Малиновый околыш. Глава 3

Уральское войско только начало забывать ужас трагедии в Кинделинском посёлке, где пожаром было уничтожено около 160 домов. Тогда всё общество откликнулось на призыв наказного атамана Дубасова и стало собирать пожертвования для помощи погорельцам. Самый богатый казак Овчинников пожертвовал 500 рублей, казак Хохлачев – 200 рублей, вдова купца Карева – 100 рублей, а за ними потянулись остальные состоятельные обыватели города Уральска и его окрестностей. Да, что говорить, чужая беда никого не оставила равнодушным, даже, небогатые жители несли в комитет кто по 1 рублю, а кто – то всего, лишь, от 10 до 50 копеек. Кто чем смог, тем и помогал кинделинцам.

У соколинцев пожар в Кинделинском не вызвал особых эмоций. Всё таки, это было очень далеко от них, можно сказать за тридевять земель, в другом военном отделе, почти на границе с Оренбургской губернией. Если от Уральска посёлок Кинделинский отстоял на расстоянии 120 вёрст, то до их Соколинского посёлка было более 300 вёрст. Только не зря говорится, что беда не приходит одна. Как гром среди ясного неба, стало для соколинцев известие о пожаре в Мергеневском посёлке, который расположен от них близко. Станица Сахарновская граничила с Мергеневской станицей, а там дальше, за Сахарным, шли посёлки: Карша, Горячкин и Мергенев…

Во вторник, 27 июля, часов в 11 утра, около киргизской кибитки на задах загорелся камыш и навоз. Сильная буря быстро разметала пожар по всей низине, находящейся с восточной стороны войскового и приходского училищ. Навоз тут копился годами и никакие протесты учителей и атамана станицы, против накопления навоза вблизи училищ, не имели никакого результата вследствие косности казаков: ближайшие кучи лежали всего в 7 саженях от войскового училища. Вся эта масса сухого навоза моментально вспыхнула, и огонь раскидало в разные стороны.

Пожар удалось остановить только к 7 часам вечера. Сгорело 77 дворов, из них 24 двора с домами. Войсковое и приходское училища остались целы.
Во время пожара сгорело много чуланов и палаток, в которых лежало имущество. Многие мергеневцы остались только в том, в чём их застал пожар. Большинство казаков было на покосе и в степи, а испугавшиеся женщины ничего не могли спасти. Мужья прискакали уже на пепелище. Всю ночь кипела работа, казаки обрывали горящий навоз канавами, заливали водой, боясь, что утром буря раскидает его по новым местам, но следующий день выдался тихим и даже прошёл небольшой дождь. Загорелось в двух местах, но скоро заметили и потушили.

На третий день ветер подул с запада и понёс искры на сено, смётанное на яру. Сено удалось отбить. Во время первого дня пожара сгорело много сена на берегу Урала с северной стороны посёлка. Многие остались без одежды и куска хлеба, сгорела сбруя и выехать было не на чем, по хозяйству.

"Помогите, добрые люди!" – взывал к войску станичный атаман Краденов: "Помогите несчастным погорельцам! Всякое деяние будет принято с благодарностью".

Войсковая газета, в нескольких номерах подряд, давала казенные объявления Наказного Атамана Уральского казачьего войска, с призывом о помощи погорельцам:

«Тяжелое несчастье постигло жителей Мергеневского посёлка: пожаром при сильном ветре 27 минувшего июля уничтожено у многих из них всё имущество, и к предстоящим холодам и зиме они остались без крова и одежды. Необходима немедленная помощь.
С просьбами об этой – то помощи, уверенной, что и на сей раз, как и ранее, найдутся добрые люди, готовые придти своей посильной лептою на помощь пострадавшим, обращаюсь ко всему населению области.
Денежные пожертвования должны направляться к приходорасходчику, Войсковому Хозяйственному Правлению в г. Уральск, пожертвования же вещами – непосредственно в Мергеневский посёлок, на имя местного комитета, ведающего приёмом и раздачею добровольных пожертвований в пользу погорельцев!».

