Миниатюра Сон, сборник Отражения

                СОН

Вечный город окутал сырой туман, а как иначе, в этом городе свинцового неба, бесконечной паутины водяных каналов, извечной мороси холодного дождя — солнце крайне редкий гость. Милости от погоды ждать не приходится, капризы природы с лихвой компенсируются красотой созданной великими мастерами зодчества, но кто же на неё смотрит, кроме приезжих, которых здесь в два раза больше, чем коренного населения. И всё же, всё же... Он невероятно прекрасен, этот старый город, где унылая серость осеннего неба подсвечена солнечными бликами жёлтых фонарей, огнями разводного моста, золотом крылатых львов и величием храмов, будто пронзающих своими шпилями набрякшие тучи. Город величия и разрухи, где бок о бок соседствуют красота дворцов и обшарпанное уродство жилых домов. Дворы колодцами, в которых никогда не бывает солнца, крошечные пятачки зелени жилых районов и заливные луга дворцовых парков. Город диссонанса и гармонии. Его невозможно не любить, он живой, он дышит и принимает в свои объятия, либо отталкивает, выбрасывая на берег Финского залива.

Толпы туристов, спешащие прохожие, все неслись мимо, не обращая никакого внимания на одинокую, словно окаменевшую фигуру, неподвижно сидящую на гранитной скамье набережной у Троицкого моста. Перед его пустым взором проносились лица, тысячи лиц, но он не видел их, так же, как и они не замечали его. Порой ему казалось, что он находится в каком-то параллельном измерении, вроде бы вот он есть, сидит здесь, а вокруг него люди, и в то же время, его как бы и нет, он просто не существует, лишь наблюдает за проносящейся мимо него жизнью. Он с трудом пошевелился, стряхивая с себя оцепенение, ему казалось, что он не просто слился с камнем, скорее врос в этот гранит, и совсем скоро станет его частью, такой же холодной и бесчувственной.

Промозглый ветер с Невы вцеплялся в него ледяными пальцами, отнимая остатки тепла, хлеща по лицу водяной пылью. Он с трудом поднял руку, достав из внутреннего кармана пиджака заветный стаканчик. Непослушными, одеревеневшими пальцами отвинтил крышку, горло внезапно пересохло в предчувствии жгучего удовольствия. Крышка со звонким стуком упала к его ногам, к остальным четырём предшественницам валявшимся там-же. Он сделал глоток и зажмурился, почувствовав обжигающий маслянистый вкус редкостного пойла, гордо именуемого коньяк «Золотой резерв». Это всё, что ему было нужно сейчас, и последние лет семь, всё остальное не имело значения. «Коньяк» обжёг горло, подарив иллюзию тепла, в голове зашумело, отгоняя прочь навязчивые мысли, вызывая беззаботную лёгкость. Хорошо — думал он, — вот так гораздо лучше. Отличное состояние, из которого он так не любил выходить. В голове пусто и легко, никому ничего не должен, никаких забот, проблем и ненужных угрызений совести, впрочем, какая совесть? Совесть, честь и достоинство он потерял уже давно, обменял на «вольную жизнь» свободного художника — никаких привязанностей, за исключением своих любимых «стаканчиков золотого резерва», всё остальное побоку — это его жизнь, его выбор, а память — легко стереть ещё одной порцией коньяка. Он вяло улыбнулся своим мыслям — я свободен ото всех и от всего, и это главное. Отяжелевшие веки смежил пьяный сон, он уронил голову на грудь.

Он парил высоко, над стальными водами Невы, над бесчисленными мостами, мокрыми крышами домов и приветливым светом вечерних окон. Где-то там внизу, куда-то спешили и бежали люди, обычные люди, загруженные своими проблемами и заботами, полные различных чувств и эмоций, и только он был выше всего этого, ему всё было безразлично. Время замедлило свой бег, и он увидел фигуру, одиноко сидящую на гранитной лавке набережной. Что-то знакомое показалось ему в этой фигуре, что-то до боли знакомое, что заставило сжаться его холодное сердце. Он опустился чуть ниже и увидел крошечные фигурки сидящие на плечах человека, его плечах. Он пристально вгляделся — на правом плече сидел крошечный белый ангел с опущенными крыльями, на левом плече сидело что-то чёрное, уродливое. Маленький ангел тихонечко плакал, роняя слёзы, похожие на бриллиантовую крошку, чёрный радостно подпрыгивал, корчил рожицы.

