Глава 3. Грязное Животное

- Барев! – орёт через весь стадион Жора. (Армянское приветствие. Здесь произнесено с ударением на  последнем слоге. И нет, он славянин.)

- Харэ! – не переходя на крик, улыбаюсь я.

Дразнящий полумрак окутал нечёткостью малиновые вспышки, променад местного бомонда и приближающуюся фигуру друга с волчьими волосами. Георгию по кличке Рэд(-ж) было лень топать до калитки. Он шёл напрямик, перемахнув через чисто символический высокий забор с подкопами в нескольких местах. Энергии у этого человека так же много, как и производных от его имени собственного. Я оправил одежду, пользуясь тенью дерева на своём пути. Мы шли навстречу, сойдясь в рукопожатии. Не теряя времени зря, Жорик кинул наземь рюкзак и начал разминку. Сказал, улыбаясь:

- Ты бы ещё галстук надел!

- Так и думал: чего же не хватает? – в притворной задумчивости ответил я и возвёл глаза к небу.

- Пару кругарей?

- Погнали!

Парой всё же не ограничилось. И уже как следует вбив излишнюю молодецкую дурь кроссовками в песок, мы вынуждены были присесть на брусья - отдышаться немного. Скамейками для этого занятия школьный стадион не располагал, на что и сетовал Рэд. Ссылался парень на то, что с его позиции неудобно наблюдать за девушками. Кидая по округе взгляды, от коих стало б неудобно хоть королеве, он так и говорил: - темно и далеко. Действительно, плохой обзор: неуместная цензура кроны дерева мешала разглядеть ему главное в жизни. Ветви повиновались потокам ветра, а Рэд отчаянно щурил глаза, рискованно свешиваясь со своего насеста. Я всё думал, грохнется он в итоге или нет.

Будучи отъявленным охотником до беспечно развевающихся юбок, он частенько не упускал случая сфокусировать внимание на этом факте. Вот и сейчас лучший друг шумно восхищался, да так, что если бы обсуждаемая особа услышала бы это, то без промедления заехала бы ему сумочкой по морде. Либо, за неимением поклажи, если дама на пробежке, получил бы коленкой в более обидное место.

- Будешь? – протянул мне Жорик бутылку с водой.

- Только если у тебя нет простуды. В прошлый раз мне не по кайфу было совсем.

Он помотал головой. Уверяя, что в этом плане всё нормально, друг как-то незаметно переключился на обсуждение животрепещущих для него тем. Казалось, этот поток не остановить. Жора рассказывал новости про свою молодую начальницу-вредительницу, про бестолковых клиентов. Довольно забавно применяя лютые гримасы для вхождения в образ, он вливал мне в уши свои интеллектуальные изыскания в манере «это – палисандр, а это ты тупой», споря с воображаемым невеждой. Названное слово из сленга неадекватного мебельщика – это разновидность древесины.
Подозреваю, что за дальнейший рассказ об этих событиях несу некую ответственность. Хочу сразу сказать, что я ни в коем разе не хотел, чтобы всё так повернулось. А произошло следующее.

- Сотри, чё за тёла! – заприметил новый маяк надежды Жора. – Огнетушитель просто!

Я изобразил интерес, нырнув под железную трубу. Держась за неё руками, сел на корточки, выглядывая из-под ветвей. Там, на беговой дорожке, занималась фитнесом шикарная брюнетка в красном костюме. Всё в ней прекрасно: и растяжка, и сама в целом...

- Что скажешь? Подойти к ней?
– дотянулся до меня друг и с энтузиазмом похлопал по плечу. При этом нависая и загораживая последний ущербный свет кривого фонаря. Единственного в радиусе тридцати метров.
Ммм… Хотел сказать, что да, конечно, вперёд, друг, иди уже, покори красотку, но повернулся к нему и спросил:

- А я причём?

- Ты ж художник. И пижон, - благодушно издевается парень, глядя на меня сверху вниз и тыкая пальцем в воздух передо мной, - должен знать! Подойдёт?

- Она к тебе? – в ответку усмехаюсь я.

