Палата 2

                (Или неделя из больничной жизни.)

           Уж прости, дорогой читатель, длинно, длинно, длинно получилось. Ну, уж не хотелось ни одной маковой лоснинки упустить. Ну, не бегите, царапая глазками гаджеты. Устраивайтесь поудобнее и утраивайте свои знания.
           Было воскресение. И именно в этот день ему нужно было лечь в больницу. Ну, так определили по плану. Операции плановые в первый же день не делают. У них там в больницах свои порядки и распорядки. С ними-тыть не забалуешь, не раскудахтаешься, кудах-тах-тах! Да и потом в воскресенье, возможно, будет меньше народу, в понедельник-то будет наверное лом.
           Трудно ложиться в больницу, это как частичная потеря свободы и ограничение личного пространства к коему мы сейчас так привыкли, живя под лозунгом: «Каждому гражданину отдельную комнату!». Но надо не забывать, что за каждую дополнительную комнату надо оплачивать коммунальные услуги, а они с «выдачей» этих самых комнат всё дорожают и дорожают, и вот никак не выходят на полную 100% оплату и всё-таки выходят в копеечку городу. Но не об этом речь. Речь о человеке простом незамутнённом. Он родимый получает все эти услуги и хочет чтобы они милые были качественными зараз и чтобы к ним не приходилось возвращаться, чтобы их заново переделывать, вращаясь по кабинетам. Услуги должны быть слугами. Резать? Режь! По живому? Пожалста! Но не останавливайся, если ты профессионал на середине, доделывай до конца, чтобы, гражданин мог восстановиться полностью, и побыстрее, без потерь, отрыва, надрыва и моральных переживаний.
           Сложно ложиться в воскресенье, когда жизнь кипит и все отдыхают. Но на душе Аверьяна было светло и спокойно. Встав пораньше, он проделал все душевые процедуры, съел кашку, выпил две чашки кофе, покидал оставшиеся так ему необходимые предметы на ближайшую недельку в больнице и выскочил из дому. Сидя в метро, он подумал, как-то грустно на душе. Оглянулся народ мирный воскресный едет по своим делам. Ну и чего тогда? Зачем грустить?! И вдруг ему представилось, что он едет в какое-то путешествие. Нет не путешествие в жемчужины Мира, голубые пляжи, золотые пески, без которых «не представляют» жизни и других считают отсталыми, если вдруг они провели летний месячишко в деревне, наши чудные согорожане, проникнувшиеся сладкой мечтой. Да он едет в путешествие познания новой жизни, нового места обитания, познания не там где прелести жизни, а там где может быть человеческая боль, сложные повороты судьбы и даже поиски своего я на помойке жизни, там, где нужно возможно выкарабкиваться и даже начинать новую жизнь. В глазах Аверьяна даже появился блеск и радость. Ему стало очень интересно, что там происходит в той больничной жизни и сравнить то, о чём говорит брехаловка и что реально происходит там за «бугром» там, где ждут реальной помощи и надеются на скорейшее и полное выздоровление. Там где проявляют не только милосердие, сострадание, сочувствие к чужим страданиям и боли и хотят помочь и в силу своего долга обязаны. Там где есть человеческий фактор и никто ни от чего не застрахован и сколько там реально талантливых людей, специалистов, которые гениально исполняют свой долг и одарены от бога, потому что несмотря ни на что любят свою профессию о которой мечтали всю жизнь. Слушая частые жалобы разных людей, что не всегда готовы помочь и часто элементарно не готовы объяснить как вести себя после операции, от чего беречься, где поостеречься, да и просто за цифрами и за бумагами да и за скальпелем не видя человека. Аверьяну вдруг стало безумно интересно это королевство «Больница». Понимая что ему самому предстоит операция и надо будет полагаться на множество сопутствующих «внезапно из-за угла» или «откуда ни возьмись, появился…» дел и решений он превратил всё это в игру, в препарирование неизвестной ему жизни. И самое главное он хотел подробнее разглядывать людей, какие они, их судьбы и желания и страхи. Влезать в их внутренности, «жрать» живьём, мило сплёвывая косточки и кости, узнать всё про жён и мужей, чем живут и чем дышат. Живя в своём иллюзорном мире он людей плохо знает, кроме того что не любит соседку с дурным глазом или бабку которая оседлала и вечно не слезает с лавки… Эта с дурным оком завидовала-завидовала да в 68 лет с ногами-тумбами и одышкой подженилась на 55-летнем цыгане. О как надо ненавидеть других и любить себя.
           Аверьян понимая, что никто за него не сделает необходимые наболевшие дела спокойно приехал в больницу, она оказалась Градской. Название-то какое Градская, из старины из традиций. Ну будем искать Чехова подумал Аверьян, - только не найти бы Салтыкова-Щедрина. Что точно понимал Аверьян, делегируя кому-то свою свободу, главное чётко идти по определённому коридору и всё будет отлично. Ничто не собьёт с правильного настроя и не выбьет из колеи. Буду наблюдать, твердил Аверьян, и не буду видеть недостатки. Буду собран, и невесом, и никто не сможет меня задеть, буду парить и никто не сможет меня замарать, потревожить моё внутреннее одиночество. Настороженно относясь к людям, Аверьян был максимально до экстаза созерцателен. Люди там внизу где-то копошатся, суетятся, ноют… Аверьян летит… И если его никто не заденет он достаточно дружелюбен и также недоступен. Он на своей частоте и чистоте. Он чист от склок и выяснений. И не копейку он хочет заработать в своей суете сует. Ему нужен полёт и скольжение правильное стратегическое, а не объедки.
          
           И ведь всё верно Аверьян рассчитал и легко отложил все дела, нашёл нужное окно, чтобы не подвести коллег, и так легко проскочить. Как это приятно легко проскакивать, порхать как бабочка и чтобы всё удавалось. Ведь Аверьян трудится над собой, ищет ту огранку, которая превратит алмаз в бриллиант, гениальную картину облачит в шикарную тончайшей резьбы раму, прекрасному лицу найдёт тот самый верный взгляд, гениальному актёру найдёт тот самый знакомый всем образ. Вся жизнь полна смыслов. Но не даётся, ё-моё, твоё заветное число. Загородил полнеба какой-то… урод… Как некоторые пишут, я люблю свою работу, любимая работа, или приди-приди моя работа. Смех и ржач. Работа это плёвое дело, себя найти куда трудней, и выстроить стратегический план так, что даже если годами что-то не получается, не выходит твоё заветное число, я бы сказал магическое, всё равно генеральный план должен неумолимо вести свой воз. Но это, конечно же всё о личном, это внутренние переживания Аверьяна. Эти мысли раздирают Аверьяна.
           Итак, приехав воскресным днём в больницу № Градскую вместо положенных 11.00 к 13.30, то есть порядочно подзадержавшись, и от души попив кофейку, куда же от этой страсти. В больнице, отметившись в приёмном покое по плановой госпитализации, Аверьян, или просто Вер поднялся на третий этаж в травму кисти. Там медсёстры ещё разок для острастки перетрясли все анализы, и даже докорябались до кори, в этот период, было повышение заболеваемостью корью, и нужно было проверяться на антитела к кори, либо если их не оказывалось уколоться в обязательном порядке прививкой от кори, иначе будешь непроходябельным по операции, в ней откажут. Анализы все нашлись, котомки необходимые у Вера были в наличии предплечия и медсёстры стали мысленно шарить по палатам, вспоминая, где ж свободные места. Взгляд Вера упал на палату №2 и он сказал: - это мне подходит,  нравится число. Тем более ему показалось, что публика более однородная по цветовой гамме, хотя бы волосяной, ну чтобы не напрягаться и быть чуть со своими выходцами, хотя всё  вконечном итоге оказалось перемешано и очень занятно. А в палате№2 в воскресенье почти никого не было. Больные откисали дома до утра понедельника на домашних харчах.
