Бунин, которого мы теряем

   В октябре 2020 года мы будем отмечать 150 лет со дня рождения Ивана Алексеевича Бунина. Кто-то считает его великим русским писателем и ставит в один ряд с Пушкиным и Львом Толстым. А для кого-то Иван Бунин чужой и чуждый автор, идеологический неприятель, представитель враждебного лагеря. Казалось бы, можно от этого отмахнуться: каждому своё. Но, мне думается, существует серьёзная опасность, что складывающийся сегодня ложный стереотип о Бунине может оттолкнуть массу потенциальных читателей от его творчества. В результате возобладает отношение к нему "не читал, но осуждаю", и Иван Бунин из классика русской литературы может превратиться в литературного изгоя, в камерного писателя для небольшой группы преданных поклонников.
   Есть деятели - Дмитрий Быков первый из них - кто намеренно "изгоняет" Бунина из русской литературы. Быков, например, пишет: «Бунин, напротив, это какая-то чудовищная, все всасывающая черная дыра, в которой нет ни верха, ни низа, ни правды, ни справедливости. И, что страшнее всего, – это твердое осознание собственных противоречий и, как ни ужасно, полного отсутствия мировоззрения, полной дыры на месте любых ценностей, которая так понятна, так родственна сегодняшнему человеку». Сегодня уже нет никаких сомнений, что Дм. Быков своими пасквилями о Бунине, и не только о нём, расчищает площадку для близкого ему, Быкову, литературного течения. Быков и Есенина изгоняет, и Шукшина с Распутиным, и Шолохова, и под Толстого копает. Быкову вторят сатирик Жванецкий - "надо взять и разровнять" и престарелый рокер Б. Гребенщиков -  "Толстой и Достоевский - это писатели с больной психикой".
  Но ещё большая опасность кроется в другом. Меня печалит то, что глубоко уважаемые мной люди порой резко высказываются об Иване Бунине. Русский писатель Захар Прилепин в очень важной и любимой мной своей авторской просветительской телевизионной передаче "Уроки русского", выходящей на канале НТВ, в выпуске №47 говорит о том, что Бунин в Москве 1918 года видел царство хама и азиатские рожи. Писатель и публицист Алексей Колобродов в своей книге "Вежливый герой" пишет: «...в "Окаянных днях" с идеологией всё в полном порядке - до такой концентрации сословной ненависти к "быдлу" и социального расизма никогда не дорасти нынешним либеральным публицистам». Девяностопятилетний фронтовик Владимир Сергеевич Бушин (низко кланяюсь ему за великий подвиг, совершенный им и его товарищами фронтовиками) обвиняет Ивана Бунина в коллаборационизме.
   Я не хочу сказать, что Бунин ничего такого не говорил и повода к выводам не давал. Не хочу сказать, что Бунин был во всём прав. Я не об этом. Я о том, что нельзя судить о художественном фильме по увиденным десяти минутам этого фильма, а, тем более, невозможно пересказать фильм, посмотрев только десятиминутный фрагмент. Я знаю, что уважаемые мной люди ошибаются. То есть, формально можно согласиться с тем, что они по-своему правы, что Бунин писал нечто подобное. Но если согласишься с их оценкой, с их подтекстом, то неминуемо исказишь правду о Бунине и потеряешь её. И самого Бунина так можно потерять. Нельзя о писателе судить по одной книге, тем более, если книга написана в окопе во время боя. Его расстреливали, он отстреливался, и мы даже представить себе не можем, что там у них была за война, до какого уровня взаимной ненависти люди доходили.
      Кто-то скажет:
 - А что мне до мнения незнакомого мне Алексея Колобродова? У него свои герои, у меня свои.
   И будет не прав. Уважаемые мной люди воюют на второй (или уже на третьей) мировой поэзии, чтобы русскую литературу (и грузинскую, и татарскую, и якутскую на самом деле) не подменили под шумок на фрейдизм, социал-дарвинизм, порнуху-чернуху, комиксовых супергероев и прочее фэнтези.  И поэтому так досадно оттого, что Алексей Колобродов отправляет Ивана Бунина в лагерь нынешних либералов и назначает его идеологическим вдохновителем таковых. И хочется обратиться к Алексею:
- Алексей, не надо помогать Дмитрию Быкову, у него и у самого хорошо получается очернять наших классиков. 
   И я уже был свидетелем того как начитанные, интересующиеся литературой и историей люди заявляли, что Бунина не любят, что он вреден, и что его время прошло безвозвратно. Начинаешь выяснять, что они читали. Оказывается читали "Окаянные дни", статьи о писателях и поэтах и "Тёмные аллеи". Спрашиваешь, какие рассказы из "Тёмных аллей" они читали? Нелюбители Бунина затрудняются ответить или не хотят отвечать. Ну, то есть, они почти ничего не читали, а мнение имеют. Как говорится, не читали, но осуждают. Думаю, что осуждают, потому что доверяют авторитетному мнению лидеров и вожаков.
