46. Авес Сальватори

   Я опять смотрю на эти часы. И не могу отвести взгляд.
   Часы стоят посреди древних руин, в пещере, освещённой чем-то вроде северного сияния под недосягаемо высоким потолком. По широкому циферблату, испещрённому странными символами, значение которых я понимаю, но при всём желании не смогу перевести, медленно движется кованая стрелка. Тихо пощёлкивая скрытыми в недрах механизма шестерёнками, она отсчитывает не минуты, не часы и не дни, а целые эпохи. И она приближается к Концу.
   Обычно я просыпался до того, как всё будет кончено, но сейчас этого не произошло. Я услышал бой часов. Громоподобный, неописуемый звук вмиг заполонил казавшуюся беспредельной пещеру и стал просачиваться за её пределы, как вода, через узкие щели в земной коре. Этот поток затянул меня, потащил по запутанным коридорам и наконец вынес в другую подземную полость. Она напоминала фантастическую библиотеку: в чёрное небо, украшенное редкими и тусклыми каменными звёздами, поднимались невозможно высокие стеллажи, полные пыльных книг, собранных со всех уголков Земли, книг древних и новых, на живых и мёртвых языках. Тишину библиотечного зала бесцеремонно пронзил ворвавшийся вместе со мной грохот...

   Он разбудил Её. Пять пар зловещих глаз зажглись во мраке, пять гигантских, увенчанных тяжёлыми рогами голов поднялись на переплетённых змеиных шеях и вонзили свои клювы и клыки в непроглядную черноту пещерного свода. Сверху посыпались обломки камня, огромные, как скалы, круша стеллажи, сминая своей тяжестью бесценные книги, но Она не оглядывалась на них. Она с остервенением вгрызалась в земную твердь пятью зубастыми пастями, обдавая её ядом и молниями, жаром и холодом, прокладывая себе путь на поверхность.
   Затем я увидел город. Где-то в Руссии, возможно, один из великих северных городов, но какой именно - сказать не могу. Всё шло своим чередом: по улицам плотным строем шуршали автомобили, пешеходы торопились по своим делам, утреннее солнце яркими рыжими отсветами рисовалось в окнах высотных домов... Земля задрожала. Прохожие остановились в недоумении, а затем побежали. Но куда? Где можно укрыться, если вокруг - каменные джунгли? Люди в панике выскакивали из зданий. Гул нарастал. По асфальту поползли трещины, ширясь с каждой секундой, загремели взрывы, начали рушиться дома. Город скрыли клубы серой бетонной пыли. Сквозь рокот я слышал крики тысяч. Небоскрёбы падали. Звенели стёкла, рвались тросы, гнулись с оглушительным скрежетом стальные каркасы. Небоскрёбы - эти символы процветания, построенные на века! Даже они не могли устоять под натиском Разрушителя Мира.
   Над ними кружили рогатые, пытаясь спасти повыбегавших на проседающие крыши людей. Выхватывали одного, иногда двух, и улетали. Некоторым это не удавалось: люди, озверевшие от страха, накидывались на них всей толпой, хватали за ноги и даже за хвосты - и камнем падали вместе с ними. Один, не рассчитав своих сил, выхватил трёх и стал падать. Он боролся. Я не сразу поверил своим глазам, когда увидел рассекающие воздух белёсые всполохи от его невидимых крыльев. Надолго его не хватило. Исчерпав последние остатки энергии, горе-спасатель провалился в серое облако, а когда вылетел - нёс только одного...

