Глава 5. Шаймиев

ГЛАВА ПЯТАЯ
ШАЙМИЕВ

Сегодня ровно месяц, как я не написал в книгу ни одной строчки, хоть как-то для нее полезной. Ни одного слова. Последним был этот заголовок – «Шаймиев». А дальше лишь мучительные попытки начать рассказ о человеке, который всем хорошо известен.

Понимая, что без «темы Шаймиева» не обойтись – долгая совместная работа накрепко связала Минтимера Шариповича и Камиля Шамильевича, – с каждой следующей попыткой я все явственнее ощущал, насколько мне мешает сосредоточиться величина личности первого президента Татарстана.
Чем больше я думал об этом, тем больше находил в Шаймиеве новые, еще не обработанные, как у якутских алмазов, грани, удивительным образом вплетавшие черты его характера в факты его личной биографии и события исторического порядка. Потом, едва нить повествования вытягивалась в нечто продуктивное, они вновь ускользали, и уже где-то там, куда я никак не мог добраться, из отдельных граней превращались в единую, почти философскую, независимую ни от кого категорию по имени – Время Шаймиева.

Считая, что как бы уже умею складывать слова в целые предложения, я и не предполагал, что мне будет невероятно трудно всего лишь начать (!) рассказ о Минтимере Шариповиче Шаймиеве .

Тем более что было некое обстоятельство, которое только усиливало мое недовольство самим собой. В бытность собственным корреспондентом газеты «Россия» в США, я имел возможность лично познакомиться с ним.

Сейчас уже мало вспоминают, но тогда, в период раннего российского демократизма, именно Шаймиев заставил говорить с ним на равных Москву, которая веками предпочитала «вертикальный способ» общения с вышколенными провинциями.

Может быть, поэтому его, политика из малоизвестной в мире Казани (ни 1000-летия, ни «Кул-Шариф», ни иконы Казанской Божией Матери, ни даже Универсиады-2013 еще не было) так настойчиво зазывали в Бостон, выступить в Гарвардском университете с лекцией «Будущее Российской Федерации: взгляд из Татарстана».

Естественный интерес американцев к личности Шаймиева зиждился на том особом пристрастии, с каким в бывшей английской колонии изначально привыкли относиться к любым идеям независимости от центра. Поэтому он оказался тем руководителем постсоветской формации, чье пребывание в Америке оставило ощущение новой России, которая действительно стремилась в мировой демократический клуб.

Событием number one  тех лет был Договор о разграничении сфер власти и взаимном делегировании полномочий , который после трудных переговоров, длинных по времени и нервных по причине новизны, почти диссидентства, подписали Татарстан и Москва. И именно он стал главной темой дискуссий, сопровождавших М. Ш. Шаймиева в Америке. В последующем, пока московские ура-патриоты ставили этот шаг в вину Ельцину, а казанские – Шаймиеву, примеру Татарстана последовали более 40 регионов, подтвердив его перспективность для судеб Федерации. И хотя дальнейшее развитие страны пошло не «по Шаймиеву», а вновь свернуло на унылый тракт унитаризма, стоптанный миллионами российских лаптей – на то были свои объективно-исторические причины, – я бы не стал исключать, что тот его опыт еще приглянется будущим обустраивателям России.
На многочисленных встречах в Конгрессе США, с представителями администрации Б. Клинтона и деловых кругов, всегда и, в общем-то, справедливо ищущих в таких случаях серьезных гарантий, Шаймиев чувствовал, что в подтексте всех вопросов «дядюшки Сэма» стояло одно: пора американскому бизнесу появиться на Волге или стоит подождать еще? И вежливо подчеркивал – пора. В результате только для нефтяной промышленности Татарстана М. Ш. Шаймиев привез свыше 250 млн долларов, полученных у «Эксимбанка» США, если мне память не изменяет. Для нас, россиян, работавших в Америке, это была «сказка Али Бабы», даже Москва получала под свои проекты куда меньше.

В последний день американцы – мастера обволакивать нужного партнера – преподнесли Шаймиеву сюрприз. В качестве специального гостя он был приглашен в Национальный пресс-клуб, угол 14-й улицы и Эф-стрит, – святая святых американской журналистики. Начиная с момента основания Клуба в 1908 году – с Теодора Рузвельта – здесь почитали за честь выступить все президенты США. Гостями были монархи и премьер-министры, ключевые политические и деловые фигуры – глобальные тяжеловесы.

После выступления я подошел к Минтимеру Шариповичу. Представился сам и познакомил его с Ляйлей (узнав, что иду «на Шаймиева», она потребовала, чтобы взял ее с собой):

– Вахытыгыз бар мы?  – оттеснив меня, Ляйля сразу же перешла с ним на родной язык. – Поедемте к нам, я напекла «треугольников» .

В двух шагах от американского Белого Дома Шаймиев не ожидал встретить своих, да еще из Казани.

– Треугольники? Это здОрово! – мыслями он находился еще на трибуне, но, заговорив по-татарски, постепенно возвращался в тепло обыкновенного человеческого общения. – Сакина  тоже любит встречать гостей треугольниками.

Проснувшись, я увидел в кабинете свет, который выбивался из-под двери. Как бы понимая, что не вовремя (за окном стояла глубокая ночь), желтая полоска, покружив немного по паркету, пряталась под ковром, который пышным блином покрывал половину гостиной.

– Ты как тут? – за столом сидела Ляйля, поджав под себя ноги. Накрывшись старой маминой шалью, она уютно расположилась в кресле. Настольная лампа освещала книгу.

– Представляешь, – сказала Ляйля, – когда мы были сегодня у Исхаковых, я увидела на полке книгу, попросила почитать. Теперь не могу бросить. Знаешь, кто автор?

– Ну, ты же сейчас скажешь, – зевнул я.

– Супруга Шаймиева, Сакина Шакировна!

Такого я не ожидал никак, поэтому первой реакцией была глупая пауза, хотя, зная Ляйлю, уже догадывался: ерунду она даже не откроет, тем более, ночью.

