ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Глава 1.
Давно пора бы придумать некую универсальную схему распределения счастья: каждому по способностям и, соответственно, потребностям. Пришел с вечера в эдакую кладовую счастливого ресурса, зачерпнул нержавеющим ковшиком положенную порцию, принес домой, а утром проснулся – глядь, а ты счастлив. И нет никакой необходимости катить за ним аж за две тысячи километров, ища разнообразных приключений на все точки разом. Чудо чудесное, о котором мечтал, должно быть, каждый бредущий по пути жизни. Но это только в сказках случается волшебство, где возможны всякие небылицы, где существуют колодцы счастья, и даже камни могут легко взмыть в бирюзовое небо. Ведь каждый еще с малолетства знает: нет ни молочных рек, ни кисельных берегов, а камни вовсе не умеют летать. Самое большее, что им отведено – быть поднятыми кем-то любопытным. Камни запускают ввысь люди, давая импульс ловких кистей рук. Тогда веками спрессованная песчаная масса вдруг отрывается от земли, чтобы ненадолго ощутить себя какой-нибудь полупрозрачной стрекозой или даже птицей. Затем гнусная гравитация вновь примется за свое дело, и свободно парящее в воздухе тело рухнет навзничь обратно к земной тверди, да так и проваляется без толку до следующего любопытного. Бывает, порой сам себя ощущаешь тем самым безликим булыжником, лежишь у дороги в грязи и пыли и тихонько причитаешь: «Подберите меня кто-нибудь. Ну, хоть кто-нибудь! Киньте вон в ту бледно-голубую равнину. Все ж лучше, чем просто валяться без дела на солнце...».
На счастье свое (или несчастье, тут кому как), люди – не камни. И если взбрело вдруг в курчавую человеческую голову, что, мол, где-то там гораздо лучше, чем здесь, то просто собираешь баулы с небогатым имуществом, покупаешь билет на поезд непременно в плацкарту и катишь полтора дня по длиннющим чугунным артериям прямиком в златоглавую за своей эфемерной дозой счастливого бытия. За окнами кособокими нестройными грядами поплывут города и городишки, разные захудалые деревеньки, хутора. Много-много удивительных точек на карте, которые запросто так не выдумаешь. И все очень разные, и все будто бы чем-то схожие.
Вот уже мелькнул Тернополь, за ним Винница. Гордый древний Киев взмахнул под задранной до неприличия шторкой разудалыми сине-желтыми флагами. А потом в Конотопе резвые бабушки заскочили, чуть ли не на ходу, в остановившийся поезд. В темно-коричневых от солнца руках, покрытых бороздками морщин, – по сумке с маковыми пирожками, а сумки такого размера, что бабулю едва видно за ними. Только раздается по всему вагону настойчивый призыв: «Пиріжки! Гарячі пиріжки! Пиріжки з маком!» («Пирожки! Пирожки горячие! Пирожки с маком! » – укр.) Ну, как тут удержаться, чтоб не ощутить вкус прокаленных хрустящих черных зернышек, сладковатой кашицей разбредающихся по языку, застревающих в зубах так, что полдня потом мучаешься? И свежая сдоба так и разбухает в легких густым домашним ароматом.
Стася отсчитала десять гривен, протянула старушке.
– Дванадцять, – строго заявила та, не принимая денег. Потом вдруг качнула головой, выражая жуткое недоумение, но пирожок отдала. – Куди їдеш? («Двенадцать. Куда едешь? » – укр.)
– У Москву, – девушка потупила взор, про себя прикидывая, стоит ли сразу уничтожить свой завтрак или подождать хотя бы обеда, потому как на ужин все равно ничего не предвидится.
– Що ви там усi в цiй Москвi забули?.. («Что вы там все в этой Москве забыли?..» – укр.) – снова покачала головой бабуся, окинула подслеповатыми желтыми глазами клиентку. – Бережи тебе боже, («Береги тебя бог» – укр.) – она бегло чиркнула в воздухе двуперстием и вприпрыжку побежала к выходу.
Поезд тронулся. Стася приоткрыла целлофановый пакетик, принюхалась к румяной булочке, и во рту немедленно скопилась слюна. За прошедшие половину суток, с самого Львова, больше всего хотелось домашней выпечки, хотелось отчаянно, будто что-то внутри подсказывало: в соседней России, подле Кремлевских стен больше всего будет не хватать чувства дома. Впрочем, Стася как раз из того самого дома удрала под бурные канонады матюков, и единственный, кто перекрестил ее в дорогу, – незнакомая привокзальная торговка. Прощание с родиной не было ни трагичным, ни тяжким, и все же смутное чувство оторванности, некой пустоты булькало мыльным пузырем под сердцем. Однако маковые пирожки могут быть целительны и полезны. Девушка вздохнула, прибрала колени к груди, надкусила сдобу и стала медленно пережевывать.
Кругловычерченный сосед с пышными усищами, в чьем ведомстве и находилась по праву купленного билета нижняя полка, недовольно причмокнул и снова уставился в кроссворд. Было нечто постыдное в том, чтобы употреблять свой завтрак именно тут, а не на верхнем ярусе, но так уж устроены украинские железнодорожные поезда, что даже сесть, находясь на второй полке, не представляется возможным. А потому выбирать особенно не приходилось, и Стася торопливо заглатывала маковое крупинчатое тесто, где-то глубоко в мыслях прогуливаясь по арбатским дворикам.
Должно быть, они славно выглядят, эти дворики, а люди кругом непременно очень красивые, городские. В тех краях, откуда держала путь девчушка, как-то принято было посмеиваться над жителями города, а в особенности над теми, кто туда перебрался из села. Если Стася однажды надумает возвратиться в родные земли, ее всенепременно постигнет та же участь, но сейчас до этого момента было еще далеко. Сейчас была долгая дорога, маслянистые соседские глаза под пуками бровей и черные крошки макового зерна, падающие на растянутые хлопковые леггинсы в цветочных узорах, так безобразно подчеркивающие аппетитную форму плотных бедер. Девушка стряхнула остатки завтрака с фиолетово-розовых цветников и, мелькнув перед усато-щекастым лицом тугим круглым задом, полезла обратно на верхнюю полку.
Еще каких-то одиннадцать часов, и Москва раскроет перед ней свои гостеприимные объятия.
Глава 2.
Не успел проводник выдернуть штырь, открывающий ступеньки, как по темно-серой шершавой платформе рассыпались бисером громогласные таксисты. За их пуленепробиваемыми спинами робко трепыхали букетами из хризантем встречающие. Носильщики, не жалея ботинок, преимущественно чужих, спешили с металлическими телегами к открывшимся дверям поезда, чтобы опередить «шашечников» и не проворонить свой кусок честно заработанных. Пассажиры же, нисколько не удивленные подобному ажиотажу, терпеливо проталкивали свои поклажи в толпу, выбрасывая прямо на перрон и попутно отпихивая от них то носильщиков, то таксистов. Стася наблюдала за этими пертурбациями в желто-серое окно, и выглядело это и жутко, и забавно. Она кое-как выдернула из-под сиденья огромную черную сумку, «стрельнутую» у двоюродной тетушки перед самым отъездом с «ось тобі хрест» («вот те крест» – укр.) обещаниями скоро возвратить. К тому моменту вагон почти опустел, и даже усатый, пыхтя, покатился к выходу. И не то чтобы Стася очень рассчитывала на его помощь – просто она оказалась бы очень кстати, потому как в верхнем багажном отсеке дожидался своего череда еще один увесистый баул.
Девушка на выдохе взвалила на спину неподъемную сумку, покачнулась, на секунду потеряв равновесие, затем, снова гордо выдохнув и выплюнув изо рта надоедливую растрепавшуюся рыжую прядку, подняла и второй тюк. Медленно, старательно сохраняя строго вертикальное положение, она дошла до дверей.
– Дэвущка, таксы!..
– Дэвущка, таксы нада?!..
– Девющке, давай памагу!..
– Девушка!..
– Э, женщина!..
Голова моментально закружилась от скачущих в ушах словечек и мельтешащих фигурок людей. Стася едва не потеряла сознание, так дурно ей стало в один момент. Какой-то особо наглый бородач в голубой потной рубахе с расстегнутым до пупа воротом схватил ее за локоть.
– Куда нада? Паехали! Недорага!
Девушка растерялась и чуть не выронила сумку, что поменьше. В этот момент другой привокзальный бизнесмен дернул за ручку огромной торбы на спине, и Стася окончательно потеряла равновесие. Она, как была, перекособоченная, с пятнадцатикилограммовым тюком в левой руке, так и покренилась назад, падая плашмя на спину. Слава богу, носильщик вовремя спохватился и не дал ей упасть, но сумку все-таки выхватил.
– К метро? – осведомился он.
Стася потерянно хлопала серо-зелеными болотцами глаз, и в этот момент ей нестерпимо хотелось плакать. Конечно, она знала, что в мире существует метро. Проблема в том, что она никогда прежде не бывала в подземке. Наверное, бояться было особенно нечего, однако она взволновалась не на шутку, представив подземный поезд.
– Я чекаю сестру. Мене повинна зустрiти сестра («Я жду сестру. Меня должна встретить сестра» – укр.), – пробормотала она в ответ.
Носильщик подозрительно изучил наморщившиеся на круглом носу мягко-оранжевые веснушки и схватился за вторую сумку, которую Стася все еще держала в руках.
– Ну, сестра так сестра. Значит, подождем. Где она должна встретить?
– Я не знаю, – Стася огляделась. – Я не бачу… («Я не вижу…» – укр.)
Мужчина что-то недовольно пробубнил еще себе под нос и решительно толкнул свою тележку куда-то по направлению к выходу с вокзала. Девушка немедленно поспешила за ним. Внезапно лишившись всех своих вещей, она торопливо семенила вслед за стремительно отдаляющимся носильщиком и никак не успевала, ее то и дело останавливали какие-то люди – мужчины в порванных сандалиях из кожзама с пододетыми носками и женщины в длинных, замызганных тряпицах, то ли платьях, то ли юбках, с чумазыми младенцами на руках. Стася пыталась не смотреть им в глаза, бабушка всегда говорила, что нельзя смотреть в глаза цыганам, но почему-то получалось это с трудом, а шустрый носильщик уже терялся из виду.
– Почекайте! – крикнула она вдогонку и тут же стала судорожно подбирать в голове русские слова. – Подождите! Мужчина, подождите!
Погоня прекратилась уже на улице. Маленькая площадь рядом с торцевой частью Киевского вокзала была забита цветочными торговками и все теми же таксистами. Чуть поодаль виднелась набережная, должно быть, рядом река, а поверх нее, в ярко-голубом небе, прочертил уверенную линию огромный желтый мост. Стасе очень захотелось разглядеть его поближе, но момент был совершенно неподходящий, к тому же ее провожатый, наконец, перестал убегать.
– Ну, что? Где твоя сестра? – он деловито поправил серо-синюю фуражку так, словно только что совершил невообразимый подвиг, и уставился мыльными глазами на гостью столицы.
– Я ж вам кажу, – кое-как переведя дух, оправдывалась она, – я... не вижу ее.
– Ну, так позвони.
– У мене телефон не працює. («У меня телефон не работает» – укр.)
– Че?.. – прищурился собеседник.
– Не работает, – пояснила Стася.
Она устало вздохнула, закрыла глаза и обеими руками провела по своим мягким солнечным кудряшкам. Руки у нее были тонкие в запястьях, а ладони совершенно малюсенькие. Кудряшки брызнули золотистыми струями сквозь пальцы, переливаясь в летнем утреннем свете всеми красками пшеничного поля. Носильщик аж залюбовался на эту немного странную, нетипичную красоту, от которой пахло сельским хлебом и парным молоком. На один короткий миг вспомнилось далекое детство и старый деревенский домик, где когда-то целых три летних месяца проживалась невероятно чудесная жизнь. Но тут послышался радостный возглас, и наваждение пропало.
– Ксана!
– Стася!
Живо размахивая на ходу увесистой дамской сумочкой из красного лака, к ним летела девушка в блестящих босоножках с солидным черным каблуком, который грохал по асфальту так, что едва не высекал искры. Незнакомка была чуть полновата, с такими же широкими упругими бедрами, как и у Стаси, но была она чуть выше ростом, с массивной грудью и объемными, чуть асимметричными губами в искристой ярко-розовой помаде, которой она тут же впечаталась с размаху в пухлую щечку сестры.
– Ти моя рiдна! Як же я рада тебе бачити! Ти що, схуднула, чи що?! («Родная моя! Ты что, похудела, что ли?!» – укр.)
– Ксанка, я так сумувала за тобою!.. («Я так скучала по тебе!» – укр.) – и Стася, не помня себя, бросилась в объятия к родному человеку.
– Кхм! – прервал эту нежную возню недовольный голос. – Я, конечно, сильно извиняюсь, дамы, но не пора ли рассчитаться?
– Ти навіщо його брала?! («Ты зачем его брала?!» – укр.) – возмущенно фыркнула Оксана. – У тебе що, сестри нема? («У тебя что, сестры нет?!» – укр.) – заметив, как Стася раскраснелась от стыда, она переключилась на требовательно взирающего работника вокзала: – Сколько?
– Семьсот!
– Сдурел?! – Оксана метнула в него такой взгляд, что носильщик моментально просел. – А тыщу не хошь, не?!
– Было б тыщу, сказал бы тыщу, – осторожно пробухтел мужчина. – Семьсот.
– На те пятьсот и иди! – девушка сунула ему в ладонь одну бумажку и, пока носильщик приходил в себя, ухватила с тележки ту сумку, что была поменьше, и заторопилась куда-то. – Ну, ти чого стоїш?! – оглянулась на оторопевшую Стасю. – Ходімо вже! («Ну, что ты стоишь?! Идем уже!» – укр.)
Стася немедленно сгребла свой огромный тюк и, насколько могла быстро, засеменила нагонять сестру.
Глава 3.
Добираться до нового дома пришлось все-таки на метро. Московскую подземку часто сравнивают с муравейником, но, пожалуй, муравьи в этом контексте выглядят и более мирными, и более медлительными: каждый занят своей составляющей общего большого дела и нисколько не мешает соратнику выполнять свою норму. Куда сложнее и агрессивнее взаимоотношения жителей столицы, спешащих в диаметрально противоположные стороны по делам неотложной срочности. С выпученными глазами и искривленными ртами, готовые в любой момент дать отпор любому преградившему путь, как гладиаторы, вооруженные до зубов смартфонами, планшетами, сумками, портфелями, рюкзаками, зонтами, пакетами и прочим багажом непонятного назначения, пассажиры метрополитена вели непрерывные бои без правил за место в вагоне. Вагон в свою очередь напоминал свиную кишку, в которую утрамбовывают фарш для домашней колбасы. Сколько ни клади, она все вместит. Уже, казалось бы, сейчас лопнет переполненный вагон, и полетят человечки в разные стороны, но снова звучит из хрипящих динамиков: «Осторожно, двери закрываются», и поезд спокойно вползает в черноту тоннеля.
Дышать было почти нечем. Стася пару раз ощутила малоприятные тычки в бок, ей успели отдавить ногу. Какая-то жирно накрашенная женщина предпенсионного возраста гаркнула на девочку так, что Стася буквально вжалась в поручень, который в данный момент был единственной точкой опоры. Женщина плюхнулась на свободное место, еще раз одарила виновницу ее недовольства взглядом, полным неистового презрения, и тут же уткнулась в книжку с каким-то амурным романчиком. Стася внутренне перекрестилась, делать это на людях было как-то неловко. Она стояла в самом углу, зажатая собственными сумками, а за ними, как ни в чем не бывало, что-то строчила в телефоне Оксана. Казалось, никакой неловкости или страха она не испытывает. Порой она умудрялась сама прикрикнуть на кого-нибудь из толпы, иногда на ее лице мелькала необъяснимо сладкая, довольная улыбка, словно она улыбалась давно знакомому, милому человеку, но большую часть времени Оксана не отрывалась от прямоугольного экранчика. Стася хотела было ее о чем-нибудь расспросить. Честно говоря, вопросов накопилось много, обо всем и сразу. Но отвлекать сестру не хотелось, поэтому она терпеливо сносила муки общественного транспорта и молчала.
