Желтый идол Часть вторая Гл. 3

                Глава 3


За время побега друзья основательно обросли густыми бородами и длинными волосами. Утром в сарай зашел цирюльник с тазиком и кувшином. Знаками показал, что сейчас будет брить и стричь пленников. Наголо обрив их головы и лица, повел в баню. После бани выдали старенькие рубахи, штаны и башмаки. Кузнец каждому приклепал к ноге металлический обруч с кольцом. Пленников цепью приковывали на ночь к стене.

— Вот и все, Семка, превратили нас в скотинушку, — с тоской сказал Василий, — теперь не убежишь…

— Поживем — увидим, — помолчав, ответил Семен.

Потянулись долгие дни неволи. С утра поднимали в шесть часов. Работали до восьми: кормили многочисленную скотину бюргера. В восемь давали скудный завтрак, и посылали на сортировку овощей, которые привозили с полей такие же пленники.

Обед состоял обычно из вареной круглой картошки, каши, или супа из овощей. Вечером снова скудный ужин.

Поселили беглецов в небольшой флигель. Вечером заводили туда на ночевку. Красномордый, здоровенный немец, приковывал казаков цепью за обруч к ноге, молча удалялся. За все время плена они не слышали от него ни слова. На вопросы, которые ему задавали, немец не реагировал, лишь свирепо хлестал себя по голенищу сапога небольшой плеткой, со свинцовым шариком на конце бечевки. Однажды пленникам пришлось познакомиться с этой плеткой вплотную.

В один из дней во флигель зашел толстый человек, небольшого роста, хорошо одетый. Стал что-то говорить по-немецки пленникам. Семен и Василий стояли, не понимая смысла сказанного. Толстяк ушел, а красномордый надзиратель стал что-то говорить. Речь немца становилась все больше эмоциональной, пока не перешла в злобное рычание. Неожиданно он размахнулся и со всей силы ударил плетью Василия. Удар был такой силы, что он упал на колени, зажав рассеченное плечо. Семену досталось поменьше — успел повернуться боком. Но боль была нешуточной. Рыча, немец ушел.

Немного погодя во флигель зашла молодая девушка, лет двадцати, одетая чистенько, в чепчике, закрывающем белокурые волосы. Семен невольно загляделся на синие, словно в поле васильки, глаза красавицы. Черты лица были просто идеальные: алые губки сложены в форме сердечка, на подбородке ямочка. Персиковые щечки словно светились изнутри нежным светом. Росточка среднего, хрупкая, но вполне сформировавшаяся юная девушка тронула сердце Семена.

— Стра-свуй-те! — по слогам произнесло юное создание. — Я фаш ушитель немеский язык, — немилосердно ломая русские слова, произнесла она. — Фот слофа, фам ушить, — и подала каждому листочки бумаги с перечнем слов написанных русскими буквами, но с немецким произношением. Здесь же был перевод. — Ушить надо фсё! — твердо сказало юное создание, рубанув воздух ребром ладони, — иначе пороть плетка!

— Выучим, выучим — заверили ее казаки.

Присев на свои топчаны, они углубились в изучение немецких слов.

— Брот — по-ихнему, а по-нашему хлеб, — проговорил Семен. — Брот, только не в рот, скаламбурил он, рассмеявшись.

— Смотри, Сём, а картошка-то по-ихнему называется почти как у нас: «ди кар-то-фел» — по слогам произнес Василий. — Давай будем учить, а то и впрямь выпорют.

На работу в этот день не водили. Пленники сидели во флигеле и зубрили слова на немецком. На листочках было написано более двадцати слов, необходимых для общения.

— Всё, не могу больше! Голова раскалывается! — отбросив листок, воскликнул Василий.

— Учи, Вась, учи, иначе выпорют! – убеждал друга Семен.

Но тот отвернулся к стене и не разговаривал.

Вечером во флигель вошел мордастый немец с девушкой. Девушка взяла листок и начала по очереди спрашивать пленников о значении того, или иного слова. Казаки путались, сбивались. Семен отвечал куда ни шло, а Василия, как заколодило — совсем замолчал. Лицо немца налилось синевой, а глаза кровью. Взяв цепь в руку, он схватил казака за шиворот и поволок на улицу. Василий в бешенстве вырвался, ударив немца в скулу. Мордан только крякнул, нехорошо сузив веки, и со свистом ударил его плетью по голове. Василий упал без чувств. Немец схватил его за руку и волоком вытащил из флигеля. Семену цепь на ноге не давала возможности подойти к окну, чтобы посмотреть на улицу, что там происходит. А с улицы доносились мерные удары, словно хозяйка палкой выколачивала пыль из перины. Так же за руку немец затащил бесчувственного Василия во флигель. Взяв ведро с водой, окатил его с головы до пояса. Жалобно застонав, пленник пришел в себя.