   В апогее этой страшной катастрофы Она вырвалась из-под земли в вихре огня, дыма и ледяного тумана. Те немногие дома, что остались стоять после землетрясения, казались миниатюрными картонными макетами рядом с Ней, застывшей без движения. Когда дым рассеялся, дневной свет впервые коснулся блестящей чёрной чешуи и окрасил её разом во все существующие цвета. Я увидел, что все пять Её чудовищных лиц были обращены к небу. Её глаза звенели - в них отражалось Солнце, то самое небесное чудо, которое каждый Разрушитель так мечтает увидеть. Слёзы счастья стекали вниз десятью маленькими водопадами.
   Но затем Она опустила взгляд и увидела город, что всего несколько минут назад сиял великолепием мраморных статуй, гранитных фонтанов, дворцов, храмов и устремлённых ввысь стеклянных башен, а теперь - лежал в тлеющих руинах. Увидела тела крошечных людей, раздавленных бетонными обломками, пронзённых арматурой, смятых и разорванных на части. Увидела оставшихся в живых, беспомощно упавших перед Ней на колени и молящих о пощаде... Тиамат расправила крылья. Она закричала, и пять Её голосов сливались в невыносимый, полный отчаяния рёв:
      - Неужели я умею лишь разрушать?..

   Я открыл глаза. На часах было почти ровно шесть утра.
   Снова заснуть после такого определённо не получилось бы. Мне нужно было успокоиться. Встав с кровати, я подошёл к окну и раздвинул шторы. Солнце уже вовсю светило, но ещё не полностью выползло из-за горизонта, и людей на улице было мало. Я размеренно оглядывал знакомый пейзаж. Моё внимание привлекло маленькое чёрное пятно на самом углу дома напротив, возле таблички с названием улицы. Вчера, кажется, его там не было. Я присмотрелся внимательнее, и в тот же момент содрогнулся от злости. Очередная "птица". "Черт," - подумал я. - "Они уже и до сюда добрались...". Я очень хорошо знал, кто оставляет на стенах такие знаки.
   В последнее время мне стал слишком часто сниться этот ужасный сон. Нет, я отнюдь не сновидец и не предсказатель, я лишь журналист, взявшийся писать одну масштабную статью. Статья была о секте, которая в очередной раз объявилась в нашем городке. Она действовала удивительно скрытно, у неё даже не было названия, но это не мешало её деятелям захватывать людские умы, души... и кошельки. Она не действовала постоянно. Грубо нарисованные "птицы" начинали массово появляться на стенах примерно раз в четыре года. И каждый раз после этого всплеска множество людей, отряхиваясь от религиозного дурмана, обнаруживали себя в весьма непростом положении, как общественном, так и финансовом. А некоторые люди, вступившие в секту, и вовсе бесследно пропадали.

   Но самое странное начиналось, когда бывшие сектанты обращались в полицию. Всякий раз, когда они приводили полицейских к тайным логовам, которые сами не так давно исправно посещали, там не оказывалось никого и ничего. Словно кто-то заранее предупреждал лидеров культа о возможности обнаружения. Каждый раз. Только множество рисунков на стенах служило доказательством того, что ранее здесь проводились ритуалы. Я сам видел эти рисунки. Много рисунков. Несложные, чем-то похожие на наскальную живопись, они сплошным орнаментом покрывали стены и потолки сырых подвалов, заброшенных сараев, чердаков недостроенных многоэтажек.
   Сюжет у рисунков всегда был один - Апокалипсис. Не было сомнения, что сектанты каждые четыре года ожидали Конца Света. Они раз за разом изображали города, охваченные огнём, закованные в лёд, уходящие под землю и падающие в небо. Среди городов бушевали Разрушители Мира. Их всегда было около двадцати пяти, иногда больше, иногда меньше. Ужасные чудовища из мифов и верований всего земного шара сражались друг с другом, уничтожая всё, что попадётся на пути. Левиафан старался утопить Бехемота, выплёскивая океан из берегов. Гаруда тащила Гиртаблулу за ядовитый хвост, пытаясь взлететь выше, чтобы сбросить его прямо в стальную пасть Лейлапа. Волосатый исполин, имени которого я не знаю, избивал дубинкой укрывшегося в панцире Заратана, Кали, раскрашенная кровью Тифона, пронзала копьём среднюю голову Ажи-Дахаки, Вакийя кружила над ними, готовясь низвергнуть сокрушительную молнию. А Тиамат, разнимая сцепившихся Гарма и Йормунганда, взывала к миру, но никто не слушал её.