Вениамин принялся перетряхивать свой сундук. Достал новую кумачовую рубаху, купленную прошлой осенью на Сламихинской скотской ярмарке, полюбовался на неё и отложил в левую сторону. За рубахой в ту же кучу была положена новая парадная татарка тёмно – синего цвета, привезённая со службы в полку. Когда очередь дошла до форменной фуражки, то казак задумался, где ещё возьмёт такую. Фуражка с малиновым околышем была положена направо. Двое штанов были поделены быстро: новые налево, с дыркой на коленке – направо. Двое бязевых подштанников также быстро разошлись по разным сторонам. Наконец, очередь дошла до овчинного полушубка. Он был один, но Вениамин одевал его за три года всего два раза. Воротник полушубка местами уже был поеден молью. Вениамин махнул рукой и положил кожушок на левую кучу, в пользу погорельцев…

Завязав отобранные вещи в узелок, Вениамин отправился к Пророко – Ильинской церкви, где стояла тагарка, в которую соколинцы сносили вещи для погорельцев. Когда телегу загрузили доверху, два казака подводно – полицейской службы повезли пожертвования в Мергенев. Вениамин увязался за подводниками, сказав, что у него срочное дело к станичному атаману Краденову. Старший, казак Карнаухов, не стал возражать: залезай, мол, на воз, да рассказывай сказки, чтобы время в пути быстрее проходило.

– Ништо я сказочник, какой? – удивился Вениамин. – Давайте, старики, я вам из жизни историю расскажу.

– Сказывай! – одобрительно сказал Карнаухов. – Нам, что сказки, что быль, лишь бы, время скоротать…

– Недавно прочитал в войсковой газете заметку о волках, – начал рассказывать Вениамин. – Случилось как - то казакам хутора Железнова, Круглоозерной станицы, поехать в степь, чтобы указать своим пастухам границы выгона. Проезжая без дороги, они спугнули в траве волка, который спасаясь от погнавшихся за ним казаков, спрятался в нору. Казаки спешились, зарыли вход в нору и, выбрав место, стали копать яму. На глубине трёх аршин они наткнулись на волка, который был взят живым. Это оказалась волчица, а, вскоре, обнаружились и её детёныши. Выманили из норы семерых волчат, очень маленьких. Мать убили, а волчат взял себе один из казаков хутора. Волчата, говорят, хорошо пьют молоко и едят хлеб, но на ухаживающую за ними женщину, по – прежнему, смотрят враждебно.

– Сколько волка не корми, он всё равно в лес норовит! – заключил старик Карнаухов.

– Ох, братцы, ныне люди хуже волков стали, – проговорил, молчавший до того, отставной казак Лакаев. – Слыхали, в Трёкинской станице холостяги забили до смерти своего сверстника? Когда же на этих антихристов управа найдётся? Совсем распустились фулюганы!

– Пороть надо, холостёжь! – сказал Карнаухов. – Бить и обивки в…

– Правильно! – поддержал его Лакаев. – А ты, Венька, как мыслишь?

– Так, я сам пока, холостяга! – виновато проговорил Вениамин. – Согласен с вами, старики, что бить за дело надо…

– Пороть и пороть до крови, как в былые времена! – заключил Лакаев. – Не только детей, а и их родителей, чтобы воспитывали своих отпрысков, как следует…

За разговорами о житье – бытье, к вечеру доехали до Мергенева. Их уже ждали атаман Краденов и, оправившийся от тифа, писарь Сутягин. По их лицам было видно, что они рады любой помощи.

– Здорово, соколинцы! – приветствовал урядник Краденов. – Вениамин и ты здесь, какими судьбами?

