Глава 4. Выбор

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ВЫБОР

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку –
Каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе
Щит и латы, посох и заплаты,
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже – как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя .


КОМСОМОЛ

Читатель помнит, что Исхаков редко копил какие-нибудь свидетельства своей жизни - справки, старые газе-ты и т.п. Но вот этот документ он сберег.

«КОМСОМОЛЬСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА.
На комсомольца Исхакова Камиля Шамильевича, 1949 года рождения, татарина, образование среднее. Исхаков К. Ш. является комсомольцем с 1967 года, принятый в ряды ВЛКСМ комсомольской организацией химзавода им. В.В. Куйбышева. За время работы на заводе Исхаков показал себя как хороший, дисциплинированный и активный комсомолец. Выполняет любые поручения в срок. Принимает участие в спортивной жизни цеха, является членом ДНД . Характеристика дана для представления в Райвоенкомат Ленинского района. Секретарь комсомольской организации завода Митянин. Комсорг цеха № 7 Бобков».

Это был его самый первый комсомольский документ. Тогда член ВЛКСМ Исхаков еще не знал, что таких документов будет в его жизни немало. Семь лет – с 1973 по 1980 год – К. Ш. Исхаков отдал профессиональной работе во Всесоюзном Ленинском Коммунистическом Союзе Молодежи.

Сейчас модно копаться в мировоззренческой абстракции: верю – не верю. В одночасье миллионы людей из коммунистов превратились в антикоммунистов. Многие – в весьма ярых. Веками люди молились в храмах, потом (после 1917-го) сбрасывали колокола с древних звонниц на землю. Теперь вновь осеняют себя крестным знамением. Трудно понять душу человеческую, она живет по своим законам, ведомым только ей, и исключительно ей.

Верил ли во что-нибудь Исхаков?

Вопрос глубоко личный. Ответ на него блуждает в таких закоулках самосознания человека, куда и пускать то никого не следует; во всяком случае, из бытового любопытства.

Ну, а во что бы поверили лично Вы?

В возможность «савиновского голодранца» получить университетское образование, или же в то, что сегодня бы «та» семья Исхаковых не наскребла денег даже на вуз, который рядом не стоял с КГУ? В реальность подняться от электромонтера до одного из высших руководителей государства, или в судьбу вечно крутить «индуктор Исхакова» на вредном производстве, если нет «правильных» родителей? В то, что все мальчики и девочки Страны Советов бесплатно ходили в технические кружки, художественные студии и спортивные секции, или в их прямой путь в клубы, где в темных углах валяются одноразовые шприцы, заляпанные афганским «экспортом»? Либо сразу на Ленинградское шоссе?

Я, например, точно знаю, что комсомол занимался не только «Ленинским зачетом», но и судьбами неблагополучных подростков. Знаю, потому что все 15 лет, отданные комсомольской работе, это входило в мои личные функциональные обязанности.

А сколько было таких же, как мы с Камилем?

Можно до бесконечности бросать на весы увесистые «или», взвешивая внутренние убеждения нашего с Камилем поколения. Слишком большим оказался бы «довесок».
Но я не сомневаюсь в главном: во всех случаях (как в случае с Исхаковым) ответ был бы очевиден.

Ранним весенним утром 1973 года у дома в Савиновке остановилась черная «Волга». Камиль до сих пор помнит ее госномер – «1927». У мамы был собственный опыт общения с черными автомобилями, которые нежданно появлялись у подъезда. Поэтому ничего хорошего она не ждала. Когда машина увезла Камиля, новенькими протекторами густо размесив савиновскую грязь, мама долго стояла у калитки. Она еще не знала, что это событие коренным образом изменит жизнь ее сына, студента-отличника.

На самом деле, мама напрасно тревожилась. Эта машина была не с «Черного озера», куда в 37-м году увезли ее отца, а с площади Свободы , главной площади города. Первый секретарь Казанского горкома комсомола Вячеслав Филимонов поручил разыскать Исхакова и привезти его лично к нему.

– Филимонов беседовал обстоятельно, – вспоминал Камиль. – Кто я, да откуда? Какие планы на будущее? Будто бы не знал заранее, кого на самом деле приглашал к себе. Да еще таким экстренным способом. Я терпеливо все объяснял, даже по несколько раз.

Наконец, в кабинете, который уже как бы начал погружаться в липкую дрему, взорвалась «долгожданная бомба». Филимонов сказал:

– Мы хотим рекомендовать тебя первым секретарем в Советский район.

Тогда было принято направлять молодых, надежных комсомольцев-добровольцев хоть на Целину, хоть на БАМ, хоть вообще «куда надо».

Исхаков, понимая, что позвали его не просто так, внутренне был готов ко многому. Но пока шла беседа, он все же параллельно – не то, чтобы лихорадочно, но с определенным душевным волнением, может быть, даже с сомнением – придумывал, какими словами лучше отказываться. Ведь через месяц у него была защита диплома, потом аспирантура, потом, как минимум, преподавательская и научная работа в Казанском университете. Для себя он желал именно такого будущего.

– Мне бы не хотелось ломать свои планы, – деликатничал Камиль.

Однако уже «наклонил голову».

Если бы Филимонов знал эту его особенность, он не стал бы гнуть так прямолинейно и по-молодецки безапелляционно:

– Ты понимаешь, насколько это важно?! Тебе доверяют такое дело!

– Да не могу я!

– Не-ет, ты не понимаешь!

Так они разговаривали долго.

В кабинет несколько раз коршуном влетала секретарь горкома комсомола Наталия Данилевская:

– Он все еще выпендривается? – словечко было другое, но оставлю так, как оно записалось. – Исхаков, заканчивай! Давай, быстро соглашайся, работы навалом. Даже больше! Чудак-человек!

Н. В. Данилевская  уже тогда знала, что будет деление района на два новых, и ей предстоит работать в одном из них – Советском – секретарем райкома партии. Видимо, она тоже участвовала в «сколачивании» новой команды, и на комсомольца Исхакова смотрела уже строго. Чисто с партийных позиций. Партия сказала «Надо!», комсомол ответил «Есть!» Какие еще могут быть разговоры?

Этой первой беседой дело не закончилось. Камиля водили через площадь Свободы в городской комитет партии. Все значимые кадровые назначения ВЛКСМ проходили при участии и с одобрения партийных органов, в ЦК КПСС был даже специальный сектор по комсомолу. По доброй традиции, рудименту диктатуры пролетариата, партия управляла движением кадров подавляющего большинства государственных и общественных структур того времени. В полном соответствии с 6-й статьей Конституции СССР. Но Исхаков продолжал «держать фронт».

За полгода до этих бесед, когда в журнале ЦК ВЛКСМ «Смена» было опубликовано его интервью, с которым читатель уже познакомился, Камиль так определил свое будущее: «Какую цель ставите себе после института? – Стать хорошим радиоэлектроником» .

У меня нет оснований полагать, что Исхаков кокетничал, когда так упорно отказывался идти первым секретарем райкома. Однако, сейчас, по прошествии стольких лет, я более отчетливо понимаю, что Исхаковым двигало не только желание пойти в науку или преподавать в Казанском университете. Было еще одно чувство, которое останавливало моего друга от окончательного решения. И именно оно было определяющим. Хотя, может быть, в тот момент Камиль и не отдавал себе в этом отчета.

– Ведь ты был молодой, энергичный парень, – спросил я его. – Уже в университете, когда ты выполнял обязанности депутата Верховного Совета, руководил Снежным Десантом, театральной и поэтической студиями, в тебе проявились черты безусловного лидера. Неужели, и вправду, настолько не хотелось попробовать себя на комсомольской работе?

– Хотелось, – Камиль открыто смотрел на меня.

– То есть, на некую карьеру, что вполне нормально для любого молодого человека, ты все-таки был заточен?

– Был. Так же, как и ты. Как все наши друзья.

– Так, что же тебя останавливало? Боялся, что не спра-ишься? – последнее можно было не спрашивать, как-то само вырвалось.

– Что не справлюсь, не боялся, – Камиль подтвердил четко.

Потом, помолчав, добавил:

– Я боялся подвести тех, кто меня рекомендовал.

У меня отлегло от сердца.

Теперь все на своих местах. Сколько я его знаю, параллельно своему горячему желанию взяться за дело (даже самое невыполнимое дело, в понимании многих) в нем всегда присутствовало чувство, которое он действительно не осознавал. В его душе оно существовало как бы самостоятельно, но при этом – особенно в принятии сложных решений – оказывало решающее влияние на итоговый ответ. Он не хотел подвести того, кто хотя бы раз сказал в его адрес: «Камиль, я тебя рекомендую!»

Наконец, строптивому студенту было велено явиться к замдиректора Всесоюзного научно-исследовательского института углеводородного сырья. Есть в Казани такой институт, трудами которого до сих пор кормится нефтегазовая промышленность не только одного Татарстана. Этот ход с ВНИИУС Камиль не понял, однако пришел на улицу Николая Ершова, 35 в точно назначенное время, как было сказано.

В кабинете сидел человек очень профессиональной партийно-государственной внешности: добротный финский костюм, выгодно оттенявший белую рубашку, официальный галстук, рубиновый депутатский «флажок», тускло блестевший на левом лацкане, очки в тонкой оправе, сквозь которые на собеседника смотрели умные спокойные глаза. При общем впечатлении солидной строгости, голос у него был тихим и мягким. Именно про таких людей в народе говорят: «мягко стелет, да жестко спать». И – угадал. Беседа с этим человеком решила все дело.
Уже много лет Анатолий Александрович Шуртыгин  работал первым секретарем Ленинского райкома партии г. Казани, и вот теперь ему было поручено «поставить на ноги» еще один район – Советский. Он определял, кому и чем руководить во вверенном ему районе. В том числе – Исхакову Камилю Шамильевичу, 1949 года рождения, татарину, образование высшее (почти).
Шуртыгин легко уловил настрой Камиля, и повел разговор не о высоком доверии. Всем своим видом он давал понять сидевшему перед ним студенту: «Не рыпайся!» И начал – уверенно и по-деловому – его инструктировать: с чего приступать к работе, на что обратить внимание особо, чего постараться избежать. Это был стиль!

Потом Камиль вспоминал тот день такими словами:

– Шуртыгин «ломал» круто, – мы сидели у меня в Новоголицыно, и я записывал за Исхаковым, стараясь в точности уловить каждое слово, в их оттенках скрывалось «содержание момента», которое тогда так переживал Камиль. – Было такое чувство, что возможности сделать шаг вправо или влево у меня просто не осталось.

