Седьмое небо

— Люба, ты только что гладила этот шарф…
— Он недостаточно идеален, — Любочка, высунув язык, аккуратно водила утюгом по шелку с логотипом авиакомпании.
Наконец, результат ее устроил, она ловко повязала его себе на шею, глядя в зеркало.
— Какая ты у нас ладная стюардесса, — выглядывая через плечо, констатировала новенькая коллега Катя.
Люба заулыбалась.
— Волосок-то у тебя к волоску, узел на шарфе правильный, углы воротничка как по линейке. Эмблема авиации, не меньше.
— Ну, Катя, — засмеялась она, — пойдем же, как бы не опоздать!
— Ты же не умеешь опаздывать, — пожала плечами Катя.

***

Сегодня ночной рейс на Москву. Все в штатном режиме.
Любочка с Катей – ее напарницей — продемонстрировали пассажирам оборудование (за показ Любу могли взять без экзаменов в любой театральный ВУЗ), прокатили тележки между рядами сидений, напоив всех летящих в самолете.
Свет в салоне приглушен. Люба любит такие рейсы – пассажиры сонные и не вредные.
Внезапно Катя почувствовала себя плохо. Она села в кресло в задней части самолета и извинилась перед Любочкой, которая подумала, что это уже третий раз за неделю, видимо, к сожалению, небо – не стихия Кати.
«Жалко, я долго ее обучала», — вздохнула Любочка и взяла на себя еще и обслуживание пассажиров бизнес-класса. Полет ночной – не так много суеты, как днем.
Тем не менее, пришлось побегать по салону туда-сюда — с пледами-водой-газетами- наушниками и всякой всячиной.
Наконец, большая часть пассажиров задремала. Люба смахнула пот со лба и присела отдышаться.
Она подумала, что, несмотря на рутину и спешку, в их лётном деле определенно есть магия – огромные машины каким-то чудом взлетают и развозят людей в разные концы света. Пассажиры стремятся по своим делам, на несколько часов собираясь здесь – внутри самолета. Кто-то спит, кто-то нервничает, одни молчат, другие болтают весь полет. Одни незаметны, другие назойливы. Хоть каждый и мчит в свой пункт назначения, но в небе все вместе неподвижно замирают, дожидаясь приземления. Они сидят в креслах, чужие и незнакомые, вынуждены слушать, наблюдать друг друга, совместно есть и даже спать, соприкасаются ногами и локтями; через несколько часов интимность разрушается, и эти незнакомые люди больше не встретятся. Любочка, стюардессы и пилоты стараются довезти их в хорошем настроении и добром здравии. В этом ей видится их божественная миссия и содействие мировому порядку. Да-да, мировой порядок складывается, в том числе, и из вовремя пристегнутых, напоенных чаем и одаренных улыбкой пассажиров.
Вдруг замигала кнопка вызова бортпроводника, кнопку нажали в бизнес-классе.
Любочка вздохнула, но резво всунула ножки в туфли, подскочила и легко поплыла в полумраке по проходу между сиденьями в нос самолета. Самолет качнуло, она чуть запнулась, туфля попала каблуком в паз на полу и застряла. Люба вылетела из туфли и остановилась перед нажавшим кнопку пассажиром.
— Вы что-то хотите? – шепотом спросила она.
— Почему шепотом? — так же тихо спросил пассажир.
— Потому что все спят, — она дежурно улыбнулась.
— А где Катя?
— Пока я вместо Кати, — она чуть помялась, — с ней все в порядке.
— А можно мне еще вина, я извиняюсь, что отвлек по такому неважному делу… — он протянул ей бокал.
— Можно, конечно, сейчас.
— Не торопитесь, найдите свою туфлю, — прошептал он.
Любочка вспыхнула и ретировалась.
Помимо вина, пассажир попросил еще плед, чай, кофе и санитарный пакет, хотя его не тошнило. Каждый раз он извинялся и просил с ним поговорить, ведь все равно все спят, значит, у Любы есть немного свободного времени. Она отшучивалась и смущалась, но отметила, что глаза у него – ах! — цвета чудесного грозового неба.
Когда он попросил еще одну подушку и номер ее телефона, Люба совсем покраснела и пробормотала, что им по инструкции не положено. Он сказал, что на твердой земле-то ее инструкции не работают, и они могут пообщаться без субординации пассажир-бортпроводник. Люба смутилась и ответила, что начинается посадка и ей пора заняться неотложными делами.
Кате полегчало, она поблагодарила Любу, и полет закончился как обычно. Люба подождала, пока выйдут пассажиры с передних рядов, потом, улыбаясь, проводила остальных.
Убирая салфетки, она увидела записку, которая была всунута в бокал на месте разговорчивого пассажира,
Ивана Сергеевича то есть. Как значилось в записке.
Она хмыкнула и выбросила ее.