Они сошли на станции «Владыкино». Отчего-то Стася сразу предположила, что станция с таким названием будет непременно очень красивой, величественной и по-московски великолепной. Но, вопреки всем ожиданиям, станция оказалась совершенно обычной, серой, с тусклым освещением. Людей вокруг было мало, и, наверное, это был единственный положительный момент. Выйдя из метро, девушки направились к автобусной остановке. Кругом был серый асфальт и бетон, и люди с серыми лицами неторопливо прохаживались мимо в ожидании своего автобуса. Какой-то мужчина в серых, вздувшихся на коленях брюках курил неподалеку, выпуская из небритого рта серый дым. И хотя выглядел незнакомец нисколько непривлекательно, Стасе вдруг тоже захотелось курить. За все свои девятнадцать она ни разу не пробовала сигареты, более того – даже не находила смысла в этом занятии, а теперь легкие зачем-то сами требовали никотиновой отравы. Она покосилась на Оксану, чтобы будто невзначай спросить, не курит ли она, но в тот момент большой зеленый автобус притормозил рядом.
– Це наш, – скомандовала Оксана, и девушки поволокли сумки в салон.
Ехали снова молча. Стася выглядывала в окно: пейзажи не впечатляли. На пассажиров в их автобусе смотреть было немного страшно: каждый из них недобро поглядывал на двух девушек с крупногабаритным багажом, и во взглядах читался укор и некая брезгливость. Быть может, все это лишь чудилось Стасе, как чудился неприятный озноб по всему телу, несмотря на то, что термометр давно перевалил за тридцать, а единственной системой охлаждения салона в автобусе были приоткрытые форточки. Маршрут пролегал вдоль рабочих кварталов и каких-то строек. Изредка мелькали новенькие высотки и вывески небольших магазинов. Дороги были плохие, узкие, в ямах и рытвинах, автобус мотыляло на скрипучей подвеске, и от этого ужасно укачивало. Ко всем дурным ощущениям прибавилась еще и легкая тошнота. Стася уткнулась лбом в стекло, но и оно не охлаждало, нагревшись за утро на солнце. Наверное, она бы так и отключилась, если бы Оксана не пихнула ее заботливо в бок, возвещая о том, что пора на выход.
Дом, где она снимала комнату, выходил торцом на улицу, обрывавшуюся через несколько сотен метров в тупике. Таких домов было несколько, все ужасно похожие между собой, светло-коричневые с желтыми полосами. Они стояли друг за другом на одинаковом расстоянии, и между ними были совершенно идентичные детские площадки, сильно изношенные и неказистые. Квартира оказалась на первом этаже, с учетом отсутствия лифтов, не такая уж плохая новость. Оксана открыла дверь своим ключом, она подалась далеко не сразу, пришлось дополнительно пнуть ногой, и только тогда девушки смогли войти. Стася из последних сил заволокла большую сумку в комнату, затем вернулась за оставленной в прихожей сумкой, что поменьше. В это время Оксана куда-то исчезла. Стася огляделась по сторонам, наткнулась на мыльное зеркало с уродливой трещиной в углу. Света в комнате было мало, и, пожалуй, даже к лучшему, потому как проступившие под глазами синяки и неестественная бледность никак не могли стать причиной радости замученной девчушки. Она села на кровать, стоявшую посередине комнаты, стала кое-как разбирать пальцами свои запутавшиеся в суматохе бешеные кудряшки.
– Що ти робиш? («Что ты делаешь?» – укр.) – поинтересовалась вошедшая в комнату Оксана.
– Причiсуюсь («Причесываюсь» – укр.), – устало выдохнула в ответ Стася.
Еще полчаса назад она была готова завалить сестру расспросами о том, о сем, и не отставать от нее, пока не удовлетворит свое любопытство, но сейчас вдруг навалилось такое жуткое бессилие, что не хотелось ровным счетом ничего. Просто упасть и забыться сном. Почти двое суток дороги выжали ее до состояния сухого вещества, а все на данный момент увиденное в столице угнетало и печалило. Непонятно почему, хотелось плакать. Возможно, от усталости или голода, возможно, просто так, для порядку. Стася неосознанно вздохнула, но получилось настолько громко и жалостливо, что у Оксаны затрепетало сердце. Она подошла поближе к сестре и самым милым, добродушным голосом произнесла:
– Слухай, ти скоро звикнеш. Не переживай. Спочатку завжди важко, а потiм якось владнається («Слушай, ты скоро привыкнешь. Не переживай. Поначалу всегда тяжело, а потом как-то образуется само собой» – укр.).
– Добре («Хорошо» – укр.), – попыталась бодро кивнуть Стася и даже улыбнулась.
– Ты это... Давай, звикай говорити російською. Хорошо?
– Так, – на автомате ответила девушка и тут же осеклась: – Да, хорошо.
– Хорошо, – Оксана одобрительно заулыбалась, довольная тем, как быстро все схватывает младшенькая. – Стася, – ласково продолжила она, взяв сестру за маленькую аккуратную ладошку, – и щоб не трапилось, ти пам’ятай, що я завжди з тобою, завжди за тебе, розумiєш? («И что бы ни случилось, ты помни, что я всегда с тобой, всегда за тебя, понимаешь? – укр.)
– Да, – искренне захлопали выгоревшие на солнце рыжеватые реснички. Стася потянулась, чтобы обнять сестру. Она очень старалась не расплакаться, но слезы сами накатывали и щипали глаза. – Ксанка, я так тебе люблю...
– И я тебе, – Оксана бережно обвила руками девочку. – Ты моя хорошая... – на пару секунд она прикрыла глаза и помолчала, потом все же ослабила объятия и осторожно начала говорить: – Слухай, мне идти пора. Я седня в ночную смену, еще с Виталькой хочу повидаться...
– Да-да, конечно, – понимающе отозвалась Стася. – Иди, я сама тут...
– Да, иду, – Оксана почему-то замялась. – Слухай, увечерi тетя Ира придет, это соседка моя, с Молдовы. Она про тебе знает, так що...
– Да-да, – затряслись короткими кивками кудряшки. – Розумiю. Я буду тихо-тихо!
– Хорошо, – вновь образовалась пауза. Оксана оглянулась через плечо, будто пытаясь сосредоточиться, ничего ли она не забыла, затем вновь повернулась к сестре: – Стась, я там на вокзале этому, носильщику... ну, помнишь...
Стася с досады так плеснула руками, что едва не влепила сама себе пощечину.
– Ну, конечно! – она вся зарделась от стыда и бросилась к одной из сумок, стала экстренно разыскивать тряпичный кошелек, надежно спрятанный от воровских посягательств. – Але, у мене тiльки гривнi… («Правда, у меня только гривны...» – укр.) – жутко смущаясь, она показала содержимое в виде тощенькой стопочки бумажных купюр, чуть потертых от времени.
Оксана едва заметно поморщилась, но все же кивнула:
– Да давай гривны, – она как бы невзначай махнула ладонью и отвернулась.
– Я пока плохо понимаю... А скiльки надо?
– Ну... – она быстро прикинула в уме. – Ну, двести примерно...
Стася протянула две морщинистые бумажки, при этом кошелек заметно похудел.
– Ну, давай, не скучай тут! – Оксана подмигнула, быстро сунула деньги куда-то за пояс и пересекла комнату по направлению к выходу.
На прощание она одарила Стасю еще и воздушным поцелуем, игриво взмахнула рукой и поспешила удалиться. Новоиспеченная гостья столицы осталась одна. Она вновь обошла пространство: справа от кровати во всю стену притерся пластиковый шкаф-купе с заедающей дверцей, внутри в беспорядке были набросаны Оксанины вещи – нижнее белье, кофточки в стразах и немыслимых рюшах. Стася аккуратно осмотрела их, прикидывая, куда бы приткнуть свою одежду, но пока это не представлялось возможным. Напротив было окно, остекленное ПВХ-пакетом, отчего в комнате было душно, и вновь закружилась голова. После пятнадцатиминутного ребуса под названием «открой окно», цель все же была достигнута. Теперь неплохо было бы принять душ и подкрепиться. Стася порылась в вещах, нашла полотенце и, воровато озираясь по сторонам, пошла на поиски ванной комнаты.
О, пожалуй, никто в этом мире не оценит то бескрайнее удовольствие от теплой, живительной воды, растекающейся струями по кипящей жаром молодой коже, кроме тех, кто переживал дальнюю дорогу в условиях, сопоставимых со спартанскими. Стася наслаждалась каждым мгновением, густо намыливаясь ароматным мылом, налету ловя губами водяные брызги. Постепенно легчало, и муть в голове тихонько отступала. В плотном водяном тумане было по-своему уютно и спокойно, вспоминалась деревенская баня, что затапливали раз в две недели у бабушки, вспоминались подруги, что теперь совсем далеко, и никто не знает, увидятся ли они еще когда-нибудь.
Вспомнилась мама... Она стояла на кухне в переднике из лоскутков и лепила большие пузатые вареники полумесяцем. Мама подняла глаза:
– Чого тобi?.. («Чего тебе?..» – укр.)
Стася моментально очнулась от забытья. Наверное, вспоминая тот момент, она всегда будет вздрагивать. Но сейчас было гораздо лучше не думать о прошлом, да и о будущем тоже. Это самое будущее, которое, к слову сказать, поминутно перетекало в настоящее, тем не менее, казалось и неопределенным, и сумбурным. Будто бы кто-то рассыпал перед лицом юного создания целый мешок путей и дорожек. Их хаотично разбросало вокруг до самого горизонта, образовав карту неисчислимых сценариев одной маленькой жизни. И Стася не торопилась делать следующий шаг. Сначала душ, затем – все остальное.
Она выключила воду, обтерлась полотенцем и завернулась в него. Едва приоткрыв дверь, в нос немедленно вдарил запах жареного мяса. Котлеты. Это непременно котлеты, домашние, со свиным жирком, их запах был хорошо знаком с детства. И сейчас кто-то на кухне колдовал над этим нехитрым блюдом, заставляя голодную девчушку еще больше изнывать от голода. Стася подумала еще с мгновение и все же вышла в коридор. Запах усилился и стал практически невыносим. В кухне мелькала чья-то тень, гремела посуда, и, шипя, ворчало раскаленное масло на сковороде. Девушка приблизилась к отрытой двери.
– Здравствуйте... – осторожно поздоровалась она с невысокой тощей женщиной, стоявшей у плиты. Женщина оглянулась, с прищуром оглядела незнакомое создание с мокрыми сбитыми кудрями и в одном полотенце. – Я Стася... Сестра Оксаны... А вы... тетя Ира?..
Тетя Ира ответила не сразу, но потом-таки кивнула и едва заметно улыбнулась.
– Есть будешь? – предложила она, то ли из вежливости, то ли заметив жадно вытаращившиеся в направлении сковородки глазенки.
– Я не очень... голодная...
– Садись, – тетя Ира показала на табурет у стены и отвернулась обратно к плите. – Надолго в Москву?
– Я не знаю... – словно разговаривая сама с собой, выдохнула Стася. – Работу надо найти, еще этот... патент...
– А патент зачем? – удивилась котлетная мастерица.
Она сдернула полотенце с крючка на стене, ухватила сковороду, швырнула на стол две тарелки и опрокинула в каждую по две котлеты. Они соскользнули вместе с горячим подсолнечным маслом, на котором жарились, и оно моментально образовало прозрачную желтую лужицу на дне. Стася глядела в нее, готовая в любую секунду растерзать еду одним махом, но вместо этого она подняла голову и пояснила:
– Щоб работать... Патент дают на год, и можно работать и все.
– Да знаю я, – проворчала тетя Ира, вытаскивая из двухметрового холодильника здоровенную банку соленых огурцов. Она шмякнула банкой о стол и, ловко отковырнув советской открывалкой алюминиевые края, сняла крышку. – Ешь, – почти приказала она и села рядом со Стасей. – Я говорю, зачем его делать этот патент? Вон у меня доча патент не делает, она здесь три месяца, потом в Тирасполь едет на три месяца, потом опять сюда. И не делает патент.
– Так это дорого же, – прикинула Стася.
– Ешь! – прикрикнула тетя Ира и не заговорила, пока не убедилась, что девушка действительно приступила к еде. Только когда Стася почти дожевала первую котлету, она сама вытащила два дутых светло-салатовых огурца и сунула ей под нос. – Я сама солила, – поучительно отметила молдаванка.
– Очень вкусно...
– Не отвлекайся давай, – наконец, тетя Ира сама взяла в руки вилку. – Этот патент, знаешь, сколько стоит? Вот! А еще потом надо платить, каждый месяц! Это, знаешь, скока денег? Щас Софика придет, она тебе расскажет.
– А кем работает ваша дочь?..
– Софика? Да она много где работает, – тетя Ира заметно напряглась, отчего морщины на ее узком лице стали еще более выразительны. – Она и официанткой работала, и этой, хостес, еще работала уборщицей. Много где работала.
– И она каждый раз змiнює работу? – хрустя огурцом, прошамкала Стася.
– На каждый, – тетя Ира без спроса пошла за добавкой, видя с какой скоростью испарились первые две котлетины. – Она договаривается. Вот щас договорилась, и поедет на три месяца, потом вернется туда же. В ресторан. У них там крутой ресторан, всякие звезды ходят. Софика Тарзана видела, – она с гордостью подняла указательный палец и швырнула на тарелку к Стасе еще две котлеты.
– Спасибо. А Тарзан это кто?..
– Ну, здрасти! – большей досады в лице тети Иры отобразиться уже не могло. – Ну, с Королевой который. Которая еще с Николаевым была. Ваша же, кстати!
– А, да, – девушка так смутилась, что даже не сразу обратила внимание на новую порцию еды. – Я вспомнила.
– Ну вот. Тарзан этот совсем скромный такой, без пафосу. Софика говорит, добрый-добрый, и глаза голубые. И на чай оставил...
– А в Тирасполе у нее другая работа?..
– Другая, – огорченно выдохнула тетя Ира, явно недовольная тем, что ее воспоминания о Тарзане были так коварно прерваны. – Пяти лет работа там у нее, сопливая. С бабцой живет, – она грустно улыбнулась одними уголками рта. – Богдан, внук мой.
Стася многозначительно кивнула и все же приступила к уничтожению котлет. Ей стало страсть как любопытно, что за девушка эта Софика, и как она так ловко отыскала в мегаполисе хорошую работу. Конечно, можно было бы и дальше расспрашивать тетю Иру, кажется, она готова была часами говорить о дочери, но внезапно на Стасю обрушилась жуткая сонливость. Наполненный калорийной домашней пищей желудок, наконец, прекратил донимать хлюпаньями и кваканьями свою хозяйку и теперь старательно подначивал мозг отправиться на боковую.
Когда четвертая котлета и восьмой огурец распрощались с жизнью, у девушки уже слипались глаза, а тетя Ира все рассказывала, каких еще знаменитых знаменитостей видала Софика в своем ресторане. Половину имен так и остались за пределами узнавания, но на всякий случай Стася делала вид, будто все понимает, слушала с интересом и искренней благодарностью.
Было что-то около семи вечера, когда, помыв за собой посуду и вежливо попрощавшись с соседкой, не забыв при этом еще раз поблагодарить ее за ужин, удачно оказавшийся и завтраком, и обедом одновременно, Стася вернулась в свою комнату. Она расстелила диван, легла под одеяло. Воздух стоял жаркий, густой, но из форточки уже потихоньку тянуло вечерней прохладой, а в душе медленно растекалось довольное, сытое спокойствие. Очень недолго и без фанатизма девушка попытался побороть сон, но томное покрывало усталости и пришедшего расслабления оказалось куда сильнее. Она медленно сомкнула реснички и поплыла по неторопливому течению сновидений.