           Стресс, конечно, обустраиваться хоть и ненадолго в новой ситуации, да ещё и в комнате на 9 человек ища свою личную койку. Это же всё разные люди, разные судьбы, разные слои населения. Но с другой стороны здесь все по ОМС и все равны, все надеются на положенную бесплатную помощь. И вообще-то больничка задумывалась в 18 веке по указу императрицы для бедных высочайшим повелением. Ещё удивителен тот момент, что время быстро сейчас меняет людей. Раньше, кажется, люди были грубей и ломовей. И даже если тебе социумом и собственными возможностями и мозговыми извилинами дан определённый денежный минимум, и ты дремучий и тупой, нет! Нет сейчас это не так! Гаджеты и компьютеры сильно выравнивают людей и уводят от оболванивания, расширяют кругозор. Это понятно не пялянье в экран гаджета сделает из тебя человека и философа, а книга разнообразная, точная и умная, а ещё нсли книга всегда твой  в этом мире одиночества. Но хотя бы пялянье тупое, бабы рецепты шарашут, всё накормиться не могут, мужики на – ха-ха - поржать выглядываются, либо спорт, но тем не менее стремление  к лучшей доле, к учтивости, к мягкости оно развивается у нового, волей-неволей, гражданина.
            Медсестра принесла постельное бельё. Вер спросил: - А-а-а, одеяло у меня что-то такое тому подобное… будет?.. Медсестра, взглянула на кровать, увидев, что одеяла нет, ловким движением вырвала у спящего рядом красное тонкое одеяло: - Вот я же знала оно никуда не могло деться. Ему слишком много будет два. Ночью замёрз, наверное. А вырвала она совершенно хамским, беспринципным образом одеяло, хотя с виду довольно благоприятная женщина, у парня 22-летнего, которому ночью сделали операцию на руке в районе запястья, оторвалась связка и косточка слетела и повернулась на 90 градусов. Он перед этим на дне города на народных гуляньях на ВДНХ якобы не разогретой рукой ударил не жалея себя и юных связок и костей по силомеру. Я говорит Виктор: - Ну, это ударил я  один раз… чувствую руке не того что-то немногого не так… больно… я решил ещё разок добить… ну и пришлось скорую вызывать. Боль терпел два часа в приёмной сидел, нельзя говорят обезболивать пока врач не осмотрит, и снимки не сделают. Витя из Брянска в Москве работает электротехником и ему даже общежитие дали. И он как-то про себя переживал, как же сейчас работать с такой рукой с гипсом на три недели. И от этого видать ночью стянул с чужой кровати одеяло и оба натянул на себя. Он же маме с папой из Донецка помогает ипотеку за дом под Брянском платить. 
           В палате в этот воскресный день был Андрей, он и встретил нашего Вера вроде сдержанно приветливо, как изголодавшийся по новой дичи. Но не любит Вер Андреев, какие-то они как из-под угла. Этот Андрей, как и все прочие они, несмотря на своего тёзку Андрея Первозванного суетливы как-то, егозливы они и несамодостаточны, и от этого немного стараются всё замечать, контролировать. Крикливы, дурливы, ну по сути для Вера точно эта категория имён пустяшна. Так и оказалось. Первого кого в палате Вер увидел того он видеть и замечать потом в упор не хотел.
           Вер, чтобы быстрее обыкнуться, не растягивая надолго, быстренько разложил на тумбочке стопку книг, церковную книжечку (как-то свыкся уже с этим Аверьян, куда же без этого, вроде помогает). Кружку, баночку молотого кофе и символ года керамическую свинью. Свинья оказалась порядочной свиньёй, и толку от неё пока ещё в этом году не было, кроме сутолоки и бесконечной полугрязи. Как Вер не любит вот это копошение. Свинья ты ж копилка, бей копытом, где золотые, пятак немытый?!
           Устроился на своём местечке, кроватке и тумбочке Аверьян уже точно к трём часам дня. Свобода, свобода, вот что любит Аверьян, к чему он привык в своей вольной, часто подчинённой своим собственным прихотям жизни. По чуть-чуть укладывает он себя в это новое русло необходимости довести начатое до конца. Приведённое в порядок здоровье это тоже свобода и счастье. Свобода внутренняя и внешняя. Стараясь думать, что всё хорошо, и если аккуратно то и ничего, успехи не заставят себя ждать и к операции он подойдёт в наилучшем виде. Чувства  у него были конечно рваные жизнь драная. Ну, нет, конечно, Аверьян берёт иногда по жизни большой куш, и ему даже завидуют. Но сам Аверьян знает, только, если долго мучиться, что-нибудь получится. Судьба нам долю лучшую не может сразу дать. Надо постоянно думать и верить и тогда дорога будет легка. Иначе это подранки, где  пирожок сожрёшь, там каплей росы умоешься, счастье сомнительное, от слова смять.
           Удобно устроившись, насколько возможно было на казённом месте, Аверьян погрузился в чтение. Читая, или вернее перечитывая, Дрюона, и пребывая мыслями во французском королевстве, Верьян глазками своими многое видел и всё примечал. Морис увлекал своими нешуточными страстями и перепетиями королевского двора. Филипп Красивый очаровывал руководством судьбами бывшей Галлии, Робер Артуа неистово интриговал. Карл Валуа, брат короля, не покладая рук искал корону. Наверное это, и главная мечта Аверьяна, мечта всей жизни, неожиданный великолепный поворот судьбы. И от этой веры Аверьяну казалось, что всё остальное в жизни само сложится самым чудесным образом. Возникающие проблемы и мелкие неприятности рассосутся в наилучшем виде и можно мечтать дальше. Но, нет, везение иногда отказывает, и преподносит урок.
           Техничка, она же и порой на замене, раздатчица в столовой, царственно заходя в палату с полной уверенностью, что она главная начальница в больнице и её предложения не оспариваются: - Так все выходим, уборка. Надо сказать все покорно выметаются, молча, не трепыхаясь. Тётя-техничка, вытянутая длинная, заученно повторяя: - Остаются только те, кто после операции. Аверьян напрягся, но подумал: - А сколько тут ещё желающих озвучить свои хотелки? Но Вер на эти инсинуации не поддаётся и не будет он бежать за гуськом потянувшимися  к выходу мужичками. Он лежит уверенно на очень хлипкой подушке  с книгой в руке и наблюдает за начальницей полов и швабр. Техничка смотрит зыр-зыр, ой ну типа это мы такие, ну и пошёл он в РЖД. И ещё она обожает, так как ей здесь точно даны все полномочия, трясти холодильники, не считаясь ни с кем, выкидывая якобы старые, "протухшие" и бесхозные продукты. - Я, даю вам времени пять минут, всё полетит в помойку!               
           К вечеру стал в палате частично собираться народ, чтобы к понедельнику после выходных все были в сборе. И вдруг из тишины закипела жизнь. Подкатил Дубровский, он дрелью себе руку вместо стены случайно обработал, и стал костерить нашего оперирующего врача Режущего: - Ты Аверьян не думай что тута в рай попал. Этот врач наш в тюбетейке ничо не смотрит, перевязку плохо делает, чо спросить так целый день за им бегать будешь. Аверьян, любящий поговорить, тут только глазами хлопает, не всегда имеет смысл с кем попало говорить. Дубровский: - Да, а чево ты улыбаешься, он на обход приходит, когда мы в столовую на завтрак или ужин идём. А потом говорит: - Вам, голубчики, что есть лучше или  с врачом поговорить? Троекуров приехал совсем позжа. Плечом швакнул Дубровского упал на кровать и дико сумасшедше захрапел. Бедный Дубровский и вся палата №2. Какое счастье, что эту обезьяну в понедельник выписали.