– Представляешь, они общались с помощью записочек.

Я был прав, она «вчиталась», помимо того, что она не спала, об этом красноречиво говорил ее навязчивый рефрен «представляешь».

– Кто? – глупость первой паузы держала меня крепко; а, может быть, я просто еще не проснулся.

– Сакина Шакировна и Минтимер Шарипович. Работал он много, мобильников не было, и они писали друг другу записки. От книжки вообще идет какое-то тепло. Очень женская история.

Ляйля отлистала назад несколько страниц, и показала мне текст, который ее поразил: «Получив орден, Минтимер в обед заехал домой, положил орденскую коробочку на середину стола и оставил записку: «Дорогая моя, орден Ленина нам обоим в равной степени принадлежит» . На тот момент Шаймиеву было всего двадцать девять лет от роду.

Ляйля читала книгу С.Ш. Шаймиевой осенью 2013 года. А тогда, в Америке, нас интересовали совсем другие темы:

– Вас слушали внимательно, много записывали…

Я нарочно не стал рассказывать Шаймиеву, какие нравы у международной журналистской братии, обосновавшейся в Вашингтоне, и что его могло ждать. Любой из коллег, если ему было «достаточно», и уже есть, что передавать в редакцию, мог встать и уйти из зала, невзирая на регалии выступавшего: будь то король, президент или целый миллиардер. Шаймиева эти акулы пера действительно слушали. Они профессионально копались в его тихом голосе, выискивая какие-то особенные интонации, которые могли бы объяснить его феномен, уже расцветавший на российском политическом лужке.

Потом мы долго разговаривали с ним – так появилась статья в «России». Приведу лишь ее концовку:

«Я смотрел на Шаймиева и думал: «Никакой он не железный, хоть по-татарски «Минтимер» и означает «Я железный». Обыкновенный мужик, который чертовски устал. Просто в отличие от других он, может быть, больше знает, чего хочет. Завтра, когда президентский «Боинг» с гербом Татарстана на бортах (еще один признак российских перемен) в последний раз вырулит по американской бетонке, он будет опять о`кей, наденет маску восточного спокойствия и из-под нее взглянет на мир своими внимательными глазами» .

Я и не предполагал, что заголовок статьи почти двадцатилетней давности (мой перевод его имени, по сути, подстрочник) станет, как говорили, чуть ли ни основным эпиграфом государственной и политической жизни Шаймиева; я даже видел его в какой-то официально-парадной книге.

Кстати, предок Исхакова – Байки – называл Чингисхана именем Шынтемир – Истинно Стальной.

Совпадение?

Коллегам из пресс-клуба повезло. Они наблюдали Шаймиева во всем великолепии его масштаба, рвущегося из региональных ползунков на простор самостоятельности, ведомый только ему одному и будущим горизонтам Татарстана. Я же вытащил более крупную журналистскую удачу. Шаймиев вдруг приоткрылся мне доступным и душевным человеком, с присущими такому человеку живыми переживаниями. И это «вдруг» было связано с Исхаковым. Услышав, что я дружу с Камилем не один десяток лет, Шаймиев неожиданно прервал свой рассказ о поездке по США, будто отмахнулся от чего-то, уже ненужного.

– А ведь Камиль Шамильевич сейчас болеет.

В глазах Шаймиева, только что рассуждавшего о высоких политических материях, читалась неподдельная забота. Оказалось, он подробно знал состояние Камиля, в какой больнице лежит, и чем его лечат.

– Ему надо бросить курить, – с нажимом сказал Шаймиев, и добавил, как будто нашел для Камиля еще один способ лечения: морально-психологический. – Вернусь, обязательно расскажу ему о нашей встрече.

Именно тогда Фания научила детей молиться за отца.

Работу К. Ш. Исхакова с М. Ш. Шаймиевым нельзя назвать работой «под руководством» в классическом понимании. Это нечто б;льшее. Роль Шаймиева и Исхакова в истории Татарстана – а Большая Казань это почти треть населения республики и определяющая часть ее экономики (в Казани была сосредоточена половина всех промышленных предприятий, город производил до 40 процентов объема валового регионального продукта ), еще требуется осмыслить. Особенно с учетом того, что это именно их плечи – первых лиц республики и города – удержали на себе тяжкое бремя 90-х годов.

Наступит время, и благодарные потомки сами решат, кем были для них эти два человека. Мне же хотелось бы найти ответ на вопрос иного качества. А сами они кем были друг для друга? Товарищами по партии? Соратниками? Начальником и подчиненным? Ведь оба работали первыми секретарями: Шаймиев – областного, а Исхаков – районного комитета КПСС. Оба ратовали за одно дело – «жила бы страна родная!» Оба четко выполняли бюрократические функции в многослойном пироге власти – каждый свою.

А, может быть, сами того не подозревая, они были тандемом? Не тем, который не так давно, благодаря стараниям СМИ, приобрел странный смысл. А настоящим тандемом, где, как в слаженной команде, роли твердо распределены, и ездоки местами не меняются, не спихивают друг друга из седел, вместе устремляя свою быструю машину к победе.

Правильно все. Но есть одно «но».

За долгие годы вокруг этих людей было наворочено много небылиц, в которых, боюсь, даже пытливым потомкам будет разобраться нелегко; как, впрочем, и нашим современникам.

Время от времени небылицы всплывают на поверхность. При этом, плавая как бы по отдельности, они все равно устремляются к общей сточной воронке. Закручивая вокруг нее тугие кольца человеческого зла, они настойчиво тянут доверчивых граждан за собой, крутой спиралью ныряя к темному дну; к куче зависти, вранья, предательства и прочих отходов бытового сознания.
И все это во имя одной  цели (видимо, для кого-то важной): вбить клин между Шаймиевым и Исхаковым. Сломать их многолетний «велосипед», так исправно служивший республике, а механизм разобрать по винтикам и закопать в разных местах.