   А ещё можно вспомнить пост, гуляющий по социальным сетям. В частности, в лентах уважаемых мной людей я видел этот пост, в котором приведены язвительные высказывания Бунина о писателях-современниках: о Есенине, о Маяковском, о Горьком, о Блоке, о Брюсове, о Фете, о Леониде Андрееве.... Подобные посты также способствуют распространению отношения "не читал, но осуждаю". В подобных антибунинских постах приведены бранные слова, чаще всего даже не сказанные публично, не предназначенные для тиражей, а записанные в дневниках, которые Бунин на протяжении всей жизни порывался уничтожить, записанные в определённой ситуации, в дурном настроении, например. Фразы вырваны из контекста, но мнение создаётся и тиражируется. А, между тем, в подобном посте ничего не сказано о более чем десятилетней дружбе Бунина с Горьким. Бунин писал Горькому: «в человеческих отношениях есть минуты, которые не забываются» и: «Вы истинно один из тех очень немногих, о которых думает душа моя, когда я пишу, и поддержкой которых она так дорожит». Горький писал Бунину: «Я люблю читать Ваши вещи, думать и говорить о Вас. В моей суетной и очень тяжелой жизни Вы - может быть, и даже наверное - самое лучшее, самое значительное», а ещё: «Вот мне бы хоть один такой рассказец написать, чтобы всю Русь задеть за сердце. Какой счастливец стал бы я. Один бы такой рассказец на радость себе и на вечный помин души». Это Максим Горький о своём друге Иване Бунине и его творчестве. Не сказано в таких постах о том, что Иван Бунин помогал публиковаться Валерию Брюсову. В апреле 1899 года Брюсов пишет Бунину: «...Радуюсь, что даёте приют моим гонимым стихам». Бунин даже как-то раз от Чехова получил выговор за то, что вынуждал его, Чехова, иметь дело со скорпионами и прочими гадами, с которыми он иметь дел не хочет. Бунин говорил о Блоке в 1916 году, что тот «очень, очень талантливый человек. Чрезвычайно талантлив и не по возрасту мудр». Об этом тоже в антибунинских постах молчат. Может Бунин в газетном интервью и слукавил, но есть и другие дореволюционные положительные отзывы Бунина о Блоке. Не сказано о том, что Фет был одним из любимых поэтов Ивана Алексеевича. И к Фету у Бунина, соответственно были завышенные требования. Стихотворения Фета Бунину хотелось подправить так, чтобы в них не осталось слабых, с точки зрения Бунина, мест. Валентин Катаев в "Траве забвения" упоминает о том, что Иван Бунин ведь и произведения своего литературного бога Льва Толстого временами желал переписать. Максималист. Завышение планки по отношению к любимым поэтам очень хорошо характеризует записанное Буниным в дневнике о другом его любимом поэте, о Полонском: «...9/10 - скука, риторика... Зато 1/10 превосходно». А уж к нелюбимым авторам Бунин предельно категоричен. Как-то он записал, что достаточно двух слов, чтобы навсегда испортилось отношение к автору. Бескомпромиссный максималист.
   Следует признать, что Бунин был сложным человеком. А кто у нас был простым? Толстой, Достоевский, дуэлянты Пушкин с Лермонтовым, задира Есенин? Все они точно не были золотыми червонцами, чтоб всем нравиться.  Мыслитель и философ Павел Флоренский очень правильно подметил о писателе Стендале и обобщил о писателях: «Редко о ком Стендаль говорит без едкости и шельмования, даже о самых крупных и первоклассных деятелях своего времени. Трудно судить, насколько он прав или неправ в своих суждениях, точнее вечных осуждениях, нравственного порядка. Но осуждения крупнейших ученых, мыслителей и писателей, как тупиц, бездарностей, болтунов и т. п. явно несправедливо и не соответствует тому, что доказано их делами. Впрочем, современник никогда, кажется, не оценивает современника справедливо: мелочи жизни, случайности впечатлений, наконец личные столкновения и интересы затуманивают пред ним то главное и наиболее достойное учета, что становится видно через десятилетия».
   Если мы беспощадно требовательны к Ивану Бунину, то нужно быть последовательными и заклеймить к примеру Фёдора Тютчева за строчки, посвящённые достоинствам богатых невест. В этих строчках через запятую идут ум, душа и души:

                Между московскими красами
                Найти легко, сомнений нет,
                Красавицу в пятнадцать лет
                С умом, душою и душами...

 Это же шутка рабовладельца, не иначе. Тургенева можно заклеймить за слова его героя: «Если б провалилась Россия, то не было бы никакого ни убытка, ни волнения в человечестве». У Булгакова, если бы это было возможно, уместно было бы поинтересоваться, кто является прототипом Клима Чугункина-Шарикова: весь безграмотный и лапотный народ или только безграмотные и неотёсанные горожане из третьего сословия. С Маяковского можно было бы спросить за выброшенного с корабля истории Пушкина. А с Пушкина - за пренебрежительное "раб" о крепостном крестьянине. Кстати, мне запомнилась и понравилась мысль, озвученная не единожды Захаром Прилепиным, что в XIX веке русскими писателями представители низших сословий описаны, как люди, почти такие же, как писатели, как аристократы, представители элиты, почти такие же, как и полноценные люди, но всё же не совсем такие. Кажется, об этом у Захара и в "Обители" что-то есть. Очень точно подмечено. Если мужик присутствует в литературном произведении времён крепостного права, то он там Шариков до операции, или, в лучшем случае симпатичный Холстомер. Во второй половине XIX века ситуация меняется: герои литературных произведений - представители низших слоёв общества у Льва Толстого, Николая Лескова, Глеба Успенского - перестают быть милыми Холстомерами, которых нужно пожалеть. И у дореволюционного Бунина крестьянин, мужик - это личность. Более того, это очень часто главный герой его произведений.
  Мы, сегодняшние, понятия не имеем, что такое ломать шапку и гнуть спину перед их сиятельствами. Мы ухмыльнёмся, читая пост в соцсетях о незадачливых господах, не признавших Льва Николаевича Толстого, одетого по-крестьянски, и обозвавших гения болваном с сияющей лысиной. Мы как к анекдоту относимся к выходке молодого Бальмонта, обозвавшего швейцара негодяем и скотиной. Бальмонт даже грозился убить бедолагу, когда тот не позволил поэту с возвышенной душой и с повышенным содержанием алкоголя в крови забрать из гардероба вместо своего пальто, пальто А.П. Чехова. Швейцар отвечал: "Воля ваша-с". В окошко уже ХХ век вот-вот должен был постучаться. А ведь это наших прадедов при случае осыпали презрительной бранью, а они отвечали: "не извольте гневаться ваше сиятельство". Попробуйте представить себе в наше (а лучше - в советское время) такое сиятельство, которое подобным тоном общается где-нибудь у окошка регистратуры в поликлинике, или у кассы метрополитена. Не долго бы оно так разговаривало - мигом загремело бы в кутузку или в психушку. Чья машина быстрее бы приехала, туда бы и увезли. Перед революцией не только хрустели французскими булками, были и другие реалии, для всех привычные, и мало кого удивляющие. Помимо сословных предрассудков, имело место и юридически закреплённое бесправие нижних сословий, и не менее прочно зафиксированные законодательно барьеры в получении образования для них же. А ещё голод случался периодически, и эпидемии вспыхивали, и детская смертность зашкаливала. И так далее. И это неприглядное положение дел своими литературными средствами взялся менять Лев Толстой и писатели толстовской школы. Бунин среди первых активно включился в процесс, проповедуя левые взгляды и пропагандируя их. Он чуть ли не единственный в конце XIX в. - начале XX главным героем своих произведений сделал русского мужика. Бунина даже можно считать предтечей писателей-деревенщиков ХХ века, настолько много внимания он уделял крестьянской тематике.