- Не тупи!

- Корма квадратная, тебе не кажется? – помедлив, спросил я, водружаясь обратно на жёрдочку для «культуристов».

- Да ты просто сноб! Какая разница? – насмешливо возмутился Рэд, спрыгнув с брусьев и направляясь к турнику.

- Ну, если ты всеядный жора, то никакой.

Таким образом оставив последнее слово за собой, вышел под свет фонарей и схватился за холодную перекладину. Вот мы с ней и нашли друг друга. Моё прямое продолжение. Такая же бесчувственная железяка, шероховатая от слезшей краски. Мысли роятся ненавидимыми мною пчёлами. Как знать, бросается в глаза? Ужасно не хотелось, чтобы кто-то лишний узнал. Растрепал. Тогда и слов таких не знали, как то – «демисексуал». В лучшем случае, прилепили бы с размаху акциз «импотент». Как VIP. Только не сверх-, а недочеловек.

Всегда хорошо относился к женщинам, не то, что в этом случае. На расстоянии, да. Но не суть – я в состоянии оценить мягкость характера и изящество линий. Радость общности. Просто не видел уже смысла ждать. Сколько - я не знал. Девушки тем более не хотели быть в простое неопределённости. С ними всё нормально. Со мной – нет. Вот так и повелось, что они сменяют друг друга, не сдавая пост кому-то следующему. Летят, как дни. Из разряда знакомых практически никуда не переходят. Нет, идут, конечно, но уже не со мной. Не успеешь связаться, пообвыкнуть – а отдельно взятой из числа уже просто рядом нет. Света, та, что Теорема - самая долгоиграющая моя пластинка. Полгода общения – это уже обозначало многое, если бы не «но», преткновением лежащее. Дольше других, но всё же недостаточно.

Самое тупое правило в этой игре – нужда в установлении эмоциональной связи. Иначе ничего не выйдет.

Засёк эту тему, как водится, случайно. Что-то важное довольно часто вскрывается нечаянно. Как-то мы сидели с пацанами в обществе нагретого за целый день компа холодным вечером. Кто с винчестером, иной – с болванками. Один явился так вообще с дискетой. Пара-тройка на заседание попали просто поболтать. Лет по тринадцать – о чём там размышлять. С моей любовью к молодёжным журналам, валяющимся тут и там, что-то зашёл разговор за знаменитостей. Один товарищ начал делиться подробностями, остальные подхватили постепенно. Кто на кого слюни пускает. В красках. Тут мне стало ясно: дело нечисто. Оказалось, все, абсолютно все, могут испытать радость от лицезрения незнакомых привлекательных людей. А я – нет. Когда очередь делиться сокровенным достигла меня, выяснилось, что поделиться-то и нечем. Одноклассник, Паша Лысый, отсмеявшись после очередного яркого повествования, спросил меня:

- А тебе кто нравится?

Я простодушно заявил:

- Никто.

- Да ты гонишь! Не может такого быть!

- Серьёзно.

- Хха! Прикольно, чувак. Только странно как-то. Ты бы проверился, что ли.

С тех пор я и не заговаривал ни с кем об этом. Изо всех сил стараясь казаться нормальным, как все, я всё же мог что-то упустить. Неумело вторя немногочисленным знакомым о тех вещах, в коих не разбирался, я занимался фарисейством. Кто не любит лицемерие в других, тот разглядев его в себе, хочет ослепнуть. Но продолжать.

Пусть Георгий - лучший друг. С его-то (как мне казалось), аномальной тягой… Он не поймёт.

- Рукава хоть засучи, балбесина, - посоветовал парень. После попытки сделать «выход силы» он больно разговорчив.

- Отвали, Гэжэ. Без тебя тошно, – полушутя поддался пораженческому настроению я. Много позже всё-таки прислушался к наставлению. Глядя строго перед собой. Не терплю, когда другие правы.

- Кого бы ты взял с собой на необитаемый пост-апокалипсис? – раздался голос уже с «рукохода».