– Доброго здоровья, Василь Митрич! – поздоровался Вениамин, отводя станичного начальника в сторону. – Евтихий Харитоныч, привет сказывал. Вот, старейшины просили передать тысячу рублей в помощь погорельцам. Пока, ещё из Уральска деньги пришлют, а тут, люди сейчас нуждаются.

– Спаси Христос! – поблагодарил Краденов. – Деньги как никогда нужны. До обеда подводы из Сламихина были. Карпов прислал матрасы, одеяла и подушки. Всё по 10 штук, каждого. Да, деньгами 200 рублей пожаловал. Масянов с Толстовым полушубки и пимы дали, денег тоже, по 100 рублей. С миру по нитки, глядишь, и перезимуем зиму…

– Да, не приведи господь, остаться без кола и двора в зиму, – проговорил Вениамин. – Собственно, я выпросился у Евтихия Харитоныча поехать к вам со своим умыслом…

– С каким же, если не секрет? – спросил Краденов.

– Да, нет никакого секрета, – сказал Вениамин. – Слышал, что угнали в вашей станице косяк лошадей. Уж, не Айдангалий ли оживился?

– Не у нас угнали, а в Глиненской станице, – поправил его Краденов. – И не косяк, а 25 лошадей…

– Ладно, Василь Митрич, зайдём отведать джурмички в шинке, – сказал Вениамин, – а завтра спозаранку поедем восвояси…

В шинке сидели сламихинские казаки – подводники, которые на вопрос Вениамина про житьё в их станице, перебивая друг друга, стали говорить: «Весь июнь месяц стояла засуха; хлеба погорели; некоторые уже скосили на корм скоту, а на другие загоны и с косилкой нельзя заехать – одна голая земля».

– А вот, скажите станичники, правда аль нет, что Карпов ваш, прорыл ход под Узенью и прямо из своего дома пешком на другой берег ходит? – задал новый вопрос Вениамин.

– Ты, добрый молодец, поднёс бы сперва старикам по стаканчику, а потом уж, вопросы задавал, – сказал один из сламихинцев.

Вениамин попросил хозяина шинка принести старикам штофчик водки, а себе потребовал миску горячей похлёбки. Сламихинцы выпили по первой рюмки, и тут же налили по второй.

– Между первой и второй, перерывчик небольшой! – проговорил старик, и сламихинцы дружно опрокинули содержимое рюмок в разинутые беззубые рты, еле заметные в их густых чёрных бородах. – Ух, хорошо…

– Так, что старики скажите? – обратился к сламихинцам Вениамин. – Правда, аль нет, насчет подземного хода?

– Правда, что ход есть! – сказал захмелевший старик. – Есть, да не про нашу честь! Карпов никого пущать туда не велит. Болтают, будто бы он верхом под Узенью ездит…

– Ещё имею к вам вопрос, старики, – продолжил Вениамин, после некоторой паузы. – Не слыхали, не объявлялся в ваших краях конокрад Айдангалий? Говорят, днями угнали лошадей в Глиненской станице? Не этот ли разбойник постарался?

– Давно не слышно его, – ответили сламихинские старики. – Болтают, в тюрьме сейчас другой известный конокрад Айса Султанов – Айданкин дос (друг)…

11 сентября в Уральском суде завершилось разбирательство дела о киргизах Айсе Султанове, Сундете Иманалиеве и Имане Кошмурзине.
15 – го ноября 1908 года в степи в районе Бударинской станицы подсудимые выкрали 11 лошадей и были найдены.  Все обвинялись в конокрадстве и присяжными признаны виновными и приговорены: Айса Султанов и Сундет Иманалиев в каторжные работы на 6 лет каждый, Кошмурзин на 4 года каторги.