   Если судить Бунина за отдельные, вырванные из контекста и из времени фразы, то можно бесповоротно запутаться. Приятель Ивана Бунина переводчик Фёдор Фидлер 25 сентября 1906 года в дневнике записывает: «Зашёл вчера к А.М. Фёдорову (...) Явились Бунин и Найдёнов (...) Речь зашла о Николае II и Бунин внезапно воскликнул: "Распотрошил бы его!». А осенью 1940 года Иван Бунин в дневнике записывает: «...что может быть страшнее судьбы всех Романовых и особенно старой царицы, воротившейся после всего пережитого опять в Данию, старухой, почти нищей, и умершей там!» Ну и какой тут Бунин настоящий? Какого осуждать будем? Или и того, и другого для верности?
   Долгие годы дружбы между Буниным и Горьким не были случайностью. Горький не без сарказма отвечал на ругательства Бунина периода "Окаянных дней", иронизировал, что в начале века Иван Алексеевич никак не мог определиться кто он: социал-демократ или марксист. Иван Алексеевич до революции неделями и месяцами гостил у Алексея Максимовича на острове Капри, где собирались люди левых взглядов, впоследствии принимавшие активное участие в большевистской революции. Бунин был лично знаком со многими из них. На Капри у Горького случайных людей не гостило. По издательским делам Иван Бунин довольно активно переписывался с Владимиром Дмитриевичем Бонч-Бруевичем, ведя речь о подготовке публикации бунинских произведений в большевистском издательстве "Жизнь и знание". В марте-апреле 1917 года Бунин и Горький открывали музей революции в Петрограде. Тогда же Иван Бунин подарил свою книгу "Господин из Сан-Франциско. Произведения 1915-1916 гг." революционеру Г.В. Плеханову с дарственной надписью: «Глубокоуважаемому Георгию Валентиновичу Плеханову Ив. Бунин». Читая дневники и письма Бунина, приходишь к выводу, что поменял своё отношения к революции Иван Алексеевич ближе к лету 17-го года - мужик барина жечь начал, скотину забивать-угонять, да и постреливать самих помещиков, а к Горькому, как мне кажется, Бунин окончательно поменял отношение только осенью 17-го.   
    Надо сказать, что нынешняя либеральная общественность Ивана Бунина загоняет чуть ли не в ещё более узкие рамки, чем общественность левая. Он у либералов где-то по-над Набоковым, окружённый Шмелёвым и Ильиным. Он в интерпретации либералов должен быть певцом золотых эполетов и вуалек с мушками. А ещё он обязательно должен быть певцом богатой, процветающей империи, которую мы потеряли, то есть только её должен воспевать, и ничего больше. Остальное необязательно учитывать и вспоминать. Я хохотал, когда прочитал в соцсетях приглашение на какой-то подмосковный фестиваль под названием "Антоновские яблоки". В приглашении было предписано брать с собой на мероприятие веера, соломенные шляпки, кресла-качалки, а также по возможности одеться по дореволюционной моде. Мне захотелось в комментарии написать, что сначала читаем одноимённый рассказ Ивана Бунина, а потом готовим зипуны, лапти с онучами и сарафаны. Кокошники тоже можно, они в тренде. Можно охотничьи аксессуары прихватить, будет уместно. "Антоновские яблоки" - это в первую очередь признание в любви к праведной христианской крестьянской жизни: «И помню, мне порою казалось на редкость заманчивым быть мужиком. Когда, бывало, едешь солнечным утром по деревне, все думаешь о том, как хорошо косить, молотить, спать на гумне в ометах, а в праздник встать вместе с солнцем, под густой и музыкальный благовест из села, умыться около бочки и надеть чистую замашную рубаху, такие же портки и несокрушимые сапоги с подковками». Также этот рассказ - гимн охоте, последнему отголоску уходящего помещичьего мира.
   В некоторых рассказах И.А. Бунина явно заметно влияние толстовского бичевания высших слоёв российского общества, то есть самобичевания. «В те зимние ночи, когда Митя, среди говора, дыма и хлопанья пивных пробок, до хрипоты спорил или пел: "Из страны, страны далекой...", Мишка шел с обозом в город... В поле бушевала вьюга... В темноте брели по пояс в снегу мужики, не присаживаясь до самого рассвета» - пишет совсем ещё молодой Иван Бунин в очень толстовском народническом рассказе "Вести с родины", в котором речь идёт о голодной смерти односельчан героя рассказа, образованного молодого человека. Сюжет взят из жизни, кстати. Через двадцать лет в рассказе Бунина "Князь во князьях" толстовское самобичевание проявляется ещё более явственно: трудяге Степану Лукьянову противопоставлена разорившаяся дворянка, которая приказывает, брезгливо отдав горничной вазу с вареньем, из которой ел Лукьян:
   - Выкиньте это и вымойте горячей водой.
  За полчаса до того дворянка мечтала выгодно продать свою усадьбу этому самому крестьянину.
