Мы и массы. Интернационал. Ч. 2

Предыдущая Ч.1 «Гимн интернационал и манипуляция сознанием».

Коммунисты своим гимном сделали «Интернационал» – песню на стихи французского поэта Эжена Потье (1816-1887), и музыку Пьера Дегейтера (Дежейтера). Это внешняя, поверхностная сторона возникновения коммунистического гимна. Но, как это бывает довольно часто, не всё так просто.

Эжен Потье (1816-1887), участник трех революций (1830, 1848, 1871), обратил на себя внимание масонов во время революции в 1871 году, как один из руководителей и поэтов Парижской Коммуны. Франкмасоны в этой революции, по своим скрытым от всех мотивам, приняли деятельное участие, как тайно, так и явно. «Коммуна, ты путей не ведала окольных, / И на твоих валах / Ты видела в те дни и КАМЕНЩИКОВ ВОЛЬНЫХ / Со знаменем в руках», – писал Потье (здесь и далее выделено мною. – С.Д.).

Общества масонов как известно имеют древнюю историю. Как писалось в одной умной немецкой книге в начале 1700 годов: «Орден свободных каменщиков есть некое древнее, ВСЕМИРНОЕ ТАЙНОЕ братство. Оное братство тщится быть ВОДИТЕЛЕМ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА в достижении земного Эдема, златого века любви и истины – сиречь царства Астреи».

Многие историки на фактическом материале утверждают, что Парижская Коммуна – дело рук масонов и связанных с ними революционных организаций. «Но нигде, – пишет Фара в своем исследовании «Масонство и его деятельность», – оно не выступает так ярко в своей ОБЫЧНОЙ АНТИХРИСТИАНСКОЙ (!) И РЕВОЛЮЦИОННОЙ РАБОТЕ, как во время Парижской Коммуны 1871 года. Я не буду останавливаться на работе масонства по подготовке свержения Второй Империи, <…> и укажу лишь на ОТКРЫТОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ МАСОНСТВА после крушения Второй Империи и провозглашения Коммуны».

В официальном журнале Коммуны 27 мая сообщалось о торжественном приеме в городской ратуше депутации масонов. «Все сердца бьются в унисон», – сказано в отчете о приеме масонов. Член Коммуны масон Тирифок утверждал, что «масонство понимает Коммуну, как базу всех социальных реформ». Член Коммуны и член масонской ложи № 133 Лефрансе заявил, что он «ДАВНО УВИДЕЛ, что ЦЕЛИ КОММУНЫ ТЕ ЖЕ, ЧТО И ЦЕЛИ МАСОНСТВА». Член Коммуны Алике, заявил: «Парижская Коммуна на практике и в новой форме проводит то, что масонство издавна провозглашало». Торжество закончилось заявлением одного из масонов, что «КОММУНА ЕСТЬ НОВЫЙ ХРАМ СОЛОМОНА» и что цели Коммуны и масонства одинаковы».

В газете, издававшей Коммуной, 24 мая было помещено следующее воззвание к вольным каменщикам: «К масонам всех ритуалов и всех степеней! КОММУНА – ЗАЩИТНИК НАШИХ СВЯЩЕННЫХ ПРИНЦИПОВ, ПРИЗЫВАЕТ ВАС К СЕБЕ. Вы ее услышали и наши почтенные знамена были разорваны пулями и сломаны снарядами наших врагов. Вы геройски ответили на наш призыв, так продолжайте же ПРИ ПОДДЕРЖКЕ ВСЕХ ЛОЖ. Воспитание, которое мы получили в наших почтенных ложах продиктует, всем и каждому, тот священный долг, который мы обязаны выполнить. Счастливы те, которые восторжествуют, слава тем, кто погиб в этой священной борьбе. К оружию! Все для республики! Все для Коммуны!»

После разгрома восставших Потье покинул Францию. В Америке, куда он эмигрировал, ему было предложено вступить в Нью-йоркскую франкмасонскую ложу. Вот некоторые выдержки из его письма в тайное общество: «Граждане! Я ХОТЕЛ БЫ УЧАСТВОВАТЬ В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ МАСОНОВ и прошу принять меня в вашу ложу. Мне известно, что она состоит из группы свободомыслящих людей, которые, порвав с традициями и признавая высшим началом лишь человеческий разум, добросовестно ищут истину и справедливость».