Снилась мама и пес Вулкан, который жил с бабушкой в деревне и издох пару лет назад. Когда Стася была маленькой, она все время кормила его хлебом, предназначавшимся для коровы и свиней. Вулкан мог есть бесконечно и за очередной ломоть даже послушно выдавал для пожатия лапу. Бабушка ругалась и на внучку, и на пса, а дедушка всегда вступался, в своем «бабьем царстве» наводил порядки, чтобы шуму было поменьше да брехаться перестали. Сам дед был невысок ростом и щуплый как сухая березовая веточка, но власть имел почти безграничную. То ли потому что единственный мужчина в семье, то ли потому что характером обладал таким – своенравным и, как бы выразились сейчас, харизматичным. Он любил и выпить, и погулять по гостям, иногда засиживаясь по нескольку суток, но каким-то чудом умудрялся следить за хозяйством и никого вниманием не обделить: ни бабусю, ни внучку, ни дочку, ни любимого пса. Стася очень любила деда, смотрела на него снизу вверх большущими восхищенными глазами. После смерти он часто приходил ей во снах, всегда улыбчивый и добрый, после таких снов очень хотелось плакать.
Но сегодня дед не приснился. Сегодня во сне был Вулкан. Маленькая Стася кормила его размоченной в молоке буханкой, а где-то сзади с крыльца ругалась мама. Вот она уже спустилась во двор и идет к будке. Девочка прячет за спину влажный мякиш и отступает подальше. Мама размахивается на полную, и в круглое веснушчатое лицо летит оплеуха. Сквозь сон Стася что есть сил сожмурила глаза, отвернулась, и удар прошел наискось, зацепив нос и правую щеку. Она тихонько вскрикнула и проснулась.
Под ее подбородком на шее лежало что-то мягкое. Стася не сразу осознала, что эти ощущения вполне реальны, а горящая пламенем щека – не фантом из мира грез. Очень медленно, преодолевая оцепенение от испуга, она потянулась к незнакомому объекту. Рука. Вполне себе нормальная женская ладошка с овально сточенными ноготками, теплая и неподвижная, она ласково обнимала девушку за шею, а всего несколько секунд назад влепила ей по неосторожности пощечину, разбудив и напугав до полусмерти. Стася сглотнула, попыталась аккуратно переложить чужую конечность. На что обозначенная конечность недовольно вздрогнула и моментально переместилась на грудь девушки. Вот это уже была наглость. Едва дыша, Стася снова решила высвободиться из непредвиденных объятий, но не тут-то было. Неизвестная дама, чье лицо разглядеть в кромешной тьме было невозможно, громко вздохнула, пробормотала нечто неразборчивое сквозь сон и тут же навалилась на свою жертву всем телом, закинув одновременно и руку, и ногу, а голова ее теперь мирно покоилась на Стасином плече, и влажная слюна изо рта медленно скапливалась в уголке губ, грозя вот-вот затечь в яремную впадинку. Дыхание девушки было настолько близким и горячим, будто бы Стася сидит лицом к деревенской печке, где поспевают щи в чугунном котелке. Можно было различить в нем мятные нотки, оставленные зубной пастой, и запах последней сигареты перед сном. Девушка была до ужаса тяжелой и неподвижной, как мешок с картошкой, Стасе чудилось, что ее может ненароком раздавить. Но, в тоже самое время, было нечто абсолютно необъяснимое нежное, чувственное. Выждав еще немного и окончательной придя в себя, Стася вдруг поняла, что дерзко почивающая на ней незнакомка пребывает в лучшем из женских нарядов, дарованных ей природой, – она была совершенно голой, ровным счетом ни одной пошлой тряпицы на ней не существовало. От мысли этой забегали нервные мурашки, а терпеть эту пытку объятиями стало просто невыносимо.
Стася решительно вывернулась на волю и перевернулась на бок. Сзади послышалось ворчание, и та самая беспардонная ладошка обиженно прошлась по простыне в поиске утраченного тела, но, ничего не отыскав, девушка вновь фыркнула и отвернулась в противоположную сторону. Еще некоторое время потребовалось на то, чтобы успокоить взбудораженную нервную систему, и все же Морфей, как это часто бывало, был сильнее, и вскоре по комнате снова разлилось блаженное сонное спокойствие.
Глава 4.
Июльское солнце продолжало жарить беспощадно и дерзко пожелтевшую тюль на узком кухонном окне. Плотно прижатые друг к дружке пластиковые горшки с фиалками чахли под его лучами, иссушаясь буквально на глазах. Несколько минут назад электрический чайник сурово пробулькал кипящим содержимым и отключился. В квартире снова воцарилась тишина. На длинных плотных ногах по кухне бесшумно передвигалась девушка с большой керамической чашкой, где настаивался чайный пакетик. Она складывала розовые мягкие губы дудочкой и осторожно выдыхала в чашку охлаждающую струю воздуха. Сделав несколько кругов по маленькому кухонному пятачку, она вернулась к подоконнику, облокотилась на него и, разглядывая грустный пейзаж детской площадки по ту сторону окна, стала пить чай. Ни халата, ни белья на ней не было, и желтые блики солнца беспрепятственно бродили по обнаженной спине, распаляя золотом чуть выступающие лопатки и стыдливо обрываясь возле двух милых впадин на крестце.
В кухню вошла Стася. Очевидно, она не рассчитывала повстречать кого-то в этот ранний час, справедливо полагая, что тетя Ира ушла на работу, а Ксанка еще не вернулась с ночной смены. Вид обнаженной женщины возле окна поначалу ошарашил ее и заставил смутиться. Стася побагровела, кажется, целиком, а незнакомка лишь с любопытством продолжила осматривать ее, ничуть не смущаясь своей наготы.
– Привет! – улыбнулась она.
– Привет, – Стася села за стол, уже пожалев о том, что зачем-то всколыхнулась в такую рань.
– Я Софика.
– Стася...
– Я знаю. Оксана тут все уши прожужжала, – спокойно заверила девушка, достала длинную сигарету из пачки, еще больше приоткрыла окно, едва не опрокинув пожухшую фиалку. – Куришь? – Стася замотала головой. – Не против? – вновь неуверенное мотание. Софика прикурила, задумчиво выдохнула бледное облачко дыма изо рта, пристально вгляделась в скукожившуюся девочку. – Тебе сколько лет?
– Дев’ятнадцять.
– Парень есть? – Вместо ответа Стася еще раз изобразила молчаливое отрицание. Ей страшно было повернуть глаза к окну, чувствуя, насколько внимательно ее изучает новая знакомая, буквально прожигает взглядом. Подумав с мгновение, Софика решила уточнить: – А был? – по лицу девочки, ало-пунцовому от стыда, разлилась новая порция краски так, что на маленьких веснушках проступили мелкие капельки пота. – Ну ладно, ладно. Можешь не отвечать, – наконец, сжалилась Софика, неторопливо докуривая свой никотин. – Чай будешь? – Не дожидаясь ответа, она тут же достала чашку, плеснула кипятка и небрежно перебросила пакетик из своего чая. Заметив недоверчиво скосившиеся ресницы, пояснила: – Да он недолго заваривался.
– Спасибо, – слабо промурлыкала Стася, но угощение приняла и, наконец, в упор поглядела на девушку. – А у вас?
– Что у меня?
– У вас парень есть?
– А, ты об этом... – Софика глубоко затянулась так, что ее шикарная грудь поднялась ввысь на несколько сантиметров, и заметно напряглись соски. – На «ты» меня зови. Нет. Можно сказать, что нет. Точнее... Есть один. Ну, и еще один. Но так, ничего серьезного. Просто, знаешь, помощь, чтобы просто не быть одной. А по-серьезному и ничего. Хотя вот что такое серьезное? – она задумчиво нахмурила брови, еще плотнее углубляясь в свои рассуждения. – Все едут зачем? Найти мужика, выйти замуж, родить, так ведь? – на это Стася как-то неуверенно кивнула. – Нет, что скажешь, не так? Ты вот зачем приехала?
– Я?.. – девочка мялась с ответом.
– Ты, ты.
– А вы... Ты... всегда... так ходите?
Софика опешила, молча похлопала глазами и вдруг рассмеялась, да так громко и заразительно, что через мгновение Стася смеялась уже вместе с ней. С минуту в кухне стоял веселый шум, и у девушек даже проступили слезы на глазах. Затем Софика затушила сигарету, поднялась и вышла, но вскоре вернулась уже одетая в большую белую футболку, которая была настолько длинной, что доходила почти до колен. Облачиться в белье она так и не подумала, но напряжение между двумя новыми знакомыми все-таки заметно ослабло.
– Прости, – с улыбкой произнесла она, усаживаясь рядом со Стасей за стол и вновь завладевая оставленной кружкой. – Просто не люблю одежду, она как-то... сковывает, это как бы неестественно, понимаешь? Я при любой возможности хожу голая, и спать люблю голая. Надеюсь, хоть это тебя не смущает? – Софика пристально оглядела собеседницу. – По крайней мере, какое-то время нам предстоит спать в одной кровати.
– Нi, я не заперечую... не против, – Стася изо всех сил сдерживала новый приступ смущенного краснения, когда невольно припомнила события ушедшей ночи. – А ты кем работаешь?
– Администратором в ресторане.
– О, это очень хорошо. Тетя Ира сказала, хороший ресторан.
– Неплохой, – подтвердила девушка.
Она машинально поправила свои длинные волосы, убрав их за ухо. Было в этом жесте что-то притягательное, Стася замерла на мгновение, улавливая мягкие движения длинных ухоженных пальцев, запутавшихся в черных блестящих прядках. Очнулась она лишь, когда Софика вновь непринужденно заговорила:
– Я там второй год, мне нравится. Сначала официанткой работала, потом на баре, и хостес, и даже на кассе. А сейчас вот поставили типа как администратором, но все равно приходится то там, то тут подменять.
– Тетя Ира казала, ты не по патенту работаешь.
– Да надо этот патент делать так и так, – Софика расстроено тряхнула головой. – Я только маме говорить не хочу, а то она все ворчит, что я только деньги трачу и за ребенком не слежу, что я никудышная мать... – она нервно покрутила ложечкой в чайном напитке и вздохнула, болезненно и устало, но немедленно пришла в себя и улыбнулась: – А вот что значит хорошая мать? Я своему ребенку еду обеспечиваю, одежду обеспечиваю, надо будет, образование обеспечу и все остальное обеспечу, и без мужиков всяких. Я права? – Стася кивнула. – Я что могу поделать, что жизнь такая? Мне тоже богатств не давал никто. Никто тут в золоте не купается, как может, так и живет. Ты-то что делать думаешь?
– Работу искать, патент этот тоже...
– Правильно. И никого не слушай, ясно? Живи, как сама задумала, даже Оксану не слушай.
– Она тебе не нравится?
– Почему не нравится? – удивилась молдаванка. – Причем тут нравится, не нравится. Она хорошая. Наверное. Но мы мало друг друга знаем, даже скорее не знаем особо, потому что редко сменами совпадаем. Она часто ночные смены берет в своем этом супермаркете, а я ночью спать люблю, так что больше в день стараюсь. Сегодня только вышла, вернулась с ночной, а сна ни в одном глазу, – тут Стася едва не прыснула от смеха, но в очередной раз проявила выдержку и смолчала, а Софика, ничего не заметив, продолжила: – Вот и сижу, чай пью... Так вот, я о том, что жить надо своим умом, ни на кого не оглядываясь. Если хочется что-то – делаешь, то так и надо, а то, знаешь, у нас ведь до сих пор страна Советов. Знаешь, почему нельзя заниматься сексом в метро?
– Потому что... – девочка испуганно вытаращила глаза. – Потому что это неприлично?..
– Нет, – Софика хитро прищурила резные, как миндальный орех, каштановые глаза и на полном серьезе ответила: – Потому что советами затрахают.
Повисла пауза, после которой кухня во второй раз взорвалась девичьим задорным смехом.
Глава 5.
Чересчур вежливая блондинка из службы персонала ослепляла своей чересчур нереалистичной белейшей улыбкой, и казалось, что вокруг не офис, а пластиковый домик для Барби, где у входа два громадных Кена в черных костюмах встречали каждого пришедшего насмешливыми холодными взглядами. Но они хоть молчали, а местная «Барби» тараторила без умолку, пискляво и до того гордо, будто работает у самого президента. Стася хоть и не относила себя к людям агрессивным, бессознательно чуяла сильнейшее отторжение, в какой-то момент даже поймав себя на мысли, что с непередаваемым наслаждением влепила бы этой заводной кукле с белыми, крашеными волосами пощечину. Может, тогда она перестанет задавать свои унизительные вопросики, и, наконец-то, уймется дребезжание в висках.
– Значит, опыта работы у вас никакого нет, – не снимая с лица улыбку, хлопала глазами блондинка. – И образования... – она театрально вздохнула, продолжая лыбиться, – тоже...
– У меня есть образование, – перебила Стася, тихо, но настойчиво.
– Да-да, вы умеете шить, – бросила работница службы персонала; такое ощущение складывалось, что она буквально удовольствие получает от этой словесной пытки, потому как вердикт о возможном дальнейшем сотрудничестве уже наверняка вынесен, но отпускать соискателя она не торопилась. – Я тоже, знаете, в детстве баловалась разными журнальчиками: «Бурда Моден», «Сшей сама»...
– Я профессиональная швея, я знаю ткани, их свойства, как с ними надо обращаться...
– Это прекрасно, – не дав договорить, снова запищала блондинка. – Вы замужем?
– Н..нет...
– А были?
– Нет, конечно, нет.
– Может, неофициальный брак? Сожитель у вас есть?
– Нет, а какое?..
– А дети?
– У меня нет детей.
– Вы не можете иметь детей по состоянию здоровья или просто пока не хотите? – «Барби» говорила все это с той же фальшивой, бесчувственной улыбкой, говорила так, будто вопросы ее совершенно рядовые и невинные, нормальные такие вопросы, отчего ощущение иррациональности происходящего становилось еще сильнее.
– Почему вы спрашиваете? Какое это имеет отношение к работе? – не удержалась Стася, почти перестав скрывать свою неприязнь.
– Прямое, – улыбчивые губы куклы шевельнулись в такт произнесенному слову, при этом верхняя часть лица и глаза так и остались неподвижны и равнодушны. – У нас официальное трудоустройство, мы заботимся о соблюдении всех норм ТК и предпочитаем избегать спорных ситуаций, в том числе с неожиданными уходами в декрет, – Стася хотела было еще что-то спросить, но «Барби» была неумолима: – Скажите, у вас имеются татуировки или пирсинг, в том числе, интимный?..
Комедия абсурда достигла своего апогея. А быть может, всему виной банальная усталость и расшатанная нервная система, что нисколько не удивительно, потому как данное собеседование было примерно двадцатым за прошедшие две недели. И каждое последующее угнетало все больше и больше. Каких только слов и вопросов ни наслушалось юное создание, мотаясь из кабинета в кабинет, почти не различая больше лиц и не запоминая имен. Сегодняшняя девушка из отдела персонала одного именитого бренда, торгующего молодежной одеждой, раздражала как-то по-особенному. Она словно была человеческим воплощением лживости и криводушия целого мира, будто в ней одной пластика и синтетики больше, чем в тех кофточках и маечках, которыми забиты склады ее фирмы.
Головная боль становилась все сильнее. Стася пулей вылетела из кабинета в коридор и оттуда – на улицу. Оказавшись у дверей проходной, она резко глотнула воздуха, как человек, вынырнувший из воды, едва не захлебнувшийся. Но и на улице воздуха оказалось недостаточно, даже несмотря на то, что жара отпустила, и пошли нескончаемые дожди, угрюмые и затяжные, а духота никуда не делась. Так и стояла парализованная, потная, невозможная. Этот город сводит с ума, он определенно сводит с ума. Вязкий, словно мамин брусничный кисель, который можно только ложкой черпать и то с трудом. В нем задохнуться в два счета без труда. Мерещится, что еще немного и дотянешься рукой до бортика, выплывешь, выживешь как-нибудь, но, вопреки стараниям, что-то настойчиво отталкивает назад и медленно утаскивает ко дну.