           Доктор Фёдор Борисович Режущий персонаж был интересный. Временами он напоминал нашкодившего школьника, и это было бы довольно весело, если только бы из-за спины у него не «торчал» огромный дикий скальпель разделочный. И внутренний смех тут же испарялся в небытие. Ему лет 30-35. Среднего роста, некрупный, мужичок такой русопятый с круглыми водянистыми глазками. Режущий говорят, закончил с отличием Пироговку, интернатуры и всё что нужно и вот уже два года в Травме (кисти) печёт пироги. Конечно же, не пироги, он не пекарь, он настоящий ткач шьёт и ломтает сухожилия, раздвигает и препарирует апоневрозы. Кисть руки, мягкие ткани, ну и помогает со спицами другим более сведующим хирургам в области переломов, связок того что до локтя. Работа у Режущего кипит. И при всём этом как-то не совсем понимаешь, в чём у него червоточина, где собака порылась, где скелеты в шкафу. Видя его чаще, и на второй и на третий день всё равно не понимая, закрадывается мысль, а не поддаёт ли он аккуратно дома. И тут же её отвергаешь, как ненужный застарелый хлам. Да вроде нет. И юмор у него некий своеобразный присутствует. Поначалу он вообще показался скользким и неприятным типом, смотрит умильно, немножко Иудушка Головлёв. Либо он гений хирургии, либо откровенный плут и любит водить всех за нос, даже руководство. Андрею суетливому он дал кличку Лоскут, потому как он пришивал ему на оставшуюся фалангу кожный лоскут, который брал выше запястья. Режущий влетал в палату вздёргивал головой несколько удивлялся и спрашивал: - О, а где Лоскут?! И ему замечал Аверьян, это нравилось, он чувствовал в этом юмор и часть профессии.
           Другому товарищу Денису он дал кличку Взрывник. «Взрывник» у кого-то перехватил по дружбе петарду, и она взорвалась у него в руке. Взрывник ходил  с забинтованной кистью, в которой каждый палец был отдельно перебинтован и все они торчали в разные стороны, ну то есть нарастопырочку, как памятник вся рука торчала и ходил как моряк двигая в разные стороны плечми.  Большой палец ему по кусочкам косточки собрали, указательный одну фалангу оторвало, средний тоже одну. Математика. Режущий заходил, выпучивал глаза, про себя видать жутко радовался, хоть какое-то развлечение и спрашивал: - О, где Взрывник?.. На задании? И уходил.
           Надо сказать, Взрывник и Лоскут сдружились  и койками и тем, что бегали беспрестанно курить и пожрать хотели. Как они говорили: - Есть что покушать? Один предлагал свою снедь, другой свою. Лоскут: - Ну чего ты, есть же что покушать. Кушай. Вот грудинки кусок, сосиски, сальцо есть, йогурт, шоколадка молочная. Кушай, я не пока не хочу. Взрывник на ночь уносился домой. Утром приносил сумку и помимо больничной еды очень уж любил заваривать китайскую лапшу и есть сосиски. И йогурты ел и сладости. Он бывший спортсмен, но без высоких результатов и помешан на питании. Ну и видать метаболизм у него прёт, и глаза хоть и небольшие, но вытаращены. А ещё Взрывник не терял оптимизма и верил  в светлое завтра, как он будет водить машину, она его заждалась на стоянке и пристраивать свою ягодку сладкую. Ну, это Аверьян слышал, как и вся палата его задушевные разговоры с каким-то женским полом и вот он какую-то свою ягодку сладкую всё там по разным углам предлагал пристраивать, когда приедет. А женщина какя-то ему отвечала, что ей вещи не куда девать, что она тряпичница, всю зарплату тратит на барахло, ничего не носит и жить её не на что после посещения магазинов. Взрывник шептал о своём, что ей вскорости поможет сладкая ягодка. Они были на одной волне с Лоскутом. У одного рвануло в руке, у другого упало на палец и глаза были немного у обоих на выпучку, от какой-то внутренней растерянности возможно, травмы необратимые. Они конечно хорохорились, много ели, в гаджеты пялились, хохотали от употребляемого в роликах мата, но ограничение присутствовало. Все остальные были в палате в преходящем состоянии. При правильной квалификации врачей и успешной операции самовосстанавливающие, как сосуды.
           Вообще отделение травмы кисти отчасти смешное, все и мужики и бабы, ходят обязательно с одной забинтованной рукой, редко с двумя. И эту руку все держат либо стоймя, как в школе в делёжке знаний, либо на уровне груди. Это после операции нужно до трёх дней чтобы кровь не приливала. Держат здесь недолго койко-дней после операции буквально 4-5 дней и гуляй в поликлинику наблюдайся. И ещё есть небольшое количество больных, которые поступили планово и ждут операцию день-два-три, ну как соизволят господа… хирурги. Хирурги много не перерабатывают, но иногда приходится впрягаться. Так вот эти больные ходят с двумя с виду здоровыми… лапками. Ну, а потом эту лапку хирургунчик чик-чик, и наш молодец её раз и вверх и выравнивается со всеми, от стада не отбивается. Смешно особенно когда все на обед или завтрак идут гуськом с одной поднятой лапкой.
           В больнице с громким названием Градская все суперинтересно, тем более, если ты восприимчивый и созерцательный, и если жизнь тебе даёт возможность смотреть не только в землю, но и поглядывать на небо. И зарабатывать не только на паечку хлеба, хотя и это философский вопрос. Можно питаться крошкой и парить в небесах. Пусть кто-то захлебнётся от злобы и это оспорит, но Аверьяну это не важно. Название, конечно вернули старое, но такое ощущение, всё старое там и осталось, минимум социальной защищённости при внешнем соблюдении добра и порядка. Но даётся самый минимум, и любая инициатива больных пресекается на корню. Предлагается понимать: даём услуги населению минимально до той поры насколько терпят и рот не открывают. Не видя другой жизни Аверьян увидел дно.  В целом при внешней относительной чистоте, больница оказалось в порядке, ремонт когда-то был, всё чисто, моют, убирают, розеточки для мобилочки и для других нужд, и кислород, и лампы помимо общего света над кроватями. Но лишнего тебе здесь ничего не предложат, даже хотя бы витаминчики поколоть для укрепления организма после операции, или капельницы питательные для обновления крови и запуска пользительных внутренних защитных свойств организма, это ни-ни, нет ничего. После операции больные для охлаждения суставов и косточек ищут по морозилкам в холодильникам заботливо оставленные прежними пациентами пластиковые бутылки с замороженной водой. Медсестра на этот злободневный вопрос незнающему порядков отвечает: - Ну, в морозилке там бутылку поищите, салфеток нет! Больной: - А под бутылку что подложить? Медсестра: - Простынь используйте, или полотенце, оно же есть. Более подкованный и уверенный в своих правах: - А если внимательней посмотреть? Медсестра: - Одна осталась! Берите! Дно заключается в незащищённости больных, они как из 19 века. Как-то пытаются пошучивать, ёрничать, но по виду своему потеряны, брошены, несчастны, не знают своих прав и чувствуют что никому не нужны. Не знают как это исправить, и наружу в их внешности вылезает горечь, горькая правда.   