   Кроме них на рисунках было много людей. Крошечных, очень схематичных человеческих фигурок. Они занимали почти всё свободное пространство - беспорядочно метались во всём этом хаосе, попадая под ноги чудовищам, падали с рушащихся зданий, шли на морское дно, горели и замерзали. Ещё была потусторонняя фигура, которую изображали поодаль от основного действа. Нечто очень длинное, с множеством похожих на человеческие руки конечностей, множеством равнодушных глаз и зажжённой ремной на голове. Оно присутствовало только примерно на трети всех рисунков, так что не думаю, что эта фигура у сектантов считалась важной.
   Снизу эти картины всегда ограничивало гигантское змеевидное тело Таегана, перекусывающего колонны, на которых, согласно легенде, стоит наш мир, а сверху... Сверху над рушащимся миром летели те самые "птицы". Точнее существа, изображённые как долговязые великаны с птичьими хвостами и крыльями вместо рук. Головы у них были очень необычной формы, отдалённо похожие на головы веретов с гребешками, только более гладкие. Сперва мне они даже напоминали портовые краны: длинные клювы спереди и чуть более короткие заострённые отростки сзади. Каждая "птица" несла по нескольку человек, уцепившихся за её ноги. На одном из рисунков я видел несколько этих существ пикирующими к земле и подбирающими людей.
   Мне определённо не следовало бы так много думать об этом. Я устал от ночных кошмаров. Но на самом деле я не мог не думать. Мой друг угодил в эту секту.

   Поначалу я не замечал за Убуром ничего необычного. Быть может, он лишь стал ходить немного более угрюмым, чем всегда, но мало ли что могло случится? Он не любил жаловаться на жизнь, держал всё в себе - воспитание такое, что поделать. Вежливо отнекивался от моих расспросов. Это, как я вскоре понял, было первым симптомом болезни. Потом он стал реже показываться на улице днём. В какой-то момент безо всякой на то причины уволился с работы. Об этом я узнал от третьего лица, прошло ещё совсем немного времени - и Убур порвал связь со мной. Не отвечал на звонки, делал вид, что не замечает меня, и поспешно уходил с глаз долой. А ведь мы дружили ещё со студенческих лет...
   Я не понимал причины столь резких перемен. Не знал, что могло на него так повлиять. Стал следить за ним. Он выходил из дома с полными сумками обычных домашних вещей и направлялся на ярмарки и блошиные рынки. Потихоньку распродавал всё имущество. Однажды вынес на продажу своё кресло. Я был обеспокоен не на шутку, думал, что он, возможно, болен чем-то неизлечимым, что он обречён. Всё прояснилось, когда я случайно оказался достаточно близко к Убуру, чтобы услышать, что тот бормочет. Он просто сидел на коврике в окружении разложенного товара, ждал покупателей и цитировал себе под нос один из стандартных мифов о Конце:
      -...разбуженный звоном льда и рёвом пламени, последним из всех выйдет к свету Таеган, король всех змеев с тысячью ног, отец Превосходства, Террора и Безумия, тот, на чьей голове шесть горящих глаз и три страшных пасти. Выйдет он и не найдёт себе достойного противника ни на суше, ни на море, ни на небесах, и тогда освободит с досады свою вечную ярость на всё что осталось вокруг него. В непостижимых глубинах перегрызёт он корни тверди земной, и весь мир развалится на части, упадёт вниз, в бездонное море, в котором плескаются древние боги, и утонет в нём, и лишь через тысячу лет и четыре года всплывёт вновь, обглоданный до костей, пустой и первичный...