Как видно из обращения Эжена Потье к масонам-братьям, он не просто просит принять его в их ряды, но и изъявляет желание деятельно участвовать в этой тайной организации. Дескать, располагайте мной в полной мере по своему усмотрению. А полезен он был братьям прежде всего, как поэт-агитатор. По-видимому, он был уже осведомлён о масонской деятельности, иначе Потье не писал бы: «мне известно» из кого она состоит и к чему стремиться. Обратите внимание, масоны, по разумению Потье, «порвали с традициями» и руководствуются только лишь разумом. Однако не понятно какую истину ищут и к какой справедливости стремятся высшие масоны, ибо это всегда было их самой большой тайной. Впрочем, для рядовых членов ими декларировался лозунг: «свобода, равенство и братство», – одурманивающий толпу призыв. Тем неимение внутри организации существовала строгая иерархия, а до «масонских истин» рядовые братья допускались строго дозированно.

Далее наш простодушный поэт делится с американскими масонами своими убеждениями: «<…> Превращение всеобщей борьбы во всеобщую гармонию может произойти, лишь когда будет достигнуто истинное равенство, – не обманчивое равенство прав, а равенство в образовании и зажиточности. Таковы мои убеждения, и полагаю, что жизнь моя доказывает их искренность».

Наивный человек! И мне талантливого поэта по-человечески жаль. Он считает, что всеобщая борьба в рядах масонов приведет ко всеобщей гармонии, – взгляды по меньшей мере утопические. А достижение всеобщего истинного равенства в образовании и зажиточности масс, – к этому самые посвященные среди масонов никогда не стремились, ибо никогда не смешивали себя с массами, – и это вопрос принципиальный. Их подход к себе и к массам был разный: первые творили в тиши, в тайне и верили в свою исключительность, а вторые, «проклятьем заклейменные», по простоте душевной, обманутые, загребали жар революций голыми руками и расплачивались за «великие идеи» своими телами.

Своё послание в масонскую ложу Эжен Потье заканчивает: «<…> я видел, как масоны, полные энтузиазма, примкнули к Коммуне и водрузили свои знамена на валах, развороченных снарядами; и я дал себе слово вступить в их ряды. ПРИМИТЕ МЕНЯ!»

Поэт был принят в франкмасоны, а это означало: вся его последующая жизнь была тайным образом связана с этой всемирной организацией, и масоны просто обязаны были использовать его творчество с явным политико-агитационным уклоном с пользой для тайного союза и в своих целях.

После возвращения Потье на родину в одном и том же году (1881) и даже одним и тем же издателем, Анри Ориолем напечатан «Капитал» К. Маркса на французском языке, и были выпущены сборники песен Эжена Потье, и в течение последующих 3-х лет франкмасонами был поднят невидимый шлагбаум, заграждающий дорогу его песням на страницах брошюр «Социалистической библиотечки», а далее всё больше левых газет печатают его стихи. Те взгляды, которые он проповедует и талантливо превращает в стихи нужны как вольным каменщикам, так и марксистам.

Масонская организация не упускала его из виду, даже когда он заболел. Так один из масонов Тирифок вспоминает о своей беседе с масоном Потье, который говорил: «Я надеюсь, что в конце концов все народы мира сольются в единую федерацию», – мысль сама по себе вполне в духе вольных каменщиков. Как известно именно масоны были самыми отъявленными интернационалистами и глобалистами, и в этом они тактически смыкались с коммунистами, не признавая ни национальных границ, ни наций, ставя своей целью разрушение государств с их устоявшимися, проверенными временем, национальными традициями.

Однако масонов высших степеней в этой беседе покоробило от слов Эжена Потье: «… ПОКА НАЦИИ СУЩЕСТВУЮТ, НЕЗАВИСИМОСТЬ КАЖДОГО НАРОДА – ЕГО НЕЗЫБЛЕМОЕ ПРАВО; ОТНИМАТЬ ЭТО ПРАВО СИЛОЙ – ЗНАЧИТ СОВЕРШАТЬ ТЯГЧАЙШЕЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ». (Ах, какая здравая мысль! Поэт мне искренне симпатичен, несмотря порой на его заблуждения. – С.Д.). Однако не такие цели ставило перед собой верховное международное масонство и «интернациональные силы», – для них народ «ничто», всегда «был ничем» и олицетворял только лишь «мир голодных и рабов», которыми можно и нужно манипулировать.