Чтобы и потомки не нашли!

К слову, такая тактика оказывала (и оказывает!) медвежью услугу, в первую очередь, самому М. Ш. Шаймиеву. Ведь люди, несведущие в аппаратных играх, могли подумать, что это делалось с его согласия, хотя и молчаливого.

Очень явно я увидел это в дни празднования 1000-летия Казани. Складывалось впечатление, что некоторые местные начальники действительно пытались оттеснить Камиля от События, которое он лично выстрадал и подготовил. Просто выхватывали из его рук и рук его команды бразды правления, словно лакомые куски дымящегося мяса.

В чиновном сообществе этот незамысловатый прием давно известен. Когда мероприятие заканчивалось, и люди забывали, как все происходило на самом деле, он давал представителям вышестоящего аппарата исключительное право наказать невиновных, и наградить непричастных (заодно самим протиснуться в историю).

Так бывало не раз.

– Камиль, ты помнишь случай в Казанском метро во время 1000-летия? Давай, расскажем людям.

– А что тут рассказывать? – Камиль не любил выносить сор из избы. – Подземка была готова к эксплуатации, но официального открытия еще не проводили. В числе других я стоял у входа на станцию «Кремлевская» и ждал гостей, чтобы показать метро. Вот-вот должны были подъехать Владимир Владимирович с Минтимером Шариповичем, главы стран СНГ, другие именитые персоны. Неожиданно принесли сообщение, что где-то собралась группа людей и выражает какое-то недовольство.

– Может быть, хотели сорвать праздник?

– Запросто, ведь Казань еще помнила бузу 90-х годов. Один большой начальник огляделся, увидел меня, и прикрикнул: «Исхаков, это твой город? Ну-ка, разберись!»

Для виновника торжества, каким на тот момент был Камиль, это была пощечина. Все равно, что жениху на свадьбе сказать: «Мы тут без тебя отпразднуем. Иди, погуляй пока».

– А ты?

– Поехал, куда я денусь. А там уже Рустам Нургалиевич. «Камиль, ты почему здесь?! Быстро возвращайся. Тебе надо быть в метро, ведь сегодня твой день».

Камиль надолго запомнил поступок Минниханова.

Про то, как его «оттесняли», он старался не вспоминать. Он успел вернуться. И лично провел первую экскурсию по метро, которое он построил.

– Даже скучно стало, – сказал я в робкой надежде развести Камиля на разговор об их отношениях с Р. Н. Миннихановым , более откровенный.

– Отчего это вдруг ты заскучал?

Камиль не подал виду, что разгадал мою хитрость, но чутье корреспондента, который за свою жизнь взял не один десяток интервью, подсказывало: он готов поставить точку и в этом вопросе.

– Ну, говорили ведь, что у Исхакова и Минниханова иногда были натянутые отношения.

– Не у Исхакова и Минниханова, а у мэра Казани и премьер-министра республики. Улавливаешь разницу?

Камилю надоели журналистские «находки»: кто с кем воюет, и против кого дружит; он знал то, что он знал.

– Понимаешь, тут такое дело: у нас с Рустамом Нургалиевичем были разные работы, мы в разных окошках получали свою зарплату. Он отвечал за республику, а я за город. В этом объективно и было заложено противоречие. Оно и предопределяло наши мотивы. Ему надо обеспечить всех, а мне только мой город. Если бы он начал любить Казань больше других районов и городов Татарстана, он был бы плохим премьером. А если бы я стал любить кого-то больше Казани, то плохим был бы еще и я. Что получилось бы в результате? Вот, мы и любили каждый свое, свою зону ответственности. Теперь понятно?

– Понятно.

Но мне было мало – давай, Камиль, объясни доморощенным кремленологам, как на самом деле устроена жизнь «за Стеной».

– Кто больше всех пытался говорить на эти темы? – спрашивал он. – Я думаю, кто не доходил до сути вопроса, до самого дна. Нырнул, где помельче, а рассказывал так, будто тайну двух океанов разглядел. Периодически находили мой конфликт и с Муратовым, и с другими руководителями республики.

Ну, этот вопрос я и сам закрою, без помощи Камиля. Зачем читать про чужие догадки, когда можно один раз увидеть все собственными глазами? У меня такая возможность была, поскольку лично был свидетелем отношений Исхакова с самыми разными людьми. В данном случае с Р. Ф. Муратовым .

В один из майских праздников Исхаковы позвали нас к себе на дачу в Боровое Матюшино – Ляйля, Дина и я всегда были в Казани 2-го мая, приезжали на папин день рождения. В бывшем поселке Татарского обкома партии еще не построили современные коттеджи. Между высоких сосен редкой россыпью стояли бревенчатые домики на две семьи каждый, как шляпы перезрелых грибов они прятались за разлапистой хвоей. Взрослые сосны и белый волжский песок создавали в этом пригороде Казани почти прибалтийский климат, нечто среднее между латвийской Юрмалой и литовской Палангой. Домики были оборудованы казенной мебелью и кухоньками, кое-где были пристроены веранды. В глубине поселка стояла общая баня, настоящая, деревенская; даже обычного душа в ней не было, обливались из оцинкованных тазиков. Баней пользовались все постояльцы Борового, было отведенное время: мужчины – женщины.

– Привет, Камиль, – сказал статный, солидного вида мужчина, он стоял около веранды дома, где квартировали Исхаковы. – Я за тобой, время уходит.

Это был Муратов, они договаривались идти в баню. Мы познакомились, и меня взяли тоже. Потом, уже в бане, к нам присоединился Г. И. Усманов.
Банька была отменной. Выйдя из парилки, распаренные и тщательно помытые, Камиль с Муратовым лежали на кушетках, обтянутых, как помню, серым дерматином, и разговаривали. При этом темы были такими, которыми не делятся с личными врагами. Комната была пропитана голой правдой, в прямом и переносном смысле.

