По ту сторону света

Реальность — это галлюцинация, вызванная недостатком в крови алкоголя.

Жизнь — загадка; разгадку мы узнаем после смерти.

Уинстон Черчилль. Изречения и размышления.


Все знают, чем тот свет отличается от этого. У нас вообще все всё знают: как писать новеллы, как играть в футбол, как управлять государством и справедливо обустроить наше многострадальное общество… И даже, как выиграть, наверняка, президентские выборы. Я же знаю только одно — как схоронить покойничка и поднять при этом забавном действии «бабок» — по максимуму. Видимо, поэтому я — агент ритуальных услуг. Точнее, был им недавно…

Но речь не о моей работе. Хочу поведать, да, мой случайный друг, именно — «поведать» о стороне жизни, которую принято обходить стороной… Люди легкомысленно пренебрегают этой изнанкой бытия, не уделяют ей должного уважения. Мы будем говорить о потустороннем. О снах… И не только. И не нужно разочарованно вздыхать: «Ах, про это… а я-то уже подумал будет что-то новое…». Да, мой искушённый читатель, ты правильно подумал. Но не нужно морщить лоб и кривить рот! Следи за моими руками, точнее — словами, и попробуй не дать себя обмануть. Это важно. Не для себя стараюсь, но для тебя, мой «односторонний» незнакомый товарищ.

…Как-то в один из мерзейших февральских вечеров, после семи вечера, когда прочие сотрудники конторы разошлись, я и директор нашего похоронного агентства «Верный путь» (как его мы называем между собой) снимали стресс… Нет, не от слёз безутешно скорбящих. И не от холодного блеска алчущих глаз наследников. К шекспировским драмам мы привыкли, но по причине крайне неприятной «социальности» последних клиентов. Взяли, нехорошие граждане, наших услуг по минимальной цене, а претензий, претензий! Как будто не нищую старушку упокоили, а принцессу Диану в мир лучший эскортировали… За стаканом «Арарата», неожиданно, как пуговица с исхудалой нитью от ширинки, с начальствующего языка отскочила резонирующая фраза:

— Это их старая сука науськала, мол, хороните по «социалке» и ни «копья» сверху! Знаю таких «принципиальных», она и там не успокоится, и после будет трындеть, права качать, доставать по ночам… — Пётр Арнольдович осёкся, меж нас зависла пауза. Можно было включить «непонятку», но по пьяному угару я не удержался. И прошептал вопрошая, придвинувшись к нему в упор:

— Арнольдыч, ты их тоже видишь? И к тебе приходят? Во сне?..

Так мы открыли для себя тот свет. Озарение это состоялось, что греха таить, почти случайно. Вот ведь! Слово, что рубль — вылетел из кошелька, не вернёшь.

Далее-более. По распитию второй бутылки. Сжимая крепко рукой самое выдающееся творение Веры Мухиной — известного в СССР скульптора и архитектора, я погнал волну конкретики из своих странных ночных видений:

— Что характерно, и Затулинка — ни Затулинка, и Новосибирск — ни Новосибирск. Знаю, например, что снится мне наш Коммунальный мост, но не такой, как есть! И набережная — по левому берегу, не по правому. И две улицы кривые к ней примыкает с заброшенными зданиями — двухэтажки под сталинский ампир. А самый захудалый дом на углу, даже номер имеет…

— «Четыре»… — директор по-детски сжался. — А улица с названием?

— Приходская…

— Приехали, дружок…

Хмель, уже запустивший «лапы» в разум, пошёл на попятную. Приятная теплота в глубинах тела быстро превратилась в сквозящий холодок. Я первым нарушил пугающую тишину:

— Не-е-е… Мы бредим. Нет такой улицы в Новосибирске, и не было в Ново-Николаевске. Не может одно и тоже место, которого не существует, снится двум людям сразу. Да ещё и совпадать в деталях. У нас — помешательство, коллективный психоз какой-то на почве алкоголя. Мы завтра встанем и ничего этого не вспомним…

— Нет, Жнецов. Мне наш «параллельный» город не первый год снится. Как только ты начал его описывать, я его сразу узнал. — Арнольдович встал и подошёл к окну. Разглядывая что-то в потёмках, продолжил каким-то механическим голосом. — Подозревал, что эти сновидения не обычная игра подсознания, а другая реальность, данная нам в такой форме. В ощущениях. Кстати, в том мире, так сказать, я «живу» в том здании, на углу. Квартира, 23…

— И я… В этом же доме. На первом этаже. Под номером «19»…

Мне стало противно. Мало того, что я у него в подчинении малоприятном в этой жизни, так ещё и там — соседи по подъезду! И сны — параллельные. И, не дай Бог, на веки вечные на том свете будем вместе… Жесть лютая!