- Вот пристал! До чего однообразные у тебя интервью! – выдохнул я. Разгорячённые руки ненадолго отпустили перекладину. В принципе, подходов уже хватает. Но ещё пара не повредит.

Жора всё же продолжил:

- Уж и помечтать нельзя! Бьянка или Николь?

- Давно вопрос. Это ж очевидно.

- Ну не настолько, не скажи. Английский учить будешь? - он спрыгнул и хитрые нотки в голосе стали ближе. Ловлю себя на том, что логические связи услужливо указывают - наметилась тенденция «брюнетства». Тьфу. А я-то уже успел порадоваться собственной адекватности. Видимо, зря.

- Не о том думаешь, братиш.

- Ну конечно! И на мысль чужую вниманье обратишь! – подумав, отозвался я, вспомнив наше с ним излюбленное занятие – закидываться рифмами чуть ли не каждую встречу.

Рэд треснул лопатообразной дланью мне по рёбрам:

- Нет. Ты не так взял перекладину. Не ленись.

- Отстань, мне так удобней. Отвались, - повиснув на одной руке, отмахнулся я, повысив голос.

Это не помогло и не воззвало. Отвлекает, гад. А потом пеняет мне же за недостаточное усердие. Я отпустил допотопное, но одно из самых лучших изобретений человечества. На руках после спортивного снаряда гадкий запах, но преимущества железного сооружения перекрывают все мелочи жизни. Георгий медленно, будто взвешивая шаги, направился к центру нашей так в шутку называемой «боевой арены». Ввиду ущербности оформления местности, пафосное название – то, что нужно. Лицом ко мне, не глядя на плешивую землю с короткой мятой травой. Еле-еле сжались мои кулаки и энергичный шаг скрыл это.

Жора выставил вперёд ладони:

- Спарринг? Так быстро? Да ты, я вижу, не устал?

- Устать я мог лишь по одной причине: ты задолбал.

- Да я только начал!

- Рискни продолжить!

Он отступал, я улыбался и терял связь с логикой, утыкаясь теряющими силу руками в импровизированную преграду. Казалось, ничто не могло нарушить странную идиллию в тот момент. Я заблуждался. Из зияющей темноты за спиной вскоре выпал знакомый голос, подобно гранате. Вот его слышать я меньше всего хотел.

- Дарова, Сашка!

Я обернулся и узрел два огня сигарет. Сначала я подумал, что это глазки демона. Но они стали разъезжаться, трястись не в унисон. Наваждение спало. Глаза приспособились к тьме, да и фигуры приближались. В радиус видимости ступили два язычника. Фигурально выражаясь; просто возвожу поклёп до абсолюта.

Калымов и Пустовой. Давние друзья. Мы и были приятелями когда-то. До тех пор, как папа не начал устраивать истерики вне дома. Соседи слышали и делали далеко идущие выводы. Настолько далеко, что моя фантазия чахла, когда пыталась проследить за их направлением.

Вот Калым и живёт в соседнем доме. На ничтожно малом расстоянии от нашего забора. Как назло, окно моей комнаты выходит прямо на просторную веранду семейства Калымовых. Там они и любят собираться. С постоянным шумом и иррациональным ощущением чьего-то присутствия я уже свыкся давно. Как ни убеждал отца, он ни в какую не хотел уладить этот вопрос по-свойски. Не пустят, сколько в домофон ни тыкай. Так что занавешено окно моё всегда. Закрыто наглухо. Запенено с избытком по краям. Изуродовал, конечно, но плевать. Я не могу ходить с берушами по дому. Являюсь домоседом, и проветриваю свой кусок жилища исключительно ночью.

Иногда вижу, как Константин, отсвечивая бледным пузом, часто чешет ухо, растопырив пятерню. Что выглядит несколько по-звериному. Грузно восседая на громоздком балконе, единственный сын раздражающих соседей помогает родичам в торговле. Планирует бюджет, считает прибыль с ларька. А я считаю, что мы слишком разные. У меня начисто отсутствуют способности хотя бы к элементарной математике. Завидую ли я? Это вряд ли.