— Кomm her, — ткнув пальцем в Семена, произнес палач.

Немец отстегнул цепь от стены, намотал на руку, и показал на дверь: «los!»

Он вывел Семена на улицу, и неожиданно резко рванул цепь. Пленник упал. Послышался знакомый свист плети и град ударов. Казак насчитал их десять. Но таких, что едва хватило сил заползти во флигель. Немец приковал пленников к скобам, вбитым в разных стенах, и довольно насвистывая какой-то мотивчик, удалился.

Семен попытался подползти к Василию, но длина цепи не позволила этого сделать. Василий лежал, слабо постанывая. Вся его спина была в запекшейся крови, проступившей через грубую ткань невольничьей робы.

Прошла тревожная ночь. Утром во флигель вошли трое: палач-надсмотрщик, толстый бюргер и девушка. Бюргер брезгливо посмотрел на лежавшего на полу Василия, толкнул его ногой, и что-то начал говорить надсмотрщику. Тон разговора становился все выше. Лицо толстяка побагровело, лающие слова вылетали вместе с брызгами слюны. Напоследок ткнув палача в грудь пальцем, погрозил ему.

Немцы ушли, девушка осталась с казаками. Она принесла таз с водой, чистые тряпки, и намочила водой спины пленников, чтобы отмокла присохшая кровь. А после осторожно сняла с них рубахи.

Семену досталось меньше — кожа лопнула в четырех местах. Спина же Василия представляла жуткое зрелище: багровые полосы разорванной кожи заканчивались громадными синяками от ударов свинцового шарика плети. Девушка принесла пленникам чистые рубахи, смазав раны какой-то душистой мазью.

— Нато быль ушить слофа немеский! — сказала девушка. — Я фам говориль.

— Не можем мы выучить за раз столько слов! — в отчаянии воскликнул Семен, — давайте учить понемногу, хотя бы по половине списка.

Немочка, склонив по-птичьи белокурую головку на бок, пыталась вникнуть в суть сказанного.

— А-а-а-а, es ist klar, — улыбнувшись ответило юное создание, поняв, о чем шла речь.

Она взяла листочек со словами, сложила вдвое, и разорвала пополам. Отдала половинки Семену.

— Фыушить завтра! — вновь рубанула воздух рукой. И, ткнув пальчиком в одну из половинок, сказала: «Иначе пороть!». Изобразив удары плетью.

— Понятно, что выпорете, если не выучим, — пробормотал Семен.

Прошла еще одна тревожная ночь. У Василия началась горячка. Он непрестанно бредил и стонал. Какой тут сон! Но помочь другу Степан не мог: цепь не давала приблизиться, чтобы подать воды.

Толстомордый издеватель больше не приходил. На следующий день пришла девушка, привела человека, одетого, как врач. Он осмотрел пленников, что-то написал на листочке, и подал немочке.

— Снимите с нас цепи, никуда мы не убежим! — убедительно попросил Семен, показав на узы.

Немочка кивнула, поняв, о чем просит узник. В обед пришел «мордан», отстегнул цепи от ног казаков, и, вновь рыча, как дикий зверь, удалился. После пришла девушка, принесла обед, состоящий из наваристого супа, каши с мясом и большого каравая хлеба. Впервые за долгие дни плена Семен поел нормально. Вдвоем подняли на подушку из соломы обессилевшего Василия, с ложки покормили бульоном. Немочка высыпала в ложку какой-то порошок, развела водой, и дала пленнику.

— Temperatur, Fieber, — пояснила она, показав подмышку, словно ставит градусник.

 — А-а-а-а, понял, от температуры лекарство, — сказал Семен. — Спасибо тебе, красавица!

Он осторожно взял ее руку и погладил. Девица зарделась, но руку не выдернула, осторожно вытянув пальчики из ладоней казака.

— Как зовут-то тебя, — спросил Семен. — Меня зовут Иваном, – вновь назвавшись чужим именем, сказал он.

— Марта, — ответила девица, смешно сделав книксен. — Я дощь Иоганна Шмерца, хозяин поместья.

— Это тот толстяк, что приходил сюда и ругал толстомордого — твой отец? — изумленно спросил казак.

— Ja, ja, — утвердительно кивнула немочка.