— Почему, Арнольдыч, мы там ни разу не встретились? Я тебя там не видел…

— Ну, это пока. И действительно, странно! — «Сосед» неподдельно рассмеялся. Разговор окончательно стал сюрреалистичным. — Поверить в бред — не странно, но не встречаться друг с другом в этом бреде — как-то подозрительно… — директор неприятно улыбался.

Квазиреальность происходящего напрягала…

Меня подобные сны стали беспокоить год-полтора, я не придавал им большого значения. — Усталость и нервы. Но эта задушевная беседа заставила усомнится в моем полноценном психическом здоровье. На ум полезла чертовщина. Наверное, он как-то «считывает» мои мысли! Задам пару конкретных вопросов. Из сновидений, на которые он не даст ответ. И не буду думать о вопросе. Не дам залезть к себе в голову! Буду настойчиво представлять аппетитные титьки кассирши Наташи, которая при любом удобном случае даёт заглядывать в декольте.

— А в какую сторону в твоих снах течёт Обь? И какой номер трамвая ходит до бывшей площади Ефремова?

—  Думаешь, я тебе фокус показываю?! — директор театрально декларировал у окна. — Бесплатный аттракцион: «Мысли на ширине плеч»? Жнецов, у тебя же высшее, техническое! А ты в сказки веришь, в Деда Мороза и Мать Моржиху… — «Восьмёрка» ходит. Не доезжая до площади, трамваи на Затулинский жилмассив заворачивают. Маршрут до самых лесополос. По высокой эстакаде. Такого маршрута и такого моста в Новосибирске — нет! — Пётр Арнольдович занял своё место за столом и налил по полной. — Давай ещё по коньячку вмажем, может легче станет…

Чокнулись гранёными звонко. Выпили. Закусили лимоном. — Легче не стало. Да, трамвай № 8, и по чудной эстакаде… Я — серьёзно болен. О Натальи Павловне вспоминать не хотелось…

— А про реку правильно спросил. Меня тоже это долго удивляло — Обь не течёт совсем. Стоит, как болото без камышей, — поверхность ровная, вода спокойная, будто из стекла. Из чёрного. Непроглядного. Это самое ужасное место в моих снах… Пекло ледяное. Там, где у нас — ниже по реке остров Кудряш, самая преисподняя и есть — Ад либитум. — Арнольдыч когда-то был музыкантом. Похоронной команды. И слыл закостенелым интеллигентом и эрудитом…

— Пётр Арнольдович, может это нам за грехи наши? Сколько народу мы на деньги нехилые поставили… Я там постоянно кого-то из наших жмуров встречаю. Страшно мне за рассудок. Усопшие уж больно злые нынче пошли… Так и норовят задеть за живое.

— Я тоже сперва так думал — кара божья… — Арнольдыч неуклюже перекрестился. — Но сейчас до меня дошло. Раз мы наблюдаем одно и то же, из двух независимых субстанций, то значит — это реально су-щест-ву-ет… Как последующая жизнь бессмертных душ. Тот мир и есть — загробный, куда все умершие попадают. И пока мы живы, то можем видеть его только во сне. Тебя, живого, я там поэтому и не вижу. И ты — меня. А мертвяков нашей контры всех наперечёт знаю. С утра у подъезда болтаются. Кто-то им мою «привязку» сдал. Вот бы знать кто. Убил бы падлу! А придёт наше время, то переберёмся к себе — на постой вечный окончательно…

Мне казалось, что сам сатана вещал его искривлёнными в усмешке губами. Страх и оцепенение сковали нутро… Мне до панической истерики не хотелось туда!

Туда, где скученные, нелепые, перекорёженные города лежат на бесконечной плоской равнине. Которая тянется до мутного горизонта и теряется в сером тумане. Где нет привычных звуков природы. Там бриз не веет, а дети не смеются. Уйди в пространство скорбного безмолвия? В плоскость, лежащую под тяжёлыми серыми хлябями? Глядеть в небо без солнца, луны и звёзд? Сидеть у реки, которая не течёт? Недвижные моря — без прибоя, приливов и штормов? Высохшие рощи и луга — без зелени, стрекотания кузнечиков и пения птиц? Захламлённая земля — даже без намёка на ветер? А «жители»? — Прозрачные бессловесные оболочки, контуры бывших людей. Словно обведённые куском угля невидимой рукой на сером холсте… Общение без звуков речи? И чувств? Только — докучливая память! Только горечь, всех перенесённых обид. Только вечная тоска по несвершённому… Только вечный зов любимых и теперь недоступных людей. В том мире вы не встретите близких и родных, но обязательно найдёте — чужих. Тех, кого не хотели видеть при жизни. Кто вам ненавистен…

Картины моего зазеркалья больше смахивали на один безразмерный круг ада. Хотелось чего-то светлого. Какой-то альтернативы. Хоть кусочка самого захудалого Эдема.