  Иван Бунин раскрывает различные стороны мужицкой жизни. Он описывает и смиренное принятие смерти, и неудовлетворённую жажду подвига, и простонародные суеверия, и материнскую жертвенность. Многого мы сегодня не понимаем. Я пять раз прошёл мимо рассказа "Иоанн Рыдалец". И когда я узнал, что Горький восторгался именно этим рассказом, что именно о нём он сказал: «мне б на помин души хоть один такой рассказец написать», я опять этот рассказ перечитал. И снова не впечатлил он меня - про какого-то полусумасшедшего деспота барина, про совсем сумасшедшего бывшего крепостного этого барина, кричащего зверем и птицей, постоянно битого и после смерти возведённого в святые. А если задуматься, в этом коротком рассказе отражена та их жизнь: и сословная пропасть, и деспотизм, и скоморошничество, и жажда чуда, и поклонение перед блаженным, и вечное покаяние за родительский и дедовский деспотизм крепостников. Бунин и Горький были внутри той истории. А мне, чтобы как-то проникнуться, что-то почувствовать, пришлось потрудиться. Совсем не очевидным для меня всё это показалось, потому что я "здесь и сейчас", а они ТАМ И ТОГДА. Иногда нам кажется, что мы прекрасно понимаем, о чём мы читаем, и что тогда происходило, но это не всегда так.    
   Историк Андрей Ильич Фурсов в одной из своих лекций сказал как-то, что достаточно прочитать пятнадцать томов Салтыкова-Щедрина, чтобы получить исчерпывающую информацию о российском обществе XIX века, обо всех самых потаённых его уголках. О Бунине вместе с Чеховым А.И. Фурсов нечто подобное говорит касательно начала XX века, упоминая повесть Бунина "Деревня". Эти утверждения - уже весомый повод дорожить творческим наследием Ивана Алексеевича. А ещё ведь, по мнению К.Г. Паустовского, бунинские слова ложатся на сердце, как раскаленная печать. Далеко не каждый писатель обладал бунинской волшебной магической силой слова. 
   Уместно вспомнить произведения Ивана Алексеевича, отображающие национальный колорит различных народов, народностей и этнических групп.  О малороссах у Бунина есть рассказы «Лирник Родион» и "На край света", о молдавском герое – «Повесть о Гоце». Есть у Бунина северный, балтийский рассказ «Велга». Со Шри-Ланки он привёз «Братьев», есть «Молодость и старость» – о притче старого курда, есть цикл рассказов о Святой земле – «Тень птицы». В сегодняшнем глобальном мире безжалостно убивают национальную идентичность, а Иван Бунин борется за неё и сегодня, через сто лет и более после написания своих рассказов, пропитанных национальным колоритом. Нужно сказать, что Бунин, помимо нравов и традиций русского общества, ярко и точно описывал говоры, поговорки, прибаутки, обряды, национальный костюм, жилища, даже рацион питания русского крестьянина, барина, мещанина Чернозёмной полосы. Мы сегодня не знаем, что такое пунька и копоушка, к примеру, а у него можно найти сотни таких незнакомых названий и, при желании, узнать, что за ними стоит. И это не будет возвратом в архаичное, это будет детальным познанием нескольких сотен и даже тысячи лет бытовой обыденной жизни наших предков. Если мы доподлинно не будем знать, что там было и как, доброхоты тут же придумают нам наше прошлое. Постыдное, грязное, убогое и унылое. А ещё нужно отметить, что некоторые бунинские рассказы, "Поздний час", например, это находка для краеведа. Ельчане подтвердят.
   И религиозные сюжеты в поэзии И.А. Бунина уместно вспомнить, и христианские и мусульманские, и о погружении в исторические глубины следует не забывать. Валентин Катаев в "Траве забвения" почему-то называет косноязычными строчки бунинских стихотворений, посвящённых русской старине, и при этом восторгается ими. У Катаева, косноязычие - особый комплимент Бунину. Видимо это эпитет. А мне строки:

                Бысть некая зима
                Всех зим иных лютейша паче.
                Бысть нестерпимый мраз и бурный ветр,
                И снег спаде на землю превеликий,
                И храмины засыпа, и не токмо
                В путех, но и во граде померзаху
                Скоты и человецы без числа,
                И птицы мертвы падаху на кровли.

живо представляются написанными на полуистлевшей пожелтевшей бумаге, едва читаемыми современным человеком письменами, похожими на окровавленные кривые сабли степняков и пляшущие языки пламени. Кажется, что эти строки не в ХХ веке писаны, а являются чудесным образцом средневековой русской поэзии.
   А ещё мне думается, что один только перевод поэмы Генри Лонгфелло "Песнь о Гайавате", сделанный Буниным - это уже заметный вклад в русскую литературу.

                На гробницах наших предков
                Нет ни знаков, ни рисунков.
                Кто в могилах, – мы не знаем,
                Знаем только – наши предки...

А этот перевод - ведь всего лишь одна тысячная от всего богатого и многообразного наследия Ивана Алексеевича. Надо ценить и беречь его.