Примечательно, что вышеупомянутый разговор произошёл незадолго до того, как Потье был окончательно разбит параличом. Не этот ли разговор послужил причиной ухудшения его состояния? Братству нужны были послушные исполнители, а не те, кто имел своё мнение. Удивительное дело, как судьба отдельного человека, его жизнь и смерть порой оказывались на стороне произвола этих так называемых вольных каменщиков, которые ни каменщиками, ни вольными никогда не были.

После уничтожения монархии во Франции следующей целью международного масонство становится свержение монархии в России. После поражения Парижской Коммуны К. Маркс уверенно утверждал, что следующая крупная революция произойдет в России. «Россия, писал он в 1877 году Энгельсу <…> давно уже стоит на пороге больших переворотов», которые «в конце концов должны будут неизбежно привести, хотя бы и после длительной и жестокой борьбы, к СОЗДАНИЮ РОССИЙСКОЙ КОММУНЫ».

При жизни Потье стихи, послужившие основой гимна «Интернационал», широко известны не были, но гимн нужен был братьям масонам и коммунистам, чтобы пересадить его на российскую почву, как программное произведение, внедренное в сознание доморощенных российских революционеров-коммунистов-интернационалистов, как своеобразный «революционный вирус». И попытка, увенчавшаяся в последние успехом, была сделана горным инженером и поэтом Коц Ароном Яковлевичем (1872-1943), он в 1907 году включил перевод трех строф «Интернационала» в свою книжку «Песни пролетариев» под псевдонимом Д-н (Данин).

Мне Арон Яковлевич Коц симпатичен тем, что на протяжении всей своей жизни с детства сохранял верность своей еврейской национальности, несмотря на то, что многие его соплеменники, приняв православие, корысти ради, обеспечивали себе беспроблемную жизнь в царской России. Пример тому – дед Ленина по матери Сруль Мойшевич Бланк, благодаря переходу из иудейской в православие веру, стал Александр Дмитриевичем, выучился на врача, сделал неплохую карьеру, получил почти генеральский чин статского советника и обеспечил своей семье безбедное существование. Не знаю, хорошо это или плохо? Но, если бы Сруль Бланк остался евреем в зоне оседлость, возможно и Ленина не было бы. Совсем не так устроил свою жизнь Коц. Характерны его стихи, написанные в 14-лет: «Я с жизни светлого чела / Откинул рано покрывало – / И в ней добра увидел мало, / Но много, очень много зла...», – эти строчки навеяны юному Арону детскими воспоминаниями об одесских еврейских погромах, и именно эти мысли являлись дрожжами, на которых подсознательно поднималось через край его ненависть к тогдашнему мироустройству в России.

«Жил бы себе в удовольствие горняк Аркадий Коц, занимался бы любимым делом, любил бы товарищей по работе, к чему всегда тяготел по характеру души своей, писал бы лирические стихи, учился бы в хорошем российском институте, не уезжал бы ни в какие Парижи, если бы <…>» не притеснение евреев в царской России, – пишет о нём его соплеменник Давид Лившиц в статье «Прощание с Интернационалом». Впрочем, товарищ Лившиц мало что понимал в характере Арона Яковлевича.

Итак, с 1897 по 1902 годы Коц живёт в Париже (европейском центре франкмасонов), где учится в горном институте. Популярность масонов среди студентов столицы Франции была весьма значительная. То, что поэт Потье был масоном было известно многим, и его пример не мог не быть заразителен, «братья» умели увлечь за собой светлыми идеалами, мечтами и благими намерениями. После окончания института Арон сближается с русской революционной эмиграцией. В 1903 году вступает в РСДРП, поддерживая первоначально меньшевистскую партийную платформу Мартова (Цедербаум). И только лишь в 1920 году автор перевода «Интернационала» «восстановлен» в ВКП(б). Странно дело? Впрочем, в судьбе Коца много таинственных странностей.

Скажем прямо, его перевод произвольный и весьма тенденциозный, даже коммунисты позже не могли этого не признать, слишком это было очевидно. Ю. Данилин в «Антологии поэзии Парижской Коммуны 1871 года» (1948) пишет: «Перевод А. Коца местами далёк от оригинала», а А. Дымшиц (1957) комментируя его творчество, называет его перевод «Интернационала» вольным. А это значит, что Арон Яковлевич вложил в текст смысл далёкий от первоисточника.

