Исповедь палача

Исповедь палача.

      Знаете ли вы, что такое чувство всеобщей оставленности, господа, что такое муки одиночества и разочарования в Мире, которому ты беззаветно служил много лет?
Мучились ли вы бессонными ночами от постигшей вас несправедливости, когда единственная, кто вытирает ваши слезы, это подушка?
Я пишу эти строки, не в силах сдержать рыдания моей души.
Где вы, участники моих тяжких дум? Где вы свидетели моих подвигов?
У меня было все: прекрасная работа, служение обществу и государству, социальный пакет и ведомственная квартира…
Была жизнь, но она внезапно разрушилась, как это бывает, когда все хорошее заканчивается внезапной катастрофой.
Я работал палачом целых семнадцать с половиной лет.
Какой я был замечательный специалист в своем деле!
Как намыливал веревку, какие вязал узлы, как был обходителен с приговоренными, как виртуозно выбивал поставу из под ног!
Мои клиенты даже повиснув в петле,  раскачивались не более десяти раз.
Ни одного несчастного случая на производстве!
А какие я составлял отчеты начальству!
Бумага дышала четкостью и лаконичностью текста, в котором , однако, находилось место для едва заметной и тактичной иронии по поводу малого количества казней.
Подведение  изнуряющих годовых итогов я перечитывал по несколько раз после их составления, правил за ужинами, как произведение искусства, запивая коньяком тихую гордость и удовлетворение.
Я был в почете у начальства, господа! 
Как вы думаете, к кому обращались приговоренные перед смертью? К власти, к Небу, священнику или к присутствующим?
Нет! Приговоренные смотрели на меня. Это были стремительные, наполненные страстями внутренние  диалоги, в которых содержалось так много невысказанного и невыраженного…
И я понимал их, и отвечал  так же неслышно но понятно.
Я говорил всегда одну фразу, только по разному, меняя интонации, словно по нотам звучащей в сознании музыки.
Эта наполненная мудрейшим пророчеством фраза: Да! Да, мой друг. Готовься умереть. Ты ведь уже умер после приговора, осталось только перестать дышать. Это же такая малость по сравнению с тем, что было и чего не было! Так надо, ты просто пойми, прости и прими…
При этом всегда смотрел в глаза обреченным.
Ах, господа, каков был мой взгляд!
Взгляд вершителя, всепрощающий, торжествующий, решительный, и,  … непременно ласковый.
Что скрывать? Я любил людей! Любил их беззащитность перед карой, жалел их за растерянность и отчаяние. Было в них что-то от маленьких детей, какая-то внутренняя чистота, беззащитность, слабость, откровенность…
Как бережно я снимал их потом с петли. Они становились как куклы, и, не поверите, диалог с ними продолжался. Уверен, что они были благодарны мне за мое участие в их жизни. Кто еще так был внимателен к ним?  Им и шнурки-то при жизни родители не завязывали с подобной чуткостью и заботливым старанием.
И вот я лишился всего, а главное, общения и работы!
Молодой успешный карьерист был назначен  на мое место влиятельными родственниками.
Так было всегда - на смену гению приходит посредственность. Надо сказать, что молодых все больше хозяйничает на нашем поприще.
Теперь я прихожу на казни в качестве присутствующего.
Мне не нравится работа новых палачей: грубые узлы, распущенные концы веревок, дешевое мыло, даже табурет,  и то грязный и не украшенный . Как сказал мудрый: О времена, о нравы!
Но я по прежнему тот, в ком нуждаются приговоренные к смерти, как и было раньше, вижу, что взгляды их устремляются ко мне в самый последний момент, и я никогда не отвернусь, не покину их, не сделаю так, как поступили со мной!