Прошло еще несколько дней. На работы пленников больше не гоняли, кормили довольно сносно. Семен сутками не отходил от Василия, который часто проваливался в пучину бреда. Менял на его голове мокрую тряпку, протирал тело, стараясь сбить температуру. Дела на поправку шли медленно. Несколько раз приходил «мордан», грубо переворачивал Василия, осмотрев раны, так же рыча по-звериному, уходил.

Однажды ночью Семен проснулся от странных звуков — словно во флигеле скулил и повизгивал щенок собаки. Звук был слышен до того явственно, что Семен встал с топчана, и ощупью стал приближаться к источнику звука. А он слышался со стороны, где спал Василий.

— Ы-ы-ы-и-и-и, — слышался скулеж. Затихал, и снова: ы-ы-ы-и-и-и…

Семен подполз на четвереньках к лежанке друга, поняв, откуда идут звуки.

— Вась, ну ты чо, Вась… Кончай ныть, как пацаненок, ты же выздоравливаешь. Все будет хорошо! — успокаивал Василия Семен. — Может быть война кончится, вернемся домой.

— Меня, потомственного казака, выпороли, как вора! — Ы-ы-ы-и-и-и, — не унимался друг. — Выздоровею, убью скотину!

— Убьем, Вась, обязательно убьем, и сбежим отсюда! — заверил друга Семен.

Марта приходила, приносила обед и лекарство, занималась с Семеном немецким языком. Немочка оказалась хорошим терпеливым учителем.

Через пару недель казак знал почти все слова, что были написаны на листке, и даже больше. Девица все больше нравилась ему своей непринужденностью, чистотой и каким-то благородством. Как-то раз, истомленный тоской по женщине, он попытался обнять Марту. Но она неожиданно разрыдалась у него на груди. Такого в любовной практике у Семена никогда не было.

В растерянности, он гладил вьющиеся волосы девушки, шепча успокаивающие слова. Проплакавшись, девушка благодарно улыбнулась, погладив руку Семена, и выпорхнула из флигеля.

Казак лег на топчан, успокаивая разбушевавшееся сердце. «Что это? Неужели втрескался? А как же Дарья?..» — заметались мысли.

До середины ночи он не мог уснуть, с тоской вспоминая далекую Родину, село, родителей, и свою несостоявшуюся невесту. Мысленно сравнивал обеих девушек — кто из них краше и лучше.

Так ничего и не решив, провалился в беспокойный сон. Тревожила неизвестность: что происходит в мире и на Родине?

Семен несколько раз пытался расспросить об этом Марту, но та делала вид, что не понимает сути вопроса, уклонялась от ответа. Василий поправился, окреп на сравнительно сытых харчах. Теперь обеих направляли на работу в бетонные хранилища на переборку овощей. Здесь вволю наедались морковки, свеклы, соленых огурцов, квашеной капусты и арбузов. Встретили католическое Рождество, отметили свой, Новый год.

За все время плена они довольно сносно научились изъясняться по-немецки. Стали понимать устную и письменную речь. И все благодаря Марте. Отношение между молодыми людьми становились все более теплыми. Немочка прочно вошла в сердце Семена. И она, похоже, стала отвечать взаимностью.

Семен расспросил Марту почему их ненавидит толстомордый охранник. Она ответила, что на войне он потерял сына. Его, как говорили, зарубили казаки. Отсюда у него ненависть к вам. В конце февраля во флигель забежала Марта и сказала, что в России свершилась революция. А через несколько дней принесла весть о том, что российский царь Николай II отрекся от престола.

Казаки сидели ошарашенные новостью.

— Кто теперь будет править в России? Что там творится? — с тревогой обсуждали новости пленники.

Третьего марта вновь забежала радостная Марта с криком: «Война — конец! Мир!»

Обрадованные невольники стали обсуждать вопрос о том, как вернуться на Родину. Попросили Марту узнать, возможно ли это. Марта, узнав кое-что, прибежала обнадежив казаков, что вернуться можно.

Летом 1917 года из России стали приходить все более тревожные вести. Марта, бывая в городе, читала газеты, что в октябре в России началась гражданская война. Орды голодранцев громят поместья купцов и промышленников, вешают и расстреливают тех, кто сопротивляется действующей власти. Кулачество, как класс, ликвидируется. Новость была сногсшибательная.

— Вась, как и куда теперь возвращаться? Отца, поди, разграбили, жив ли он — неизвестно, — в тревоге говорил Семен.