– А ты не думаешь, что подход, который избрал Шуртыгин, просто совпал с твоим «я»? Тебе же нравилось это.

В свое время, тоже пройдя «ознакомительную беседу» с Шуртыгиным, я часто ловил себя на мысли, как многое от него передалось Камилю. Возможно, что именно с той встречи стала формироваться известная манера Исхакова работы с кадрами. В его понимании она заключалась в несложной формуле: меньше болтать – больше делать, меньше неуверенности – больше инициативы, помноженной на стопроцентную ответственность и – Его Величество Контроль.

В целом, мастерство Исхакова-руководителя возникло не на пустом месте. Помимо личных и деловых качеств, заложенных в нем от природы, оно выросло на мощном фундаменте. Этот фундамент методично создавали и по бесценным крупицам накапливали его великие учителя-предшественники, асы управления советской эпохи и подлинные инженеры человеческих душ, если по хорошо известной всем формуле пролетарского писателя А. М. Горького. Между прочим, мальчик Пешков тоже начинал в Казани, учеником булочника в местной пекарне.


КАМАЛЕЕВ

Одним из таких «инженеров» был А. А. Камалеев .

Когда Камиль входил в кабинет замдиректора ВНИИУСа, где его так быстро «проинструктировали», он еще не знал, что этим замдиректора был Камалеев.;
Пока будущему вожаку районной комсомолии объясняли, что «Волга впадает в Каспийское море», Камалеев стоял у окна, курил свой неизменный «Опал» и чему-то улыбался. С этого момента жизнь Исхакова оказалась тесно связанной с жизнью Камалеева.

По ходу книги я уже упоминал о нем. Однако во мне постоянно присутствовала мысль, что в данном случае отдельный эпизод – это не самый лучший способ изложения материала. Их с Камилем объединяли столько лет практически ежедневного общения, проведенных не рядом, а вместе, что «рассказы о Камалееве» имеют законное право постоянно появляться на этих страницах. А вообще, о таком человеке, как Камалеев Альберт Асхарович, надо писать отдельную книгу.

У второго секретаря Советского райкома партии г. Казани была удивительная способность общаться с любым человеком по-человечески. В Камалееве просто кипело желание помочь и следовавшие за этим желанием немедленные практические действия. Вплоть до квартирного вопроса – коренного вопроса любой современности.

Разница в возрасте была у них 9 лет, но Исхаков не чувствовал ее. Камалеев стер грани довольно быстро. У него было особое умение стремительно сокращать дистанцию с тем человеком, с кем ему этого хотелось. С первых дней их взаимоотношениями стала управлять не классическая парадигма «я начальник, ты – дурак», которая в чиновных кругах всегда была в ходу. И даже не стандартный «сократовский диалог»: учитель-ученик. Между ними возникло то, что большинство людей называют емким и очень ценным для них словом – взаимоуважение. Осторожно, мелкими шажками (все-таки, Камалеев был «Большой брат» из КПСС) сначала оно превратилось во взаимодоверие, а потом выросло в крепкую мужскую дружбу.

– Ты можешь определить, хотя бы навскидку, кем для тебя, для всех нас, был Камалеев?

– Он был всем, ты же сам знаешь, – сказал Камиль после долгого раздумья: так непросто формулировать что-либо о таком непростом человеке, каким был Камалеев. – Мы по любому поводу бегали к нему.

Это правда.

Один раз я тоже «сбЕгал» к Камалееву – прошло всего несколько дней, как Камиль взял меня на работу инструктором по учебным заведениям.
Хотя, должности такой в РК ВЛКСМ не было, я был «подснежником»: числился в одном месте, а работал – в другом. Исхаков уже тогда умел договориться с кем-нибудь из руководителей предприятий, и за счет их производственных штатов «доукомплектовать» свой аппарат лишней парой «мозгов» и рук.

Однажды он вызвал меня к себе:

– Камалеев поручил направить 50 студентов в совхоз, – строго диктовал Камиль. – Надо помочь убрать капусту. Давай, решай вопрос.

По тем временам даже доктора физико-математических наук помогали убирать капусту, поэтому вариант студентов был делом обычным. Директор техникума связи согласился дать людей, но выставил условие: автобус обеспечиваю я сам. Это был форс-мажор. Я не представлял, где достать автобус.

– Что ты мучаешься? – спросил Камиль. – Кто дал поручение? Камалеев? Вот и звони от его имени.

Типичный дилетант, я не только не владел ремеслом управленца, но даже не смог правильно услышать свое собственное начальство. Исхакова я понял буквально. Я позвонил директору автопредприятия, и представился самим Камалеевым:

– К тебе обратится комсомол, – директор, видимо, не очень хорошо знал голос второго секретаря райкома партии, меня он действительно принял за Камалеева.
– Ты помоги им.

– Ладно, – ответил директор, и вдруг перешел на татарский язык.

У меня вмиг вспотели ладони. Я не учел, что на другом конце провода – татарин, и что с Камалеевым он может заговорить на родном языке. Хорошо хоть сообразил по-быстрому свернуть разговор – мол, придешь, продолжим – и аккуратно положил трубку.

Камалеев только посмеялся, когда услышал, каким образом студенты добрались до совхозных полей:

– Ну, вы, комсомольцы, даете.

В другой раз я попался ему на глаза в коридоре райкома партии на втором этаже нашего общего здания. В те годы в стране уже появилась возможность размещать вместе районные аппараты КПСС, райисполкома депутатов трудящихся и ВЛКСМ.

– Ну, что, комсомол, – Камалеев улыбался, он шел с обеда, и его настроение было соответствующим. – Как дела?

– Отлично, – бодро отрапортовал я. – Крутимся!

Камалеев хитро прищурился, как только один он умел прищуриваться, и вдруг выдал:

– Смотри, штопором в землю не уйди.

Казалось бы, банальная ситуация: начальник шутит. На самом деле, сократив таким образом дистанцию, Камалеев дал старт еще одним неформальным отношениям. Теперь уже нашим с ним отношениям. На долгие годы. Когда меня забирали сначала в обком комсомола, а потом в ЦК, именно он сказал:

– И не раздумывай!

Он часто бывал у нас в Москве, оставался ночевать. А в мои приезды в Казань раньше меня успевал позвонить:

– Давай пообедаем?

И мы встречались в «Ланселоте», в нашем районе.

– А знаешь, – Камиль будто и не останавливался думать о Камалееве. – На том этапе, пожалуй, самом трудном для меня в жизни, Камалеев сделал то, что на его месте не сделал бы никто другой: на чашу моих весов он положил свой авторитет.

Вопреки железным законам клановой бюрократии, Камалеев не только лично поддержал молодого руководителя, он ввел Камиля в круг своих друзей (а это были не самые слабые звенья в могучей цепи казанских начальствующих лиц) и даже в свою семью. По мнению многих – начальников и не очень начальников, просто очевидцев, – поддерживая никому неизвестного тогда Исхакова, Камалеев поступил «неправильно».

Опять этот «неправильный путь». Вся жизнь Исхакова выстлана им. Словно Колобок из детской сказки, он бежит впереди Камиля, и перед каждым поворотом объявляет голосом барышни-навигатора: «Поверните налево, поверните направо».
Подумалось: а чем, собственно говоря, пара Шостакович-Губайдуллина, когда великий Мастер направил начинающего подмастерья идти своим неправильным путем – «как щитом прикрыл» – отличается от пары Камалеев-Исхаков? А если заглянуть еще дальше, в XIII век? Чем поступок Камалеева отличается от того, что сделал старец Уйсын – отец древнего предка Исхакова, – тоже бросивший на чашу весов начинающего лидера свой степной ав-торитет? Далеко ведет тропинка.

Когда Ф. А. Табеев, который высоко ценил А. А. Камалеева, был направлен Чрезвычайным и Полномочным Послом СССР в Афганистан, постепенно поползли слухи, что новое республиканское начальство намерено назначить на место Камалеева «молодого кадра». Камалееву сделали предложение, от которого он не смог отказаться, и 7 долгих лет Альберт Асхарович «тянул лямку» в системе профтехобразования республики. Это был важный участок работы (там он тоже преуспел), но – не для него.

В 1989 году К. Ш. Исхаков пришел на город. Он восстановил справедливость и вернул «сосланного» А. А. Камалеева в Советский район. Сроки их работы совпадают абсолютно точно.

В казанском ресторане «Акчарлак»  шло торжество по случаю 50-летия К. Ш. Исхакова. Слово держал глава Советского района А. А. Камалеев. Обращаясь к юбиляру, Альберт Асхарович уверенно стоял посередине зала, позади него выстроились другие главы. Всего получилось семь человек, по числу районов в городе.

– «Семь Я» пришли поздравить вас с днем рождения, – шутил Камалеев.

А мне в этих словах слышалось другое: не семеро отдельно взятых фигур стоят тут перед нами, не семь разных «Я». Это его – Исхакова – Семья, профессиональное сообщество, созданное его мыслями и практическими усилиями, способное сделать мой родной город еще лучше. И опять рядом с Камилем, уже довольно повзрослевшим, был Камалеев. Как и в начале пути Исхакова, он по-прежнему бросал на чашу его весов свой авторитет. На этот раз – авторитет старейшины корпуса районных руководителей. В тот момент я даже пожалел, что тоже не стою рядом с ними.

Я уверен, помимо чисто человеческих аспектов, Камалеева и Исхакова объединяло чувство, что они нужны друг другу, и только вместе осилят то, что предназначено каждому в отдельности. Их отношения лишний раз убеждают: в этом мире нет ничего случайного. Клановые законы не действуют, когда речь идет о Деле.

Впрочем, это работает только у «реальных пацанов», говоря уже языком нашего странного времени.


КОМСОМОЛ (продолжение)

Начинать работу первым секретарем райкома комсомола Исхакову было невероятно трудно. Советский район был одним из крупнейших. На его территории располагались такие «эвересты» промышленности, как оптико-механический завод, компрессорный завод, завод пишущих устройств, завод электронных вычислительных машин. В районе были собраны практически все институты Академии Наук СССР, которые базировались в Казани (во многих из них секретари комитетов ВЛКСМ были уже докторами наук – куда до них вчерашнему студенту), отраслевые Государственный институт прикладной оптики и Государственный научно-исследовательский институт по внедрению вычислительной техники в народное хозяйство. «Советскими» были также стройтрест № 2 – он обеспечивал все промышленное строительство в городе, большинство техникумов и профтехучилищ Казани, крупные медучреждения.