Первая мысль, посетившая меня от явления сального борова такова: не вовремя. Дубы поблизости не растут, желудями не припорошена в перекрёстных трещинах земля. Недоумеваю, зачем припёрся. Растерялся просто потому, что парочка пришельцев застала меня уж очень нежданно. На тренировке как-то меньше всего ожидаешь, что тебя вдруг начнут задирать. Но это произойдёт, вот-вот, можно даже с минутной стрелкой не сверяться. Неизбежность очередной порции оскорблений прямо-таки горела своей очевидностью.

Ободряющий взгляд рядом стоящего Гэжэ вернул меня на правильные рельсы и даже отрезвил, в некоторой мере. Немного погодя, нашёлся-таки правильный посыл в мозгу. «Соберись, конструктор». Стой и не ищи приюта на тутовнике. Позор признать, вдруг захотелось оказаться на ближайшем дереве. Сидеть там всю жизнь, не глядя на оскалы нежелательных знакомых.

- О! Дай сигу! – перешёл на язык носителя Жора, испортив мне весь мысленный нуар.

- Здорово, - проявил культуру враг и потянулся к Рэду. Величественно протянул ему толстую пачку. Вытащив её, как туз, из-под рукава майки. Такую фирму сигарет брал сам Курт Кобейн, если верить слухам. Неоправданно дешёвое курево для оппонента. Я и впрямь не о том думаю. Сосед продолжил, снова глядя на меня:

- Опять гомоседствуешь?

Дыхание перехватило, и я тут же пожалел, что не знаю, где проходят ближайшие курсы управления собственным лицом. Храбрецы от ярости бледнеют? Ну – ну. Не терплю этот дискредитирующий постулат исключительно за то, что он не имеет ко мне никакого отношения. К прямым столкновениям у меня в принципе-то неприязни нет. Я просто их не провожу. Человек из тех, кто лишь в своём воображении уродует жилище фотографиями с рожей неприятеля и бомбардирует дротиками осквернённую бумагу. Леса не пострадали, а я отмщён.

Дрянной адреналин. Взбунтовавшиеся нервы. Это уже не я, а сплошь судорога. С нажимом провёл рукой себе по голове. Инстинктивно, чтоб заставить работать. Паника на дискотеке. Мысли всё короче.

Лицо врага, по сложившемуся обычаю, не выражало никаких эмоций. Бесстрастное, оно напоминало плохо пропечённый блин. Сложно что-то понять, когда на лице у человека не написано решительно ничего. Кроме неисправного отвращения, застывшего на физии ровно на столько, сколько я знал этого человека. С самого детства Костя таков – со спускающимися от крыльев носа складками.
Мне сразу представилось, что это внешнее качество у него с самого рождения. Я чуть не засмеялся, когда воображение подсунуло мне образ соседа в кружевном конверте новоприбывшего младенца. Причём с лицом его сегодняшнего. От такой милой картинки просто невероятное искушение повалиться, сотрясаясь от извержений хохота. Держась за рёбра, чтоб не треснули от такого экстаза. Если бы не эти двое, я бы бил сейчас сухую землю кулаком, не в силах остановиться. Припадая к грязной плоскости и подметая её всем, что ни есть на голове. Не представляю, что меня сдержало от столь опрометчивых эмоций.

Между тем, Калым держался прямо, свято уверенный в том, что его радикальность точки зрения выше баскетбольного кольца. Ясно, что долевая роль в наших распрях заключается в старых дрязгах наших отцов. Ну разошлись в намерениях, и что с того? В прошлом - коллеги, сейчас – конкуренты. Мир торгашей, мне не осилить те премудрости скрытого боя. Энное время назад бывший приятель прогуливал вместе со мной бокс, заседал на компах и практиковал нездоровое питание. Мы ходили друг к другу в гости. Наши семьи тепло общались. Сотрудничали, делились опытом вечерами за большим столом. Матери семейств болтали, как подружки, выходили даже побегать около школы вместе. Дарили вещи. Чуть позже некогда сходные предметы рассуждений безвозвратно обернулись гордым молчанием. Сначала - меж нами с Костей. Потом пошли на убывание отношения отцов-матерей. Больше не друзья: такая тихая свара. Из сердца по остаткам выкинули, а с глаз убрать бельмо не получается.