   С катаевской "Травой забвения", о которой я уже пару раз вспомнил, всё очень интересно обстоит. С одной стороны, это, на мой взгляд, лучшие мемуары о Бунине по изобразительной силе, по глубине понимания и раскрытия Бунина как художника. С другой стороны, именно Катаев создал некоторые стереотипы о Бунине, которые живы до сих пор. Дмитрий Быков пишет об искажённом предсмертным ужасом лице Бунина. В воспоминаниях Веры Николаевны Муромцевой-Буниной и других людей, ставших свидетелями смерти Ивана Алексеевича, ничего нет о предсмертном ужасе. И посмертном тоже. Лечащий врач Бунина Владимир Зёрнов, один из немногих, кто видел лицо покойного вот что пишет: «Для меня она приоткрыла платок с лица покойника, и я в последний раз увидел красивое лицо, ставшее вдруг чужим и спокойным...» Этого ужаса, скорее всего, не существовало в природе, это вымышленный ужас. Нет сомнений, что Быков черпает сведения из "Травы забвения", игнорируя другие источники. У Захара Прилепина есть любопытный текст о Горьком “Нескончаемо горькая песня”, в нём присутствуют строки: «Бунин делал вид, что не желает быть как Горький, но все знали, что если в присутствии Бунина шепотом сказать "Горький", Бунин обязательно что-то сломает: перо, секретер, патефон, айфон». Бунин Горькому завидовал что ли, или подражал? Да ну! Мне кажется, и в этом случае катаевская "Трава забвения", где сказано, что Бунин страдал от недостатка признания своего писательского таланта, ввела писателя Захара Прилепина в заблуждение. На самом деле всё было не совсем так. Горький ставил талант Бунина несравненно выше своего. И раз десять повторил об этом на разные лады, в разных ситуациях, различным своим корреспондентам и при множестве свидетелей. И ещё Горький писал, что после смерти Толстого и Чехова очевидно, что писателем номер один в России является Бунин. Но то, что для Горького было очевидным фактом, не было таковым для читающей публики. Страна была уже покорена новыми стилями и течениями, символизмом, например, к которому Бунин относился враждебно. Новые стили и течения отвечали Бунину взаимностью. Получается, что Катаев особенно и не искажал истины своим утверждением о недооценённости. Но кем всё-таки был недооценён талант Ивана Бунина? Он действительно не обладал литературным авторитетом Толстого и Чехова у читателей предреволюционной России, и даже в поздних преднобелевских записях в дневниках сетовал на отсутствие признания у читателей. Но в кругу литераторов он был признанным авторитетом. Не только Горький считал Бунина писателем номер один в России в предреволюционное десятилетие. Чехов застал одну двадцатую или одну пятидесятую из бунинских шедевров, но, по словам сестры Чехова Марии Павловны, Антон Павлович ни к кому из писателей не относился с такой нежностью и любовью, как к молодому Букишону. Лев Толстой удостоил сына своего крымского товарища упоминанием, да ещё каким: «... так написано, что и Тургенев не написал бы так, а уж обо мне и говорить нечего...». Дальше правда Толстой ругает Бунина за бессодержательность и мелкотемье. Но столь высокими оценками художественного мастерства Толстой не разбрасывался, это стоит отметить. Бунину на тот момент было чуть за тридцать, подавляющее большинство его лучших произведений ещё не были написаны. Достаточно вспомнить, что он стал самым молодым почётным академиком по разряду изящной словесности Императорской академии наук, что ему были присуждены две Пушкинские премии. Ведь это маститые писатели того времени, чьи имена хорошо знакомы нам сегодня, присуждали премии и удостаивали званием. Можно вспомнить и то, что Сергей Есенин на граммофонную пластинку записал несколько своих стихотворений и одно единственное не своё - стихотворение Ивана Бунина "Одиночество": «Что ж! Камин затоплю, буду пить… Хорошо бы собаку купить». Вряд ли Сергею Александровичу вздумалось бы декламировать стихотворение поэта, к которому он был равнодушен.
   Вернёмся к богатству и разнообразию сюжетов писателя Ивана Бунина. Рассказ "Господин из Сан-Франциско", о котором Дмитрий Быков изрёк НЛПшное колдовское заклинание, что исчезающе малы шансы, что молодое поколение будет его читать, по сути является памфлетом о бессмысленности и ничтожности буржуазного накопительства. Если кто-то помнит предсмертный, подлинно толстовский крик души Стива Джобса, что часы нужны для того, чтобы знать, который час, а не для понтов, что он, Стив, сделался марионеткой наживы, и отдал этому свою жизнь, а жизнь следовало посвятить любви, то он согласится со мной, что рассказ "Господин из Сан-Франциско" как раз о Стиве Джобсе и о его крике души. То есть, рассказ, написанный более ста лет назад, актуален и сегодня, и даже более актуален, чем в год написания. Именно сегодня, когда изо всех утюгов и электрочайников нас призывают молиться золотому тельцу по имени Бентли или 15-й айфон, когда на почве имущественного расслоения кто-то начинает уже рыть сословную траншею, грозящую снова превратиться в пропасть, от которой мы избавились сто лет назад. Не надо, пожалуйста, записывать Ивана Бунина в певцы буржуазных и капиталистических ценностей, он пел ровно о противоположном. И это не единичный случай. В тех же "Братьях" речь идёт о социальном неравенстве и об эксплуатации человека человеком. Есть у И.А. Бунина антибуржуазный, антимещанский, антистежательский рассказ "Хорошая жизнь". Есть рассказ "Игнат", повествующий в том числе о мерзости и преступности аморального накопительства и корыстолюбия. Читателю, знакомому с "антибуржуазными" произведениями Ивана Бунина, не кажется дружба последнего с Максимом Горьким в предреволюционные годы чем-то необъяснимым и неестественным. А ведь Бунина сегодня кто-то даже пытается обвинить в неискренности и лицемерии по отношению к Горькому. А ещё у Ивана Бунина есть совершенно потрясающий текст "Записная книжка" (Париж, 20-III), в сокращённом виде - это рассказ "Третий класс", о британском империализме, вернее даже, британском менталитете. Это рассказ, в котором описаны английские джентльмены начала века, как они есть, без прикрас, с их презрительным, пренебрежительным отношением к русскому человеку, вернее к неджентльмену вообще, даже если он одет в европейский костюм, расистское и нацистское отношение к египтянам, тамилам, сингалезцам, ко всякому "цветному", всякому "презренному" дикарю. После лавины информации об англо-саксонской "Большой игре", прочих происках, дипломатических играх и интригах, бунинский текст 20-го года приобретает сегодня актуальность и превращается в важный документ, объясняющий суть того времени и движущие силы происходивших тогда событий. Бунин был не только мастером художественного слова. Он не только ненавидел большевиков и делился своею ненавистью. Его наследие велико и разнообразно. 