***

Рейсы мелькали один за другим.
Пассажиры — добрые и злые, деловые и пред-отпускные, холостые и семейные – проплывали перед глазами.
Нет-нет да и вспоминался синеглазый любитель вина Иван Сергеевич.
Любочка вздыхала, на секундочку сожалела о выброшенной записке и бежала дальше.
Но сегодня у нее выходной. С утра она постирала форму, нагладила платки.
Пришла подружка Соня – настоящий боевой товарищ. Замешали ведро обойного клея, раскатали рулон обоев. Небо-небом, а родные стены должны быть в порядке. Обои Люба выбрала, конечно, с рисунком  облаков на голубом фоне. Под цвет своих глаз.
Она бредила небом с самого детства — тогда ее до глубины души поразил полет на самолете. А когда она увидела стюардесс, таких красивых, подтянутых, доброжелательных, одним словом – небесных нимф, то поняла, что ее судьба будет связана с авиацией. Школа и несколько лет учебы и вот – улыбающаяся Люба в форме встречает и провожает пассажиров на трапе, внушительную часть времени проводя в небе, возвращаясь домой выспаться и снова рваться прочь от земли.
Квартира у Любочки маленькая и для постороннего взгляда неказистая, но купленная на свои кровные, собственноручно покрашенная и починенная.
Хорошо, что рисунок на обоях абстрактный и огрехи в поклейке не так заметны.
Соня с Любой, уставшие за день, упали на покрытый полиэтиленом диван, открыли бутылку шампанского и глазели в окно на звезды, между которыми летели в разные концы света самолеты с ее товарищами по цеху.

***

После выходных Люба радостная приехала на работу.
— Клименко! Люба! У тебя сегодня замена с Катей в рейсе, вместо нее работаешь.
Люба удивилась, пожала плечами. Возможно, Катя уже устроилась проводником на корабль или в поезд, раз в небе ей становилось не по себе.
В самолете Люба обнаружила, что среди ее пассажиров вновь оказался Иван Сергеевич. Она улыбнулась и часто заморгала, потом взяла в руки демонстрационный жилет и подробно показала Ивану Сергеевичу, куда ему выйти и во что свистнуть, ежели что пойдет не так. Тот широко улыбался в ответ и не отрывал от нее глаз.
«Чего он лыбится? Я в жилете смешная или его веселит английский язык пилота? Хоть бы подтянул его, а то говорит как наш министр спорта…», — пыхтела в жилете Любочка.
В рейсе она бегала туда-сюда, совершая свои обычные действия и стараясь не смотреть на него. Как назло, в бизнес-классе было всего два человека, и он требовал к себе много внимания.
— Люба, это я попросил, чтобы вас на этот рейс поставили, — улыбнулся он.
«Ого, — подумала она, — кто ж ты такой, раз смог такое провернуть?».
— И зачем это вам надо? – она налила ему чай, не поднимая глаз.
— Хотел еще раз посмотреть.
«Трезвым, что ли, хотел на меня посмотреть?..» — усмехнулась она.
— И не лень вам…
— А где же я вас еще могу увидеть, как не в проходе самолета?
— Еще скажите, что вам лететь никуда не надо и вы купили билет, чтобы просто в самолете посидеть?
— Нет, так не скажу, — усмехнулся он, — лететь мне надо. Но приятнее лететь, глядя на Любу.
— Наша компания делает все, чтобы пассажиры были довольны, — пожала она плечами, — смотрите, если хотите.
— Так уж и все?
— Все, ограничиваясь чаем и пледом. Надеюсь, вы не будете хлопотать, чтобы я и в метро с вами ехала.
В остальном полет прошел как обычно.