Насколько серьезной была их роль в экономике страны, я знаю не понаслышке. В свое время я работал секретарем комитета ВЛКСМ ГНИИПИ-ВТ, и я помню, каким дождем из советских орденов разного достоинства, включая, ордена Ленина, был отмечен труд его работников, которые в немыслимо короткие сроки создали уникальную систему управления «АСУ-КАМАЗ». А ведь это был только один «продукт интеллекта» Советского района, даже представители актива (те самые комсорги-доктора наук) получали Госпремии СССР. Не будем уточнять, за что.
;
Комсомольская организация тоже была не маленькой, она состояла более чем из 50-ти тысяч человек. В ее рядах были такие уже заслуженные кадры, которые запросто могли показать Исхакову, где в их родном районе «зимуют раки». И «показывали». Достаточно вспомнить, как трудно шел оргпленум, где избирали Камиля, и сколько крепких ребят претендовало на его место. Пленум состоялся 24 мая 1973 года.

Деталь: в графе «образование» у чужого кандидата в районные комсомольские вожди еще стояло «н/в» – незаконченное высшее. Впрочем, в протоколе не указали.

На самом деле, по-товарищески поддерживая Камиля в самом начале его профессионального пути, А. А. Камалеев все делал как надо. На протяжении комсомольской биографии Исхакова его упорно преследовал «фантом оппозиции». Как снизу, так и сверху.

Те, кто шуровал снизу, с завидным упорством, достойным лучшего применения, пытались сковырнуть упрямого первого секретаря. Порой доходило до глупостей.
В 1979 году на Камиля накатали анонимку. Да не куда-нибудь, а прямиком в Москву, в ЦК ВЛКСМ. Я уже был заведующим отделом спортивной и оборонно-массовой работы Татарского обкома комсомола, поэтому раньше Камиля узнал эту «радость».

Закрутился лихой детектив. Во время проверки обкома, которую ЦК проводил раз в два года, в район заехала целая бригада. Все исхаковское хозяйство перевернули вверх дном. Ничего не нашли. Анонимка оказалась липой. Но нервы Камилю и Фание – она не могла быть в стороне от его проблем – потрепали по полной программе.

Потом мы сами вычислили «писателя». Даже получили доказательства правильности наших выводов.

– Может быть, назвать героя, вернее, героиню? – мы с Камилем обсуждали эту часть книги.

– Зачем? – что бы о нем ни думали, Исхаков никогда не был злопамятным. – Она знает, мы знаем, ну, и ладно.

Камиль не любил распространяться про свой «первый рубец». Это был только его, личный опыт борьбы с негодяями и никого другого он не касался. Хотя, я бы «замочил». Не нами придумано: добро должно быть с кулаками.

С «оппозицией сверху» было понятнее. Выходец из рабочей семьи, сам – чистой воды пролетарий и выпускник университета с мировым именем, мастер спорта, в 20 лет – член Президиума федерации спортивной гимнастики Татарской АССР, в 22 года – депутат Верховного Совета, в 24 года – первый секретарь райкома комсомола, стопроцентный «нацкадр» в национальной республике и, наконец, просто красавец-мужчина. Оборотистым молодым людям, которые толпились в тесном карьерном пространстве Татарстана – чем выше, тем теснее – такие стартовые данные, как у Исхакова, и не снились.

Куда ему был уготован дальнейший путь?

Камиль уже «сидел» так высоко, что в качестве профессиональной комсомольской перспективы для него могли рассматриваться всерьез всего три должности: либо первого секретаря Казанского горкома ВЛКСМ, либо – почти последовательно – второго и первого секретаря Татарского обкома комсомола.

Кому это могло не нравиться?

Может быть, по этим, либо по другим, неведомым мне причинам он и проработал в райкоме столько лет. К слову, это тоже яркий пример его «неправильного» пути: на комсомольских должностях так долго не задерживались. Правда, следует признать, что ситуацию усугублял один реальный «недостаток» Камиля – он не интриговал. Его больше интересовал процесс самой работы.

До 1991 года в широком ходу был лозунг «Советское – значит отличное». Упертый перфекционист К. Ш. Исхаков превратил его в общерайонную комсомольскую привычку. Все, что бы мы ни сделали, должно было быть отличным. Другие альтернативы не обсуждались.

– Мы должны стать лидерами во всем, – требовал первый секретарь на еженедельных совещаниях актива.

В районе работало около 120 комсоргов, большинство из которых были, как тогда называли, освобожденными комсомольскими работниками. Это была мощная армия.

Позади рабочего стола Камиля во множестве грудились стяги. Ими были отмечены успехи Советской районной комсомольской организации. При этом стремление нашего руководителя действительно быть первым везде, ничего общего с классической показухой не имело. Все награды были заработаны честно – трудом. В «коллекции Исхакова» не хватало лишь одного полотнища – переходящего Красного Знамени ЦК ВЛКСМ. Эта самая почетная награда присуждалась по решению бюро горкома раз в год.

Меня разбудил острый толчок в бок. Я заснул в райкомовской «Волге», сомлев в тепле кабины – накануне всю ночь мы заканчивали годовой отчет. Старая «Волга», разбавляя декабрьский морозец белым паром, вылетавшим из выхлопной трубы, стояла у подъезда Казанского горкома комсомола. Камиль поднялся наверх, где на бюро решался вопрос: какому из районов достанется Знамя ЦК? Я не был членом бюро, поэтому остался ждать внизу.

Толчок повторился.

– Кончай спать!

Раздетый Камиль пытался впихнуть в салон автомашины древко со Знаменем, туго обернутым вокруг него. Острый наконечник больно давил под ребра.

– Уже присудили?

– Еще голосуют, но и так ясно, что победили мы. – Камиль не прекращал пихать древко. – Чего ждать? Я сам забрал Знамя. Жми в райком! Я вернусь на бюро.

От волнения шофер Вовка Закхеев так газанул, что развалюха заглохла. Нам предлагали новый «Москвич» – другие давно пересели, но Исхаков не соглашался. В его понимании «Волга» – хоть и с дырой в полу – была круче.

– Вылезай, начальник. Толкать будешь – сказал Вовка.

Уперевшись ботиночками в сугроб, мы с Камилем ухватились голыми руками за холодное железо, и толкали авто по центральной площади Казани; к удовольствию прохожих: два пижона в галстуках «работают»…

Как я приехал в райком, я помню плохо – такая переполняла меня радость. Знаю все только со слов Ляйли. В распахнутом пальто, с разлетевшимся шарфом, я лихо ворвался в райком, раскрутил древко, и, горя счастливыми глазами, пошел по всем кабинетам, заставляя каждого «потрогать» наше Красное Знамя ЦК ВЛКСМ. Романтики в этом «щенячьем восторге» было меньше всего. Как никто другой, мы с Камилем хорошо знали, что это Знамя вобрало в себя многое. В его торжественном бархате отражались дела районной комсомолии: от хоккейной коробки, построенной комсомольцами в очередном дворе, до высоких правительственных наград, полученных нашими же комсомольцами-передовиками в уходящем году.
Это был Результат общего труда.

Шел Пленум Татарского областного комитета ВЛКСМ. Хорошо поставленный голос лидера республиканского комсомола В. В. Кузьмина , отражаясь от металлических
мембран микрофона, разлетался по залу и держал в напряжении всех присутствующих. Трибун Всесоюзных ударных комсомольских строек – за его плечами было историческое строительство города Набережные Челны и гигантского автозавода «КамАЗ» – Кузьмин умел так зацепить, что слова его помнились долго.

– Нет, ты послушай, что он говорит!

Свистящий шепот Камиля заставил нас напрячься – мы сидели в зале и тоже слушали выступление своего главного комсомольского начальника. Высоко держа голову – будто зачитывал постановление о награде, – Кузьмин критиковал работу нашего райкома.

Мы не верили своим ушам. Кто ему такое написал? Да мы самые лучшие, черт побери, во всем этом зале!

Товарищи из других районов республики, кто сидел впереди, стали оглядываться на нас. Камиль еле сдерживался, чтобы не вскочить и не крикнуть громко: «За что, Валера?»

В перерыве мы подошли к Кузьмину.

– Откуда такая критика, – Камиль набычил голову.

– Ребя-ята, – Кузьмин добродушно улыбался, пытаясь приобнять нас обоих. – Я же любя-я.

На следующий день Камиль собрал комсомольский актив – получив свое, ему полагалось донести критику до самых низов. Потом требовалось проанализировать все замечания, подготовить план по их устранению, и выполнять его, настойчиво и быстро. Так работала Система.

– Слушай, – тихо пробормотал я. – Тебе не кажется, что за всем этим стоит Камалеев?

Камалеев в это время сидел в президиуме нашего совещания и что-то мелко записывал в своем блокноте.

– Да точно он! Они же друзья с Кузьминым!

Камиль кипел, так его задела критика. И вдруг нагнулся к Камалееву:

– А здОрово нас Кузьмин лажанул, правда?

Камалеев поднял голову. Ясными глазами двух праведников – никто не хотел уступать – они смотрели друг на друга. Потом Камалеев как-то по-кошачьи – мне даже показалось, с умилением – зажмурился:

– Нормально.

Позже мы проанализировали ситуацию.

Под руководством Исхакова Советский райком комсомола действительно взял все, какие было возможно, призы и награды. Вот, видимо, Камалеев и подумал: а не заболеет ли его Камиль звездной болезнью, столь частой у начинающих руководителей, и столь же опасной для их будущего. Сколько хороших ребят так и остались на старте? И попросил Кузьмина упредить заболевание, слегка пропесочив Камиля – чисто в лечебных целях. Скорее всего, критика в наш адрес была, так сказать, акцией его энергичного воспитания. У Камиля были серьезные воспитатели.

Когда я уезжал в ЦК ВЛКСМ, Камалеев сказал:

– Вот тебе адрес и телефоны Кузьмина, – тот работал уже в Москве. – Сразу иди к нему, он поможет.

Я поступил так, как мне велел Камалеев. Только не сразу, а через полгода, когда самостоятельно встал на ноги. Беря пример с Камиля, я тоже невзлюбил виснуть на плечах старших товарищей.