По нашему разумению, в «Интернационале» Коца (1907 года) подспудно навязывается мысль о том, что существуют некие «Мы», обладающие правом на истину в последней инстанции, с одной стороны (не это ли всегда было характерно для масонов и коммунистов-интернационалистов?); и наряду с ними существуют массы – «проклятьем заклеймённые», гнев которых следует направить на разрушение старого и построения нового мира, с другой (их, с «закипевшим» разумом, который следовало направлять «рукой умелой»). В полном, более позднем переводе товарища Арона из шести строф «Мы» повторяется восемь раз: «Мы» разрушим» (1); «Мы» наш, «Мы» новый мир построим» (2,3); «добьемся «Мы» освобождения своею собственной рукой» (4); «Мы» жизнь построим по-иному» (5); «Мы» требуем возврата» (6); «Мы» жерла пушек направим» (7); «Лишь «Мы» работники всемирной Великой армии труда, / Владеть землей имеем право» (8). 

А вот как звучит первая строфа у Э. Потье. Наиболее точный перевод переводчика В.Г. Дмитриева: «Гонимые, восстаньте разом! / Восстаньте, голода рабы! / Клокочет, словно лава разум, / Пробил последний час борьбы. / Вперед, рабы! Долой оковы! / Покончим с прошлым, а затем / Именит мир свои основы: / Мы в нем – ничто, но станем всем!» В полном тексте из шести строф Потье «Мы» употребляет единственный раз (!) в первой строфе, и по смыслу понятно, что это местоимение относится исключительно к «рабам».

Абстрактно говоря, в местоимении «Мы» заключен как количественный, так и качественный смысл: «Мы» – это некоторая общность, по крайней мере, большая двух «Я» (количественный критерий); «Мы» – это, в тоже время, не «Они» (качественный признак). У товарища Коца «Мы» иносказательно приобретает иной качественный смысл – вождей масс, рука-водящих (разделение моё. – С.Д.) «рукой умелой» другими – всеми этими «проклятьем заклейменными» с замутненным разумом (см. статью «Интернационал. Манипуляция массами». – С.Д.).

Потье призывает к восстанию, но не так как Коц. Для последнего «смертным боем» должен быть разрушен «весь мир (в данном случае российский и, возможно, не только) до основания», (а это цель масонов и коммунистов-коммунаров). Некоторое из коммунистов и их последователей пытаются возразить: Арон Яковлевич предлагает разрушить только лишь «мир насилья». Однако этому «миру» синоним – государство со всеми связями между людьми, оно, как известно, всегда основано на принуждении и насилии в той или иной степени: будь то российское монархическое, буржуазно-демократическое или социалистическое государство. И какой из этих «миров насилия» хуже? и стоит ли его разрушать до основанья? – вопрос дебатируемый до сих пор. Коц вместе с вольными каменщиками и коммунистами-коммунарами, теми, кто у него «Мы» призывает: «Мы» наш, «Мы» новый мир построим (видимо на пустом месте): кто был ничем, тот станет всем!», – а это чистой воды демагогия, рассчитанная на массы «проклятьем заклейменных» с повреждённым разумом.

В тоже время для сравнения вторая строфа у Потье: «Нас не спасут, хоть жди веками, / Ни цезарь, ни трибун, ни бог, / Рабочие спасемся сами! / То – счастья общего залог. / Чтоб у воров отнять добычу, освободить пленный ум, – / Раздуйте горны, внемля кличу, И куйте сталь без долгих дум!» (обращение исключительно только к рабочим)
И наконец третья строфа у Потье: «Наш зов к рабочим и крестьянам, / К великой Армии труда: / Всю землю нам! Конец обманам! / Прочь тунеядцев навсегда! / Они сидят на нашей шеи… / Но если б хищный рой исчез, / То разве солнце, так же грея, нам не сияло бы с небес?» Повторюсь, Эжен Потье апеллирует конкретно и недвусмысленно к рабочим и крестьянам, которые у него и являются реальной великой армией труда.