***

Перед обратным рейсом ее разбирало любопытство, будет ли среди летящих Иван Сергеевич.
В салон вошли почти все, он поднялся по трапу последний. Она обрадовалась, но тут же удивилась, чего тут радостного – явился еще один назойливый пассажир.
Посмотрел на нее и кивнул, она нарочито серьезно поздоровалась и указала рукой на его кресло.
«Видимо, опять его заслуга, что я сегодня здесь», — подумала она.
Полет ночной, все дремали. Он тоже молчал, только с улыбкой на нее смотрел, послушно брал из ее рук плед, чай, газету.
«Чего это он молчит? Даже удивительно… То ведь не заткнуть его было…» — удивилась она.
Он не просил, но она принесла ему вина, которое он пил в тот раз. Иван Сергеевич поднял бровь, но бокал взял и быстро выпил. Люба с каменным лицом тут же налила ему второй. Он ухмыльнулся, выпил и его.
Люба налила до краев еще бокал, поставила перед ним на столик, не стала дожидаться комментариев, удалилась в хвост самолета.
«Надеюсь, он не устроит дебош по моей вине».

***

После приземления он до последнего оставался в кресле.
Люба провожала пассажиров, но краем глаза видела, что он сидит и смотрит на нее.
Ее напарница тихо сказала ей:
— А этот чего сидит?
— Напился, наверное… — пробормотала Люба в ответ.
Наконец, он поднялся, остановился перед ней.
— Люба, вот это надо прочитать, — сказал он, вложив ей в руку свернутую бумажку, — до свидания.
Они обе улыбнулись и попрощались.
— Чего это, твой кавалер? – прошептала напарница.
— Напился, говорю же, — опять пробормотала Люба, радостно сжимая бумажку в руке.

***

На бумажке было написано имя, телефон и предложение поужинать послезавтра.
Любочка решила, что никому звонить не будет, но повесила бумажку на видное место на стену – бумажка тешила ее самолюбие, что есть такой загадочный кавалер.

***

Наступило послезавтра. День прошел как обычно, Люба про себя тихонько улыбалась. Закончив рейс, по дороге домой она думала, что Иван Сергеевич сейчас, наверное, ужинает один. Или еще с какой-нибудь хорошенькой бортпроводницей. Или юнгой. Или кондуктором. Она помрачнела и предпочла помечтать, что приглашал он лишь ее одну.
Подышала на холодное стекло автобуса. Нарисовала самолет на пятне, которое тут же исчезло. Еще раз дыхнула, нарисовала сердечко.

***

Постепенно пассажир-кавалер с ужином перешел в разряд приятных воспоминаний.

***

Через неделю Любе объявили, что она опять заменяет стюардессу на рейсе в Москву.
«Ой», — екнуло у Любы в груди. Перед пассажиром Иваном Сергеевичем отчего-то было неудобно, лететь с ним в одном самолете не хотелось.
Но объяснить это руководству не представлялось возможным, и вот Люба в наглаженном платочке стоит по струнке и встречает пассажиров. Веселиться не хочется, но зубы блестят в максимально растянутой улыбке.
Явился и Иван Сергеевич, внимательно и с укоризной посмотрел на Любочку, поздоровался и сел в кресло.
Люба подумала, что он похудел.
«Неужели совсем не ужинает без меня?» — усмехнулась она.
От вина он отказался. От пледа, наушников и «тошнотного пакета» тоже. Только вначале внимательно просмотрел Любочкину демонстрацию, куда ему пойти и во что свистнуть в критической ситуации.
Когда Люба привезла тележку с едой, он сказал:
— Какой-то простенький суррогат того ужина, что я вам предлагал, не находите?
И отвернулся.
Любе стало неловко.
«Ну, убудет от меня что ли, если я с ним поем?», — подумала она.
Она все-таки налила ему бокал вина, принесла со словами:
— Хорошо, — тихо сказала она, наклонившись, — в этот четверг вечером.
Он не посмотрел на нее, бокал взял, сделал глоток и кивнул.