После бани, пока нас сменили женщины и дети, мы пошли к Муратову пить пиво. Вечером все три семьи сидели у Исхаковых на веранде, тесно прижавшись друг к другу, помещение было маловато. Ужинали, отмечая по традиции Первомай.

Наутро нас разбудил странный звук. Что-то жужжало. Мы с Камилем вышли на крыльцо. Альбина и Дина, им было по 5-6 лет, сушили импортным феном Фании (большой по тем временам ценностью) волосы маленькой дочке Муратовых, лет той было и того меньше.

– Чем это вы тут занимались? – строго спросил Камиль.

– Мы играли в парикмахерскую-ю-ю.

Девчонки, конечно, понимали, что сделали что-то не то, поэтому сразу заканючили, на всякий случай. Оказалось, они помыли девочке голову. Прямо в железной бочке с холодной дождевой водой, которая стояла около домика Исхаковых. Когда мы появились, они «делали ей прическу».

Прошло несколько месяцев, как были написаны эти страницы, и вдруг вышла хорошая книга – «Беседы с Минтимером Шаймиевым». Первый президент республики Татарстан очень доходчиво объяснил «про напряженность» в отношениях, что так волновало журналистов применительно к Исхакову: «Она и должна быть. Это идет от жизни, от самой конструкции власти. Я помню партийные времена: у секретаря обкома и секретаря горкома всегда были напряженные отношения.

– Сама сфера взаимоотношений конфликтная?

– Да, конфликтная. И это идет не от личностей, а от переплетения полномочий и интересов. Думаете, простые были отношения у Камиля Исхакова с правительством? Нет. И не потому, что он такой-сякой, или правительство не проявляло внимания. Виновата сама жизнь. Она порождает противоречия. Это очень глубоко» .

Удивительно, как взаимно совпали оценки М. Ш. Шаймиева и К. Ш. Исхакова. Все-таки тандем? Мне вообще казалось, что я, мысленно проникая в управленческую лабораторию Шаймиева – куда смог, конечно, – начинал понимать некоторые из его приемов. Будучи представителем (еще каким!) узкого клана Власти, Шаймиев тоже пользовался сдержками и противовесами. Только не теми, что были так любы флорентийцу Макиавелли: сегодня ты ближе ко мне, а завтра – он. Имея целью преодолеть противоречия в сложном устройстве республиканской машины, о чем он говорил в своей книге, и которые, если пустить на самотек, могли превратиться в открытую драку, помешать делу, Шаймиев, как мне кажется, нашел свой выход, более эффективный. Систему сдержек и противовесов он уложил в другую плоскость психологии: работа – дом.

– Ты не думаешь, что в Боровом Шаймиев собрал всех вас, таких самостоятельных, не просто? – спросил я Исхакова. – Что не удалось Ельцину на улице Осенней, создать некий клуб из федеральных управленцев, удалось Шаймиеву на берегу Волги.

– Может быть, – Камиль задумался. – Ведь, по жизни, в кабинетах мы действительно гремели друг на друга, а в Боровом жили дружно. Отдыхали вместе, гуляли по лесу. Как в доброй семье, старшие уважали младших, а если «шалили», был отец, он разводил по разным углам, запросто мог и наказать.
Я вдруг вспомнил. Как и везде, в Боровом была добрая традиция – поздравлять друг друга с Новым Годом. Камиль наряжался Дедом Морозом, и шел по домам раздавать подарки, которые приготовила Фания; пригодились актерские уроки Остропольского. Удовольствие испытывали все, хотя и были взрослыми мужами.

– Кто-нибудь читал в ответ новогодние стишки?

Камиль рассмеялся.

Потом – втихаря – я спросил у Фании:

–А жены как?

– У нас был свой клуб.

– И что делали, если у мужиков зашкаливало?

– Что-что? Мирили, вот что.

Теперь стала понятна фотография, которую С. Ш. Шаймиева поместила в своей книге, подписав ее «Руководство республики Татарстан с супругами». Против сферы конфликтных взаимоотношений у Шаймиева в запасе был еще и второй эшелон обороны, самый мощный – женский.

Вернемся к теме Шаймиев-Исхаков. Конечно, режиссеры многосерийной «Небывальщины» не блистали фантазией. Но в том и фокус: чем проще ложь, тем легче в нее поверят. Поэтому и жила себе червивая молва, по-тихому переползая с одной казанской кухни на другую:

– Вы слышали, Исхаков якобы подсиживал?

– Да это все знают. А кого?

– Бабая. Тот якобы опасался за свое кресло, и, якобы, поэтому убрал Исхакова из республики.

– Вот оно что…

Три простых «якобы», но как завлекательно. Благодарным потомкам оставлять такое нельзя.

У меня на столе лежат два указа М. Ш. Шаймиева. Первый о назначении Камиля главой администрации г. Казани, второй – об освобождении от этой должности .

Изначально К. Ш. Исхаков был избран председателем исполкома Казанского городского Совета народных депутатов на VIII сессии КГСНД, которая состоялась 14 февраля 1989 года. Почти три года он проработал предгорисполкома, и зависел только от воли депутатов. В 1991 году ситуация изменилась коренным образом. В республике оформилась новая управленческая структура, более приспособленная к реалиям, возникшим после распада СССР. Венчал эту новую пирамиду новый высший административный пост – президент республики Татарстан. Теперь уже главу администрации г. Казани, как и всех остальных глав районов и городов бывшей Татарской АССР, требовалось утвердить именными кадровыми указами. Соответственно, когда К. Ш. Исхаков был назначен полномочным представителем Президента Российской Федерации в Дальневосточном федеральном округе, его надо было освободить от должности в Казани аналогичным же решением.

Впрочем, сам по себе этот исторический экскурс не столь занимателен.
Согласно новым порядкам, как должностное лицо Исхаков был в абсолютной власти Шаймиева. Если предположить, что на подготовку одного указа уходил один день (хотя истинные профессионалы знают, что за сутки аппарат мог сочинить сколько угодно таких указов; была бы отмашка), то за все время, пока Исхаков непосредственно работал с ним как с президентом республики (почти 14 лет!), М. Ш. Шаймиев имел полную и никем не ограниченную возможность снять его с должности Казанского градоначальника пять тысяч сто десять раз (!).