— Арнольдыч, а весёлые места там есть? Я уже побывал в тамошних Питере, Москве, Сочи, Севастополе и даже в Стамбуле… Но те города не были похожи на наши — земные. Другие. Неуютные. Тусклые. Без тепла и света. Даже дождей нет. Везде одно и тоже — заброшенные и полуразвалившиеся здания. Неоновая тусклая реклама — неизвестно чего и зачем?! Хлам, тряпье, мусор, ржавое покорёженное железо, остовы самолётов и автомобилей, локомотивов с разбитыми вагонами… Вместо людей — чуть видные оболочки. И суета непонятная. Не с кем выпить, поговорить. Пусть, не по душам, а — просто. Для соучастия… — я разлил остатки пятизвёздочного. — Должен же быть и рай, пусть не для нас — грешных, но — для праведных?!

Мастер похоронных дел молчал. Безмолвно, словно был уже там, запрокинул в себя стакан «Арарата». Закусывать не стал, занюхал лимонной корочкой. Я исполнил команду старшего: «Делай, как я!». Бросил корки в мусорное ведро. Слушал грозный ответ вышестоящего по службе, как устав караульной службы — без удовольствия, но с почтением.

— Умирает не только человек, но и всякая тварь живая и вещь бездушная, — Арнольдыч начал тихо, невнятно, но набирал голосом звук, мощно — по нарастающей. Слова его твердели, становились весомыми и основательными. Легли на воздух, как застывший чугун в гранитные руны, выбитые доисторическими титанами в могучих скалах… — Вещи тоже умирают. Машины и барахло всякое — всё становится ненужным и отправляется туда. Города, страны, цивилизации… Горы, долины, океаны… Планеты распадаются в прах и гаснут звезды галактик… Всё туда пребывает, на ту бескрайнею равнину. И чем дальше событие от тебя, тем оно — трухлявее и мертвее… Будешь идти всю свою загробную жизнь и тлен этот не кончится.

Пётр продолжал, как чревовещатель, — низким незнакомым голосом:

— Вспомни, было дело — хоронили почти святых. Весь мундир — в орденах. Заслуженных всяких и даже одну мать-героиню. Да все там оказались! Этих клиентов тоже видел. Общался. Миленько… Нет, Игорёк, там — ни ада, ни рая! Нет и весёлых мест для состоятельной публики. И «малин» для блатных. Есть только то, что мы видим во сне. А бывшие на нас смотрят. В своих снах. А какой из двух миров — реальнее, не знаю. Поэтому беру от жизни всё. Здесь и сейчас! А на том свете буду видеть добрые сны о моей земной жизни — прекрасной и честной… Как будто она была… Как в мечте…

Догоняться не хотелось. Продолжать тему — тоже. Но меня терзал последний вопрос:

— Мы с тобой, что — особенные? Или у других тоже есть такие видения?

— Не знаю. Теперь не знаю. Я думал, что я один такой… а тут — ты. Выискался.

Он неожиданно встрепенулся:

— А может я и есть главный Мессия! Сталкер Того Света. А ты — мой единственный апостол. И значит, жнец — ты мой главный. И миссия вселенская нам предстоит — донести скорбное послание, наше Чёрное Евангелие всем добрым и злым. По всей земле грешной…

Арнольдыч входил в раж. Пьянка дошла до крайности и нужно было жать на тормоза со всей силой. Пока что-нибудь не случилось похуже.

— Будет тебе… — я встал и встряхнул коллегу за плечи. — Успокойся пока с миссией! Давай послание народу тёмному завтра посветлу нести будем. А сейчас — по домам!

Арнольдыч обмяк. Молчал. Я начал прибирать со стола, скидывая пустую тару и объедки в полиэтиленовый мешок. Туда же отправил и содержание помойного ведра. Следов пьянки быть не должно. Хозяин у нас из уголовников. Человек серьёзный.

— Возьми мусор, по дороге выбросишь. Не зачем лишний раз светится. Настучать могут. Вылетим с работы, как экскременты при поносе. Сейчас за кадры не держатся, — Пётр Арнольдович сильно протрезвел и стал злым.

Я вышел на бульвар. Фонари, окна и неон роняли разноцветные блики на «саван» аллеи. На покрытые снегом дорожки и соседние сугробы падали редкие невесомые снежинки. Луна с покойницким лицом следила за мной из-за чёрных кулис рваных туч. Как же мягко падает снег! Здесь снег… А по ту сторону света сейчас, наверное, идёт пепел из огромной — размером с небо, опрокинутой вверх тормашками, трубы неземного крематория…

Медленно, наслаждаясь живым студёным воздухом, добрел до перекрёстка. Задержался, любуясь видом заснеженных деревьев. Повернул с Геодезической улицы направо и пошёл по проспекту Карла Маркса к подземному переходу. Постоял ещё несколько секунд и быстро спустился в метро. Я уже знал, что в ритуальное агентство больше не вернусь. А с братишкой Петром, если и встречусь, то на Приходской, дом «четыре».


3-4 апреля 2019, Нс.

Ред. 5-6 ноября 2019 г.

© йЕРО, 2019.