Если мы и виделись днём, один на один, неприятель практически всегда угрюмо молчал. Ну, в крайнем случае мог как бы ненароком задеть плечом. Либо краткой матерной репликой. Но это редко. Просто он регулярно хотел дать понять, что моя физическая сущность подлежит уничтожению. Но я ж намёков не понимаю. В гордом одиночестве Костян предпочитал появляться минимальное количество раз. «В одиночку ты никто, зато в толпе герой» - это про него.

- Гомоседствуют в неволе, - наконец озвучил я осевшим голосом.

- Да ладно?! Молодец твой пахан, нечего сказать. Дядька Веталь – точняк! Я бы посмотрел, как он тебя обреет, пока ты спишь.

Последние четыре слова Калым выплюнул, копируя голос моего отца. Подслушал, ты смотри. Стоящий рядом Юрий Пустовой даже не улыбнулся. Как угол, тупой. Непроницаемая моська. Даже я оценил выпад. «Карманная собачка» Калымова обозначался только носовой непроходимостью. Похрюкивает, как компактная, спокойная свинья. Стоит тут совершенно не к месту. В дырчатой майке. Такое уже давно никто не носит.

- Он Виктор.

- Да плевать. Мы так его зовём. -Константин со скучающим видом снова достал пачку. Выдохнул с дымом, словно безобразно раскормленный дракон:

- Тормоз. Помогает, бошку чешешь?

Нет. Трогает молчание друга. Отчаяние, помешанное с уязвлённой гордостью. “Колесо оборзения” тронулось, и я теперь спонтанный пассажир. Немой аттракцион, как круг бесконечности дорог. Я словно на арене Колизея, а передо мною – Слоупок. В самом деле, покемон. Да в терминальной стадии. Ну, всё, без отступления. Туда, где алчет грань борзого исступления. Собрался с мыслями, устроил с ними фестиваль безумия. Пора вернуться. Я выбираю тебя. Лети, мой покебол.

- А что, противоправно? Скажи мне, где написано об этом? Может быть, в УК межстрочным менуэтом?

- Ты долбанутый, – восхитился Калым. С непередаваемой интонацией. Ладно, приму этот вопрос как утверждение.

- Фу-ты ну-ты, - решил вставить свою ремарку Рэдж. А я-то думал, чего затих прирождённый скандалист. Готовит колкую фразу или попкорн, хотелось знать. Оказалось, первое:

- Ты сегодня не на колымаге? Отобрали документы? Иди и замуруйся клей - «Моментом».

Я хотел ещё сострить на то, чтоб обыграть «Memento mori» (помни, что смертен) и «Момента море». Но Юра-Свиная-Собачка дёрнулся и неожиданно собрался вступить в разговор. Сделать это он не успел, Гэжэ опередил его:

- Пустовой, рот закрой!

- Жора, ну ты чё, звезданулся? Тоже захотел проблем? Ладно этот. Просто бесит. Оно те надо?

- А что ты мне сделаешь, Костик? – ласково пропел друг. - Поподробней, мне уже интересно, - злее прозвучала просьба. - Санакул, а тебе?

В мой адрес прозвучала кличка, странным образом содержащая в своей глубине моё имя и прозвище «Кулер», данное отцом. Жора считает, что сам соорудил конструкцию. Обычное узбекское имя, на самом деле, толкования которого я не нашёл. Но для меня – как кодовое слово, спусковой крючок. Зелёный свет пустынной мостовой. Сигнальные огни, тревожные и яркие в затемнённом небе. Ассоциация с беспробудным безумством. Чего хочу, того мне не хватает.

- К тебе у меня вопросов нет, - несправедливо, но честно ответил объект моей злобы.