Со своей стороны, Исхаков тоже имел возможность «подвинуть» Шаймиева (ну, или хотя бы попытаться это сделать). Ведь за эти же годы в республике прошли четыре кампании по выборам президента РТ, три из них – на открытой альтернативной основе. Никто не удивился бы, и не обвинил Камиля в чем-то предосудительном. Борьба как борьба, все на выборы! Тем более что в России тех лет не было, пожалуй, ни одного областного центра, кроме Казани, глава которого не был в контрах со своим губернатором. В манерах молодой российской политэлиты еще считалось модным бодаться.

Почему ни Шаймиев, ни Исхаков не сделали этого?

В «Княжне Таракановой» Эдварда Радзинского мне нравится одна нетривиальная мысль: почти все фигуры, действующие на шахматной доске истории, писатель делит на две группы людей – блестящие и исполнительные. В самом начале царствования Екатерины II, когда будущее было еще зыбким, ее окружали блестящие орловы и потемкины. Беззаветный порыв некоего героя, не обремененного задней мыслью, был нужнее качеств, блестяще сформулированных А. С. Пушкиным: «хороший малый, но педант».

Я думаю, Шаймиев и Исхаков тоже родом из блестящих. В турбулентное время 90-х годов, накрывшее Россию мутной волной, они были кстати. Мне кажется, что как руководитель М. Ш. Шаймиев обладал очень крепким качеством: он не боялся работать с яркими людьми; и в этом они с Исхаковым схожи. Способность делать дело (если надо, сворачивать горы!) Шаймиев ставил выше, чем неприкосновенность собственного правления. В свою очередь, это не зажимало в людях главное, что ценилось во все времена – их личную инициативу; пусть даже с элементами романтики, такой энергичной, как у Камиля. Думаю, он хорошо видел, что Исхаков на своем месте. К тому же, будучи градоначальником, Камиль не бродил в коридорах власти, пытаясь за очередным прикормленным углом выменять себе должность повыше. Как во времена комсомола и «Алгоритма», его мысли были заняты работой, которой в таком городе, как миллионная Казань, всегда хватало.

Хотя, подозреваю, им обоим было непросто. Ведь, по Радзинскому, рядом копошились герои исполнительные. Сколько всего интересного они влили в уши президента Татарстана и Казанского градоначальника? Как вербовали, например, Исхакова я знаю лично. Видимо, с учетом наших с ним доверительных отношений, ко мне неоднократно приходил Посланец, и хотя всякий раз это были разные люди, общий смысл их визитов был один:

– Надо объединяться, – жаркий шепот, почти слюнявя мои уши, оглохшие от такого напора, расписывал преимущества коалиций; разговоры проходили, как правило, в банях, чтобы «не подслушали». – Подскажите К.Ш., и все получится.

А К.Ш. посылал и посланцев, и посылателей куда подальше. И меня, заодно с ними. Хотя я-то тут причем?

«Коалиционеры» злились, надолго записывая Исхакова в свои враги. Даже сейчас ему аукается иногда то, старое, «неправильное» – «нет». Они ведь не знали, что Камиль не виноват. Любовь к «неправильным путям» была запрограммирована ему еще 9 веков назад, просто втиснута в ДНК далеким предком Байки би – блестящим соратником Чингисхана.

Ну, а высшее достижение местных дезинформаторов-любителей, про то, как Шаймиев якобы убрал Исхакова на Дальний Восток, и комментировать неловко.
Представьте сцену из «Небывальщины»:

Шаймиев в высоком московском кабинете. Может быть, даже у Самого! Заметно волнуется:

– Исхаков меня подсиживает (вариант № 2 – плохо работает). Вы не могли бы взять его к себе?

Если хотя бы раз руководитель любого российского региона пожаловался в Москву на кого-то из своих подчиненных, с которыми он обязан был разбираться сам (на то и поставлен!), где бы он оказался после такого диалога? Даже если диалог был бы выдержан не в прямолинейных, как у меня, а в других, более обтекаемых выражениях. Только люди, не владеющие азами аппаратной работы, могли вообразить, что Шаймиев стал бы подсовывать Москве «плохого Исхакова».

Любопытная деталь: когда мода на президентское жилье, заведенная Б. Н. Ельциным и воплощенная в виде особняка на улице Осенней, добралась до Волги, в Казани тоже решили построить отдельный дом для руководства – на улице Маяковского. Разумеется, списки спецжильцов в Москве и в Казани утверждали два президента – России и Татарстана; каждый у себя. По желанию М. Ш. Шаймиева Камиль стал его ближайшим соседом. Причем, квартира Исхаковых – прямо под квартирой Шаймиевых. С чего бы такое благорасположение? Неужели кто-то поверит, что Шаймиев еще и дома согласился бы терпеть «этого Исхакова»? Да и Исхаков, который ежегодно строил десятки домов, тоже нашел бы возможность не соседствовать с человеком, готовым услать его из родного города (вместе с семьей) куда подальше; хоть бы и в красивую дальневосточную даль.

Совпадение: переехав в Москву, Исхаков получил квартиру в доме на Осенней; теперь он стал соседом Ельциных.

– И что, все было так безоблачно? – спросил я Камиля, не сильно веря в положительный ответ; ведь даже между нами, друзьями с сорокалетним стажем, которые к тому же были независимы друг от друга, однажды пробежала кошка.

– Нет, конечно, – Камиль улыбался, но, похоже, он до сих пор помнил, что и у них с Шаймиевым случалась «облачная погода». – Иной раз он крепко прикладывал меня на совещаниях; несправедливо, как я считал.