           Персонажей, работающих в больнице множество. Это калейдоскоп жизней и судеб. Здесь вся любимая страна, как на ладони. Аверьян в восторге, он старается не вникать внутрь этого серьёзного института жизни, потому как и ему становится горько. Он прожив относительно большую жизнь, профан, он не видел жизнь. В столовке другой народный экземпляр. А надо сказать, что весь обслуживающий персонал едет в больницу часто глубоко из области. Некоторые добираются по три часа на электричке из деревень области. И каждый раз уезжая домой после суток едут как-будто надолго, и на работу на сутки едут тоже как-будто надолго. И нельзя сказать, что это счастливые люди, в данной пьесе тётки. Многого не замечаешь, но их кусок хлеба, ой как непросто даётся. И вот эта Марья Иванна раскидывая еду по тарелкам, ну такую пургу несёт, по интонации в ней всё. И нелюбовь к больным, и любовь к больным, и вообще не понимаешь, о чём она хочет сказать. И из-за этой болтовни ненужной очередь стоит на месте. И особенно достаёт Марья Иванна лет 57-ми. Вот она уж вступит с тобой в прения: - А что же вы кружку-то с собой не взяли: ну конечно я дам вам столовскую кружку, но потом мне её мыть, от кефира-то оттирать её родимую. Не надо хватать сыр, я сама подам. Сами берём только банан, и тарелку, в которую я уже налила суп. Всё остальное не берём, меня санпидстанс уволит. Вы меня понимаете, с треском выгонят. Ой, родимые мои ну уж будьте аккуратны. И вот как застывает. И нет бы ей, во время этой пустой болтовни руками-то работать, разливать, подавать, раскладывать. А она застывает, как-будто залипает. Это такой стареющий экземпляр, которому работа не в радость и поруководить хочется, а больным-то не до этого, старую кошёлку слушать. Им бы поел да быстрей в палату, а иногда и просто жрать хочется.
           Другой раз, через два дня на третий, эта тётка опять появляется на новую затяжную порцию. По завтраку понятно, что эта она на смену заступила, женщина из деревни Прочёсово, хвост очереди из столовки торчит в коридор. То ли она мужа своего сожрала уже то ли недогрызла. Поехала песня: - Я кладу полную порцию, а вы как хотите ешьте, у меня, как положено, а у себя как хотите, дома командовать будете. Не надо лезть через весь стол. Кашу с маслом берёте сами, яйцо даю я. Грушу ручками в тазу выбираете повкуснее сами. Что не понятно, ну что вы лезете через весь стол, я же сказала яйцо выдаю сама. Скорлупу оставляем в тарелках, огрызки от груши грузим в мусорное ведро. Что непонятно? Я говорю огрызки это ваш мусор и нам не положено, с собой его забирайте. Я старая уже больная лошадь, не надо игнорировать мои примечания. Руки убрали, не надо свои микробы кидать на кухню, не положено это нарушение барьера между палатой и продуктами питания. Да потому что микробы полезут, смешаются, будет полное заражение, абсцессия и похпохпроцессия. Это не мат, расшифровать вам? И вот, эта Марья Ивановна останавливается на каждом чуть  не слове смотрит в упор, ну как психотерапевт, а лучше сукатерапевт, на больных и что-то говорит. Это сложно объяснить, но Аверьяну кажется что она дура, причём сознательная и ещё со своими поворотами и тараканищами. – Объяснить, - продолжает старая кобыляка, которую её поюзанная жизнь так потрепала, что ничего светлого не осталось, - похоронная процессия. – А я не имею права позволять вашим микробам вот так бегать где попало, зарплата у меня маленькая, и мне нужна премия. Без премии каждый месяц мне не протянуть. Ясно? Старичок такой маленький, юркий, щуплый, безобидный, которого видать достала тётка, заблеял тонким голоском, как пономарь, отходя с яйцом и тарелкой каши: - Гори, гори ясно, чтобы не погасло!..
           «Уж поймите меня правильно, - думает Аверьян, костеря про себя злую тётку Марью Моревну, - больным этим и старым и убогим доброе слово нужно». И вот когда эта Моревна, очередь в столовке до коридора, пиши пропало.  У других в другие смены как-то ловчее получается тарелки только в разные стороны разлетаются и напитки компотные разливаются. И ещё там такие старые металлические чайники, очень смешные и колоритные. И рука так и тянется сфотать их на гаджет любимый.   
           Исследуя и препарируя всю палату, мы увидим многое и нужное. На третий день, как Аверьян лежит в больнице в палату поселили маленького юркого азиата. Азиат оказался впоследствии при разговоре узбеком, говорил он чисто по-русски и фамилия у него странная для узбека Исаков. Имя Мерлан. Мерлан из Киргизии, это запутанная история. Вроде родился он в Татарстане, а маленьким его родители увезли в Киргизию. Какие-то братья его родились там, какие-то в России, родня и там и здесь. У него плутоватая улыбка, как-будто он хочет провести вокруг пальца бая. Но запутался сам. У него в кисти что-то с косточкой мелкой, а он врачам твердит, что ему работать надо. Так врачи ему предложили поставить туда спицу пластиковую. Аверьян сам не знает, что это такое. И вот Мерлан ничего не понимает: - Какую спицу ставить не пойму я, пластиковая или железная. Аверьян: - А что тебе сказали врачи? – Да, говорят пластиковая хорошо бы… Фрунтик, сосед слева, мужчина лет 58-ми с больными венами: - Ну, так и ставь тогда. Мерлан с хитрецой и растерянностью: - Ну, так она стоит 26 тысяч. Фрунтик: - Платно, что ли предлагают? Мерлан: - Железная бесплатно, а пластиковая за денежка. Железная потом вытащат, а пластиковая не будут. И что она там останется? Не я так не хочу. Я не понимаю. Аверьян: - Ну, может она какая саморастворяющаяся со временем, что тут такого. Мерлан: - Так это какая ставить, я голову ломая, может железная. Аверьян: - Ставь железную. Мерлан: - Может пластиковая. Аверьян: - А ты в интернете посмотри, мнения почитай. Мерлан: - Смотрел, там мнения разделились, непонятно, не понимая. А в глазах у Мерлана такое небо, такой наив вроде. Аверьян думает, а ну тебя к лешему Исаков. Надо сказать в больнице такая атмосфера, что тратить энергию впустую или на кого-либо не хочется, какое-то сбережение идёт, флюиды даже больничные не позволяют. И Аверьян, конечно пытался считывать эту атмосферу, эту территорию спокойствия и душевной чистоты. А почему бы за бесплатно таким курортом безмятежности и санаторием нервических фибр не воспользоваться.  Умение дышать полной грудью и пользоваться тем, что многие не слышат, это дар.
           Мерлан после обхода врачей уехал домой и приехал на следующее утро. Где шлялся непонятно. Выясняется, он работал. На смену видать ездил по укладке плитки или что там они ещё кладут. Парки, зоны, пустыри обихаживают. Зарабатывай, не хочу, только рот широко не открывай. И приехал Мерлан хмурый. Аверьян: - Что такой невесёлый. Мерлан: - Да всё ничего. Аверьян: - Ну, а чего тогда чего? Мерлан: - У меня жена беременная и ипотека платить надо. Аверьян: - А где ты работаешь? Мерлан: - В ресторане в Москва-Сити. Аверьян подумал, ну раз ипотека, кем он там работает, чтобы ипотеку платить, он такой маленький ростом: - А кем ты работаешь? Мерлан спокойно: - Поваром! Аверьян: - Молодец, и ипотеку выплачиваешь. Мерлан залихватски заулыбался: - Да, через полтора года у нас будет своя квартира в Некрасовка. Аверьян очень удивлялся. Мерлан: - Жена рожает, а я здесь… грустно, я же с ней должен быть. Аверьян: - Радуйся, ребёнок будет, папашей станешь. Мерлан, как бы наивно смеясь: - Нет, это будет третий. Фрунтик, двигая вставной челюстью, немного заикаясь: - О, а я ду-ду-мал ч-четвёртый? Мерлан: - О четвёртом мы уже думали!.. Буду железная спицу ставить, на пластиковая деньги платить надо. И я понять не могу, она там, что ли останется? Нет мне такого не надо. Аверьян, а ты как думаещь, пластиковая ставить?..