На 60-летии В. В. Кузьмина мы сидели рядом: Табеевы, Камалеевы, Исхаковы, Березины. Юбиляр опять был в президиуме – возвышаясь над залом, на подиуме красовался отдельный стол для его семьи.

– Помнишь, как он нас тогда раскритиковал? – спросил я Камиля.

– И правильно сделал, – ухмыльнулся Камиль, все эти годы он прекрасно общался с Кузьминым.

А Камалеев, который отчетливо слышал наш разговор – я это видел – продолжал безмятежно закусывать. Как он и обещал, в моей жизни, даже «американской», Кузьмин действительно подставлял свое надежное плечо всегда, когда возникала в том необходимость, и стал для меня не просто серьезным наставником, но, как Камалеев – Исхакову, настоящим другом.

От неожиданности я почти вздрогнул – сзади громко взвизгнули тормоза автомашины. Поздней октябрьской ночью я стоял на углу улицы Варварка и Никольского переулка, намереваясь перейти на противоположную сторону.

Я вышел от Н. Н. Трошкина, с которым «отсидел» в одном кабинете целых четыре года из тех восьми, что были отданы ЦК ВЛКСМ. После руководства Аппаратом Госдумы Николай возглавил Фонд содействия укреплению законности и правопорядка, им же и созданный еще в 1990 году. Фонд располагался на Варварке. Ребята, которые работали в Секторе профилактики правонарушений и правового воспитания подростков и молодежи ЦК ВЛКСМ, ежегодно встречались в конце октября, чтобы отметить важную для всех нас дату – День рождения комсомола. Еще с цековских времен местом наших встреч стала гостиница «Россия». Мы праздновали в каком-нибудь гостиничном буфете – «под сосиски», была в секторе такая странная традиция: кругом ресторанов на любой вкус, но мы – в буфет. Делегаты комсомольских съездов тоже жили в этой гостинице, вероятно, оттуда все и пошло. Потом гостиницу сломали, и мы перебрались в офис Трошкина. Хоть и не в «России», но все же рядом.

– Привет! – послышался знакомый голос.

Улыбаясь во все лицо, Камиль вылезал из черного БМВ с федеральными номерами и мигалкой на крыше; именно это авто только что так противно скрипело тормозами.

– Ничего себе катаются градоначальники, – мы обнялись с Камилем.

– А со мной поздороваться? – раздалось из той же автомашины, и вслед за Камилем на тротуаре появился Ф. Р. Газизуллин  на тот момент заместитель председателя Правительства Российской Федерации, машина обслуживала его.
Такого подарка я никак не ожидал. Передо мной стояли два моих бывших комсомольских начальника. От одного к другому я попал, можно сказать, из рук в руки: после второго секретаря райкома ВЛКСМ у Исхакова, я был назначен заведующим отделом к Газизуллину; он тогда был секретарем Татарского обкома комсомола по идеологии и курировал мой отдел.

– Вы откуда здесь?

– Да вот, поужинали с Фаритом, – сказал Камиль.

Постепенно прояснилось: они действительно были у Газизуллина в Минимуществе, которое находилось в двух шагах, и действительно «поужинали» в его комнате отдыха. В нашей Византии такие комнаты испокон веку считались атрибутом большой должности. Глаза Камиля Шамильевича и Фарита Рафиковича характерно блестели, а Исхаков еще и очень хотел курить. Да, брат Камиль, 29 ок-тября – это большой День для комсомольских работников всех поколений. Мы стояли у машины и вспоминали свое комсомольское время. А из-за белых шторок, натянутых внутри тяжелых, по-царски высоких дверей Администрации Президента России (в том районе располагались бывшие здания ЦК КПСС, перепрофилированные под нужды Кремля) за нами напряженно наблюдали дежурные офицеры ФСО. Долго маячить тут, было не положено. Охране было непонятно, о чем трое «веселых» мужиков, прилично одетых с виду, могут так увлеченно беседовать в самом центре Москвы ночью?

Совпадение: пройдут несколько лет, и в Никольском переулке, напротив министерства Ф. Р. Газизуллина, будет располагаться Московский департамент аппарата полномочного представителя Президента Российской Федерации в Дальневосточном федеральном округе К. Ш. Исхакова, и мой рабочий кабинет, как его заместителя.

Камиль, который умел учиться – жадно, словно сухая губка, впитывая чужой опыт, – поступал точно так же, как поступал Камалеев. В самые судьбоносные моменты жизни тех, с кем он дружил или тесно работал, Исхаков тоже бросал свой авторитет на чашу их весов. Ему не было жалко, если его «килограммы» доставались кому-то еще, и тоже помогали встать на ноги. Как и Камалеев, он тоже запускал на карьерную орбиту ребят, в кого однажды поверил. Так, например, было в самом начале моего пути.

– Тут вот какое дело, – безапелляционным тоном сказал он мне однажды в полуподвале на улице Зур Урам. – Райком партии формирует команду, которая должна возглавить ГНИИПИ-ВТ. От нас пойдешь ты.

В начале 1976 года весь «четырехугольник» института был освобожден за какие-то грехи от занимаемых должностей. Партийные власти решили назначить на их место не институтских товарищей, а направить туда четырех «варягов» со стороны. Как тогда говорили – на укрепление.

Комсомольская организация ГНИИПИ-ВТ была одной из самых крупных в линейке НИИ района. Она состояла из 800 человек, 90 процентов из них – с высшим образованием, и все как один – светлые головы, в основном математики, не обремененные идеологическими догматами тех лет; страна уже стояла на пороге так называемого «застоя».

В 2000-е годы Никита Михалков назовет это время «созидательным консерватизмом», и это словосочетание мне нравится больше. А тогда я почти проклял Камиля за такое его кадровое решение. Справлюсь ли?
Однако, прошло несколько месяцев, поубавился накал моих недовольных воплей, и я понял, насколько Исхаков был прав, бросая меня, словно слепого котенка, в непредсказуемую воду настоящей – не кабинетной – работы.

Потом такая практика стала его фирменным стилем. У тех, кого он планировал выдвигать, Исхаков сначала формировал крепкую основу – «печку», от которой можно было уверенно плясать дальше. Если внимательно проанализировать его назначения, все они были многоходовками. Сперва – вниз, набить шишек, потом – наверх, управлять тем, что уже хорошо знаешь сам.

Мне такой его подход очень помог, когда я стал работать секретарем райкома, потом – в обкоме и ЦК ВЛКСМ. Как, впрочем, и в целом по жизни. Уверен, что под моими словами подпишется любой из тех, кто когда-либо трудился с К. Ш. Исхаковым.

Вот лишь несколько примеров, куда впоследствии «стартанули» питомцы Исхакова по комсомолу.

Заворг райкома Рашид Акмалов «вырос» в работники ЦК КПСС. Инструктор Ленар Валеев долгие годы был заместителем Исхакова в администрации Казани, после назначения того на Дальний Восток работал его заместителем в Хабаровске, сейчас он замминистра строительства, архитектуры и ЖКХ Татарстана. Инструктор Зуфар Мансуров (он сменил Акмалова в должности заворга) много лет прослужил в органах Комитета государственной безопасности, потом – администрация Казани, полпредство в Хабаровске, работа федеральным инспектором по Якутии и Чукотке. Инструктор Альфия Тутаева работала с Исхаковым и в комсомоле, и в райкоме партии, при нем же была начальником управления культуры г. Казани, стала заместителем мэра, занимала должность главного советника полпреда в ДФО. Александр Пилишкин и Роберт Шамсутдинов стали крупными бизнесменами.

Отдельно хочу сказать о Володе Жданове, как о представителе первичного звена комсомольских организаций, которые работали в Советском районе (когда-то он учился у моей мамы, только был постарше меня на пару классов; уже в школе он был заметной фигурой). Путь «питомца Жданова» уникален. Его трудовая жизнь оказалась связанной с одним единственным предприятием – ордена Ленина Казанским оптико-механическим заводом. От заместителя секретаря заводского комитета комсомола В. Н. Жданов дошел до генерального директора КОМЗа.

Для Исхакова – как собирателя, как лидера команды (он действительно никогда не разбрасывался людьми, с которыми когда-то работал или которых хорошо знал) – особенно типичен пример Тутаевой.

Худенькая девочка Алька – в короткой юбке с подтяжками на больших круглых пуговицах – пришла к нам в 1975 году. Как представитель райкома, я даже участвовал в выдвижении ее на первую профессиональную комсомольскую должность – она была избрана секретарем комитета ВЛКСМ Казанского педагогического училища. В 90-х годах Тутаева работала директором того самого горьковского музея, где родилось «шаляпинское движение», и откуда пошла идея об установке в Казани памятника Ф. И. Шаляпину.

После назначения Альфии в Москву, в мой департамент полпредства, она призналась:

– Главное, чего я боюсь, это подвести вас.

Читатель помнит, что Исхаков тоже «страдал» этим же. Многим его кадрам знакомо это чувство. Для правильно собранной команды это нормально, когда все ее бойцы дорожат взаимным доверием. Это такая обратная связь между Камилем и теми, кого он «брал с собою» в жизнь.

Список ребят и девчат из «питомника Исхакова» можно продолжать долго. Но я думаю, главное – не в его величине. Пусть простят, если не всех назвал. Главное в том, что на какие бы должности судьба ни приводила их, они справлялись.

Характерная деталь: на груди большинства из тех, кто когда-то, еще в юности, начинал с Камилем, сегодня сияют высокие правительственные награды – ордена и медали СССР и Российской Федерации. Это и есть его школа – Школа Исхакова.

Однажды в райкоме случилась беда.

Камиль находился в очередном отпуске, и я – как вто-рой секретарь – исполнял его обязанности. Приехал фельдегерь. Он привез небольшой мешок, опечатанный сургучем. В нем находились 500 бланков комсомольских билетов. Я расписался в получении и передал мешок в сектор учета. По мере заполнения бланков, их вручали юношам и девушкам, которые вступали в комсомол. Обычная процедура.

Прошло несколько дней.

– У нас билеты закончились, – сказала мне девушка-статистик. – Осталось на два дня.

– Как? – я не понимал. – Ведь только что привезли новые. Это же документы строгой отчетности.

Девчонки выглядели «бледно». Завсектором Люба Ермолаева уже приложилась к валерьяновым каплям – по райкому плыл их дурманящий аромат: «кошачья радость».