– Так это же нормально, – я имел твердое убеждение, что все, кто начинали руководить еще при КПСС, за словом в карман залезали редко; достаточно вспомнить «кузькину мать» Н. С. Хрущева, не говоря уже о начальниках помельче. – Ты и сам такой.

– Неприятно не то, что отругали, – Исхаков уже смотрел серьезными глазами. – Обидно, что на людях. Придешь потом к себе в кабинет, внутри кипит, только зубами скрипишь.

– Ну и накатал бы заявление.

– И эта мысль приходила. – Камиль продолжал рассказывать, хотя уже чувствовалось, что он этого не хочет. – Чего не придумаешь под горячую руку. Но в голове одно – нельзя! Нельзя, Камилька!

Исхаков всегда называл себя «Камилька», когда делился своими самыми потаенными мыслями. Наверное, это сидело в нем еще с савиновских времен, когда обращение «Камилька» – также как потом взрослое «Камиль Шамильевич» – было для него не уменьшительно-ласкательным словом, а признаком уважения пацанов, выросших в жестких условиях казанской улицы, наиболее полезных мужчине, что не раз подтверждала мудрая – каждому по своему – жизнь.

– Личные чувства это чепуха, – продолжал Исхаков. – Особенно, в сравнении с тем, куда можно было скатиться, если мэр республиканской столицы позволил бы себе огрызаться на президента республики. Вокруг было полно примеров, к чему это всегда приводило в соседних с нами регионах. В первую очередь, от этого несправедливо страдали простые люди.

– Интересно, Шаймиев тоже так думал?

– Мне кажется, да. Он тоже так думал. Ведь уже на следующий день мы разговаривали, как ни в чем не бывало. «Рабочий момент» прошел, значит, – все, спокойно работаем дальше.

Так что, куда не кинь, но авторы «Небывальщины» оказывались «на бобах». Даже в таком тонком деле, как отношения начальник-подчиненный, беспроигрышном, по мнению лиц интригующих (какие бури проносятся подчас между руководителями всех уровней, только успевай угли подбрасывать, чтобы раздуть пожар большой межличностной войны), руководитель республики Татарстан и руководитель г. Казани мыслили категориями других масштабов, недоступных авторам «Небывальщины». Обыкновенными Заботами большого Государства и маленького Человека.

Излишне подчеркивать, что именно на этом и держится весь наш цивилизованный мир.

Было бы большим заблуждением полагать, что Исхаков не думал о президентской «Шапке», и считать его наивным юнцом, который не учитывал конкретных жизненных условий, радуясь каждому новому дню, как порции ленинградского эскимо (лучшего в стране Советов, кто помнит). Как у любого серьезного политика, – а вся его биография не оставляет шансов думать иначе, – у К. Ш. Исхакова был план действий «на экстренный случай».

– Мы будем рассказывать и об этом?

– Обязательно, – серьезно сказал Камиль.

Надо иметь в виду, что в то время никто не мог чувствовать себя спокойно в своей должности, даже такие фигуры как М. Ш. Шаймиев. В надежде причесать растрепанные российские кудри, Москва жонглировала балансами интересов на полную катушку. По мере сил старались и местные кадры.

Сегодня уже стала забываться эта «история 1998 года», а зря. В ходе очередного заседания Госсовета в Татарстане была предпринята попытка – во многом неожиданная – сменить председателя парламента; для республиканской пирамиды власти это одна из ключевых должностей. Ничем не примечательное само по себе – всех когда–нибудь заменят – это событие имело одну отличительную особенность, как паленое тавро на плече леди Винтер из «Трех мушкетеров» Дюма-старшего. Во времена уже известного читателю деда Исхакова – Абдуллы его точно отнесли бы к разряду «к/р»: контрреволюция.

Попытка поставить «своего» спикера была предпринята вопреки воле М. Ш. Шаймиева, и в целом направлена против него как руководителя республики. Тем, кто умел видеть, это было очевидно. К. Ш. Исхаков тоже был не слепой. На том заседании он исполнял обязанности председателя счетной комиссии, и сделал все, чтобы не произошло волевого развития ситуации. Инициаторы вопроса обладали административным ресурсом, и в тот момент, – в чем-то даже судьбоносный, – только у Исхакова была легитимная возможность противостоять ему. Тогда его принципиальность решила исход дела. Но именно тогда Камиль и задумался впервые: если Шаймиева (тем или иным способом) все же «уйдут», что будет с республикой, с его любимым городом, которому он уже отдал столько сил, и в котором еще не закончил столько важных начинаний? И решил не сидеть, сложа руки. Он никогда этого не умел. Зато он умел и любил быть готовым ко всякой трудности, в том числе, – нежданной.

– Нужен план действий, – заявил он мне при очередной встрече в Москве; это означало, что я должен помочь.

– Типа секретного пакета, – я пока не проникся его серьезностью, – который надо вскрыть, «если завтра война»?

– Не если война, а если Шаймиев так скажет.

– А он об этом знает?

– Нет, – стало понятно, что Камиль имеет твердую позицию. – Зачем трепать ему нервы? За нас это другие сделают с удовольствием. А план, он ведь может и не пригодиться.

В результате была разработана детальная программа избирательной кампании К. Ш. Исхакова. Над ней работали грамотные специалисты, они опирались на данные многочисленных социсследований, изучали обстановку в республике с учетом различных факторов. Все это позволяло надеяться, что, если вдруг М. Ш. Шаймиев действительно был бы намерен уйти, и Исхаков участвовал в выборах, он смог бы уверенно победить, решив главную задачу: продолжить миссию первого президента первой республики Татарстан. Для него она давно уже стала их общей.

И хотя план был рамочным, он был сделан так, что в любой момент мог быть пущен в дело; только даты подставить. Он и сейчас лежит в моем личном сейфе, правда, уже как семейный экспонат. Насколько это было возможным – разные люди касались этого документа, – мы постарались соблюсти общий уровень конфиденциальности, раздробив план на отдельные части, не стыкуемые друг с другом без некоего общего ключа. Все подробности знали Камиль, его первый заместитель М. А. Гадыльшин и я.