В начале августа есаул Карпов, поддавшись на уговоры Фокина, поехал с ним на рыбалку на Анисьины озёра. Все места около Стуринского посёлка были заняты рыбаками, и Фокин повёз Карпова на своё место, в дальний угол «подковы», там, где Травное соединялось протокой с Чистым озером. Расположившись в тени раскидистой ивы, они размотали удочки, насадили на крючки червяков и забросили их в протоку. Через минуту, поплавок из гусиного пера на удочке Карпова резко скрылся под водой, и он с силой рванул удочку вверх и на себя. На крючке болтался увесистый сазанчик, около двух фунтов. Следом, Фокин вытянул из воды такого же сазанчика. А потом пошёл бесперебойный клёв, который резко оборвался через два часа после начала рыбалки. В садке, к тому времени, уже плавало почти три десятка рыб, и можно было считать рыбалку состоявшейся.

– Ахилл Бонифантьевич, сказать тебе хочу, да не знаю с чего начать, – начал разговор Фокин.

– Ты, Иван Алексеевич, начни без предисловий, – посоветовал Карпов.

– Тебе хорошо с молодой женой живётся? – спросил Фокин.

– Да, не жалуюсь, всё хорошо, – ответил Карпов. – Собственно, в чём дело?

– Сродственник ко мне из Соколинского приезжал, да сказывал «старые люди» дюже не довольны тем, что написано тобой в газете…

– История, Иван Алексеевич, не терпит домыслов; ей документы и факты подавай. Вроде, два месяца назад, Евтихий Харитоныч никаких нареканий не выказывал.

– Да там, не Евтихий Дураков, а сам Афанасий Агафонов недоволен. Да, вроде, Фиогний Жигин ему поддакивает… Ништо им будешь перечить, им никто не указ… Бросай ты это дело, Ахилл Бонифантьевич, да живи спокойно с женой… Мой тебе совет, а там сам кумекай…

– Ну, и задал ты мне задачку, Иван Алексеевич, – проговорил Карпов. – Отступать поздно. Первая часть книги, уже в набор пошла…

– Ладно, Ахилл Бонифантьевич, давай щербу варить, а то кишка кишке, протокол пишет, – сказал Фокин.

– На костре варить будем, Иван Алексеевич? – спросил Карпов. – А котёл то, у тебя есть?

– Сын Федька самовар варительный дал, – похвастался Фокин. – Красной меди, Нижегородской губернии, города Глухова мастеров. Он разделён перегородкой на две половины: в одной щербу варить, а в другой, – кашу. Мы кашу не будем, а чаёк заварим. Я душистый плиточный припас…   

Только недавно вышли из печати и поступили в продажу две книжки стихотворений А. Б. Карпова, которые получили одобрительный отклик казачьей интеллигенции Уральска. Войсковая газета писала о поэте:

«Хотя и сейчас казак «цвет воинства родного» и «из русского народа русский исполин», однако поэт видит идеал казака из прошлого; родной Яик как бы скорбит об этом прошлом, которого настоящее заменить не может:

Нет его старинных
Деток казаков,
Прияицких вольных
Рыцарей – орлов.
                Спят в родимых нивах
                Вечным сном они,
                И от них остались
                Только Курени.

Во всяком случае, стихотворения А. Б. Карпова должны быть по душе нашим «Горынычам» как вполне соответствующие их думам и взглядам, их любви к родному краю и той гордости, с которой говорится:

                Сам я – яицкий казак".
               
В начале сентября есаул Карпов приехал в Соколинский посёлок и сразу направился к дому Евтихия Дуракова. У Карпова из головы не выходил последний разговор с Фокиным, и ему не терпелось поскорее прояснить ситуацию. Он недоумевал, чем мог прогневать «старых людей», какими такими словами в своих газетных публикациях. И старик Евтихий не стал тянуть кота за хвост, а сказал искренне, всё как есть.

– Ты, Ахилл Вонифантич, пойми нас правильно, – начал Евтихий. – Мы тебе поручили историю войска сочинять, чтобы польза от неё была в деле воспитания молодых казаков. Так, что ли?

– Да, так и было, – подтвердил Карпов.