Почти пять долгих минут Стася так и стояла неподвижно, пытаясь прийти в себя, пока охранник-«Кен» не прикрикнул на нее. Пришлось быстро ретироваться подобру-поздорову. Всю дорогу к метрополитену она мечтала сию секунду очутиться посреди лесной, сочной поляны или где-нибудь на опушке, где здорово собирать землянику и пестрые сыроежки. Но леса в мегаполисе, конечно же, не сыщешь. На худой конец сошел бы парк, хотя бы зеленый бульвар, но не время сейчас было мечтать о беззаботных прогулках. В плотном графике безработной приезжей девочки значилось еще одно собеседование. А потому Стася вновь убрала куда подальше бессилие и жалость к себе, незаметно перекрестилась, пока никто из прохожих не обращал на нее внимание, и резво побежала вглубь подземки.
Воздух тут всегда еще более спертый, пахнущий горячим железом и глиной, а пассажиров в любое время много. Наверное, если бы метрополитен работал круглосуточно, то и ночью здесь катались бы толпы всяких-разных людей любых возрастов, национальностей и профессий. За недолгую историю своего пребывания в столице Стася кое-как свыклась с особенностями общественного транспорта. Больше не пугали грохочущие поезда и бесконтрольно семенящие по кругу ступеньки эскалатора. Она даже успела научиться нескольким московским «фишкам», вроде той, что очередь к подвижной лестнице можно обогнать с левой стороны и потом свободно (или почти свободно) передвигаться по ней намного быстрее стоящих пассажиров. Вот и сейчас девушка крайне спешила на встречу, по возможности бесконфликтно минуя одного за другим человека в плотной массе общего потока. Так спешила, что не сразу заметила, как ее окликают из толпы.
– Девушка! Девушка, одну минуточку!
И не подумав оглянуться, Стася в пару быстрых шагов пересекла зал наискосок к платформе, но тут чья-то рука грубо ухватила ее за локоть.
– Одну минуточку, девушка!
Она чуть не взвизгнула от неожиданности, но лишь на автомате произнесла что-то неразборчивое и испуганно уставилась на так не вовремя нарисовавшегося представителя власти.
– Ваши документы, – двое полицейских, совершенно одинаковых с лица в идентичных сине-голубых одеяниях смотрели на нее с нескрываемым любопытством.
– Я немного спешу...
– Документы покажите и идите, – тот, что держал Стасю за руку, медленно ослабил хватку, но видно было, что он весь собран и сосредоточен, чтобы ни за что не отпустить маленькую жертву.
Тем временем Стася нервно перебирала содержимое небольшой самодельной плоской сумочки на длинном витом шнурке, перекинутой через шею и плечо. Там ничто не могло бы потеряться, но именно сейчас, когда четыре пристальных глаза буравили ее насквозь, нужный документ, как назло, прятался и никак не желал отыскиваться.
– Вот! – наконец, вытащила она заветную синюю книжицу.
– А регистрация? – без особого энтузиазма спросил второй полисмен, пока первый пролистывал украинский паспорт.
– А у меня еще нет регистрации, – девушка виновато шмыгнула россыпью веснушек.
– Давно в Москве?
– Две недели.
– Угу, – первый зачем-то почесал гладковыбритый подбородок и кивнул куда-то в сторону. – Пройдемте.
– К..куда? – опешила Стася и инстинктивно подалась назад.
– В отделение, – спокойно отозвался второй.
Он придвинулся ближе и уже протянул руку, чтобы снова схватить девушку, но она вывернулась. Тут опять встрял первый. Он властно шмякнул по маленькому плечу, не давая злостной нарушительнице сбежать.
– Отдайте мой паспорт, – чуть не плача, взмолилась Стася. – Я очень спешу, у меня собеседование.
– Вот разберемся, и пойдете на свое собеседование или куда там еще хотите.
Полицейские стояли беспросветными стенами, и, хоть не было в них какой-то особенной мощи или росту, теперь они нависали угрожающе и жестко. Ничего хорошего это их приглашение не сулило.
И как вообще можно было так безответственно забыть о регистрации? Впрочем, дело было скорее не в халатном отношении к закону и уповании на вечный авось, а в том, что та самая регистрация стоила денег, и не малых. Да сейчас любая сумма была немалой и имела вес принципиальный, потому как недавно Оксана очень вежливо и аккуратно попросила сестренку все-таки внести посильный вклад в вопрос аренды жилья, то есть, попросту говоря, оплатить четвёртую часть ежемесячной платы за квартиру. Конечно же, Стася знала, что проживание стоит денег, но немного не рассчитала с московскими ценниками, и теперь пребывала фактически на мели. Ей нужна была работа почти так же, как еда и кислород. А любое собеседование – это потенциальный шанс получить оную. Отложить такую встречу или вовсе не прийти – верное средство проморгать этот шанс безвозвратно. Только как это объяснить двум метрополитеновским юнцам, облачившимся в казенные наряды и вставшим на благородный путь защиты Родины от незаконных мигрантов?
– Пожалуйста, – застонала девочка, все еще сопротивляясь полисменам. – Это очень важно! Очень-очень! Хотите, я после встречи вернусь сюда? Честное слово!
– Ага, конечно, – криво усмехнулся первый. – Где тебя потом искать по всей Москве?
– Вот-вот! – поддакнул второй и настойчиво надавил в спину нарушительнице.
– Я дражайше прошу прощения!
Вся копошащаяся троица оглянулась. Рядом с ними незаметно образовался молодой человек среднего роста, худощавый, с очень интересным, выразительным, несколько угловатым лицом, выдающимися скулами и близко посаженными глазами под толстыми линзами очков, отчего глаза эти самые казались больше в два раза. Но что действительно было в нем примечательного, так это странный, чуть ли не средневековый наряд: на незнакомце был темно-коричневый кожаный плащ в пол с широкой пелериной, полностью закрывающей плечи. Такие, должно быть, носил Пушкин и его современники. Если бы вместо очков на парне был монокль, а на голове – цилиндр, смотрелось бы все очень гармонично и даже уместно. Однако, возвращаясь к реалиям, все-таки сцена происходила в декорациях московского метро при участии молоденькой рыжей украинки и двух ужасно похожих друг на друга полицейских, а названный четвертый участник резко выделялся из всего существовавшего окружения. Тем не менее, вел он себя спокойно и даже вольготно, говорил отчетливо и громко, что обескураживало еще больше.
– Господа, вы не могли бы пояснить мне, что за инсинуации происходят здесь в данный момент?
– Мы задерживаем подозреваемую в нарушении миграционной политики. А вы, гражданин, пожалуйста, не мешайте проводить законные мероприятия.
– Ни в коем случае, – заверил с полной серьезностью незнакомец. – Однако, я не могу не поинтересоваться, чем это прелестное создание опасно для общества и закона?
– Ты глухой, что ли? – брызнул слюной представитель власти так, что пару капель даже попали в скукожившуюся девочку. – Тебе ж объяснили, нарушение миграционной политики! У нее регистрации нет! Она типа две недели в Москве, а регистрацию не сделала!
– Невероятное упущение, – словно бы и впрямь досадовал парень. – Милая, почему же ты до сих пор не сделала регистрацию? Я же предупреждал, – обратился он к Стасе, а потом снова переключился на полицейских: – Господа, отпустите ее, пожалуйста, под мою ответственность. Обещаю проконтролировать лично все юридические тонкости.
– Больной, что ли? А ну иди отсюдова! Пока и тебя не загребли!
– За что? – он удивленно поднял брови. – Я-то в чем могу быть виноват? Разве что в своей неудержимой любви к преступнице? Прошу, она моя девушка, и я в ответе за нее. Давайте уладим вопрос мирно?
Тот полицейский, что до этого пихал Стасю в спину, отошел от нее и приблизился к молодому человеку. Он был и раздражен, и удивлен, и взвинчен какой-то азартной лихорадкой. Этот странный тип в плаще олицетворял собой столько непоколебимости и уверенности в себе, сколько не соберешь даже в сумме с каждого, кто сейчас находился на станции.
– Слушай, – медленно начал законник, – ты давай зубы не заговаривай. Свой документик лучше предъяви.
– Разумеется, – парень словно бы этого и ждал, откуда-то из складок плаща извлек паспорт, протянул его, плавно и настойчиво.
Полицейские синхронно заглянули туда, и секунду спустя оба посерели, а спесь их моментально улетучилась.
– Абашев Тимур Ильясович? – спотыкаясь на каждом слоге, переспросил один из них.
– Совершенно верно, чистой воды правда.
– Вы свободны, хорошего дня, – возвращая паспорт, констатировал второй.
– Сожалею, но никак не могу никуда идти без своей дамы сердца.
Полицейские скосили друг на дружку глаза, потом повернулись к серо-зеленой от испуга Стасе, которая ровным счетом ничегошеньки не поняла, отдали ей ее синюю книжку. После чего они молча удалились, наверное, просто не зная, что еще сказать насчет всего случившегося.
– Ты как? – тон Тимура несколько поменялся, теперь он говорил заметно тише, без прежнего пафоса, но девушка, к которой были обращены эти слова, кажется, окончательно растерялась и ничего не замечала кругом.
Стася подняла глаза, поморгала несколько раз, потом резко сунула паспорт обратно в сумку.
– Мне пора... – как сквозь сон пробормотала она и кинулась к платформе.
– Да подожди ты! – парень успел поймать ее за руку, резко остановил, отчего та перепугалась и тихонько вскрикнула от неожиданности. – Погоди, давай я тебя провожу?
– Не треба мене провожать! – нервно стряхивая с себя вцепившуюся ладонь, тараторила Стася.
– Ну, подожди. Все, все, не трогаю! – Тимур поднял руки, будто военный пленник, пытаясь показать, что при нем нет оружия. – Тебя как хоть зовут?
– Стася.
– Хорошо, – он чуть придвинулся. – А я – Тео.
– Тимур же вроде... – рассеянно проговорила девушка.
– Для друзей – просто Тео, – он улыбался, очень мило и спокойно, смотрел из-под толстенных увеличительных стекол и улыбался. У него были светло-серые глаза, мягкие, как тонкий войлок. – Оставь мне свой телефон, созвонимся, сходим куда-нибудь.
– Нету у меня телефона...
– В смысле?
– Ну, в смысле, в смысле, – сердилась девушка, и нос у нее забавно морщился гармошкой в негодовании, – да без смысла, нету телефона. Он в смысле есть, но там карта эта украинская, а гроші там закінчилися. Надо русскую купить, а я пока не могу. Вот и весь смысл. Я опаздываю, – она вздохнула и прикрыла веки. – Тебе это... спасибо...
С минуту Тео ковырялся в заднем кармане брюк, извлекая что-то явно находящееся там не по размеру и соответственно застрявшее, но вскоре извлек кожаное, сильно вытертое квадратное портмоне, покопался там, и где-то среди множества нашивных кармашков нащупал малюсенький пластиковый предмет, что легко мог бы затеряться там на веки вечные. Однако Тимур в мелочах был маниакально щепетилен, а к миниатюрам и всему мелкогабаритному питал особую слабость. Возможно, поэтому круглощекое создание с дикими пшеничными кудряшками на голове, маленькое и напуганное, так привлекло его. На ней была какая-то зеленая блузка с фальш-погонами на золотых пуговках, призванных, по всей видимости, скрыть покатость плеч, и светлые, чрезвычайно узкие джинсы, что стягивали до безобразия даже хрупкие щиколотки, а на аппетитном месте так и вовсе только чудом не лопались.
Тео протянул на ладони пластиковый прямоугольник с чипом:
– Держи.
– Зачем?.. – будто бы даже возмутилась Стася. – Мене не надо...
– Ну, как не надо? Надо. Держи, – повторил он уже настойчивее. – Потом отдашь когда-нибудь. Она не нужна мне. Валяется без дела, один раз позвонил. Там, должно быть, пятьдесят или чуть больше рублей. Да бери уже.
Девушка аккуратно взяла предмет двумя пальцами и внимательно изучила его.
– Помочь вставить в телефон?
– Що?.. – сразу не поняв вопрос, пробормотала Стася. Настолько она была поражена этим поступком, что ее пухлые маленькие губки сами собой подрагивали, как в лихорадке. Она подняла голову и растерянно помотала головой: – Нi, не надо. Я сама... Спасибо, – догадалась она, наконец.
– Не за что, – Тео снова улыбнулся. – Ладно, мне тоже пора. Счастливо. Я позвоню, – с этими словами он устремился на подъемный эскалатор и мгновение спустя слился с толпой.
– Спасибо! – уже неизвестно кому выкрикнула Стася, но ее благодарности вряд ли достигли ушей адресата.
Какое-то время она еще стояла в том самом углу, где недавно стражи порядка едва не уволокли ее в метрополитеновский «обезьянник», а позже явился человек, неизвестно зачем спасший ее. Теперь же она была совершенно одна, и пассажиры с вечно стеклянными глазами проходили мимо, как и прежде, не замечая девочку с потерянным личиком, даже если случайно задевали ее. Словно она маленькое чудно;е привидение, до которого дело есть разве что рядовым полицейским, выполняющим ежемесячный план.
Глава 6.
Столичная суматоха и возня отступает лишь в черте домашних стен, будто накрывает куполом из бетонных панелей и стеклопакетов, окунает в растянутый, немного колкий свитер бабушкиной вязки, выдает кружку черного чая с четырьмя ложками сахара и начинает монотонно укачивать под бормотание какого-то очередного ток-шоу, которое тетя Ира включила на кухне ради фона. Окно было распахнуто на полную, оттуда тянуло дождевой сыростью, отчего немного бросало в дрожь, но чай и натуральная шерсть спасали от едкого озноба. А, может, все дело вовсе не во влажном воздухе? И даже не в переменчивости капризного московского климата, который с одинаковой вероятностью в один и тот же день месяца может выдать и жесточайшее субтропическое жарко;е, и северные пронизывающие ветра. Существовала определенная вероятность того, что любые болезни и недомогания так или иначе повязаны с нервной системой, а система эта бессовестно давала сбой.
Уже неудивительно и даже закономерно, что Стасе было отказано и на последнем собеседовании. Ну, как отказано... Не прям, чтобы в глаза сказали: «Мы отказываем», а вежливенько так, по-столичному, с хитрым прищуром: «Мы вам позвоним», и непременно добавят: «Если что». Как раз вот это заключительное «Если что» и есть отказ, и все это прекрасно понимают, и все в этом всеобщем вежливом заговоре живут, и всех это вроде как устраивает. Не устраивало это разве что безработную украинскую гостью, которой тетьирины котлеты теперь поперек горла вставали от мысли, что отблагодарить никак она не может, а питаться чем-то все-таки надо.
Впрочем, никакой оплаты тетя Ира совсем не требовала: лепила себе свои голубцы, печеночные оладьи, варила макароны в виде толстых, порезанных наискось трубочек, щедро поливая их растопленным сливочным маслом, да и знать не знала ни о какой такой оплате. Новая соседка ее устраивала отсутствием особенной разговорчивости и наличием свободных ушей.
Вот и сейчас Стася молча попивала приторно-сладкий чай с горбушкой белого хлеба и слушала комментарии тети Иры к той самой передаче, которую транслировали на ТВ. Обсуждали какой-то малопонятный крамольный бред о судьбе ребенка из детского дома, которого взяла на воспитание американская однополая пара. Тетя Ира слушала вполуха ведущего, вставляла собственные реплики. При этом она умудрилась несколько раз ответить на звонок телефона, узнать у Стаси, как прошел ее день, и не потерять нить животрепещущей беседы в студии. Впрочем, беседой это можно было назвать с огромной натяжкой: зрители, высказывавшие мнения и задававшие вопросы, орали, как чокнутые, не слыша и не особенно вникая в речь оппонента. Так же на передаче в качестве приглашенных гостей были какая-то тощая белобрысая пигалица с острым носом, священнослужитель и психолог. Они тоже брызжали слюной, как потерпевшие. Психолог и батюшка верещали даже громче блондинки, а какая-то бабуся из зрительного зала вовсе без микрофона справлялась, перебивая всех и вся.