   Мы подошли к творчеству И.А. Бунина периода его первых лет эмиграции. В этот период Иван Алексеевич поменял свои политические взгляды, трансформировалось его мировоззрение. Именно этого Бунина тридцать постсоветских лет несут как знамя, как хоругвь, используют в своих идеологических и политических целях либералы постсоветской России, пренебрегая Буниным - русским писателем. Это как раз тот самый Бунин, с которым никогда не примирятся Захар Прилепин и Алексей Колобродов. Именно их реплики побудили меня написать этот текст. Как я понимаю, Захар и Алексей никогда не примут белую эмигрантскую правду Бунина, в том числе, и из-за того, что слепое некритичное принятие этой правды кем-то из читателей угрожало и продолжает угрожать литературному наследию Сергея Есенина, Владимира Маяковского, обесценивало и может продолжить обесценивать главный роман о гражданской войне - роман Михаила Шолохова "Тихий Дон", книгу Исаака Бабеля "Конармия" и даже роман Н.Островского "Как закалялась сталь", о которой Иван Бунин ни слова не сказал. Они, Захар и Алексей, как я это понимаю, преследуют ровно те же цели в отношении творчества Сергея Есенина и Владимира Маяковского, что и я этой статьёй в отношении творческого наследия Ивана Бунина. Прямолинейность мышления читателей, упомянутая мной (Захар в "Уроках русского" о ней постоянно говорит) действительно даёт повод для опасений. У немалого числа обывателей мышление работает, как первоначальные языки компьютерного программирования: если не ноль, то единица. Если не белое, то чёрное. Если не свет, то полный мрак. Если не свой, значит чужой. Свой - прекрасный, чужой - полный урод. Свой - праведный и правоверный, чужой - еретик, которого нужно сжечь. При таком подходе, если бунинскую правду "Окаянных дней" принять за единицу, то не только стихи Есенина, но и "Как закалялась сталь" и даже "Они сражались за Родину" превращаются в ноль, потому что не за что уже сражаться, настоящая Россия - это та, которую мы потеряли.
   Для меня было большим удивлением, даже потрясением, что в своё время пришлось общаться с людьми, непоколебимыми в убеждении, что с 1917 года в России ничего хорошего не было, вообще её не было, на её месте была и есть чёрная дыра. И эти люди, к слову сказать, как-то существующие внутри этой чёрной дыры, цитировали Ивана Бунина. Но Бунин же не виноват, что иногда очень глупые люди приходят к выводу, что у них есть убеждения, и начинают свои убеждения нести в массы с яростью, почёрпнутой из окопных "Окаянных дней". И эти господа с убеждениями не хотят понимать, что правда "Окаянных дней" - это правда братоубийственной войны, на которой гимназистов по гаражам расстреливали и живого человека в паровозную топку кидали. У нас сейчас нет такой войны, но большой пожар может разгореться и от искры.
   Мировоззрение же самого Ивана Бунина в эмиграции - это не вылитый из бронзы монумент. Категорически неверным будет утверждение: "Иван Бунин в эмиграции яростно ругал большевиков". Правильно будет сказать: "в 1924 году в эмиграции Иван Бунин яростно ругал большевиков". То есть без указания дат некорректно цитировать пламенные речи Бунина.  В начале - в середине 20-х годов он нападал, притом яростно. К концу 20-х годов антибольшевистские памфлеты сошли на нет. Написанное им через несколько лет в художественных произведениях касается, в основном, мирного, далёкого, и прекрасного, как сон, дореволюционного прошлого России. Беспросветная собственная нужда в отрочестве и в юности, обноски на три размера больше, которые приходилось донашивать за братьями, тюремный срок брата-революционера - всё это казалось из парижской эмиграции милыми мелочами. Быков всё-таки правильно заметил, что Бунин по кусочкам собирал своё разбитое прошлое и пытался всё воссоздать, вернуть в первозданное состояние хотя бы на страницах художественных произведений. В конце 20-х, в 30-е, в начале 40-х так оно и было. В тот период публичные яростные нападки прекратились, но надежду на то, что русская эмиграция сохранит уникальный русский код для потомков, Бунин, думаю, продолжал лелеять. А в конце войны в 44-ом Иван Бунин пишет своё "Хождение по мукам" - восхитительный рассказ "Холодная осень". Это рассказ ведь не только о: «...ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне», не только о: «...ваше сиятельство, как ваши обстоятельства», но и о том, что уже дети русских эмигрантов, не говоря о внуках, становятся совсем равнодушными к России и холёными ручками с золотыми ноготочками упаковывают изящные французские коробочки блестящими ленточками. И стало предельно понятно, что русский код вне России никому не нужен. После этого были у Бунина многочасовые встречи и с советским послом, и с поэтом Симоновым, и прилюдная здравица полководцу Сталину, и заступничество за возвращенцев, и слова о том, что на коленях готов ползти. Вера Николаевна Муромцева-Бунина писала, что Иван Алексеевич из любопытства с послом встречался. Что-то не верю. В тридцатые настойчиво приглашали, не встречался. Не настолько любопытен был? С возрастом пришло?
   Кстати, со Сталиным тоже всё не просто. В дневнике в октябре 1933 года Иван Алексеевич записывает: «проснулся оч. рано, мучась определением почерка подписи под какой-то открыткой ко мне: Сталин». Нет оснований сомневаться в том, что такая открытка действительно была послана Сталиным Бунину. Что это было вообще? Зачем посылать открытку человеку, который тебя и твоих товарищей иродами и мясниками называл, проклинал на тысячу лет вперёд и крыл последними словами? Можно найти и придумать множество различных ответов и объяснений. Однозначно то, что для Сталина единица не исключала ноль. Думаю, это был поступок того же порядка, что и многократные посещения Сталиным спектакля "Дни Турбиных". И примечательно то, что Бунин вполоборота повернулся и к Советской России, и к советскому руководству в лице посла после державного разворота в советской идеологии и отхода от идеологии космополитической, и, конечно, после великого спасения России - победы в Великой Отечественной. После осознания Иваном Алексеевичем того, что между Россией  1612, 1812 и 1945 года по сути нет разницы, после осознания того, что Россия - она одна, и она продолжает жить, причём не только в сердце эмигранта, но и на обширном географическом пространстве. Я пишу "Россия", потому что для Бунина существовала только Россия, пусть официально наша страна называлась тогда СССР.