Пропажа билетов комсомольских могла закончиться поголовной сдачей билетов партийных. С позиций нашего времени, это почти смешно. А тогда это была – уж, поверьте – реальная беда.

Новость разлетелась быстро. Кто-то стал утешать девчонок. Кто-то бросился обследовать шкафы. Особые надежды возлагались на Валеру Крыжановского. Он возглавлял районный оперативный комсомольский отряд дружинников – в отличие от всей остальной страны, в Казани такие отряды упрямо назывались БКД: Боевая комсомольская дружина – и ему нравилась роль Шерлока Холмса; ну или почти нравилась.

Все напрасно. Мешок как в воду канул. Диверсия? В юные головы залетала и такая мысль.

В тот вечер долго никто не уходил домой. В прихлебку с горячим чаем, заваренным прямо в кружках, ужинали пирожками из местной кулинарии. Я был в подавленном состоянии. Наконец, заставил всех разойтись. Надо было побыть одному, собраться с мыслями. Придумать какую-нибудь схему поиска. Ну, не мог же мешок сам уйти из здания райкома?

– Ты почему здесь? – голос Камиля звучал сверху.

Я сидел один на полу в секторе учета. Пустым глазом посмотрел на часы: половина третьего ночи.

– А ты откуда?

– Не спится, – Камиль сел рядом. – Будто чувствовал, что у тебя проблемы.
Когда я ему все подробно рассказал, он, не рассуждая и не охая, снял пиджак и туфли, засучил рукава. Мы разбили райком на «квадраты», и поползли каждый в свою сторону, обыскивая комнаты. Через час все было закончено. Мешок оказался задвинутым между двумя металлическими шкафами в секторе учета, да еще и провалился в нишу, которую снаружи не было видно.

Нелепая случайность. О ней не стоило бы и рассказывать. Но для меня это открыло Камиля с совершенно новой стороны. Это была «весна» нашей дружбы, и мы только начинали узнавать друг друга.

В истории с пропавшими комсомольскими билетами Камиль продемонстрировал два своих прочных качества (кстати, они записаны в его гороскопе). Потрясающую интуицию, я потом проверял – никто ему не звонил, боялись меня подставить. И не менее потрясающее чувство локтя. Наверное, тогда я впервые почувствовал, что теперь и мы с ним – как он с Камалеевым – не рядом, а вместе. Жизнь показала, что многое из того, что сформировалось в характере Камиля в комсомольские годы, потом осталось с ним и до сегодняшних дней.

Не могу не вспомнить одну штуку, которая появилась на рабочем месте Камиля именно в период его работы в комсомоле.

Это был плоский металлический ящик с крышкой, разделенный на ячейки. По просьбе и чертежам Камиля его сделали на одном из наших заводов. Он стоял на приставном столике, по левую руку от хозяина кабинета. Там же стояли несколько телефонов и пульт внутренней, как бы сейчас сказали – офисной связи. Пульт был несбыточной мечтой любого начальника тех лет, по части оргтехники страна здорово отставала. А у Исхакова – выпускника техникума связи, который, кстати, тоже располагался в Советском районе – он был (нажал на кнопку: «Зайди!», и можешь руководить дальше).

Ящик практически всегда был прикрыт. Поэтому те, кто не работал с Камилем вплотную, не могли взять в толк: что это за штука такая? На самом деле, это был ручной компьютер – в том смысле, что в нем не было электроники, надо было работать руками – некий прототип органайзера.

Сегодня программных продуктов в избытке, а тогда – это была диковина. И к делу ее приладил Исхаков. Как все у Исхакова, принцип действия «штуки», был предельно функционален. На каждую конкретную работу он заводил отдельную карточку: пойти туда – принести то, позвонить тому – ответить этому, дать задание – проверить выполнение. Карточки вставлялись в ячейки. Ячейки были днями недели, месяца и года.

Когда первый секретарь проводил совещание, на столе перед ним всегда лежала стопка карточек:

– Начнем, помаленьку, – будничным голосом, как бы по-домашнему, говорил Камиль.

Потом, словно заправский иллюзионист, вытаскивал карточку и вслух читал, что на ней записано. Медленно читал, как будто впервые видел:

– Товарищ Березин должен был подготовить отчет по работе с подростками.

При этом его глаза, тяжело поднимаясь от стола, вдруг начинали темнеть, как от большого гнева. Находили среди собравшихся «ответчика», и, уставившись в него, буравили на такую глубину души, стремительно падавшей в пятки, что юлить, если бы кто даже и попытался это сделать, становилось невозможным.

– Где он?

– Докладываю.

Докладывать полагалось стоя. Исхаков считал, что когда человек стоит, в голове у него делается яснее. Если доклад устраивал Исхакова, он царапал на карточке свою, одному ему понятную пометку, и перекладывал ее в другую стопку. У такого въедливого начальника, каким уже тогда был Камиль, все было разложено по полочкам. Он ни-че-го и ни-ког-да не упускал.

Описываю сейчас эту историю, а сам вспоминаю работников мэрии, с которыми дружил. Они по большому секрету жаловались мне, как Исхаков «достал» их своими контрольными карточками. Ребята не знали, что мне лучше, чем им, были известны методы контроля, которые использовал Камиль в своей ежедневной работе. Жесточайшего, тотального, неотвратимого контроля. Но такого эффективного! Причем, в мэрии у него уже все было отработано до тонкостей. А на нас, можно сказать, он еще тренировался. Иногда было «больно».

Кстати, уйдя от Исхакова, я тоже завел себе «ящик». В 1984-1985 годах мне довелось работать в Советском подготовительном комитете по проведению в Москве XII Всемирного фестиваля молодежи и студентов. В моем ведении было 486 (!) объектов фестиваля. Как тут без «ящика Исхакова»?

У читателя не должно сложиться впечатление, будто комсомольский вождь Камиль Исхаков был чем-то вроде чеховского человека в футляре: служба – дом, начальник – подчиненный. Он был нормальным мужиком, да еще с чисто земным кодексом правильного поведения.

Мы любили отдыхать на реке Мёше, есть у Волги такой приток. Ездили туда ловить рыбу. Собственно, ловил Козарь, а мы с Камилем, Фанией и женой Козаря – Валентиной просто отдыхали. Ставили палатку, разводили костер, варили уху; если «дядя Коля» обеспечит рыбкой. Под уху шла и водочка. Я играл на гитаре, все пели песни. Типичная картина того времени.

Однажды с нами поехали друзья или родственники Камиля, я уже не помню. Один из новеньких перебрал. Он стал шуметь, качать права и все такое. Его уговаривали. Он еще больше заводился.

Камиль и Фания уже спали. Вдруг откинулся полог палатки, наружу вышел Исхаков. Он был в трусах – сейчас такие «нижние подробности» интеллигентно называют шортами. В рыжих бликах костра переливалась мускулатура гимнаста. Не говоря ни слова, Камиль подошел к буяну, и снизу, коротко – я так думаю, по-савиновски – двинул ему кулаком в челюсть. Над поляной, где был разбит наш лагерь, мгновенно повисла тишина. Скандалист лежал в траве. Мы не могли поверить, но он заснул. И по-детски поджав коленки, уже прилаживал под голову руки, сложенные ладошками вместе.

– Да ты, Камиль, оказывается педагог, – сказал кто-то из «зрителей».

– Идите вы, – беззлобно пробурчал Камиль. – Спать пора.

В наше время дискотек не было. Первую настоящую дискотеку мы увидели в ГДР. В 1977 году мы были в Восточной Германии в составе молодежной туристической группы. Для нас, неискушенных комсомольцев из монолитного СССР, немецкая дискотека была явлением сногсшибательным

По стенам большого зала – где-то на окраине Берлина – были развешаны разноцветные фонари. Под потолком вращался шар, обклеенный зеркальными кусочками, блики от которых бегали по нашим лицам. В самый разгар танца включался стробоскоп – диковина из диковин. Его мерцание как бы останавливало фигуры людей, производя эффект робота – почти космический эффект. По полу стелился белый дым – без запаха! И над всем этим великолепием возвышался человек, который откликался на странное слово – «диджей». На специальном помосте, построенном в центре, он крутил пластинки.

Но если бы даже дискотеки были в Казани тоже, мы все равно не пошли бы туда – не солидно. Своих девушек мы водили в ресторан (собственно, из девушек, которых мы водили, была только одна Фания, и водил ее Камиль, а я был так, сбоку).

Во второй половине 70-х годов молодые казанцы вдруг увлеклись новой фишкой – ходить в ресторан. Даже то обстоятельство, что мы были беднее церковной мыши, нас не останавливало. Наверное, ресторан выполнял для нас некую компенсаторную функцию, создавая иллюзию настоящей, совсем уже взрослой жизни. На зеленый трешник, титаническими усилиями сбереженный в пустом кармане, можно было «посидеть»; еще и с напитками.

– А-ап! – цирковой клич разрезал толпу танцующих.

«Цирк» был в ресторане «Акчарлак» (через 25 лет в этом ресторане мы отмечали 50-летний юбилей К. Ш. Исхакова). Молодой парень, одетый в строгий костюм, при галстуке, неожиданно для всех подпрыгнул вверх, сделал сальто назад, показав в потолок подошвы своих начищенных до блеска туфель, и уверенно приземлился. Толпа заревела, девчонки восторженно завизжали:

– И-и-и!!!

Парень присел, и повторил акробатический трюк еще раз. Это был Камиль. Спортивный гимнаст и влюбленный человек, он без дураков ухаживал за Фанией, и стремился покорить ее воображение, в том числе, таким экстравагантным способом.

Наверное, сейчас они – Камиль Шамильевич и Фания Хасановна – будут это отрицать: крутить сальто в ресторане, конечно, мальчишество. Но я-то был рядом, и все видел. Будущая госпожа Исхакова смотрела на моего друга такими (!) глазами. А еще она свысока оглядела девиц, трясущихся рядом (танец так и назывался: шейк, по-английски – трястись):

– Видали? – очень правильная женщина, Фания не смогла удержаться и от очень правильной женской реакции. – Нате, вам!

В жизни Камиля была еще одна женщина, которую он тоже покорил своими гимнастическими штучками. Она работала проводницей на железной дороге. Мы ехали в ГДР, в ту самую туристическую поездку. Поздно вечером поезд подъезжал к Минску. Вагон почти спал, а нам спать не хотелось. Молодое воображение не давало покоя, мы ехали «за границу». И мы хотели чаю. Сердитая проводница, к которой мы обратились, сказала:

– Чаю не будет, – она нервно махала веником. – Нечего тут топтать ногами.

