03. 10. 31. Письмо Роберту И. Говарду

Берега Сиконка
3 октября 1931 г.

Уважаемый мистер Говард: -

     …Что касается моего инстинктивного чувства симпатии к древнему Риму - это что-то настолько неуловимое, что его трудно определить. Все началось довольно рано, когда я прочитал о Риме, знакомясь с его мифологией, а также услышал о нем другую и совершенно неблагоприятную точку зрения в воскресной школе. В первом случае, после прочтения Аравии и Греции с чувством только объективного интереса, я почувствовал внезапную волну личной связи, когда наткнулся на римские имена, римские картины и события римской истории. Я начал испытывать гордость и ликование из-за всех римских побед, враждебность ко всем противникам Рима и глубокую тоску по поводу падения римского мира. Кроме того - простой звук звучного римского имени (любое имя, например, Гней Вентидий Басс, Авл Домиций Карбул, Луций Помпоний Мела и т. д.) дарил мне необычные ощущения почти неописуемого качества. Типичные названия мест, такие как Тибр, Сабин, Остия, Тибур, Вейи, Реате, Байи и т. д. - также пробуждали странные чувства псевдо-памяти. И я не мог избежать псевдопатриотических чувств к символам, связанным с римской славой: волчица, орлы, инициалы «S.С.» или «S.P.Q.R.», боевой клич «Алала!» или «Венера Виктрикс!» и - позже (когда я начал изучать латынь) - к некоторым фразам, характерным для патриотических римских писателей - «non esse consumeretudinem Romanorum» (1), «mare nostrorum majorum» (2) - и т. д., и т. д. Кроме того, римская архитектура очаровывала и дразнила меня непередаваемо - манила меня, так сказать, к огромным воображаемым перспективам, наполненным величественными зданиями, высокими коринфскими колоннами и титаническими арками, увенчанными смелыми конными группами. Я также обнаружил, что римский облик странно привычен и привлекателен для меня, хотя и является чужим. Но он никогда не казался мне инородным - и я чувствовал парадоксальное возмущение по поводу его растворения и исчезновения в имперскую эпоху, даже несмотря на то, что это разбавление приблизило его к моему расовому типу! Когда Рим был мне представлен со второго и неблагоприятного угла в воскресной школе - ужасы Нерона и преследования христиан - я никогда ни в малейшей степени не мог заставить себя сочувствовать учителям. Я чувствовал, что один хороший римский язычник стоил любых шести дюжин из раболепного трущобного сброда, который принял фанатичное иностранное убеждение, и искренне сожалел, что сирийское суеверие не было подавлено. Я не восхищался Императором Нероном, но это было потому, что он не относился к старому доброму римскому типу. Когда дело дошло до репрессивных мер Марка Аврелия и Диоклетиана, я полностью симпатизировал правительству и не имел ни капли сочувствия по отношению к  христианскому стаду. Попытка заставить меня отождествить себя с этим стадом казалась мне нелепой. Мое собственное чувство расположения было безошибочно и неизменно - среди римлян и генералов. Римская цивилизация. Моя главная преданность, тем не менее, касается дней до того, как появились христиане, потому что лишь эта старая республика очаровывает меня. Мой любимый период - это период поздних Пунических войн и завоевания Испании и Востока, скажем, от 100 г. до н. э. Но любой период так же очаровывает меня достаточно сильно - и конечно имперская эпоха, когда римская цивилизация начала распространяться на землю и расы, связанные с моими истинными кровными предками. У римской Британии есть свои магические чары - я могу представить себя сотником во Втором легионе на Иска Силурум или отставным провинциальным квестором с виллой на окраине Эборакума. Но, как ни странно, мое инстинктивное воображаемое представление о себе никогда не было связано с изображением британского или готического римлянина. Это всегда горбоносый представитель древних Латинян и Сабинян с берегов Тибра и склонов Апеннин…

С наилучшими пожеланиями - искренне Ваш,
Г. Ф. Лавкрафт

     1. «non esse consumeretudinem Romanorum» - «Не в обычае римлян».
     2. «mare nostrorum majorum» - «Море наших предков».