           Таджик Тимур Модиев появился во вторник. Их кровати с Мерланом были рядом. Он как-то залетел в палату немного нервный, тонкой организации, скрытно капризный. Что-то в запястье у него болит, была травма и не проходит, а он занимается каким-то спортом на непрофессиональном уровне. Медсестра зашла, сказала вот ваша кровать, белья пока нет, попозже принесу. Тимур так этак посмотрел на кровать, подумал, и плюхнулся на голый матрас. Он как-то нервничал, надел наушники, включил что-то смешное, и стал тут же смеяться от увиденного на экране гаджета. Оказалось, что он лежит платно, он гражданин Таджикистана и платил за койко-день 3200 рублей. На второй день он стал ругаться и спорить и с врачами и медсёстрами. Медсестра ему что-то резко ответила и он сказал, я вообще-то плачу за каждый день пребывания и я не хочу чтобы со мной так разговаривали. Тимура, когда везли на операцию, чем-то обидела медсестра. И он уже в палате стал ей кричать в коридор: - А что вы не помните, как вы на меня в лифте орали? Кто орал? Я что ли? Вы на меня орали и обхамили меня, когда я не мог с каталки на каталку перебраться. Вы орали, ну слезайте же уже, хватит прохлаждаться! Как же я слезу у меня рука не двигается после анестезии, а вы на меня орали. Вообще в нём были небольшие нотки восточного принца, у которого очень большое достоинство, и перечить ему нельзя, но он старается слышать и понимать собеседника на должном уровне. И была даже у него истерика такая полуподавленная, когда после операции его хотели оставить наблюдаться, но он сказал мне здесь нечего делать, не буду я платить ещё 3200, я лучше приеду на консультацию.  К нему приехал товарищ таджик и они как-то быстро уехали. Вот думает Аверьян, что плати деньги, что не плати, отношение ко всем одинаковое, больничная демократия.
           Надо сказать, что в больнице Аверьян стал больше понимать человеческое племя, очень много национальностей, разных людей. Воистину больница – это большое приключение со множеством неизвестных и вводных. А Мерлан даже немножко просветил Верьяна по поводу народов Средней Азии. И это оказалось нашему пытливому Веру крайне интересно. Насколько всё-таки человек безграничен и насколько ограничен. Могущество языка и веры стальными прутьями держат нас. А вера это непостижимый мир, который круто заправляет нами.
           Был ещё и Васечкин. Долго всматривался в него Аверьян. И не мог понять, как это Ва-cеч-кин. Какая же у него национальность, то ли индийское что-то, или арабские нотки, нет невдомёк. А фамилия Васечкин. Странная история, но вот явно индийские корни, а фамилия на кровати Ва-сеч-кин. Улучив момент, Аверьян спросил у этого Васечкина: - Скажи, пожалуйста, может это неудобно, можно вопрос задать? Васечкин, немного оторвавшись от гаджета, а он там что-то работал, отгружал товары и давал наставления и рекомендации толковые по делу своим работникам либо коллегам. И ещё он несколько дней ждал операцию, но её не делали из-за того что не могли привезти какое-то специальное сверло. Васечкин: - Да, можно вопрос. Аверьян: - Как тебя зовут? – Артур. – Очень интересно! – А что такое? Аверьян: - Да, видишь ли дело в том, что я мучаюсь вопросом, фамилия у тебя Васечкин, а сам ты не Васечкин. Артур: - Как это?  - Понимаешь, имя Артур ещё тебе подходит, но фамилия Васечкин очень русская, а ты другой. Васечкин слегка выпучил глаза. Аверьян: - Скажи, а кто ты по национальности, извини? Артур: - Папа турок, а мама русская, и это её фамилия. Аверьян: - Ну, вот вопрос и решился. А я смотрю ломаю голову, ну да… турок именно, а фамилия Васечкин. Артур молодой, достаточно сдержанный, мило тактично улыбался. А Аверьян был и счастлив разрешив, как ему показалось аккуратным способом загадку, и в душе очень смеялся, что так бывает – турок Васечкин Артур.
           Лоскут с кровоточащим пальцем сына всё хочет поехать забрать из Рязани. – А я не доверяю автобусам, вон как они катают, а я сына своего люблю. Взрывник: - Ну, а как ты машину поведёшь, палец большой вон фаланга у тебя оторвана, лоскут плохо приживается? Лоскут: - Ой, что ты заладил, лоскут да лоскут?! И без него тошно. Надоело здесь торчать вот так вот без дела. Мать пилит… травма-то производственная в Чебоксарах была, а я там все бумаги подписал, а какой сейчас суд выиграешь… Да, всё равно одной рукой доедем как-нибудь, главное что сам заберу сынулю. Аверьян про себя: - Мама дорогая, какой дурак, смех. Лоскут же это Андрей, а они немножко здряшливы и досаждливы. Лучше молчать. Лоскут: - Я же его сынулю вмиг домчу. Аверьян, читая книгу и слушая этот бред: - Да лучше бы ты, Лоскут, пятерых бы родил и не был бы так здряшлив. Ротик-то сразу бы прикрыл, на всех времени-то не хватило бы, а то родят одного и потом изображают из себя для дураков «я папа», « я мама». Очень интересно было Аверьяну, как этот Лоскут, каждый вечер в душ пёрся со своей рукой, забинтованной по локоть. Вот хорошо бы его ещё и Локтем звали. Так вот он до плеча наматывал себе огромный чёрный пакет, в который чуть ли не покойников заматывают и потом перехватывал, тяня по пакету, резинку, которая упорно цеплялась за этот пакет. Аверьян диву давался такой чистоте и верности порядку. Аверьян, думал: - Ну не протухнешь же ты вконец, что тебя мыться-то тянет каждый вечер, с этой рукой коновалиться. И Лоскут шёл, принимал душ. И это соответствовало, вроде не дурак, а одна извилина в голове, что делать-то ещё в жизни – душ принимать! Надо же человеку себя чем-то занимать, а то так и сойти с ума можно! И ещё он этот Лоскут много  курил, каждые 20 минут бегал за периметр.
           Начало сентября, почитай вторая неделя 8, 9, 10 сентября выдались сказочными летними тёплыми. Было настоящее лето. Аверьян выходя на прогулку по территории больницы, надо сказать немалой, получал истинное королевской сказочное удовольствие. Лето выдалось достаточно дурным, холодным и редко баловало ровным теплом. А тут начало осени и настоящая нега, когдв ты чувствуешь, что именно все косточки прогреваются и душа поёт в блаженстве. И хоть начало осени под ногами были кучи золота. Эти листья удивительно жёлтого цвета и было желание упасть в это золото и кувыркаться в нём от наслаждения. Жёлтый цвет магический, он успокаивает. А ещё, когда тебе представляются слитки настоящего золота, это удесятеряет счастье. Любит Аверьян золото.