   Сказать, что я был зол - ничего не сказать. Я видел его глаза и был абсолютно уверен, что они блестели по-другому. Неестественно, нездорово, как у безумного человека. Мне хотелось трубить во все трубы, обзванивать его родителей, братьев, сестёр и ещё каких-нибудь неизвестных родственников, чтобы они приехали и привели его наконец в чувства своими методами, но у меня не было связи ни с кем из них. Я пообщался с парой психологов, те ответили мне практически одинаковыми заученными фразочками о том, что "вопросы веры вне их компетенции и свобода вероисповедания является одним из ключевых условий мира и спокойствия в нашем государстве". На самом деле, как вы понимаете, свободой здесь и не пахло.
   Я продолжал шпионить за Убуром и начал выплёскивать злость на бумагу. Потом решил, что если уж Судьба подбросила мне такое непростое обстоятельство, я обязан стать первым, кто осмелится собрать и оформить материалы по этой животрепещущей теме. Знаний о секте у меня к тому времени накопилось немало. Я тщательно описывал симптомы, ритуальные рисунки, тени, встречаемые иногда на улицах в тёмное время суток, метки, оставляемые ими на стенах, цитировал обрывки используемых сектантами мифологических текстов. Но этот своеобразный отчёт нельзя было бы назвать полным без более... потайных, скажем так, сведений.

   Таким образом в течение дня я занимался всякой прочей работой вроде рядовых газетных статей или перевода на заказ, а ночью выходил за необходимыми наблюдениями, обычно по средам и четвергам, а иногда и выходные пускал на это дело. Где-то с месяц я безуспешно пытался выяснить расположение нынешних убежищ секты. Проще всего, конечно же, было следить за Убуром. Я знал, где он живёт, и к тому времени уже неплохо разведал его маршруты. В немногие из ночей он надевал дурацкий серо-синий балахон и уходил шарахаться по ночным дворам и переулкам. Один раз я даже застал его за рисованием "птицы" на стене - и не простой, а с надписью, выполненной неизвестными глифами, которую мне так и не удалось расшифровать.
   Но с этим была одна значительная проблема. Мой омороченный друг вёл себя как аликанто. Хоть я и постарался в кратчайшие сроки освоить "искусство серой мыши", он всё равно рано или поздно замечал меня и, подобно этой пожирающей золото птице из легенд дебрянских шахтёров, не подавая виду продолжал идти, но уже совсем не туда, куда я стремился попасть. Однажды он завёл меня в какой-то козий дворик, где я напоролся на стаю злющих бездомных собак. Еле ноги унёс, спасибо, друже, спасибо... А Убур тогда просто испарился.
   Я возвращался на то место днём и с электрошокером на всякий случай - там не было ни одного закутка, ни одной ниши или проёма, в котором можно было бы так быстро исчезнуть из виду, и все двери были запреты. Об этом я тоже много думал. Не мог же он вдруг мерцать научиться, или ходить сквозь стены? Никогда не верил, что живой человек из плоти и крови может проделывать такие трюки, во всяком случае без вреда для здоровья. С того дня полицейские перестали казаться мне совсем уж ленивыми болванами. Оснащены они несравненно лучше, да и действуют не в одиночку... Но они тоже люди, и подобные внезапные исчезновения, должно быть, озадачивали их не меньше, чем меня.