У Арона Яковлевича несколько иной смысл: «Чтоб свергнуть гнёт рукой умелой, / отвоевать своё (!?) добро»; <…> «Лишь (!?) «Мы» работники всемирной / Великой армии труда, / Владеть землей имеем право», «И если гром великий грянет <…> Для нас всё так же (!?) солнце станет / Сиять огнем своих лучей», – как для вождей сияло солнце и так будет сиять и «проклятьем заклейменные», как рабы ничего не имевшие (ни добра, ни земли), тут не причём.

В песни Эжена Потье мне нравится строфа, которую Коц переделал до неузнаваемости, и строчки Парижского коммунара не были включены в официальный текст гимна «Интернационала» большевиков, как неуместные, между тем, они очень глубокомысленые и актуальны до сих пор: «Налог гнетет, закон лукавит, / И власти тяжела рука, / И ни во что богач не ставит / Свой долг и право бедняка. / Довольно! Ум наш мыслит здраво (!), / Дает нам Равенство совет: / Нет без обязанностей права, / Без прав – обязанностей нет!» Эти строчки я несколько дней ходил и повторял про себя – так они меня завораживали. Нет, «Интернационал» у Потье совсем не такой, как «Интернационал» у Коца.

Итак попытаемся примерить лекало «Интернационала» на кого-нибудь из числа «Мы»-вождей, кто орал воодушевленно текст Котца, стремясь перекричать своих соратников на партийных собраниях. Нам, для примера, нужен большевик-интернационалист, стоящий рядом с Лениным на вершине большевистского олимпа, бредившим, как и Ильич всемирной революцией, желательно занимавший в III (Ленинском) Коммунистическом Интернационале (Коминтерне) видную роль, хотелось бы, чтобы он и в Петрограде, в колыбели революций, среди «Мы»-вождей был на первых ролях. Уверен – это будет эталон чистоты коммунистических идей и «нового мира», иначе зачем было «Мы»-вождям смущать, мутить народные массы, доводя их до «кипения разума», разжигая в них разрушительные тенденции и захватывать власть.

И такой человек из Ленинского окружения нашёлся – Радомысльский Герш-Евсей Аронович (1883-1936), более известный широким массам как Григорий Евсеевич Зиновьев. Он как раз из тех, кто был ничем, но стал всем стремительно быстро. Родился в семье владельца молочного хозяйства, с детства катался как сыр в масле, и ещё у него молоко на губах не обсохло, а ему уже были приглашены учителя на дом, готовившие его по программе реального училища. У него, к сожалению: не совсем хорошее и совсем не пролетарское происхождение, поэтому Зиновьев всегда утверждал, что он из трудящихся, с 15 лет трудился самостоятельно (конторщиком) среди пролетариев и принимал участие в стачках рабочих Юга России.

Будучи молодым человеком, опасаясь мнимых или явных преследований эмигрировал за границу. Сразу же (?!) включился в работу социал-демократических групп в Берлине, Париже, Берне, познакомился с В. И. Лениным и Г. В. Плехановым. Вот это старт? Прямо революционный вундеркинд какой-то! В 19 лет на II съезде РСДРП 1903 году стал большевиком, а это уже пригласительный билет в революцию в первые её ряды среди «Мы»-вождей профессионалов ленинского толка.

С 1905 года Зиновьев активный деятель петербургских большевиков, избирается членом Петербургского комитета РСДРП, поддерживая связь с Лениным, становится его доверенным лицом. В 23 года на V Лондонском съезде партии избран в состав ЦК (получил больше всех голосов после Ленина – вот это взлёт!), где распевал вместе с другими делегатами своим высоким тенором «Интернационал»: «Мы» наш, «Мы» новый мир построим». Отличался, по мнению его соратников, не только приятным голосом Орфея, но ораторско-агитационными способностями и наклонностью к изощрённой демагогии.

Находясь в России, в 1908 году арестован, но через 3 месяца освобождён из-за болезни, после чего вновь эмигрировал и совместно с Лениным выехал в Женеву. На VI (Пражской) конференции РСДРП был вместе с Лениным избран в Заграничное бюро ЦК. Стал правой рукой Ленина, вместе с ним из эмиграции фактически руководил партией, составлял речи депутатов Государственной думы, давал директивы и т.д.