Откуда ему было знать, что отца уже нет в живых, сгорел заживо в подполье дома…

После окончания Первой мировой войны с фронтов стали приходить солдаты, искалеченные и здоровые. Семен с Василием обратили внимание, что в поместье появился человек, без одной руки. Особого внимания не придали — мало ли народу приезжает к бюргеру.

Однажды поздним вечером распахнулась дверь флигеля. Ввалились двое пьяных: мордан-палач и безрукий молодой немец. «Мордан» что-то зло и быстро говорил мужику, тыча пальцем в пленников. У безрукого зло ощерились зубы, скривило в судороге рот. Он выхватил у толстомордого плеть и начал хлестать без разбора обеих пленников. На шум и крики прибежала Марта. Если бы не она, то судьбе казаков нельзя было бы позавидовать.

Вытолкав из флигеля пьяных мужчин, Марта объяснила, что безрукий — это сын Генриха — толстомордого охранника поместья. Руку его сын потерял в бою с казаками.

— Берегитесь их обеих. Это очень плохие люди, — предупредила она.

Безрукий на время исчез. А пленников разделили. Теперь они встречались только вечером, после работы, ночуя в одном флигеле.

Однажды пришел толстомордый Генрих и увел Василия с собой.

Семен теперь работал на кормлении и уборке навоза в скотном дворе. С утра работа была напряженной, а потом начиналось безделье. Изредка пройдя по свинарнику, он убирал нечистоты, и снова валился в душистое сено, предаваясь мыслям о Родине и своем будущем.

Марта приносила обед, и они долго сидели, разговаривая о разном. Семен рассказывал о России, обычаях и жизни людей в Сибири. Марта была несказанно удивлена, что в сибирских деревнях строят добротные дома с крашеным полом и светлыми окнами.

— А нам в гимназии учитель говорил, что Сибирь — это медвежий край, и люди там живут в землянках — недоумевала Марта.

Семен хохотал от души! Молодых людей, словно магнитом тянуло друг к другу. И однажды случилось то, что бывает между двумя любящими людьми.

После пары горячих ночей на сеновале, Марта несколько дней не появлялась на глаза. Семен был серьезно обеспокоен. Он спросил у работника, приносившего обед, почему ее не видно. Тот объяснил, что Марта уехала в город к заболевшей родственнице, и вернется нескоро.

Семен откровенно затосковал. Крепко вошла в сердце эта белокурая бестия. В любовных переживаниях утонуло предупреждение Марты о злобных намерениях Генриха и его сына. Глубокой осенью в поместье начался забой свиней. Забойщики и обвальщики туш не справлялись с работой. Позвали на помощь Семена и Василия. Казакам эта работа была не в новинку. Хозяин полюбовался, как ловко орудуют ножами пленники, и оставил их работать в разделочном цехе. Казаки тайком пронесли во флигель пару ножей, и спрятали в соломенные матрацы. Пропажу ножей хозяева не заметили.

После закола животных в Германии начинаются празднества: набиваются колбасы и развешиваются для копчения, солятся окорока. Все празднества сопровождаются выпивкой. Однажды вечером распахнулась дверь флигеля и вновь ввалилась знакомая пьяная парочка — Генрих и его сын. Оба в руках держали плети. Злобно ощерясь, они начали хлестать пленников.

— Достали, сукии-и-и!..  — взревел Василий.

Он бешенстве соскочил с топчана, выхватил из-под матраца нож и метнул в толстомордого. Тяжелый разделочный нож по рукоятку вошел в горло издевателя. Его однорукий сын пережил отца лишь на несколько секунд, получив смертельный укол в сердце от Семена.

— Вот и все, Сём, теперь надо бежать куда глаза глядят. Подальше отсюда, — промолвил Василий.

Друзья на скорую руку собрали все, что могло пригодиться в дороге. Осторожно пробравшись в конюховку, заседлали пару коней. Тихим шагом выехали за усадьбу, и только после пришпорили лошадей. И вновь беглецам повезло. Доехав до какого-то маленького городка, спешились, и, отпустив лошадей, пошли на станцию. Из подслушанных разговоров поняли, что скоро отправится состав с сеном на восток. Нашли его, и, как кроты, зарылись между тюками.

Ехали долго, почти три дня, пока их не выгнала из убежища жажда. Покинув укрытие, они вышли к вокзалу. Со всех сторон слышалось характерное «пшеканье», присущее говору поляков.

— Вась, так мы же в Польше с тобой оказались! До дома рукой подать! — радостно сказал Семен. Не предполагая, что судьба преподнесет  ему ещё не один год суровых испытаний.

 (продолжение: http://www.proza.ru/2019/11/06/243)