***

Люба думала, что с понедельника до четверга целая вечность и волноваться раньше времени не стоит, но с каждым днем нервничала сильнее.
«Хорошо, хоть не нужно думать над нарядом, — подумала она, — раз встреча после моей смены, то у него нет вариантов – я буду в униформе. Вполне сойду за офисного работника. Не тащить же мне в рейс бальное платье…».
Весь четверг она провела в напряжении, нервно и невпопад смеялась, чуть не облила пассажира чаем, чего с ней никогда не случалось.
— Хорош улыбаться-то – пассажиры все давно ушли, — сказала Катя, похлопав ее по плечу.
«И правда, чего это я…», — выдохнула Любаша, закрыв рот.
Собрали вещи из салона, поболтали с пилотами, всей командой вышли на трап, спускаясь по очереди. Любу взбодрил вечерний зябкий ветер.
Она подумала, что сейчас отстанет от коллег и позвонит Ивану Сергеевичу.
Но тут ее окликнули:
— Люба! Люба…
Она завертела головой. Иван Сергеевич стоял недалеко от самолета, рядом со своей служебной машиной с водителем.
«Какого черта он сюда заехал?» — Люба подумала пройти мимо и сделать перед коллегами вид, что зовут вовсе не ее.
— Клименко, твой пассажир! – засмеялся пилот Сергей.
Катя со смехом подтолкнула ее плечом.
— Да-да… — рассеянно согласилась Люба и быстро зашагала в его сторону.
— Здравствуйте, Иван Сергеевич, — зашипела она, — а вы чего сюда приехали? Я вполне могла бы самостоятельно выйти со взлетного поля…
— Здравствуйте, Люба, а что такого? Я уж наверняка, чтобы вы опять не передумали на ходу.
— Сейчас мои коллеги подумают черт знает что… что я знакомлюсь с пассажирами и тащу их на свидания…
Он усмехнулся:
— Тогда букет не буду доставать, вон он на сиденьи валяется, заберете, когда вам ни перед кем не будет неудобно. Я могу к нему грамоту приложить, чтобы придать официоза.
Люба с горящим лицом уселась на заднее сиденье и быстро захлопнула дверь.
Он сел в машину, выехали с поля, водитель показал охраннику какой-то документ.
«На кой я ему сдалась? – подумала Люба, — видно же, что человек влиятельный. Не поверю, что вокруг него не вьются толпы красоток. Не лень ему уговаривать случайно встреченную стюардессу…».
— Спасибо все-таки… за встречу… — пробормотала она.
— Надеюсь, на земле мне разрешается самому решить, куда мы едем? – сказал он.
— Уж пожалуйста… и знаете, — запальчиво добавила она, — не надейтесь, что я в шелках и перьях. Я со смены, поэтому белый верх и темный низ – вот мой весь наряд, — развела она руками.
— Я это понимаю, — улыбнулся он. – Мне достаточно того, что вы не в пилотке, это было бы, наверное, слишком экстравагантно для ресторана.
«Сниму шейный платок с логотипом авиакомпании», — спохватилась она.

***

Вечер проходил на удивление приятно.
Иван Сергеевич засмеялся, когда официант уточнил у Любы, что она предпочитает – мясо или рыбу. Люба строго на него посмотрела, но ее ноздри тоже затрепетали от смеха, ведь столько лет она задает именно этот вопрос.
«Как Гамлет… быть или не быть…».
Люба подумала, что со свиданиями в последнее время было совсем не густо и что очень приятно поесть не на ходу, не пластиковой вилкой; кроме того, ресторан не качается и не попадает в зоны турбулентности, и никто не жмет кнопку вызова в самый неподходящий момент – можно жевать расслабленно. И даже выпить вина.
Разговор велся на отвлеченные темы типа погоды и последних громких новостей, а так же на тему Любиной работы. Люба сдержанно отвечала на вопросы, но потом разговорилась, глаза ее засияли – что бывало всегда при ее рассказах о небе и авиации, и монолог не прекращался добрых полчаса. Люба говорила о своей любви к безмятежности небес и величественности облаков, о преклонении перед железными птицами, рассекающими воздух, о восхищении пилотами, приручившими самолеты, и о радости от выполненной работы, которую испытывает Люба по окончании каждого полета.
Люба осеклась, начала вежливо расспрашивать Ивана Сергеевича о его делах, но он был краток и уклончив,
Люба только поняла, что он занимает какой-то пост в областном правительстве.
Выпитое вино придало ей смелости задать занимающий ее вопрос:
— Так зачем вы меня позвали на свидание?
Он улыбнулся и повертел в пальцах ножку бокала.
— Ты мне понравилась.
— Если бы Катю не затошнило на рейсе, тут сегодня сидела бы Катя, — констатировала она.
— Нет, не сидела бы. Не думай, я не имею привычки водить ужинать стюардесс из всех моих полетов.
— Хорошо, — тем же ровным голосом снова констатировала Люба.
— Вот что мне в тебе нравится – твоя уравновешенность и невозмутимость, — он чокнулся с ней.
«Сейчас ты перечислил первые два качества каждой, просто каждой стюардессы», — с горчинкой подумала она, но не стала говорить это вслух.
— Да, я такая, — улыбнулась она.
Вечером дома обнаружила, что так и не сняла в ресторане шейный платок – весь вечер просидела за столом как представитель авиакомпании. И он ничего не сказал.