Наверное, у нормального человека после непростого дня взорвался бы мозг от всего этого шума, но Стася будто бы и не замечала, смотрела в окно, кивала тете Ире и ждала, когда приготовится золотистый картофель на чугунной, тяжеленой сковороде, так аппетитно скворчащий хрустящими, зажаристыми корочками. Запах прокаленного лука и топленого масла заполонил всю кухню целиком. Удивительно, как на этот аромат не сбежались все жители района разом, в особенности оголодавшие приверженцы здорового образа жизни. Их-то точно за уши не оттащишь от такой вкуснятины. Постепенно запах усилился, стал почти невыносим, но накинуться на сковороду единолично было бы слишком невежливо. Надо было дождаться Софу с работы и Ксанку, которая сама не своя вернулась, сильно опоздав, с ночной смены и рухнула без задних ног в кровать.
Уже немного придя в себя, Стася решила воспользоваться временем ожидания для того, чтобы применить по назначению свой неожиданный презент. Она отставила чашку, вытащила мобильный телефон, выключила его и стала аккуратно разбирать. Именно за этим занятием ее застала образовавшаяся на кухне, как тень отца Гамлета, Ксанка.
– Що ти робиш? («Что ты делаешь?» – укр.) – вместо приветствия спросила она. – Ты що сим купила? Нафига?
– Ну, звонить щоб, – не чуя никакого подвоха, пояснила Стася.
Она спрятала старую карточку на задней стенке чехла, включила аппарат. Тем временем, Оксана заняла стратегически важное место напротив за столом, сначала с любопытством сунула нос в сковороду, словила грозовой тетьирин взгляд и продолжила дальше внимательно наблюдать за сестрой.
– Ты ж говорила, грошей у тебе нету. Ты що, на работу устроилась?
– Ще нема, але скоро буде. («Сейчас нету, но скоро появится» – укр.)
– Скоро – это када? – Ксанка явно была не в духе.
Стася лишь сейчас обратила внимание, как тянет от нее чем-то кислым и затхлым. Точно такой запах она уже ощущала некогда от бросившего их отца. Тогда маленькой Станиславе было всего два годика, но едкое зловоние врезалось в память занозой, как единственное наследство, оставшееся от так называемого главы семейства. Только-только стихшая головная боль вернулась с прежней силой.
– Ксан, слухай...
– Нет, погодь, – тут же перебила ее сестра. – Ти ж розумієш, що через тиждень треба внести плату за другий місяць? («Ты понимаешь, что через неделю надо оплатить следующий месяц?» – укр.)
– Ты чего ребенка тюкаешь? – не выдержала тетя Ира, в очередной раз вынырнув из жаркой ТВ-дискуссии. – Умойся иди, а то сидишь за столом как лохундра, перегарищем дышишь на всех.
– Мам, че ты опять шум подняла?! – послышалось из недр коридора, и вскоре в дверях кухни выросла Софика. Какая-то она сегодня еще более смуглая, чем прежде... Или это так кажется из-за желтой кухонной лампочки и голубоватых вечерних сумерек, расстилающихся за окном?.. – Всем привет! О-о-о! Картошечка!
– Руки мой, – фыркнула тетя Ира, подставляя впалую щеку под дочерин поцелуй. – Шум я подняла... Это вон в телевизоре шум! А я рассуждаю!
– Встреваете не в ваше дело, – не смогла промолчать Оксана.
– Кухня общая, и дела общие, – Софика бросила на пол сумки, которые притащила с собой, отвернулась к раковине и, пока намыливала ладони, тайком, краем глаза посматривала за Стасей. – А ты че грустишь? Как собеседования?
– Никак у нее собеседования, – снова вмешалась сестра. В этот момент с экрана заорали так громко и визгливо, что все четыре женщины немедленно встрепенулись. Кажется, в студии случилась настоящая драка с классическим тяганием за волосы, матами и прочими неприглядными атрибутами склоки. – Ой, да выключите уже кто-нибудь этот звездец! – Оксана заметалась в поисках пульта от телевизора.
– Я те выключу! – пригрозила тетя Ира и для антуражу потрясла скрученным полотенцем.
– Смотрите всякую хрень! Вот и кидаетесь потом на людей! Телевизор, между прочим, тоже общий! А там щас будет «Дом-2»! Я хочу смотреть «Дом-2»!
– Ксан, ну що ты завелася?.. – аккуратно попробовала успокоить ее Стася.
– Ты що лезешь?! – немедленно среагировала кипящая девушка. – Помалкивай!
– Не буду я помалкивать...
– Вот и с хрена ли ты ей рот затыкаешь? – снова заговорила Софика. – Опять со своим упырем нажрались и поцапались? Хоть на сей раз за его счет пили?
– Иди ты, знаешь, куда!..
– А, ну, всем цыц! – громко скомандовала тетя Ира, и девчонки мгновенно разом замолчали. – Дайте передачу досмотреть, – она нашла пульт управления и сделала на несколько пунктов громче звук.
Кухню тут же заполнил несколько приторный и чуть гнусавый голос ведущего с идеальной укладкой волос и маникюром:
– Мы за здоровые отношения, потому что гомосексуализм – это вырождение нации и опасность для подрастающего поколения. Я считаю и думаю, многие меня поддержат, что в ГосДуму необходимо немедленно внести на рассмотрение закон о запрете на усыновление не только гомосексуальными, но и любыми иностранными гражданами, наших детей!
– Правильно! Да! Молодец! – рьяно заулюлюкал зал.
– Они совсем что ли долбанулись? – обращаясь куда-то в пустоту, подытожила для себя Софика.
– Че долбанулись-то?! – ухватившись за новую веху конфликта, оживилась Оксана. – Правильно он говорит! Мочить всех этих педиков надо!
– Да он сам гей! – молдаванка ткнула длинным пальцем в экран. – У него на лбу ж написано! Кроме того, дети тут причем?
– Как это причем? При всем! Дети не должны страдать!
– Ага, типа в детских домах им зашибись, гораздо лучше живется, чем в Америке на частной вилле с бассейном и двумя мужиками-родителями.
– Которые долбятся в задницы друг другу!
– Ксан, ты що говоришь такое?.. – Стася раскраснелась, как свекла. Она в ужасе наблюдала, с каким упоением ее родная сестрица поливает грязью людей, о которых не имеет ни малейшего представления, и почему-то ей становилось стыдно. – Ты зачем так? Они те що, жити мешают?
– Они детей уродуют! А дети – это святое! – Оксана подскочила из-за стола и уже раскрыла рот, чтобы провести дальнейшие дебаты.
– Че ж ты тогда сама ребеночка своего бортанула? – как бы невзначай заметила тетя Ира и с непринужденным видом начала расставлять по столу тарелки для ужина.
– Какого ребеночка?.. – Стася покосилась на сестру.
– Що какого? – Оксана села обратно на стул, пододвинула свою тарелку. – А огурцы остались ыщо?.. – она встретилась взглядом с серо-зелеными внимательными глазами и все-таки сдалась: – Ну, що, ну, сделала аборт, и що? Лучше, чем нищету плодить...
– Есть давайте, – тетя Ира брякнула по столу плошкой с огурцами и мягкими, консервированными помидорами, сверкавшими масляно-уксусной пленочкой в желтом свете лампы, разложила всем картошку. – Чай все будут? – девчонки уже приступили к уничтожению своих порций, и только Стася хмурилась и не брала вилку в руки. Тетя Ира вздохнула: – А у нас на работе Айгуль уволилась, я теперь ее смены брать буду...
Все сочувственно покачали головами, но ничего не ответили, и почти сразу заорал мобильник, напугав только-только расслабившихся дам. Стася схватила аппарат и выбежала из кухни. Спустя несколько минут сдержанного разговора она вернулась, как и прежде, задумчивая и молчаливая. Села за стол, все же приступила к еде, и первые пару мгновений тесное кухонное пространство было наполнено лишь звуками соприкасающейся посуды, даже всеми любимый телевизор пока что отдыхал. Тишину нарушила Ксанка:
– Кто звонил? – вроде как непринужденно и совсем незаинтересованно спросила она.
– Нихто, – Стася не отрывала взгляда от тарелки.
– Как это нихто? – возмутилась сестрица. – Все ж слышали, що тока що звонил телефон. Звонил же ж? – молчание. – Ти що, рiднiй кровi сказати не можеш? («Ты что, родному человеку рассказать не можешь?» – укр.) – молчание. – Стася!
– Оксан, ты сегодня опять в ночную? – влезла Софика.
– Ты че перебиваешь?! Я с сестрой разговариваю!
– Просто если тебе собираться надо, то иди, собирайся сейчас, – спокойно гнула свою линию девушка, – ты моешься по полтора часа, а я тоже хочу принять ванну и расслабиться, и спать лечь пораньше, я устала.
– Ладно, – скрипя зубами, согласилась Оксана. – Ща пойду.
И действительно, покончив с ужином, она покинула общий стол, чтобы заняться водными процедурами. Тетя Ира снова активировала звук на телевизоре. К этому моменту уже транслировали прогноз погоды: обещали скорое потепление и возвращение настоящего лета.
Меж тем, к календарю тихонечко подбирался плодородный август. По деревням скоро пойдут первые ранние яблоки, сливы, первый молодой картофель, первыми консервами заполнятся погреба. Городской же август совсем другой. Люди работают как проклятые по пять дней в неделю, чтобы в пятницу со счастливыми потными лицами до ночи простоять во многокилометровых пробках, добираясь до вожделенной дачи, и там продолжить впахивать до вечера воскресенья – а там уж и обратные пробки не заставят себя долго ждать. Вообще, странное это явление – «дача», вроде не село, не колхоз, не деревня, а жилье выходного дня, тщательно обустраиваемое и лелеемое многими пуще городских квартир…
Стася все пыталась представить себе эту такую двойную жизнь, лежа одна в кровати, но получалось слабо и неправдоподобно. Недавно хлопнула дверь, возвещая о том, что Ксана отправилась на склад супермаркета, в котором работает, распределять и маркировать коробки с товаром. А за стенкой только-только стих работавший до этого телевизор. Это значит, тетя Ира легла спать. Стасе же спать не хотелось, а хотелось, как ни странно, болтать, обсудить с кем-нибудь свои мысли насчет разделения жизни на две неравноценные по времени, но по-своему важные части. Софика не приходила, и, по всей видимости, все еще плескалась в ванной. Это было немного странно, потому что никогда не была она замечена в особо продолжительных намываниях. Еще немного промаявшись в одиночестве и окончательно поняв, что сна ни в одном глазу, Стася решила соорудить себе чаю.
С кухни слышался запах сигарет, но освещение не работало, и никакого движения не ощущалось. Девочка осторожно ступила на порог, и лишь тогда в углу между кухонным гарнитуром и подоконником увидела красный тлеющий огонек. Присмотревшись, она поняла, что это и есть Софика. Курит, сидя зачем-то на полу и, кажется, даже не замечает пришедшую Стасю.
– Софа?..
– Ты чего не спишь? – глухо ответила та.
Быть может, это только послышалось, но в легком дрожании ее голоса были нотки сдавленной грусти.
– Я тебя ждала, ждала, а ты все не идешь, – Стася медленно опустилась на пол, села рядом, соприкоснувшись кожей на предплечье с теплым, бархатистым плечом Софики.
Она вновь пребывала в любимом своем наряде Евы, но за прошедшее время эта особенность стала привычной и даже милой. Стася, не без смущения, замечала, как может невзначай залюбоваться на обворожительные изгибы обнаженного тела. Они были столь чарующими и привлекательными, что, наверное, могли бы стать источником вдохновения какому-нибудь художнику или скульптору, а вместо этого служили развлечением двум взрослым женатым мужчинам. Софа не очень-то секретничала на эту тему, а Стася почему-то и не думала осуждать ее. Сейчас, в полном мраке ночи, когда даже свет луны не проникал в кухню, захваченный в плен густыми тяжелыми тучами, а единственным освещением в кромешной тьме были отблески уличных фонарей, сочащиеся в окно желтоватым туманом, тело Софики превратилось в легкие, едва заметные сизые контуры, плавные и мягкие. Уголек сигареты то поднимался к губам, замирая на мгновение, то обреченно падал возле сложенных вместе ступней, роняя пепел прямо на пол.
– Я хотела тебя поблагодарить, – тихонько заговорила Стася, когда образовавшаяся пауза стала совсем в тягость.
– За что?
– За то, що отболтала меня от Ксанки. Она сегодня какая-то злая до ужаса.
– Да станешь тут злой, – без тени иронии и даже сочувственно констатировала Софика. – От мужиков одни проблемы сплошные. Ни тебе поддержки, ни понимания, ни уж тем более нежности там какой-то. Так, все какое-то «по-быстрому». Можно не раздеваться даже, – она горько ухмыльнулась. – Любовь такая, экспресс... А Оксана просто еще не поняла, носится за этим Виталькой, как долбанутая, сама денег ему дает и все верит, что женится он на ней.
– А почему нет?.. – заочно обижаясь за сестру, протестовала Стася.
– Да потому что нет! – Софика нервно потушила сигарету и тут же прикурила вторую. – Потому что он найдет себе какую-нибудь мышь серую с приданым хорошим и Ксанку бортанет в два счета без зазрения совести, и женится тут же, и детей, каких хочешь, своими признает. Ты думаешь, че она от дитя избавилась? Он же ей прямо так в лицо-то и сказанул, типа, ниче не знаю, это не мое, не избавишься – иди на три буквы, и все дела.
– Как так?..
– Ну, так.
В густое черное пространство выплыло плотное облако дыма, насыщенно-серое, удушливое, страшное. Стася следила за ним одними глазами, внимательно запоминая, как распадается на мелкие частицы и постепенно тает бестелесная табачная взвесь. Немного этой взвеси впитали легкие Софики, и, должно быть, причудливые вензеля теперь рисуют внутри ее тела узоры. Это было новым откровением и знакомством с собой, с теневой стороной себя, когда противоестественно и вопреки логике во второй раз захотелось ощутить на себе эту медленную, чарующую смерть. Словно губительная отрава наделит свою жертву особым свойством понимания и единения с окружающим пространством, завяжет нужные слова и даст возможность уместно промолчать. Чуть помедлив, Стася решительно протянула свою ладонь к руке девушки:
– Дай мене тоже затянуться.
Та сверкнула блестящими глазами, ничего не ответила. Тогда Стася сама вытащила из ее пальцев дымящийся окурок, медленно поднесла к губам и с особенным упоением, доступным разве что оставленному без сигарет табакозависимому, сделала тягу такой глубины, что вся грудь ее моментально заполнилась насквозь смолами и гарью. Она ожидаемо закашлялась, как заправский чахоточник, но, тем не менее, настырно повторила процесс. Софика отобрала сигарету и затянулась сама.
– Понравилось? – с усмешкой спросила она.
– Не очень, – продолжая давиться, призналась Стася.
– Дело привычки.
– А я думала, що людям нравится курить.
– Люди много чего делают по привычке, – невесело вздохнула Софа и пристально вгляделась в девочку. – Ты молодая просто, не знаешь людей. А ведь как часто бывает, что даже живут и спят не с теми, с кем реально хочется, а с теми, с кем привыкли, с кем удобно.
– Это уж не о тебе точно. Ты можешь в любой момент начать спать только с тем, кто нужен именно тебе. И... – Стася немного замялась, но вдруг мягко накрыла своей игрушечной ладошкой обнаженное колено Софики. – Дело ведь не в привычке, да ж? Ты ведь очень сильная.
– С чего ты взяла? – послышался насмешливый ответ. Она устало поправила на плече длинные свои волосы, и они растеклись по спине черными реками, доходящими почти до самого пола. Затем Софика ответила на жест младшей подруги и накрыла ее руку своей. Ладонь изнутри оказалась теплой, чуть влажной. Другая же рука продолжала держать сигарету, и, коротко помолчав, Софа снова протянула ее Стасе: – Будешь?.. – девочка молча приняла предложенное. – Не успеешь оглянуться, как сама уже станешь мечтать бросить курить, но вместо этого вновь и вновь покупать новую пачку, думая, что вот эта точно последняя.