Начало 1-й мировой войны застало Зиновьева и Ленина в Австро-Венгрии, но по ходатайству местных социал-демократов их не интернировали, как всех граждан России, (а это уже признанный показатель статуса международных «Мы»-вождей), и им разрешили уехать в Швейцарию для лечения (ну да, здоровье обоих очень ценилось). Позже находясь за границей Зиновьев, выступая посредником, получал через Парвуса (Израиля Лазаревича Гельфанд), завербованного германской разведкой, для большевистской партии крупные денежные суммы, полученные из разных источников для разрушения России.

После Февральской революции при посредничестве Германии вместе с Лениным и другими «Мы»-вождями разного калибра в запломбированном вагоне Зиновьев вывезен в Петроград (03.04.1917), где вошел в редакцию «Правды» и выступал в поддержку «Апрельских тезисов» Ильича. Вовремя так называемого двоевластия Григорий Евсеевич скрывался вместе с Лениным, как близкий друг, в шалаше в Разливе. На VI съезде партии Зиновьев был избран в ЦК, получив лишь на один голос меньше, чем Ленин (второй человек в партии!) С декабря 1917 по 1926 год – председатель Петроградского Совета, один из организаторов «красного террора». И наконец с 1919 по 1926 год. – ПРЕДСЕДАТЕЛЬ Исполкома КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА.

Не о нём ли поётся в «Интернационале», когда акцент делается на местоимении «Мы»? Не он ли один из числа «Мы»-вождей интернационалистов?

«Весь Мир насилья «МЫ» разрушим до основанья» – это положение программы Зиновьев выполнял с особым тщанием. Он участвовал в организации «красного террора» интеллигенции Петрограда, за что был прозван «Гришкой Третьим» (в сравнение с Отрепьевым и Распутиным). Под руководством профессионального большевика Зиновьева население Петрограда сократилось более чем на 4 миллиона человек. Большинство жителей города покинуло «колыбель революции», но немалая часть погибла из-за голода и расстрелов. Повлиял и рукотворный топливный кризис – зимой в город попросту большевики не ввозили топливо для жителей. По инициативе «Мы»-вождя Зиновьева буржуазию и нетрудовые элементы лишили хлебных карточек, в эту категорию попали десятки тысяч человек, и они были обречены на голодную смерть. Подобные действия Зиновьева были стратегией по сокращению «непролетарских элементов». Людей расстреливали сотнями, репрессии Зиновьева были самыми жестокими и масштабными. Так НАСИЛЬЕМ «разрушали мир насилья», хотя жителей Петрограда: женщин, детей, стариков к «миру насилья» могли отнести только цепляющиеся за власть «Мы»-вожди.

 «МЫ наш МЫ новый мир построим, кто был никем тот станет всем!» – без сомнений это, не в абстрактном, а в конкретном практическом смысле, относилось к «Мы»-вождям, но ни как не к «проклятьем заклейменным». Подумать только, из «конторщика» – Зиновьев становится вторым человеком в «новом мире» большевистской России.  В абстрактном смысле «рабы», кто «был никем» не может немедленно «стать всем». Ленин, боясь потерять власть, в октябре 1917 года пишет в статье «Удержат ли большевики государственную власть?»: МЫ («Мы»-вожди. – С.Д.) знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. <…> МЫ (вожди) требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами, и чтобы начато было оно немедленно, т.е. к обучению этому немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту». Очередная ленинская демагогия, обусловленная сомнениями и страхами: «Удержат ли большевики государственную власть?» Никакие «сознательные рабочие и солдаты» не способны к «немедленному» управлению государством, тем более они не могут «обучать» этому бедноту. Поэтому вся власть принадлежит, ни каким-то там «советам», ни тем, кто был «никем» из числа «проклятьем заклеймённых», а профессиональным революционерам-руководителям, одним из которых был Зиновьев и др. И эта власть ещё долго будет находится в их «умелых руках».

«Добьёмся «МЫ» освобожденья своею собственной рукой» – и действительно «Мы-вожди» добившись власти освободились от своих же первоначальных обещаний: «мир народам, земля крестьянам, фабрики рабочим, власть Учредительному собранию». Их «собственной рукой» Учредительное собрание было разогнано. Вместо мира «без аннексий и контрибуций» – их «собственной рукой» был подписан унизительный «похабный» Брестский мир, развязан повсеместно «красный террор» «рукой умелой» и спровоцирована гражданская война, а на землю, фабрики и заводы было наложена тяжёлая «собственная рука» диктатуры «Мы»-вождей, – вот и всё «освобожденье».