За окном валил снег. Недавно назначенный председатель исполкома Казанского городского Совета депутатов трудящихся К. Ш. Исхаков, хотя и находился в теплом помещении, но продрог так, как ему еще не доводилось. После объезда города, он только что вернулся в свой кабинет на улице Ленина, 1 (бывшей Воскресенской и будущей Кремлевской), еще толком неосвоенный им, и рвал телефоны городских коммунальных служб.

– Чем вы занимаетесь там?! – его громкий голос пробивался сквозь двойные двери приемной, заставляя помощников прятать головы за огромные «телевизоры»; тоненьких плазм персональных компьютеров еще не было. – Сугробы надо убирать, снег, а не жаловаться мне на погоду. Ясно?!

Закончив разговор по одному телефону, он тут же хватал другой, и все повторялось сначала.

Исхаков поднял очередную трубку. Хотя аппарат давно уже звонил мелкой трелью, впопыхах он даже не заметил, что это была спецсвязь, отличавшаяся от всех остальных телефонов благородным цветом слоновой кости. Тяжелая трубка придавала тому, кто разговаривал, некую государственную значительность.

– Как дела, Камиль?

Исхаков оторопел, это был М. Ш. Шаймиев.

– Я думал, он будет меня мобилизовывать, – рассказывал Камиль потом. – Столько лет был министром, предсовмина республики, первым секретарем обкома. Сейчас «вставит» по-партийному.

– А он?

– А он тихо поговорил: «Успокойся, все идет нормально, у тебя получится». Чем-то он даже напомнил моего папу.

Камиль помолчал.
–
 И, ведь, по сути, он был прав. Молодой руководитель впервые столкнулся с проблемой такого масштаба. Город проваливался в глубокий снег, ЖКХ не справлялось. Было от чего занервничать.

К утру Исхаков убрал снег. Как всегда, люди поехали на работу, повели детей в детсады и школы. Но тот телефонный разговор остался в его памяти крепко. Поддержка в трудную минуту стоит того, чтобы помнить о ней всю жизнь.

– По жизни, – мысли Камиля никак не хотели покидать уютное для него ощущение, – это был первый личный звонок Минтимера Шариповича мне.

По-моему, это уютное ощущение, оставшееся у Камиля от того – зимней ночью 1989 года – телефонного разговора, и есть главное, что определяло суть всех его дальнейших взаимоотношений с Шаймиевым.

– Минтимер Шарипович никогда не мешал работать, – подытожил Камиль. – Но, если трудно, оказывался рядом.

– В одном из интервью в который раз тебя спросили, был ли конфликт и у вас с Шаймиевым?

Местным журналистам, которым клубничные сюжеты «Небывальщины» завернули мозги в нужную сторону, все хотелось найти «подтверждение» (внутренний настрой корреспондента, все его симпатии и антипатии, даже если он старательно прячет их, легко читаются по вопросам, которые он же и задает; поверьте бывшему ответсекретарю газеты).

– Тогда ты сказал, кем был для тебя М. Ш. Шаймиев на самом деле. Можешь сейчас повторить?

– Легко! Минтимер Шарипович был моим учителем.

Я открыл то интервью и прочитал: «Никакого конфликта с Минтимером Шариповичем у меня не было, нет, и никогда не будет. Это мой учитель, я его очень высоко ценю. И это во мне навсегда» .

Добавлю, что на момент этих слов, Исхакову не было надобности льстить Шаймиеву. За его плечами уже имелся труднейший опыт работы в Дальневосточном федеральном округе – только в одной Якутии умещалось 45 «Татарстанов».

Работа над этой главой близилась к завершению, но меня не покидало чувство, что в ней не хватало одного компонента, чрезвычайно важного. В ней не хватало личного участия М. Ш. Шаймиева. Не в виде цитат из его интервью (этот прием я использовал в полной мере), а личного участия.

Но как это сделать? Шаймиев не та фигура, чтобы запросто ему позвонить. Да у меня и номера его телефона никогда не было. Решение пришло неожиданно. Довольно быстро я убедился, что оно не только помогло закрыть вопрос, но даже подсветило новые черты Исхакова как руководителя. И подсказало еще одну – красивую – деталь для развития темы «Шаймиев-Исхаков» в целом.

В 2002 году на работу к М. Ш. Шаймиеву в качестве руководителя Пресс-службы пришел А. Р. Зарипов. До этого он руководил аналогичной структурой у К. Ш. Исхакова. Если у меня было бы желание вставить шпильку авторам «Небывальщины», то это просто подарок. Ведь только ленивый не знает, что любой пресс-секретарь – фигура, наиболее осведомленная о делах своего шефа. И люди, которые – согласно сплетням – находились бы в неприязненных отношениях, такими опасными кадрами никогда не стали бы делиться.

Но эта ситуация – надо было искать замену А. Р. Зарипову – раскрыла еще и внутреннюю кухню Исхакова в таком важном деле, как подбор кадров.

– Ищите выпускников факультета журналистики, – сказал он сотрудникам, отвечавшим за эти вопросы. – Но только тех, кто окончил с «красным» дипломом. Посмотрите, кем они стали после КГУ через пару-тройку лет. Если состоялись, значит и диплом не липовый, и специалисты толковые.

Несмотря на жесткость условий, такой человек нашелся. Им оказался главный редактор газеты «Знамя труда» г. Альметьевска республики Татарстан Максим Игнатьев. К этому моменту ему было всего 24 года.

Имея привычку пользоваться такими подходами, Исхаков редко ошибался в людях, кого он брал на работу.

В этом смысле, путь, которым прошел М. Н. Игнатьев, вполне показателен. Он неплохо зарекомендовал себя в Казанской мэрии, потом работал в Москве в моем департаменте дальневосточного полпредства, потом стал замгендиректора крупнейшей российской угольной компании «СУЭК», защитил кандидатскую, при этом оппонировал ему руководитель российской программы школы им. Дж. Кеннеди Гарвардского университета.