– Так, какого рожна ты, Ахилл Вонифантич, про победы киргизов поёшь? – строго спросил Евтихий. – Читаю, как у тебя: «Триста казаков было взято в плен и захвачено около 1000 лошадей. Киргизам повезло, удача их ободрила: не беззащитных крестьян, не мирных поселян повели джигиты и батыри в степь для продажи в Хиву, а триста человек грозных и сильных для них джаик урусов».

– Так, там внизу ссылка есть на Челобитную казаков царю Петру I, – стал оправдываться Карпов. – Факт, как говорится, на лицо.

– Какой такой факт? – завопил Евтихий. – Нашёл чему верить! Челобитной вора и проходимца Рукавишникова! Опять же, много чести беглым оказал!

– Так были же беглые в войске, – сказал Карпов. – Чего скрывать то?

– Были то они были, да в работниках жили! – скороговоркой проговорил Евтихий. – А у тебя, что? «Снарядили (станицу), но на Яике из списочного числа осталось всего сто человек и не будь беглецов из Руси, войско оказалось в безвыходном положении». И опять ссылка на челобитную…

– Так, других документов не нашлось! – оправдывался Карпов.

– Самым важным документом должны быть предания Асафа Железнова, – заключил Евтихий. – Казаки – лыцари, а не беглые из Руси, составляли костяк Яицкого войска. Были бы кости, а мясо наросло! Заруби себе на носу, Ахилл Вонифантич, мы не донцы, а уральские казаки! У нас своя история, отличная от всех…

- Ваша правда, Евтихий Харитонович! - согласился Карпов. - Предания Железнова займут главное место в моей книге. Да и саму книгу намерен посвятить светлой памяти этого достойного сына Уральского войска.

- Ладно, чай мы не понимаем, что история наука серьёзная, - добродушно заметил старик. - Киргизов с русскими беглецами из неё не выбросишь. Пиши есаул, как есть, да Асафу Игнатьевичу особый почет окажи...

- Непременно! - закивал Карпов, вытирая платком пот со лба.

Евтихий перевёл разговор на другую тему и пригласил Карпова откушать с дороги. Сидя за обеденным столом, Евтихий, наконец, догадался спросить Ахилла о цели его визита в Соколинский посёлок.

– Так, мне велено пробежать по всей низовой линии, вплоть до Гурьева, – сказал есаул. – Следом поедет наказной атаман Дубасов, сопровождаемый полковником Мартыновым…

– Эх, и хитёр Николай Васильевич, скажу я вам, – с улыбкой проговорил Евтихий. – Ведь, догадался взять с собой Старшего члена Войскового Правления, явно, для беседы со «старыми людьми». Знает поди, что Василий Патрикеич хорошо нам известен, как добросовестный чиновник, радеющий за казаков. Вот, Веня будет рад, увидеть снова своего командира…

– А, где же он? – спросил Карпов. – Я же ему письмо привёз, от Веры Чалусовой. Та, узнала от брата, что еду на низ, прибежала ко мне домой и битый час болтала с моей женой, пока я не вернулся со службы. Вручила письмо и, покраснев на обе щеки, сразу убежала…

– Я его в Сламихин послал, узнать, как готовится ярмарка, – ответил Евтихий. – Раньше сам любил ездить, а ныне, стар стал…

– Тут, Евтихий Харитонович, Лбищенск опять отличился, – спохватился Карпов. – Может поэтому выбор пал на Мартынова, как бывшего атамана 2 – го военного отдела. В ночь на 31 августа было покушение на жизнь мирового судьи Уварова. Злодеев, говорят, было двое. Один вызывал судью в окно, говоря, что случилось происшествие, а другой дожидался выхода судьи во дворе. Но, вероятно, поторопился, не дав выйти судье, произвёл выстрел в стену. Ружьё, говорят, было заряжено крупной дробью.