«Чтоб свергнуть гнёт рукой умелой, отвоевать СВОЁ добро» – и профессиональный большевик Зиновьев после октябрьского «переворота» (так большевики сами называли первое время революцию) снова стал купаться как сыр в масле, так, как когда-то при молочном хозяйстве своего отца. Обладая неограниченной властью не только в Петрограде, но и среди коммунистов интернационалистов в Европе, Зиновьев распоряжался огромным «добром», реквизированным у «буржуев». Когда «мир голодных и рабов» по-прежнему недоедал, он устраивал для своих приближенных-вождей-поменьше банкеты с обилием продуктов, закупаемых в Европе и доставляемых вагонами (читай воспоминания друга Красина – Георгия Александровича Исецкого, псевдоним Соломон) *.

«ЛИШЬ «МЫ», работники всемирной Великой армии труда! Владеть землёй имеем право». Ленин поставил Зиновьева во главе Третьего Интернационала (Коминтерна). В те годы эта должность имела особое значение. Партия большевиков считалась всего лишь одной из секций Коммунистического интернационала, таким образом, Зиновьев формально оказался руководителем всего мирового коммунистического движения, «всемирной Великой армии труда».

Забегая вперед, в 20-е годы в России реальная власть находилась в руках Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала (ИККИ). «Мы»-вожди Коминтерна ставили своей целью создать «Земшарную республику Советов». Для всемирной республики необходима была мировая революция. Для мировой революции нужно было для начала установить большевизм в России и распространить его в Европе. На первом этапе для этой цели хотели приспособить Рабоче-крестьянскую Красную Армию, созданную Троцким, и включить её в процесс «перманентной революции», – не получилось у коммунистов-интернационалистов, хотя сначала бодро пели: «С отрядом флотских товарищ Троцкий нас поведёт в последний бой <…> и от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней».

«И если гром великий грянет, для нас ВСЁ ТАКЖЕ солнце станет сиять огнём своих лучей». И такой «гром великий грянул» в октябре 1917 года большевики захватили власть в России. Для «проклятьем заклейменных с кипящим разумом» после этого мало что изменилось, они как были «голодными и рабами» так и оставались ещё долго, а вот для Зиновьева и других «Мы»-вождей солнце ВСЁ ТАКЖЕ осталось сиять на небосклоне, впрочем для некоторых не так долго как им хотелось – «революция пожирала своих вождей». В конце концов, установить в России и на всей планете «Коммуну, как храм Соломона» и как «царства Астреи» так и не удалось.

*Выдержки из книги воспоминаний члена РСДРП Георгия Александровича Исецкого, (псевдоним Соломон) «Среди красный вождей» М. 1995. С. 306, 310.

«Прошу выдать для надобностей Коминтерна имеющему прибыть в Ревель курьеру Коминтерна товарищу Сливкину двести тысяч германских золотых марок и оказать ему содействие в осуществлении им возложенного на него поручения по покупке в Берлине для надобностей Коминтерна товаров. Подпись: Зиновьев».

Что ж это товары такие? которые прибыли пароходом. Их требовалось перевести ж.д. транспортом, а это было не просто, не хватало вагонов. «Все мы были измучены этим грузом «для надобностей Коминтерна. Все сбились с ног, бегали, писались бумаги, посылались телеграммы… И дорогое время тратилось в угоду Зиновьева… его брюха…», – пишет Исецкий в своих воспоминаниях. – И далее, со слов совслужащего загранпредставительства в Ревеле Федькина (принимавшего товар). – У Зиновьева, у этого паршивого Гришки, царскому повару (Зиновьев, по слухам, принял к себе на службу бывшего царского повара) не хватает разных деликатесов, трюфелей и черт знает, чего ещё, для стола его барина…Ананасы, мандарины, бананы, разные фрукты в сахаре, сардинки… А там народ голодает, обовшивел… армия в рогожевых шинелях… А мы должны ублажать толстое брюхо ожиревшего на советских хлебах Зиновьева».

На фото из интернета: Конгресс III Коммунистического Интернационала (Коминтерна) и портрет Эжена Потье.

Следующая статья: «Я»-вождь, «МЫ»-вожди и «БЕРЕЗА». Ч.3