Спевки при звёздах

Приезжая в свою станицу, каждый раз оказываюсь в объятиях самых разных, близких  сердцу вещей и обстоятельств.   Укладываюсь, к примеру, вечером  в постель и с улыбкой готовлюсь к тому, чтобы проснуться перед рассветом от звонкого  голоса петуха Додона. По-здешнему – кочета Додона. Он на дворе сестры Нади уже лет десять. Ветеран среди уличных кочетов. Черно-бурый, с пёстрыми сединами по груди и шее, он к тому же украшен шрамами на гребне, сломанным когтем и круто изогнутым, наполовину выдранным в драках хвостом. Причём,- в драках не только с петухами, но и с коршунами, собаками, котами и особенно -    кошками, отважно защищающими своих "кошенят".  По словам сестры, кочет, помимо прочего,  –  заботливый, бескорыстный и честный «муж» для своих многочисленных кур-«жёнок»:

- Никогда не видела, чтобы он первым накидывался на рассыпанное мною кормовое зерно. Заклокочет, подзывая своих кур, а сам начинает клевать, когда уже насытится весь его гарем.

Но вернёмся к ночи.  По давним моим наблюдениям, первый певучий  сигнал Додон подаёт, примерно, в половине четвёртого часа. Сигналит, чтобы разогнать скуку предрассветной ночи.  Прозвучав в звёздной полутьме голосисто-альтовым кларнетом, Додон считает свою задачу на данный момент  решённой. А я, отбросив с плеч одеяло, затаив дыхание, отсчитываю про себя: «Раз, два, три….».  Досчитав до «пятнадцати», ожидаемо слышу с другого края улицы бас-баритонный подпев Додону другого, тамошнего кочета. Певчая перекличка этой пары продолжается минуты три. Затем она дополняется ещё одним дуэтом – нежным  корнетом и низко-звучным фаготом. С соседнего же переулка  именно тут  выявляется глухим баритон-саксофоном  извечный враг Додона,  ярко-рыжий задира  Пернач.  А вскоре уже всё станичное поселение тонет в сильном, стройном, многоголосом пении не только взрослых кочетов, но и пробующих свои молодые глотки цыплаков. Вот один из них, заречный,  неопытно вмешался в хор своей тонкой флейтой. Но осекся, пискнул и стыдливо замолк.

Особую прелесть кочетиная спевка приобретает в двунадесятые Православные праздники. В те минуты, когда она  органично перекликается с перезвоном церковных колоколов. Впрочем, бывают и  конфузы. Вспоминается  ясная, морозная Рождественская ночь. Возвращаясь со Всенощной, мы с сестрой наслаждались как раз  этой колокольно-кочетиной симфонией. И вдруг, заглушая её, из бледно освещённого луной дальнего двора, раздался мощный, с хрипастыми всхлипами рёв ишака. От него, казалось, даже луна вздрогнула. А мы, остановившись,  расхохотались.
- Ну и  дурак! – вытирая, выступившую от смеха слезу,  сказал я об ишаке. – Такой чудный концерт испортил.
Сестра, звонко смеясь, отреагировала по-своему:
- Та ему ж тоже  хочется известить всех,  што, мол, и он живёть-дышить в такую красивую ночку.