– М – да! В Лбищенске судьям не везёт, – проговорил Евтихий. – Уже второй судья, в которого стреляли и опять промахнулись…

Приказ по Уральскому войску от 3 сентября 1910 года за № 797 гласил:

«При поездке моей для производства смотров местным командам: Лбищенской и Гурьевской, мною попутно произведен будет также и осмотр станиц и поселков войска, расположенных по реке Уралу, почему предписываю Старшему Члену Войскового Хозяйственного Правления, полковнику Мартынову, сопровождать меня в означенной поездке.

Наказный Атаман
                Генерального Штаба Генерал – лейтенант Дубасов». 

Ежегодно сламихинская скотская ярмарка увеличивала торговый оборот. В этом году, уже с 1 сентября на ярмарочную площадь стали подвозить разный товар и складывать в бунты, несмотря на то, что ярмарка откроется 14 сентября. Ещё до открытия ярмарки, с 8 сентября, на ней было много народу: подвозили лес для постройки корпусов на ярмарке и ставились кибитки для азиатских товаров; места продавались с торгов и их брали охотно; каждый старался купить лавку на бойком месте. План ярмарки хорош, для каждого товара отведено отдельное место. С 8 сентября потянулись товарные обозы из Александрова Гая, и в нынешнем году привоз товаров будет больше, чем в прошлом. Казаки – сламихинцы занялись извозом, строят лавки, возят пассажиров из посёлка на ярмарку и обратно, чего раньше не замечалось. Словом, ожили сламихинцы, ожидают ярмарку, как большой праздник.

Вениамин прогулялся напоследок по Сламихину, ещё раз взглянул на дом Карпова, под железной шатровой крышей, тёмно – зелёного цвета. Так и не посмел он обратиться к хозяину, с просьбой показать ему тайный ход под Узенью. Понимал, что богатый конезаводчик Карпов, чьи скакуны брали призовые места на скачках в Уральске, был не обязан открывать все тайны своего дома кому не попадя в войске. Другое дело старик Евтихий, человек уважаемый, из числа «старых людей». Но, даже ему, хозяин показал, лишь, дверь, ведущую в подземный ход. Так, сам Евтихий сказывал…

"Вот бы Ахилла Бонифатьевича на это подбить", - подумал Вениамин: "Есаул Карпов, как - то похвастался, что антоновские и сламихинские богачи Карповы дальними родственниками ему доводятся. Хотя, и дальняя, но всё равно родня".

Вокруг Сламихина, степь покрылась зеленью благодаря обильным дождям, прошедшим в августе. Для скотины раздолье, поправляется. Однако, сено было дорогое. На ярмарке пуд стоит 10 копеек, а воз – 6 рублей. Мука же продавалась: размольная – 1 руб. 50 коп., сеянка 3 – й сорт – 1 руб. 60 коп. Скотину покупали дорого.

Вениамин выехал из Сламихина утром 10 сентября, а уже назавтра стоял перед стариком Евтихием и подробно рассказывал обо всём виденном на сламихинской ярмарке.

Газета "Уральские войсковые ведомости" восторженно сообщила:

«20 сентября господин Наказной Атаман возвратился в Уральск из поездки по низовой линии до Гурьева, по железной дороге через Астрахань; вместе с ним возвратился и Старший член Войскового Хозяйственного Правления. На станции Уральск Наказной Атаман был встречен и. д. губернатора, и. д. вице – губернатора и другими начальниками отдельных частей».

В том же номере войсковой газеты было дано следующее объявление полиции:

«Кража. В ночь с 19 на 20 сентября у казака Ф. Фокина, проживающего во 2 – ой Уральской станице из запертого чулана неизвестно кем выкрадены 6 частей невода, две сети и варительный самовар».

О чём беседовали в этот раз «старые люди» с Наказным Атаманом Уральского казачьего войска генерал – лейтенантом Н. В. Дубасовым, доподлинно неизвестно. Вероятно, речь шла о полнейшем искоренении конокрадства и скотокрадства, вообще, в Уральской области. Начинания генерала Покотило пришлись по душе уральским старейшинам, и они жаждали их углубления и расширения.