– А руками можно? – Камиль улыбался.

Проводница ответить не успела. Исхаков встал на руки. Пружиня крепкими локтями, Камиль пошел вдоль вагона. Вагон нещадно качало на стыках, поезд опаздывал, и машинист нагонял расписание. Из купе повылазили головы восхищенных пассажиров:

– Ну, надо же?!

Такого чая, как в фирменном поезде «Москва-Брест», я не пил больше никогда. Вот, вам, и гимнастика.

Совпадение: активные люди – К. Ш. Исхаков и С. А. Губайдуллина – страстно увлекались спортом, и не просто спортом, а одним и тем же видом – спортивной гимнастикой. Хотя могли бы заняться она бадминтоном, а он дзюдо, например, по моде последнего дня. Причем, как люди честолюбивые, Камиль Шамильевич дошел до мастера спорта. Добилась высокого спортивного разряда и София Асгатовна . Мистика сто процентов.

В старых бумагах неожиданно нашелся мятый листок в бледно-синюю клеточку. Моим неровным почерком тех лет на нем написано:

…Здесь весело у нас, пьем вместо пива квас,
С Исхаковыми в дурачка играем.
На речку все глядим, и в речке мы видИм,
Как будто тоже в Сочи отдыхаем…

Белиберда, конечно. Но белиберда эта, тогда просто мальчишеское увлечение сочинять легкие песенки, сегодня вдруг, словно старая мина, сорвавшаяся с якорей, вытащила из омутов памяти новые эпизоды из нашей с Камилем молодости, почти забытые.

В школе, которую я окончил, был летний туристический лагерь «Бригантина». Состоящий из армейских палаток, подаренных подшефной воинской частью, и нескольких щитовых домиков, он располагался на Волге в районе «Голубого залива» (какие роскошные названия, будто вышли из-под пера Грина или Паустовского – властителей юношеских дум в советские безоблачные годы). Тем летом мы отдыхали в «Бригантине». Будучи школьником, я практически вырос в этом лагере, ходил в походы по Волге, и вот, по старой памяти, привез туда Исхаковых. Тогда казанцы отдыхали именно так, на Волге.

Но у того нашего отдыха была одна особенность.

Каждое утро Камиль, которого отозвали из отпуска, уезжал в Казань. Причем, сначала он бежал пару километров до пристани, где был студенческий лагерь «Икар» Казанского авиационного института. Потом рейсовым пароходиком – это был «Озерный Москвич», «омик», как его называли – плюхал два с половиной часа до речного вокзала. И уже только там его встречал Вовка Закхеев с райкомовской «Волгой», дышащей на ладан. Если учесть, что работа у Камиля начиналась в 8 часов, примерно ясно, во сколько он выходил. Вечером все повторялось, только в обратном порядке.

В это время мы с Фанией и маленькой Терезой оставались загорать, купаться и, вообще, – ничего не делать. Немудрено, что от такой степени безделья появлялись такие с позволения сказать сочинения.

Однако настал день, когда и наш отдых закончился. Камиль нашел лодку с мотором, посадил в нее Фанию и дочку, погрузил поклажу:

– А мы, – он поправил на мне кепку, бейсболок тогда не было, – пробежимся.

Хотя я, конечно, занимался спортом – немного парус, немного гребля – но уже довольно быстро понял, что до Исхакова мне далеко. Камиль шел уверенным махом, выбрасывая из-под китайских кед – известные «Два мяча» – тяжелые комья мокрого волжского песка. Натренировался за отпуск.

– Добавь, – выдохнул он. – Опоздаем к пароходику.

И рванул так, что тянуться за ним было бы безумием.

Когда я подползал к пристани, я увидел фантасмагорическую картину. Фания с Терезой стояли на верхней палубе пароходика и махали мне руками:

– Быстрей!

Разъяренный капитан, почти вывалившись из рубки, орал непотребные слова куда-то вниз. А внизу, поставив одну ногу на пристань, а вторую – на борт пароходика, стоял Камиль. Трап был уже убран, и он таким «неправильным» приемом задерживал отправление. Пассажиры, видимо сагитированные первым секретарем районного комсомола, столпились у борта и громко скандировали в мою сторону:

– Да-вай, да-вай!

Кто-нибудь еще сомневается в том, что Камиль Исхаков мой настоящий друг?

Впрочем, таким способом мы отдыхали не всегда. Однажды Камиль достал семейную путевку в Сочи; там был молодежный лагерь – в шутку их называли «малонадежный», – он входил в цепочку Бюро международного молодежного туризма «Спутник» при ЦК ВЛКСМ. Камиль и Фания собрали пляжные вещички, и укатили. А я остался в душной Казани.

– Прошла неделя, – вспоминала Фания, у нее эта история получалась лучше. – Мы плавали, лежали на пляже. Все было прекрасно, только уж соскучились очень. «Пойдем на почту, – сказал Камиль, – позвоним домой, как там Тереза?» Заняли очередь, ждем. Кругом полно молодежи, иностранцев. Вдруг, вижу, в самом дальнем углу какой-то парень сидит. Поставил чемодан «на попА», и сидит на нем, тоже зал оглядывает. «Камиль, – толкаю его, – никак это Женька?» Камиль посмотрел: «Ну, ё-мое, точно Женька! Он-то здесь как?» А парень взял чемодан, и к нам: «Здрасьте, – говорит. – Не ждали?»

Это на самом деле был я.


Когда ребята уехали, мне стало грустно. Я взял билет до Адлера и полетел за ними (с моей стороны это был свинский поступок: свалиться на голову друзьям, да еще и без путевки; но ведь речь не обо мне, речь о высоких человеческих качествах Камиля и его Фаечки).

Как бы поступил нормальный человек на месте Исхаковых? Как минимум, выставил бы меня за ворота. Иди, устраивайся в частном секторе; тогда это было в порядке вещей. К тому же, они могли получить по шапке от администрации лагеря, где отдыхали. Но Исхаковы поступить так не могли. Ничего не сказав, они привели меня в свой номер. Когда мы вошли, я увидел, что, помимо Исхаковых, там жила еще (?!) одна пара. Механически быстро стянув с головы белую кепку-панаму, которую взял с собой – на море лечу! – я еще раз вежливо сказал:

– Здрасьте.

Кровати стояли в два яруса (как ребята спали, до сих пор неясно). Камиль нашел для меня раскладушку и поставил ее между кроватями. Туалеты и умывальники были на этаже, а в душ ходили на пляж. Еду тоже «организовали» Исхаковы.

– Мы нашли бездомного котенка, – жалобили они официантку в столовой. – Он просит есть.

Официантка сообразила не сразу, что это за котенок, у которого аппетит взрослого тигра, и еду давала.

Когда во мне проснулась запоздалая совесть, я решил отблагодарить друзей; по своим возможностям и разумению. Вдоль лагеря в море стекала речка Агура, ее бурный поток, зажатый высокими горными валунами, мешал спать; наш корпус стоял рядом. На противоположном берегу была чужая территория, там рос яблоневый сад. Из лагеря шла какая-то труба, словно висячий мост, она пересекала речку на высоте 4-5 метров, и исчезала прямо среди яблонь. Ночью я полез за яблоками. Расставив руки в стороны, я прошел по трубе и оказался за забором в саду. Но когда вернулся, возникла незадача: как попасть в корпус? На вахте сидела дежурная тетка, бдительная как старый чекист. А у меня за пазухой куча ворованных яблок – идеальные вещдоки.
Тетка была из тех, про кого рассказывал командор ордена Британской империи, лауреат премий «Оскар», «Эмми» и «Грэмми», Сэр Питер Александр Устинов. Он был питерских корней – из рода Бенуа – и однажды снимал кино в Эрмитаже. Опрятные ленинградские старушки, явно не пролетарского происхождения, которые сидели на своих стульчиках в каждом зале, то и дело вскрикивали: «туда нельзя, это не трогать!» Они мешали съемкам фильма. «Если бы они дежурили в Эрмитаже в 17-м году, – смеялся Устинов, – никакой революции не было бы».

– Камиль, – громким шепотом позвал я, стоя под балконом, этаж был невысокий.

– Чего ты? – Камиль выкуривал последнюю папиросу перед сном.

– Помоги, – я вскарабкался на какую-то старую бочку.

Камиль понял, перегнулся через балкон, и зажал мои руки крепким замком профессионального гимнаста. Потом медленно потянул к себе. И вот тут случился конфуз. Пока я висел на руках Камиля, моя майка предательски вылезла из штанов, и яблоки, добытые таким трудом, с тупым стуком посыпались на землю. Только потом, успокоившись, я понял, как мне повезло. Вокруг стояла темная сочинская ночь. Из яблок, которые я «честно» нес друзьям, осталось ровно три штуки: Фание, Камилю и их соседям – одно на двоих. Застряли в штанах.

Вообще настоящий отдых случался у Камиля нечасто. Будучи человеком семейным, он старался использовать свое отпускное время для того, чтобы заработать немного денег, зарплаты, как всегда, не хватало. Ее, конечно, всем не хватало, но тратить отпуск на то, чтобы своим трудом «покрыть нехватку», отваживались немногие. Были просто лентяи, но были и те, кто боялся. Побочный заработок в Стране Советов не приветствовался. Особенно, у работников, относящихся к так называемой номенклатуре; проще говоря, у начальства. Запросто могли свернуть голову «за нарушение правил социалистического быта».
Как крепкие – и отчаянные – мужики, к которым, безусловно, относился Камиль, решали эту проблему?

В те годы такие ребята ездили на «шабашку». Собиралась команда – ты знаешь меня, я знаю его, а он доверяет нам обоим – и ехала куда-нибудь «на северА», строить коровники, школы, клубы и прочие объекты, которые местные хозяйственники, в основном, председатели колхозов, могли построить нормальным путем – через официальные строительные организации – лишь через пару десятков лет. А так, утром – коровник, вечером – деньги (наличными), и все довольны. Кроме, налоговых и парторганов, конечно. Будучи приверженцем «неправильного» пути, Исхаков и здесь шел по целине. В прямом смысле этого слова. Вместе с друзьями по КГУ, Камиль строил дороги.

– Мы работали в тайге, – рассказывал он. – Рубили лес и из него клали гати. Это было нечто.