Удивительно, но теперь Стася не кашляла и не задыхалась, а спокойно уничтожала последнюю порцию табака, глядя в глаза собеседнице.
– Я думаю, – осторожно начала она, – все сильно преувеличивают.
– Что именно?
– Да все: сигареты, свою зависимость к ним и важность всякую... брака.
– Брака? – Софа была искренне удивлена. – Поясни.
– Ну, ты сказала, що Ксанка аборт сделала, щобы вроде как замуж выйти, но так оно ей нужно, щоб вот так поступать? Или это отговорка такая? Или що? Ты говорила, все едут, щобы найти мужика и выйти замуж, но сама ведь не выходишь. Наверное, потому що тебе не нужно оно. Значит, не всем нужно, получается.
– Получается... – Софа увела глаза, и рука ее самопроизвольно соскользнула с колена, моментально ослабев. – Много чего получается, Стась. Получается, что просто желания часто мало бывает, – по телу ее пробежала холодная дрожь, которую Стася ощутила собственно, пронизывающе и едко, ей стало самой больно, но она не перебивала Софику. Та плакала. – Я вообще кому такая нужна, а? Полно девок и без детей, и помоложе, и покрасивее. А я со своими проблемами, со своей жизнью идиотской, только для траханий одних и нужна. Потрахали – и в помойку! – ее слезы текли густо и неконтролируемо, и волнами бил озноб. Стася схватила ее за локоть, будто бы не давая упасть. – Гарик знаешь, что мне сегодня написал? «Я думаю, нам лучше не видеться какое-то время, наши отношения зашли в тупик». И это после того, как я ему сказала, что, наверное, влюбляюсь в него. А ведь я правду сказала! – Софика почти выкрикнула последнюю фразу, но тут же стихла, понимая, что тетя Ира легко может услышать их разговор.
– Ты говорила, что он тiльки ради удовольствия... – Стася обняла ее, дрожащую, будто ребенка, уложила голову к себе на грудь, стала гладить нежно, успокаивая. – Може, ты ошиблася? У тебе ведь ыщо Пашка есть. Ты его тоже, мож, полюбишь. Ну, тихо, тихо…
– А что Паша? – всхлипнула Софа. – Паша пятерку в неделю прислал, адресок смс-кой скинул, куда, во скока прийти, вот и весь Паша. Гарик хоть цветы иногда дарил... Хоть спрашивал раз, как у Богдана дела...
– Ничого они не понимают, Соф. Ничого не понимают. Им твоя красота глаза застит...
– Да ну, какая красота?! – теперь она смеялась сквозь слезы. – Ну, какая?!
– Твоя. Ты красивая же очень. И волосы красивые какие, и... – Стася нервно сглотнула. Сердце внутри грудной клетки билось, как в припадке бешенства, а шею обжигало раскаленным маслом от дыхания, сбивчивого и горячего. Какое-то наваждение сегодня, невероятное, такого нарочно не выдумаешь. Стася обнимала подругу, и хоть искренне желала ей только хорошего, сейчас, когда она рыдает так доверчиво, момент случился какой-то особенный, трепетный. Пусть он тянется долго-долго. – ... И вообще же ты очень красивая, как из кино...
– Правда? – Софика наконец улыбнулась совершенно по-настоящему.
– Правда.
– А мне твои кудряшки нравятся, – она подняла голову, заглянула в глаза напротив, прикусила губу. – Такие забавные, пушистые, – Софа медленно-медленно провела пальцами вдоль лица по поверхности тоненьких светлых волн, и возле подбородка вдруг остановилась, неуверенно скользнула одними подушечками по округлому контуру, приблизилась к губам. – Ты тоже очень красивая... Необычная очень. Что-то есть... такое... у тебя... в тебе...
Она говорила тихим шепотом, и волны ее голоса проникали насквозь, как электрический ток. В какой-то момент Стася поняла, что больше нисколько не контролирует себя в происходящем, и голову ее заполняет такая сильная глубинная нежность, настолько ее много, что буквально чудом не выбило еще из сознания. Софика была до неприличия близко, бестактно, настолько уже рядом, что от маленького вздернутого носика с веснушками до гордого прямого профиля молдавской красавицы оставался буквально миллиметр. Столкновение было неизбежно. Но, вместо того, чтобы впечататься друг в друга носами, Софика сделала какой-то хитрый маневр, и тогда столкновение все-таки произошло. Столкнулись их губы. Сначала совсем осторожно, робко. От первого же ощутимого слияния где-то в висках завибрировало, и образовались бреши, откуда хлынуло потоком той самой необузданной нежности. Стася буквально вгрызалась с жадностью и фанатизмом влажным ртом в мягкие ткани, ласкала языком каждую возможную деталь, уголок, трещинку, словно бы разом пыталась попробовать все, что возможно. Она гладила волосы, шею, руки, грудь... Софика не останавливала ее, не думала даже. Ее саму уволакивало цунами куда-то ко всем чертям и ангелам.
А дальше память предательски ослепляла яркими вспышками в кромешной тьме. Как два заплетенных в тугой жгут тела пробирались из кухни по коридору в комнату. Как летела на пол содранная в спешке ненавистная пижама. Как девушки рухнули в кровать, и их кружило, кружило, кружило бешеной юлой меж одеял, простыней, подушек. Еле сдерживая стоны, ласкали друг друга бессовестно. Губы Софики в каждой найденной точке Стасиного тела. Стася пальцами, языком, всей собой впитывала ароматы и соки, и не могла надышаться, насытиться, успокоиться. Наверное, ей должно было быть страшно, а страха не было совсем, мыслей не было совсем. Было лишь одно желание – чувствовать, что бы это ни означало и чем бы ни грозило. Сейчас она чувствовала...
Чувствовала, как вибрирует обожженное молдавским солнцем золотистое стройное тело, заходясь спазмами от возбуждения, и подаются навстречу бедра, впуская еще глубже в себя ласковые настырные пальцы. Чувствовала, как ее дробит на атомы от страсти и неописуемой бури чувств, что прежде никогда еще так не накрывали. Чувствовала, непрерывно чувствовала, как пылает пожаром все-все внутри от кончиков пальцев на ногах и макушки головы к эпицентру – где-то в животе и ниже. И это не какие-то там пресловутые бабочки, а космические ракеты, реактивные, сверхсветовые.
С чем можно сравнить и как описать то рьяное, огромное, сильное, отчаянно сокрытое ото всех, что, может, и никогда бы не произошло, а теперь происходит неожиданно, но естественно, необузданным смерчем?.. Наутро он сметет начисто все, что прежде Стася знала об этом мире и о себе. Но, пока утро было столь же далеким, как и прочие другие события, она растворилась кристаллами соли по поверхности горячей загорелой кожи, дышала сквозь ливни черных волос, замирала под финальными поцелуями сонных ресниц, касающихся кромкой ее шеи. Софика обнимала ее собой, и ее упругая большая грудь с крупными темными ореолами касалась белоснежных грудей Стаси, аккуратных и по-девически бархатистых.
– Тебе было хорошо?.. – шепнула Софа, почти засыпая.
– Да... Очень.
– У тебя... – молдаванка почему-то не знала, как правильно подобрать слова в такой чувственный, потрясающий момент, и сердце ее еще не вошло в нормальный ритм, потому говорить членораздельно было непросто. – У тебя уже было так?..
– Нет... – Стася закрыла глаза, усталость обрушилась так резко, но она будто бы боялась уснуть, ну только не сейчас... – Никого не было. Никогда.
– Первый раз? – Софа была поражена.
– Да... А ты?.. У тебя?..
– Ну... втроем...
– Как втроем?.. – теперь настала очередь удивляться украинке.
– Ну, я, Паша и еще одна девочка. Я ее потом больше не видела... – пауза. – Эй! Ну, не ревнуй! Давай лучше спать.
– Я не ревную, – Стася притянула Софику к себе, поцеловала из последних сил. – Ты самая красивая...
– Спокойной ночи, – улыбнулась Софа, вновь устраиваясь на маленьком белом плече.
– Надобранич («Спокойной ночи» – укр.), – донеслось в ответ.
Глава 7.
Порой наше сердце вдруг замирает, столкнувшись с чем-то восхитительным и желанным, интересным, быть может, неосознанным и не до конца понятным, но все же важным. Замирает в предвкушении и благоговении, удивляясь и млея, чувствуя каждой жилкой, что вот-вот ощутит нечто совершенно настоящее, радостное, свое. Порой, самые простые вещи могут показаться самыми что ни на есть удивительными, как то: мелкие бусинки дождя, скользящие по причудливым случайным траекториям, но так, будто бы точно знают, куда и для чего движутся; мокрый нос кота, вибрирующий в такт каждой пушистой ворсинке от мирного урчания, когда всем довольный пушистик сладко засыпает подле человека; едва заметный контур собственного отражения в витрине магазина, который как бы накладывается поверх экспозиции, представленной за стеклом, и выходит, будто глаза моргают прямо на поверхности вожделенного предмета – платья или сумочки, или модного гаджета, или такого немного экзотического агрегата для нашего времени как швейная машина.
Раритетный черный «Zinger» с ножным приводом красовался на почетном пьедестале в темно-бордовой плюшевой драпировке, а вокруг, как молоденькие белые козлята на пастбище, расположились швейки нового поколения – от самых доступных механических до ультрасовременных, напичканных электроникой и сенсорами. Рядом на маленьких пластиковых подставках бесстыже светились нолями ценники, которые не просто кусались, а отхватывали сразу по половине руки и почку в придачу.
Стася вздохнула. До ее мечты было примерно столько же, сколько на самокате до Луны, и пока разгуливали в ее карманах ветра перемен, можно было замирать от ощущения того самого своего или не замирать, но картину сию вздохи и разглядывание витрин никоим образом не меняли.
Ну, почему, почему, почему закон вселенской подлости безапелляционно гласит, что каждый, хотящий приобрести во владение нечто дорогостоящее и ужасно вроде бы важное, будет мучиться острой нехваткой средств и возможностей? Почему какой-то там никому не сдавшийся девайс с отгрызенным яблоком стоимостью в три тетьирины зарплаты, и функции которого не используются даже на десять процентов, торчит из кармана каждого третьего прохожего, а вон та, самая скромная машинка в дальнем углу – пока лишь недостижимая мечта, которая, судя по тенденции, вообще вряд ли когда-нибудь сбудется...
– Зайдем? – перебил эти угнетающие мысли ласковый голос Софики.
– Що?.. А, нет, я так просто... – тут же очнулась Стася и быстро отвернулась в противоположную сторону. – Давай лучше еще погуляем.
Снова накрапывал мелкий дождь, почти незаметный, но какой-то промозглый. На такой бы лучше поглядывать из окна кафе или квартиры, где тепло и сухо, и лишь пахнет свежестью, чаем или только что сваренным компотом. Но денег на рестораны, конечно же, не было, а дома хозяйничала тетя Ира, а меж тем так хотелось побыть хоть немного наедине с самой лучшей девушкой на планете. Она такая вся грандиозно статная на длинных-предлинных ногах, твердых, красивых, быстрых, как у пантеры или еще какой-нибудь грациозной представительницы семейства кошачьих. Только сейчас, идя с ней под руку, Стася впервые ощутила огромную разницу в их росте, а с учетом каблуков на туфлях Софики, то и вовсе – пародия на Штепселя и Тарапуньку. И прежде не шибко уверенная в себе, Стася робела и стеснялась еще больше, но в то же время наполняли ее чувства и иного качества, противоположного. То были и гордость, и легкая эйфория, и терпкий дурман первой настоящей влюбленности, и осторожное покалывание в ладонях от такой непростительной, ранее не случавшейся близости, и тихонько мурлычущее самолюбие, приятно пахнущее утренними поцелуями под одеялом и шептанием нежным у самого уха. Когда провожаешь на работу того, кого ни за что бы никуда не отпустил, извалял вдоль и поперек по смятым простыням и заобнимал бешено, чтобы только никуда не ходить и ни на миг не расставаться.
Стася чуть сильнее сдавила ладонь Софики в кармане ее легкого летнего пальто, белого с яркой золотой фурнитурой на длинной молнии. И девушка обратила внимание на этот жест. Они встретились глазами, и по отражениям в них друг друга легко читалась любая мысль. Сейчас больше всего хотелось целоваться. Под этим дождем, в этом мучительно-прекрасном городе, среди абсолютно слепых прохожих, затаптывающих серые тротуары черными подошвами ботинок, вечно спешащих невесть куда и зачем. Софа улыбнулась:
– Не здесь.
– Я знаю.
Они забежали в какой-то торговый центр: Стася, вся в сверкающих от дождевых капель веснушках – впереди, и неразрывным канатом сцепленные руки; ладонь Софики с красивыми нежно-персиковыми ноготками на тонких пальцах. Она смеется, а с черных промокших волос течет вода, она летит вслед, безумно красивая, безумно счастливая. Бегут по главной аллее: люди, люди, люди, бесконечные люди с тележками из «Ашана» и пакетами, бумажными, пластиковыми, продираются, как назло, навстречу, как зомби, наступая друг на друга, никого не замечая кругом, даже по-идиотски беспричинно смеющихся девчонок.
Софа ткнула пальцем куда-то налево: «Туда!», и две чокнутые рванули в ту сторону. Там узкий проход и бесконечные двери в уборную. Без разбору, в первую попавшуюся кабинку – пулей вдвоем. Щелчок замка.
– Нас не выгонят? – поддавшись мимолетному испугу, шепнула Стася.
– Да пофиг.
Софика припечатала ее собой к стенке, стала целовать, как безумная, как одержимая. Стася сминала ее волосы, сильно-сильно, почти неконтролируемо, и в голове барабанило «Моя, моя, моя...» Минуту спустя они выскочили обратно, пунцовые, взмокшие уже от пота.
– Пойдем делать селфи! – весело выкрикнула Софика, вновь схватила рыжую за руку. – Здесь фонтан классный есть! Пойдем!
И вприпрыжку летели они мимо торговых галерей, последних коллекций и грандиозных сэйлов, мимо подростков в одинаковых бейсболках и джинсах, жующих попкорн у входа в кинотеатр, мимо гостей столицы из Средней Азии, проводящих увлекательный досуг за разглядыванием других жителей города. Прямо по курсу находилось огромное обустроенное пространство: цветы в кадках, скамейки, приятное мягкое освещение и декорации в виде фонарей и миниатюрных зданий. Эдакий кусочек города для лилипутов с маленькими тропинками, символическим припаркованным у фонарного столба велосипедом, настоящей палаткой с мороженым и небольшим фонтаном с низкими бортиками, который бил высоченными струями, подсвеченными разноцветными огнями.
Софика достала телефон, включила фронтальную камеру.
– Улыбочку! – она с силой притянула к себе собравшуюся застесняться Стасю и щелкала без остановки по нарисованному на экране кружочку.
Через полминуты уже и Стася вошла во вкус: улыбалась и строила рожицы, будто опытный селфер, но все больше поглядывала в кадре не на себя, а на восхитительную девушку рядом. Некоторые снимки, конечно же, вышли смазанными и нелепыми, но, просматривая результат на телефоне, Стася очень просила Софику ничего не удалять.
– Ладно, – сжалилась молдаванка. – Я тебе все разом перекину. У тебя какое-нибудь приложение для мгновенных сообщений есть?
– Нет, наверное... – расстроенно покачнулись кудряшки.
Стася чуть ослабила шейный платок, сейчас она действительно почувствовала, что ей жарко. И грела ее не веселая беготня, и не спонтанная фотосессия, а ощущение пробившегося изнутри тепла, чувственного, трогательного. Она украдкой подсматривала за Софой, пока та ковырялась в ее мобильном, пытаясь каким-нибудь образом передать фотографии. Серьезность и сосредоточенность шли ее красивому лицу почти так же, как искры улыбок и заливистый смех. За ней можно наблюдать часами...
– Вот, – Софика вернула телефон хозяйке. – Все будет лежать в папке «bluetooth». Ну, там найдешь, она одна.