Вот, Максим и решил мой вопрос.

– Дядя Женя, – только и спросил он, когда я нашел его по телефону. – Что надо сделать?

– Макс, я написал личное письмо Минтимеру Шариповичу, надо сделать так, чтобы он его получил, минуя канцелярию.

Наутро письмо и эта глава книги лежали на столе Госсоветника республики Татарстан М. Ш. Шаймиева.

Прошли новогодние праздники, близилось время сдачи книги в набор, а из Казани вестей все не было. И вдруг – случилось!

– Евгений Владиславович? – незнакомый мужской голос вибрировал в моем мобильном телефоне. – Это помощник Шаймиева.

– Да.

– С вами хотел бы переговорить сам Минтимер Шарипович. Вам удобно, если я передам ему трубку?

– Да, – такого поворота я не ожидал.

– Здравствуйте, Евгений Владиславович, – второй голос я узнал сразу, Шаймиев говорил приподнято. – Сколько лет мы с вами не разговаривали?

– Здравствуйте, Минтимер Шарипович. Без малого, 20!

А дальше произошло то, что, наверное, могло быть отнесено к одному из секретов Шаймиева как успешного политического лидера, способного притягивать к себе людей. Мягкие интонации Шаймиева быстро превратили явную неожиданность его звонка в то человеческое качество, которое принято называть дружеской беседой. Разговор пошел настолько легко, будто расстались мы вчера. Но, кроме того, я почувствовал, что Шаймиев отнесся серьезно к моей просьбе высказаться в адрес Исхакова. Он не только дал согласие написать в книгу, но и предложил, как лучше это сделать. А терминология, которой он пользовался, выдавала в нем человека, сведущего в писательских штучках.

– Признаться, – сказал я Ляйле, – я давно не встречал столь уважительной манеры вести разговор. К сожалению, в наше время люди его уровня разучились нормально общаться. Особенно в Москве, где взлетают так быстро.

Теперь, после телефонного разговора, все свершилось мгновенно. Я получил мэйл, в котором, помимо текста, написанного Шаймиевым, была короткая записка мне.

Характеризующий факт: текст он написал от руки, не перепоручая помощникам, чтобы сформулировали «покрасивши», как это принято у начальников. А в записке для меня было сказано совсем уж точно: «Заметка – написанная сходу, несмотря на несовершенство – идет от души».

Это ли не дополнительный повод уважать человека?

От первого лица.
Шаймиев Минтимер Шарипович:
«В моей памяти отзывы, оценки деятельности таких столичных градоначальников как П. Тунаков, А Бондаренко, Р. Идиятуллин – безусловно, они заслуженные, пользующиеся уважением, сильные личности. В их ряду достойное место занял и Камиль Исхаков. Все они делали, казалось бы, невозможное для поддержания городского хозяйства Казани в условиях скудного бюджета, даже по сравнению с другими городами-миллионниками. В этих условиях руководителям Казани было архисложно решать острые социальные проблемы обветшавшей древней Казани.
Особенно в семидесятые годы огромные государственные капвложения направлялись на развитие нефтехимической отрасли и строительство КАМАЗа. В связи с этим на юго-востоке республики строились крупные города: Набережные Челны, Нижнекамск, получили свое развитие города и поселки нефтяного края: Альметьевск, Лениногорск, Бугульма, Заинск, Елабуга и т.д. В этот период столица поддерживала строящиеся предприятия этого региона рабочими и инженерно-техническими кадрами.

Несмотря на всю сложность социально-политической ситуации в республике в девяностые годы, мы серьезно задумались о том, что настало время заняться и столицей, как бы вернуть долги, мобилизуя возможности всех крупных товаропроизводителей. В итоге было принято решение создать фонд для ликвидации ветхого жилья, в первую очередь в Казани и в отдельных старинных городах и поселениях. По принципам и объемам денежного обеспечения данная программа не имеет аналогов в Российской Федерации.

Появление молодого инициативного, кипящего энергией Камиля Исхакова оказалось важным фактором начала реального восстановления Казани.

Работа К. Исхакова в 1989-2005 гг. сопровождалась титаническим повседневным трудом во благо столицы республики. В этот период, наряду с реализацией Программы по жилью, началось строительство метро и подготовка к празднованию 1000-летия Казани. Во время встреч в ходе этих работ и обсуждений текущих проблем, меня сильно впечатляли его человеческие качества. Мы, власть держащие, чаще запоминаемся как люди с сильным характером, выдержкой, без видимых эмоций.

Действительно: эти черты, как правило, присущи успешным руководителям. В то же время я редко сталкивался с моментами, когда руководитель настолько болеет за дело, когда проблема не решается – этот сильный человек расстраивается до глубины души, даже глаза его становятся влажными. Это говорит об очень многом: под сильным характером и твердостью таится отзывчивость, чувствительная душа.

Проявление этих качеств Камиля я наблюдал в отношении его семьи, где он окружен своими дочерями и супругой, очаровательными красавицами.
Нужно было увидеть отношения отца Шамиля и сына Камиля. Отец мэра, президента клуба «Рубин», часто посещал футбольные матчи с участием «Рубина» и, чувствовалось, как скромно и бережно он гордился сыном, а мы – отцом Камиля, рабочим человеком, водителем, вырастившим такого душевного сына.
Эти наблюдения подтолкнули и меня к размышлениям о важности проявления душевности к людям, как бы мы ни были заняты делом, не нужно прятать слишком глубоко данное нашими родителями чувство человеколюбия».

Ну, вот теперь действительно – подытожили.

Смею надеяться, что тема «Шаймиев-Исхаков» обрела свое достойное место, отведенное ей временем, в котором они работали, таким непростым временем.
Но, что еще более важно, сегодня они продолжают работать и жить по тем же канонам, которые сами себе выбрали еще в молодости, и, судя по всему, не отступали от них ни на йоту. Из любых, даже самых заманчивых соображений.