   Последняя моя вылазка состоялась вечером того же дня, утром которого я снова проснулся от этого кошмара. И она, вопреки всем моим ожиданиям, оказалась удачной. Погода испортилась. Уличный холод пробирал до костей. Слабый осенний дождь оставлял под деревьями светлые пятна сухого асфальта. Я дождался, когда друг выйдет из дома, и последовал за ним, прячась за заборами, кустами, рекламными плакатами... Мне не нравилось быть соглядатаем. Слишком сильно бьётся сердце, когда боишься, что можешь выдать себя, боишься собственной тени. Но я чувствовал свою обязанность, и не бросал начатое. Мы шли друг за другом несколько кварталов, по разбитой тротуарной плитке, под жестяными козырьками подъездов и закрытых на ночь киосков.
   От напряжения у меня кипело за ушами. Убур медленно но верно ускорял шаг. Мы приближались к чему-то. Практически сорвавшись на бег, он нырнул в грязную арку, ведущую в незнакомый двор. Я немного выждал, прежде чем последовать, а затем вошёл. В ней не было никого. На меня дохнуло потревоженной ветром вязкой вонью мочи, плесени и гнилого тряпья, и я поторопился поскорее проскочить это мерзкое место. Двор был абсолютно пуст. В сырой грязи не было ничьих следов. Я остался в полной растерянности стоять под ленивым холодным дождём.
   Но так просто я бы ни за что не сдался. Я дважды обошёл весь этот дворик, каждый его угол. Наконец заметил, что замок на одном из подвальных люков защёлкнут только через одну петлю и висит просто для вида. От арки до него возможно было дойти по бетонной отмостке, не наступая в грязь. Я открыл люк. Сквозняк, вырвавшийся из-под земли, донёс разреженные клочки дыма от благовоний и приглушённые голоса. Я спустился.

   Честно признаюсь, до сих пор не имею понятия, для каких целей ранее служило это подвальное помещение. Сеть шлакоблочных коридоров, освещённых одинокими горячими лампочками, с проёмами, похожими на межкомнатные окна. Удушливый ароматный дым селился над полом практически как туман. И снова рисунки. Ужасные чудовища, беззащитные люди. Они были везде, повсюду, на каждом сантиметре пригодной для нанесения краски поверхности... Мне стало не по себе. Я медленно, тихо шёл по коридору вглубь подвала, ближе к источнику звука. Достал из кармана диктофон и включил. Вскоре стало возможно различить слова:
      -...как низший волк, поджав хвост, ползает на брюхе перед верховным, так все, кто есть на Земле живой, умерший или исконно мёртвый, падут ниц перед Ней, видящей сквозь книги, одной, что желает спасти этот мир, а не разрушить его...
   Я подтянул мембрану до упора, но датчик всё равно едва дёргался. Нужно было подобраться ещё ближе. Я шёл, задыхаясь от сладкого запаха. Глаза уже слезились. В проёмах начали мелькать силуэты людей. Я высматривал Убура, но все серо-синие балахоны с капюшонами, скрывающими лица, были абсолютно одинаковыми. В довольно просторном и хорошо освещённом "зале" их было больше сотни, точно не посчитать, собравшихся полукругом вокруг самодельной сцены, застеленной старыми пёстрыми коврами. На сцене за партой, также застеленной, стоял человек в маске, пернатом венце и роскошном, расшитом серебром голубом одеянии. Он читал звучащий текст.
   Дым шёл из-за сцены. Я с трудом сдерживал кашель. Не знал, что они жгут, возможно, это было что-то дурманящее. Мне казалось, что в этом отвратительном душном мареве на периферии зрения начали возникать какие-то смутные образы. Этот человек - жрец, или как его ещё можно назвать - закончил читать миф и заговорил на первичном. Не то заклинание, не то молитва, разобрать, о чём она, не получалось - он коверкал слова и часто срывался на английский, французский или италийский, вставляя бессвязные обрывки фраз. Складывалось ощущение, что никто из присутствующих просто не понимал эту абракадабру, а потому она казалась им наполненной смыслом.