           Операция у Аверьяна была назначена на понедельник. Но вдруг с утра шухер-шмухер-мумухер, крики, мат. Ну, нет, конечно не мат. Больница серьёзная всё по взрослому. Целый консилиум спешиалов. На самом деле Аверьяну «повезло» в первый рабочий день в должность вступал новый завотделением Семён Семёныч Пережданкин. Крупный мужчина лет 50-ти с усами. Ну, они хирурги и должны быть крупными, здесь у Аверьяши возражений нет. Но настораживает другое, на понедельник сегодня у него назначена операция, а этот в должность вступает, ведь на целый день же, наверное разъелозятся камарильей? Естественно в палатах наводится порядок, в туалеты вернули бумагу, мыло жидкое поставили на раковины. Они, поломойки, всё их холодильников повыкидывали: - Вон всё из холодильника, мне смену сдавать, завтра новый завотделением будет всё проверять. Если хотите вернуть обратно, - пыхтела очередная сменщица техничка – женщина лет 37, с явно неустроенной судьбой, маленькой зарплатой и отсутствием романтики и любви, похожая на стрекозу, - складываем в пакеты и подписываем чьё. Ну что ж делать, как говорится, вам перьями скрипеть, а нам любить и петь! Яблочки всю гниль выкидываем отсюда. Чьи это яблоки завопила неустроенная Вупиня Голдбург. Аверьян скромно оторвавшись от королей, ответил: – Мои! – Морковка чья? - Моя. - Что всё травяное? Аверьян перед больницей и в больнице решил устроить яблочную диету, яблок в этом году очень много. Так много взял с собой яблок и даже те, что бочка зачернели, подгнивать стали, подрезал. Если я приду и всё опять  окажется в холодильнике неподписанное я всё выкину, ясно. Тумбочки освобождаем, одежду с кроватей сметаем. Дубровский: - Ну что это за показуха, всё равно ж обратно вернётся всё! – Вот когда вернётся, тогда вернётся, что вы не понимаете новый завотделением, что мне уволиться что ли?
           Завотделением делает обход по палатам. В одном крыле женские, в другом мужские. В каждую заходит Семён Семёныч, за ним идёт весь консилиум. Наши все хирурги оперирующие и не оперирующие, консультирующие, медсёстры. Все видно волнуются. Новая метла по-новому метёт. А тут коллектив сложившийся, перетруждаться отвыкли, ну по срочке там сухожилие сшить, а так всё в лом. Новый завотделением, видно, сам волнуется, на лбу испарина. Но мужик толковый во всё вникает, спрашивает. По виду он, такой мужик, ну в принципе хирурги  и должны быть такими, если что и ногу вырвать и жилу растянуть. Видно, что работал много, и должность непросто так досталась, не птичка в клюве притащила. Не судьба меня манила и не золотая жила.
           Останавливаются возле каждого. Про каждого спрашивает Пережданкин. Когда дошла очередь до Аверьяна Семён Семёныч спросил Режущего: - Что здесь у нас? Фёдор Борисыч не сумняшеся: - Аверьян… у нас всё под контролем! Семёныч: - Вас уже осмотрели, что сказали? Аверьян смотрит на Режущего и не знает, что сказать, потому как Режущий к нему не подходил и он только понаслышке знает, что его врач Режущий. Аверьян даже глупо не знает, что ответить. А надо было правду заложить этого негодяя! Вот в этом видать все наши проблемы скрыть и выгородить, а тебе за это шиш и камеры в нос воткнут и понаставят, как преступнику. Как один знаменитый депутат говорит: - Будем с помощью камер искать коррупционеров и преступников. Не надо никого спасать. Сам пусть Режущий себя спасает, спа-салон. Режущий мотнул головой, поджал хитро губы и соврал: - Да, конечно, мы уже всё решили. Аверьян думает, ну конечно он забегал галопом в комнату, быстренько мимоходом взглянул, значит знает, значит видел. Но этот-то только что назначенный светило, должен всё проверить, а то пойдут огрехи с такими работниками, быстро скинут с пьедестала. Светило сказало: - Будем вам делать операцию(как-будто Аверьян сам об этом уже не знает). Это идёт из древности... это ваше заболевание... было у кочевников по крови из веков... и вам вот передалось. Аверьян подумал, ну вот самый умный и начитанный оказался просто кочевником, покорно благодарю. И комиссия благодаря создателю слиняла.
           Из-за нового завотделением плановые операции остановились. Проверялся каждый уголок новых владений. И главное ничего не упустить, всё взять на заметочку, это так важно. И семья дома радуется, повышение у главы семьи. Ответственно, серьёзно, ни малейших колебаний. Аверьян заволновался, чувствуя никчёмные переносы. Ну, когда же это начнётся, когда они перестанут ходить и займутся настоящим неподдельным делом. Больные прежде всего! Во второй половине дня начали катать в операционную на второй этаж, все ждущие встрепенулись. Но как-то вяло "катают". Аверьян, это заметил, именно перетруждаться, кроме экстренных больных, здесь не любят и не собираются. Решение проблем по мере их накопления. Лицедейство врачей, их священнодействие, да и просто присутствие и хождение по коридорам отделения, вестибюлю вызывало живой интерес Аверьяна, вводит его в экстаз, в нирвану. Они здесь боги, небожители. Все немного "вздрюченные", вздёрнутые, часто спешащие, но не по делу, по делу они не спешат. Суетливы, что-то выгадывают. У них в смену есть плановые операции, которые планируются за несколько дней, список точный формируется за день. Но некоторые операциии в свой день назначенные могут перенести на более позднее время или на следующий день, либо, если всё пойдёт кувырком ещё позже. Хирурги перерабатывать по пустякам не любят. Главный рефрен бесплатных операций: Ничего, подождёшь, не срочно, попьём чаю. Или может быть для них подход к операционному столу, как пианиста к концертному роялю, целый ритуал и в нём нет места спешке. Либо отмене предшествует аврал, срочные хирургические вмешательства. Привозят больных после аварий, дтп или с неотложной травмой, с разрезом сухожилий на кисти (часто большого пальца) домашним ножом. Сухожилие в этом случае надо сшивать очень быстро, иначе потом его не восстановить и пальчик будет не "ходяч". Ночью поступает больше всяческих "быстрых" больных, и для этого всегда остаётся дежурный хирург.
           Аверьян пошёл на первый штурм, найдя Режущего спросил, когда же операция? Было уклончиво сказано позже. Потом он пробежал мимо и уже ближе к вечеру, когда Аверьян зашёл в хирургическую, Режущий сказал: - Готовьтесь завтра с утра начнём. Есть какая-то в докторе в этом безответственность, не чувствуется призвания, но это потом понял Аверьян, когда дело было сделано, а пока только догадки. На второй день после операции, уже с забинтованной рукой, под вечер он случайно увидел быстро шмыгнувшего из отделения Режущего Фёдора Борисыча в полном кожаном байкерском облачении со шлемом в руке. Эта особенность крайне привлекла внимание Аверьяна, вот какие у нас скелеты в шкафу оказывается. Страсть к быстрой езде! Он вышел от завотделением и помчался по лестнице домой, видать, или на сходку, закончив нехитрый рабочий день. Да, там ему на мотоцикле интересно там его жизнь дошло до Верного, а здесь отбывает номер, хотя мог бы стать хорошим врачом, хирургом. Но надо для этого много работать трудиться, а не хочется, нет призвания или оно ушло, испарилось, исчезло, вышло вон, как продукты из холодильника. А в институте ему профессор прочил большое будущее, подталкивал его, поддерживал.
