных мелочей случалось уж слишком много. А иногда отнюдь не мелочей. Вот как в прошлом месяце эта чертовка попросила поправить ей ленточку в косе. Славу это сразу насторожило: ленточка была завязана без единого изъяна. Но тем не менее он всё равно не устоял, дотронулся... И вуаля, на следующий день у тёти Лены, маминой сестры, угнали тачку. Машину, в смысле. С ударением на «И». Однако тачку — так она тогда сказала. Лена — тачку. Ещё на тачке отец двумя часами позже по дороге с дачи косулю сбил. Коса — косуля. Простой случайностью это уже вряд ли назовёшь. Так что резонным было бы и прислушаться к Машиному совету, да только разве он не противоречив?.. Ни в коем случае не размышлять о сексе... Это как не думать о жёлтой обезьяне. Такую заморочку Слава знал. Чем больше пытаешься не думать, тем больше хочется... Маша пошутила так?.. Или на самом деле прокляла?.. Впрочем, выйти из замкнутого круга всё-таки возможно. Если, наоборот, стараться как можно больше думать о жёлтой обезьяне — это очень быстро надоест. То есть сейчас — о сексе... Секс... Веронин вспомнил, что ещё года два назад Кащеева в сексуальном смысле его ничуть не привлекала. Теперь — другое дело. Мальчик отчётливо представил Машу в белом кружевном белье. «Ну почему и нет, — подумал он. — Мы ведь не совсем уже и дети. Для секса девять-десять лет — конечно, рановато, но одиннадцать-двенадцать — уже окей». Он потянул за кончик жёлтой ленточки в косе...

Ужасный звук автомобильного клаксона прервал видение. Время как в плохом боевике замедлилось... Магистраль. На Славу медленно, можно сказать — лениво надвигалась тачка. Машина, в смысле. Жёлтая. Невероятно, но при этом мальчик ещё способен был соображать. «На самом деле, — понял он, — со временем окей всё, а мозг ускорился от шока... Увы, но тело так двигаться физически не сможет. Не увернуться... Вот и смерть. Неужто даже здесь не ведьмина работа?»

Машина уже приблизилась настолько, что стало видно картинку на её капоте. Обезьяна. С бананом в лапе. Не жёлтая, но на жёлтом фоне. Слава почувствовал восторг. Хоть перед своим концом познал он всё, что можно счесть необходимым и достаточным для чуда. И мальчик искренне уверовал, что Маша в этот миг его спасла.  «Вот настоящий секс, — решил Веронин. — Момент выбран просто идеально... Не жалею.  Естественно, для жизни людям девять-десять лет не хватит, но...»

Чёрно-белый текст номера машины дуэтом наложился на остаток мысли Славы: «но одиннадцать-двенадцать — окей».