   Этот "жрец" продолжал свою странную речь достаточно долго, и каждый раз, когда он говорил "Аве Сальватори", все собравшиеся хором повторяли эти слова и поднимали вверх руки, будто тянулись к чему-то высоко в небе. Так повторилось несколько раз, пока я подкрадывался ближе к толпе, прячась за обшарпанными стенами. "Аве Сальватори"... Нет. Оказалось, я сперва неправильно расслышал. В рыке, свисте и шипении множества голосов потерялась одна буква, меняющая весь смысл. "Авес Сальватори". На староиталийском - "Птицы-Спасители". Вот оно что.
   Из одного из боковых коридоров вышли двое мужчин. Они несли серебряный поднос, на котором сидел верет, крепко связанный блестящими серебряными лентами. Чем дольше я смотрел на него, тем шире открывались мои глаза, потому что это был не простой верет, а мангровый дуас. Редчайшее животное, которое не увидеть ни в одном зоологическом саду мира, каким-то образом попало в руки культистов... Поднос поставили на парту. Не прекращая речь, человек в маске погладил напуганное существо по вельветовой голубой спине. Из его рукава незаметно выскользнул кинжал, мгновенно оказавшийся у кисти крыла верета. Он вскрикнул и задёргался. По голубом покрывалу поползла вниз тёмная полоска. Жрец поднял руки и закричал:
      - Придите! И заберите нас из этого обречённого мира!
   Прошла минута, две, три. Ничего не происходило. В толпе медленно поднимались и разгорались возмущённые голоса. Люди вопрошали - "в чём дело?", "где они?"... Человек в пернатом венце стоял неподвижно и молча, но его глаза отражали нарастающий внутри страх. Прошло десять минут. Кровь верета уже давно перестала течь из раны. Я отчётливо услышал выкрик "да он шарлатан!". Голоса подхватили это слово и стали кричать ещё громче. Стоявший на сцене вдруг дрогнул, сдёрнулся с места и одним отчаянным движением перерубил дуасу тонкую нежную шею...

   В тот же миг непонятно откуда раздался грохот, похожий на взрыв фейерверка, за которым мелкими петардами посыпался сухой искрящийся треск. Он был настолько громким, что у меня совершенно отбило слух. Мембрану диктофона вынесло подчистую, самостоятельно обратно не натянуть. Я тихонько чертыхнулся и в десятый раз подумал, что нужно было брать камеру. Выглянул из-за стены, увидел, что вся толпа упала на колени, и взгляды их обращены на... четыре фигуры, возникшие прямо на подмостках. Фигуры были пугающе похожи на нарисованных "птиц": человекоподобные, высотой метра три, с очень тонкими талиями и конечностями, с длинными перьями, которые струились как шёлковые ленты безо всякого ветра.
   Вместо голов у них были всё те же странные изогнутые фигуры, парами белых сияющих штрихов на них обозначились глаза. Сложнее всего, наверное, будет описать их цвет. Они были полупрозрачными и как будто светло-голубыми, но со множеством крошечных горящих звёзд, плавающих внутри. Очень красивые, величественные духи. Один из четырёх, почти касаясь головой потолка, мягко проскользил к парте и склонился над жертвой. Жрец попятился, наступил на подол собственного платья и упал со сцены, вскочил, бросился было прочь, распихивая толпу, но что-то остановило его и не дало убежать. Он бешено барахтался, не в силах сдвинуться с места, а в следующую секунду его голова отделилась от тела и укатилась куда-то в густых клубах дыма. Крови не было...

   Начался полный хаос. Люди и нелюди в панике бежали, ползли, летели по узким коридорам, падая с ног и наступая друг на друга. Я нацепил капюшон и, смешавшись с толпой, с трудом протискивался к выходу в этой давке. Лампочки качались, с потолка сыпалась пыль и остатки штукатурки. Позади один за другим прогремели четыре "взрыва". Я искал Убура. Заглянул в лицо, наверное, каждому из выбежавших из подвала, стоящих под дождём, напуганных, растерянных, не понимающих, что сейчас произошло, потирающих намятые бока, поджимающих оттоптанные ноги, привыкших к дыму и теперь с трудом вдыхающих свежий ночной воздух - его не было. Он оказался одним из тех, кого Авес Сальватори забрали с собой. Он исчез.