***

Следующие несколько дней над Любой не рассеивался розовый туман – воспоминания о приятном вечере вызывали глупую улыбку на лице и поволоку в глазах.
Катя и вся команда подтрунивала над ней, в шутку предполагая, что авиакомпания предоставила Любе, как лучшему работнику года, личный транспорт к трапу.
Люба отмахивалась от шуток, краснела и занималась делами.

***

Через неделю Иван Сергеевич повел Любу в театр.
Люба предвкушала еще один хороший вечер, радостно заканчивала смену.
Прибежала довольная Катька и сказала, что после полета осталась куча еды – сунула Любе в руки несколько касалеток из фольги с удовольствием заметив: «Отличная рыба с брокколи!».
Люба сначала порадовалась, что можно три дня не готовить и есть самолетную еду, к тому же – ура – рыбу; но тут же сникла – куда мне запас рыбы в театре? Как же неуместно…
Но деваться было некуда, отдавать еду обратно Кате не хотелось, Люба затолкала лотки в свою сумочку, хотя и дамскую, но вместительную.
Весь спектакль Люба только и могла думать о том, пахнет ли ее рыба из сумки? Она затолкала сумку под сиденье и периодически трогала ее ногой, надеясь, что она не выкатится к зрителю, сидящему позади нее.
В конце спектакля Иван Сергеевич наклонился к ее уху, отчего ей стало жарко, и прошептал:
— Вентиляция ни к черту… из буфета несет даже здесь…
— Да-да… — поддакнула она, ногой оттолкнув сумку еще как можно глубже под кресло.
После спектакля она сослалась на срочное дело и отказалась доехать до дома в его машине.
Две остановки прошла пешком – из сумки капала рыбная подливка.

***

Следующую неделю Иван Сергеевич был в командировках.
Стюарды и пилоты посмеивались над Любой и ее небесным кавалером.
Перед рейсом все собрались выпить чаю в комнате отдыха, проводили предполетный разбор. Стюард Сашка спросил, летит ли сегодня Любина вторая половинка.
Люба строго отчитала Сашку.
— Да ладно, мы знаем, что ты кристальной чистоты человек, — подытожил Сашка, — чего тут такого? Встречайся, раз он тебе нравится.
Она опять смутилась.
— Что пристали? У меня на уме только моя работа. Никакие встречи моему летному делу не мешают, вся романтика – на втором месте после самолетов, как мы все знаем из песни.
— Небо-самолеты… — задумчиво сказала Катя, — а когда же любовь?
— Так небо и самолеты – и есть любовь, — недоуменно развела руками Люба.
***
Люба просила Ивана Сергеевича больше никогда не заезжать на летное поле, чтобы встретить ее.
— Мне неудобно перед коллегами, — сказала она.
— Как хочешь, — отвечал он.

***

Иван Сергеевич довез Любу до дома.
— Я хочу подняться к тебе.
Люба представила его блестящие ботинки на вязаном коврике, представила, как угрожающе скрипнет под ним стул. А завтра он будет пить кофе из чашки с цветами, хранящейся в память о бабушке – это совсем не укладывалось в голове. Она подумала, что в ее жизни ее домашний мирок отдельно, а Иван Сергеевич – отдельно. Эти файлы не накладывались друг не друга.
— Иван, извини, но нет… — она опустила глаза.
— Ничего страшного. Можем поехать ко мне.
«А он готов показать мне, как живет», — удивилась она.
— Мне кажется, это неудобно. Пока неудобно.
— Все-то тебе неудобно, — усмехнулся он.
— А есть ли какая-нибудь нейтральная территория?
— А то. Зря, что ли, отелей по всему миру понастроили, — он нажал на газ.