Я помню, Камиль возвращался черным от загара, до самых корней волос, искусанный северным гнусом, зловредным как одинокая соседка по лестничной клетке. А еще с тех пор он полюбил песню со странными, но, видимо, ставшими ему близкими словами. На гитаре он играть не умел, но когда все-таки брал инструмент в руки, он непременно затягивал, многозначительно и с большим чувством:

Все болота, болота, болота,
Восемнадцатый день болота.
Мы идем, отсырели от пота.
Что поделать, такая работа.

Хочу подчеркнуть, что не все мои песенки тех лет были «белибердой», как та, из лагеря «Бригантина».

Когда Камиль отправил меня из райкома комсомола в ГНИПИ-ВТ, я был уверен, что больше не вернусь к моим райкомовским товарищам. Под эту мысль родилось:

Я ухожу и ваши лица
Хочу с собой в дорогу взять.
Кто знает, может так случиться,
Что мы не встретимся опять.
Я ухожу, а, если трудно,
Представлю я, что вы кругом.
Когда мы вместе и с нашей песней,
Мы снова старый наш райком.
Нас по походке узнавали,
Когда мы с девушками шли.
Враги, и те нас уважали,
Друзья любили, как могли.
А мы плечом к плечу вставали,
Когда давил на нас горком.
Когда мы вместе и с нашей песней,
Мы снова старый наш райком.
Но дни идут, мы разлетимся
Во все края большой страны.
В любом мы деле пригодимся,
Мы нашей юностью сильны.
А вместо нас придут другие,
Мы им в наследство пропоем.
Когда вы вместе, и с нашей песней,
Вновь будет старый жить райком.
Советский будет жить райком!

Где он теперь, наш райком? Райком Камиля Исхакова? Теперь время других названий, и других приоритетов. А песня эта прижилась. Она стала своеобразным символом Советского райкома комсомола г. Казани. Символом нашей с Камилем молодости и дружбы.

Вспоминая сейчас комсомольские годы, я все больше понимаю, что Камиль вообще дал нам многое. Причем, не только в чисто рабочих вопросах. Благодаря ему, я, например, познакомился с Ляйлей.

Это случилось весной 1977 года. Из приемной Исхакова на меня вдруг вылетело нечто облакоподобное. Если бы я сочинял дамский роман, то следовало бы написать: был сражен наповал! На самом деле, от этого «видения» меня просто ударило об стену. Девушка прошла мимо. Тонкий парфюм, неуловимым флером заполнивший официальный коридор, добил меня окончательно. А она даже не оглянулась.

– Кто такая?! – я ворвался в кабинет первого секретаря.

– Рекомендуют к нам, – без всякого интереса сказал Камиль. – Хочешь, посмотри ее личное дело.

– Берем! – не контролируя себя, закричал я.

Исхаков оторвал глаза от своих бумаг, кипы которых лежали на столе, и пристально посмотрел в мою сторону:

– Во как?!

Через год была наша свадьба. В банкетном зале ресторана «Север» Камиль велел вывесить кумачевый лозунг: «Привет участникам 3-й Свадьбы Советского районного комитета комсомола города Казани!»

Это он, Исхаков, завел в нашем райкоме традицию жениться на «собственных» работниках. После Исхаковых были еще второй секретарь райкома Гена Ольховик и инструктор Валя Тычинская. И ведь, в принципе – чисто по жизни – это все понятно. Мы пахали как «папы Карло». И жен себе целенаправленно не искали. Тем более, где-то вне райкома. А может быть, это как раз они – наши будущие жены – брали нас в оборот? Впрочем, ни Камиль, ни я не жалеем. Наши жены, кажется, – тоже.

В октябре 1978 года мы проводили торжественный Пленум, который был посвящен 60-летию комсомола.

Отчитал свой доклад Исхаков, выступили секретари комитетов ВЛКСМ крупных заводов, НИИ и учебных заведений, которые были в нашем районе. Выходили на трибуну комсомольцы, ветераны. Звучали поздравления старших товарищей – коммунистов. Состоялось театрализованное приветствие от районной пионерии; тогда это было таким естественным. Вручены награды.

Пора заканчивать. Сценарий – а такой документ, некая «дорожная карта», всегда готовился заранее, требовался хронометраж и все прочее, по нему я вел мероприятие – был исчерпан. Но все чувствовали: чего-то не хватает, какой-то особой эмоциональной точки, без которой расходиться никак нельзя.

Мы с Камилем смотрели друг на друга.

И вдруг какая-то сила вытолкнула нас из «командирских» кресел в президиуме. Не сговариваясь – одновременно – мы поднялись во весь рост:

Забота у нас простая,
Забота наша такая.

Военные музыканты Казанского суворовского училища, которые сидели в оркестровой яме ДК «Строителей», где проходил Пленум, подхватили. Надраенная до блеска медь духовых инструментов выдувала знакомую мелодию под самый потолок.

Зал вскочил.

Положив руки друг другу на плечи, мы самозабвенно – во все молодое горло – пели:

Жила бы страна родная,
И нету других забот.

Случайно подглядел, как Дина читает раздел о комсомоле, закончив писать, я его оставил в кабинете. И вдруг понял: к «верю – не верю» надо вернуться. Молодым людям, которые никогда в сознательном возрасте не жили в СССР, как моя дочь или Альбина, младшая дочь Камиля, надо помочь понять нас.

Мы с Камилем верили в необходимость Дела. Прошло время, у каждого из нас уже состоялась большая и красивая жизнь. Но от этого веры не убавилось. Словно многолетнее вино, она стала только крепче. Это раз. В комсомольской юности мы не знали, что целью жизни может быть первоначальное накопление капитала. Большинство из тех, кто счастливо избежал соблазна начала 90-х годов, и сегодня не хотят этого знать. Это два. Давно завершился комсомол, а мы все так же при Деле. У Камиля – свое Дело, у меня – свое, у наших друзей – тоже. Но у всех вместе оно – Общее. Нам по-прежнему архиважно: «жила бы страна родная, и нету других забот». Это три. Никакая идеология тут ни при чем. Это четыре.

На самой верхней полке библиотеки в Новоголицыно, почти под потолком, стоит старая книжка в бумажном переплете – «Как закалялась сталь» Николая Островского. Мне она всегда нравилась. Бывает, даже сейчас я перелистываю ее.;И очень хочу, чтобы ее прочитала, наконец, Дина. В рассказе о Павле Корчагине, на улице имени которого она родилась, моя дочь могла бы найти ответы на многие вопросы.

Но эта конкретная книжка памятна другим. После юбилейного Пленума – уже вечером – группа товарищей рассматривала «6-й вопрос». Шестым вопросом повестки дня традиционно назывался дружеский ужин. Я попросил Н. В. Данилевскую написать мне что-нибудь на память. Под руками оказалась книжка Островского. Наталия Владимировна взяла авторучку и, сжимая ее своими ухоженными пальчиками, написала в углу обложки: «Я верю…».

Что имела в виду Данилевская? Тогда я не решился ее спросить, чуть дыша от причастности к кругу. За столом сидели А. А. Шуртыгин, А. А. Камалеев, Н. В. Данилевская, К. Ш. Исхаков, А. П. Гусев, Н. Ф. Козарь, И. Ш. Рахманкулов  и другие мудрецы нашей комсомольской юности. Телячьей и рысистой одновременно.


АЛГОРИТМ

В 1980 году Камиль попытался вернуться в профессию. Однако судьба, однажды уже материально воплотившись в памятном «инструктаже Шуртыгина», и на этот раз не позволила ему надолго вырваться на творческий простор ни электроники, ни столь милой его сердцу радиофизики. Где-то наверху – не в тиши земных кабинетов, а в пространстве «более удаленном» от них – Исхакову был уготован некий алгоритм движения, согласно которому следовало шагать всю оставшуюся жизнь. Тогда Камиль не знал, что ждет впереди. Но попытку «соскочить» все-таки сделал.

Исхаков пришел к Шуртыгину, и на этот раз тот его услышал. Ведь в качестве аргументов, Исхаков выложил на стол переговоров свои семь комсомольских лет, честно отработанных. Бюро райкома партии рекомендовало К. Ш. Исхакова на работу в Казанский научно-учебный центр специального научно-производственного объединения «Алгоритм», на должность заместителя директора. Помните метОду Исхакова: сперва вниз, набить шишек?

Вечером накануне Пленума райкома комсомола – своего последнего комсомольского собрания, на котором Исхакова освобождали от должности первого секретаря, Камиль долго сидел над текстом выступления.

Что сказать напоследок товарищам, с которыми проработал столько лет? Какими это сделать словами?

– Скажи честно, – спросил я Камиля; мне не довелось быть на том Пленуме. – Щемило?

– А как ты хотел? – повинуясь капризам профессиональной судьбы, в большинстве случаев независящим от него, тогда Камиль только начинал череду своих уходов: из райкома в «Алгоритм», оттуда в райком партии, потом в горадминистрацию, и далее, согласно биографии. – Было очень смешанное чувство. С одной стороны, жаль расставаться, а с другой, тревога: как они без меня, и как я без них?

Утром ему отпечатали текст, который он сам сочинил. Вложили в папку, и отнесли на стол президиума, где было его место. Но во время традиционных голосований по порядку ведения Пленума, он не удержался и «влез» в текст. И нашел слова, самые главные для него в тот переломный момент его жизни.
Своей рукой он быстро записал их на документе, согласно которому должен был идти Пленум, и шагнул на трибуну: «Вся моя сознательная трудовая жизнь – это годы работы в комсомоле, которые дали мне неизмеримо много. Выполняя поручение партии, я воспитывался сам. И тем, какой я есть сегодня, я во многом обязан вам».

КНУЦ СНПО «Алгоритм» входил в состав объединения «СоюзЭВМкомплекс», единственного в СССР в своем роде. Он выполнял задачи по подготовке специалистов и пользователей средств вычислительной техники, а также выполнял НИОКР в области подготовки и переподготовки кадров и сервисного обслуживания ЭВМ. В год КНУЦ готовил более 4-х тысяч специалистов (в том числе, иностранных) для советской промышленности, где использовались возможности ЭВМ. По качеству обучения он держал первенство среди подобных центров.
Коллектив был молодой и задорный. Камилю казалось, что он снова вернулся в студенческую и научную среду. С той лишь разницей, что задачи, которые стояли перед «Алгоритмом», были более чем серьезными. Народнохозяйственными, как тогда говорили.