– Спасибо, – Стася с каким-то особенным трепетом положила в карман куртки аппарат, будто бы теперь он и впрямь хранил в себе нечто бесценное и совершенно невосполнимое. – Как ты хорошо в этом всем понимаешь. Я так не умею.
– Ой, да ладно! – отмахнувшись, бросила в ответ собеседница, но тут уже из кармана ее пальто раздалось дребезжание. – Ой, прости, – Софа быстро сняла трубку, отвернулась и отошла на пару шагов вбок. Всего два шага, не больше, но с этой дистанции уже было не различить нить ее беседы, только отдельные фразы: – Ага... Да... Нет, не проблема...
Впрочем, разговор оказался кратким. Стася почему-то нервничала. Не подавать виду было сложно, кажется, у нее просто поперек лба были написаны все ее мысли. Когда Софа вернулась, сдержаться переполошенная девочка уже не смогла:
– Что-то случилось?.. – как-то чересчур эмоционально выпалила она.
– Да нет, – Софика равнодушно пожала плечами, затем глянула на золотые часики, которыми было украшено ее запястье, вздохнула, увела глаза куда-то в сторону: – Слушай, я сегодня не дома ночую, маме там скажи, что я дополнительную смену взяла.
– А... а... – слова так и застревали в горле. – А к..куда ты идешь?..
– Ну, как куда? К Паше, звонил вот только что.
– К Паше?..
– Ну да, – Софика открыла небольшую дамскую сумочку, в которой имела привычку носить все и сразу, начиная от средств личной гигиены, заканчивая новой парой колготок, пакетиком растворимого супа и зубной щеткой. – Блин, кажется, зарядку забыла... У тебя зарядки с собой нет? – Стася с абсолютно стеклянными глазами медленно повертела головой из стороны в сторону, обозначая отрицательный ответ, говорить она уже не могла. – Ну и ладно, хрен с ней. Если че, я тебе завтра уже с работы напишу. Все, давай, не скучай! – она резко чмокнула Стасю куда-то, то ли в губы, то ли в щеку, то ли в подбородок, и, как была расстегнутая и всклокоченная, побежала обратно к выходу, куда полчаса назад влетала под аккомпанемент дождя в сопровождении самой счастливой девушки во Вселенной.
Теперь эта же девушка стояла истуканом посреди торгового центра, осунувшаяся и безвольная, как хлопковая тряпица на ее шее. Повеситься бы прямо сейчас прямо на этой тряпице и не видеть теряющихся в толпе шагов, спешащих на острых каблучках к кому-то бесконечно ненужному и невозможному, кому дела нет ни до аромата ее висков, ни до нежности ее ресниц. Кто он вообще такой? Человек или животное, или, быть может, вовсе механизм? И что за игры наполняют эту сумбурную, рваную жизнь одинокого города?..
Силуэт с длинными черными волосами окончательно пропал из виду, будто и не было его совсем. А Стася, ни жива, ни мертва, все смотрела в одну точку, не пытаясь различить что-то конкретное. Покачиваясь, тревожа вязкую пустоту внутри, ее начинало подташнивать. Наконец она закрыла глаза. Только чтобы не упасть, опустилась на мокрый бортик фонтана, достала телефон. Бесцельно нажимала несуществующие клавиши, покуда на экран не упали несколько крупных капель – то ли проказы фонтана, то ли собственные слезы. Сенсор намок и отказался работать правильно.
Стася повозилась еще с минуту – бесполезно: ни звонить, ни писать ей некуда. Возможно, какой-то другой, более удачливый человек, более послушная и красивая чья-то дочь могла бы сейчас позвонить маме и поплакать совершенно открыто, как есть. А мама из трубки успокоит и скажет, что все вокруг дураки и уроды, и только ее вечно маленькая принцесса самая лучшая. Только вот не бывала никогда в этой жизни Стася ни принцессой, ни королевишной. Она у мамы была дурехой и козой, и «мої очі щоб тебе не бачили» («чтоб глаза мои тебя не видели» – укр.). Это Ксанка – красуня, розумниця («красавица, умница» – укр.), да только тоже подзатыльники один за другим выхватывала. А несколько неуклюжей конопатой девочке как-то от рождения не везло: сначала отец просто ушел в беспробудный запой, пока Станислава только ручками-ножками крохотными дергать умела, потом кто-то из соседей науськал, мол, рыжая такая, совсем на него не похожа. Волосы желтые, курчавые – как пить дать, нагулянная. Мать рыдала в голос, не в силах объяснить причуды генетики. А затем отец ушел насовсем. В этом, разумеется, была виновата Стася, которая к тому моменту еще толком-то и разговаривать не умела. Мяукала лишь неразборчивые «па-ма-ма-па-ма», но так никого папкой в этом мире не назвала. Дед был и за папу, и иногда за маму. Позвонить бы деду сейчас. Только там, где ныне он навечно поселился, нет сотовых вышек и мобильных телефонов.
И лучше уж уповать на что-нибудь совершенно эфемерное и недоказуемое, но оставаться всюду во всем разочарованной никак нельзя. Должен же быть хоть где-то сильный, справедливый бог, который пока что просто отвлекся и ненадолго позабыл о девочке с волосами цвета любви пшеничного поля и летнего солнца, но очень скоро он все обязательно наладит в ее маленькой жизни и даст хоть какой-нибудь знак, импульс, подтолкнет к правильной дорожке. Бог непременно именно так и поступит. Стася прочла в уме «Отче наш», мысленно перекрестилась. И не то чтобы полегчало, но было в этой ритуалике нечто успокоительное, надежное. Теперь можно было пойти умыться в туалете и все-таки направится домой, помочь тете Ире по хозяйству и, быть может, пораньше лечь спать.
Но в тот момент, когда девушка уже поднялась с фонтанного бортика, зазвонил телефон. Стася схватила его, не глядя на определитель, почему-то уверенная, как дурочка, что это Софика.
«Она передумала!» – пронзительной вспышкой взорвалось в голове.
– Алло!
– Привет, – увы, это была не Софика. Голос был мужским и приветливым. – Не занята?
– Нет, – она плюхнулась обратно на бортик.
– Хотел спросить, ты подумала насчет моего предложения? Завтра уже пятница... Я хотел сразу после работы выехать на дачу...
– Если честно... – девушка сконфузилась. – Я не думала... Просто как вылетело из головы...
– Да я сам был ужасно занят! – тут же попытался выровнять положение Тео. – Так ты хочешь поехать? – секундное молчание. – Слушай, ничего такого, честное-пречестное слово! Люди все хорошие, добрые, веселые. Места полно, спать будешь вместе с девчонками. Поверь, будет здорово. Свежий воздух, шашлык, у нас все творческие, интересные. В настолки поиграем. Борисыч гитару принесет. Ну, классно ж будет...
– Хорошо.
– Что?.. – он будто бы сам не поверил услышанному.
– Да, хорошо. Поехали, – Стася представляла себе, что разговаривает не с живым человеком, а с автоответчиком, звучащим в ее телефоне. Ощущение было странное, ломаное и какое-то равнодушное. Не сказать, что она безоговорочно верила этому парню, которого видела целых пять минут в своей жизни, но и веских причин искать в нем подвох она не наблюдала. Впрочем, настолько глубоко она не анализировала, просто согласилась, потому что вдруг стало без разницы. А что плохого? Новые знакомства, новые впечатления... – А мне надо брать чего с собой?..
– Нет-нет-нет-нет-нет! – резко запротестовал Тео. – Ничего вообще брать не надо, только если какие-то личные вещи! Я сам все организую! Это же мой День рождения, так что я проставляюсь! Ну, что, – он улыбнулся в трубку, совсем легонько, но от улыбки этой разило умопомрачительным счастьем на тысячи километров, – до завтра?..
– До завтра.
Стася повесила трубку. Некоторое время она перебирала в голове случившийся разговор. Вдруг ей захотелось немедленно перезвонить и отменить все к чертям. Но это была какая-то сиюсекундная паника, которая тут же растворилась, как только Стася представила себе выходные в обнимку с сестрой и тетей Ирой, потому как Софа и раньше выходные частенько проводила с Гариком. И, хоть их пара временно разрушилась сутки назад, теперь перспектива воссоединения не казалась совсем уж невозможной. Что ж, дача так дача. Хоть поглядеть, что за явление такое интересное. С этими мыслями она поднялась на ноги, почувствовав себя заметно бодрее и спокойнее, и отправилась домой. Слава богу, к вечеру дождь прекратился, и это тоже было неплохо.
Глава 8.
Во всей квартире стояла благоденственная тишина, хоть и вовсе никуда не уходи – такое умиротворение. Ни тебе вечно зудящего над ухом «ящика», ни надрывного трепа по телефону Ксанки, что в очередной раз устроила дистанционный разбор полетов со своим бойфрендом. Даже Софа домой, видимо, не торопилась, хотя должна была явиться уже час назад, но все еще отсутствовала. Конечно, днем она написала пару дежурных сообщений ничего не значащего содержания, но уведомлять Стасю, куда она путь держит после работы, все-таки не стала. Стася же, в свою очередь, ни словом не обмолвилась о том, что уже пакует большой цветастый рюкзачок предметами первейшей необходимости: расческа, косметичка, резиночки для волос, упаковка леденцов, две груши, запасная футболка, чистый комплект нижнего белья... Стоп. Стася так и замерла посреди комнаты с бюстгальтером в одной руке, растерянно изучая лежащие кругом предметы. Она что-то определенно упустила из виду, но вот что?.. Перебирая в уме вещи из своего обихода, одну за другой, она попутно сопоставляла их с вместительностью своей поклажи. Впрочем, с каких пор девочку Станиславу могло напугать нечто неподъемное? И все же в этот раз путешествовать хотелось налегке: эдакая максимальная легкость в самом широком смысле – от веса сумки за спиной до состояния внутривенного и артериального, чтобы ни кровь не закипала, ни поджилки не тряслись. Девочка специально успокаивала себя, методично и искусственно, напевая под нос «все буде добре» («все будет хорошо» – укр.) и нарочито уводя с горизонта мышления клокочущие злые мысли.
Может, ей что-то еще нужно из средств личной гигиены?.. Ну, конечно же! Зубная щетка! Эта гениальная мысль разлетелась в голове пестрыми бабочками, и Стася, уподобившись крылатым насекомым, запорхала по направлению к ванной комнате. Но в тот самый момент, когда половина пути уже была благополучно преодолена, в центре коридора настежь распахнулась входная дверь, и влетевшая в нее Софика едва не сшибла воодушевленное дитя.
– Привет! – наспех бросила Стася.
– Привет, – удивленно-вопросительно отозвалась Софа. – Что за спешка?.. – Рыжая уже не слушала, она с лифчиком наперевес быстро перебирала глазами полочки в ванной, подумав, что, быть может, ей еще пригодится что-нибудь важное. – Стася!
– Що?..
– Ты собираешься куда-то? – кажется, в вопросе этом было нечто угрожающее, или только так чудилось из-за того, что Софика наверняка устала после бессонной ночи и целого трудового дня. – Стася!
– Ну, погодь, Соф, – не глядя в пронзающие ее каштановые глазищи, Станислава выскочила обратно в коридор, прихватив с собой какую-то мелочевку.
Она направилась прямиком в комнату. Софика – за ней. Даже не разуваясь, бросила на кровать свою сумочку и, как только взбудораженная подруга вновь решила убежать, тут же схватила ее за локоть.
– Стася, ты сказать-то мне можешь?! – рывком притянула ее к себе. – Куда намылилась, на ночь глядя?
– К друзьям, – Стася шмыгнула носом и получилось у нее это ужасно забавно; в другой раз Софа непременно бы улыбнулась на такое, но, видимо, сегодня время улыбок закончилось.
– К каким друзьям? – прикрикнула молдаванка.
– К простым, – не без труда выдернув собственный локоть, рыжая отошла на пару шагов назад, на всякий случай сразу схватила рюкзак. – Меня пригласили на праздник...
– Какой еще праздник?
– День... народження... рожденя... Що ты кипятишься? – теперь она ужасно волновалась. Конечно, и до этого не была Стася спокойна, аки скала, но теперь нервничала всерьез. – Соф, я ненадолго. Завтра вернуся, или там послезавтра...
– Ты шутишь сейчас? Стась, правда, куда ты?
– Я ж казала уже – к друзьям...
Софика медленно приблизилась, глядя в глаза, протянула руку, мягко коснулась открытой ладонью щеки. Секунд десять держалась молчаливая пауза, затем Софика проговорила заметно тише и деликатнее:
– Стась, ты зачем так? Ты мне мстишь, наверное?..
– Нет, конечно, нет! – рыжая обволокла ее ладонь своей, плотнее прижала к щеке.
Как же все-таки приятно чувствовать это тепло. Может, и стоит попробовать совершенно не реагировать, надеть маску холодности, безразличия. Ведь и впрямь ночью, этой ушедшей ночью, когда Стася ворочалась в кровати как на дотлевающих углях, судорожно вслушиваясь в черное молчание, в гулкую обиду, ухающую в сердце, она успела, должно быть, сотню раз возненавидеть и простить Софу вместе с ее ухажером. Успела и поплакать, и от души посмеяться над собой же, проклясть тот день, когда впервые заметила эту свою дикую странность – заглядываться на других девчонок, а так же успела послать все к чертям и по кругу разрыдаться от полнейшей безысходности. Но как можно долго злиться на того, кто разрешил тебе однажды взлететь? Как придумать безразличие к тому, кто вот он – живой и самый важный в целом свете – дотронулся до тебя, и вся обида из сердца разом куда-то подевалась?
– Стась, – тихо-тихо сказала Софика, – давай ты никуда не поедешь, а? Я апельсинов тебе купила, сладкие, вкусные... – она стояла теперь совсем близко, едва не касаясь кончиком носа Стасиного лба, и глядела, тепло так, ласково. – Ты же любишь апельсины?.. Как в песне...
– Ну, Соф, я ж обещалась...
Черные волосы стекли на белое предплечье, и от касания этого побежал морозец по всему телу, хотя в комнате было тепло. Софика склонилась, давая понять, что сейчас она предпочитает занять лидирующую позицию и собирается идти в наступление. Ее руки уже скользили проворными змейками по шее, груди, спине, путаясь в рыжей копне, обжигали ноготками, забравшись под блузку. Стася вздрогнула и податливо влилась в поток нежности и объятий. Наверное, именно так действует гипноз или какое-нибудь приворотное зелье, чья жертва сама себя почти что не контролирует, становится марионеткой, и все, на что хватает ума, это согласно поддакивать на любое предложение. Губы зажглись поцелуем, скользящим плавной траекторией по контурам рта к мочке уха, легкими прикосновениями вдоль нижних ресниц – и снова к губам, с новой страстью, новой силой и желанием.
– Хочу тебя... безумно... – шепнула Софика, и пальто ее свалилось на пол, а тоненькая блузка Стаси под настырными пальцами выпустила все пуговицы из петелек, повисла на плечах и уже готова была последовать примеру пальто.
Еще шаг, и два девичьих тела неизбежно наткнутся на край кровати. Еще один такой божественный поцелуй, и окончательно расплавится мозг, превратившись в стонущую сладкую пульсацию под застежкой джинсов. Еще хотя бы один вдох и один выдох переполненными слюной ртами в горящие ключицы, и полыхнет новым заревом чистейшего белого света, и сотрет любые другие желания, кроме желания остаться. И быть только тут, только с ней и ни с кем еще. Чужие праздники, обложившие стеной проблемы, брошенная родина – все под откос, под нож, в мясорубку. Потому что ее волосы цвета нефти пахнут апельсинами, и нет ничего важнее этого аромата...
– Погоди, Соф... – превозмогая себя и все те молекулы, составляющие ее, каждая из которых отчаянно и непреодолимо тянется к молекулам другого тела, Стася отстранилась от Софики. – Не могу я так...
– Как?.. – искренне удивилась девушка.
– Ну, как?.. Так вот... – не зная и не понимая нужных слов, лепетала Станислава, но все как во сне – голова шла кругом, ее буквально рвало на части.