Ну ещё бы. Весовая категория Жоры, конечно, меньше Калымовской, но в данном случае это только сыграло бы на пользу. Куда мне, "субтильному".
Всё ещё трясясь, решил прибегнуть к запрещённому приёму, став опьянённым без вина:

- Когда будешь в очередной раз загорать на балконе, не урони бинокль, лады? Нагнёшься, лопнешь. Забрызгаешь мне своим эго весь забор.
Константин вопросительно повернулся к Пустовому. Тот молча помотал головой, закусив губу.

- Когда позову на стрелку, сделай так, чтоб я не ждал, - подвигал скулами Калымов, обращаясь ко мне.

Прихватив с собой товарища, неприятель принципиально двинулся в темноту. Фигуры удалялись, их уже не видно. Стало слышно лишь популярный рингтон с участием уникальных голосовых данных пресловутой Николь Шерцингер. Костик взял трубку и начал мило с кем-то болтать. Мне оставалось пристыженно молчать, так что я просто пошёл обратно к турнику. Гэжэ имел успех в самом широком понятии двусмысленного глагола. А я не знал, какую дать себе оценку. Жора протянул мне открытую пачку. У него своя присутствовала всё это время.

- Месяц не курил! Тварь ты этакая! – сложил я пальцы пистолетом и потыкал в темноту; однако взял.

- Теперь, по ходу, тебе придётся переезжать ко мне.
Это всё шутки, конечно, а я бы воспользовался и переехал. Невзирая. Это всё осадок от полемики. Или... Гнилые мысли лезут в самый главный орган. В том смысле, что в голову.

- Ну! Это ж надо теперь буль-буль! Отметить, - начал он растирать мне руки по всей длине, чтоб успокоить. Привычка так делать.

- Что отмечать? Ты ж теперь не пьёшь, спортсмен.

Лучший друг облокотился на перекладину:

- С почином тебя! Скорее я «флажок» сделаю, чем ты сможешь выступить против Кости.

- А вероятность есть? – спросил я, собираясь двигаться домой. Уже ждал ответа, аналогичного отцовскому: «а ты что, Дед Мороз, чтобы в тебя вот так вот взять поверить?».

- А почему бы и не есть? Если захочется. Пусть берёт флаг, вставит его в… и возглавит колонну идущих на…

- Голодный край, - улыбаясь, договорил я.

Мило, что он заговорил об этом. Я же для чего-то брал с собой рюкзак. Дошли мы до жилища Рэда. Распрощавшись, я устремился к круглосуточному ларьку. Обычно глубоко без разницы всем продавщицам, что и кому продать. Но здесь не так, и я порадовался. Как всё серьёзно. Строго. По-деловому.

- Восемнадцать?

- Спасибо. Будет скоро… - показал ей паспорт.

- Да не так уж!

Я смотрел в окошечко заискивающе. Как брошенный щенок, в надежде, что возьмут.

- Очень надо?

Я быстро закивал, выражая бессловесный энтузиазм.

- Ладно, - смилостивилась неподкупная повелительница «градусов».

Ещё нет, но я уже чувствую. Пограничная точка невозврата. Когда надо решать, нужно бежать. А я хочу остаться. Со звуками ночи смешаться. Не напрягаться, пытаясь понять, глядя в лица людей. «Кто ты?», «камо грядеши?». Куда ты идёшь, ждут ответа они. Быть может, знать хотят, нам по пути? Или понять, зверствуя над собой, до чего я способен дойти. Желают дать поправку. Я не нуждаюсь в исправлениях. Мне просто нужно, чтоб всё приняли как есть. И не винили, разливая мне по жилам больший бред. Во мне особо нечего править. А если и да, то сможет это сделать только тот, кто всей душой ко мне. Тот, кто пойдёт со мной. А если повезёт, то и за мной.

С такими положениями я двигался домой. И пусть за мной никто не шёл, и дома-то особо никто не ждал. Я всё равно врываюсь. Упоение сглаживает, приглушает. Посторонние веяния отступают, позволяя сосредоточиться на одном.


В наушниках играет: Чёрный Обелиск feat. Владимир Насонов – «Тебя больше нет»