   Было ли возможно окончательное примирения семидесятипятилетнего Ивана Бунина с советской действительностью? Скорее всего нет. В августе 1941 года Бунин пишет, что испытал возврат ненависти к большевизму, читая вторую часть "Тихого Дона". Потом нечто подобное он повторяет в дневнике позже ещё несколько раз, но как-то вяло, почти по инерции. Можно сделать вывод, что ненависть была забыта, загнана в подкорку, но подробности о гражданской войне, например, снова возвращали эту ненависть. За неделю до записи о "Тихом Доне" Бунин сравнивает в дневниках угрожающее положение дел под Москвой в августе 1941 с событиями 1812 года, описанными у Толстого в "Войне и Мире". В одной послевоенной записи он сетует, что мы слишком быстро всё простили большевикам. Бесспорно "мы" – это "я". Это он себя корит за то, что почти примирился со своим врагом. В общем всё сложно у него. С одной стороны, Советская Россия в Великой Отечественной - правопреемница и наследница России 1812 года, с другой стороны большевистское настоящее России продолжало оставаться для Бунина неприемлемым. Он предпочёл быть до конца дней сторонним наблюдателем. Хотел бы примириться, но уже не мог. Не мог себя переделать. А за возвращенцев радовался, что они смогли.
   О военных событиях зашла речь. Отвечу на реплику уважаемого ветерана Владимира Сергеевича Бушина о коллаборационизме И.А. Бунина. Ошибается Владимир Сергеевич, ну очевидно же. Вот Бунин записывает в дневнике за пару месяцев до начала Великой Отечественной: «12. IV. 41. Австрия, Чехия, Польша, Норвегия, Дания, Голландия, Бельгия, Люксембург, Франция, теперь на очереди Сербия и Греция - если Германия победит, что с ней будет при той ненависти, которой будут одержимы к ней все эти страны? А если не победит, то дальше и думать страшно за немецкий народ». В 42-м Бунин снова записывает, что если немцы победят, то будут ненавидимы всем миром. Во время Сталинградской битвы в том же году Бунин пишет: «Только сумасш. кретин может думать, что он будет царствовать над Амер., Браз., Норвегией, Францией, Бельгией, Голл.. Данией, Польшей, Чехией, Австрией, Сербией, Албанией, Россией, Китаем - 16 странами, из которых все, не считая евреев, ненавидят Германию и будут ее ненавидеть небывалой ненавистью чуть не столетие». Общеизвестно - от приёмника не отходил, на карте помечал:
 - Взята Одесса. Радуюсь. Как все перевернулось!
   А о крестовом походе на коммунизм в первый день войны - это стариковская ворчливая насмешка:
- Я же двадцать лет назад всех в этот крестовый поход звал, почему вы, лицемеры, тогда не пошли?
   Это, на самом деле, очень неприятная для меня бунинская реплика. Но это всего лишь ворчание несчастного, гонимого, лишенного Родины старика. Это слова. Были и поступки. Раздача Буниным чуть ли не за год всей Нобелевской премии нуждающимся, с тем, чтобы вернуться к привычной бедности, а позже и к жестокой нужде, - общеизвестный факт. Ну, хорошо, хорошо. На себя и свою семью он премию тоже тратил, не только раздавал. А вообще, в истории Нобелевской премии был ещё хотя бы один такой лауреат-альтруист интересно? Во время войны Бунин, в отличие от некоторых отпрысков древних аристократических родов России и семьи Романовых, никаких дел не хотел иметь не только с германскими властями, но и с марионеточными французскими. В полной нищете жил, но ничего не публиковал под оккупантами. Восемь или девять евреев спас в разное время в годы фашистской оккупации от газовой камеры, укрывая у себя на вилле. За укрывательство фашисты вообще-то наказывали. В дневниках он о своих этих поступках не упоминал. Разве что какое-нибудь очередное стариковское ворчание свидетельствует об этом подвиге, что-то вроде: «Цакни просит помочь по-родственному, а какой я ему родственник» или что-то подобное. А за двадцать с небольшим лет до этого он ненавистного ему большевика не сдал.  Такой случай, кажется не единственный, произошел в Одессе в промежутке между двумя приходами красных, при белых. С каким-то скрывающимся комиссаром Иван Алексеевич случайно столкнулся на улице и сделал вид, что не узнал. Тому при обнаружении верный расстрел грозил. Думаю, что это у И.А. Бунина что-то по толстовской линии сработало, непротивление злу там и всё такое. А может, именно непротивление и направило пар в язвительные ядовитые высказывания? Непротивлением русское просвещённое общество серьёзно было заражено. В начале 20-х И.Бунин, А.Толстой, И.Шмелёв и кто-то из аристократов обсуждали необходимость противления злу насилием. Поздно уже господа, уже Крым не ваш.
   Алексей Колобродов Ивана Бунина в своей книге "Вежливый герой" в связи с фильмами Никиты Михалкова упомянул. В замечательных самых первых "Утомлённых солнцем" генерал Котов у своего тестя, которого Вячеслав Тихонов сыграл, спрашивает:
- Если такая прекрасная была империя, что ж вы её не защитили и не сохранили?
Да, они не сохранили. Не смогли.
   А была ли вообще правда "Окаянных дней" правдой? Была, бесспорно. Но это была правда трёх миллионов эмигрантов, сотен тысяч погибших белых воинов, трёх, пяти, да пусть даже десяти миллионов человек, оставшихся в Советском Союзе после гражданской войны. Но это была пораженческая правда подавляющего меньшинства. А правда 140 миллионов жителей страны, охваченной гражданской войной, плебеев, черни, крестьян лапотных, была описана в "Конармии" и в "Тихом Доне". Это данность и факт. С этим не поспоришь. Это и моя плебейская правда тоже, моих дедов плебейская правда. И мне моё плебейство, упомянутое Буниным, не жмёт и не давит. Мне с ним хорошо и комфортно. Я его, простите за пафос, с маршалами Великой Победы делю, и с Гагариным, и с теми, кто отправил в космос Гагарина, и с советскими писателями и композиторами тоже. В общем со всеми теми, о чьих прадедах шутил молодой Тютчев. С другой стороны, какие же из космонавтов и маршалов плебеи? Это - новая аристократия. Всё очень быстро меняется.