***

После приземления Люба села писать отчет о рейсе. Катя быстренько его настрочила и ускакала домой.
«Все у нее тяп-ляп…», — вздохнула Люба.
Зазвонил телефон – Иван Сергеевич сказал, что уже полчаса ждет ее у аэропорта, и спросил, скоро ли она выйдет. Люба ойкнула – она и забыла, что сегодня с ним назначена встреча. Дни замелькались и даты перепутались. Она быстро-быстро затараторила извинения и попросила дать ей десять минут.
Однако совесть не позволила сляпать отчет на скорую руку, поэтому Люба подошла к машине лишь через сорок минут.
Водитель открыл окно и грустно усмехнулся:
— Спит он, — кивнул на заднее сиденье.
Люба виновато развела руками, села в машину, поехали в город.
Около дома она растолкала Ивана Сергеевича.
Он открыл глаз, посмотрел на часы, потом, прищурившись, посмотрел на Любу:
— Поехали хоть кофе успеем выпить.
В ночном лобби играл рояль, негромко разговаривали три посетителя.
— Люба, — он взял ее руку, — невозможно же с тобой встречаться по-человечески.
Она вздохнула:
— Да, невозможно.
— Ты всю жизнь так жить собираешься?
«Конечно», — подумала она и часто заморгала.
— А что не так?
Он глотнул из чашки.
— Смотря в чем. В твоей работе – все так. А у нас с тобой – все не так.
— Но небо для меня все, — ответила Люба.
— Это я понимаю. Я смотрю в твои голубые глаза, а вижу в них только небо и облака. А себя я в них не вижу.
Она не знала, что сказать.
— Но ты же знал, что я стюардесса…
— Я в тебе вижу, прежде всего, девушку, которая мне очень нравится, — пробормотал он и добавил, — а то и больше, чем нравится.
Она опять захлопала своими голубыми глазищами.
— И как… и как быть…
— Вот и я пытаюсь понять, как быть? Я вижу тебя, только когда внезапно – аллилуйя! – совпали окна в моих делах и твоих рейсах. По статистике это в среднем раз в неделю. Четыре раза в месяц, Люба, это не очень интенсивно, тебе не кажется?
— Действительно, не очень интенсивно… — согласилась она.
— Сними, пожалуйста, свой платок. Я понимаю, что ты надежная, как весь гражданский флот, но чаще мне хочется видеть в тебе нежную земную девушку.
Она поспешно развязала узел и спрятала платок в сумку.
— Иван, но ведь ты тоже постоянно занят. Ты меня в этом понимаешь, как никто, — пролепетала она.
— Поэтому в паре чертовски занят может быть только один. И мне кажется, это должен быть я.
— А ты… а ты видишь нас парой? – выдохнула она.
— А что я прыгаю по летным полям и жду тебя у аэропорта? Выкраиваю время на каждое твое свободное окно? Тебе это ни о чем не говорит? – возмутился он.
У Любы потеплело в груди. Он был немногословен насчет романтики, поэтому каждое из этих слов обволакивало ее как облако.
— Это так приятно… — сказала она, — я просто на седьмом небе…
— Люба, можно сегодня не упоминать ни небо, ни самолеты, ни авиацию и ничто, что обычно отвлекает тебя от меня, — мрачно пробормотал Иван Сергеевич.
Она опустила глаза. Словно закрылись два иллюминатора.
— Я бы сказал, что имею на тебя серьезные планы, — изрек он, — но эти планы никак не могут осуществиться. Не могут даже начать осуществляться. Выходные дни, свободное время и отпуски у тебя строго регламентированы, и я никак не могу бороться с этим режимом.
— Ты… ты считаешь, что я должна уволиться? – грустно пробормотала она.
— А как еще? — Иван Сергеевич посмотрел на нее. – Иногда мы попадаем в обстоятельства, когда нужно принять стратегические решения. Сейчас именно такая ситуация.
Оба замолчали.
— Ну, ты же не думала, что будешь летать всю жизнь?
«Действительно, я об этом даже не думала, — про себя согласилась Люба. – Как о таком можно подумать?!»
— И куда… куда я пойду работать? В офис? С девяти до шести?
— И что такого? – уточнил он.
«И не взлететь в ночное небо? И ни в какое небо? Не увидеть в иллюминаторе, как проплывают под тобой облака? Видеть это только при поездке в отпуск?… Ведь сейчас взлеты, приземления, парение в небесах, встречи новых людей, забота о пассажирах, выходы из непредвиденных ситуаций – это мои будни… А что останется? Твердая земля без турбулентностей, одна и та же офисная картинка перед глазами, никакой романтики…».
— Ничего такого, — сказала она.
— Как вариант, — добавил Иван Сергеевич, — можно и вовсе не работать… Это уж как захочешь.
Любе стало совсем тоскливо.
— Я же имею право подумать? – спросила она.
— Конечно, да, — ответил он. – И вообще, поехали ко мне сейчас, ну и пусть, что так поздно.
Она кивнула.