На новом месте К. Ш. Исхаков довольно быстро нашел себя. Его опять заметили, на этот раз – в Москве. Приказом начальника «СоюзЭВМкомплекса» от 15 марта 1983 года (№ 42-к) он был назначен директором «Алгоритма». Всего месяц назад мы отметили ему 34 года.

С 1987 года это предприятие было преобразовано в Казанское НПО вычислительной техники и информатики, наряду с КНУЦ в него вошли завод по ремонту вычислительной техники и комбинат программных средств. К. Ш. Исхаков был назначен его первым генеральным директором. Совпадение: новое «хозяйство Исхакова» располагалось в Савиновке.;

В советское время в Москве существовала проблема с гостиницами, и все, кто приезжал в столицу, останавливались у друзей-знакомых. Камиль приезжал к нам, в «комсомольскую деревню» ЦК ВЛКСМ. Я уже упоминал, что это на нашей кухне были задуманы многие из его «неправильных» дел.

– Чего тебе не спится?

Из-под одеяла мне было видно, что Исхаков сидит на кровати напротив, пытаясь голой ногой попасть в тапочку. Часы показывали половину пятого утра. За окном висела ноябрьская темень.

– Мне надо, я договорился.

И он уехал, захватив свой тяжеленный портфель, набитый бумагами. Потом с этим потрепанным портфелем я «встретился» в Администрации Президента РФ.

Через четыре часа Камиль вернулся сияющий:

– Я все-таки получил его подпись!

Оказывается Исхаков специально приехал в Москву, чтобы здесь «отловить» первого секретаря Татарского обкома КПСС Г.И. Усманова . Нужна была его виза на одной из бесчисленных исхаковских бумаг. В те годы без визы «самого главного начальника» многие вопросы просто не решались. В Казани его тоже приняли бы, но не так скоро, как хотелось – по обыкновению – Исхакову, тогда он был мелкой сошкой, одним из сотен директоров казанских предприятий, каким был «Алгоритм». Через помощников Исхаков узнал, что Гумер Исмагилович поедет на Пленум ЦК КПСС, и остановится в главной партийной гостинице «Октябрьская» на Якиманке (сейчас – Президент-Отель). Вот «неправильный» Камиль и решил создать большому начальнику неформальную ситуацию: спозаранку засел в холле гостиницы, и упорно – так, как умел только он – ждал, когда Г. И. Усманов пройдет мимо, а дальше уж как повезет.

Ему повезло. Везет только тому, кто сам везет.

В конце 80-х годов «Алгоритм», а вместе с ним и Камиль, оказались, как бы мы сейчас выразились, в крутом тренде. В стране набирал темп электронный бум. Автоматизированные системы управления, применение ЭВМ в структурах власти, появление эффективных программных продуктов открывало для страны новые, ранее недоступные возможности.

Умные люди это понимали. Первый секретарь Татарского обкома партии Г. И. Усманов тоже это понимал. Он стремился приспособить компьютеры к работе партийных органов. Г. И. Усманов вспомнил «нахального» казанского директора, который «отловил» его в гостинице ЦК КПСС. И велел найти его.
Исхаков немедленно приехал в обком и предложил такое, о чем тогда и думать не смели: провести для работников высшего партийного аппарата крупнейшего региона СССР специальный учебный курс по основам компьютерной грамотности.
Усманов согласился.

Когда в «Алгоритме» появилась целая команда из партработников обкома КПСС, удивлению сотрудников КНУЦ не было предела. Будущих «учеников Исхакова» к ним привез лично первый секретарь обкома партии (и будущий Секретарь ЦК КПСС).

Более того, он же первым сел и за парту:

– Давай, Камиль, начинай!

Г. И. Усманов внимательно слушал объяснения Камиля и, где надо, делал пометки себе в тетрадь.

В Казани существовала традиция, заведенная еще Ф. А. Табеевым. На все объекты, которые сдавались в эксплуатацию под очередной Новый Год, всегда приезжало руководство республики и города. Это как бы не была официальная приемка, объект уже был сдан. Это был элемент благодарности, своеобразного поощрения: «Ты молодец, ты построил, ты справился! И мы приехали поддержать твой успех». Да и «очки втереть» при такой практике было невозможно.

– Камиль, – сзади раздался голос Г. И. Зерцалова, первого секретаря Казанского горкома КПСС. – Зачем ты прячешь бутылки?

По пути на проходную, чтобы встретить комиссию у дверей, Камиль заскочил на комбинат питания, проверить: все ли готово? Ведь именно комбинат питания, который Исхаков построил для сотрудников КНУЦ, был поводом. Комбинат стоял как с иголочки, новенький, еще пахнущий свежей краской, сияющий никелем турникетов и кухонного оборудования. Он ждал гостей. А в углу – на столике – были выставлены напитки и легкая закуска. На всякий случай: на календаре 31 декабря, а вдруг? Горбачевская антиалкогольная кампания была уже объявлена, но еще не успела раскрутить свой репрессивный маховик, когда за рюмку водки, выпитую не там и не с тем, могли отнять партбилет. Да и на местах еще спокойно смотрели на «это дело», в том числе, в Татарстане. Однако осторожный Исхаков решил прикрыть столик большой салфеткой. За этим его и застали.
Настроение у всех членов комиссии было хорошее – объект понравился. Поговорили с людьми, порасспрашивали, как им комбинат?
К. Ш. Исхакову пожелали успехов, пожали руку. А «столик» не понадобился. На комбинате не учли, что «дело» было утром.

Я думаю, что любовь Исхакова ко всякого рода строительствам – всегда захватывающая его целиком – возникла как раз во время работы в КНУЦ СНПО «Алгоритм». В райкоме комсомола он только участвовал. Было ли это строительство нового здания райкома партии, где комсомолу отводилось правое крыло первого этажа. Или он формировал комсомольско-молодежные отряды на другие районные стройки. Или даже на самый что ни на есть Всесоюзный БАМ! Теперь он полностью отвечал за строительство, которое начинал и вел. Хочешь – строй, не справишься – «получишь»!

Всем известно, что директору не обязательно самому ковыряться в грязи. Как многие другие начальники, он мог бы руководить из кабинета. Но и здесь дотошный характер Исхакова взял верх. Камиль сам хватал лопату. И как когда-то в Савиновке – в семейном колодце – рыл землю своими руками. Участвовал во всех субботниках. «Старожилы «Алгоритма» честно признаются, что от нового директора «натерпелись» немало. Сам он начинал рабочий день с того, что, войдя в свой директорский кабинет, тут же облачался в рабочую спецовку, строительную каску и шел на стройку будущего здания (единого комплекса КНУЦ «Алгоритм» – прим. Е. Березин), и других заставил на время переквалифицироваться в строителей. Домой уходили иногда в десять вечера, субботников столько провели – со счету сбились. Как в те годы приходилось выбивать и доставать стройматериалы, всем памятно, и неизвестно, сколько бы длилась строительная эпопея, если бы не настойчивость и целеустремленность Исхакова»  .

Из характеристики Советского райкома партии г. Казани: «Работая руководителем предприятия, проявил хорошие организаторские способности, много сил и энергии отдает развитию материально-технической базы, строительству и досрочному вводу новых производственных мощностей, что позволило увеличить объемы учебной деятельности и научных разработок в 2 раза». Разве мог такой руководитель не завоевать авторитет у сотрудников?

Мне остается только добавить, что в 1986 году за свою работу в КНУЦ СНПО «Алгоритм» К. Ш. Исхаков получил Премию Совета Министров СССР. Бывший вожак Советской районной комсомолии все-таки «догнал» своих бывших комсоргов.

Все закончилось неожиданно.

Глубокой ночью у нас в Москве зазвонил телефон.

– Ты соображаешь, который час?

– Половина третьего, – это был Исхаков, он звонил из кабинета в своем «Алгоритме». – Надо посоветоваться.

– Что случилось?

– Вечером звонил Зерцалов, он предложил мне первого секретаря райкома партии. Что делать?

Как и для Камиля, для меня это была новость. Но я искренне пытался убедить моего друга, что в нашей стране от таких предложений не отказываются; о разгоне в 1991 году КПСС, в которой мы все состояли, еще никто не подозревал.
Я приводил ему доводы, что нельзя в один КНУЦ зарывать целую жизнь. Я долго говорил о чем-то еще. Камиль меня не слышал:

– Не могу я бросить «Алгоритм», – твердил он. – Я люблю эту работу, мне люди поверили. Понимаешь?

Я принимался по второму кругу объяснять «преимущества» партработы, пытаясь дать ему все новые и новые аргументы. Он молчал.

– Чего ты молчишь?

И вдруг я понял: Камиль – плачет. Молча, как могут плакать только сильные люди, когда принимают тяжелое для себя решение.

– Ладно, – сказал он, наконец. – Я услышал, спасибо.

Вскоре, почти сразу после тридцать девятого дня рождения на XI пленуме Советского райкома КПСС г. Казани К. Ш. Исхаков был избран руководителем районной парторганизации. Это была первая «торпеда», по-настоящему влетевшая «в борт» моего друга, который всю жизнь хотел быть физиком. Комсомол не считается, это была интересная жизнь, но все-таки больше похожая на учебу. Через год вторая «торпеда» – опять с подачи Г. И. Зерцалова – довершила дело. Камиль Шамильевич Исхаков был избран председателем исполкома Казанского городского Совета депутатов трудящихся.

Мне не доводилось видеть, чтобы Камиль хотя бы еще раз был в таком же состоянии, как во время памятного нам обоим телефонного разговора. Это не его черта характера. С другой стороны, я бы не стал утверждать, что в нем что-то окаменело после принятия решения о переходе на партработу, и потом – на муниципальную работу и федеральную государственную службу. Он оставался все тем же Камилем, которого я знал. Только иногда, когда вспоминал свою физику или «Алгоритм», чувствовалось, как усилием воли он загоняет эту тему глубоко внутрь.

С того момента, как окончательно расстался с мыслью посвятить свою жизнь тому, что нравилось, он просто включил два своих главных качества: ответственность и преданность делу, к которому его призвали, и которому он добросовестно служил. Неважно, была ли это администрация Казани, Администрация Президента Российской Федерации и Дальневосточный федеральный округ, Орг-низация Исламская Конференция или что-либо другое.

Выбор состоялся.