   Нужно отметить, что мне неприятно было читать в "Окаянных днях" и про плебеев, и про азиатские рожи, и про прочих дикарей. Ведь это о моих предках - бедноте и работягах в бунинском памфлете идёт речь. В дореволюционных произведениях самого И.А. Бунина имеется множество ответов на вопрос, почему друзья детства и добрые соседи - русские крестьяне сделались вдруг гонителями и врагами для представителей дворянского сословия. «В те зимние ночи, когда Митя, среди говора, дыма и хлопанья пивных пробок, до хрипоты спорил или пел... Мишка шел с обозом в город..." "Вести с родины". «Прадеда Красовых, прозванного на дворне Цыганом, затравил борзыми барин Дурново. ... Дурново приказал вывести Цыгана в поле, за Дурновку, и посадить на бугре. Сам же выехал со сворой и крикнул: "Ату его!" Цыган, сидевший в оцепенении, кинулся бежать. А бегать от борзых не следует". "Деревня". Сам Иван Алексеевич Бунин не раз рассказывал о том, что в его семье, в доме его отца, даже во времена крепостничества никого не наказывали. У В.Н. Муромцевой-Буниной в "Жизни Бунина" есть упоминание об этом. Что эти воспоминания Ивана Алексеевича означают? Не желание ли это отмежеваться от крепостников-салтычих и от тех, кто выводил своих соплеменников и единоверцев на рабовладельческое торжище, о чём сказано, к примеру, у И.С. Тургенева в "Записках охотника"? Желание отмежеваться, безусловно, у Бунина присутствовало. Думаю, что и чувство вины за крепостничество подспудно сохранялось в его сознании, как и в сознании тысяч дворян, современников Ивана Бунина. Ему хотелось верить, что само осознание факта угнетения крестьян, работа по устранению угнетения - это заслуга, которая решает межклассовый, межсословный конфликт. Но одно лишь осознание проблемы не было её решением, к сожалению. Крестьяне, судя по всему, не торопились забывать о десятилетиях и столетиях угнетения их предков и прощать обидчиков. Когда появилась возможность, они решили поквитаться. Дворяне не хотели мириться с тем, что их дома и владения жгут, что в них стреляют, их близким угрожают расправой вчерашние добрые соседи. Произошло то, что произошло. Ненависть порождала ещё большую ненависть. Пролитая кровь провоцировала новое, ещё большее кровопролитие. "Окаянные дни" - это отражение той взаимной ненависти. Советский писатель А.С. Серафимович в декабре 1917 года восклицает: «Но как же могло случиться, что представители русской литературы, так бережно, так любовно писавшие о мужике, о рабочем, о солдате, очутились - по одной стороне пропасти, а эти самые мужики, рабочие и солдаты - по другую? Как могло случиться, что Ив. Бунин, так тонко, так художественно писавший мужика, очутился по одну сторону пропасти, а эти самые мужики его по другую?". Как-то случилось.
   Но, однако, моя родовая, кровная единица "Тихого Дона" не делает нулём "Окаянные дни" Бунина, потому что они являются не личной его правдой, а ещё и правдой внуков и правнуков Пушкина, детей и внуков Льва Толстого, которые стоя аплодировали со слезами на глазах в феврале 1924 года в Париже Бунину, когда тот читал свой доклад "Миссия русской эмиграции". Кто-то из них не присутствовал. Если бы присутствовал, обязательно бы аплодировал, непременно стоя и со слезами на глазах. У нас Бунин в литературе один за всю ушедшую эпоху отдувается. Он в литературе, Николай II в политике. А между тем это была эпоха и Пушкина, и Лермонтова, и Тютчева, и декабристов, и героев войны 1812 года, и Суворова, и Петра Великого, и Екатерины Великой. Если выкинем Бунина за грехи, их всех остальных тоже нужно выкидывать, у всех барские прегрешения найдутся. Не у них, так у отцов. На исходе XIX-го века в гостях у Чехова в Ялте Горький в первый день знакомства говорил Бунину:
- Вы же последний писатель от дворянства, той культуры, которая дала миру Пушкина и Толстого!
   Вот Бунин и хлебнул впоследствии за своё происхождение, за всё дворянство, за всё своё сословие. Неотделим он от них от всех. Плоть от плоти толстовский и пушкинский. И, по большому счёту, Бунин не кардинально своё мировоззрение поменял после революции. О Герцене, которого разбудили декабристы, а он народников, даже в первые годы эмиграции Бунин отзывается комплиментарно, как о человеке своего круга и духа, как бы давая нам понять:
   - Вот если бы мы, Герцены, Толстые, Бунины меняли нашу страну, избавляли её от царского гнёта и деспотизма, вот тогда было бы всё хорошо и правильно.
   Но их оттеснили. Страну меняли другие.
   У нас есть замечательная литература ХХ века: и лейтенанты, и деревенщики, и не только. Русская и советская литература ХХ века, безо всякого преувеличения, взросла на почве литературы века XIX. Писатели ХХ века среди своих учителей, любимых своих писателей, в подавляющем большинстве случаев тех дворян минувшего века называли и называют - Толстого, Пушкина, Лермонтова. Юрий Бондарев среди любимых Бунина назвал. Порадовало. И Катаев, и Паустовский, и Пришвин называли Бунина. Это предсказуемо. Варлам Шаламов за любовь к Бунину дополнительный многолетний колымский срок получил. Захар Прилепин, который в сегодняшней литературе больше чем поэт, Валентина Катаева своим учителем называет. Ну, значит, Иван Бунин Захару Прилепину литературным крёстным дедушкой приходится,  ведь для Валентина Петровича Катаева именно Иван Алексеевич Бунин был любимым учителем. Так и есть. И.А. Бунин - наш, всенародный. Классик. Не чужой он и не чуждый. Скоро юбилей. Готовимся. Читаем Бунина.