— Чего ты опять рыдаешь? — обратился чертёнок к ангелу. — У него всё отлично, смотри, дрыхнет, доволен, всё у него хорошо! Сейчас проспится и поползёт домой, по дороге купит своего пойла и жизнь снова наладится!

— Нет, не хорошо, совсем не хорошо! Неужели ты не видишь? Ему больно! — ответил ангел и его рыдания стали громче.

— Да чему там может быть больно? Там пусто, а пустота не болит! Что ты со мной вечно споришь? Поздно уже рыдать, раньше надо было думать, теперь — он полностью мой. Посмотри, ему отлично — ничего не болит, совесть — чертёнок ехидно рассмеялся, — не мучает, он её пропил! У него теперь одна дорога, и он бодро по ней идёт, по той самой дороге, которую выложил сам, из своих крышечек. — чертёнок весело отплясывал на левом плече.

— Прекрати! — закричал ангел. Прекрати немедленно! Это ещё не конец, я ещё здесь, я с ним, и я буду держать его за руку до последнего, я буду бороться за него и направлять, и...

— Ну да, ну да! Поздно уже, бороться он будет. — чертёнок рассерженно сел, скрестив ноги. — Не слышит он тебя, да и никогда не слышал. Не нужна ему твоя чистота свет и любовь, не хочет он, понимаешь? Что ты подарил ему, вот скажи, что дали ему твои чувства, любовь, преданность? Ничего хорошего, одни страдания, да переживания. А на кой они ему? Во-от, а ты подумай, не фиг крыльями попусту махать.

— Замолчи, пожалуйста. — устало ответил ангел, и закрыл лицо ладошками. — Я старался, я берёг его, я подарил ему всё самое лучшее: счастье и радость, любовь и верность, я дал ему крылья. Я отдал ему всё, но он не смог удержать, просто не сумел. И ему стало больно, а ты!

— А что я? — подскочил чертёнок. — Это была честная борьба! Он отказался от тебя и пришёл ко мне! А со мной проще, я же не запрещаю, а разрешаю то, что хочется. А ему хотелось мстить за свою боль, и он мстил, всем. Потом он захотел забыть, и я подарил ему забвение. Он хотел просто жить — и я разрешил ему, стерев нормы принципов и морали. Это у вас всё нельзя, бесконечное прощение, смирение и принятие, а у меня можно, так проще и лучше! Ты дал ему любовь, а это оковы обязательств — я избавил его от этой ноши и дал ему свободу. И вообще, надоел ты мне. Вечно спорим с тобой, но сейчас ты проиграл.

— Нет. Ещё не поздно, он обязательно вспомнит. Он вспомнит мамины руки и её глаза — они вернут ему тепло и веру в лучшее. Он вспомнит свою первую любовь и те чувства, что затопили его, расправив крылья за спиной. Он вспомнит радостный смех своего первенца, и это согреет его сердце. Он вспомнит глаза той, кто любила и прощала его несмотря ни на что, он захочет всё изменить...

— Но у него уже ничего не получится, поздно. — вздохнул чертёнок. — Прости, но в этот раз ты проиграл, я забираю его с собой.

Неподвижно сидящая на скамье фигура накренилась и начала сползать с каменного сидения. Видение поплыло.

— Нет! — закричал он. — Нет! Я всё вспомнил! Перед его взором, солнечным лучом проносилась вся его жизнь: лицо мамы, её смех и слёзы. Его жена и дети, его друзья и любимые, его серый город в золотой рамке. Когда он успел всё это потерять, когда? И почему так бездарно прожил свою жизнь, когда мог быть счастлив, так счастлив. Его подхватил и закружил тёмный вихрь, стирая яркий свет воспоминаний.

— Пожалуйста! — взмолился он, — прошу, дай мне ещё один шанс, я всё исправлю!

Он проснулся от собственного крика, его тело свело от нестерпимой боли, немеющими пальцами он вцепился в холодный гранит скамьи, словно тот был способен удержать его на этой земле.

Около него останавливались прохожие, кто-то участливо спрашивал, не нужно ли вызвать скорую.

Он закрыл руками лицо. Сон, это был всего лишь сон! Кто-то осторожно коснулся его плеча, он отнял руки от глаз и посмотрел на собравшуюся вокруг него толпу. За их спинами мелькнули и исчезли белые крылья.