           Во вторник с утра перед обходом Аверьян подошёл ещё раз к Режущему, тот подтвердил и через полчаса за ним к палате №2 подъехала «карета». Попросили раздеться до трусов. Верный шмыгнул под простынь, и смотря в потолок поплыл на каталке до лифта, проезжая мимо шастающих и сидящих на скамеечках больных. Интересное состояние, как бы беспомощности и необратимого движения к неизведанному, неизвестному. С одной стороны хочется смеяться от необычности данного статуса и кажется будто это не с тобой, а с другой стороны немного слёзы набегают, так устроен человек мы все жутко жалеем себя и стараемся не замечать боли ближнего. Бесконечно лечась, сами мы не можем навестить болящего в больнице. А что сейчас стало особенно модно, чтобы не «прилипло», я же успешен – я же здоров, а у них всё что-то не в порядке, всё что-то болеют, притягивают всякую дрянь, фу. Аверьян подумал, что будет более чуток к нуждам друзей, а не только родственников.
           Итак, лифт поехал. Операционная на шестом этаже, а мы были на третьем. Везла Верного очень милая медсестра, и ему показалось даже, что она добрая. Но потом после операции он попросил у неё салфетку для бутылки с заморозкой, а она как-то небрежно её ему сунула. И ещё Аверьян вспомнил смешной случай, когда к больному Васечкину пришёл крупный, даже толстый щекастый приятель навестить, и он был в белом халате. Аверьян заметил ему: - Какой ты молодец подготовился заранее в белом халате пришёл! На что толстый ответил: - Я учусь в медколледже на медбрата. И в этот момент подъезжает «карета» за очередным на операцию, за Дидохой. Он украинец, но говорит, шестнадцать лет там не был. «Дидоха, готовы, давайте на операцию, - говорит медсестра, дидоха лёг в кроватку на колёсиках, и тут она видит медбрата в халате, - А ты чего тут сидишь? Ну-ка помоги мне больного в операционную отвезти! И толстый без слов подхватил каталку и поехали они. Все очень в палате смеялись, как быстро посетитель влился в медколлектив.
           На шестом произошла пересменка, надо было перелезть на другую кровать, а в операционной на третью. Встретил Верного Режущий, радостным голосом спросивший: - Ну, как вы готовы Аверьян Лукъянович? - Да, сказал Верьяша, и его накрыли с головой, бросив на штатив сверху простыню белую. – Какую музыку вы любите, спросил Фёдор Борисыч. – Я уже знаю, вы любите рок! – Правильно, ну-с приступаем. Кстати, да любит Борисыч вот эти приставочки к словам – с, - нуте-с, как в старые добрые времена. Операция в целом прошла быстро. Понятно, что болезненны уколы, больно было во время операции, не нервы, а как тянут пальцы, сухожилия, ткани. Но как-то быстро операция закончилась, но вот чистого времени 25 минут. И это насторожило Аверьяна. Его отвезли в палату. Потом прикладывал он лёд. Просили держать руку выше груди, а лучше стоймя и дни полетели до пятницы, до первой перевязки, а там выпихнут в поликлинику по месту жительства наблюдаться, швы снимать через две недели и физиопроцедуры.
           Режущий внешне не примечательный персонаж, но имеет какие-то свои отличия и стороны. Режущий носит на голове шапочку разноцветную, на чёрном фоне какие-то цветочки, но больные зовут его не особо ласково «этот в тюбетейке». Вообще они здесь странные врачи, когда начинается завтрак, вдруг у них начинается обход по палатам, как-будто они не знают что в это время идёт завтрак. Особенно это любит делать Режущий. Все сидят в столовой мирно едят одной рукой, другую держат по верху, как-будто добавку просят. Фёдор свет Борисыч крадучись заглядывает, передёргивает плечами, в глазах то ли юмор то ли ещё что, и вкрадчиво говорит: - Нет ну если вы хотите можете есть, я тогда пошёл? Вам я полагаю нечего мне рассказать?.. Или может обход совершим. Толку от его обхода никакого. Все бросают тарелки и идут в палату. Никому он ничего не говорит, взглянул как на мотоциклетке прокатился: - Взрывник! Где он? На задании?… А это вы, Лоскут? Дидоха? Помним-помним про вас, может завтра, будьте на месте!.. А Лоскут что у нас? Нет на месте! Аверьян! А ну вы здесь?!… Ну, если вопросов нет… я… всего хорошего!.. Глазки у нашего Режущего бегают, губки бантиком. Как плут.
           Как радовался внутренне Верный, что операция позади и теперь впереди восстановление и великие дела. В пятницу Режущий зашёл, удивительно, перед завтраком в палату. Глазки бегают, как обычно немного отсутствующий взгляд, со списком в руках. – Так значит, прооперированные и ждущие! Дидоха, вы сегодня на операцию готовьтесь, не ели ничего? Ну и не надо! Лоскут перевязка, Взрывник тоже новое задание. Васечкин отдыхайте. Аверьян Лукъянович, а вас сегодня перевязочка и выписка домой, наблюдаться в поликлинике по месту жительства. Новая дежурная прохрипела в косяк дверной: - Завтрак…  Все ломанулись на завтрак. Во всех местах, где человек лишён какого-нибудь выбора, будь то больница или самолёт, еда, завтрак обед ужин это святое и беспрекословное непререкаемое чувство. Здесь не поспоришь. Ротик открыл и ешь. Аверьян в смысле еды немного гурманистый , но если предлагают не думать о еде а просто есть а мысли высвободить для великого и созерцательного в первых рядах. Поел и отвалил, весь мир в твоём распоряжении. Как прекрасен этот мир и ядовит.
           Ближе к обеду началась перевязка. Наш режущий блистал холодностью и отстранённостью. Странно это казалось Аверьяну ведь достаточно молод, и значит можно делать карьеру, рвать подмётки. Ан нет, нет амбициозности у Режущего, просто немножко колющий пациентов. Но от этого не холодно не жарко, если ты не чувствуешь результата. Пусть колет сатирик, артист-многопрофильник, простофиля-дурак. Но пофигизм, попустительство хирургу не к лицу. Лоскут и Взрывник аж дрожали, кто первый попадёт на перевязку, потом друг другу уступали перед кабинетом перевязочной.
           Аверьян, как всегда не торопился, он читал «Проклятых королей». Тамплиеры с вождём уже на эшафоте, соломка шуршит сврей сухостью, подваливают всё новые и новые порции. Король с Ангерраном де Мариньи и приближёнными ждут начала. Скоро вспыхнет пламя. Аверьян ждал выписку и не торпился на перевязку. Он не любит суетиться. Есть всегда определённая минута, когда надо встать и идти, чтобы войти в опеределённое пространство в правильный круг. Факел поднесли с одной стороны, солома вспыхнула… И вдруг Верный понял, что он и не хочет уходить отсюда, вернее хочет. Он как-то на эту неделю сумел от всех скрыться. Быть со всеми и быть один. Он давно уже не был в гуще таких разных и чужих ему людей. Он забыл или как-то не думал, что за эту неделю ему никто не позвонил, никто не поинтересовался его здоровьем, что он в больнице, что он одинок… И его это не задевало. А потому что он не суетится, не ноет, не крючится в этой круговерти пустого и мелкого, земного и постного, придуманных любовей и усей-пусей. И ему мстят за это. Не может быть человек стерильным, не может! Странный этот Аверьян, ему никто не звонит, всем плевать на него, а ему здесь в больнице интересно. А может интересуются? Просто очень часто независимость хотят проучить!  Так-так-так, сын короля, брат короля, дядя трёх королей, а сам не король, читает Верьян, кто это? Карл Валуа, он так и не стал королём, как этого не желал страстно рьяно. Его сын Филипп станет первым из династии Валуа.