***

Как бы ни нравился Любе Иван Сергеевич, она не могла даже представить, как можно отказаться от дела всей своей жизни.
Она мечтала, чтобы он вдруг забыл об этом заданном ей неделю назад вопросе и чтобы все как-нибудь само собой уладилось. Она будет взлетать и приземляться к нему, а он будет ждать ее на земле, и они будут счастливы.
Сегодня рейс в Казань. Люба сидит рядом с Катечкой. Катечка и не подозревает, какие метания обуревают ее коллегу. Но Люба улыбается, везет тележку, наливает кофе, укрывает пледами.
Любу греет обретенное с Иваном Сергеевичем счастье, с другой стороны – одолевают сомнения по поводу их будущего.
Наконец, приземлились, пассажиры одарены улыбками и выпровожены на твердую землю.
Последние сборы в самолете, шуточки со стюардами. Всем экипажем вышли на трап.
— Люба, гляди, опять твой любимый пассажир прикатил, — пилот махнул направо от самолета.
Она как обычно вспыхнула, пробурчала «я же просила» и засеменила к стоящему невдалеке автомобилю.
— Иван… ну, зачем… — она поцеловала его в щеку.
— Да все, Люба, — нервно ответил он, — не могу больше ждать, давай ответ? Что ты решила?
— Как… прямо здесь и сейчас… — оглянулась она.
— А у тебя всегда не время и не место. Так что да, здесь и сейчас жду твой ответ.
«Божечки, за что ты со мной так?… что же делать», — подумала она.
— Иван, давай не так сгоряча, давай успокоимся, поедем в город и все обсудим… — она взяла его под локоть.
— Ты мне брось эти ваши стюардессные штучки! Не надо говорить со мной, как психиатр. Ты ответ дай, не надо меня успокаивать, я не буйный пассажир, я влюбленный мужчина, — возмутился он.
Она развела руками.
— Что ты молчишь? Люба, говори, что решила?
— Я… я не могу сейчас это все оставить… — она обвела жестом самолет, аэропорт и взлетную полосу.
Он вздохнул.
— Хорошо, я все понял.
Он посадил ее в машину, сказал водителю довезти до ее дома.
Наклонился к ней, поцеловал и сказал:
— Лети, моя синяя птичка. Лучше б ты мне больше не попадалась на глаза.
Захлопнул дверь.

***

Через полгода у Ивана Сергеевича случилась очередная командировка.
Он поднялся на самолет, сердце не стучало – он заранее узнавал, чтобы ее не было на рейсе.
Сел в кресло, попросил вина.
Сегодня в составе экипажа работала Катя. Он грустно улыбнулся:
— Здравствуйте, Катя.
И даже оглянулся.
Катя была рада его видеть.
— Любы нет, если вы ее ищете. Она больше не летает.
Он удивился:
— Как не летает?
«Не из-за меня же», — подумал про себя.
— Она и сама так огорчилась! – всплеснула руками Катя, — она ведь не прошла очередную медкомиссию… так что по состоянию здоровья…
— Ого… — обескураженно пробормотал Иван Сергеевич, покрутив обручальное кольцо на безымянном пальце- наверное, она очень расстроена.
— Не то слово!
— Как же она без неба? – он взглянул на Катю.
— Теперь работает в обучающем центре – натаскивает новеньких стюардесс, — затараторила Катя, — вы же знаете, она помешана на небе. И коль скоро теперь ей нельзя летать, она сказала, что сделает все, чтобы с пассажирами в небе были самые лучшие кадры.
— Это вполне в ее духе… — тихо сказал он.
— Так что в небе ее нет, но косвенно она тут – делегирует, так сказать, свои дела новым сотрудникам.
— Вот и исполнила мое пожелание – больше не попадется мне на глаза…