– Что не так?..
– Ну, ты утром еще с этим Пашей, потом здесь, потом я не знаю, кто еще... Може, Гарик твой...
– Мы расстались с Гариком... – Софика была просто обескуражена. – Стась...
– Да знаю, що расстались. А с Пашей не расстались... Я не могу так, – она быстро застегнула пуговицы на блузке и вновь уверенно схватила рюкзак.
– Вот так, значит... – молдаванка претенциозно сложила руки на груди. – То есть, все-таки ты мне назло уезжаешь, да?
– Никакой не назло, Соф. Говорю же, не могу я так просто... – и Стася аккуратно передвинулась к выходу из комнаты, но маневр этот не остался незамеченным, Софика уже стояла в дверях.
– Это ничего не значит! – буквально по слогам отчеканила она.
– Да знаю я, що не значит... – на мгновение остановившись, рыжая сделала шаг вперед. – А все равно не могу, – она заглянула собеседнице прямо в глаза, и в них была боль. Боль и презрение, и обида, и прежнее непонимание, и много чего еще. Одного только не было в этих глазах... – Соф, меня ждут очень.
– Давай просто поговорим сейчас, спокойно, без эмоций, – голос дребезжал битым стеклом, рвано и нетерпеливо. – Что ты как маленькая, заладила одно и тоже – «не могу, не могу»? Все могут, она не может!
– Я не все. Сама говорила, жить надо, как я это понимаю и хочу, – Стася поежилась от озноба, все больше убеждаясь в необходимости уйти прямо сейчас, ей было неуютно и гадко, и внутри все сдавливало от сильнейших противоречий. Зато оставаться расхотелось окончательно. Бежать! Немедленно! – Соф, ты зря думаешь, що я из мести уезжаю, назло или как. Просто хочу погулять, пообщаться. Що тут плохого? Я ж не навсегда уезжаю.
– А вот это сейчас че было-то?! – не выдержала Софика и резко перешла на крик. – Че ты Пашу сюда приплела?! Хочешь езжать – езжай! Вот щас прям, давай! – и она демонстративно указала на дверь в прихожей.
Недолго думая, Стася двинулась как раз в этом направлении. Почти на ходу заскочила в стоптанные балетки, повесила поудобнее рюкзак на обе плечные лямки, схватилась за ручку. Но Софика не дала ей беспрепятственно выйти: тут же отдернула девушку назад.
– Ты что, правда что ли уходишь?! – собой преграждая путь к злополучной двери, она, как была в полурасстегнутой кофточке и в туфлях с горящими бешеными глазами, так и продолжала неистово сопротивляться, явно не желая просто так отпустить рыжую на какие-то там гулянки. – Стась, это несерьезно!
– Да що несерьезно?! – пыхтела Стася, но разница в росте и весовой категории была в данном случае совершенно очевидна, а потому преимущество было не на ее стороне.
Пока не унималась эта ожесточенная потасовка, дверь в квартиру отворилась сама. На пороге, вытаращив глаза и грозно воздымая массивную грудь, стояла Оксана, которая еще по ту сторону прекрасно слышала возгласы и кряхтение, что разожгло ее чрезмерное любопытство до передела.
– Що такое? – даже не здороваясь, сразу кинулась она в гущу событий.
– Стася уезжает!
– Куды?!
– Привет, Ксан! – Станислава воспользовалась временным замешательством и накинулась на дверную ручку.
– К кому-то на День рождения! – Софа злилась до такой степени, что готова была сейчас найти союзника в любом лице.
– Оце то цікаво! («Вот это интересно!» – укр.). Стася, давай, кажи! Куди йдеш?
Стася вроде и хотела было ответить, но тут зазвонил ее мобильный. Девушка тут же ответила, прекрасно зная, кто и зачем и звонит. Она выпалила в трубку всего одну фразу «Бегу!», но две пышущие негодованием девушки лишь раздразнились еще больше.
– Стася! Ты що, сказати сестре не можешь? Стася!
– Потом расскажу! – девочка нырнула в образовавшуюся щель меж двух грозных тел. – Всіх цілую! («Всех целую!» – укр.)
– Это що, хахаль какой-то?! – рявкнула Оксана.
– Как хахаль?!
– Пока! – и беглянка со всех ног пустилась вниз по лестнице. Буквально через пять метров ее уже ждала машина, и не терпелось как можно скорее вскочить в эту спасательную шлюпку и уплыть далеко-далеко.
– Ах ты ж, шалава мелкая! – раздалось уже за спиной на лестничной площадке, когда Стася вышибала в нетерпении подъездную дверь. – Спутаешься с козлом каким – сюда не возвращайся, поняла?!.
Последние слова были совсем неразборчивыми, но Стася догадалась из контекста, что Ксана имела в виду. Как только железная дверь со всей дури ухнула о коробку, отсекая собой двух истерично визжащих дамочек, ей вдруг стало настолько весело и легко, что буквально смеяться хотелось. Конечно, ничего смешного в угрозе сестры не было и в помине, но день сегодня какой-то такой задался необычный, и это с учетом того, что целый вечер был впереди. Бодрая Станислава вприпрыжку приближалась к старому, когда-то ярко-голубому японскому минивэну с правым рулем. Дуги над колесами все были капитально проржавевшие, а одно боковое зеркало заботливо и надежно сменили на дамский аналог из наборов для макияжа. Это зеркальце было примотано скотчем поверх умершего собрата, отчего машина выглядела еще более экзотично и безбашенно. Однако Стасю не пугали эти особенности, гораздо страшнее было бы сейчас остаться наедине с Софой или с Ксанкой, а с двумя одновременно – вообще смерти подобно. В противовес же этому было улыбающееся из окна машины лицо в знакомых толстых очках.
Дверь минивэна на скрипучей рельсе отъехала в сторону, и из-за нее вылетел навстречу Тео. К счастью, сегодня он выглядел как вполне адекватный человек – черная футболка и черные джинсы. Все-таки с его комплекцией не стоит злоупотреблять темными тканями, про себя подумалось Стасе. Иначе, и без того худой, он становится похож на щепку. Сразу за Тимуром из машины вышел и водитель. Это был молодой парень с довольно приятными чертами лица – аккуратными, правильными, славянскими: глаза небесные, светло-русые волосы, густые брови, ресницы и округлая бородка без усов, за которой, по всей видимости, он тщательно следил. Глядел он спокойно, не улыбался, но и не вызывал подозрения. Стася сама не заметила, как пристально изучает его.
– Привет! – Тео поправил очки профессорским жестом указательного пальца, кивнул на своего приятеля. – Знакомься, Борисыч!
К Стасе подплыла огромная ладонь, требующая рукопожатия.
– Андрей, – уже самостоятельно представился бородатый. – Андрей Борисыч.
В ответ девушка подала свою руку, и Борисыч коротко и осторожно сжал ее. Тимур тут же засуетился, попытался пошутить на тему, как все девушки просто обязаны опаздывать. В сложившейся ситуации шутка была на редкость не смешная, но Стася на это лишь улыбнулась и тихонько извинилась. Тео немедленно кинулся объяснять, что не это имел в виду, и снова бы вышло неловко, если бы не вмешался Борисыч:
– Поехали уже, нас еще Лерка там ждет. Что мы, до ночи всех собирать будем? – и широченной походкой он направился обратно за руль.
– Это он так бесится, потому что я тоже немного опоздал, – заговорщически шепнул Тимур. – Тебе не холодно так будет? – тут же переключился он, сопоставив наряд девушки с постепенно наступающей вечерней прохладой.
– Я еще свитер взяла. Правда, поехали, – Стася самостоятельно запрыгнула на ржавую ступеньку и вошла в салон, даже не обратив внимания на то, как Тео тщетно старается быть джентльменом и уже торжественно вытянул руки, чтобы помочь ей в нелегком восхождении.
В любом случае, она все равно не знала, как реагировать на подобные жесты, да и вообще голова ее была забита абсолютно иными вещами. Дверь с грохотом прокатилась обратно по рельсе, громыхнула в конечной точке. Борисыч выруливал из двора, попутно общаясь с кем-то по телефону. Одновременно же он вытащил сигарету из лежавшей на торпеде пачки, закурил. Тео последовал его примеру. Они со Стасей сидели на самых дальних сидениях автобуса, где было аж три ряда кресел, а в общей сложности он вмещал в себя семь пассажиров.
– Не помешает? – старомодно подкуривая от спички, осведомился он.
Стася робко покачала головой, затем решилась спросить:
– А мне тоже можно?..
Парень недоверчиво глянул поверх очков, но сигарету все-таки дал. Поджег еще одну спичку, протянул Стасе. Она едва не опалила волосы, неловко раскачиваясь от того, что машина делала очередной поворот и падала в очередную ямку на дороге. Зато теперь в машине курили все трое. Сигареты Тео оказались очень крепкими, но виду девушка не подавала. Ей слишком нужен был сейчас глоток никотина, чтобы окончательно успокоиться и принять существующее положение вещей. Борисыч договорил по телефону, и некоторое время все молчали.
Стася смотрела в затемненное окно, настойчиво затягивалась дымом, и отчего-то в мутном стекле рисовался образ черноволосой молдавской красавицы. Какая-то проклятая паранойя. Почему нельзя просто взять и не думать о том, о чем думать неприятно и больно? Неужели так сложно придумать какой-то действенный способ выкидывать из головы неугодные мысли и счастливо жить совсем другими мыслями – правильными?.. Но единственный способ, который реально бы помог отвлечься в такой ситуации, – это разговоры. Стася повернулась к Тео:
– Слушай, я хотела все спросить, а чего тогда полицейские меня отпустили?
– Ну... – он мялся и явно не был готов к этому вопросу. – У меня просто фамилия такая... Как у одного важного чувака. Вот они и испугались. Да забей, – он фривольно закинул руку на изголовье кресла, где сидела девушка, не касаясь ее, но сразу почувствовалось, как сжалось до неприличия и без того микроскопические личное пространство.
– Вы однофамильцы? – Стася неосознанно отодвинулась назад.
– Да.
– А почему ты называешь себя Тео?
– Потому что... – Тимур окончательно потерялся и выглядел рассеянным, Стасе вдруг стало очень неловко, что пристает с расспросами, которые, может быть, неприятны человеку, но Тео все-таки ответил: – Потому что это мое имя. Просто другое, – объяснил он, хотя подобное изречение трудно назвать объяснением. – Я однажды тебе расскажу, как так получилось. Уверен, ты все поймешь правильно, – он улыбнулся. – А как звучит твое полное имя?
– Станислава, – и Стася непонятно отчего побагровела.
– Очень красивое имя.
Тео замолчал. Стася разглядывала его, и все чудилось ей что-то несвязное в его образе, но понять, что именно смущает ее, сейчас было трудно. Она заметила, как под футболкой Тео сверкает увесистая серебряная цепь, довольно длинная, отягощенная чем-то тяжелым. Крестик? Да не похоже. Девушка было хотела спросить Тео, что такое интересное и громоздкое висит у него на груди, но постеснялась, и вместо этого спросила совсем другое:
– А мы куда едем?
– За Лерой, – ответил он таким тоном, будто бы всем сразу стало понятно, кто такая Лера и зачем к ней едут.
Впрочем, никакого глобального значения это сейчас действительно не имело. Просто нужно было о чем-то говорить, чтобы внешними диалогами заглушить диалоги внутренние, от которых устаешь гораздо сильнее, чем от всех собеседований вместе взятых. К счастью, Тимур был не прочь поболтать: задавал ненавязчивые вопросы, кое-что рассказал о себе. К тому моменту как вечно ворчащий в телефон Борисыч подъезжал к дому некой Леры, выяснилось, что работает Абашев кем-то вроде системного администратора, а лет ему двадцать четыре. Борисыч – его друг и напарник, они работают вместе, и машина эта принадлежит Андрею. Путь они держат на дачу родителей Тимура, а Лера – общая знакомая общих знакомых, которая в последний момент практически потребовала взять ее с собой.
Буквально через минуту Стася смогла убедиться в правдоподобности этих слов, потому что в салон с горящими глазами влетела девушка, возраст которой поначалу определить было затруднительно: с одинаковым успехом ей могло быть и восемнадцать, и тридцать восемь, потому как габариты она имела совершенно миниатюрные. Худенькая, со светлыми, стриженными в каре волосами, была она чересчур резкая и какая-то всклокоченная, будто вмонтировали в нее вечную литиевую батарейку, и Лера просто не может никогда успокоиться.
– Привет-привет! – говорила она громко, непрерывно улыбаясь. – Борисыч, дай я тебя расцелую! – Лера кинулась через ряд сидений целовать водителя, который реагировал без энтузиазма, но девушке было «по барабану», хочет он с ней лобзаться или не хочет, она так или иначе смачно впилась в его щеку, затем немедленно переключилась на парочку с заднего ряда: – Тео, родной! – Андрей уже снова завел мотор, и передвигаться по салону стало небезопасно, но для Леры и это не стало помехой: держась за сидения, она ловко сманеврировала в конец автомобиля. – О боже, Тео! У тебя новая девушка?! – никто ничего не успел ответить, Лера ответила за всех: – Ну, красотка же! Поздравляю! – ни с того ни с сего она бросилась целовать Стасю, которая уже потеряла логическую нить происходящего. – М-м-м! Как же я тебе завидую!
– Лер, успокойся и сядь, – прервал этот поток эмоций Тимур. – От тебя уже голова болит.
– То ли еще будет! – радостно выпалила девушка и снова обратилась к Стасе: – Ну как тебе наш Тео, м? Он уже рассказал тебе душещипательные истории своей любви? Я его просто обожаю! Кстати, я Лера! А тебя как зовут?
– Стася ее зовут. Уймись, – Тимур совершенно точно не преувеличил про головную боль; наличие этой взбалмошной девчонки в машине, кажется, обременяло его страшно, но говорил он с ней, как и прежде, максимально спокойно.
– Давай сигареты – уйду, – подмигнула в ответ блондинка. Тео послушно протянул ей пачку, выдал спичечный коробок. – Не надо, у меня зажигалка есть, – небрежно бросила она. – Ну, давайте, рассказывайте – где познакомились? Когда? Рассказывайте, рассказывайте!
– Ты обещала уйти.
– Тео, ты смешной, куда я уйду-то?! – Лера засмеялась в голос. – Машина-то не бесконечная! Ой, а че мы без музыки-то едем?! Андрюш, включи радио!
– Обойдешься! – раздался низкий голос Борисыча.
– Ну, пожалуйста! Ну, тебе жалко, что ли?! – через весь салон орала Лера. Интересно, она вообще умеет тихо разговаривать?.. – Слушайте, а мы щас куда?!
– На дачу, – сдался Тео, больше не надеясь отвязаться от этой громогласной дамочки.
– Как на дачу?! – взвизгнула она. – А Саша с Вовой?! А Дина с Кристиной?! А Даня?..
– Все там уже! – рявкнул Борисыч. – Лер, давай пересядь ко мне!
– Не хочу!
– Пересядь, я сказал!
Кажется, он и впрямь был не на шутку сердит, но Лере что в лоб, что по лбу: она как была непринужденно-болтлива, так и крикнула в ответ: «Отстань!», после чего, конечно же, осталась на прежнем месте.
Почти всю дорогу она не умолкала: тараторила о своей работе, о куче смен, которые пришлось взять, о каком-то наследстве, о том, что Борисыч тайно влюблен в нее. Первое время Стася еще пыталась хоть как-то следить за логикой этого непрекращающегося трепа, но, в конечном счете, потеряла всякую надежду вникнуть в суть рассказа. С такой Лерой никакое радио не нужно, она полностью заполнила собой весь эфир, Тео лишь изредка перебивал ее. Он сделался совсем серьезным и уставшим, было видно, что эта девушка совсем не нравится ему.
Если бы камни умели летать. Роман. Отрывок
© Copyright: Майя Анатольевна Миронова, 2019
Свидетельство о публикации №219110600834
Свидетельство о публикации №219110600834
Рецензии