           Лоскут, гладко выбритый, слегка подрагивая, ответственно глазами горя, решая мировые проблемы домашнего порядка, собирался быстро, хотя понимал, его не выписывают. Его лоскут ещё не прижился и кровит. Но он упорно говорит Взрывнику, что поедет за сыном в Рязань: - Я одной рукой, но доеду. Сынулю доставлю, я ему обещал. Взрывник: - Смотри, чем тебе плох общественный транспорт. Межгород домчит. Лоскут: - Ты что мы уже всё обговорили с Заей (Зая – это жена). А взрывнику уже всё равно он весь в предвкушении, опять по телефону говорит про ягодку сладкую и говорит будет сегодня её пристраивать. Вся пятерня Взрывника залихватски торчала растопыренными забинтованными оковалочками. Взрывник тоже хорохорился что его вроде выпишут и он выйдет на работу, дескать, соскучился. Он работает, как долетело до Аверьяна в спортзале и ему очень нравится работать с тёлочками: - А что ходишь с разных ракурсов наблюдаешь, закачаешься и ещё советы даёшь, там такой от этого стояк тренажёров. Но что-то начальник Взрывника, как-то кисло, просил его не торопиться на работу выходить. Народ сейчас хилый увидит распахнутую окрылённую бинтами граблю и жалобы начнёт строчить на самого себя. Они Взрывник и Лоскут, как-то мгновенно испарились из палаты №2. Пятница все на выходные стараются сбежать, и остаются только те, кто вот-вот после операции, так сказать из-под ножа, да скальпеля.
           Аверьян, заметив, что суетливые страдальцы Лоскут и Взрывник как-то неожиданно исчезли, сверкнув заправленными постельками и пустыми тумбочками, решил, что пора идти в коридор поближе к перевязочной, иначе пятница Режущего потом ищи свищи ночного волка. Режущий как-то быстро передвигался, вздёргивал головой. Быстро вскрыл, точнее, взрезал то, что он набинтовал после операции и тут Аверьян увидел, что как-будто полоперации сделано, а половину, как корова слизала, недошито недорезано. Этот байкер в тюбетейке будто полработы оставил. Как-будто ему надоело, и он решил быстренько уже чаю попить, стряхнуть с себя операционный бред. Вроде как функцию пальчику вернул, а всё остальное, как бомба в ладони взорвалась. Верный обратил на это внимание, но Борисыч сказал: - Это нормально, всё затянется, гематома спадёт, швы снимут и всё будет отлично, не надо делать поспешных выводов. Аверьян немного ошалел, огорчился, но чуть-чуть поверил, а что было делать? Видно было, что напортачено.
           Верный вернулся в палату собрал вещички и к четырём часам уже вышел из № Градской с полным ощущением, что ему сделали какую-то дрянь. И он не просил этого. Но странный доктор, работающий на этом своём месте, преподнёс ему вот такой чудесный подарок. И что с этим ещё делать?-  А может преувеливаю я? - думал Аверьян.
           Выпархивая из больницы, Аверьян подумал: - Да, как и хотел, увидел целый калейдоскоп лиц и людей, пласты, глыбы народного добра. Нужно ли мне всё это? Наверное, да. Как без этих знаний. Это было приключение. И его надо было пережить. Эти люди ему стали родными, неотъемлемыми. Возникло ощущение, что в больнице он жил. А дома в своей обычной жизни он что-то выторговывает, выпрашивает, выцыганивает свою лучшую долю. Такой попрошайка у судьбы. А в больнице с этими людьми, которые не просят у жизни ничего, потому что знают, что она им не даст ничего, да они и не знают, как просить, просто бьются за жизнь, за кормёжку, вот с ними как это ни странно стало проще быть там Аверьяну. И вся своя вычурная жизнь вдруг гаснет. Гаснет. Гаснет. – Да, ну тебя, - думает Аверьян, - это же приключение, как ты и хотел. Ты ж его загадывал!
           Завотделением Семён Семёныч Пережданкин дождался наконец-то окончания своей первой рабочей недели на новом месте. Как он бегал, как он носился, как входил в дела, делал свои первые операции на новом месте. И ещё каждое утро в 7.40 он забегал в палаты и давал быстро указания: - Руку не опускаем, держим вверх, да-да, вот так… И не дав больным, продирающим глаprb ото сна очухаться, мгновенно исчезал. Это в больнице тенденция, манёвры, успей поймать и спросить называется. - Ну, будем посмотреть, думал про себя Пережданкин, открывая дверь в свой кабинет  с тремя новенькими полиэтиленовыми пакетами разных расцветок. Это были по всему видно презенты от благодарных больных и возможно даже от их неравнодушных родственников. – Коллектив сложный разношёрстный, будем работать. Характер у меня мягкий конечно, но буду воспитывать с в себе руководителя. От таких должностей не отказываются. Смогу и сам продолжать делать операции и за компанией следить. Есть у меня нотки от которых и задрожать могут некоторые… Так думал Пережданкин, доставая из шкафчика бутылку пластиковую минералки и пья её с горла, аккуратно перебираю оную толстыми пальчиками.
           Режущий торопясь, подёргиваясь туловом, рвался из помещения Травмы (кисти) в полном боевом облачении ночного байкера. Кожаный костюм приличный, наверное, дорогой, ботинки идеальные, шлем отпадный в руке. Он на минутку заглянул к завотделением, отметиться, и уже нёсся по лестнице, ничего не видя. Его ждал мотоцикл и улицы столицы. Коварные для мотоциклистов улицы. Много видел Аверьян валяющихся битых распластанных по асфальту лихих гонщиков. Пятница, конец недели и какое же было у Режущего счастье, и предвкушение скорости. Душа Борисыча рвалась к рулю и к ветру и не помнила ни больных, ни их рук-ручушечек-забинтушечек.
           Через две недели как в поликлинике сняли швы, Аверьян видит что воз и ныне там. Операция как топором сделана, как в глухой деревне после бомбёжки на скорячок. Швы недошиты, внутри ладони всё вздыблено, и выбоины и канавы. Да здравствует коновал Режущий Фёдор Борисович! Он всем так делает? А что же он тогда там делает, кто его держит? А кто принимает решения? Аверьяше просто как холопу распороли руку, «мы вам вернули функцию», а всё остальное да как придётся, да что он хочет, да что ему надо. И так сойдёт, чего ещё желать холопью этому.
           Для Аверьяна это как обухом по голове. Он думал как в детстве доверится взрослым и всё сделают как надо, пазлы сойдутся, жизнь засияет новыми красками. А оказывается, нет, приключение настоящее только начинается. Вер ни в чём не ищет особого смысла и подтекстов, он во многом поверхностен и созерцателен. – Цинизм, - закралась к Аверьяну мерзкая предательская мысль, - Да, именно цинизм, голый цинизм, вот чего мне не хватает по жизни. Сволочи, твари. А у некоторых он уже есть этот цинизм. Ведь Режущий - это же враг по сути. Диплом с отличием. Но это же засланный враг. Или мы все сами себе враги? Можно же сделать своё дело отлично и не будет к тебе претензий. И точно также каждый на своём рабочем месте. Кому нужно пол работы. - Цинизма, цинизма мне не хватает, - зарыдал Аверьян, - бедная моя рука. И для чего были все эти хлопоты? Крокодил со скальпелем, тупица в шлеме.